С. М. Абрамзон Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи
РЕЛИКТЫ ТОТЕМИСТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
жүктеу/скачать 2.87 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- КУЛЬТ ПРИРОДЫ
- Ополдун тоосун тайыпсын
РЕЛИКТЫ ТОТЕМИСТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ Среди более ранних религиозных верований, отложившихся в мировоззрении киргизов, должны быть названы и представления, связанные с тотемизмом. Они не выступают в виде законченной системы и сохранились лишь в виде отдельных, сильно трансформированных переживаний. Но к отголоскам тотемизма некоторые исследователи неправомерно отнесли ряд таких явлений, которые не имеют сюда прямого отношения (почитание некоторых диких и домашних животных или их покровителей)44 и скорее могут рассматриваться как проявления теротеизма или зоолатрии. Внимание тех, кто исследует пережитки тотемизма, привлекает к себе прежде всего киргизская этнонимика45. Однако при ее анализе следует избегать слишком широкого истолкования значения этнонимов. Многие из них пока нельзя считать реальными следами тотемистических представлений, В этой связи приходится признать еще недостаточно доказанными гипотезы Ю. А. Зуева, который этноним «кыргыз» толкует как «народ грифов» (из индо-иранского karkasa, karkas и т. д. — орел), а этноним «бурут» как «орел». Эти гипотезы исходят из идеи широкого распространения «этнонимнческого калькирования», возникшего вследствие существования запретов на имя тотема-первопредка»46. Наиболее плодотворные результаты могут быть достигнуты в отдельных случаях, когда анализируются этнонимы как древние племенные названия. И в этом плане прежде всего заслуживает рассмотрения этноним бугу — название одного из крупнейших северокиргизских племен. Бугу — самец оленя или марала. Олень же, как известно, был одним из основных тотемов у древнетюркских племен. Следует также вспомнить, что этот этноним (в форме «пугу») фигурирует в качестве названия одного из древнетюркских «поколений»47. Но одних этих сопоставлений, конечно, недостаточно. Они подкрепляются легендами о происхождении предка племени бугу. Первым записал такую легенду в середине 1850-х годов Чокан Валиханов: «Бугу значит олень». О происхождении этого названия в народе существует замечательный миф. Карамурза и Асан, охотясь за оленями на горах Ала-мышик, увидели в стаде маралов прекрасную девочку и мальчика с оленьими рожками. Они убили мальчика, схватили девочку, которая с воплем бросилась на труп брата и долго неутешно плакала. Предание гласит, что вследствие проклятия девы Асан и Карамурза не имели потомства. Родоначальник Мурзакул, которому представили чудесную деву, отдал ее в замужество за своего внука Яманкула. По свидетельству потомства, эта родоначальница была женщина не простая (в смысле сверхъестественном) и прославилась своей необыкновенной мудростыо под именем Муюз-байбиче (рогатой матери). Говорят что впоследствии она лишилась необыкновенного украшения своего черепа и, омывая голову водой, приказала служанке выливать воду в места где не ходит человек. Служанка, исполнявшая эту миссию, из любопытства, (а) может быть, не находя соответственного прикрытого места, решилась выпить заветную воду и от этого зачала сына и (дала) имя ему — Джелден (от ветра). Дикокаменные киргизы свято чтут память рогатой матроны и до сих пор в горестных случаях своей жизни приносят ее памяти жертвы рода с мольбами. Она считается покровительницей озера Иссык-Куля и, по мнению народа, дух ее витает над Иссык-Кульской долиной»48. Спустя сто лет мною была записана в нескольких вариантах та же самая легенда, с некоторыми дополнительными подробностями, проливающими свет на тотемистический характер самой легенды. Приведем один из этих вариантов49. Карамырза и Асанмырза были известными охотниками. Однажды они отправились на охоту, и рано утром Карамырза увидел большое стадо оленей. Среди них были мужчина и девушка. Асанмырза выстрелил и убил мужчину. Девушку охотники захватили с собой. На ней женился сын их брата Мырзакула — Алсеит. Перед тем как выйти за Алсеита замуж, девушка поставила ему три условия: 1) чтобы он никогда не называл ее олжо катын (олжо — добыча, трофей — на войне, на охоте; катын — женщина, жена); 2) чтобы он никогда не смотрел на ее тело, иначе она уйдет от него; 3) если он будет ее бить, то только пусть не бьет по голове (башка урба). Однажды Асанмырза и Карамырза собирались на охоту. Узнав об этом, жена Алсеита послала к ним мальчика, чтобы передать ее просьбу: если убьют маралуху, пусть снимут с нее шкуру вместе с грудинкой (теш) и выменем (желин) и отдадут ей. Эта ее просьба была вызвана желанием выпить молока маралухи. Услышав в этой просьбе Асанмырза и Карамырза рассердились и сказали: «Вчера только она была рабыня, без отца и матери, мы нашли ее среди маралов, а теперь она начинает нами распоряжаться». Ей стали известны слова охотников (она была святой — касиеттюу киши), она обиделась на них и произнесла заклятие: Карамырзаиын тютюню учтён артпасын! Асанмырзанын тютюню жюзгё жётпесин, жюзгё жетсе да, кюзгё жетпесин! Пусть у Карамырзы будет не больше трех юрт, т. е. семей (будет мало потомков)! Пусть потомство: Асаямырзы не достигнет ста юрт, а если достигнет 100, пусть не доживет до осени! Посланный женщиной мальчик рассказал обо всем услышанном старшему брату охотников — Арыку. Хотя Арык был глубоким стариком, он приготовил свое ружье, вышел в горы, застрелил маралуху и принес то, что женщина просила принести его братьев. Посылая ей часть шкуры вместе с грудинкой и выменем, Арык наказал, чтобы выгнать всех из юрты, кроме нее, и передать посылаемое лично ей. Так и было сделано. Женщина (это была мюйюздюу эне, т. е. рогатая мать) взяла грудинку с выменем, вошла за занавеску и начала сосать вымя. Из мертвого вымени молока вышло больше, чем она хотела, и она насытилась. После этого невестка Арыка произнесла слова благодарности, обращенные к нему: Учугуң узарсын, жаның жай алсын, Душман туурдугун ачпасын! Пусть конец твоей нитки удлинится (т. е. пусть твое потомство возрастает), Пусть твоя душа будет спокойна, пусть враг не откроет твой туурдук!50 Существенная деталь содержится в другом варианте легенды51. Захваченная охотником на горе Аламышык девушка, которую он сделал своей женой, просила его лишь об одном: когда он будет возвращаться домой, пусть предупреждает ее о своем приходе покашливанием, без предупреждения не входит в юрту. Он так и делал. Но ему очень хотелось узнать почему она не разрешает ему без предупреждения входить в юрту, он подумал не бывает ли у нее мужчина. Однажды он подошел без предупреждения и посмотрел внутрь через просвет между войлоками. Вместо жены он увидел самку оленя. Она прыгала и резвилась, терлась боками о стенки юрты. Когда он вошел в юрту, уже не было ни жены, ни оленя. Охотник очень тосковал по жене, но она больше не вернулась. Через некоторое время, когда он сидел, кто-то поставил возле него колыбель с ребенком. Это был его сын. Охотник воспитал его. От него и пошло племя бугу. Дополнительные ценные сведения содержит еще один рассказ52. Охотники убили на горе Аламышык белого оленя ак бугу, захватили девушку, на голове которой были небольшие рожки. Эта девушка была дочь Кайыпа (кайыптын кызы)53. После того как Асанмырза и Карамырза убили ак бугу, девушка произнесла проклятие «убившему моего единственного» (жалгызым аткан). У нее впоследствии родился сын Бала. Мюйюздюу байбиче (рогатая жена) как-то уехала и месяц отсутствовала, а когда приехала, с нею была девушка: это была младшая сестра сиңдиси Мюйюздюу байбиче, которую она привела из гор в качестве жены для своего сына Бапа. Она тоже была дочь Кайыпа, ее называли олуя байбиче54. Мырзакул (отец мужа) дал Мюйюздюу байбиче служанку-калмычку, у которой был 7-летний сын Туума-Кашка. Рабыня мыла волосы госпоже, видела ее рога (мюйюз), когда они весной спадали, как у бугу, решила, что она святая (касиеттюу). Воду, которой она мыла госпоже волосы, рабыня не выливала, сама ею обмывалась, пила сама и давала пить сыну. Узнав об этом, госпожа произнесла следующее благословение: тукумуң эми тукумга теңелген жен (теперь твое потомство сравнялось с другими родами). Поэтому род желден, произошедший от сына рабыни, стал многочисленным. На горе Аламышык по ночам горел огонь — признак того, что там жил Кайып. После того как Мюйюздюу байбиче умерла и ее обмыли перед погребением, ее труп исчез. По варианту Т. Айтбаева55, когда умерла ее дочь Олуя байбиче и ее должны были обмывать, ее трупа на месте не оказалось. Она якобы «ушла» к своим сыновьям в казахские степи «Сары-Арка», куда они попали и откуда не вернулись. Итак, по легендам, прародительницей племени бугу была женщина с рогами, происходящая из оленей, дочь божественного покровителя оленей, горных баранов, козлов, косуль и т. п. Образ этого тотемного предка племени бугу тесно связан с представлениями народов Саяно-Алтая о диких рогатых животных, в том числе олене, как их тотемах, которые подробно рассмотрены в работе Л. П. Потапова56. На древнее происхождение легенды о «рогатой матери», которая может быть уверенно отнесена к легендам тотемистического цикла, указывает тот факт, что она до известной степени искусственно «привязана» к генеалогии племени бугу. Мужем «рогатой матери» считается Алсеит. Однако, согласно генеалогическим преданиям, к числу происходящих от него родов относятся лишь роды белек, кыдык, желден, бапа. Такие крупные роды, как арык (или арык тукуму) и тынымсейит (который следует рассматривать как самостоятельное племя), генеалогически не являются потомками Мюйюздюу эне. Между тем эти два рода и ряд более мелких (боор, асан, токоч и др.) также рассматриваются как входящие в состав племени, носящего имя бугу. К числу этнонимов, в которых можно видеть названия тотемов, следует отнести жагалмай. Это название одного из двух подразделений племени мунгуш. Джагалмай — название птицы из породы мелких хищников57. Но джагалмай — не только этноним, это и название тамги целого ряда киргизских племен правого крыла, и прежде всего бугу и сары багыш, а также черик, моңолдор, кара багыш, мунгуш, баргы, сарттар58. Самое замечательное заключается в том, что жагалмай тамга во многих вариантах представляет собой изображение летящей птицы. Тамги ряда киргизских племен и родов, хотя они и не носят названия «джагалмай тамга», идентичны по форме именно этой тамге. Таковы тамги племени багыш, племен из ветви адигине — бёрю и тооке, а также племен кытай и кыпчак59. Во время этнографической экспедиции в 1953 г. в Прииссыккулье это изображение было обнаружено на стремени. Хозяин седла уверенно назвал этот знак — джагалмай тамга. Добавлю к этому, что в районе высокогорных Прииссыккульских сыртов отмечен топоним Джагалмай. Это область, которую занимало древнетюркское племя ягма. К категории этнонимов тотемистического происхождения, вероятно, может быть отнесен и этноним бёрю — название одного из племен ветви адигине. Бёрю — волк. Известно, что волк, как и олень, был одним из основных тотемов древнетюркских племен. В древнетюркской легенде мальчику — родоначальнику племени ашина — сохранила жизнь волчица, ежедневно носившая мясо к месту, где он находился. Волчица, с которой мальчик вступил в связь, родила десятерых сыновей. Один из потомков волчицы, вождь по имени Ашина, в воротах своего местопребывания выставил знамя с волчьей головой60. Таким образом, волчица стала тотемом тюрков, Приведя сводный текст этой легенды по трем вариантам в Цзычжи тунцзянь, Тундянь и Чжоушу, Ю. А. Зуев сопоставляет с ней легенду, появившуюся несколькими столетиями раньше в Цзянь Ханьшу, и Шицзи, но относящемуся уже к усуням. В этой легенде сообщается о новорожденном мальчике, которого его опекун оставил в траве, а сам ушел в поисках пищи. Когда он вернулся, увидел, что волчица кормит мальчика своей грудью. Ю. А. Зуев обращает внимание на выступающую в этих преданиях общность черт по всем основным деталям61. Это позволяет сделать вывод, что и в усуньском племенном союзе волк, очевидно, считался тотемным животным. В киргизском быту некоторые обряды и поверья, связанные с волком, имели ряд аналогий с обычаями и поверьями узбеков и других тюркоязычных народов62. Большинство из них вызвано представлением о том, что волк (или его шкура, мясо, зубы, когти и т. д.) обладает магической силой ограждать людей, и особенно детей, от болезней или зловредных духов, либо способствует излечению некоторых болезней и т.п. Предание, связанное с волком, было рассказано на Тянь-Шане63. Один мальчик не стал своевременно ходить, остался сиднем (бечел). Во время кочевки родители оставили его на стоянке, а сами уехали. Некий человек ехал в этой местности и увидел волчиху, которая кормила мальчика своим молоком. Путник взял его с собой и воспитал. Это и был тот мальчик-сидень. Его назвали Каба. У него были волосы, похожие на гриву, и ему было дано прозвище жалдуу каба (гривастый Каба). Каба — родоначальник, предок одного из крупных подразделений племени саяк. Заметим, что у него были потомки, носившие имена Ак-Тери (белая шкура) и Боз-Тери (серая шкура). Их имена носили два рода, входившие в это подразделение. Итак, предок одного из киргизских родов был вскормлен волчицей. В этой связи представляет интерес наблюдение акад. В. М. Жирмунского. Касаясь сюжета впической поэмы «Семетей» — одной из частей трилогии «Манас», посвященной сыну Манаса — Семетею, он пишет: «Среди эпизодов бегства Каныкей (матери Семетея. — С. А.) и Чийырды (вдовы Манаса. — С. А.) в Бухару один заслуживает особого внимания. В то время как беглянки, утомленные тяжелым путем, засыпают в тени священного дерева (бай-терек), младенца Семетея кормит своим молоком самка белого архара. Рассказ о герое, вскормленном самкой животного, древний, широко распространенный фольклорный мотив, в основе которого лежат представления периода тотемизма о звериных предках племен или рода. Рядом с историей Ромула и Рема, вскормленных волчицей, напомним среднеазиатские сказания о младенце Гороглы, вскормленном кобылой, матерью его богатырского коня Гырата»64. Подобные предания имеют широкое распространение. Одно из них относится к тому же Каба. Саяк, легендарный предок племени (в этом предании он фигурирует под именем Кайдуулат), куда-то поехал и по пути решил отдохнуть. К нему подошла самка косули (элик) и сразу же ушла. Потом, еще раз пришла и снова ушла. Так повторилось несколько раз. Путник подумал, что поблизости есть детеныш элика и пошел искать его. Но вместо него нашел мальчика. Ребенок был завернут в шкуру элика, его кормила своим молоком самка косули. Кайдуулат взял мальчика с собой и усыновил его. Дал ему имя Каба. Поскольку Каба был найден живым среди эликов, о нем говорили: кабаны кайып колдогон - (Кабе покровительствовал Кайып)65» В одном из вариантов предания о происхождении киргизов рассказывается о том, что 30 девушек, забеременевших от пены, родили в горах сыновей. Этих женщин и их детей охранял Кайберен. Он доставлял им пищу в пещеру. Дети, у которых матери не имели молока, питались молоком архара (самки горного барана). Люди, посланные ханом, увидели потом, что один ребенок сосал вымя архара, и поняли, что женщин и детей охраняет Кайберен66. Повествуя о происхождении предка племени черик, рассказчик описал67, как Адигиие и Тагай отправились в поход. Издали увидели они на дороге архара. Когда подъехали ближе, оказалось, что архара нет, вместо него нашли ребенка в колыбели (беишк). У ребенка на губах еще оставалось молоко. Братья взяли его с собой, его воспитывала их сестра Нааль-эдже. Когда он вырос, у него был большой живот и она ласково называла его чердегей (пузан), черигим, ему и дали имя Черик. Подобный рассказ нам довелось услышать о предке одного из родов племени тёёлёс, но в другом варианте — с собакой. У предка рода мюркют Мадамина все рождавшиеся сыновья умирали. Когда родился еще один мальчик, совершили обряд: заставили мальчика сосать грудь собаки. Ему дали имя Итэмген (сосавший Собаку)68. Имя Итэмген69 (имя его брата — Сютэмген, т., е. сосавший молоко) мы встретили в генеалогических преданиях племени чекир-саяк как имя сына Кулжыгача — родоначальника одного из крупных подразделений этого племени. Очевидно, этот обряд в некоторых случаях выполнялся, и не случайно в нем такую роль играла собака. Такое отношение к собаке нельзя рассматривать изолированно от представлений, связанных с волком. Связь волк — собака выражена в киргизской лексике: ит-куш — волк70 (ит — собака, куш — птица, также — хищная птица, ловчая птица). Значение же собаки как животного предка ярко выступает в предании о происхождении киргизов, которое было зафиксировано еще Ч. Ч. Валихановым. Приведем его запись: «Самое древнее и замечательное предание дикокаменных киргиз, нет сомнения, есть предание о своем происхождении. Родоначальником, отцом своим, они единогласно считают красную собаку, но обстоятельства такого необычайного явления они объясняют разно. Вообще же (эти) объяснения по духу своему происхождения позднейшего и произошли под влиянием мусульманства. Сделавшись правоверными, они составили несколько хитрых толкований, объясняющих или несколько отвращающих прямое участие красной собаки в их происхождении. Вот обстоятельства собственно первоначального (здесь разрядка моя. — С.А.) предания: дочь какого-то хана имела обыкновение в сопутствии 40 девушек-прислужниц делать дальние прогулки. Однажды, возвращаясь домой после обычной прогулки, царевна, к великому своему удивлению и страху, видит одни только остатки своего аула — все было разбито неприятелем. На месте аула они нашли одно живое существо — красную собаку. Обязанность красной собаки при сорока родоначальницах Дикокаменной орды довольно темна, но как бы ни было и от каких причин ни было, царевна, за ней ее 40 прислужниц сделались матерями, имея в товариществе один только мужской соблазн — красную собаку. Потомство 40 девиц, кырк кыз, начало называться по числу своих матрон народом киргиз. Это, как я уже заметил, неизмененное предание»71. Далее Ч. Валиханов приводит более поздние редакции этого предания (он их называет «комментарии»), которые, как он правильно отмечает, «носят на себе, несомненно, следы новейшего стиля и, очевидно, составлены под руководством мусульманских мулл или ходжиев»72. Нам удалось записать несколько вариантов аналогичного предания, в которых еще сохраняется воспоминание о предке-собаке. В некоторых из них уже «отвращается» (выражение Валиханова) ее прямое участие в происхождении киргизов. Так, согласно одному рассказу73, после того как дочь царя падша съела яблоко, плававшее в хаузе (авыз), она забеременела и ее, по приказу отца, с 40 девушками-служанками отправили в необитаемое место. Там она родила сына, а у одной из служанок родилась дочь. С девушками находилась отправившаяся вместе с ними собака. Сарты (узбеки) говорят о киргизах «ит кыргыз» и утверждают, что киргизы произошли от собаки. Киргизы же это отрицают и говорят, что они произошли от Кайыпа (кыргыз алал-хактан таралган), размножились от сына царской дочери и дочери служанки. Но другой рассказчик74 сообщил, как можно предполагать, более ранний вариант. Здесь 40 служанок ханской дочери забеременели от пены. Хан приказал их убить, но джнгиты пожалели девушек и отвели их в лес, в необитаемое место. За ними пошла желтая собака (сары ит). Там у девушек родилось 30 сыновей и 10 дочерей. Собака кормила их, добывая для них мелких зверьков. Один мальчик и одна девочка стали плакать и спрашивали, кто наш отец. Им ответили: наш отец — собака (сары ит). Ч. Валиханов сопоставляет приведенное им первоначальное предание киргизов с аналогичными преданиями у других народов и делает вполне обоснованные выводы об их тотемистическом происхождении. Он пишет: «Предание дикокаменных киргиз о происхождении своем от красной борзой собаки (кызыл тайган) и от какой-то царевны и 40 ее фрейлин имеет чрезвычайно древний характер. Одну из характеристических черт преданий древних среднеазиатских народов составляет миф о происхождении их от какого-нибудь животного. По свидетельству китайской истории, народ гао-гюй (kao-tche), иначе называемый телэ или чилэ, происходит от волка и от прелестной хуннской царевны. Один из хуннских шаньюев (царей) имел двух дочерей такой необыкновенной красоты, что не хотел выдать их замуж за обыкновенных смертных и, построив высокую башню, оставил в необитаемой пустыне, сказав: «Молю небо принять их». Младшая царевна, соскучившись от одиночества, обратила свое внимание на старого волка, который в продолжение целого года день и ночь ходил около замка, и, наконец, даже устроил у подножия башни свое логовище; несмотря на убеждение сестры, она вышла за него замуж. Тюгю (дулгасцы у о. Иакинфа) почитали своей родительницей волчицу, а туфаны (тибетцы) — собаку. Китайцы говорят, что Батачи, родоначальник монгольских ханов, был сын голубого волка и белой дикой лани. Некоторые племена краснокожих в Северной Америке производят свой род от бобров, черепах и проч. Из этих примеров очевидно, что этот род преданий в Средней Азии и даже в Америке был самый древний и, по-видимому, почетный»75. Исследование Ч. Валиханова убедительно подтверждают, что приведенные выше данные о роли волка и собаки как тотемов в религиозных представлениях киргизов не стоят особняком от других свидетельств пройденной ими стадии тотемизма. Последняя в той или иной мере отразилась в верованиях и других народов Средней Азии и Казахстана76. КУЛЬТ ПРИРОДЫ Весьма значительное место в системе религиозных верований киргизов занимал культ природы77 в широком смысле слова (с ним мы связываем и астральный культ, и почитание стихий), в свою очередь складывавшийся из ряда явлений, требующих особого рассмотрения. Нам придется кратко коснуться лишь некоторых из них. Наиболее древним, уже почти утраченным следует считать представление о небе — теңир, теңири — как о высшем божестве78. Божеству неба — Taңрi в системе представлений древних тюрков принадлежало едва ли не главное место. Однако почитание неба, выражавшееся в общественных молениях, которые сопровождались жертвоприношениями, было распространено до древних тюрков у хуннов, усуней, сяньбийцев, гаогюйцев (объединение теле), ухуаньцев, гаочанцев и далее на восток, вплоть до гаогюйли79, т. е. практически на всей территории Центральной и Восточной Азии. Следовательно, культ неба уже сложился в той среде, в которой происходило формирование древнетюркских племен. Как можно судить по китайским источникам, культ неба очень часто переплетался, даже сливался и составлял одно целое с культом земли. Каменописные памятники позволяют также сделать вывод о том, что содержание самого понятия «täңri» у древних тюрков было значительно шире, чем только божество неба. Это верховное божество выступало как бы в виде синтеза всех астральных представлений, оно адекватно понятию «Вселенная». В значении божества tаңri прилагалось не только к небу, но и к солнцу (кун tаңri), и к луне (aj tаңri), и к земле (tаңri jar), свидетельствуя о нераздельности божеств неба и земли80. В этнографических записях мы нашли выражение теңир жалгасын! (благослови тебя господь!), которое равнозначно кудай жалгасын (кудай — бог). Кроме того, Кул Аалиев сообщил о том, что слышал о существовании у калмыков выражения «кёкё тенри», оно означает то же самое, что кудай у киргизев, но якобы киргизы его не употребляли81. В литературе, относящейся к киргизам, имеется по этому поводу краткое замечание у М. Венюкова: «...я ни разу не слыхал, чтобы киргиз, в каком-либо обстоятельстве, призвал «Аллаха», что так обыкновенно у других мусульман; некоторым удалось подметить, что киргиз в таком случае, подобно шаманским народам, обращается к небу»82. Характеризуя «космологические понятия» казахов, Ч.Валиханов упоминает и о киргизах: «Небо — это высочайшее божество в шаманстве. Кок-тэнгри — Синее небо. У киргизов (имеются в виду казахи. — С. А.)... (тэнгри) обращено в синоним (аллаха) и кудая (худа). Впрочем, в отдаленных краях степей, например в Дикокаменной орде (т. е. у киргизов. — С. А.), еще живет выражение куке-тянгри в виде набожного восклицания или призывания»83. В записях, посвященных собственно киргизам, Ч. Валиханов указывает: «Имя аллаха у них в большом употреблении, они называют его, как древние монголы, куктенгри (Небо-бог)84. Замечание автора о том, что под влиянием ислама «изменению подверглись имя, слова, а не мысль. Онгон стали называть арвахом, куктэнгри — аллахом или худаем ..., а идея осталась шаманская... Небо слилось с идеей аллаха»85 в равной мере справедливо как по отношению к казахам, так и к киргизам. О сохранении в прошлом следов почитания неба как божества свидетельствуют и ценные данные, приводимые.К К- Юдахиным:86 теңир 1. бог (употребляется вместо кудай или как парное к нему: иногда вместе с асман или кёк87); теңир урсун! или кудай-теңир урсун! Накажи тебя (его) бог! теңир соккур накажи его (тебя) бог!88. 2. небо; көк теңирдин каары гнев синего неба; кудай сени каргасын, теңир сени тепсесин стих, да проклянет тебя бог, да задавит тебя небо! көк теңири урду наказало синее небо. Мы не находим у киргизов каких-либо воспоминаний о коллективных молениях небу как божеству, принесении ему жертв, которые были блестяще описаны С.Д.Майнагашевым, лично наблюдавшим их у бельтиров (хакасов) в 1913 г.89 Примечательно, что жертвоприношение небу носит у хакасов название «Tirip taji»; само слово жертвоприношение (тaji) полностью совпадает с киргизским тайы90. Характерно, что эти моления устраивались без участия шаманов. У качинцев моления возносились о хлебе, о произрастании травы на черной земле для пасомого скота, о здоровье молодого поколения, т. е. здесь мы видим связь божества неба с культом плодородия. Бельтиры предназначают свои молитвы небу, горе, на которой они стоят, протекающей реке, духу чiмыр-чамыр, прося его пролить дождь. Они обращались к восходу солнца, воздевали руки к небу. С. Д. Майнагашев делает правильный вывод о том, что в обряде «тirip тaji» смешались две религиозные системы: дошаманский родовой культ с анимистическими представлениями и общеплеменной культ неба, в который вкраплено и почитание солнца. Л. Я. Штернберг отмечал, что сам культ неба возник из культа солнца91. У алтайцев божества неба и земли вплелись в шаманскую космогонию, стали органической частью шаманского культа. Главный дух неба — Ульгень считался у них творцом солнца, луны и всего небесного свода92. В призываниях шаманов встречаются такие выражения: jalharrаным теңыра (небо, которому я поклоняюсь), «Азыр мен теңирге, ыраазылык камдап алкадым» (в настоящее время я камлал небу)93 и т. п. Ульгеню совершали специальные моления и приносили кровавые жертвы через 3, 6, 9 и 12 лет. Этот обряд жертвоприношения называли «устугу», т. е. возношение духу, живущему на небе. Ульгеня благодарили за дарованные им блага и просили новых милостей; скота, детей, удачи на охоте, изобилия молока, ячменя, трав94. Иными словами к нему обращались как к божеству плодородия. Характерно, что у алтайцев, как и у киргизов, термины «таңара» и «кудай» можно считать синонимами. «Таңар употребляется вместо персидского «кудай». Л. И. Лавров обратил наше внимание на то, что и у балкарцев и карачаевцев существовала вера в божество, которое старики называли «тейри». Это был бог неба95. В языке татар Поволжья сохранилось слово «тәңре»96, относительно башкир С.И.Руденко приводил сведения Ибн-Фадлана о 12 «господах» (природы); он пишет: «... а господин, который в небе, самый большом из них»97. Сохранявшиеся у киргизов следы культа неба не оставляют сомнений в том, что небо почиталось предками современных киргизов как одно из могущественных верховных божеств; его гнева, кары, наказания боялись, и следовательно, должны были приносить ему умилостивительные жертвы, как приносили жертву духу неба древние тюрки98. У последних «таңri» — небо почиталось как божество вместе с богиней Умай и божёство земли-воды. В надписях на памятнике в честь Тоньюкука имеются строки: «Таңri, Umai, ydyg Jär sub basa daгтi arinč», т. е. «Небо, (богиня) Умай, священная Водина (Земля-вода) — вот они, надо думать, даровали (нам) победу»99. Надпись на втором памятнике с Тубы гласит: «Таңrim очук бизка» т. е. «Небо мое (божество) крыша нам»100. Не подлежит сомнению, что бытование в недавнем прошлом культа неба как в более развитой форме (у хакасов и алтайцев), так и в виде относительно слабых следов (у киргизов, карачаевцев и балкарцев) свидетельствует, что известная часть предков этих народов в этническом отношении принадлежала к древнетюркской этнокультурной среде. О почитании земли у хуннов имеются сведения в письменных источниках: «...сюнну при осенней жертве I духу земли в восьмую луну собирались на место моления»101. Ухуаньцы (I—II вв. и. э.) молились не только духу неба, но и духам земли, гор и рек102. Жертвы земле приносили в VIII в. и кидани103. У древних тюрков культ земли получил дальнейшее развитие. В своем этюде о древнетюркском Otukan104, Л.П.Потапов приводит толкование этого термина, предложенное П. Пельо и другими исследователями. Было признано, что древнетюркское Otukan являлось названием горного хребта, находившегося на территории обитания древних тюрков, а сам термин получил толкование как божество земли. По мнению Л. П. Потапова, основанному на этнографических материалах, речь должна идти о территории, которая составляла общеплеменную собственность древних тюрков, где происходили родовые моления предкам, горам и небу. В условиях оторванности части древне-тюркских племен и родов от реально существующего в верховьях Енисея горного хребта Otukan, последний постепенно стал осознаваться не как конкретный горный хребет, а как абстрактное общетюркское божество земли, причем Otukan стал божеством земли не только у древнеорхонских тюрков, но и у монголов. Таким образом, почитание божества земли имело широкое распространение. Это нашло отражение и в древнетюркских рунических надписях, где упоминается божество земли-воды (Jar sub). Остатки верований, связанных с этим древнетюркским божеством, сохранялись у киргизов в виде представления о божестве Джер Суу (Жер Суу), которому нужно было приносить умилостивительные или благодарственные жертвы105. Моления, сопровождавшиеся жертвоприношениями этому божеству (они назывались жер суу тайы, жер суу таюу), устраивались в тех случаях, когда не было дождя, наступала засуха. От каждой юрты брали по одной овце или по 7 лепешек (нан), собирали котлы и посуду (казан-аяк) и отправлялись к верховьям реки (суунун башына). На моление отправлялись и мужчины, и женщины, и дети. Перед тем как заколоть овец, все мужчины и женщины становились лицом к западу, молодые люди держали приготовленных к закланию овец и все присутствовавшие произносили бата: Кудай жалгай гёр! Кудай бере гёр. айланайын, жамгырыңды бер! Бог, благослови! Боже, так дай же, да кружусь я, твой дождь дай! Заколов овец, кровь выпускали в реку, варили мясо и устраивали общую трапезу106. Под названием «джер суу таюу» устраивались и индивидуальные моления по случаю болезней или других несчастий. С этой целью отправлялись на один из ближайших мазаров. Там резали то или иное домашнее животное, приглашали угощаться родственников. Делали религиозное омовение даарат и читали молитву из корана107. М. И. Богданова относит обряд Джер суу таюу — жертвоприношения в честь божества земли-воды — к категории земледельческих обрядов. Он проводился в весенний период, обычно у воды, когда на полях появлялась первая зелень. В произносимых, заклинаниях испрашивалось плодородие земли, обилие воды и урожай. При проведении такого обряда существовал обычай окатывать водой или погружать в воду человека, регулировавшего водопользование (кёк башы); считалось, что это должно было вызвать обилие воды108. Для всех заклинаний и формул, сопровождавших жертвоприношение в честь Джер Суу, характерно переплетение традиционных элементов с мусульманскими наслоениями. Между прочим, даже заговор от простуды начинается словами: «А кудай оомийн, жер оомийн, суу оомийн...». Несомненную связь с обрядами в честь божества земли-воды имело угощение, устраивавшееся в Приис-сыккулье во время сенокоса, перед созреванием хлебов, носившее название жер тою (пир земли)109, а также обряд, совершавшийся в Южной Киргизии при появлении колосьев на злаках, если на них нападали вредители, ржавчина и т. п.; тогда резали домашнее животное, его кровью обрызгивали колосья, произносили заклинания, в которых выражали пожелание сохранения урожая. В Южной Киргизии во время засухи дехкане собирались также возле мечети или возле арыка, резали скот, молились, а затем угощались. Этот обряд носил название кудайы110, т. е. угощение с богоугодной целью, но смысл его был тот же, что и других обрядов, связанных с верованием в божестсво Джер Суу. Конечно, М. И. Богданова не вполне права, относя обряд Джер Суу таюу к категории только земледельческих обрядов. В равной мере он имел важное значение и для скотоводов. Согласно материалам, собранным Т. Баялиевой в 1958 и 1980 гг., жертвоприношения божеству Джер Суу устраивали дважды в год111: при появлении первой весенней зелени в горах, совпадавшем с началом расплода овец, и поздно осенью, когда владельцы стад начинали перегонять скот на зимние стойбища и готовились к трудному зимнему хозяйственному циклу. Все члены родового подразделения, включая и детей, собирались в одном месте, доставляли приготовленную пищу и пригоняли животных, которых должны были принести в жертву. Один из почетных стариков обращался к богу (кудай), к земле (джер), воде freyy) и просил их сохранить от несчастий и болезней, молил о здоровье для скота и людей. Затем в котлах варили мясо заколотых животных; принесенную пищу и мясо съедали и после этого произносили молитву, предназначенную божеству Джер Суу. Это же верование было распространено в прошлом у алтайцев и хакасов, у которых оно имело более развитый характер. Л. Э. Каруновская сообщает: «На горе Aktoson altaj обитает самый значительный дух земли Geri-su, которому подчиняются все духи земли. Здесь хранятся объекты вожделения скотоводов: души — зародыши скота (kut), таежных животных и детей (jula). Во время камлания шаман пытается получить эти души. Жертвоприношение Geri-su совершается в три года раз, в жертву приносят рыжую лошадь и белого барана, араку, молоко, чегень»112. В числе духов, живущих, по представлениям алтайцев, в земной сфере, А. В. Анохин называет духов воды и земли (jer-cy)113. Кызыльцы (одна из групп хакасов), по сообщению С.Д.Майнагашева, устраивали особое «жертвоприношение земле»114. По словам Л. Э. Каруновской, изображения для Geri-su не делают115. С.А.Токарев также отмечает, что «вообще в культе природы, существовавшем у алтайцев, элемент персонификации играл чрезвычайно слабую роль... Один из характерных примеров — Йер-су... «Земля и вода», земная природа — служит предметом не столько родового, сколько общеплеменного культа. В этом представлении не видно ни анимистического, ни мифологического элемента. Вся видимая земная поверхность представляется для человека божеством»116. Хотя представления киргизов о божестве земли-воды были сильно исламизированы и имели крайне расплывчатый характер, нетрудно видеть, что они сохранили общие черты с верованиями алтайцев и хакасов. Особенностью всех тех магических действий, которые предпринимаются вместе с жертвоприношениями, является их вполне «земное», практическое назначение, они обусловлены прежде всего потребностями скотоводческого и земледельческого хозяйства, которые зиждутся на эксплуатации земли и воды — основных ресурсов окружающей земной природы. В киргизских обрядах, перечень которых мог бы быть расширен, мы также не наблюдаем элементов персонификаций, не отмечено и каких-либо изображений, связанных с культом земли-воды. Киргизские верования, обращенные к общему божеству земли-воды, как бы обоготворенной земной природе, дополняются представлениями о небесных светилах и стихийных силах природы. Касаясь религиозных воззрений киргизов, Ч. Валиханов пишет: «Огонь, луна, звезды суть предметы их обожания»117. Поскольку автор одновременно освещает «шаманство» у казахов и киргизов, можно считать, что его указание на трехкратные земные поклоны при виде новой луны относится и к киргизам»118. Ф. Поярков также замечает: «Увидев луну, каждый каракиргиз делает ей бату (т. е. произносит молитвенное благопожелание» — С. А.), как мужчина, так и женщина»119. Отдельные показания этнографов и филологов имеются относительно особого отношения киргизов к звездам, одухотворения-ветра, грома и других стихийных явлений природы. Отметим, в частности, такие детали в погребальном обряде: принесенную домой одежду покойного (полученную в виде вознаграждения), обмывавшие его люди оставляли на один день на дворе, «чтобы видели звезды», а потом уже вносили в дом120; всю одежду покойного бросали поверх юрты, чтобы звезды видели (жылдыз кёрсюн)121 войлок, занавеску и другие предметы, употреблявшиеся перед похоронами, тоже оставляли на воздухе, чтобы видели звезды122. По справедливому замечанию Г.П.Снесарева, эти обряды — пережиток древних представлений об очищающем свойстве небесных светил123. В записанной В. В. Радловым эпической поэме «Эр Тёштюк» мы читаем следующие строки: С неба черный (сильный) град и ветер спустились. Ветер Элеману сказал: «Нуждающимся в скоте ты стал. Нуждающимся в колосьях ты стал. Ты дурным баем оказался, Скот зарезав, жертвоприношение соверши, У Кудая (благословения) попроси» 124. По сообщению В. Вербицкого, алтайские роды мундус и тёёлёс почитают Тотой-Паяна, «владыку града, грома и дождя»125. У киргизов есть восклицание страха, ужаса (главным образом у женщин): О, татай! Ох, страсти какие!126 Возможно, оно было когда-то связано именно с отношением к стихийному божеству. Естественно, что у киргизов, как и у многих других народов, встречаются представления о возможности воздействия на стихийные силы природы с помощью ряда магических действий К. К. Юдахин сообщает о женском заклинании дамбыр таш при первом весеннем громе с целью вызвать обилие трав и молока. Женщины с подойниками три раза обегали юрту и кричали: жер айрылып, кёк чык! желин, айрылып, сют чык! разверзнись, земля, и появись трава! разверзнись, вымя, и появись молоко!127 Своеобразной формы были действия, имевшие целью вызвать изменение погоды, в особенности появление атмосферных осадков в виде снега и дождя, с помощью камешка (жай таш), якобы находимого в желудке овцы128. Вера в существование такого камня «яда» и его магическую силу имела широкое распространение среди тюркоязычных народов, в том числе и у древних тюрков129. И среди киргизов существовал особый класс лиц жайчы — заклинателей, якобы способных вызывать изменение погоды с помощью названного камня. Произ« носившиеся ими заклинания были обычно облечены в арабско-персидские формулы, малопонятные и им самим. Как сообщает М. И. Богданова, заклинания и соответствующие действия производились главным образом во время засухи с целью вызвать дождь. Джайчи сорок раз повторял свое заклинание над сорока прутьями, после чего опускал их в воду. Затем, попеременно поворачиваясь на четыре стороны, он прочитывал заклинание четырежды по сорок раз. После этого он приносил землю с могил и, произнеся сорок раз то же заклинание, подбрасывал ее в воздух. Наконец, он сам залезал в воду и, сидя в ней, вновь сорок раз произносил заклинание130. М. И. Богданова отмечает, что заклинателями были обычно профессионалы — бакшы, выполнявшие одновременно функции знахарские и шаманские. В их функции входило содействие в борьбе со стихийными бедствиями, морозами, засухами, голодом, падежом скота, а также и врачевание. Особый интерес для исследователя религиозного мировозрения киргизов как кочевников-скотоводов представляло бы все то, что можно отнести к скотоводческим культам. Но эта тема из числа крайне мало исследованных. Если не считать ряда примет и поверий, связанных с отдельными предметами скотоводческого быта, то к числу явлений скотоводческого культа следует отнести прежде всего скотоводческие заговоры и заклинания, малчылык ырымдары131. Так, под названием кылоо-кылоо известно заклинание-оберег, произносимое при рождении телят. Выдоенное после отёла молозиво кипятили в котле и раздавали одноаульцам; молозиво, оставшееся на дне котла, выливали в ковш и подносили его ко лбу теленка. Прикоснувшись три раза, произносили заклинание, заканчивавшееся словами: миң уйдун башы бол (будь главой тысячи коров). После этого хозяйка выливала молозиво из ковша. Другая категория заклинаний-оберегов применялась. при подпускании детеныша к чужой матке — мал тег люу132. К ним прибегали в тех случаях, когда у овцы или другого домашнего животного падал детеныш. Чтобы сберечь самку от болезни и пропажи молока, с павшего детеныша сдирали шкуру, надевали на чужого живого ягненка и подпускали его к овце. Иногда вместо живого ягненка к овце подносили только шкуру павшего ягненка, предварительно посыпав ее солью, чтобы овца, полизав ее, почувствовала запах своего детеныша и не прекращала давать молоко. При подпусканпи ягненка к чужой матке и исполнялась песня-заклинание козу телюу. Среди конских пастухов большое значение придавалось лучевой кости (кары жилик). Если она имелась в юрте у пастуха, он даже в одиночестве чувствовал себя в безопасности. Считали, что эта кость «пасет коней» (кары жилик жылкы кайтарат). Ее и волки, и воры боятся. Эту кость нельзя очищать от мяса зубами»133. Приведенные данные иллюстрируют скотоводческий культ у киргизов.
Наиболее реальное значение в обыденном сознании и в повседневной жизни киргизов имело поклонение тем объектам, которые представляли собой ближайшее окружение кочевника. Среди них были горы, скалы, водные источники, рощи, отдельные деревья и т. п. При этом имеются основания считать, что некоторые из них и у киргизов были в прошлом объектами родового культа. Это в первую очередь относится к почитанию гор. У алтайцев, как установил Л. П. Потапов, культ гор имел отчетливо выраженный родовой характер140. Достоверными сведениями об этом культе у киргизов мы обязаны В. В. Радлову, который отметил: «...у бугу мне сообщили, что в той области каракиргизы считают священными Горы Кунграман у истоков р. Чу, Чолпон-ата при р. Кок-су и Ала-баш-ата на р. Текесе»141. Из текста В. В. Радлова следует, что эти горы, находящиеся на территории Прииссыккулья и смежного с нею бассейна р. Текеса, были объектами почитания именно племени бугу, кочевья и стойбища которого размещались на этой территории. Полевые материалы, собранные нами в 1953 г., позволяют говорить о том, что некоторые горы являлись святынями отдельных родов. Такой святыней рода бапа была гора Дюнгюрёмё142, находящаяся в юго-западной части Прииссыккулья, примерно в 35 км от сел. Барскаун, в котором живут киргизы, относящие себя по происхождению к роду бапа племени бугу. Как рассказал Т. Айтбаев, житель этого селения, гора почиталась, туда ходили на поклонение, там приносили жертвы. На горе расположен перевал, постоянно был слышен шум от реки, напоминавший человеческую речь, ночью под пятницу доносился плач ребенка. Хотя святыня и вызывала страх, ее продолжали посещать. Почиталась и гора Кочкор-Ата в Кочкорской долине (Тянь-Шань) и мн. др. Священными горами у кашгарских киргизов считались Муз-таг-ата (в Сарыкольском хребте) и Маркая Ата (поблизости от Улуг-чата). Нельзя не отметить почитания горы Аламышык, с которой связана легенда о прародительнице бугинцев — Мюйюздюу байбиче. На ней имеется святыня — мазар, носящий имя легендарной женщины. Там есть и объект поклонения в виде одинокой арчи. Что касается горы Кочкор-Ата, то о ней упоминает еще Ч. Валиханов. Касаясь нападения на киргизов казахского султана Барака (1770 г.), Валиханов пишет: «...он сделался слишком беспечным и, гордясь силою, осквернил святыню дикокаменных киргиз — могилу Кош-кар-ата». Озлобленные его жестокостью, киргизы напали на лагерь Барака, обратили войско в бегство и преследовали его до р. Или. «Киргизы приписывают это бегство, — пишет Валиханов, — заступничеству святыни»143. Нам не удалось зафиксировать каких-либо следов жертвоприношений горам или духам гор. Однако в киргизском языке такие следы сохранились. Поясняя слово «тайы» (приносить жертву, поклоняться), К. К. Юдахин приводит такое выражение: Ополдун тоосун тайыпсын ты принес жертву горе Опол (она почиталась кашгарскими киргизами)144. Среди «хозяев», которые имелись у различных элементов природы, были особенно сильные и могущественные К ним относились духи горных вершин и перевалов. Их почитание было развито у монголов и бурят, отмечено у алтайцев, тувинцев, хакасов и других народов, так или иначе этногенетически связанных с киргизами. Этот своеобразный культ подробно проанализирован Е. Г. Кагаровым145. После того как К. К. Юдахин в новом издании «Киргизско-русского словаря» уточнил, что и в киргизском языке слово обоо означает холм из камней, груду камней — жертву духу горы146 (как и у алтайцев «обого», «обоо» — груда жертвенных камней в честь духа горы)147, появилась возможность ставить этот термин в связь с имевшими в прошлом распространение у киргизов (а местами встречающимися и сейчас) объектами религиозного поклонения, в том числе на перевалах, в особо примечательных пунктах на горных тропах и в горных урочищах. Их особенно часто можно наблюдать в высокогорных районах, и прежде всего в горной системе Памиро-Алая, где они представляют собой кучи камней, сложенные из камней оградки, а иногда и сооружения из сырцового кирпича148. Возле них бывают обычно сложены рога горных баранов и козлов, стоят шесты с повешенными на них хвостами яков или пучками их шерсти, кусками ткани, а на хворостинках или на ветвях деревьев кустарников висит много лоскутков, комков ваты, нитки и т. п. На перевалах нередко приносили жертвы их «хозяевам». Эти почитаемые места повсеместно называют теперь не обоо, а мазар. Они превратились в один из элементов культа мусульманских святых. Возле многих из них находятся одиночные могилы, иногда группы могил. Ф. Поярков пишет об обыкновении у киргизов «ставить на особо чтимых местах или могилах шесты и украшать их разноцветными тряпками, класть рога и другие предметы на таких местах»149. Такой святыней считался, например, мазар на перевале Кызыл-Арт в Заалайском хребте, ведущем из долины Алая на Восточный Памир, типичный старый обоо. «На гребне перевала (Кызыл-Арт — С. А.) — мазар, т. е. гробница. Черепа и архарьи рога, торчащие здесь, белые и черные хвосты кутасов (як) и обрывки материй, развевающихся по ветру»150. Возле перевала Сарык-Могол (в Алайском хребте) мы видели «Ала-мазар»: — 5—6 могил, окруженных оградками из камней. Среди них стоит шест с хвостом яка. Одна из могил считается священной. Святыней типа обоо надо считать знаменитую в недалеком прошлом местность Саймалы-Таш, расположенную возле перевала Кёк-Арт в Ферганском хребте. Эта местность считалась священной — ыйык жер. Туда отправлялись бесплодные женщины, а также больные, по 2—3 человека. С собой вели какое-нибудь домашнее животное, брали лепешки (надо было иметь обязательно 7 лепешек — жети нан). Там животное закалывали, варили мясо, съедали его, читали молитвы из корана, ночевали. В этой местности расположены тысячи камней и обломков с рисунками, о которых киргизы говорят адам баласы жаза албай, т. е. они не могли быть нанесены рукой человека. Здесь устраивались и массовые моления по случаю заболеваний скота, эпизоотии. С близко расположенных отсюда летних пастбищ (жайлоо) в таких случаях пригоняли скот. Обязательно закалывали жертвенное животное, мясо его здесь же съедали151. В связи с этим следует сказать, что принесение в жертву животных (в качестве умилостивительной или искупительной жертвы) имело в религиозной практике киргизов очень широкое распространение, это представлено в киргизской лексике специальной терминологией152. В работе Ч. Валиханова «Следы шаманства у киргизов» имеется целый раздел «О животных, приносимых в жертву», причем здесь он указывает, что, принося жертву, казах в молитве описывает приметы приносимого животного (то же у киргизов). Он также замечает: «...киргизы (это относится и к казахам, и к киргизам, — С. А.) при малейшем несчастии режут животное во имя божие... или во имя арвахов и приносят жертвы не при обо, а на могилах предков»153. В большинстве случаев такое же происхождение, как н обоо, имеют разбросанные по всей территории Киргизии местные святыни — мазары. Культ этих мазаров стал неотъемлемой частью бытового ислама, в особенности культа .святых, чем широко пользовались рьяные последователи мусульманского вероучения. Мы встретились даже с попытками установить элементы «генеалогической» связи между разными святынями. Так, один; молдо в сел. Чолпон-Ата (Приссыккулье) ознакомил нас с такой схемой: у Арстанбаба (знаменитый мазар, расположенный в Южной Киргизии, носит название Арсланбоб или Арстанбап) было семь сыновей, в честь которых воздвигнуты мазары: 1) Ойсул-Ата (находится в г. Кульдже), 2) Каракол-Ата (на берегу р. Каракол, возле г. Пржевальска, сейчас там кладбище), 3) Шын-Ата (на северном берегу оз. Иссык-Куль, около сельскохозяйственного техникума)154, 4) Манджылы-Ата (в 600—700 м от дороги, в нескольких километрах от р. Кекилик, на южном берегу оз. Иссык-Куль), 5) Чолпон-Ата (известный мазар, расположен к северу от современного одноименного курорта, по северному побережью оз. Иссык-Куль), 6) Кочкор-Ата (см. выше) и 7) Оолуя-Ата (Аулие-Ата, современный г. Джамбул). По словам молдо, «святой» Чолпон-Ата похоронен на холме (дёбё). Там имелись два источника: один с холодной, другой с горячей водой, росли тополи и ивы. Сюда отправлялись бесплодные женщины и больные из местных жителей, населявших северное побережье Иссык-Куля от сел. Чон-Орюктюу до сел. Тору-Айгыра. Здесь устраивали жертвоприношения — тюлёё. Сюда же пригоняли больной скот, ночевали с ним, читали молитвы (отправлялись обычно в ночь на пятницу. Здесь же устраивались моления Джер Суу таюу, имевшие целью испрашивание дождя. Жившие поблизости, а также семьи знатных манапов, хоронили своих покойников у подошвы холма. Близкий к этому рассказ о семи «святых» братьях довелось слышать на юге Киргизии155. Эти семь братьев убежали от своих врагов в разные места. Их именами названы находящиеся вдали друг от друга святыни-мазары: Арстанбап, Тастар-Ата (на вершине горы в местн. Кунэлек), Токбай-Ата, Шамшыкал-Ата (находится в Кетмен-Тюбе), Кюртюк-Ата (на территории колхоза им. Андреева в Алайском р-не), Морпостун (в Андижане). Название седьмого мазара рассказчик не мог вспомнить. Посещение разного рода местностей, считавшихся священными и якобы обладающими исцеляющими свойствами, было одним из наиболее распространенных способов лечения от бесплодия среди киргизских женщин156. Обращение киргизских бесплодных женщин к покровительству и помощи различных святынь не является исключением из распространенного в прошлом среди народов Средней Азии культа мазаров. В этом культе в своеобразной форме переплелось поклонение гробницам канонизированных исламом личностей или местом, каким-либо образом с ними связанным, с остатками домусульманских представлений магическо-анимистического характера. Совершенно ясно, что представления, связанные со многими из киргизских мазаров, по существу равнозначных «обо» у других народов, можно рассматривать как локальный вариант широкого круга древних верований, характерных для народов Центральной Азии и бытовавших до недавнего времени у многих тюркоязычных народов.
Как свидетельствуют наши записи158, у киргизов в отличие от обычаев других народов, относящихся к посвящаемым животным, имело место индивидуальное посвящение домашнего животного, главным образом по случаю болезни кого-либо из членов семьи. Им была обычно овца или коза (чаше — козленок улак). Однако судя по замечанию К. К. Юдахина, в некоторых местах им могла быть и лошадь. Выбирали в отаре овцу, пригоняли ее к юрте, где находился больной, и давали больному подержать ее за ногу. Затем эту овцу пускали обратно в отару. Если человек выздоравливал, эту овцу закалывали, но могли и не делать этого. Если же человек умирал, овцу не резали. Такой обычай носил название ыйык көтөрүү (ыйык көтөрсө, шыйрагын кармап, тюлёё кылат кудайга — когда пускают любимое животное в стадо, подержав его за ногу, делают жертвоприношение богу)159. Ыйыком делали иногда и. курицу (тоокту көтөрөт). Толкование обычая в нашей записи близко к тому, которое дано К.К.Юдахиным. Но примечательно другое. В новом издании «Киргизско-русского словаря» К.К.Юдахин приводит в том же значении (священного домашнего животного), что и ыйык, слово ceтep160 и соответственно сетер көтөр. Под термином «сетертей» или сэтэртэй мал» известно священное животное у монголов161. Как сообщает Л.П.Потапов, у юго-восточных тувинцев также существовал обычай посвящать домашнее животное по случаю болезни члена семьи, болезни или падежа скота, появления нового шамана. Он носил аналогичное монгольскому название «сетэр», соответствующее «ыдыку» в Центральной и Западной Туве. Выбирали из стада хозяина то или иное животное, вешали ему на шею ленту из материи, окуренную (освященную) дымом арциса162, и отпускали его в стадо. После этого, как верили тувинцы, в семье наступало благополучие. Такое «освященное» животное считалось «хозяином стада», посторонние не могли его трогать. Забивали на мясо только тогда, когда сетэр состарится, но «ставили» нового сетэра. Нельзя было делать сетэром верблюда163, затем сарлыка и козу (кастрированного козла голубой масти — можно) 164. Сходство киргизского и тувинского обычаев очевидно, хотя имеются и различия. Подобный обычай, судя по замечанию Ч. Валиханова, существовал и у казахов: «Киргизы нередко в беде именуют лошадей пли скот, почему-либо им дорогой, а приносят в жертву другой, менее любезный. Для этого слюной именованного (очевидно, посвященного,— С. А.) животного мажут рот животного, которое хотят в самом деле убить»165. Таким образом, киргизский обычай ыйык-сетер можно считать в общем идентичным обычаю, распространенному у казахов, тувинцев, алтайцев, монголов166. Это лишний раз подтверждает наличие глубинных этногенетических связей киргизов с названными и другими соседними с ними народами. Не касаясь здесь почитания скал, отдельных камней, одиноко растущих деревьев и рощ и т. п., которое также было неотъемлемой частью культа местной земной природы, остановимся еще на особом отношении к рекам и источникам. Прежде всего, у киргизов имеется, хотя и смутное, представление о духе-покровителе вод167. Имеются основания предполагать, что такие духи-покровители имелись и у отдельных рек. На Тянь-Шане есть р, Алабуга, Современное значение слова алабуга окунь. Однако знаток киргизской старины Абдыкалык Чоробаев толкует это слово иначе ала бугу — пестрый олень. В верховьях этой реки якобы водились олени, один из них был пестрый ала. А. Чоробаев убежден в том, что ала бугу был «хозяином», духом-покровителем (ээси) этой реки. Такое происхождение названия реки, весьма правдоподобно. Из приведенных ранее данных видно, что и оз. Иссык-Куль имело своего духа-покровителя в лице легендарной прародительницы племени бугу — Мюйюздюу эне. Г. П. Снесарев в своем интересном этюде, посвященном жертвоприношениям воде, указывает, что весной, когда снимались земляные перемычки и вода поступала в канал, в нее бросали специально приведенного быка, которому предварительно подрезали шею. В ряде случаев животное не бросали в канал, а резали на берегу, спуская кровь в воду. «Мы имеем дело, — пишет автор, — с типичным жертвоприношением, мало чем связанным с исламом»168. В качестве жертвоприношения воде следует рассматривать и киргизский обычай во время строительства нового арыка спускать в воду или русло арыка кровь жертвенного животного, о чем имеются многочисленные свидетельства. Так, пользующийся широкой известностью строитель арыков на Тянь-Шане169 рассказал, что, когда впервые пускали воду в новый арык, устраивали жертвоприношение, называемое «жер суу таюу». Резали овцу и перед пуском воды разбрызгивали ее кровь по сухому руслу. При разбрызгивании произносили бата: Кан арыгы, жер суу, тoo таш, Кудайым, сенин жолуңа! Арык крови, земля вода, гора, камень, мой господь, (по) твоему пути! Для угощения мясом зарезанной овцы созывали людей. Т. Баялиева сообщает о любопытном факте, который служит прямым свидетельством живучести пережитков относящихся к почитанию духа воды170. В 1950 г. в сел. Кочкорка (на Тянь-Шане) произошло сильное наводнение, имевшее разрушительные последствия. Течением были унесены животные и домашние вещи. В этот трудный момент несколько человек, взяв с собой жертвенное животное, поскакали в расположенное далеко от селения место, откуда началось наводнение, и принесли там жертву во имя бога и арбаков (духов предков). При этом сделали так, чтобы кровь жертвенного животного смешалось с водой. В этом ярком факте можно усматривать попытку умилостивить разъяренного духа воды с помощью кровавой жертвы. Принесение ее «во имя бога и арбаков» можно считать позднейшим осмыслением более древнего представления о жертве владыке вод. Имеется сообщение, что в г. Оше еще в 90-х годах XIX в. реке Ак-Бууре приносились в жертву люди171. Оно требует проверки. Не имел ли здесь место обряд, аналогичный тому, который соблюдался при пуске аму-дарьинской воды в каналы, — в этом случае в воду бросали мираба (распределителя воды)172. О жертвоприношениях духу реки у качинцев писал С. Д. Майнагашев. Он сам наблюдал жертвоприношение р. Абакану. В реке был потоплен молодой бычок, увешанный цветными лентами. Такие жертвоприношения устраивались раз в три года173. Представление о духе воды «su eezi» существовало и у алтайцев. Жертвоприношения этому духу совершались сеоками оочы, тодош, мундус, меркит. В жертву приносили темно-серого коня, на которого вешали kečil —- веревку из конского волоса174, на ней — тряпочки в форме платков. Хозяин воды «Су азi Cyвai (Суват)-кан» упоминается в благословении шамана175. Большой цикл представлений у киргизов связан с родниками башат, целебными ключами и источниками арашан. Ценные сведения об этом мы находим в рукописи, относящейся к концу XIX в. Ее автор пишет: «Уважением пользуются известные или целебные места, на которых даже приносятся жертвы. Этим почетом в Токмакском уезде пользуются: Иссыгатинские горячие источники, в Джуван-арыке Сасык-булак, в Берикме и Кетмень-Тюбе — Кемпир-Тырмак... Для жертвоприношения на этих местах режут барана, мясо которого варят и едят, а оглоданные кости складывают на видных местах, причем вымазывают салом имеющиеся там камни с разными изображениями... Кроме обмазывания салом этим камням ставят свечи «чирак» (чырак — светильник, — С. А.), число которых отвечает целям каждого приносящего жертву»176. «Река эта (Ак-суу, приток р. Джергалан, Прииссык-кулье, — С. А.) знаменита между Дикокаменными киргизами по своим теплым целительным ключам,—пишет П.П. Семенов. — Алма-Арасан (минеральный ключ в долине р. Ак-Суу, другой ключ называется Алтын-Арасан, — С. А.) оброс кругом тенистыми деревьями: между ними есть и искусственно насаженные яблони. Деревья окружающие источник, почитаются священными; на них навешано много разноцветных лоскутьев: это жертвы дикокаменных киргизов гению источника»177. Эти показания были дополнены в наше время, На этом мазаре называемом Алмалуу мазар, резали скот, пекли хлеба пили воду из источника, купались в яме, которую он наполнял. Некоторые видели белого верблюжонка (am тайлак). Он считается «хозяином» источника (булактың ээси)178. Поблизости от с. Малтабар (в западной части Чуй-в ской долины) есть родник Ак-Башат. Вода в нем зимой не замерзает. Еще совсем недавно его почитали, к нему отправлялись летом испрашивать дождя. Туда возили овец, их резали, варили мясо, читали молитвы, ночевали. По словам К. Дыйканова, в старину лили в воду кровь жертвенного животного. Местные жители рассказывают, что раньше видели возле источника ак-тайлака, который но ночам кричал. А в более поздний период ходившие к источнику якобы видели в самом источнике крылатого змея (канаттуу жылан). Подобные легенды доводилось слышать много раз. Важно отметить, что у каждого такого родника или источника есть свой дух-покровитель, которому и приносятся жертвы, в том числе и аналогичные тем, которые отметил Г. П. Снесарев у хорезмских узбеков. жүктеу/скачать 2.87 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|