Рассказ свидетеля трагедии на горе Эверест сквозь разреженный воздух

Еще чаще Дуг посылал факсы двум своим взрослым детям – Энджи, девятнадцати, и Джэйми, двадцати семи лет - которых он вырастил как отец одиночка. Он спал в соседней палатке, и как только приходил факс от Энджи, он читал его мне, восклицая: «Черт! Ну как только такой обалдуй вроде меня, мог вырастить такого чудесного ребенка?!».

Сам я почти не отправлял факсов или открыток. Вместо этого большую часть времени в базовом лагере я размышлял о том, как буду справляться с большой высотой, особенно в, так называемой, «зоне смерти» выше 25,000 футов . Конечно, я уделял много времени скальной и ледовой технике, гораздо больше, чем большинство клиентов и многие гиды. Но техническое мастерство почти ничего не значит на Эвересте, а на большой высоте я провел меньше времени, чем кто-либо из альпинистов экспедиции. Базовый лагерь – самое начало пути на Эверест, был самой высокой точкой, которую я когда-либо достигал.

Хотя Хола это, кажется, совсем не волновало. После семи экспедиций на Эверест, его план акклиматизации был великолепно отточен и выверен, и должен был помочь нам приспособиться к бедной кислородом атмосфере. (На уровне базового лагеря в воздухе примерно в два раза меньше кислорода, чем на уровне моря, на вершине в три раза меньше) Столкнувшись с условиями высоты, человеческое тело приспосабливается разными способами. Начиная с углубления и ускорения дыхания и заканчивая изменениями в составе крови и увеличением количества красных кровяных телец, переносящих кислород – все эти изменения требуют нескольких недель времени.

Хол, тем не менее, настаивал на том, что уже после трех выходов выше базового лагеря, каждый на 2,000 футов выше предыдущего, наши организмы приспособятся к окружающей среде настолько, что нам будет гарантирован безопасный проход на высоту вершины, 29,028 футов. «Пока что эта схема сработала тридцать девять раз, дружище», - уверил меня Хол, хитро улыбаясь, после того, как я признался в своих сомнениях. «И несколько ребят, что взошли на вершину со мной, были примерно в таком же плачевном состоянии, что и ты».

Глава Шестая

Чем невероятней, чем выше требования предъявляемые ситуацией к альпинисту, тем приятнее ток крови в его жилах после того, как все это напряжение уходит. И возможно тут и кроется то рациональное, что присутствует в экстремальных видах спорта. Вы нарочно повышаете уровень концентрации, таким образом освобождая рассудок от мелочей. Это маленькая модель нашей жизни, но есть различие: в жизни можно исправить ошибки, можно достичь какой-либо компромисс, а здесь ваши действия, в течение даже очень короткого времени играют решающую роль.

Дикий Бог: Исследование самоубийства

Восхождение на Эверест это очень долгий и утомительный процесс. Ни одно из моих предыдущих восхождений не было таким долгосрочным проектом. Вместе с шерпами, в команде Хола насчитывалось двадцатьшесть человек, прокормить и укрыть которых на высоте 17,600 футов, в сотнях миль от современной цивилизации не простая задача. Однако Хол был выдающимся снабженцем и принял этот вызов не колеблясь. В базовом лагере он постоянно изучал пачки компьютерных распечаток содержащих в себе подробности экипировки и содержания экспедиции: обеденные меню, запчасти, инструменты, лекарства, системы связи, расписания доставки грузов, количество яков и т.д. и т.п. Прирожденный инженер, Роб обожал технику, электронику и всякие разные приборчики – когда выдавалась свободная минута, он постоянно возился с системой солнечных батарей или изучал старые выпуски журнала Попьюлар Саенс (Popular Science).

По традиции заложенной Джорджем Мэллори и другими восходителями, стратегия Хола заключалась в осаждении горы. Шерпы постепенно создадут ряд лагерей, каждый примерно на 2,000 футов выше предыдущего, поднимая грузы еды, топлива и кислорода из лагеря в лагерь, до тех пор пока на высоте 26,000 футов , в Южной седловине, не наберется все необходимое для нашего восхождения. Если все пойдет по плану Хола, то через месяц мы выйдем к вершине из этого нашего самого высокого, четвертого лагеря.

Как клиенты мы не обязаны были участвовать в переноске грузов*, но тем не менее тоже должны были совершить несколько выходов выше базового лагеря для акклиматизации. Роб объявил, что первый такой выход состоится 13 апреля, и будет путешествием туда и обратно, без ночевки, до лагеря номер один, расположенного у самого подножья ледопада Кумбу.

12 апреля – мой день рождения – мы провели подгоняя снаряжение. Когда мы разложили вещи среди камней чтобы отрегулировать страховочные системы, подогнать кошки к ботинкам (кошки – это два ряда двухдюймовых стальных шипов, присоединяемых к подошвам ботинок для передвижения по льду), лагерь стал напоминать домашнюю распродажу дорогого альпинистского снаряжения. Я был удивлен и обеспокоен увидев, что альпинистские ботинки Бека Стюарта и Лу совершенно новые и неношеные. Я подумал: а имеют ли они понятие о том, что это значит – ходить в не притертой обуви. Сам я лет двадцать назад, попал в одну экспедицию прихватив с собой пару новых ботинок, и теперь знаю, что может произойти с ногой, прежде чем жесткая альпинистская обувь нормально «усядется» на ступню.

Молодой канадский кардиолог Стюарт, вообще вскоре обнаружил, что его кошки совсем не подходят к ботинкам. К счастью, потратив на это некоторое время, Роб, с помощью своего большого набора инструментов поправил положение, прикрепив к кошкам дополнительную затяжку.

Собирая рюкзак для завтрашнего похода, я понял, что немногие из моих товарищей по экспедиции урвали, в течение последних лет время, чтобы сходить в горы. И хотя все были в великолепной физической форме, оказалось, что набрана она по большей части в на тренажерах, а не на горных пиках. Я был в замешательстве – физическая форма это конечно ключевой компонент альпинизма, но наряду с ним присутствуют и другие, не менее важные элементы, ни один из которых не наработаешь в спортзале.

Наверное я просто стал снобом, укорил я себя тогда. Но как бы то ни было, все мои товарищи, да и я сам, с нетерпением ожидали завтрашнего выхода и возможности вонзить наконец зубья кошек в настоящую вершину.

Наш путь к ней пройдет по леднику Кумбу, доходящему до середины подъема на вершину. От бергшрунда* на высоте 23,000 футов обозначающего её высшую точку, грандиозная ледяная река стекает растянувшись на две с половиной мили вдоль относительно пологой долины называющейся Вестерн Кум. На неровностях своей подложки ледник изгибается, и в местах сгибов появляются вертикальные разломы – трещины. Через некоторые трещины можно было переступить, другие были шириной в несколько сотен футов и полмили глубиной. Большие трещины были неприятным препятствием на нашем пути, а когда они скрывались под слоем снега, то представляли реальную опасность для жизни. Однако, за долгие годы восхождений люди научились предсказывать и избегать эту угрозу.

Ледопад – это другое дело. Ни одну другую часть маршрута через южное седло не боятся так альпинисты как это место. Примерно на уровне 20,000 футов , ледник подходя к нижней части долины, падает с крутой ступеньки – это и есть печально известный ледопад Кумбу. Самая технически сложная часть всего маршрута.

Движение ледника в районе ледопада происходит со скоростью трех-четырех футов в день. Скользя вниз по крутой неровной поверхности, масса льда превращается в хаос огромных шатких ледяных обломков, называемых сераками, некоторые из которых могут быть размером с небоскреб. Вследствие того, что маршрут проходит вокруг, между и под этими башнями, каждая прогулка через ледопад становится похожим на раунд игры в русскую рулетку: рано или поздно любой серак может совершенно неожиданно рухнуть, и вам остается только надеяться на то, что вас не будет под ним, когда это случится. С тех пор как в 1963 году товарищ по команде Хорнбейна и Ансоелда Джейк Брейтенбах был убит обрушившимся сераком и стал первой жертвой ледопада, еще восемнадцать человек погибли здесь.

Этой зимой, как и в предыдущие сезоны, Хол консультировался с другими руководителями экспедиций, и они сообща договаривались о том, какая команда будет ответственна за создание и поддержание дороги через ледопад. За это назначенная команда получала 2,200 долларов с каждой экспедиции идущей на гору. Последние годы такую схему принимают все больше и больше экспедиций и она стала почти универсальной, однако это не всегда было так.

Первый раз когда одна экспедиция вознамерилась брать деньги с других за прохождение ледопада случился в 1988 году, когда щедро финансируемая американская экспедиция объявила, что будет взимать 2,000 долларов с любой команды, желающей пройти по маршруту через ледопад, созданному этой экспедицией. Тогда некоторые команды, не понимающие еще, что Эверест уже не просто гора, а еще и товар, были в ярости. И громче всех кричал Роб Хол, руководивший в том году маленькой и небогатой новозеландской экспедицией.

Хол заявлял, что американцы «идут вразрез с духом восхождений» и применяют бесстыднейший способ альпийского вымогательства, однако Джим Фраш, несентиментальный юрист, бывший руководителем американской команды, никак не отреагировал. В конце концов Хол, стиснув зубы, подписал чек и отправил его Фрашу, получив таким образом право прохода через ледопад. (Позднее Фраш рассказывал, что никогда не отличался особой готовностью расплачиваться по своим долговым обязательствам).

Но через два года Хол кардинально изменил свои взгляды, переоценив такой способ работы с ледопадом и приняв его логику «платной дороги». Более того в 1993 и 95 годах он сам добровольно брал на себя прокладку трассы и получал за это деньги. Весной 1996 он решил не принимать на себя ответственность за ледопад и был рад заплатить за это лидеру конкурирующей коммерческой экспедиции*, бывалому восходителю на Эверест Малу Даффу. Таким образом задолго до того как мы прибыли в базовый лагерь, команда шерпов нанятая Даффом протянула извилистую дорогу через сераки, провесив около мили веревок и установив более 60 алюминиевых лестниц на изломанной поверхности ледника. Лесенки принадлежали шерпу-предпринимателю из деревни Горак Шеп, который получал неплохую прибыль сдавая их в наем каждый сезон.

И вот, в 4:45 утра, в субботу 13 апреля, я стоял у подножья легендарного ледопада, пристегивая кошки к ботинкам, в морозном предрассветном сумраке.

Суровые альпинисты старшего поколения, пережившие на своем веку немало случаев на грани жизни и смерти, любят говорить молодым протеже, что, для того чтобы выжить в горах, надо внимательно прислушиваться к внутреннему голосу. В наличии имеется множество историй о каком-нибудь альпинисте, который почувствовав недоброе решил остаться в спальном мешке и никуда не ходить, и таким образом остался в живых, в то время как все остальные, не внимавшие знамениям, погибли все до одного.

Я никогда не сомневался в важности подсознания. Пока я ждал Роба, прежде чем двинуться вперед, лед под ногами издал серию громких хрустов, напоминающих звук, который возникает когда ломаешь пополам небольшое деревце. При каждом новом звуке, исходящем из недр ледника я судорожно вздрагивал. Проблема была в том, что мой внутренний голос показал себя последним трусом: все время, что я потратил на завязывание шнурков он кричал, что я вот-вот погибну. Я тем временем сделал все возможное и невозможное, чтобы не обращать внимание на разыгравшееся воображение и решительно двинулся вслед за Робом прямо в этот зловещий голубой лабиринт.

Хотя я никогда не бывал на таком страшном ледопаде как Кумбу, я тем не менее побывал на многих других ледопадах. Обычно на них встречаются участки вертикального или даже нависающего льда, что требует серьезной техники владения ледовыми инструментами и кошками. На ледопаде Кумбу было предостаточно крутых ледяных стен, однако все они были снабжены лестницами или веревками или и тем и другим, что делало наличие инструментов и техники ледолазания практически не затребованным элементом.

Вскоре я понял, что на Эвересте даже веревка – самое что ни наесть основное в снаряжении альпиниста, используется не традиционным способом проверенным временем. Обычно альпинист 150футовой веревкой связан с одним или двумя другими альпинистами, т.е. каждый напрямую ответственен за жизнь других, связывание таким образом становится серьезным и глубоко личным действием. На ледопаде же необходимость диктовала иной способ передвижения, когда каждый идет совершенно самостоятельно, никак несвязанный с остальными альпинистами.

Шерпы Мала Дафа проложили веревочные перила через весь ледопад сверху донизу. К моей талии был привязан трехфутовый страховочный шнур с карабином на другом конце. То есть безопасность обеспечивалась не связыванием веревкой с товарищем, а просто закреплением страховочного шнура на веревке в процессе подъема. Эта схема позволяла с максимальной скоростью проходить самые опасные места ледопада и при этом не зависеть от альпинистов навыки и опыт которых тебе неизвестны. В течение всей экспедиции мне ни разу не пришлось связать себя веревкой ни с одним другим альпинистом.

Вместо традиционной альпинистской техники ледопад требовал целого ряда новых навыков: например способность пройти на цыпочках по трем шатким лесенкам, связанным между собой и перекинутым через кошмарную пропасть, и сделать это в альпинистских ботинках с кошками на них. Таких мостиков было много, но я так и не смог привыкнуть к хождению по ним.

В один из моментов, когда я в неясном утреннем свете балансировал на неустойчивой лестнице, аккуратно переступая с одной погнутой ступеньки на другую, лед поддерживающий лестницу с обеих сторон задрожал как будто при землетрясении. Секундой позже раздался взрывоподобный рокот, показалось, что обрушился один из сераков где-то надо мной. Я застыл на месте, сердце ушло в пятки, но масса льда прошла пятьюдесятью ярдами левее, за пределами видимости и не причинив никому вреда. Выждав несколько минут, я взял себя в руки и продолжил путь к другому концу лестницы.

Постоянное и подчас весьма интенсивное течение ледника добавляло элемент неожиданности при каждом проходе по установленным лестницам. Иногда трещины сжимались, ломая их словно зубочистки, а иногда наоборот раздвигались оставляя лесенки болтаться на веревках в пространстве между стенками трещины. Якоря,* на которые крепились лестницы и веревки, постоянно вытаивали из снега и льда, когда выходило полуденное солнце. Несмотря на каждодневные проверки маршрута, всегда существовала вероятность того, что какая-нибудь веревка выдернется из точки закрепления под весом твоего тела.

Но каким бы страшным и ужасным не был ледопад, он так же обладал и неожиданной привлекательностью. Когда рассвет смыл тьму с небес, разорванный ледник преобразился в трехмерную картину неестественной красоты. Температура была 6 градусов по Фаренгейту , мои кошки уверенно вонзались в тело ледника. Следуя по веревке я петлял через лабиринт голубоватых ледяных сталагмитов. Вертикальные скальные массивы слившиеся со льдом, распираемым между ними течением ледника, вздымались как гигантские плечи коварного божества. Поглощенный созерцанием окружающего меня мира и равномерностью движения, я наслаждался восхождением и даже забыл о своих страхах.

На одной из остановок по пути через ледопад к лагерю один, Хол заметил, что он никогда еще не видел, чтобы дорога через ледопад была в таком хорошем состоянии: «В этом сезоне это какое-то скоростное шоссе, черт возьми». – сказал он. Однако немного выше, на уровне 19,000 футов , веревки привели нас к основанию гигантского опасно накренившегося серака. Размером со здание этажей в двенадцать, он нависал над нами, отклоняясь от вертикали примерно на тридцать градусов. Маршрут проходил по полочкам вьющимся по нависающей стене: нам надо было преодолеть всю ее, чтобы проскочить эту опасную массу льда.

Безопасность, как я понял, тут зиждилась на скорости. Я рванулся к относительно безопасной вершине серака на максимально возможной скорости, но я не был еще достаточно акклиматизирован и в лучшем случае передвигался в темпе улитки. Каждые пять-шесть шагов мне приходилось останавливаться, зависать на веревке и отчаянно пытаться закачать в себя горящими легкими как можно больше сухого разряженного воздуха.

Добравшись до вершины серака целым и невредимым, я бездыханный рухнул на его плоскую вершину, сердце стучало словно отбойный молоток. Еще немного позже, около 8:30 я преодолел последние сераки и прибыл уже непосредственно на вершину ледопада. Безопасная обстановка в лагере один не принесла однако душевного спокойствия: я никак не мог забыть о зловещей наклонной стене, которая осталась чуть позади и о том, что если я собираюсь взойти на Эверест мне придется пройти через этот разваливающийся хаос еще по крайней мере семь раз. Те, кто ехидно называют этот маршрут «ячьей тропой», подумал я, никогда не ходили через ледопад Кумбу.

Перед тем как мы покинули палатки, Роб объяснил нам, что все повернут обратно ровно в 10:00, даже если кто-то и не достигнет к этому времени лагеря один. Это было необходимо для того чтобы вернуться в базовый лагерь до того как полуденное солнце сделает ледопад еще более нестабильным. К назначенному времени только Роб, Фрэнк Фишбек, Джон Таске, Дуг Хансен и я прибыли в лагерь один. Йашуко Намба, Стюат Хатчисон, Бек Уизерс и Лу Касисшке в сопровождении гидов Майка Грума и Энди Харриса не дошли до лагеря 200 футов по вертикали, когда Роб по радио дал им команду идти назад.

Первый раз мы имели возможность наблюдать друг друга в действии и оценить преимущества и недостатки людей, от которых каждый из нас будет зависеть на протяжении следующих недель. Дуг и Джон, который в пятьдесятшесть был самым старым членом команды, оба смотрелись солидно. Но самое хорошее впечатление произвел Фрэнк, спокойный издатель из Гонконга, он продемонстрировал нам опыт приобретенный в ходе его трех попыток восхождения на Эверест, начал он неспешно, но шел в постоянном темпе и постепенно обогнал всех, причем казалось что он даже ни разу не потерял дыхания.

Полной противоположностью был Стюарт – самый молодой и наверное самый сильный из нас, он вышел из лагеря первым, но вскоре выбился из сил и к вершине ледопада подходил с уже большим трудом одним из последних. Лу, все еще страдающий от мышцы ноги, которую он повредил еще в первый день пути к базовому лагерю, шел медленно но уверенно. А вот Бек и особенно Йашуко выглядели бледно.

Несколько раз они едва не падали с лесенок в трещины, к тому же казалось что Йашуко практически не имеет понятия о том как используются кошки*. Энди, который как младший из гидов должен был сопровождать самых медлительных клиентов, показал себя талантливым и удивительно терпеливым учителем – все утро он провел объясняя и показывая Йашуко основы техники хождения по льду.

Но несмотря на всяческие недостатки нашей группы, на вершине ледопада Роб объявил, что он доволен формой всех участников. «Для первого выхода за пределы базового лагеря вы все действовали просто замечательно» - произнес он словно отец гордый своими чадами. «Думаю, в этом году мы собрали хорошую сильную команду».

Спуск к базовому лагерю занял немногим более часа. К тому времени, когда я снял кошки чтобы пройти последнюю сотню ярдов до палаток, солнце казалось пробурило дыру в моей макушке. Головная боль обрушилась на меня с полной силой, некоторое время спустя, когда я болтал о чем-то в общей палатке с Хелен и Чонгбой. Я никогда не испытывал ничего подобного: сильная боль между висками – такая жестокая, что сопровождалась приступами тошноты, на некоторое время я потерял способность говорить членораздельно. Испугавшись, что это какой-то удар, я оборвал разговор на полуслове, вернулся в свой спальный мешок и закрыл шапкой глаза.

Боль обладала ослепляющей интенсивностью мигрени, и я не понимал чем она вызвана. Навряд ли это было из-за высоты, ведь голова заболела только после того как я вернулся в базовый лагерь. Скорее всего причиной служило жесткое ультрафиолетовое излучение, которое сожгло мне сетчатку глаз и спекло мой мозг. Но что бы не вызвало боль, она была безжалостной и неослабевающей. Следующие пять часов я провел в своей палатке стараясь избежать какой-либо двигательной активности. Когда я открывал глаза или даже просто двигал их из стороны в сторону под веками, меня пронизывал новый убийственный болевой разряд. На закате я уже не мог выносить это больше и спотыкаясь я побрел в мед палатку, чтобы посоветоваться с Кэролин, врачом экспедиции.

Она дала мне сильный анальгетик и посоветовала запить его большим количеством воды, но после нескольких глотков таблетки вместе с остатками ленча покинули мой пищевод. «Хмм», - произнесла Кэро, разглядывая рвоту вокруг моих ботинок, - «придется еще что-нибудь попробовать». Я должен был положить под язык маленькую таблеточку, которая предотвратила бы рвотный рефлекс, а потом проглотить пару таблеток кодеина. Через час боль начала стихать и я едва не плача от радости провалился в небытие.
^ ^ ^
Я еще валялся в спальном мешке, наблюдая за тенями, которые утреннее солнце отбрасывало на стену моей палатки, когда Хелен прокричала: «Джон! К телефону! Это Линда!» Я впопыхах нацепил на себя сандалии и бегом проскочил 50 ярдов до коммуникационной палатки, а схватив трубку попытался восстановить дыхание.

Весь аппарат спутникового телефона и факса был по размеру не намного больше обычного портативного компьютера. Звонки стоили не дешево, пять долларов за минуту, да и не всегда проходили, однако тот факт, что моя жена, сидя в Сиэтле, может набрать номер, состоящий из тридцати цифр и поговорить со мной, находящимся на горе Эверест, меня потрясал. И хотя телефонные переговоры сильно помогали, я все равно легко различал грусть в голосе Линды, пускай звучавшем с другого конца света. «У меня все отлично», - уверяла она, - «но лучше бы ты был здесь».

Тремя неделями раньше она расплакалась, провожая меня в Непал. «По дороге домой», - говорила она, - «я не могла удержать слезы. Расставание с тобой самое – это грустное событие в моей жизни. Я понимала где-то на подсознательном уровне, что ты можешь не вернуться, и это казалось таким глупым. Это казалось просто тупым и бессмысленным, черт возьми».

Мы были женаты уже пятнадцать с половиной лет. Через неделю после того как мы решились на этот шаг, мы пошли к мировому судье и составили брачный контракт. Мне тогда было двадцатьшесть и я как раз решил бросить альпинизм и серьезно задуматься о будущем.

Когда я познакомился с Линдой она сама была альпинисткой, причем талантливой. Но после того как она сломала себе руку и повредила спину, Линда осознала опасность присущую спорту и отказалась от продолжения карьеры. Она никогда бы не стала просить меня бросить альпинизм, но мое решение утвердило ее в решении выйти а меня замуж. Но я недооценил силу влияния, которое альпинизм оказывал на меня, и ту цель которую он придавал моей жизни. Возникла неожиданная пустота. Не прошло и года, а я уже стащил из подвала веревку и отправился на скалы. К 1984 году, когда я поехал в Швейцарию, для восхождения на известную своими опасностями вершину Эйгер Нордванд, мы с Линдой были на гране разрыва, и мое занятие альпинизмом было основной причиной.

Наши отношения оставались на этой грани в течении двух или трех лет, после моей попытки восхождения на Эйгер, но наш брак выдержал этот период. Линда приняла моё увлечение: она поняла, что это важная (если не ключевая) часть меня как личности. Альпинизм, служил для естественным выражением какой-то неясной области моей личности, изменить которую я не мог, как не могу изменить цвет глаз. И вот посреди этого хрупкого примирения журнал Аусайд подтверждает, что я отправляюсь на Эверест.

Сначала я претворялся, что еду больше как журналист, нежели чем альпинист, что я принял предложение, потому что коммерциализация Эвереста стала очень интересным сюжетом и платят хорошие деньги. Я объяснил выражающей скептицизм по поводу моего опыта гималайских восхождений Линде и всем остальным, что не намереваюсь подниматься слишком высоко. «Я скорее всего, поднимусь только чуть выше базового лагеря», - уверял я. «Просто, что бы попробовать, что же это такое высота».

Конечно все это была чушь собачья. Учитывая длительность путешествия и время что я потратил на подготовку, я бы сэкономил если бы остался дома и занялся другими статьями. Я принял предложение потому, что Эверест захватил меня в свои магические сети. По правде говоря, взойти на него мне хотелось больше чего-либо в жизни. С того момента, как я согласился поехать в Непал, я решил что поднимусь настолько высоко, насколько смогут поднять меня мои ноги и легкие.