С. В. Букчин. Ревнитель театра 5 Читать Легендарная Москва Уголок старой Москвы 48 Читать Мое первое знакомство с П. И. Вейнбергом 63 Читать М. В. Лентовский. Поэма



бет14/135
Дата22.02.2016
өлшемі3.73 Mb.
#199
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   135

V


Это была не жизнь, а фейерверк.

И вот, однажды…

Ослепительный фейерверк погас, и от него остался только запах гари. В маленькой комнате домика Лентовского в «Эрмитаже» мы сидели, печальные, несколько старых друзей.

Несколько москвичей, в несчастье еще нежнее полюбившие нашего Алкивиада. Была зима.

За окнами бушевала метель.

И на душе было тоскливо и печально, как в каменной трубе, в которой плачет вьюга.

Мы знали, что в кухне сидит и сторожит городовой. Несостоятельный должник, Лентовский был под домашним арестом. Кто-то сказал с сочувствием, со вздохом: — Сколько вы потеряли! Сколько потеряли, Михаил Валентинович!

— Я?


Он взял со стола пожелтевшую старую фотографию.

На фотографии был очень молодой человек, бритый, с цилиндром, который казался прямо грандиозным, потому что был помещен на первом плане, на колене.

Лентовский посмотрел на этот портрет, и, кажется, тогда в первый раз под его красивыми усами мелькнула та грустная и добродушная ироническая улыбка, с которой мы привыкли его видеть в последние годы.

— Вот это мой портрет. Я снялся в тот самый день, когда сделался антрепренером. В этот же день я купил себе цилиндр. Первый цилиндр в своей жизни! Все в один день: сделался антрепренером, снялся и надел цилиндр. Особенно я гордился цилиндром. Вот! Вы видите: как мастеровые на фотографии большую гармонику, я держу его на первом плане, чтобы лучше вышел. С этим я вошел в антрепризу. А вот…

Он указал на полку:

— В этой картонке тоже цилиндр. Я имею на случай, когда езжу за границу. Как видите, я ничего не потерял. Дела жаль. А я? С чем пришел, с тем и ушел. Пошел в антрепризу с одним цилиндром и выхожу из нее с одним цилиндром. Зато прожито было…



{83} Он замолчал.

Кто-то из артистов замурлыкал себе под нос.

Лентовский поднял голову.

И улыбнулся той же печальной и добродушно-иронической улыбкой.

— Верно!

Артист сконфузился.

— Верно! Я узнал! Из «Фауста наизнанку»115? Выходная ария второго действия?

Артист, смешавшись, пробормотал:

— Машинально!

— Но верно!

И, проведя рукою по глазам, словно отгоняя сон, Лентовский сказал:

— Курочкина перевод116. Отличный.

И продекламировал «выходную арию второго акта маленького Фауста»:

О, как я жил, как шибко жил,


Могу сказать, две жизни прожил,
Жизнь, так сказать, на жизнь помножил
И ноль в итоге получил.

Легендарная Москва
VI


Это была легендарная Москва.

Москва — скупости Солодовникова117, кутежей Каншина, речей Плевако, острот Родона, строительства Пороховщикова, дел Губонина.

В литературе — Островский. В университете — Никита Крылов118, Лешков, молодой Ковалевский119. В медицине — Захарьин120. В публицистике — Аксаков121. В консерватории — Николай Рубинштейн122.

В Малом театре:

— Самарин, Решимов123, Медведева124, Акимова125.

В частных:

— Писарев, Бурлак, Свободен, Киреев126, Стрепетова127, Глама.

В оперетке:

— Вельская, Родон, Зорина, Давыдов, Тартаков128, Светина-Марусина129, Вальяно, Завадский, Леонидов, Чернов, Чекалова130.

В делах — Губонин, Мекк131, Дервиз132.

В передовой журналистике — молодой Гольцев133. Пламенный, смелый, дерзкий. С огненным сдовом. Обличающий…

Редактор «Русского Курьера», где что ни номер, — словно взрыв бомбы, взрыв общественного негодования.



{84} В юмористике — Чехов134.

Тогда еще Пороховщиков, старый, опустившийся, не канючил подаяний:

— На построение несгораемых изб.

А без гроша в кармане воздвигал «Славянский базар», грандиозный дом на Тверской135, который бегал смотреть.

«Хватал широко».

Тогда все хватали широко!

П. И. Губонин покупал историческое имение Фундуклея136 «Гурзуф», чтобы воздать себе:

— Резиденцию никак не ниже «Ливадии»137.

Тогда Плевако в ресторане «Эрмитажа» 12 января, в Татьянин день138, забравшись на стол, говорил речи разгоряченной молодежи.

Совсем не речи «17 го октября»139.

И не ездил за Гучковым140, а бегал за ним.

И в «Московских Ведомостях» не Иеронимус-Амалия…

Иеронимус-Амалия
Вильгельм Грингмут,
Что просит подаяния141,
С Хитровки словно плут.

В «Московских Ведомостях» гремел Катков142.

И хоть клеветал, но клеветал на Тургенева, на Щедрина.

Все было большего масштаба.

Теперешняя Москва тогда еще «под стол пешком ходила».

Теперешний Златоуст Маклаков143 тогда еще только учился говорить.

И 12 го января первокурсником-студентом в «Стрельне» на столе говорил свою первую речь, в то время, как его отец144, знаменитый тогда окулист, профессор Маклаков, тоже на столе, тоже говорил речь.

И кто из них был моложе?

Прекрасно было это состязание отца и сына в молодости перед молодою толпой.

Привет тебе, старая Москва!

В тогдашней Москве теперешний «спасатель отечества» С. Ф. Шарапов145 служил по полиции.

Был квартальным надзирателем.

Столпом «правых» не состоял, «Русских Дел» не издавал, субсидий на плужки не выпрашивал.

А на дежурстве на Тверском бульваре браво покрикивал:

— Держи правей!

{85} Вот и все было его дело.

Вы, теперешние москвичи, можете улыбнуться над этой Москвой…

Над этой старой Москвой, которая начала грозно:

— Выше стройте монастырские стены, чтобы ни один звук из-за них…1

И кончила смиренномудро:

— Подайте, православные, на построение партии «17 го октября»2.

Вы можете улыбнуться:

Улыбкой горькою обманутого сына


Над промотавшимся отцом…146

Но и недавняя Москва, моя старушка, может прошамкать вам:

— «Богатыри, не вы!»147
Плохая вам досталась доля!



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   135




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет