Генри Нотт и миссионеры "Дафф"

В отличие от ранних протестантских миссий в других районах мира, где миссионеры работали один за одним или маленькими группами, миссионерское служение на тихоокеанских островах началось с сенсации. Это произошло туманным лондонским утром в августе 1796 г., когда тридцать миссионеров с шестью женами и тремя детьми, финансированные Лондонским миссионерским обществом, погрузились на миссионерский корабль "Дафф" и начали семимесячное морское путешествие на остров Таити. Такого дружного миссионерского наступления никогда раньше не происходило в истории миссионерского движения, и день проводов мир запомнил надолго. Толпы искренних сторонников пришли на берег реки, "воспевая хвалу Господу", надеясь на то, что их христианским посланцам удастся сделать многое в этой наиболее "нецивилизованной" области мира.

Морское путешествие было не очень спокойным, но в субботу, 4 марта 1797 г., миссионеры благополучно высадились на Таити, а на следующий день провели богослужение в европейском стиле, привлекшее большой интерес островитян. Суббота осталась позади, миссионеры не теряли времени и стали устраиваться на новом месте; через несколько недель капитан Уилсон, сам христианин, почувствовал, что они находятся в безопасности и что теперь он может покинуть их со спокойным сердцем. Он отплыл в Тонгу, чтобы оставить там десять миссионеров. Атмосфера на Тонге была менее приветливой, чем на Таити; дружелюбного любопытства жителей Таити на Тонге совсем не ощущалось. На этот раз у капитана Уилсона появились смешанные чувства. Но с ним плыли еще два миссионера, Уильям Крук и Джон Харрис (William Crook and John Harris), которых нужно было высадить на Маркизских островах.

На Маркизских островах миссионеры ЛМО встретили свою первую из многих неудач. Эта проблема была несколько неожиданной. Миссионеров встретили не ужасные копья и дубинки, чего они боялись и что видели в ночных кошмарах, а дружелюбный прием - то, чего они никак не ожидали. Едва корабль бросил якорь, две нагие прекрасные местные девушки, войдя в воду, стали плавать вокруг него, крича: "Waheine! Waheine!" (Мы - женщины). Хотя Уилсон отказался взять их на борт и пытался не принимать во внимание их поведение, но даже он, бывалый моряк, видел отчетливо, что ожидало двух новичков-миссионеров. И все же Круку и Харрису нужно было выполнять свою работу, и они с чувством долга погрузили свои вещи в маленькую лодку и стали грести к берегу.

На следующее утро, перед тем как поднять якорь, Уилсон послал моряков на берег проверить, как идут дела у миссионеров. Они нашли Харриса на берегу с вещами, потерявшего всю свою смелость и желавшего уехать с острова. Оказалось, что он провел самую унизительную ночь в своей жизни. Его разлучили с Круком, и он остался в компании жены вождя, которая продолжала неприличные поползновения.

Имея опыт встреч с белыми, она упорно верила, что такое поведение будет похвальным, но жестоко ошиблась. Презрительные отказы Харриса настолько шокировали ее, что она стала сомневаться, действительно ли он относится к мужскому полу. Оставив его одного, она ушла в деревню и, по свидетельству Грэма Кента (Graeme Kent), вернулась в сопровождении других женщин, которые "налетели на спящего человека и провели настоящий досмотр, чтобы выяснить, в чем дело". Харрис был настолько ошеломлен происшедшим, что категорически отказался остаться на острове, поэтому команда отвезла его на корабль, оставив Крука одного налаживать работу на Маркизских островах. Но не прошло и года, как Крук тоже сдался, и у Л МО остались только две базы в южной части Тихого океана, Таити и Тонга.

На Тонге миссионеров ожидали проблемы иного рода. Скоро они обнаружили, что были не единственными европейцами на острове. На островах иногда оставались моряки, сбежавшие со своих кораблей. На Тонге таких было трое. С самого начала они стали для миссионеров "дьяволом во плоти", явно идя на все, чтобы сделать их жизнь невыносимой. Они рассматривали миссионеров как угрозу своему образу жизни, и поэтому старались настроить против них местных жителей. Но не только физической расправой пугали они миссионеров. Они также рассчитывали сломить этих людей психологически, поддразнивая их легким и свободным доступом к сексуальным наслаждениям и издеваясь над строгой и воздержанной жизнью миссионеров. Несмотря на давление, миссионеры держались своих убеждений очень стойко - все, кроме одного. Джордж Висон (George Veeson), каменщик, только год как посвятил себя служению Господу вместе с двадцатью девятью коллегами. Он сдался перед лицом искушений и оставил своих братьев, чтобы присоединиться к вольным жителям и свободно проводить время среди островитян. Вождь дал ему землю и слуг, и он набрал себе целый гарем "жен".

Висон навлек позор на ЛМО, но у миссионеров на Тонго существовали еще более серьезные проблемы. На острове вспыхнула гражданская война, и эта борьба свела на нет все попытки наладить миссионерскую работу. Трое миссионеров, захваченные в пылу военных действий, погибли, а оставшиеся шестеро прятались в пещерах, пока их не спас проходивший мимо острова корабль. На острове остался только Висон, миссионер-отступник, но дни его пребывания там были сочтены. Его совесть, хоть и временно затемненная, не давала ему насладиться в полной мере свободной жизнью, и он вернулся в Англию полный раскаяния и публично исповедался в своем грехе. Висон уверял своих соотечественников, что этот грех был единственным случаем нравственного падения среди миссионеров: "учитывая все препятствия, для друзей и сторонников миссий в южных морях должен прозвучать большим утешением тот факт... что больше никто из миссионеров... не вел себя неподобающим своему освященному положению образом" (утверждение, оказавшееся, к сожалению, неверным). Тонга на время была забыта, но в 1820-х ее опять посетили миссионеры - на этот раз уэслианские методисты. Самым замечательным из них был Джон Томас, кузнец, ставший свидетелем вдохновляющего прогресса в деле христианизации острова за двадцать пять лет служения там.

Тем временем работа ЛМО на Таити медленно, но продвигалась, несмотря на многочисленные неудачи. Трое миссионеров, вслед за Висоном, "стали местными", другие покинули остров, испугавшись трудностей или заболев. Без величайшего терпения упрямого и необразованного каменщика, Генри Нотта (который отработал там шестнадцать лет без видимых признаков успеха), работа на острове явно бы остановилась. Нотт родился в Брумсгроуве, Англия, в 1774 г. и в возрасте двадцати двух лет отплыл на "Даффе" как одинокий миссионер, полный решимости посвятить всю жизнь евангелизации тихоокеанских островов. Сначала он был одним из многих миссионеров, мечтающим оставить хоть маленькую память в сердцах и умах людей. Но опасности и проблемы увеличивались, другие миссионеры сдались (однажды сразу одиннадцать миссионеров покинули остров). Остались Нотт и еще три человека, но даже те поговаривали об отъезде. Настали трудные для миссионеров времена. В 1808 г. их дом и печатный станок были разрушены, а большая часть вещей украдена. Но хуже всего было то, что отсутствовал практически всякий контакт с внешним миром. Во время наполеоновских войн французы захватили "Дафф", и прошло четыре года, прежде чем миссионеры впервые получили из дома какие-то вести и помощь. Одежда обветшала и порвалась, обувь износилась до дыр. По мере истощения запасов они были вынуждены собирать в горах ягоды и фрукты. И все же Нотт отклонял все разговоры об отъезде.

С самого начала миссионерам на Таити приходилось мириться с правлением властного и непреклонного короля Помаре, жаждавшего наслаждений. Он имел репутацию жестокого властителя, что подтверждалось гибелью почти двух тысяч человек. Хотя он олицетворял собой язычество в его наихудшем варианте, миссионерам он был нужен как союзник, и они искали его дружбы. Иногда он отвечал дружелюбием, а в других случаях обращался с ними как с врагами. Когда он умер в 1804 г., к власти пришел его сын, Помаре II, и какое-то время миссионеры боялись, что он будет хуже свего отца. Однако скоро Помаре II стал смотреть на миссионеров как на потенциальный источник европейских товаров, особенно мушкетов и другого вооружения. Явно для того, чтобы добиться их расположения, он принял христианскую веру, которая в лучшем случае была двусмысленной. Он просил оружие, чтобы покончить с мятежными силами, что вначале поставило миссионеров в тупик. Но с ростом воинственности окружающих людей, угрожавших и их жизни, они сдались и решили обеспечить Помаре II и его христианских последователей оружием и боеприпасами. Могли ли миссионеры оправдать такое вмешательство? Дело в том, что оно дало практические результаты, от которых зависела их собственная жизнь. По наблюдениям очевидца, мятежники бы выиграли, "если бы миссионеры не раздали местным оружия вместе с Библией и не научили обращению с огнестрельным оружием так же хорошо, как хорошо их научили молиться".

Во время мятежа Таити покинули все миссионеры, кроме Нотта. Он смело охранял свой пост, отказываясь покинуть остров. Лишь только раз он съездил в Австралию, чтобы истребовать из ЛМО специальный заказ. Заказ состоял из одной из четырех "молодых Божьих женщин", высланных в качестве жен для миссионеров. Несомненно, в ЛМО поняли, что тихоокеанские острова были не самым лучшим местом для одиночества. Нотт, как и некоторые другие одинокие миссионеры, взял себе местную жену, но, подчиняясь возражениям коллег-миссионеров, союз был "аннулирован общим согласием и, без сомнения, забыт, когда прибыл специальный корабль с четырьмя "Божьими женщинами" на борту".

Нотт мог быть намного счастливее с местной женой, поскольку оказался с ней более совместим, чем с "Божьей женщиной", которую ему прислали. Хотя ее считали женщиной с "совершенными изгибами" тела, менее благоприятные отзывы звучали о ее характере. Коллега-миссионер писал: "Ее язык каждый день трудился беспрестанно, понося мужа в самых жестких выражениях и сплетничая об остальных с наименьшим на то основанием... Ее нога никогда не направлялась в то место, где должна была совершаться молитва, но каждый день она присоединялась к тем, кто усердно трудился, чтобы усложнить нашу жизнь и посеять между нами раздоры". Она, по общепринятому мнению, являлась позором для миссии. Доктор Росс (Ross), миссионер Л МО, жаловался на ее тягу к спиртному, говоря, что "когда она напивалась, то была совершенно вне себя и не отдавала себе отчета в своих делах и выражениях". По его сообщению, несколько месяцев спустя она умерла, потому что "упилась до смерти".

Когда мятеж закончился, Нотт продолжил прерванную работу, умоляя даже Помаре бросить грешную жизнь. Помаре был не только пьяницей и многоженцем, но и гомосексуалистом, и явно раздражался от вмешательства христиан в такие дела. Тем не менее окончательная победа над мятежниками в 1815 г. действительно явилась сигналом к началу широкой христианизации на острове. Помаре публично отрекся от языческих идолов и жертвенников и, чтобы доказать свою искренность, двенадцать своих личных идолов он подарил миссионерам (без сомнения, в ответ на их просьбу), чтобы те отвезли их в Лондон директорам Л МО как свидетельство того, что происходит на Таити. Отправленные идолы явились сенсацией в Англии, где проводились специальные молитвенные собрания, на которых молились за обращение Помаре. Именно в таком повороте событий нуждалось ЛМО, чтобы восстановить свою подмоченную в южных морях репутацию, и в фонд миссии снова начался приток пожертвований.

Для Помаре, однако, было недостаточно отречения от идолов. Он мечтал стать полноценным христианином, а это означало принятие водного крещения. Подобная просьба стала для миссионеров настоящей дилеммой. Они понимали, что его крещение повлияет на решение сотен, может быть, тысяч людей повернуться к христианству лицом, но не превратится ли это действо в насмешку, принимая во внимания продолжающиеся случаи их аморального поведения? Это было трудное решение, но после продолжительного обсуждения и молитв они пришли к заключению, что крещение принесет больше отрицательных результатов, и сумели отложить его крещение на семь лет. Но когда оно все же произошло в 1819 г., то стало событием, очевидцами которого были пять тысяч человек, и это крещение открыло дорогу многим подданным Помаре, решившим публично обратиться в новую веру. Хотя сам Помаре вскоре опять впал в свои старые греховные привычки, среди местных таитян произошли огромные перемены. Посетивший остров знаменитый русский аристократ был поражен отсутствием детоубийства, каннибализма и войн - в чем огромная заслуга европейских миссионеров

На других островах Тихого океана успехи миссионеров в первые десятилетия XIX в оказались незначительными Евангелие проповедовалось и в других местах, помимо Таити, но каждой видимой победе, казалось, сопутствовали неудачи Только на Гавайях, далеко на север, появились очевидные признаки Божьей работы в сердцах людей

Хирам Бингем и миссии на Гавайских островах

История христианских миссий на Гавайских островах (или Сандвичевых островах, как их тогда называли) - это уникальный рассказ о том, как горстка американских миссионеров внедрилась в неизвестную культуру и в течение нескольких десятилетии влияла на каждый аспект жизни того общества Любопытство многих возбудит история их борьбы и межличностных конфликтов, такая интересная, что в недавние годы она стала темой одного из романов-бестселлеров Джеймса Миченера "Гавайи" ("Hawaii") К сожалению, роман не совсем верно представил христианские миссии на Гавайях Шумный фанатик-миссионер, герой произведения Миченера, разрушал местную культуру, что было совершенно не типично для миссионеров, отправлявшихся на Гавайские острова Верно то, что они в какой-то степени были заражены господствовавшим в XIX столетии чувством расового превосходства, но их первостепенная задача духовного благополучия гавайцев была преобладающим чувством

Считается, что Гавайские острова были заселены около 900 г н э Как и на большинстве островов южной части Тихого океана, обычным явлением были детоубийство и каннибализм, а общей религией считалось поклонение духам Группа Гавайских островов стала известной западному миру только в 1778 г, и это произошло совершенно случайно Капитан Джеймс Кук плыл от Таити к западному побережью Северной Америки и внезапно обнаружил этот островной рай Во время первого посещения гавайцы приняли его за бога, но во второе посещение в 1779 г их почтительность к нему стала угасать, во время ссоры с одним из вождей Кук был убит Несмотря на этот инцидент, контакты с Гавайскими островами продолжились и ссора забылась В последовавшие десятилетия были установлены торговые взаимоотношения с западным миром, а острова стали излюбленным местом швартовки судов, торговавших с Дальним Востоком Во время таких остановок местные молодые люди приходили на корабль, чтобы уплыть на судне вместе с командой, и некоторые из них таким образом попадали в Соединенные Штаты

Подобный контакт с местными гавайцами возбудил интерес американцев к гавайским миссиям Самую большую известность приобрел юноша по имени Обукия, житель этих островов, которого однажды нашли плачущим на ступеньках Йельского колледжа из-за его ненасытной жажды к учению Студент Эдвин Дуайт (Edwin Dwight) почувствовал к нему сострадание и начал учить его, параллельно объясняя ему Евангелие, полагая, что однажды Обукия вернется на Гавайи и будет проповедовать своим людям Слово Божье Мечты Дуайта окрепли, когда Обукия уверовал, но надежда на его возвращение к своему народу угасла, потому что Обукия заболел и умер зимой 1818 г. Интересно, что своей смертью он пробудил сердца много большего количества людей, чем когда жил среди них, и десятки жителей Новой Англии стали думать о том, чтобы нести Евангелие на Гавайские острова.

Американский совет взял на себя инициативу по организации работы на Гавайях. Через год после смерти Обукии Совет уже имел группу миссионеров и христианских работников, готовых отплыть на Гавайи. Возможно, опасаясь падения их энтузиазма, директора действовали поспешно. В рекордно короткие сроки Совет связался с потенциальными кандидатами, которые прошли соответствующее собеседование и были приняты Советом на служение. Им посоветовали взять жен и приготовиться к отплытию как можно скорее. Миссионеры, конечно, осознавали специфические проблемы, подстерегавшие одиноких людей в южных морях. Из семи пар, уехавших на Гавайи в октябре 1819 г., шесть пар поженились за несколько недель до отъезда.

Во время пятимесячного морского путешествия Хирам Бингем, выпускник Андоверской семинарии, стал лидером маленькой миссионерской группы. Они с Сибиллой поженились менее чем за две недели до отправления и через две недели после знакомства. К счастью, молодожены хорошо подходили друг другу и их первенство зачастую удерживало колеблющихся миссионеров вместе. По прибытии на Гавайи новые поселенцы обнаружили, что совершенно не подготовлены к тому, что их ожидало. Они находились в полном шоке от увиденного. Об этом можно судить по рассказу о первой встрече Бингема с гавайской цивилизацией: "Вид нищеты, морального падения и варварства среди непрерывно говорящих и почти голых местных дикарей... был отвратительным. Некоторые из нас отвернулись со слезами на глазах, другие, с более крепкими нервами, продолжали смотреть, но были готовы вскричать: "И это люди? ...Неужели эти создания возможно привести к цивилизации? Неужели их возможно сделать христианами? Сможем ли мы остаться на этих невежественных берегах и поселиться навсегда среди таких людей ради подготовки их к жизни на Небесах?""

Какое впечатление произвели эти самодовольные посетители из Новой Англии на островитян, неизвестно, но последние, по крайней мере, были достаточно учтивы, чтобы тепло приветствовать их, "намного более учтиво", согласно одному историку, "чем приезжие того заслуживали". На счастье, время для визита миссионеры выбрали очень удачно - необъяснимое "совпадение", если не считать это провидением Божьим. В обществе островитян в недавнем прошлом произошла огромная перемена - к власти пришел новый правитель. Идолопоклонство и человеческие жертвы были объявлены вне закона, и долгая история межплеменных войн, казалось, тоже закончилась. Миссионерам разрешили сойти на берег и начать работу.

Перед ними стояла огромной важности задача, что, фактически, стало вызовом существовавшему там образу жизни. Необходимо было выполнить поручение, данное Советом: "Вы должны широко открыть сердца и высоко держать свою марку. Вы не должны отвлекаться ни на что, кроме насаждения на острове плодоносных полей и постройки опрятных жилищ, школ и церквей, чтобы поднять уровень развития этого народа до высокого уровня христианской цивилизации..." "Уровень христианской цивилизации", естественно, означал цивилизацию в стиле Новой Англии, далеко отстоявшую от легкого образа жизни гавайцев. Неудивительно, что такой цивилизации сопротивлялись, а если не сопротивлялись, то, по меньшей мере, значительно недопонимали законы пуританской морали, которую миссионеры принесли с собой. Нравственные нормы в отношении к работе, в частности, стали камнем преткновения для многих новых христиан.

Настоящее сопротивление, которое миссионерам пришлось преодолевать, исходило (как и в южной части Тихого океана) от соотечественников, моряков. Матросы были в ярости от вмешательства миссионеров в образ жизни местного населения, поскольку раньше моряки могли беспрепятственно зазывать молодых женщин подниматься на корабль и продаваться за несколько дешевых безделушек. По мере роста влияния миссионеров такая практика пошла на убыль, и не раз Бингем и его коллеги сталкивались с яростью тех, которым отказывали в сексуальных удовольствиях. Однажды моряки с "Дельфина" сошли на берег и набросились на Бингема с ножами и дубинками и, без сомнения, убили бы, если бы не своевременная помощь верных гавайцев.

Несмотря на противодействие, прогресс миссий на Гавайях происходил с поразительной скоростью. Были организованы церкви и школы. Вскоре их заполнили ученики, горевшие желанием слышать больше о христианстве и научиться читать. В одну из таких школ, организованную Сибиллой Бингем, поступили несколько женщин-вождей, и скоро они приняли веру. Одна из вновь уверовавших, крестившаяся в 1823 г., была матерью правителя. Наверное, самым ярким событием стало обращение Капиолани, женщины-вождя, которая, как и многие гавайцы, жила в жутком страхе перед богиней Пеле, пребывавшей, по преданиям, в дымящемся кратере вулкана Килауа. После обращения ко Христу Капиолани, перед сотнями собравшихся соплеменников, в ужасе взирающих на нее, бросила вызов Пеле, взобравшись на вершину вулкана и спустившись в его кратер, чтобы продемонстрировать бессилие ложной богини. В смелом отречении Капиолани бросала камни и "святые" ягоды в озеро лавы, насмехаясь над суевериями людей. Затем, вернувшись к остальным, она свидетельствовала о силе истинного Бога. Это стало ярчайшим событием, которое воистину проложило путь христианству на Гавайях более, чем все миссионерские обличительные речи против Пеле, взятые вместе.

К 1830 г., только после десяти лет жизни на Гавайях (и после прибытия второй группы миссионеров), миссионеры расселились по всем островам.

К Бингему относились с большим почтением, и многие вожди уважали его не только как духовного лидера. По словам одного циника, они даже позволяли "королю Бингему" диктовать им, какой закон издать. "Консервативные законы Коннектикута - это законы Гавайев", - писал другой критик.

Но все законы Новой Англии, взятые вместе, не могли преодолеть столетий моральной распущенности, царившей на островах. Самая отчаянная ситуация, согласно Брэдфорду Смиту (Bradford Smith), создалась в области, относившейся к сексуальным грехам: "Братья терпеливо старались объяснить седьмую заповедь. Но переводя ее на гавайский язык, они с ужасом узнали, что существует около двадцати способов совершения измены по-гавайски. Если в своей формулировке они используют один из двадцати, то дадут возможность использовать остальные для удовлетворения похоти. Им пришлось закончить свои пояснения туманной фразой: "ты не должен спать неправильно", превратив эту заповедь в область ответственности перед совестью".

Даже самые верные гавайские христиане сталкивались с проблемами сексуальной невоздержанности. Подытоживая ситуацию, миссионерский учитель Лоррин Эндрюс (Lorrin Andrews) подтверждал, что "прелюбодеяние было возмутительным грехом местных учителей..." А другой миссионер писал: "Многие учителя спали со многими или со всеми своими учениками". Миссионеры верили, что они помогают делу морали, когда настаивали на том, чтобы обращенные одевались, и только тогда "обнаружили", согласно Смиту, "что одежда девушек стала новым источником соблазна для мужчин, которые всю жизнь воспринимали наготу как само собой разумеющееся".

Сами миссионеры, в отличие от братьев в южных морях, сумели сохранить чистоту в окружении моральной распущенности, в которой были вынуждены жить. Но эти люди сталкивались с более сильными искушениями, особенно в области обретения материальных благ. Некоторых миссионеров обвиняли в торговле товарами, в конкуренции с торговцами и иностранными купцами. Артемас Бишоп, например, использовал труд местного населения для изготовления сигар в обмен на учебные пособия, а прибыль направлял на строительство своего дома. Другой миссионер, Джозеф Гудрич, приобрел сахарную плантацию и построил собственный сахарный завод, а третий выращивал кофейные зерна.

Такая коммерческая активность явно не одобрялась Американским советом, и между миссионерами и директорами разгорелся по этому поводу жаркий спор. Лоррин Эндрюс в письме домой к отцу осуждал своих начальников: "Мы должны сделаться рабами? Ты жертвуешь свои деньги Американскому совету не для того, чтобы твой сын находился в зависимости от административно-хозяйственной комиссии Совета". Эндрюс и другие хотели свободы от диктаторского контроля Совета. Забавно, но экономическая ситуация в Америке как раз и предоставила им эту свободу. Тяжелые времена вынудили Американский совет отказать своим подопечным в поддержке, и миссионерам ничего не осталось, как только придумать, чем зарабатывать себе на жизнь.

Несмотря на все проблемы нравственного и материального характера и противоречия между миссионерами и директорами Совета, работа по благовествованию продолжалась с поразительными успехами. К 1837 г. команда миссионеров насчитывала в своих рядах шестьдесят человек, многие из которых работали не покладая рук, как преданные и высокодуховные слуги Божьи. Почти двадцать лет они старательно закладывали твердое основание для христианской церкви на Гавайях. С завершением этой работы началось духовное пробуждение. Пробуждение охватило все острова, в частности, начал активную деятельность странствующий проповедник Титус Коун (Titus Coan). В отличие от своих суровых братьев из Новой Англии, он не боялся проявления эмоций и приветствовал "пролитие слез, дрожание губ, глубокие вздохи и тяжелые стоны". Коун прочитывал до тридцати проповедей в неделю, переходя с острова на остров, и тысячи людей засвидетельствовали свою веру в Христа. Быстро росли новые церкви, некоторые из них достигали численности двух-трех тысяч человек и даже больше. Во время пробуждения членами церквей стали больше двадцати тысяч гавайцев, тем самым почти в двадцать раз увеличилось количество прихожан на островах.

К 1840 г., через двадцать лет миссионерской работы, миссионеры из Новой Англии могли оглянуться назад с чувством удовлетворения от выполненной работы, но впереди было еще много проблем. Их строгие пуританские церкви подрывались влиянием католических священников, чьи методы, по свидетельству Брэдфорда Смита, находили больший отклик в сердцах местного населения: "Вместо того, чтобы просить пожертвований, католики сами давали подарки, особенно детям, которых приносили крестить. Они проводили короткие службы без проповедей, не возражали против курения и употребления алкоголя, обещали отпущение грехов грешникам и с готовностью принимали в члены церкви. Вместо того, чтобы строить крепкие американские дома, они сами принимали гавайский образ жизни". Многие из гавайцев, когда-то собиравшиеся послушать Коула, перекинулись к не столь требовательным католикам, и менее чем за десять лет евангельское христианство пришло в упадок.

Служение римских католиков в некоторых случаях характеризовалось более жертвенной любовью, чем служение протестантов. Можно привести один поразительный пример, когда отец Дамьен, бельгийский священник, в 1873 г. добровольно согласился работать на Молокае, отдаленном скалистом пустынном острове, населенном только прокаженными, беженцами с других островов. По прибытии туда он немедленно разработал социальные программы и начал интенсивную проповедническую работу. Его служение сопровождалось таким успехом, что новости о его деятельности распространились по всему миру- и обеспечили ему хорошую финансовую поддержку и разного рода пожертвования. После более десяти лет неустанной работы, однако, он понял, что сам заразился проказой. Еще четыре года он продолжал свой труд любви, теперь полностью отождествляя себя с теми, кого можно было назвать миром "живых трупов". Когда в 1889 г. он умер в возрасте сорока девяти лет, его подвиг был известен всему миру.

Кроме отрицательного влияния католиков, свой вклад в угасание протестантских миссий внес и отъезд Бингемов (которые вернулись в Соединенные Штаты из-за слабого здоровья Сибиллы). Самым серьезным препятствием для эффективной миссионерской работы явилась все более

усиливающаяся среди миссионеров тяга к материальным ценностям. Несколько миссионеров оставили свое призвание ради приобретения земли и богатств, а другие, кто остался на миссионерском посту, обвинялись в захвате земли и были вовлечены в не относящиеся к служению дела и потому не имели возможности полностью отдаваться основной работе. Многие дети миссионеров остались на Гавайях, но не служили миссиям. Они занимали высокие правительственные посты или стали богатыми землевладельцами. Все это привело Гавайи к близким политическим связям с Соединенными Штатами, но в то же время отрицательно сказалось на росте и развитии церкви. К концу века живая христианская церковь, насчитывавшая более двадцати тысяч человек, уменьшилась до пяти тысяч. Миссионеры преуспели в умении нести цивилизацию на Гавайские острова, но более трудную задачу сделать эту цивилизацию христианской они разрешить не смогли.