Реджинальд А. Рей Нерушимые истины Перевод с английского

ПРАКТИКА И РЕЗУЛЬТАТ

ПРАКТИКА

О воздействии четырех напоминаний Чагдуд Тулку говорит:

«Мы осознаем, что наше рассмотрение этих четырех [напоминаний] было эффективно, если мы начинаем видеть через наш сансарный опыт, понимать, что ему не хватает сущности, и ничто в его пределах не является надежным и неизменным. На что тогда мы можем рассчитывать? Где мы найдем истинную суть, истинную сущность? Только в священной дхарме, духовном пути, найдем мы то, что имеет долгую ценность»¹.

Представление, которое дают четыре напоминания, открывает наши глаза и делает наши сердца намного мягче. В то же время эти четыре напоминания только дают основу духовного пути и сами по себе не ведут к радикальному преобразованию. Чтобы осуществить его, нужно использовать учение на практике. Это означает 1) вступить на этап хинаяны на своем духовном пути, приняв убежище, 2) начать вести положительную жизнь и 3) посвятить себя регулярной дисциплине медитации.

Как же человек вступает на духовный путь? В тибетском буддизме способ совершить это состоит в том, чтобы принять убежище в «трех драгоценностях»: Будде, как человеческом примере, показывающем, что духовная жизнь возможна; дхарме, как собрании теоретических и практических наставлений о том, как жить такой жизнью; и сангхе, как сообществе согласных, которые также следуют этим путем, что может обеспечить обратную связь и товарищеские отношения.

Если придерживаться не теистического подхода к буддизму, три драгоценности — Будда, дхарма и сангха — в целом не должны пониматься как внешние. Фактически, они являются внешними представлениями пробужденных качеств, лежащих внутри нас. Как объясняет Дзигар Конгтрул Ринпоче:

«Мы находим убежище в Будде как наставнике, подразумевая не столько его форму, сколько пробужденное состояние его сознания, которое вдохновляет нас на активность. Мы находим убежище в дхарме, имея в виду скорее ее смысл, ее содержание, которое вдохновляет нас на пробуждение. Мы находим убежище в сангхе скорее в смысле разделения одного и того же намерения быть пробужденным, которое вдохновляет нас на пробуждение. Но в конечном счете, наше собственное сознание — истинное убежище. Пробужденное состояние сознания, в котором мы находим убежище, должно находиться в пределах нашего собственного сознания. Аналогично смысл дхармы... и сангхи должен быть в пределах нашего собственного сознания»².

Человек принимает убежище, совершая церемонию, которая по своей сути уходит корнями во времена Будды. Через церемонию убежища человек подтверждает, что не ожидает найти счастье в пределах сансары и что он желает встать на духовный путь, как положено в наследии Будды. На церемонии человек дает обязательство — или, возможно, более точно, клятву, — что оставшуюся часть жизни будет стремиться подражать примеру Будды через изучение и практику дхармы.

Фактическая литургия убежища — простая. В типичной церемонии, выполняющейся на Западе в традиции Карма Кагью, после разговора с наставником о значении убежища ищущие убежища три раза поклоняются святыне. Поклоны символизируют их смирение и открытость, в то время как святыня представляет присутствие Будды Шакьямуни и наследия пробужденных. Затем кандидаты повторяют клятву убежища три раза: «Я нахожу убежище в Будде; я нахожу убежище в дхарме; я нахожу убежище в сангхе». При завершении третьего повтора тройного убежища наставник берет человека за пальцы, и при этом, как полагают, энергия наследия входит в макушку головы и становится частью системы этого человека. Затем людям, принявшим убежище, дают буддистское имя, которое выражает их специфический характер или качества как человека на духовном пути.

Клятва убежища играет роль официального момента вступления в буддистскую религию. В особенности для западных жителей принятие убежища часто характеризует очень существенное изменение в идентификации; человек теперь является «буддистом», а не христианином, иудеем, агностиком или принадлежащим к любой из других, более знакомых западу идентификаций. В то же время, однако, особенно жителям Запада тибетские учителя указывают на то, что, приняв убежище, человек, по сути, сам себе дает обязательство выяснить путем медитации, кем он на самом деле является, и выразить эту самую внутреннюю природу в своих действиях в мире. Безусловно, это способ выражения на современном языке старой цели тибетского буддизма — цели раскрытия изначальной внутренней сущности будды с ее двойным компонентом мудрости (выяснение, кем ты являешься) и сострадания (выражение этого в своей жизни).

Клятва убежища отмечает момент, когда дхарма становится полностью личной и встроенной частью жизни человека. Дзигар Конгтрул Ринпоче разъясняет это так:

«Принятие убежища — первый шаг при вступлении на духовный путь. Мы могли изучать дхарму и практиковать дхарму сами, не принимая полностью убежища, но если серьезно относиться к пути дхармы, то принятие убежища в Трех Драгоценностях делает ее завершенной. Это также привносит дальнейшее благословение в изучение и практику. Кроме того, это приносит ощущение значения практики в жизни... Что касается меня самого, то я считаю, что смысл практики состоит в том, чтобы работать напрямую со своим сознанием и быть способным иметь ощущение пробужденной ясности, несуетного состояния сознания и тем самым быть способным принести пользу другим»³.

В рамках тибетского буддизма клятвы типа клятвы убежища играют на духовном пути чрезвычайно важную роль. Когда человек принимает убежище, клятва, как считают, становится частью кармической ситуации самым буквальным и фундаментальным образом, отпечатавшись в сознании и физическом теле человека на (как мы могли бы сказать сегодня) клеточном уровне. Это приводит к постоянному преобразованию в состоянии существа и имеет важное значение для практики. Тибетские учителя говорят, что если вы верны своей клятве, то ваше продвижение по духовному пути будет существенно ускорено. Но если вы нарушаете клятву, вы столкнетесь с всеми возможными видами препятствий, и вас часто будет преследовать мысль, что вы отвернулись от себя самого. Тем самым клятва убежища — серьезное обязательство. По мере продвижения по духовному пути к махаяне и затем ваджраяне вес клятв, наряду с потенциальными преимуществами и обязательствами, пропорционально увеличивается.

Окончательная действительность, которую тибетские буддисты стремятся понять, находится вне кармы, вне условности. Все же наша человеческая ситуация — это ситуация кармических причин и условий. Сквозь безначальное время наши действия в относительном мире, действия, основанные на страсти, агрессии и заблуждении, создают слой за слоем затемнения на нашей изначально просветленной природе. Мы делали так, потому что не знали, как лучше поступать. Теперь мы должны удалить эти затемнения, чтобы суметь понять свою великолепную изначальную сущность будды, чтобы она могла и дальше сиять в своем сострадании к другим. Способ сделать это заключается в том, что называется в тибетском буддизме накоплением заслуг и мудрости.

В хинаяне накопление мудрости относится к прямому опыту не существования своего «Я», или эго. Накопление заслуг относится к созданию при помощи похвальных действий более положительного

кармического окружения, без которого накопление мудрости невозможно. Определенно, как уже говорилось в предыдущей главе, человек стремится создавать в этой жизни условия для успешной практики дхармы, а в будущем — человеческое рождение, в котором будет возможна практика дхармы.

Как человек может накопить заслуги? В основном человеку необходимо избегать нанесения вреда другим и действовать с добротой. В тибетском буддизме, как и в буддизме вообще, считается, что для того, чтобы это наставление было эффективным, его нужно формулировать намного определеннее, в виде отдельных поведенческих принципов и клятв, которые человек может дать и которым затем он может следовать. Функция шилы — перечислить определенные действия, которых нужно избегать, и сформулировать другие действия, которые должны быть выполнены.

Шила, буквально «поведение» или «дисциплина», относится к специфическому кодексу поведения, которому следует буддист, рассматривая его как часть своего духовного пути. В тибетском буддизме есть шилы в форме общих поведенческих рекомендаций, которые, как считается, обращены к каждому человеку, типа десяти недобродетельных действий, которых нужно избегать. Они включают предписания (приказы), направленные против таких вредных действий, как убийство, кража, ложь и сексуальное домогательство. Есть также более определенные шилы, полученные из общих наставлений, которые принимаются индивидуумами как особые клятвы. То, какие они конкретно, зависит от образа жизни, которому следует человек, будь это мирянин, монах или йогин. В то время как многие из элементов шилы встречаются и в других религиозных традициях, понимание, интерпретация и использование этих элементов в буддизме более или менее специфическое.

Относительно определенных шила Калу Ринпоче говорит:

«Хинаяна предлагает различные клятвы для индивидуального освобождения, которые помогают нам поддерживать правильную моральную дисциплину. Это: главное монашеское рукоположение с обетами бхикшу (bhikshu), или полностью предопределенного монаха; меньшее монашеское рукоположение шраманера (shramanera), или рукоположение монаха-новичка с меньшим числом обетов; и клятвы упасака (upasaka), или обеты мирянина. Если мы не даем клятв монаха, мы можем дать клятвы мирянина, или по крайней мере мы можем дать клятву убежища, которая включает в себя отказ от десяти отрицательных действий и культивирование десяти положительных действий в максимально возможной степени.

Эти клятвы важны как способ «закрытия двери» для отрицательных тенденций: они очень облегчают отказ от вредных и осуществление положительных действий. Фактически, если мы не способны воздержаться от убийства, кражи или сексуального домогательства в обычном контексте, клятвы дают силу, чтобы сделать это, так же как способность ограничить отрицательные действия тела, речи и сознания»⁴.

Десять недобродетельных действий и десять похвальных действий

Десять недобродетельных действий определяют общие поведенческие принципы для всех тибетских буддистов. Хотя они обычно не воспринимаются как определенные клятвы, человек все равно обязан стараться избегать этих действий. О них Калу Ринпоче писал:

1. 
   Убийство любого чувствующего существа. Как разъясняет Чагдуд Тулку, любой недобродетельный акт, чтобы произвести полную карму этого акта, требует объекта действия, намерения, самого акта и результата. Карма убийства требует, чтобы живое существо было убито; чтобы было намерение убить; акт убийства и результат смерти этого существа⁶. Если
   любой из этих элементов отсутствует, то человек не накапливает карму убийства чувствующего существа. Однако карма, навлеченная на себя даже в этом случае, может все еще быть очень серьезной. Предположим, что имеется человек, намерение убить человека и выстрел из оружия. Если нам не удастся убить другого, то, хотя мы и не накопили карму убийства, тем не менее карма нашей попытки убийства повлечет за собой серьезные последствия.
   
2. 
   Кража. «Украсть — значит взять что-то, что вам не принадлежит. Это включает в себя следующие действия: взять что-то, когда владелец не знает об этом; подавить человека, что бы присвоить что-то; или, используя положение власти и полномочий, захватить что-то у другого, чтобы принести пользу себе»⁷. Это определение, без сомнения, намного более широкое, чем западная идея — если кто-то возьмет что-то, юридически не принадлежащее другому, то такой факт кражей не является.
   
3. 
   Сексуальное домогательство. «Сексуальное домогательство включает в себя сексуальные отношения с несовершеннолетними, с больными, или те случаи, когда подобные действия причинят умственное или эмоциональное страдание, или нарушение своей клятвы или клятвы другого, или обязательств сексуальному партнеру»⁸. Фраза «Когда такие действия причинят умственное или эмоциональное страдание» является весьма интересной, потому что подразумевает, что, даже если двое людей состоят в браке, сексуальное поведение может все еще быть недобродетельно. По этому стандарту секс, используемый только для удовольствия одного,
   для получения или проявления власти над другим или как способ унизить или оскорбить другого, можно квалифицировать как сексуальное домогательство.
   

4. 
   Ложь. Искажение ситуации.
   

4. 
   Клевета. Использование речи, чтобы сеять разногласие среди людей и выстраивать между ними барьеры.
   
5. 
   Оскорбительная речь. Использование речи как средства выражения агрессии.
   
6. 
   Праздная болтовня и сплетня. Трата времени, отвлечение внимания из-за бессмысленной и бесполезной речи.
   

8. 
   Зависть. Жаждать чего-то, что есть у другого.
   
9. 
   Мысли о желании причинять вред другим.
   

Подобно любой из буддистских шила, десять недобродетельных действий, которые должны быть запрещены, не являются поведенческим абсолютом, а скорее являются руководящими принципами. В итоге в буддизме всегда чье-то намерение и хорошее или плохое воздействие на чувствующих существ окончательно определяет, является ли действие добродетельным или нет. В качестве иллюстрации этого момента Калу Ринпоче рассказывает следующую историю.

«В одной из своих предыдущих жизней Будда был капитаном судна. Однажды, когда корабль вез пятьсот торговцев, на борту оказался пират, который собирался убить всех, чтобы захватить их богатство. Преодолевая большое сострадание к пирату и к торговцам и думая, что, если бы пират фактически последовал своему плану, он должен был бы бесчисленные века страдать в аду, капитан решил из альтруистического и сострадательного побуждения убить пирата, спасая таким образом жизнь пяти сотен торговцев. Хотя он сам совершил убийство, его искреннее альтруистическое и сострадательное побуждение было источником огромной положительной кармы, потому что действие было полезным. Ложь также может быть положительна в некоторых случаях, например чтобы спасти жизнь. Если убийца ищет того, кого он намерен убить, и спрашивает, где находится этот человек, то указать ему неправильное направление, чтобы спасти жизнь человека, — это хорошо»¹⁰.

Десять недобродетельных действий основаны на эгоцентризме и эгоизме и создают отрицательную карму. Десять похвальных действий, напротив, «проистекают из превосходства над лелеющим себя отношением и основаны на чувствах любви, сострадания, совершенства и т. д.»". Эти действия производят положительную карму. Десять похвальных действий, которые нужно культивировать, суммированы Чагдудом Тулку:

«Спасение и защита жизни, например, создает огромную силу (достоинство). Все существа равны в том, что все они ищут счастья, не хотят страдать и ценят свою жизнь так же, как мы [свою собственную]. Спасти жизнь насекомого или животного чрезвычайно добродетельно, и, когда эта заслуга посвящена, она имеет большую пользу не только для того животного, но и для всех существ. Заслуга, посвященная долгой жизни других, например, может иметь огромную пользу для тех, кто болен (слаб). Великодушие, независимо от того, насколько незначительным оно может выглядеть — например, дать немного еды или воды голодной птице, — создает большое достоинство. Поддержание дисциплины в сексуальных отношениях, сообщение правды, использование речи для создания гармонии, помощь сознанию другого и создание временной и окончательной пользы для себя и других — это достоинства, так же как и радость от счастья других, генерация полезных и добрых мыслей и обучение правильной точке зрения»¹².

Определенные кодексы для мирян, монахов и йогинов

Мирянам Тибета особенно рекомендуется определенный кодекс из пяти заповедей, принимаемых формально как клятвы, которые включают воздержание от убийства, кражи, лжи, сексуального домогательства и принятия спиртного и других веществ, затуманивающих сознание. В любое время можно дать обет по одной, двум и так далее, по всем пяти, заповедям. По одной из типичных традиций человек дает клятву только на один день. Если кто-то хочет перенести практику на следующий день, он снова следующим утром даст клятву, и она останется в силе в течение всего дня. Ежедневное принятие заповедей очень важно. Они специфичны, и обязательство по ним должно возобновляться часто, чтобы намерения и вклад были свежими.

Обычно человек первоначально дает клятву наставнику, уполномоченному учителю, и впредь он может давать обет по заповедям в любой день, когда только пожелает. Понимание силы клятвы подобно пониманию силы клятвы убежища: если человек верен клятве, это создает хорошую карму и ускоряет продвижение по духовному пути; однако, если человек нарушает клятву, это создает особенно отрицательную карму (гораздо более серьезную, чем если бы человек совершил то же самое действие, не давая клятвы), и это создает препятствия на духовном пути. Иногда на особых церковных праздниках миряне могут дать обет по этим пяти заповедям, а также дать некоторые дополнительные клятвы как способ создания особенно хорошей кармы.

Большинство буддистов в Тибете были мирянами. Однако относительно большой процент населения жил как отрекшиеся от мира, или как монахи, или, что реже, как йогины. Шила монашествующих в Тибете определяется двумя первичными уровнями рукоположения: новички (shramanera) и полное (bhikshu) рукоположение. Мужчины могли стремиться к обоим рукоположениям; однако, поскольку наследие полного рукоположения женщин в Тибете не уцелело, женщины могли давать только клятвы новичка. Что касается мужчин, то, чтобы продвинуться к полному рукоположению, необходимо было пройти некоторый период в качестве новичка. Однако много монахов проходили только первое рукоположение и, подобно женщинам, проживали всю свою жизнь в статусе новичка.

Монашеские правила, будь они для новичка или полностью предопределенного монаха, значительно более требовательны, чем пять заповедей мирян. Новички, например, дают обет по десяти заповедям. Первые пять — те же самые, что и пять заповедей мирян, за исключением того, что запрет на сексуальные отношения включает в себя полный отказ от алкоголя, так же как и от любых сексуальных действий. Другие пять заповедей включают следующее: не есть после полудня; не украшать или украшаться; отказаться от танцев, пения и посещения мест развлечений; не спать на высокой кровати и не иметь дела с деньгами.

Заповеди для полностью предопределенных монахов, следующих традиции Муласарвативадина (Mulasarvastivadin), исчисляются приблизительно 258 правилами ограничения, и их диапазон варьируется от тех, серьезные нарушения которых требуют изгнания из монашеского сообщества, до вопросов этикета, за нарушение которых не предусмотрено особого наказания. Итак, человек будет навсегда отлучен от монашеской жизни за четыре нарушения: сексуальное общение; совершение грабежа; убийство человека или ложную претензию на сверхъестественные навыки. Значительное число заповедей касается различных запрещений сексуального или потенциально сексуального контакта или взаимоотношений с женщинами, указывая на опасность и для монаха, и для монастыря в целом отношений с противоположным полом, которые при любых обстоятельствах могут стать сексуальными или восприниматься как сексуальные. Другие заповеди адресованы поведению, считающемуся соответствующим монашеской жизни (относительно пищи, одежды, жилья и имущества); отношениям монахов к мирянам, друг к другу и к монастырю; обращению с деньгами и вопросам этикета, связанным с тем, как одеваться, как есть, как вести себя в целом и так далее.

В любое время в любом тибетском поколении небольшое число людей было занято строгой практикой отшельничества. Полностью предопределенные монахи, новички и миряне — все могли начать жизнь отшельника или йогина. Духовный путь йогина считался самым высоким и самым прямым из всех, и это был путь, на который вступали те, у кого было намерение достичь просветления в текущей жизни. Люди, вступившие на этот путь, обычно получали полномочия от своего учителя, а затем удалялись в уединение, чтобы выполнить связанную с ним практику. Отшельничество обычно длилось от нескольких месяцев до трех лет или более. Обычно после ухода в отшельническую жизнь можно было дать обет оставаться в таком состоянии в течение некоторого периода времени. Иногда йогины давали «клятву жизни», в соответствии с которой они оставались отшельниками до самой смерти. В таких случаях вход в пещеру, где они медитировали, часто закладывали камнями и известковым раствором, оставляя маленькое отверстие для пищи, которую туда передавали, и помоев, которые оттуда забирали. Это было одиночным заключением, без срока и временной передышки.

Мой хороший друг из Университета Наропы, видный психиатр, психоаналитик и писатель, несколько лет назад оставил свою работу, чтобы предпринять трехлетнее отшельничество. В конце этого периода он решил, что хотел бы провести в отшельничестве оставшуюся часть своей жизни, и он написал нам, сообщая, что больше не вернется в мир и что мы никогда не увидим его снова. Я видел картины его места отшельничества — крошечная хижина во Франции, окруженная маленьким двором и огороженная высоким забором. Каждый его день похож на другой: он поднимается и медитирует до завтрака. После завтрака он медитирует до обеда. После обеда он медитирует до ужина. После ужина он медитирует до времени сна. С мирской точки зрения этот вид жизни был бы кошмаром. Эго взывало бы о помощи сразу же, после первого дня. Но я полагаю, однако, что мой друг видит все это по-другому.

В этом контексте напоминают о комментарии, сделанном великим сиддхом Сарахой (Saraha), который также был занят в жизни медитацией, и ничем иным. Кто-то случайно оказался в местах его отшельничества и предположил, что ему могло бы захотеться увидеть достопримечательности мира. Но он ответил, что, в сущности, в его теле и сознании содержалась вся Вселенная целиком. Его посетитель продолжал настаивать, говоря, что, конечно, Сараха хотел бы увидеть великие священные места его земли. Сараха ответил, что даже великие реки Ганг и Ямуна есть в его теле, и у него нет никакой потребности в путешествии за границу. Я предполагаю, что мой друг-отшельник находит в своей небольшой хижине и своем заключении мир, гораздо более обширный и более красивый, чем что-нибудь, что можно было бы найти извне.

Подобно мирянам и монахам йогины дают некоторые обеты и придерживаются некоторых обязательств. В классической традиции существует двенадцать наиболее известных обетов, называемых дхута-гуна (dhuta-guna), обеты аскетической жизни. Они касаются того, что можно есть (ограничение — одна миска или один прием пищи в день), где жить (в диких местах), что одевать (разрешается только предмет одежды, сделанный из изношенных тряпок) и как спать (спать можно только сидя вертикально, медитируя, не ложась в течение ночи). Отшельники обычно дают некоторое количество этих клятв. Кроме того, они могут давать дополнительные клятвы типа не есть мясо или, возможно, не есть вообще в течение каких-то периодов времени. Для отшельников также обычным является давать клятву полной тишины, иногда в течение лет или в течение всей жизни, такую, что немногие контакты с внешним миром, касающиеся пищи, воды, необходимых запасов, болезни или какой-то другой возникшей необходимости, могут совершаться только письменно. Все эти клятвы имеют ту же самую цель: они создают и защищают среду отшельничества и создают беспокойство для эго столь систематически, что понимание его собственной глупости (безумия) наступает легче.

На самом общем уровне, как уже говорилось, цель шилы состоит в том, чтобы показать тип поведения, наиболее способствующий накоплению заслуг — другими словами, созданию положительной кармы. На духовном пути шила имеет более определенные цели, которые могут рассматриваться как категории основы, пути и осуществления.

Сердце буддистского пути — медитация. Однако медитация может успешно практиковаться только в контексте относительно устойчивой, улаженной и этической жизни. Человек создает такую жизнь, благодаря не нанесению вреда другим и проявлению доброты к ним. Цель различных шил — показать нам, как жить таким способом.

Учение о шила подчас трудно принимается западными жителями. В нашей индивидуалистической культуре часто господствует предположение, что духовность является чисто личной вещью и что то, как мы устанавливаем отношения с другими людьми, — это другой, отдельный и несвязанный с духовностью вопрос. Нередко поднимается вопрос о том, как практика шила способствует типу жизни, в котором медитация не только возможна, но и способна процветать.

Сначала можно посмотреть на непосредственное и персональное психологическое воздействие отрицательных действий, или действий, при которых корыстное поведение вредит другим. Например, если в личных отношениях человек использует ложь и обман, он будет испытывать значительное количество непрерывного умственного волнения. Если человек живет, воруя у других, это произведет состояние сознания, которое характеризуется жадностью, паранойей и враждебностью. Участие в жизни, которая непосредственно вредит другим, также заканчивается возникновением чувства вины и непрерывного самооправдания. Если человек попробует сесть и начать медитировать в любом из этих состояний сознания, он, вероятно, столкнется только с собственным умственным беспорядком, беспокойством и хаосом. Весь процесс медитации связан со смягчением, открытием и погружением в более глубокие аспекты собственного существа, аспекты, которые не сосредоточены на эго. Отрицательные действия, если упорствовать в их выполнении, ведут нас в противоположном направлении, делая жесткими, эгоистичными, нечувствительными и обороняющимися. Чем больше человек будет просто сидеть, тем больше гнусность его действий будет самоутверждаться. Этот вид логики работает в ближайшей перспективе, а также и в долгосрочной перспективе: жизнь, прожитая в значительной степени ради помощи и пользы другим, создает внутренний мир и доверие, которые открывают путь для быстрого прогресса в медитации.

Важно понять, что это психологически ориентированное представление, возможно относительно понятное и даже приемлемое для современного Запада, чаще всего не будет использоваться в традиционном тибетском контексте. Если бы человек был тибетцем, слушающим беседу о дхарме, ему бы сказали, что похвальное действие в соответствии с элементами шила производит хорошую карму. Эта хорошая карма проявляется при создании в жизни человека условий, благоприятных для практики дхармы. Сейчас можно иметь возможности практиковать дхарму, но всегда есть ограничения и препятствия. Кроме того, условия нашей жизни всегда неопределенны. Человек никогда не знает, когда могут проявиться прошлые отрицательные действия, что сделает практику невозможной для нас. Шила помогает нам очистить прошлые отрицательные дела и создать дальнейшие возможности для практики дхармы. И, наконец, поскольку сейчас у нас есть удачное человеческое рождение и мы можем практиковать дхарму, то нет никакой гарантии, что в будущем мы не будем рождены повторно в ситуации, где это невозможно. И поэтому опять-таки шила обеспечивает способ максимизировать возможность того, что будущие рождения будут способствовать нашему следованию по духовному пути. По этим причинам тибетцы в целом, будь они простыми мирянами, учеными монахами или осознанными святыми, вкладывают немало заботы, внимания и энергии в уход от дурных действий и выполнение тех действий, которые считаются похвальными.

Эту ситуацию иллюстрирует следующий пример. В Центре Шамбхала Скалистых гор (RMSC), Тибетском буддистском созерцательном центре на Ред Фезер Лейке, штат Колорадо, много лет велось строительство ступы, или священной гробницы. Она была большой, высотой 108 футов, и дорогостоящей для маленького сообщества, строящего ее. Однажды летом, как и в предыдущие годы, проводилось мероприятие для увеличения фондов, которым руководил Тенга Ринпоче, тибетский лама наследия Кагью. В течение недели до «дня ступы» Ринпоче давал обучение, за которое получал учительский дар. В день увеличения фонда он говорил о хорошей карме, которая создается при предоставлении даров для поддержки учителей дхармы, и центров дхармы, и строительства священных памятников типа этой ступы, В конце дня, когда мероприятие подходило к завершению, Ринпоче пожертвовал весь свой заработок, полученный за обучение, на строительство ступы. Было ясно, что это не пожертвование, сделанное ради эффекта, а действие, представляющее подлинное выражение духовного пути Ринпоче, полив поля кармы для настоящей и будущих жизней, положительная заслуга, которую он тогда посвятил благу всех чувствующих существ.

Шила не связана с желанием «быть хорошим» просто для своей собственной пользы. Скорее, как мы уже видели, это — функциональная практика. Человек придерживается похвального поведения из-за конкретных эффектов, которые таким образом создаются. Практическая важность шила видится далее в том, что она не только создает положительные условия, необходимые как основа духовного пути, но также имеет прямые и непосредственные функции на самом пути.

Например, намерение твердо придерживаться специфической шила определенным образом ограничивает и упрощает поведение человека, облегчая успокоение и ясность. Таким образом, миряне могут дать обет в течение некоторого указанного периода не пить спиртного или не заниматься сексом. На современном Западе буддисты иногда принимают шила, которые не упоминаются в буддистских текстах, но подходят для современной жизни. Они могут включать в себя воздержание в течение определенного времени от просмотра телепрограмм или чтения журналов и газет. Как часто мы обращаемся к спиртным напиткам, или к занятию сексом, или же к телевизору, или журналам и газетам, чтобы заполнить свое время, снять беспокойство или чтобы просто противодействовать скуке. Удаление из нашей жизни на определенный период времени этих привлекательных занятий может иметь глубокий эффект. Убрав такую возможность выбора, человек обнаруживает, что жизнь существенно упрощается. И простота создает внутреннее понимание и мир.

Недавно моя подруга дала обет воздерживаться от телевидения и печатных средств информации в течение месяца. Она рассказала мне, что раньше, каждый день приходя с работы домой, она включала телевизор и смотрела его в течение часа или двух или листала журналы и газеты, когда программа становилась слишком скучной. Теперь, дав обет, когда она возвращается домой с работы, она входит в свой дом и сразу же замечает тишину и мир, которые не замечала прежде. Внутреннее пространство дома даже стало казаться менее захламленным и загроможденным. Затем она садится в своей гостиной среди растений, которые любит, и наслаждается полуденным солнцем, струящимся в окна. Она сказала, что после нескольких дней этой практики ее начало заполнять чувство глубокого мира и благополучия, и теперь она весь день ждет этого времени. После того как месяц прошел, она не возобновила свой обет, но продала телевизор и отказалась от большинства журнальных подписок.

В близкой связи со своей ролью упрощения жизни, шила имеет на духовном пути и другую важнейшую функцию. Ограничивая наше поведение, она поощряет понимание наших собственных корыстных деяний и проливает свет в темные углы нашего самообмана. Как это происходит? Давайте считать, что шила не лжет и давайте представим, что я — мирянин и в течение некоторого периода времени каждое утро даю клятву не лгать. По мере того как я пытаюсь сдержать эту клятву, я начинаю замечать, что, хотя мне удается избегать обычной лжи, существует и более тонкий уровень. Я начинаю замечать, что каждый раз, когда я говорю с кем-то, я смещаю акценты, оттеняя свои слова так, чтобы это некоторым способом принесло мне пользу. Если я говорю с коллегой о проекте, в котором участвую, я могу представить его в чрезмерно положительном виде, чтобы у моего слушателя сложилось хорошее мнение о нем. Или, желая, чтобы этот человек мне симпатизировал, я могу представить проект в чрезмерно отрицательных тонах. Если мой босс спрашивает меня, что я думаю относительно его идеи, мой ответ, вероятно, очень мало общего будет иметь с тем, что я действительно думаю, и я могу вместо этого «скроить» ответ так, чтобы улучшить свои отношения с боссом. Приняв обет не лгать, я, короче говоря, начинаю обнаруживать, насколько часто в своих взаимодействиях с другими я не говорю правду. Этот взгляд, болезненный по сути, показывает рост понимания и дает новую возможность изгнать привычку эго овладевать ситуацией.

Этот пример показывает нам важный момент относительно практики шила в тибетском буддизме. Фундаментальная цель в принятии различных шила состоит не в том, чтобы выполнять их неукоснительно. Действительно, как в этом примере, такое совершенствование — возможность не для любого, а только осознанного человека. Скорее цель состоит в том, чтобы создать контекст, в котором, благодаря нашим попыткам поддерживать шила, мы уменьшаем вред, который наносим другим, упрощаем свою жизнь и получаем более глубокое понимание того, кем мы являемся на самом деле и как все вокруг действует. Итак, должным образом понятая, шила представляет собой наиболее удаленную вещь от убежденного в своей правоте морализма. Скорее она создает ситуацию, в которой мы более глубоко понимаем наши собственные ограничения, которая только и может вести нас к возобновленному смирению.

Полностью предопределенные монахи, как мы уже видели, должны придерживаться намного большего количества шил, чем миряне. Что является истинным из шил для мирян, является еще более истинным для монаха. Многие шила монашеской жизни в своей функции воплощения уважительного отношения к другим и не нанесения им вреда, как считается, обеспечивают исключительно положительное основание для практики дхармы. Точно так же в существующем контексте пути монашеские шила производят эффект огромного и (поскольку монашеские клятвы обычны для их жизни) длительного упрощения существования. Это создает чувство удовлетворенности и благополучия и обеспечивает возможность разоблачить эго, увидеть, насколько жаждущими развлечений и отвлекающимися от пути мы являемся и поскольку дается так немного возможностей, что мы позволяем этим тенденциям жить.

Западные жители, знакомые со всей широтой шил полностью предопределенной монашеской жизни, иногда не верят, что человеку хотелось бы принять такой ограниченный и «стесненный» образ жизни, воздерживаясь от столь больших возможностей для личного вознаграждения. Совершенно противоположными являются чувства относительно шила многих монахов, не только тибетских, но также и западных. Это можно проиллюстрировать точкой зрения моей подруги, которая была полностью предопределенной монахиней в течение приблизительно пятнадцати лет. Она отмечает, что монашеская шила — самый большой подарок, когда-либо данный ей ее духовным наставником. «Разрешение» упростить жизнь до такой радикальной степени вызвало ситуацию, в которой она училась быть довольной, просто «быть», скорее чем заполнять свою жизнь развлечением и отвлечением, как она ранее привыкла делать. И радикальная простота монашеского пути питала ее практику медитации, обеспечивая непрерывный поток интуиции и еще более углубляя понимание ее жизни. Кроме того, ограничивая свои возможности обращаться с другими недобродетельными способами, как с объектами манипуляции с одного или другого конца, она находит намного больше возможностей для выражения подлинной теплоты к тем, с кем она взаимодействует.

Наконец, на уровне осуществления шила — это не набор предписаний, которому человек должен следовать, а скорее описание естественного и непреднамеренного поведения просветленного человека. Считая десять похвальных действий примером поведения, осознанный человек спасает жизни чувствующих существ, бесконечно щедр к ним, относится к сексуальности с предельной честностью и состраданием и говорит словами, открытыми истине, используя речь, чтобы принести мир, гармонию и понимание и так далее. Рассматриваемый с этой точки зрения духовный путь представляет собой подражание поведению осознанного человека до тех пор, пока, благодаря накоплению произведенных этим заслуг и мудрости, человек сам не становится осознанным.

В тибетском буддизме на стадии хинаяны человек прежде всего занят закладыванием основ духовного пути- Основываясь на представлении, данном в соответствии с четырьмя напоминаниями, человек вступает на духовный путь: приняв убежище, он дает обязательство практиковать дхарму. Затем при помощи практики шилы человек обращается к потребности накапливать заслуги благодаря добродетельным действиям- Однако все это только подступы к сердцу буддизма, которым в Тибете, как в других местах, является практика медитации. В тибетской традиции практика медитации в хинаяне, махаяне и ваджраяне описывается в терминах двух стадий: шаматха, или успокоение сознания, и випашьяна, развитие понимания. По мере того как человек прогрессирует через последовательные яны, эти стадии развиваются и очищаются до более глубоких и более тонких Уровней.

В путешествии по трем янам самый большой акцент на уровне медитации хинаяны делается на шаматхе, приручении и успокоении сознания. Это потому, что практик на начальных стадиях своего духовного пути обычно страдает от тревожащего сознания, которое является чрезмерно непоследовательным и неудержимо активным Такое сознание не может легко родить понимание, или випашьяну. Затем, благодаря практике шаматхи, сознание может начать замедляться и стать менее диким и отвлеченным.

Шаматха требует установления определенных периодов времени для формальной практики медитации в ежедневной жизни и, насколько возможно, во время периодов интенсивной групповой практики и в отшельничестве. Шаматха включает в себя сосредоточение внимания на выбранном объекте и концентрацию на нем. В тибетской традиции, как мы увидим, используется множество различных объектов. На начальных стадиях практики это — дыхание, которое выбирается чаще всего. Человеку рекомендуют сосредоточиться на дыхании, обычно сопровождая это внимательным взглядом при вдохе на кончик носа. Человек должен обратить внимание на ощущение, когда «дыхание» входит в ноздри на «вдохе» и выходит из ноздрей на «выдохе». Внимание должно быть привязано к этому точному пункту и должно удерживаться там по мере вдохов и выдохов. Если сознание блуждает, как это, скорее всего, и будет, человек должен вернуть его мягко, но твердо к ощущению дыхания.

Рис. 11.1. Будда в медитации - сердце буддистской практики.

Благодаря усердному выполнению этой практики в качестве элемента повседневной жизни, постепенно начнет изменяться характер умственной деятельности. На начальной стадии человек обнаружит, что его насильственно обуревают мысли, эмоции и фантазии. Фактически, человек может отвлекаться, забывая обращать внимание на дыхание в течение долгих периодов времени. Затем внезапно человек поймет, что он просто думал или мечтал, «вернется» и начнет снова практиковать, помня о дыхании. Сначала модель, состоящая из попытки обращать внимание на дыхание, отвлечения и последующего возвращения, может быть болезненной, расстраивающей и истощающей. Однако человек может также переживать периоды удивительной легкости и покоя. И трудность концентрации внимания, и случайные моменты облегчения — это признаки того, что практика развивается.

Благодаря этому процессу человек все больше и больше развивает внимательность или осознанность своего дыхания. Сакьонг Мипхам Ринпоче описывает прогрессивное развитие этой внимательности¹³. Сначала человек осознает процесс своего (в подобном варианте) дыхания. Вначале мы не можем «почувствовать» дыхания. Мы не знаем, каково оно с точки зрения строгого восприятия. Благодаря практике, мы все ближе знакомимся с дыханием, понимаем, как его ощущать, понимаем различные

капризы, которые у него возникают, когда мы возбуждены или угнетены, и так далее. Вторая стадия называется «не забывать» и относится к удерживанию внимания на дыхании. Так же как сознание голодного человека фиксировано на пище, стоящей перед ним, или так же как сознание влюбленного никогда не отклонится от мысли о своей любимой, сознание медитирующего всегда повернуто к дыханию и внимательно к нему. Третья стадия называется неотвлечением, на этой стадии человек способен концентрировать сознание на дыхании, вообще не отвлекаясь от процесса.

По мере развития практики шаматхи то же самое происходит и с техникой, которую использует человек. Следующее резюме главных стадий развития техники шаматхи практикующего ее человека хотя и не буквально воспроизводит традиционный тибетский список, но может дать читателю общую идею о том, как развивается практика. Давайте в качестве примера возьмем осознанность дыхания.

1. 
   Вначале, когда сознание находится в бесконечной суматохе, человеку нужно сосредоточить внимание на «вдохе» и «выдохе». Реальная практика могла бы выглядеть, например, так. Фокусируйте внимание на «вдохе» и «выдохе», как описано выше, девять, пятнадцать или двадцать один раз. На каждый «вдох» и «выдох» прибавляйте один. Счет каждого дыхания — дополнительная помощь поддержанию осознанности дыхания. В течение каждой серии сосредоточьте внимание и представляйте себе, как будто вы
   висите на краю утеса на кончиках пальцев рук. Если вы позволите своему вниманию отвлечься, то упадете в пропасть. После того как вы закончили, скажем, девять циклов дыхания, расслабьтесь и дайте своему сознанию немного отдохнуть. В это время дайте сознанию расслабиться и открыться, осознавая пространство вокруг себя, следя за знаками, звуками, физическими ощущениями, мыслями. Затем сделайте следующую серию из девяти вдохов и выдохов или любого числа раз, которое вам подходит.
   
2. 
   В конечном счете, в определенный момент сознание начнет постепенно становиться несколько менее бешеным и начнет замедляться. Когда сознание начнет замедляться и станет более спокойным, когда вы почувствуете больше открытости и тишины, станет очевидно, что уже нет необходимости очень внимательно и интенсивно сосредотачиваться на «вдохе» и «выдохе».
   

3. Когда сознание становится более смягченным, мирным и открытым, начните полностью снимать внимание со вдоха, так, чтобы вы слегка задержали внимание только на выдохе. В это время позвольте сознанию отойти от выдоха и на выдохе растворите его в пространстве. На вдохе просто позвольте сознанию остаться в пространстве вокруг себя. В это время ваше сознание в покое, открыто, свободно. Затем, когда вы снова начинаете выдыхать, еще раз слегка остановите внимание на выдохе и парите с дыханием, позволяя сознанию раствориться в конце выдоха. Трунгпа Ринпоче дает следующие наставления для третьего типа шаматхи:

«Вы идентифицируетесь с дыханием, особенно с выдохом. Вдох является только интервалом, пространством. В течение вдоха вы только ждете. Так что вы выдыхаете, а затем растворяетесь, и затем идет интервал. Выдыхаете... растворяетесь... интервал. Открытость, расширение всегда происходит таким образом»¹⁴.

Есть традиционная история, которую Будда рассказал опытному музыканту, — он должен управлять сознанием, сохраняя его не слишком напряженным и не слишком свободным. Ему следует держать сознание на правильном уровне внимания... Мы должны удерживать 25 процентов своего внимания на дыхании... Остальная часть наших умственных действий должна быть свободна, открыта¹⁵.

Почему внимание должно быть легким и открытым?

Когда вы говорите человеку, чтобы он поддерживал высокий уровень концентрации, сконцентрировался на 100 процентов и не делал никаких ошибок, этот человек явно глупеет и может совершить больше ошибок, потому что слишком сконцентрирован на том, что делает. Нет никакого интервала. Нет пространства, чтобы открыть себя, нет пространства, чтобы установить обратную связь между контрольной точкой объекта и контрольной точкой субъекта. Так что Будда весьма мудро советовал концентрировать на своей технике только часть внимания... Так что вы поддерживаете только одну грань своей техники, отдав ей только 25 процентов внимания¹⁶.

Интересно и информативно обратить особое внимание на момент после того, как «выдох» растворился в пространстве. Посмотрите. Что вы видите? Что происходит в этом интервале между концом «выдоха» и началом «вдоха»? Пробуйте оставить сознание в этой точке.

Вероятно, в течение процессов, которые мы можем называть шаматха номер два и шаматха номер три, это перескакивающее с одного на другое сознание возникнет снова, и человек вдруг окажется занятым размышлением. Это могут быть легкие мысли, которые внезапно рисуют картину, может также неожиданно появиться какая-то тяжелая фантазия или агрессивный поток мыслей. Это возникновение не является ни проблемой, ни признаком того, что практика вырождается. Это — просто отражение того факта, что, поскольку сознание необычно открыто, глубокие уровни собственных кармических наклонностей вышли на поверхность. Если такое происходит, посмотрите, что возникает, посмотрите, каково это. Подождите, чтобы увидеть, является ли это мгновенным извержением или возросла ментальная скорость. Если волнение продолжается, просто возвратитесь к шаматхе номер один, пристально сосредотачиваясь как на вдохе, так и на выдохе, пока перескакивание тяжелых мыслей не уменьшится.

4. Иногда случается, что непоследовательное размышление ослабевает, и человек обнаруживает, что даже небольшая концентрация внимания на выдохе является большей техникой, чем требуется. Это напоминает что-то дополнительное, слишком напряженное и требующее усилий. В это время просто освободитесь от всей техники и возьмите пространство, покой, полную смысла тишину самого сознания — все равно, как вы это назовете, — в качестве объекта медитации. Вне этого «никакой объект» не может быть вашим объектом медитации.

Если зайти достаточно далеко, процесс успокоения шаматха может привести к тому, что человек войдет в ту или иную из четырех дхьян (dhyanas), или «трансов формы», или даже в один из четырех «бесформенных навыков (достижений)», упоминавшихся выше. В них, как мы уже видели, перескакивающее с одного на другое размышление, эмоции и даже радость и покой постепенно отвергаются, и он проходит сквозь опыт пространства, самого сознания и так далее. Эти различные состояния сознания являются высокими уровнями достижения шаматха, которые обычно переживаются только йогинами в отшельничестве. Иногда, однако, люди, медитирующие «в миру», могут неожиданно в ходе своей практики столкнуться с одним или более из них. Четыре транса формы и четыре бесформенных навыка ценны тем, что сознание становится все более и более тонким, открытым и чувствительным.

Естественно, что в начале шаматха становится центром нашей практики. Кроме того, мы, естественно, находим что-то привлекательное и даже неотразимое в опыте шаматхи. Через практику внимательности, если продолжать упорно ею заниматься, сознание начинает замедляться, иногда чрезвычайно сильно. Большинство из нас считает свое непрерывное мышление само собой разумеющимся; но в пределах опыта перескакивания мыслей существует значительный дискомфорт — в нашей ментальной скорости, агрессии, жесткости, напряженности и беспокойстве. Когда человек впервые испытывает спокойствие шаматхи, он может почувствовать, будто пьет ясную, прохладную воду в раскаленной пустыне. Большинство из нас будет чувствовать мощное притяжение к этому опыту из-за отдыха, облегчения и покоя, который он дает.

Теперь важно понять, что различные уровни шаматхи не заканчиваются сами в себе. Почему шаматха не заканчивается сама в себе? Поскольку все состояния шаматхи находятся в пределах цикла сансары. Они представляют еще более тонкие состояния сознания, но состояния сознания, опирающиеся на причины и условия, и это не обязательно подразумевает какое-либо проникновение в природу вещей. Если шаматха ограничена таким образом, почему она является необходимой прелюдией к випашьяне? Потому что, пока непоследовательное мышление господствует в нашем сознании, пока наше поле сознания неукротимо и заполнено хаотическим штормом мыслей, нам трудно испытать проникновение (интуицию). Однако, как только мы начинаем замедляться, проникновение в суть может начать проявляться.

Итак, в практике шаматхи человек работает с сознанием, чтобы развить присутствие (существование) и точность (шаматха), чтобы соединиться с опытом понимания или проникновения (випашьяна). Человек устанавливает отношения с дыханием простым и упорядоченным способом. Не только покой является нашей целью, мы устанавливаем отношения с дыханием и благодаря этому, когда сознание замедленно и стабилизировано (шаматха), мы обнаруживаем, что можем совершить много открытий (випашьяна). Открытия заставляют наше сознание подниматься снова, и затем мы возвращаем себя обратно через шаматху. И так разворачивается духовный путь.

Часть практики состоит в том, чтобы не обсуждать сеансы медитации. Суть не в том, что чем более успокаивающей была медитация, тем «лучшим» был сеанс. Иногда, чем больше випашьяны, тем больше бури. Может случиться, что практик неправильно использует шаматху как способ защитить себя от болезненного понимания. Шаматха ведет нас к краю открытия, понимания, и когда мы окажемся на этом пороге, мы должны захотеть его переступить.

Тибетская традиция, фактически, подготавливает нас к естественному искушению направить все свои усилия к культивированию тишины шаматхи, ко все более глубоким уровням. Поведение, при котором шаматха кончается в себе, считается уводящим в сторону — и потенциально опасным. Возможные опасности очень продвинутых состояний шаматхи иллюстрируются следующим примером. Трунгпа Ринпоче рассказывал, что в Тибете медитирующие, искавшие отдаленной и изолированной пещеры для практики, столкнулись с очень странным явлением.

Они нашли людей, которые развили шаматху до такой высокой степени, что вошли в один из бесформенных трансов и вступили в состояние сознания, эквивалентное бесформенным богам, описанным выше. Такие медитирующие оставались в трансе, фактически не дыша и при отсутствии пульса, на многие или даже сотни лет. В это время используется чрезвычайно малое количество энергии, чтобы поддерживать такое состояние между жизнью и смертью. Эта энергия черпается из тела, потребляющего самого себя, пока не останется только лишь подобие живого человека.

Тулку Ургьен приводит подобное описание:

«В Бангкоке были некоторые неудачные примеры медитации богов (медитирующие увязли в царстве формы или бесформенном царстве), которые, возможно, называются архатами (arhats). Тела нескольких монахов сохранялись в состоянии, в котором они не являются ни мертвыми, ни живыми; совершенный пример знания, как медитировать, но не как освободиться. Прошло несколько лет с момента, когда они «ушли» и застыли в блокированном состоянии. Они находятся в «замороженной пустоте», в состоянии прекращения, которому не позволяют распасться. Это состояние прекращения случается перед реальной кончиной... Эти люди находятся в медитации, но не в освобождении... Это, конечно, весьма внушительное состояние медиативной концентрации; но пребывание в одной устойчивой мысли не может называться освобождением...

Пребывание в таком состоянии после того, как мы, как кажется, скончались, означает, что наша продолжительность жизни, заслуги и сила — все были исчерпаны, но мы все еще находимся здесь. Если вы сожжете такое тело, вы получите плохую карму за его убийство. Очень трудно оживить такого человека; для этого вам нужен йог, настоящий специалист медитации. Самое лучшее — выполнить перенос сознания на него. Состояние прекращения имеет предельный срок, и в некоторый момент человек пробуждается снова. Тогда он думает: «О нет! Я потерял все это время. Это было совершенно бессмысленно. Это вообще бесполезно!» У него развивается неправильное представление, сожаление и гнев; и такая горечь может легко «открыть дверь» к возрождению в аду. «Я провел все эти годы медитируя и даже не получил стакана воды!» Продолжительность этого состояния, в зависимости от его силы и устойчивости, может исчисляться многими годами.

В восточной части Тибета было много медитирующих, подобных этим. Несколько китайцев, работавших в этом районе, вошли в пещеру, где сидели тела, охваченные инертным состоянием (медитировали). Они вспороли им животы и взяли вещество, которое используется для пороха. Некоторые из внутренностей напоминали практически свежую красную плоть. Сердце, кишечник — все было на месте. Я слышал, что в некоторых пещерах сидело вместе по пять или шесть человек. Они могут оставаться в таком состоянии в течение тысячи лет. Они сидят, не смотря; их глаза закрыты. Тело остается неподвижным, как будто в зимней спячке. Состояние сознания — своего рода ступор. Я не ходил туда сам, но другой тулку из Кхама пошел и сказал мне, что там сидят три или четыре высохших медитирующих. Он не знал, как долго они сидят. Китайские рабочие разрезали и повредили многих из них»¹⁷.

Этот вид ухода в сторону, к счастью, не является возможным для большинства из нас. Это требует, во-первых, убеждения, что состояние успокоения является целью, стоящей того, чтобы пожертвовать всем остальным, и, во-вторых, способности закрыть себя в пещере на оставшуюся часть жизни, чтобы вызвать это состояние. Истории, подобные этой, рассказываются в тибетской традиции не для того, чтобы любой мог стремиться к такому пути, а скорее чтобы иллюстрировать ярким и незабываемым способом ограничения шаматхи. Нам нужно развивать шаматху на пути медитации, но она находит свое реальное назначение и осуществление в випашьяне.

Випашьяна: ясновидение

Когда сознание становится более тренированным, тогда мы начинаем замедляться и становимся менее непоследовательными. В процессе медитации или в периодах между сеансами медитации человек может начать испытывать мгновенные проблески понимания (проникновения), известные как випашьяна, или «ясновидение». Трунгпа Ринпоче сравнивает опыт випашьяны с молнией в темной ночи. Вы сидите на склоне холма облачной ночью, глядя по сторонам. Однако вокруг настолько темно, что вы ничего не можете видеть. Это — состояние нашего нормального существования эго, когда мы обернуты в темные саваны невежества. Внезапно в небе перед вами вспыхивает стрела молнии, освещая пейзаж. В этот момент так ясно и резко, как будто при ярком дневном свете, вы можете видеть холмы и долины с их деревьями и кустарниками, реками и водоемами, лежащие перед вами. Образ молнии, освещающей затемненный пейзаж, это опыт випашьяны. Трунгпа Ринпоче говорит:

«Понимание — это признание единства всего. В буддистской традиции понимание описывается как первый опыт отсутствия эго... Понимание в этом случае — это всеобщность, а не односторонность. Человек, который достиг понимания или работает над дисциплиной понимания, не имеет никакого направления, никакого уклона в одно или другое направление. Он просто знает все целиком и полностью»¹⁸.

Какой тип понимания представляет випашьяна? Випашьяна — это опыт мира, который стоит вне наших ожиданий и принятия желаемого за действительное. Она ощущается как восприятие объектов «как они есть». Кроме того, этот вид випашьяны всегда связан с ситуацией. Можно говорить с кем-то и ощущать неловкость в разговоре, но не знать почему. Внезапно, подобно молнии, человек ясно видит происходящую борьбу — он пробует направить беседу в одном направлении, в то время как другой человек пробует подталкивать ее в другом. Есть ощущение, будто человек увидел себя со стороны, увидел истинный и безошибочный характер ситуации. В випашьяне мир на мгновение открывается

не с точки зрения эго, но — по крайней мере начальным образом — с точки зрения изначальной сущности будды.

Поразительный пример випашьяны был дан моей студенткой, ей было чуть больше двадцати лет, когда она некоторое время медитировала. Начиная с позднего подросткового возраста, она была приверженцем «рэйва», танцевальных вечеров, которые проводились в нашей области в огромных складах, посещаемых буквально тысячами молодых людей. В них принимают участие известные ансамбли, музыка там обычно очень громкая, иногда употребляются алкоголь и наркотики, и танцы длятся до рассвета. Атмосфера, как считают, обычно «густая» и веселая, и молодые люди тянутся на эти вечеринки снова и снова. Моя студентка однажды субботним вечером пошла на «рэйв» и без какой-либо очевидной причины вдруг захотела ощутить прохладу, пространство и тишину ночи. Она покинула огромный склад, где проходила вечеринка, и пошла по соседнему полю к пригорку за ним. Обернувшись, она посмотрела на здание, пульсировавшее музыкой и сверкающее светом, набитое несколькими тысячами рэйверов. Внезапно, без предупреждения, ее глаза как будто открылись впервые, и она «увидела» вечеринку — как она рассказывала — во всей ее неприкрытой действительности. Она увидела огромное отчаяние людей, находящихся внутри, их одиночество и голод, увидела, что все они пришли сюда, стремясь убежать от своих страданий. Она увидела, что все они стали хищниками, вытягивающими друг у друга жилы в бесплодных поисках счастья. Это было как бесконечная игра, в которой она также участвовала. Переполненная горем и безнадежностью ситуации, она упала на землю и заплакала. Она пришла поговорить со мной, потому что, как она сказала, этот опыт показал ей нечто не только связанное с рэйвом, но и с жизнью вообще и со многими вещами, которые люди делают из-за своей боли и нищеты. Она сказала мне, что впервые почувствовала значение первой благородной истины, истины страдания. Она восприняла этот опыт как прямой результат своей практики медитации и обязательств на своем духовном пути. Этот опыт дал ей возможность понять, опять-таки впервые, что ее медитация была единственным якорем в ее жизни и что духовное путешествие, которое она предприняла, помогло ей открыть глаза, возможно шокирующим и болезненным

способом, на явления кажущегося нормальным повседневного мира.

Опыт випашьяны представляет тем самым интервал (промежуток) в процессе поддержания себя, теряющего значение игр эго. В случае моей студентки, после того как она увидела, что делала, она больше не могла ходить на рэйв «тем же самым старым образом», с наивным ожиданием, что сможет заглушить свое страдание и найти выполнение. Она поняла слишком многое. Она все еще посещает рэйв, но с большим знанием и с меньшим отчаянием.

Опыт випашьяны, хотя часто происходит и не во время сеанса медитации, возникает на базе практики сидячей медитации и культивирования шаматхи. Прежде чем мы начали медитировать, наше сознание было так перегружено непоследовательными мыслями и двигалось настолько быстро, что появление интервала, представленного випашьяной, было маловероятно. Если силой обстоятельств такой интервал возникает — а это может случиться с каждым, — он может игнорироваться или отвергаться как некоторое «сумасшествие», потому что этот опыт обычно находится далеко вне контекста. Поскольку випашьяна представляет угрозу эго, люди часто просто отрицают то, что видели, потому что у них есть определенное инстинктивное ощущение, что они не смогут управлять этим. Действительно, моя студентка спросила меня: «Если кто-то, не вступивший на духовный путь и не имевший опыта медитации, имел бы вид опыта, который пережила я, то как бы он обошелся с ним?» Благодаря шаматхе, поскольку сознание замедляется и ослабляется поддержание непоследовательного мышления, опыт випашьяны становится более частым. Действительно, человек начинает подозревать, что випашьяна на самом деле представляет интервалы в процессе эго, которые имеются там все время, но в целом остаются незамеченными.

Заключение

В традиционном контексте медитация понимается как практика, которая дает большие преимущества как в течение жизни, так и в момент смерти. В течение нашей жизни медитация приручает нас, освобождает наше сознание так, чтобы вещи могли быть более осуществимы, и обеспечивает ощущение основательности

и благополучия. В смерти она открывает путь для нашего дальнейшего путешествия. Дзигар Конгтрул пишет:

«Медитация помогает в нашей обычной жизни, когда мы проходим сквозь свой ежедневный опыт. Благодаря процессу работы с нашими мыслями и эмоциями, благодаря наличию некоторой отстраненности от них, все, кажется, функционирует намного лучше. Кроме того, когда мы практикуем, мы всегда чувствуем, что возвращаемся домой. Когда мы не практикуем, когда мы отвлечены, когда нас унесли наши мысли, эмоции и действия, мы похожи на ребенка, потерявшегося в широком мире. Но когда мы практикуем, возникает ощущение, что мы нашли себя, нашли свой дом. Медитация также помогает нам во время смерти. Если мы имели опыт работы с различными эмоциями и понимание их окончательной природы, то, когда мы будем умирать, это чрезвычайно поможет нам в создании лучшего перехода от этой жизни к следующей»¹⁹.

РЕЗУЛЬТАТ

Результат хинаяны, данный в третьей благородной истине, это прекращение. Это относится к прекращению (исчезновению) тех загрязненных состояний сознания, которые продолжают удерживать нас пойманными в сансаре. В представлении хинаяны они просто больше не возникают. С исчезновением загрязнений мы видим эго, каким оно на самом деле является: идея и ничего, кроме идеи, которая была наложена на наш опыт. С точки зрения прекращения мы ясно видим, что то, что мы ранее назвали «я», фактически является каскадом мгновенных опытов без твердого ядра и действительно без основы или фиксированной контрольной точки вообще. Этот факт иногда называют «опытом без экспериенцера». Эти мгновенные события, которые я называл «я сам», традиционно группируются в пять основных типов, «совокупностей», или «куч» (скандх, skandhas): форма (rupa), чувство (vedana), восприятие (samjna), кармические формирования (samskara) и сознание (vijnana). См. главу 14 для дальнейшего обсуждения.

Чтобы ясно увидеть пять скандх, нужно разоблачить эго, открыть его самообман. Когда эго разоблачено, тогда пяти скандхам некуда идти: они возникают, они беспокоят и они исчезают. Они станут подобно тени, появляющейся поперек неба, или метеора, который только объявляет о своем собственном непостоянстве и нереальности.

Хинаяна, с ее представлением четырех напоминаний и практиками шила и медитации шаматхи и випашьяны, может быть полным и самостоятельным путем к себе самому. Согласно тибетской традиции, если человек все время следует путем хинаяны, он может достичь индивидуального освобождения, называемого на тибетском языке soso tharpa. Это освобождение включает в себя понимание невозможности и отказ от усилий достичь выполнения в сансаре. Можно достичь свободы от страдания сансары и попасть в безграничный мир нирваны.

Однако хинаяна — только первый шаг на тибетском пути. В контексте тибетского буддизма человек остается «практиком хинаяны» достаточно долго, чтобы заложить основу оставшейся части духовного пути. При этом возникает вопрос: «Что же человек должен выполнить при практике хинаяны до перехода к махаяне?» Человек должен понять, прямым и неумозрительным способом, что обычное преследование счастья в пределах сансары — бесплодное предприятие. Это означает, кроме того, что человек рассматривает духовный путь дхармы как свое единственное надежное убежище и через принятие убежища дает обязательство следовать этому пути. Далее это означает, что человек признал потребность практики и, в терминах шилы, некоторую добродетельную дисциплину в действиях жизни, а в терминах самадхи — медитацию. И это означает в итоге, что человек способен установить определенную регулярную практику медитации в жизни и установил некоторую стабильность в состоянии сознания.

В определенный момент стадия хинаяны на духовном пути человека приходит к концу. Однако хинаяна дает основные перспективы и инструменты, которые с определенной точки зрения просто очищаются на стадиях махаяны и ваджраяны. Например, в терминах представления в махаяне и ваджраяне четыре напоминания включают 1) представление священности существа, 2) имманентность смерти в середине жизни как благословение, 3) карму как средство для сострадания и 4) страдание как ответ эго на энергию понимания. Что касается духовного пути, ограничения шила становятся увеличенными ограничениями обета бодхисатвы, чтобы помогать существам с каждым дыханием, и еще большими ограничениями тантрических клятв, где само сознание человека не должно отходить от истинной природы. В терминах медитации в махаяне и ваджраяне шаматха становится пребыванием в изначальной сущности будды, а випашьяна становится проникновением в его яркость и пустоту. Наконец, относительно результата, проникновение хинаяны в тщетность строительства эго обеспечивает «необоснованное основание», без которого опыты махаяны и ваджраяны могли превратиться в эгоманию в космическом масштабе.