III. Инкарнация в России

...С тех пор как Мистерия Голгофы включилась в происходящее на Земле, те импульсы, те силы и существа, которые прошли через эту Мистерию Голгофы, стали входить в качестве живых сил во все, совершающееся в развитии человечества на Земле. Иными словами, говоря конкретнее: во всех решающих событиях, во всем, что происходило важного и существенного, Импульс Христа действует через тех, кто является его служителями, его спиритуальными помощниками. В настоящее время христианством часто называют только то, что может быть понято людьми. Но я часто подчеркивал: то, что пришло в мир через христианство, столь велико, столь могущественно, что и до настоящего времени человеческий разум был отнюдь не в состоянии действительно постигнуть хотя бы только самые элементарные из сил Импульса Христа. Если бы Христу пришлось действовать только посредством того, что люди в нем могут понять, то у Него было бы мало возможности действовать. Но дело не в том, что вошло в человечество через понятия человеческого разума, что люди могут мыслить о Христе, а в том, что со времени Мистерии Голгофы Он находится здесь, действует непосредственно среди людей и в их образе действий. Дело не в том, насколько Он понимается людьми, а в том, что Он как живое существо находился здесь и изливал себя в то, что происходило в виде решающих фактов развития. Правда, благодаря нашей Духовной Науке мы и сегодня в состоянии только немного понимать глубины Импульса Христа; грядущие эпохи будут все больше и больше понимать и видеть их. Нам не может служить поводом к высокомерию то, что мы сегодня можем постичь в Импульсе Христа. Духовная Наука хочет постигать несколько больше, нежели люди могли постичь во Христе в истекшие эпохи. В истекшие эпохи о Христе могли размышлять только при помощи тех средств, которые дает внешний рассудок, внешний разум, внешнее исследование. Ныне мы получаем для этой цели Духовную Науку, смотрим благодаря ей в сверхчувственные миры и из сверхчувственных миров можем давать некоторый ответ относительно значения Мистерии Голгофы. Меньше всего были в состоянии понимать, что такое Христос и что такое те спиритуальные силы, которые находятся у Него на службе как народные души и тому подобное, те люди, в чью область сначала должен был вступить Христос. И все-таки Импульс Христа должен был вливаться, — например, в римский мир. И к.р. на одном примере, который в иной связи мы уже приводили, можем мы лучше всего видеть, как действует Христос как живая сила и как Он предводительствует своими спиритуальными служителями, когда речь идет о том, чтобы вызывать вещи, которые должны влиться в развитие для настоящего прогресса человечества.

Я хотел бы еще раз указать на факт, который я имею в виду. В 312 г. нашего летоисчисления случилось, что тот, благодаря кому христианство сделалось государственной религией в Римской империи, Константин, сын Констанция Хлора, выступил со своим войском против тогдашнего повелителя Рима, Максенция. И, конечно, глядя на то, как противостояли друг другу 2 войска, надо было сказать: обстоятельства для Константина были самые неблагоприятные, ибо его войско было в 5 раз меньше войска Максенция. Мы можем представить себе, что по состоянию тогдашнего военного искусства у обоих войск были вполне выдающиеся военачальники. Однако тогда дело было к.р. не в человеческой искусности, а в том, что текущему вперед Импульсу Христа была дана возможность вторгнуться в человечество требуемым тогдашней эпохой образом. Что тогда можно было понимать в Импульсе Христа, что принимали сердца людей из Импульса Христа, исходя из сознания той эпохи, на этот счет мы можем убедиться, если посмотрим, что происходило вокруг Рима и что осуществлялось из Рима 2 10летий позже, — если посмотрим, как исходя из честного убеждения в том, что тогда можно было приобрести из человеческого знания, боролся с христианством Юлиан Отступник. И тот, кто обратит внимание, каким образом боролся с христианством Юлиан и его сторонники, тот скажет себе: несомненно, в отношении человеческого знания Юлиан и его приверженцы находились на вершине своей эпохи; с этой точки зрения, они были намного просвещеннее христиан своего времени, хоть они и снова перешли в язычество. О них можно сказать: они представляли собой все, что тогда можно было представлять как человеческое знание. Однако, то, что является человеческим знанием, не могло в 312 г. стать решающим, но должна была быть дана возможность вхождения Христа и его служителей в историческое развитие человечества. Если же бы Максенций и его сторонники еще могли опираться на искусство военачальников, как и на то, чего тогда можно было бы достигнуть с помощью человеческого знания и человеческой мудрости, и далее не произошло бы ничего, тогда, вне всякого сомнения, не выявилось бы то, что должно было выявиться. Итак, что же произошло?

Произошло следующее: движущийся вперед Импульс Христа вливался в те деятельности душ, которые не лежали в области сознания людей, о которых человечество ничего не знало. И он действительно направлял людей так, что осуществлялось то, что должно было осуществиться. Ибо битва между Константином и Максенцием, происходившая 28/10/312 г. у Saxa Rubra*, была решена не человеческим искусством, а была решена, — сколь бы нынешняя просвещенность ни сопротивлялась признанию этого, — снами-сновидения, т.е. тем, что называют снами-сновидениями, но чем они для нас уже не являются.

* Saxa Rubra — Красные камни (лат.), местность в Этрурии. — Прим. перев.

Ибо через сны в души обоих военачальников влилось все то, что не могло влиться в них через человеческий разум. Сначала Максенцию приснилось, что он должен покинуть свой город. Он обратился еще к сивиллиному оракулу; тот сказал ему, что того, что должно свершиться, он достигнет, если отважится на битву за пределами города. Это было самое злополучное, что он мог сделать, особенно еще и потому, что его войско было намного сильнее, чем войско Константина. Он должен был бы знать, что полученное из высших миров он должен был бы сперва истолковать и что изречение оракула могло ввести его в заблуждение. Константин тоже видел сон, сказавший ему, что он победит, если поведет свое войско в битву под знаком Христа, и в соответствии с этим он и поступил. То, что влилось в души на окольном пути через сон, перешло в действие и повлекло за собой то, что тогда так изменило мир, что достаточно лишь немного поразмыслить, чтобы сказать: что сталось бы с западным миром, если бы сверхчувственные силы столь очевидным образом не вторглись в происходившие события?

Но рассмотрим эти события поближе. В то время на западе и на юге Европы были инкарнированы души, которые должны были воспринять христианство, должны были стать носителями христианства. К.р. самые просвещенные души своим рассудком, своим разумом тогда не могли прийти к тому, чтобы стать носителями Импульса Христа, потому что время для этого еще не пришло. Им пришлось приходить к христианству посредством того, что внешним образом складывалось вокруг них. Об этих людях можно сказать: они облачались в христианство как в платье, а в глубинах своего существа они не были чересчур захвачены им. Они стали скорее служебными звеньями, нежели в своем глубочайшем существе непосредственно охваченными Импульсом Христа. Так еще долгое время, вплоть до 8, 9 века и даже далее обстояло дело, в сущности, с лучшими душами в западной области Европы. Им нужно было принять христианство как платье, носить это платье христианства в своем эфирном, но не в астральном теле. Подумайте над тем, что значит, когда я говорю, что они несли христианство в эфирном теле. Это значит, что они восприняли его так, что были христианами в бодрственном состоянии, но что они не могли брать христианство с собой, когда выходили из физического и эфирного тела. Так они и проходили чрез врата смерти, так что о них можно сказать: из того царства, через которое человек проходит между смертью и новым рождением, они взирали вниз на то, чем они были в истекшей земной жизни; однако христианские импульсы, проистекавшие из тогдашней жизни, им тогда было невозможно брать с собой непосредственно для их дальнейшей жизни. Христианство они носили скорее как платье.

Заметим эту взаимосвязь ради того рассмотрения, которое я хочу привести сразу вслед за этим; заметим, каким образом души принимали христианство во внешней жизни, и заметим, что это христианство не принадлежало к тому, что души могли пронести с собой через духовный мир, когда человек проходит через врата смерти, чтобы подготовиться к новой земной жизни. Заметим, что эти души могли приходить в новое земное существование, лишь забыв христианство. Ибо в более поздней земной жизни не помнят о том, что в более ранней жизни носили как платье. Если бы имело место обратное, то нашим гимназистам не надо было бы учить греческий, ибо многие из них были воплощены в Греции; но они не помнят своей греческой инкарнации и поэтому должны учить греческий заново. Через жизнь же, которую те, бывшие инкарнированными на западе Европы души проходили между смертью и новым рождением, они не могли пронести христианство, потому что они внутренне не сочетали эти импульсы со своим Я и астральным телом. Нечто своеобразное было в том, каким образом души переходили к жизни в более поздних воплощениях. Запомним это и рассмотрим теперь другие факты, на которые я уже тоже указывал.

Мы знаем, что эпоха, в которой мы ныне живем, пятый послеатлантический культурный период, начиналась главным образом в пятнадцатом, шестнадцатом веках, когда для европейского мира должно было подготавливаться то, что преимущественно в наше время должно было вести к развитию души сознательной. Ведь это то, о чем идет речь в нашем пятом культурном периоде. То, что здесь должно было быть до-стигнуто, должно было достигаться, учитывая, что даже внешне в земном бытии наступили такие условия, которые благоприятствовали как раз развитию души сознательной, той души, которая может развиться, когда она направляет свои силы на материальное существование, на внешние факты физического бытия. Это должно было начаться и началось. Нам только надо вспомнить, сколь расширился кругозор Европы благодаря великим открытиям и тому, что за ними последовало, так что душа сознательная должна была развиваться преимущественно под материальным влиянием. При этом нам надо подумать лишь об одном, на что мы тоже указывали: к развертыванию и развитию души сознательной особенно призвано, но призвано односторонне все то, что относится к области британской народной души. И если взвесить все частности, едва ли можно себе представить, чтобы что-либо происходило столь планомерно, как это обращение британской народной души к этим материальным задачам жизни. Предначертание к этому целиком находится в пределах развития человечества.

Представим себе теперь, что в 15 ст. Англия была бы отвлечена от своей склонности именно к той области Земли, к которой она была обращена благодаря открытию великих областей за пределами Европы, и что в 15 ст. британская народная душа пришла бы к переживанию значительного территориального роста на европейском континенте. Представим себе, следовательно, что карта Европы изменилась таким образом. Тогда бы невозможно стало, во-первых, достичь того, что в Европе должно было быть достигнуто благодаря тому внутреннему углублению жизни, которое именно с этого момента, среди всевозможных препятствий происходило при содействии находящегося иод влиянием немецкой мистики протестантизма. Однако, вступая в развитие, Импульс Христа должен был позаботиться о том, чтобы держать британские интересы вдали от области, где души еще должны были подготавливаться к тому, чтобы стать внешними, наружными носителями Импульса Христа.

Импульс Христа должен был вливаться в дела европейского континента. Он должен был действовать так, чтобы вызывать гораздо большее, нежели то, что могло происходить благодаря человечеству, благодаря человеческой искусности. И что же произошло?

Произошло чудо. Все то, чего не могли осуществить те, кто стоял на высоте своего времени, осуществила бедная пастушка из-под Орлеана, Жанна д’Арк. То был действительно Импульс Христа, действовавший чрез своих михаэлических служителей в Жанне д’Арк, воспрепятствовавший слиянию Франции с Англией и вызвавший оттеснение Англии на ее остров. Тем самым было достигнуто двоякое. Одно — это то, что Франция получила свободу действий в Европе (это мы можем изучить, прослеживая последующие ст. в истории Франции), и то, что еще было заключено во французском народном духе, могло беспрепятственно воздействовать на европейскую культуру. Другим из достигнутого было то, что Англия получила область своего действия за пределами европейского континента. Это деяние, воздвигнутое таким образом посредством Жанны д’Арк, было благословением не только для французов, но и для самих англичан, поскольку они были отодвинуты в свою область.

Однако, если мы рассмотрим это в связи с тем, что заключено в движении вперед Импульса Христа на Земле, то деянием Жанны д’Арк было вызвано нечто, о чем мы можем сказать: то, что она в нем понимала своим обычным человеческим рассудком, было равно нулю в сравнении с тем, что дало карте Европы ее современный облик. События должны были протекать именно так, чтобы Импульс Христа мог распространяться правильным образом. Здесь мы видим, что такое живой Христос, вторгающийся из подземных глубин человеческой природы в исторические события; не тот Христос, которого люди понимают. Ибо Христов Импульс мы можем рассматривать двояко. Мы можем спросить себя: что понимали тогда люди в Импульсе Христа? Если мы раскроем книгу по истории и проследим историю человечества, то в истекших ст. мы увидим спорящих теологов, защищающих или оспаривающих всевозможные теории, пытающихся установить, как следует понимать человеческую свободу, божественную Троицу и т.д. Мы увидим бесчисленных теологов, спорящих между собой, взаимно объявляя себя правоверными теологами или в противном случае еретиками. Поэтому мы и христианское учение видим распространяющимся в меру возможностей того времени. Это одно. Но дело не в нем, как и не в том, что ныне люди могут осуществлять с помощью обыкновенного рассудка. Дело в том, что Христос незримо живет среди людей, Он незримое Существо и может из незримых глубин втекать в человеческие дела. И Он делал это там, где ему не было надобности втекать через человеческий рассудок, через человеческий разум, но где Он мог втекать через душу какого-нибудь «невразумленного», через душу Орлеанской Девы. А когда Он втекал, то как вели себя те, кто умел понимать христианство как официальное учение? Ну, они полагали, что носителя Импульса Христа надо сжечь! Требовалось некоторое время, пока это официальное учение не придет к другим взглядам. Пусть для официального учения это и имело значение, но тогдашним событиям провозглашение Орлеанской Девы святой репутации не создает.

Таков один из примеров, на котором мы можем видеть, каким образом Христос через своих служителей, — я сказал, он действовал через Орлеанскую Деву посредством своих михаэлических служителей, — каким образом Он как живое Существо вторгался в развитие человечества, а не просто через то, что о нем понимают люди. Но как раз на этом примере мы можем видеть еще и нечто иное. Ведь христианство уже существовало. Люди, находившиеся вокруг Орлеанской Девы, называли себя христианами. Они под своим христианством что-то понимали. Но о том, что они понимали, надо было бы сказать: тот кого вы ищете, его здесь нет, здесь есть Тот, кого вы не ищете, ибо вы Его не знаете. Несмотря на это, нам должно быть ясно, что было важно, было существенно, чтобы Христово развитие проходило через развитие Европы даже в том внешнем облачении, в котором оно там выступило. Сюда принадлежали души, которые могли воспринять христианство именно в этом внешнем обличии, которые могли носить его словно внешним образом. Это были все еще потомки тех душ, которые там были воплощены прежде, т.е. душ, которые все еще не приняли Христа в свое Я, а все еще принимали его в эфирное тело. И великое различие между Орлеанской Девой и прочими состояло в том, что она приняла Импульс Христа в глубочайшие подосновы своего астрального тела и из глубочайших сил астрального тела действовала ради Импульса Христа. Именно здесь мы имеем тот пункт, где мы можем уяснить то, что нам должно стать ясным: разницу между текущим развитием народов и текущим развитием отдельных человеческих индивидуальностей.

Если мы посмотрим, к примеру, на современных французов, то во французском народе, естественно, живет некоторое число человеческих индивидуальностей. Эти индивидуальности не те, которые, например, в их прежней инкарнации жили в этом народе, который там, на западе Европы принял внешнее облачение христианства. Ибо к. р. из-за того, что некоторое число людей на западе Европы должно было принять христианство как внешнее платье, эти люди проходили через врата смерти так, что при других условиях в ближайшей жизни были вынуждены соединиться с христианством в их астральном теле и Я. Именно из-за того, что они были воплощены на западе Европы, для них существовала необходимость иметь свое ближайшее воплощение не на западе Европы. Вообще это весьма редкий случай, — редкий, говорю я, но нет надобности, чтобы так было всегда, — чтобы душа в нескольких инкарнациях последовательно принадлежала одному и тому же земному сообществу. Души переходят из одного земного сообщества в другое.

Однако мы имеем пример, — и я говорю это, не желая возбуждать симпатии или антипатии или кому-нибудь польстить, — мы имеем пример, где души на самом деле многократно проходят через одну и ту же народность. Это имеет место у народа в Средней Европе. Этот средне-европейский народ имеет много душ, которые живут в нем сегодня и которые и прежде были воплощены в германских народах. Такой факт мы можем установить. Средствами оккультного исследования, какими мы на сегодня располагаем, мы часто даже не сможем это полностью объяснить; но факт этот существует. Такой факт, как, например, тот, что был изображен в публичной лекции в прошлый четверг «Германская душа и немецкий дух», получает свое объяснение, если мы знаем, что в среднеевропейской народной общности души появляются повторно. Является фактом, что к.р. в пределах этой народной сущности мы имеем определенно очерченные культурные эпохи. Надо лишь представить себе, что значит, что на заре германской культуры была эпоха, когда творили создатели «Песни о Нибелунгах», Вальтер фон дер Фогельвейде и другие; и надо представить себе, что позже настало время, когда начался новый расцвет германской культуры, а первое цветение было совсем забыто. Ибо к тому времени, когда Гете был молод, ничего, т. ск., не знали о первом расцвете германской культурной жизни. Именно потому, что души возвращаются в эту народную общность, должно забываться то, что уже некогда было, чтобы души находили нечто новое, когда они возвратятся, и не могли непосредственно примыкать к тому, что осталось от прежних времен. Ни у одного другого народа так, как у среднеевропейского, не переживалось такой метаморфозы, — от той вершины, какая была достигнута в 10, 11, 12 в.в., до той другой вершины, которая снова возникла в эпоху с конца 18 и начала 19 ст. и на продолжение которой мы смеем надеяться. От 1 момента ко 2 не идет никакого непрерывного потока, что становится объяснимым, только если мы знаем, что к. р. в этой области духовной культуры происходит возвращение душ. Быть может это связано также и с тем, что я упоминал вам относительно одного потрясающего факта, — что действительно только у современных среднеевропейских воинов можно было заметить, что они, пройдя через врата смерти, продолжают воевать; что вскоре после того, как они проходили через врата смерти, можно было видеть, что они воюют вместе с оставшимися. Поэтому можно иметь лучшие надежды на будущее, видя, что не только живые, живые в физическом смысле, но и умершие соучаствуют в происходящем.

Поставим теперь вопрос: как же обстоит дело с теми душами, которые были воплощены в Западной Европе в те времена, когда христианство принималось как внешнее облачение, а именно в эпоху 6, 7, 8, 9 в.в. и которые там или также среди римлян принимали христианство, но еще не могли соединить его со своим астральным телом и со своим Я? Как обстоит дело с этими душами?

Да, насколько странными для современного материалистически мыслящего человека, настолько значительными для жизни становятся учения Духовной Науки, когда дело идет о конкретных фактах. Люди все еще считают измышлениями некоторых глупых мечтателей, когда слышат о повторных земных жизнях. Этой идеи не приемлют, но находят ее извинительной после того, как даже великий Лессинг в минуту слабости допустил идею повторных земных жизней. Когда же действительно вникают в результаты оккультного исследования, тогда для людей большой просвещенности уже не являешься дураком, требующим какого-либо извинения. Тем не менее, мы должны подробнее остановиться на некоторых вещах, которые нам дает оккультное исследование; ибо только благодаря этому проникнет свет в то, что иначе должно оставаться великой иллюзией.

Поразительное здесь состоит в том, что из душ, которые при завершении римской эпохи жили на Западе, когда христианство постепенно приобретало влияние и затем стало государственной религией, весьма большое число идет нам навстречу с востока Европы, т.е. душ людей, которые выросли на востоке и находятся среди воинов России. Я говорил, замечайте факты, которые мы привели ранее. Ибо среди людей, которых убивают на востоке, которые воюют там или берутся в плен, мы находим души, жившие в последние времена Рима на западе Европы. Ныне нам навстречу с востока идут те, которые тогда давали христианству втекать в эфирное тело, а теперь в телах, принадлежащих относительно ниже стоящей культуре, благодаря своеобразной жизни востока, в бодрственном состоянии принимают христианство в свои души, инстинктивно, в чувстве, соединяясь с ним. Следовательно, они соединяются с Импульсом Христа в их астральных телах и благодаря этому наверстывают то, чего они не смогли достичь в их предыдущих инкарнациях. Таков весьма своеобразный факт, который оккультное исследование может явить нам в наши дни. Среди множества потрясающих фактов, которые под влиянием наших нынешних событий могут вступать в поле оккультного исследования, есть и такие. Что мы можем извлечь для себя из этих фактов?

Мы должны уяснить следующее. Мы должны вспомнить, что в поступательном движении среднеевропейской духовной жизни заключена задача совершенно сознательного соединения германской душевной жизни с христианством, возведения ее к вершинам истинно христианской культуры. Ведь к этому удивительным образом ст. направлялись ее течения и пути. Мы видим, как все это начинается. К. р. принимая во внимание наше время со всеми его ошибками и заблуждениями, мы увидим, что в среднеевропейской культуре есть зачаточное предрасположение, чтобы в немецком народном духе, в германской народной душе всеми силами осуществлялась подготовка к тому, чтобы теперь стать сознательно охваченными Импульсом Христа.

15 ст., когда девушка из-под Орлеана должна была спасать Францию, потому что тогда Франция имела великую миссию. Мы стоим, следовательно, перед тем значительным фактом, что немецкий дух призван в полном бодрственном состоянии, с помощью фактов, влившихся в немецкую духовную жизнь, все более сознательно воспринимать в будущем Импульс Христа. Он ст. должен был действовать, этот Импульс Христа, — действовать так, как мы постоянно указывали, — возвещая о себе в душах через подсознательные процессы. Но в будущем он должен соединяться с душами таким образом, чтобы это были люди, — а в Средней Европе они должны быть, — которые в бодрственном состоянии, при напряжении всех их сознательных духовных сил, не только тех, что находятся в физическом и эфирном теле, но и их Я и их астрального тела, соединялись с Импульсом Христа. Мы видим, как лучшие стремятся к этому. Возьмем самого лучшего — Гете. Но и то, что может быть приведено в особый пример в связи с Гете, заключено во всех душах, даже если они лишь смутно стремятся к этому.

Мы видим, как Гете создает представителя человечества, Фауста, которому он дает стремиться к наивысшему. Во 2 части поэмы он ведет его в греческую культуру, вводит его во все, что переживали народы, вводит так, что Фауст значительным образом переживает будущее там, где он хочет отвоевать сушу у моря и основать нечто, что является для него далеким будущим. И к чему же он его приводит под конец? Об этом Гете однажды сам сказал в одном разговоре Эккерману: ему надо было прибегнуть к помощи наглядных представлений христианства, чтобы показать, как Фауст воспаряет в духовный мир. И если вы возьмете тот чудесный по своей красоте образ, когда Mater gloriosa принимает душу Фауста, то вы получите противообраз того, что побуждало Рафаэля к его знаменитой картине, Сикстинской Мадонне, — там девственная мать несет душу вниз. В конце же «Фауста» мы видим, как Дева-Матерь возносит души, — это смертное рождение души. Так мы совершенно сознательно, исходя из человеческого духа, видим интимнейшее стремление, то, чего можно достигнуть из христианства, чего можно всегда достигать так, чтобы через врата смерти это могло быть внесено в жизнь, которую после подготовки между смертью и новым рождением человек проводит в новой земной жизни. То, что таким образом мы можем видеть у самого Гете, есть характерная черта немецкой нации. А по этому мы можем судить, что за задача здесь стоит перед людьми. Это — задача, и мы можем со всей ясностью начертать перед нашей душой, что настоящим благословением общечеловеческого прогресса может ныне стать создание в определенном кругу гармоничного отношения между Средней Европой и Восточной Европой.

Можно было бы представить себе, что благодаря грубой силе Восточная Европа сумеет простереться на запад, на Среднюю Европу. Можно представить себе, что дело могло бы дойти до этого. Но это означало бы то же самое, как если бы в 15 в. деяние Жанны д’Арк не состоялось и тогда Англия аннексировала бы Францию. Если бы до этого дошло, — я это говорил определенно, — то тем самым произошло бы нечто, что оказалось бы несчастьем не только для Франции, но и поразило бы бедой и Англию. А если бы немецкая духовная культура понесла ущерб со стороны Востока, то это повредило бы не просто немецкой духовной культуре, но вместе с ней и Востоку. Худшим из того, что могло бы постигнуть Восток, было бы, если бы он сумел временно распространиться и повредить немецкой духовной культуре. Ибо я сказал: души людей, воплощавшиеся прежде в Западной Европе или на итальянском полуострове, выросшие теперь на Востоке, как бы инстинктивно соединяются в подсознательных глубинах астрального тела с Импульсом Христа. Однако тем, чем Импульс Христа в них должен стать, он никогда не сможет стать благодаря одному прямолинейному развитию того, что под именем православного, — по своему существу византийского, — католицизма* инстинктивно живет в душах, ибо это имя, а не импульс. Стать тем, чем оно должно стать, для него невозможно, как невозможно женщине иметь ребенка без мужчины. И если бы что-то хотело возникнуть из самого Востока, какой он есть ныне, то это было бы похоже на то глупое желание, когда женщина захотела бы получить дитя без мужчины. То, что подготавливается на Востоке, может стать чем-то только благодаря тому, что сила человеческого Я и силы человеческого познания в Средней Европе энергично, сознательно, — т.е. в состоянии полного бодрствования, — исходя из того, что души преследуют в их природе Я, соединятся с Импульсом Христа. Только благодаря тому, что немецкий народный Дух найдет души, которые насаждают Импульс Христа в астральном теле и в Я так, как он может быть насажден именно в состоянии полного бодрствования, только благодаря этому для культуры будущего сможет возникнуть то, что должно возникнуть. И это должно возникать через гармонизацию, через связь с тем, что сознательно, все сознательнее и сознательнее достигается в Средней Европе.

* Здесь, как и в некоторых других случаях, Р. Штейнер пользуется названием, которое официально в равной мере использует как греческая, так и римская церковь: православная, т.е. ортодоксальная и вселенская, т.е. католическая, — хотя исторически с XI в. греческая (а вместе с ней и остальные восточные церкви) именуется преимущественно православной, а римская — католической. — Прим. перев.

Для этого необходимы не 1-2 ст., а еще долгое время. На это уйдет столь много времени, что, скажем, начиная с 1400 г. можно насчитать 2100 лет. Если прибавить к 1400 г. 2100 л., то получишь приблизительно тот момент в земном развитии, когда явится то, что зачаточно заключено в германской духовной жизни с тех пор, как существует такая духовная жизнь. Из этого мы видим, что надо смотреть на будущее, измеряемое не 100летиями, а более чем 1000летием, где среднеевропейский народный Дух имеет задачу, которая уже принадлежит этому будущему и которая состоит в том, чтобы все больше и больше лелеять ту духовную жизнь, благодаря которой понимание Импульса Христа, в прежние времена бессознательно, хотя и жизненно, проходившего через европейские народы, воспринимается в бодрственном состоянии вплоть до астрального тела и «Я». Когда же развитие примет это направление, тогда путем подъема к тому, что таким образом достигается в Средней Европе, на Востоке постепенно будет достигнута ступень, которая там может быть достигнута в силу особого предрасположения. Такова воля Мировой Мудрости. Мы интерпретируем эту волю Мировой Мудрости в верном смысле, только когда говорим себе: для самого европейского Востока было бы величайшим несчастьем, если бы он нанес урон той духовной силе, на которую он должен к.р. опираться, которую он должен был бы к.р. уважительно, дружественно холить и лелеять. К этому он еще должен будет прийти. Пока что ему еще очень, очень многого для этого недостает; к.р. лучшим из них для этого еще очень многого недостает. В своей близорукости они все еще не позволяют себе положиться на то, что может давать Востоку именно среднеевропейская духовная жизнь...
Из лекции 7 февраля 1920 г. в Дорнахе. GA 196 — Дополнительно о путях воплощающихся душ.

...Глядя в зеркало духовного мировоззрения, можно сказать: все те души, которые сегодня воплощены на Востоке (im Osten), то есть там, где для нас находится восток, будут искать своего следующего воплощения на Западе (im Westen). Западные люди будут искать своего следующего воплощения больше на Востоке. Середина будет служить посредником...

Как мы знаем, душевное существо человека предстает перед нами расчлененным на душу ощущающую, душу рассудочную или душу характера и душу сознательную. Мы знаем, что в этих трех членах души работает Я человека, как это описано в «Теософии». Но на самом деле в человеческой природе происходит много такого, что в том виде, в каком оно происходит, в сознание не проникает. Именно духовнонаучное познание может постепенно привести к тому, что многое из того, что лежит в глубинах человеческой души, будет освещено светом сознания. Пока же душа человека живет как обычно, она освещает лишь малую часть всего душевного горизонта, а под этим горизонтом лежит многое, имеющее для души весьма глубокое значение, но в обычной жизни не сознаваемое, хотя в известной мере и гораздо более важное для формирования человеческой душевной жизни, нежели то, что сознается. Прежде всего, давайте бросим наш взгляд на то, что обыкновенно сознания не достигает. Для нынешних людей даже весьма благотворно, что оно не достигает сознания. Но мы позже увидим, что это не всегда было так для всех людей. Если бы можно было лишь чуть-чуть углубить обычное повседневное человеческое сознание и поднять в верхнее сознание то, что, я бы сказал, лишь на одну степень бессознательнее обычного сознания, тогда бы человеческая душа очень скоро догадалась, что она составляет ту тройственность, о которой было сказано, что она, в самом деле, представляет не просто какое-нибудь единство, а тройственность. Я указывал в книге «Как достигнуть познаний высших миров?», что когда человек начинает продвигаться в направлении духовных миров, он как бы распадается натрое. И едва только, как сказано, лишь немного заглядываешь в эту словно прикрытую часть сознания, так очень скоро замечаешь существование этой тройственности души ощущающей, души рассудочной или души характера и души сознательной. Под порогом сознания, — причем не особенно и глубоко для современного человека, — в самом деле находится своего рода душевное царство, пронизываемое не единством, а своего рода троичностью, излучением этой троичности, так что в мгновение, когда человек оттесняет то, чего он, в сущности говоря, в такой полноте достиг лишь со второй половины четвертого послеатлантического периода (а такой ясностью — лишь с началом пятого послеатлантического периода), как только, стало быть, человек это оттесняет, он может точно различить в своей душе три мира или области. Одна область такова, что больше подвержена инспирации, в нее поступают сновидческие, подобные грезам инспирации. Вторая область — та, благодаря которой человек как бы душевно пронизывает сам себя, заново воздвигает себя в своих физических частях. А третья область — та, где он поддерживает сознание о мире.

Итак, первая область — это та, в которую проникают инспирации, наполняющие душу сновидческие инспирации, что связано с душой ощущающей. Вторая область, где душа своими собственными внутренними устроениями и формами словно воссоздает свое тело, связана с душой рассудочной или душой характера. Это внутренний мастеровой, строитель, мы могли бы даже сказать — кузнец физического тела. Третье, — посредничество во внешнем познавании, вступающем в связь с миром, посредничество, привязанное к внешним чувствам, вообще связанное с физическим миром, — связано с душой сознательной. Следовательно, мы можем сказать, — связанное с физическими силами.

Словно душевная троица царит над основой человеческой души, а ей противостоит правящее действие того, что стремится к единству. Я хочу обозначить это, как бы противопоставив одно особое душевное царство другому (см. рис. 1). В определенном отношении это душевное царство действует совсем целостно.

Оно действует с природной целостностью, словно то, чем душа является по своему темпераменту, по своему характеру, что таится в душе глубоко внизу, но — как целостная душа. В противоположность тройственности я обозначу это как целостную (единую) душу (Einheitsseele).

В отличие от того, какова ныне наша душа, эта целостная душа не может выйти за пределы некоторой смутной жизни, если как бы не озаряется, не освещается сверху. А в наше время освещение в какой-либо форме всегда исходит от Мистерии Голгофы, так что то, что каким-либо образом излучается в эту целостную душу, я изображаю здесь символически: какая-нибудь форма, в которой Мистерия Голгофы направляет свои лучи в целостную душу (см. рис. 2).

В течение ряда лет мы уже прилагали много, весьма много сил, чтобы постепенно составить себе представление о том, сколь бесконечно широко все, связанное с Мистерией Голгофы. Поэтому вы можете представить себе, что если Мистерия Голгофы в какой-либо форме посылает свои лучи в человеческую душу, то это всегда будет только определенная ступень, определенная степень Мистерии Голгофы. Но представим себе, что поскольку целостная душа — это словно нечто, погруженное в смутное высиживание (dumpf Brütendes), — а для нашего времени это содержит нечто особенно ценное, — то это целостное должно в какой-либо форме пронизываться лучами Мистерии Голгофы.

Теперь, в каждую душу входит то, что исходит от различных ин-спиративных и посвятительных центров мира, и это тоже относится к подсознательным влияниям в душе человека. Видите ли, Мистерия Голгофы действует всеобъемлюще, универсально, однако воспринять эту Мистерию Голгофы человек, человеческая душа может только каким-нибудь одним определенным образом. Посвятительный центр, который совершенно особым образом действует внутрь души с тем, чтобы ее внутреннее было правильно подготовлено к совершенно особенному пронизанию его лучами Мистерии Голгофы... — ранее я о нем часто говорил, что этот посвятительный центр всегда возглавляет посвященный Скифиан. Будем считать, следовательно, что душа была подготовлена в своем целостном существе к тому, что приходит от Мистерии Голгофы, была готова воспринять это благодаря тому, что на каждую душу бессознательно действует от Скифиана.

Тогда мы имеет душу человека словно разделенной на два царства, — на царство трехчленное, и на другое царство — единое, целостное; одно царство — более душевное, другое — более природное, находящееся в области темперамента, погруженное в своего рода высиживание, — я бы сказал, царство, которое принимает в свои природные основы силы Мистерии Голгофы, с одной стороны, и влияния Скифиана, с другой.

Эта целостность так просто не может соединиться с тройственностью, это невозможно, и притом потому, что у современного человека эта тройственность остается под порогом сознания. Эта тройственность как бы приглушается; ее сознание должно быть погашено. Если бы душа смогла действительно спуститься к тройственности, она бы тотчас почувствовала себя тройственной, а не единой. Тогда она бы сказала: во мне есть что-то, что меня инспирирует, что-то, что меня строит, что меня выковывает, и что-то, что находится в связи с внешним миром. — Но эта тройственность должна быть как бы погашена, затенена чем-то таким, что душевно заставляет человека говорить: я этих троих не различаю. — Следовательно, во всех троих должно излучаться что-то такое, из-за чего душа в себе этих троих не чувствует, этих троих погашает, словно превращает их в туманные образования.

Видите ли, связь между тем, что в душе должно жить как целостность, и тем, что в ней находится как тройственность, может существовать, если между ними имеется коммуникация, своего рода обмен, как бы душевный ствол, ведущий к погашенной тройственности и исходящий от целостности, проницаемой, однако, с двух сторон лучами, как бы освещаемой, чтобы это была не только смутная, равномерная, с признаками характера и темперамента природная целостность, но чтобы она в целом освещалась тем, чем человек должен быть, — сознанием человеческой души о ее связи с божественно-духовным бытием. Я здесь, собственно, изобразил нечто, что покоится в основе любой человеческой души. В наше время ни одна душа не может обойтись без того, чтобы все эти вещи в ней находились.

Но представьте себе следующее. Как раз здесь, для того, чтобы показать, чем должно быть наше здание, я неоднократно подчеркивал, что то, что живет в человеческой душе, приходит и к внешнему выражению, выявляется, так сказать, во внешней эволюции Земли. Если в душе человека существует такая область, которая действительно представляет собой своего рода тройственность, которая у современных людей как бы заслонена обычным сознанием, то нам надо найти эволюционную стадию, где перед нами внешним образом выступит, что душа в самом деле чувствует себя тройственностью, как бы разложенной на три душевных члена. Иными словами, когда-либо должен был существовать народ, ощущавший эти три члена души раздельно и так, что целостность ощущалась в душе, в сущности, намного меньше, нежели тройственность, поскольку тройственность мыслилась еще в связи с Космосом. Такой народ в Европе был, и он оставил по себе значительный памятник культуры, о котором я уже говорил. Этим народом, — причем в том месте Европы, где этому надлежало быть, — народом, переживающим в душе тройственность, является финский народ. А выражение этой ступени культуры запечатлено в «Калевале». В том, что изображено в «Калевале», наличествует ясное сознание тройственности души, так что те древние ясновидцы, чье ясновидение лежит в основе «Калевалы», чувствовали: в мире находится нечто инспирирующее, в связи с которым находится один член моей души, моя душа ощущающая; она тяготеет туда, ее силы направляются туда, оттуда получает она свои импульсы. — Словно нечто человечески-божественное или человечески-героическое переживал этот народ или переживали эти древние ясновидцы то, что инспирировало душу ощущающую. И это они называли Вяйнямейненом. Это не что иное, как космический инспиратор души ощущающей. Все судьбы Вяйнямейнена, описываемые в «Калевале», являются выражением того, что это сознание некогда наличествовало у народа, широко распространенного на северо-востоке Европы и ощущавшего три члена души раздельно, а душу ощущающую — инспирируемой Вяйнямейненом.

Точно так же этот народ, эти древние ясновидцы, ощущал, что душа рассудочная, или душа характера, является как бы особым членом в душе, получающим свои импульсы, чтобы ковать. То, что в человеческой душе кует, что ее строит, они ощущали получаемым от другого элементарного, героического существа, от Ильмаринена. Следовательно, как Вяйнямейнен соответствует душе ощущающей, так Ильмаринен в «Калевале» соответствует душе рассудочной, или душе характера. Если вы перечитаете лекцию о «Калевале», вы все это в ней найдете.

И точно так же этот народ чувствовал, — и это надо запомнить, — что душа сознательная тогда ощущалась как то, что делает человека на физическом плане завоевателем; в Лемминкайнене чувствовали эти древние ясновидцы существо, связанное с правящими силами физического плана, чувствовали в этом инспираторе души сознательной элементарное, героическое существо. Таким образом, эти три, можно сказать, говоря по аналогии с другими эпосами, героические фигуры ведут свое происхождение от древнего финского народа, инспирируя трехчленность души.

Удивительна связь между Ильмариненом и тем, что он кует. Я на это уже указывал. Это сам человек, выковываемый из элементов природы. Это существо, выковываемое из всех атомов природы, распыляемое и опять выковываемое, изображено в «Калевале» в величественной картине кования «Сампо». И то, что однажды созидание человека из этих трех членов души уже происходило, затем должно было перейти как бы в пралайю и снова возникнуть, — в «Калевале» это тоже изображено: Сампо теряется и снова обретается, словно то, над чем простерт мрак сознания, обретается вновь.

А теперь представим себе, что к югу, к юго-востоку этому противостоит, скажем, другой народ, в древние времена развивший прежде всего те душевные свойства, о которых я говорил, — целостное начало в душе, то, что приводит целостное к выражению в свойствах характера, нрава, свойствах темперамента. Этот народ — славянский, тогда как ему противостоит финский народ. Этот славянский народ находится под влиянием Скифиана, который в древние времена некоторое время жил также в окружении древнего народа скифов. Вовсе нет надобности в том, чтобы вокруг посвятительного центра проживал высокоразвитый народ; в ходе развития должно происходить то, что необходимо. А проникновение определенной формы Мистерии Голгофы — это проникновение в славянство греко-византийской культуры. То, что я вам здесь (см. рис. 4) указал как центр греко-византийской культуры, вы, если хотите, можете спокойно считать Константинополем, ибо, в сущности, это Константинополь и есть.

Итак, теперь мы имеем души, проникнутые славянским основным типом. Это, с одной стороны, души, связанные с тем, что благодаря Мистерии Голгофы, может вести к целостности, что может целостную душу подготовлять к христианству, а с другой стороны, это души, воспринимающие Мистерию Голгофы в совершенно определенной форме, воспринимающие что-то вроде инспирации, воздействия Мистерии Голгофы, исходившего от византийско-греческой культуры.

Но теперь как бы из некоторого пункта должно прийти еще нечто иное. То, что в финском народе существовало как разъединение, как разделение на три члена и что так великолепно отложилось в «Калевале», должно быть погашено. Но погашено это может быть только под влиянием извне, только благодаря тому, что сюда проникнет народ или часть народа, который с самого начала был предрасположен ощущать в душе не тройственность, а целостность, единство, причем не целостность, которую получают от Мистерии Голгофы, а целостность, которую имеют как бы от природы. Рассматривая финский народ, видишь, что он особенно предрасположен к развитию сознания тройственности. И эту тройственность в ее отношении к Космосу нельзя выразить значительнее, чем это сделано в «Калевале». Но затем на Севере это должно было быть забелено, покрыто туманной завесой из того, что как бы погашает сознание этой тройственности. Сюда спустилось племя, несшее в своей душе на природный лад то, что тогда существовало как стремление к единству, что совсем иначе, на совершенно иной ступени нашло выражение в «Фаусте» Гете и даже в Фаусте как таковом, нечто, ничего не ведавшее о трехчленности, нечто, стремившееся к единству Я. Здесь оно еще на примитивной ступени погашающе действует на три члена души.

Однако финский народ был народом, который чувствовал еще по-природному, иначе бы он не ощутил трех членов души. То, что текло на него, погашая тройственность, это теснящееся, текущее сплошным валом финны ощущали как «р-р-р», а поскольку это ощущали еще как нечто, что, можно сказать, на оккультном языке лучше всего выражается буквами, звуками «у-у-о», то можно сказать: оно приближается, перед ним надо, собственно, трепетать, так что оно выдыхается в «рру-уо» и устанавливается, а это ощущается посредством «Тау», «т», когда оно проникает в человеческую душу. Подобно тому, как проникновение древнего Иеговы в человеческую душу выражалось посредством «с», посредством еврейского «шин», так и вообще это проникновение в душу, это проникающее начало выражалось звуком «с». Все это связано с тем, что проникает в душу и фиксируется в душе, и все это тяготеет к «и», чье значение ведь известно, — в финском народе это то, что связано с «рруу». Вот почему он ощущал это «рутси», «руотси» и почему спускавшиеся сюда народы он называл «рутси», «руотси». И постепенно это название приняли славяне, а поскольку они пришли в связь с тем, что проникало вниз сверху и что так именовали финны, то и самих себя они назвали «рутси», что позднее превратилось в название русских.

Вы видите, стало быть, что все, о чем рассказывается в истории внешним образом, должно было быть: народы, сидящие здесь, внизу призвали варяжские племена (Stämme), собственно, нормано-германские племена, и они соединились со славянскими племенами. В основе этого лежит нечто, что должно было произойти, с необходимостью должно было произойти из-за того, что так устроена человеческая душа. Ибо только так могло возникнуть то, что позднее как русский элемент на востоке Европы вступило в круг европейских народов. В русском элементе действительно живет все, о чем я сказал. В нем, прежде всего, живет нормано-германский элемент, он живет даже в имени, от которого произошло имя русских, ибо оно пришло на пути, на который я указал.

Проникновенно выражено в «Калевале», что величие финского народа покоится на том, что он в тройственности подготавливает единство, погашением тройственности подготавливает восприятие того единства, которое уже не является только человеческим единством, но является единством божественным, в котором живет божественный Герой Мистерии Голгофы.

Чтобы группа людей могла воспринять то, что к ней приближается, она должна быть подготовлена. Мы, таким образом, получаем впечатление, что сначала все должно произойти внутренне, чтобы в ходе развития могло осуществиться то, что выступит внешне. Я сказал, что в «Калевале» великолепно выражено, что финский народ должен был произвести эту подготовку, поскольку Мистерия Голгофы» особым образом вводится в конце «Калевалы». Христос выступает в заключение «Калевалы», но с внесением им своего Импульса в финскую жизнь Вяйнямейнен удаляется из страны, и это значит, что первоначальное величие, глубокомыслие, вошедшее в Европу через финский элемент, является подготовительной стадией христианства и принимает христианство подобно вести, подобно посланию извне.

Подобно тому, как у отдельного человека мы видим, сколь необычайно сложным образом он должен быть подготовлен, чтобы душа его в самых различных отношениях находила то, что ей необходимо для жизни в определенной инкарнации, — подобно этому обстоит дело и с народами. Народ не что-то однородное, гомогенное, народ — это нечто такое, в чем слито многое. В народе, который живет на востоке Европы, слито все это. И все спиритуальное во внутреннем смысле, можно было бы сказать, обозначено и внешне, хотя и слегка. — Я сказал, что у этого народа должен быть душевный ствол, ведущий снизу вверх и, соответственно, — сверху вниз, если уж это связующий душевный ствол. Он существовал и внешне в виде того великого пути, который вел из Черного моря к Финскому заливу и на котором имел место обмен между греко-византийским элементом и тем, что было природным элементом рутси.

Человек должен переживать различные вещи в ходе своих различных инкарнаций. Одна инкарнация всегда должна строиться на другой. Этого человек может достигнуть только благодаря тому, что в субстанции, в материал, из которого образованы отдельные народы и те, кто к ним принадлежит, действительно стекаются силы, благодаря которым позднее может осуществляться эволюция человечества. Человеческая душа когда-либо должна найти в своих инкарнациях такую телесность, которая слита из сил, какие я здесь описал. И то, о чем говорится так просто, что человек, мол, рождается русским, имеет свое глубокое, свое колоссально глубокое значение. Родиться русским — это значит, что на пути через различные инкарнации человек достиг возможности пережить на своем земном пути то, что может быть пережито только благодаря тому, что жизнь между рождением и смертью он проводит в телесности, составленной таким образом. Если бы он этого не переживал в таком теле, тогда у человека отсутствовало бы нечто из того, что приобретается из инкарнации в инкарнацию. Глупые люди, — и я говорю это, не соединяя с этим никакого оттенка чувства, но используя как terminus technicus, — всегда повторяли поговорку, будто мир тем понятнее, чем он проще. Это неверно, так только удобнее. Глубокие умы, — а в последний раз это особенно проникновенно делал, пожалуй, Ральф Уолдо Эмерсон, — всегда говорили, что до истины фактов доходишь, только познавая их в их сложности. То, что живет в мире и связано со всей эволюцией мира, вовсе не так просто.

Как в восточной половине европейского полуострова души подготавливаются к тому, чтобы пережить нечто особенное, так и во всех остальных случаях на поверхности Земли, — отдельные народные характеры подготавливаются весьма сложным образом. Вспомните, прежде всего, об одном, с чем мы благодаря нашим духовнонаучным рассмотрениям достаточно знакомы.

Пройдя через врата смерти и оглядываясь на свою последнюю земную жизнь, человек в известной мере оказывается в зависимости от того, что он пережил в этой своей последней земной жизни. Мы знаем, что в жизни после смерти еще годами действуют связи с прежней земной жизнью. Но так и должно быть. Человек должен проходить через физическую инкарнацию, чтобы в это время между смертью и новым рождением иметь определенные воспоминания об этой минувшей инкарнации, вынести из этой минувшей инкарнации определенные импульсы. Благодаря тому, что он был вполне определенным человеческим существом, с вполне определенным организмом, подвергавшимся определенным влияниям земных условий, земные впечатления некоторым образом действуют еще и после смерти, возвращаясь подобно воспоминаниям. Эти впечатления находятся под влиянием прошлого, они получают от него некоторый оттенок. Этот оттенок душа получает благодаря тому, что прошла через определенную национальность, она получает его от определенной национальности. Чем больше национальный элемент будет переходить в интернациональный, тем больше это будет отбрасываться. Но сегодня это имеется в значительной мере, иначе бы нынешние события не настали*. — Люди [после смерти] в известной мере еще оглядываются на то, что они пережили благодаря своему организму, — поскольку он имеет национальную определенность, — в предшествующей жизни между рождением и смертью. Проходя описанным сегодня образом через тела, сформированные именно этим, определенным путем, души вполне определенным способом подготавливаются к жизни, в которую вступают, пройдя через врата смерти. Это оказывает влияние, конечно, не на индивидуальность, а на то, что составляет как бы облачение, оболочки этой индивидуальности. Однако эти облачения или оболочки, с которыми связана национальность, еще дают нечто такое, что душа имеет и после смерти, относительно чего она знает: это относится к твоему прохождению через земную жизнь.

* Имеется в виду Первая мировая война, на фоне которой Рудольф Штейнер читал эту лекцию. — Прим. перев.

И вот, если душа прошла через тело, сформированное таким образом, — экзотерически можно было бы сказать, что она прошла инкарнацию в русском теле, — то она имеет, разумеется, нюансировку своего внешнего оболочкового облика, становящегося после смерти представлением, которое имеешь о себе подобно тому, как и обычно имеешь представление о себе. Она приняла в него все то, что вот так обозначено здесь (рис. 4), и если говорить о том, что внутренне переживает душа, имея тело, составленное таким образом, то можно сказать следующее. Не правда ли, из прежних рассмотрений мы знаем, что после смерти сознание некоторым образом меняется, оно достигает более высокой степени, становится после смерти яснее, интенсивнее, нежели в физическом теле. Иметь пережитым то, что здесь ранее имелось в виду, — это подготавливает души к достижению после смерти совершенно особого интимного отношения к тем существам, которые подобно особым Духам-хранителям живут над собственно человеческими индивидуальностями и принадлежат к ближайшей, более высокой Иерархии, Иерархии Ангелов. В жизни после смерти, следующей для души за русской инкарнацией, она как бы предрасположена к идентификации себя в сознании со своим Ангелом, к видению духовного мира, грубо говоря, как бы очами Ангела.

Человек стремится к своему высшему Я. Это высшее Я проявляет себя самым различным образом. Прочтите последний мюнхенский цикл «Тайны Порога». Там говорится, что сознание становится несколько иным, душа как бы проникается Ангелом. Она им должна проникаться, и к пронизанию Ангелом она подготавливается, вживаясь в духовный мир по прохождении врат смерти после жизни в русском теле, сформированном так, как мы описали. Так что мы можем сказать: тот, кто прошел через русское тело, чувствует все посмертные переживания нюансированными тем, что он особо проникнут во всем своем существе Ангелом, Гением из ближайшей [к нему] высшей Иерархии, оберегающим каждого человека.

У народов же западной культуры дело обстоит так, что человек там не столь сильно проникается после смерти существом Ангела. Пройдя через западную инкарнацию, после смерти переживают скорее следующее: я еще продолжаю ощущать так, как и ощущал обычно, я взираю на мир так, как взирал обычно. — Срастание со своим Ангелом ощущается как особое искусство. Для тех, кто принадлежит к русскому народу, пребывание вместе со своим Ангелом совершенно естественно. Душа проходит на пути инкарнаций через всевозможные национальности, и она должна пройти и через эту инкарнацию, где она получает импульс к воспарению к Ангелу, к срастанию с Ангелом, к взиранию в духовный мир его духовными очами.

Конечно, это относится больше к периоду времени, наступающему непосредственно после смерти, нежели к другим периодам времени между смертью и новым рождением, к ближайшим к смерти годам, от полутора до двух десятилетий, ибо в главное время до и после «мировой полуночи», о котором я уже говорил, душа такие вещи сбрасывает. Это, следовательно, относится к тому времени, когда человек еще находится под влиянием пережитого в физическом теле, когда пережитое еще оказывает свое последующее действие.

А теперь, после того, как мы это изложили, обратим наш взгляд на духовный мир, как бы на внутреннюю сторону мира, в котором мы живем, учитывая в дополнение к нашему рассмотрению, что только ограниченному человеческому сознанию свойственно думать, будто вокруг него находятся одни только физические люди. Человек всегда находится в окружении умерших, тех, кто живет в духовном мире. Так имеем мы вокруг нас души умерших, которые прошли через русские физические тела и которые при их нынешнем духовном состоянии имеют большую склонность жить скорее как Ангелы, нежели как люди.

После такой инкарнации появляется еще то особое свойство, что эфирное тело растворяется в окрестном эфирном мире особенно быстро, тогда как у западных народов эфирное тело более плотно, более сжато, труднее растворяется в окружающем эфирном мире. Однако с последней трети XIX века мы, как я уже часто указывал, уже живем в такое время, когда в духовном мире наступило владычество Михаила, тогда как прежде правил Гавриил. Ныне мы живем в эпоху, когда эти отношения особенно сильно выступают в духовном мире, когда описанное действует в духовном мире особенно сильно. Ибо нашему

времени вменяется подготовить событие, на которое я указал уже в первой драме-мистерии «Врата посвящения», — явление человеку Христа в духовном облике. Это событие явления Христа, на которое указывала Теодора, может быть достигнуто, только если власть Михаила будет распространяться все больше. Это процесс, еще идущий в духовном мире. Михаил как бы сражается на плане, граничащем с нашим миром, ради приближения Христа. Для этого ему нужны свои воинства, свои бойцы. Важнейшие бойцы, важнейшие воинства поступают к нему из числа тех душ, которые в нынешней инкарнации прошли через русское тело. Так что в духовном мире мы можем видеть своего рода прямо завоевательный поход Михаила, ведущийся для того, чтобы приблизился Христос. Для этого он рекрутирует себе войско, череду важнейших бойцов из числа душ, которые прошли через русские тела, потому что они предрасположены идентифицировать себя со своим Ангелом. Благодаря этому они особенно пригодны к достижению сил, необходимых, чтобы в чистоте дать образ, посредством которого должен явиться Христос. Для того, чтобы он не явился в ложном облике, в субъективной человеческой имагинации, для того, чтобы он явился в верном образе, Михаил должен вести битву, на которую я указал. Совершенно особенно он может сражаться посредством тех душ, которые по природе несут в себе это сознание Ангела. Они особо подготовлены благодаря ему. Благодаря тому, что их эфирное тело особенно легко растворяется, они не имеют в своем эфирном теле ничего, что заставляло бы Христа являться в ложном облике, в ложных имагинациях.

Для того, чтобы все, что должно происходить в мире, происходило правильно, в мировом строе должны взаимодействовать его различные члены. Для того, чтобы могло произойти то, что я изобразил, должна быть побеждена, — примите это совсем объективно, — одна характерная черта, встречающаяся больше на Западе, особенно у тех душ, которые прошли через французскую инкарнацию. Эти души получают от своей национальности особую способность крепко фиксировать свое эфирное тело, долго удерживать в эфирном теле вполне определенный имагинативный облик. Это не может быть преодолено одними западными душами, но этим западным душам должна быть оказана при этом, можно сказать, помощь, должна вестись работа над рассеянием этих эфирных тел в общем мировом эфире, дабы не был вызван ложный образ явления Христа. Следовательно, целые сонмы должны вести совместные действия, сражаясь под предводительством Михаила; они должны одержать верх над душами, прошедшими через французские тела.

Вот то, что ясновидческое сознание в последней трети XIX столетия и до самого нашего времени могло лицезреть как основу нашей нынешней эволюции. Все больше и больше развертывалась в духовном мире, и астральном мире битва, развертывалась духовно, между Россией и Францией, — разумеется, в том, что духовно лежит в их основе, — и бит-ва эта становилась все сильнее и сильнее. Собственно, битва в духовном мире означает взаимодействие в физическом мире, но это уже — образ битвы, взаимного противодействия, а тот, кто взирает в духовный мир, имел перед собой с последней трети XIX столетия и до нашего времени все большую и большую интенсификацию духовной битвы между Западом и Востоком, битву в небе, — ее уже можно так называть, — над Средней Европой, битву, которая состоит в том, что на Востоке под водительством Михаила собиралось все большее воинство, чтобы победить все то, что на Западе, — все больше и больше врастающем в материализм Западе, — могло бы воспрепятствовать явлению Христа.

Да, мои дорогие друзья, там, где культура стоит высоко, где существует такая вполне выраженная, достигшая вершины культура, как во Франции, душа воспринимает определенные имагинации. После смерти эти имагинации остаются, но они препятствуют появлению чего-либо совсем нового, что должно прийти через Христа. Поэтому в духовном мире должно быть преодолено прежде всего то, что переходит в души из вполне зрелой культуры. Михаил не может набирать свои воинства из состава вполне зрелой культуры, — они приспособлены к определенной имагинации; имагинации должны быть прежде растворены. Отсюда, — грандиозная картина за сценой духовного мира, картина битвы Востока с Западом, воинства Михаила со ставшими самостоятельными душами Запада.

Но посмотрите, внешнее физическое выражение духовной битвы — физический союз. То, что соединяется на физическом плане, выражает то, что оно находится в борьбе на духовном плане. На физическом плане союзниками становятся, когда приходится сражаться на духовном плане. Из этого вы еще раз можете увидеть, насколько серьезно мы должны принимать слова о Майе и Истине. Часто произносят слова «Майя» и «Истина», но они остаются теорией, ибо тот, кто взирает в духовный мир и там видит, что лежит в основе физического мира, того охватывает чувство величайшего потрясения, если он серьезно проникает от Майи к Истине и позади того, что живет в Майе, находит Истину. Порой Истина должна выражаться иными словами, нежели это бывает на физическом плане.

То, что означает союз на физическом плане, на духовном плане нередко означает войну. Тут, конечно, не надо создавать ложных конструкций, подыскивая к тому, что находят на физическом плане, его противоположность в духе, ибо так обстоит дело не со всеми вещами. Вещи надо искать в их действительности в духе. В некоторых случаях вполне бывает и так, что происходящее на физическом плане является прямым отражением того, что происходит в духовном мире. В других же случаях существует колоссальная противоположность, как здесь между Востоком и Западом, где в Майе имеют союз на физическом плане, а в духовном мире — бесконечно превосходящую его по значению борьбу. Ибо посредством этой борьбы постепенно должно быть достигнуто то, что из эфирного мира выступит настоящий образ, образ Существа, которое в наше время, в ходе XX столетия должно подойти к человечеству, образ Христа.

...Если посмотреть на восток, то даже на ближайшем к нам Востоке мы увидим люциферические силы. А на Западе мы видим аримани-ческие силы. Право, у нас при духовнонаучном рассмотрении должно быть свойство не смотреть на вещи с симпатией и антипатией, а также и народы и народные души не рассматривать с симпатией и антипатией, а видеть такими, каковы они в их своеобразии. То, что называют национальной особенностью человека, живущего в своем народном элементе, зависит прежде всего от того, что действует в физическом и эфирном теле. Когда мы от засыпания до пробуждения живем нашим духовно-душевным как астральное тело и Я, то мы живем за пределами обычного национального элемента. Только от пробуждения до засыпания, когда мы погружены в тело, мы живем в национальном. Отсюда и национальное — это нечто такое, что человек мало-помалу преодолевает во время своего пребывания в Камалоке. Человек устремляется к общечеловеческому, преодолевая в Камалоке национальное, чтобы затем большую часть времени между смертью и новым рождением жить в общечеловеческом. К тем качествам, которые оставляют в Камалоке, относится и то, что делает нас человеком особой национальности.

В этом отношении отдельные национальности весьма отличаются друг от друга. Сравним, например, француза и русского. Француз обладает той особенностью, что то, что во время его жизни между рождением и смертью народная душа вносит в его физическое и эфирное тело, он совсем по-особому фиксирует, совсем особенно живет в этом. Это выражается в том, что француз, — не в качестве отдельного человека, а как француз, — имеет некоторое представление о том, что такое француз; что он прежде всего оговаривает, что такое, собственно, француз. Однако те мысли, которые француз создает о своей национальности, которые вообще человек романской культуры создает о своей национальности, способствуют тому, что и эфирном теле резко запечатлевается представление, какое француз имеет о национальности. Когда он проходит через врата смерти и уже несколько дней спустя эфирное тело отделяется, тогда это эфирное тело является плотно замкнутым обликом, который остается долго существовать в эфирном мире. Эфирное тело может долго не растворяться, потому что в нем крепко запечатлены представления о его национальности; эти представления скрепляют эфирное тело. поэтому, переводя взгляд на запад, мы видим поле смерти, полное четко прочеканенными эфирными телами.

Если же мы присмотримся к Востоку, к русскому человеку, то своеобразие этих русских людей будет состоять в том, что когда души проходят через врата смерти, они несут при себе такое эфирное тело, которое растворяется относительно быстро. В этом разница между Западом и Востоком. Эфирные тела, которые у западноевропейцев отделяются после смерти, обладают той особенностью, что хотят удержаться в застывшем состоянии. То, что француз называет «gloire», прочно запечатлевается в его эфирном теле как национальная «gloire», так что он после смерти приговорен долго-долго направлять свой взгляд на это эфирное тело, созерцать самого себя после смерти. Русский человек после смерти, напротив, мало взирает на себя. Из-за всего этого западноевропеец подвержен ариманическому влиянию, а это оматериализовывание эфирного тела подлежит опять-таки ариманическому принципу. Растекание эфирного тела, скорое растворение эфирного тела сопровождается чувством наслаждения, и в этом как раз своеобразие, в инстинктивном чувстве наслаждения национальным. Как это выражается на Востоке? — Средняя Европа не понимает этого, сколько ни вчувствывается. Если понаблюдать Достоевского или Толстого или других, кто задавал тон, кто постоянно говорит о «русском человеке», то это есть чувство наслаждения национальным, которое не может определить (definieren) себя. Даже у Соловьева мы еще находим, что в его философии живет нечто удушливое, чего среднеевропейский человек не может соединить с ясностью и чистотой, которых он ищет.

Но и еще одна вещь необычайно значительна. Правда, это противоречит всему, что нам может показать история, поскольку Англия, которая всегда объединялась с Турцией против России, теперь вдруг должна вместе с Россией сражаться против Турции. Это противоречие можно понять, только сделав следующее оккультное наблюдение. В то время как здесь, внизу, на физическом плане Англия, объединившись с Россией, ведет борьбу с Турцией, оккультному наблюдению предстает следующее. Наблюдая оккультно эту борьбу и глядя как бы снизу вверх (von unten herauf) на физический план, а затем на астральный план, обнаруживаешь следующее. На севере Россия предстает в союзе с Англией, а на юго-востоке Турция предстает в союзе с Англией. Это проистекает из того, что союз между Англией и Россией имеет значение только на физическом плане, но не имеет никакого отражения в духовном мире, так как покоится целиком на материальных интересах. Англию в союзе с Россией на севере видно снизу (von unten) только на физическом плане. На юго-востоке сквозь физический план видно, как на астральном плане англичане, объединенные в душевном отношении с турками, борются против России. Таким образом, на физическом плане Англия борется, с одной стороны, вместе с Россией, а с другой стороны, [на астральном плане] Россия побеждается Англией. Так должны мы рассматривать вещи, которые действительно происходят внешне, поскольку появляются в качестве внешней истории. Ибо то, что кроется за ними, — это нечто совершенно иное.

Придет время, когда о нынешних событиях люди будут говорить совершенно иначе, нежели в настоящее время.