Самак айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Рассказ о Санджаре, а также о том, как началось сражение и как Самак выкрал богатыря Катрана
жүктеу/скачать 4.53 Mb.
|
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Рассказ о Санджаре, а также о том, как началось сражение и как Самак выкрал богатыря КатранаСобиратель известий и рассказчик историй повествует так. Когда Санджар с несколькими всадниками обратился в бегство пред Хоршид‑шахом, он направился к лагерю, чтобы добраться до шахских военачальников. При виде его те воскликнули: – О богатырь, что случилось?! Куда ты дел шахскую дочь и где твоя дружина?! Где все богатства и сокровища?! – Неужто вам не известно, что шахскую дочь и пятьдесят вьюков добра, которые я вез к вам, Хоршид‑шах захватил? Подстерег он нас на дороге, девушку и сокровища отбил, множество народу побил. Да ведь я средь боя к вам гонца посылал, сообщал вам, что происходит! А вы ответили, что, мол, все брось и приезжай сам, мы‑де не можем сейчас выступить. Когда время придет, тогда, мол, и отберем все обратно. Я по этому распоряжению оставил там девушку и богатство и прибыл, как вы приказывали. А теперь вы спрашиваете, что случилось! Значит, вы не посылали вестника? Значит, все это подстроено было? То‑то я сам засомневался, когда он мне так сказал: уж больно быстро он назад поспел! Стали богатыри спрашивать: – Санджар, сколько же воинов было с Хоршид‑шахом, что он такое совершил? – Что там говорить! Трое их было: Хоршид‑шах, Фаррох‑руз и Шогаль‑силач, а нас – четыреста душ. Подивились богатыри, что трое с четырьмя сотнями расправились, а потом говорят: – Куда же они после того скрылись? В тот же час составили они письмо к шаху Фагфуру, сообщили ему, что произошло, и распоряжений его спросили. А затем решили: – Надо послать лазутчика, чтобы вызнал, где обретается Хоршид‑шах. Куда могли подеваться три человека, шахская дочь и пятьдесят вьюков добра? Во всей здешней округе нельзя места найти, чтобы укрыться, а они к тому же чужестранцы, дороги не знают. Царство Халеб отсюда далеко, так быстро они туда уехать не могли. Значит, отправили они лазутчика, чтобы пропавших разыскал и они могли выслать войско, захватить Хоршид‑шаха, а девушку и богатство отобрать. Пустился лазутчик в путь‑дорогу. Тем временем Самак вышел из ущелья Бограи и направился в лагерь, чтобы разведать, как обстоят дела, что надо предпринять. Повстречался ему дорогою ручей чистый да быстрый, а на берегу ручья, смотрит, человек сидит, в одиночестве кусок хлеба жует, а больше ни души не видать. Самак себе сказал: «Без сомнения, это лазутчик, про нас разнюхать хочет. Ну, да что мне за дело до него? Что он против меня может?» Но все же Самак подошел поближе, поздоровался и сел возле, а сам не говорит ничего. Тогда тот человек спрашивает: – Откуда ты идешь, куда направляешься? Самак отвечает: – Я слуга, сопровождал дочь Фагфура. Когда Хоршид‑шах напал на нас, кучу народа перебил, а шахскую дочь захватил, остальные в бегство обратились. Меня ранили. Теперь пробираюсь я к стоянке шахского войска, да только дороги не знаю. Тот человек сказал: – В лагерь вот какой дорогой идти надо. – А ты куда путь держишь? – спрашивает Самак. – Хоршид‑шаха разыскивать послали, – отвечает тот. – Вот узнаю, куда он все добро и шахскую дочь отвез, вернусь, доложу, военачальники пошлют туда войско и назад все заберут. Поговорили они и разошлись в разные стороны. А Хоршид‑шах к тому времени уж ущелье покинул, к шахскому лагерю продвигался, Гарн же впереди ехал. Когда до лагеря дошла весть, что посланец Гарн едет, ему вышли навстречу, приняли его с почетом, и Шируйе, который возглавлял войско, устроил пир. Созвали богатырей‑военачальников. Гарн вошел в шатер, поклонился, сел. Тотчас подали шербету и фруктов, а там и прочую еду. Поели они, стали вино пить. Тут Гарн поднялся, достал письмо царевича, поцеловал и положил перед военачальниками. Шируйе взял письмо, передал письмоводителю, чтобы тот прочел, суть дела разъяснил. Поглядели они письмо, и все сказали: – Нам службу исполнять, Хоршид‑шаху – приказы отдавать! Да где же он есть? – Завтра прибудет, – ответил Гарн. – Аргун и Сам у него под началом и войско превеликое. Они все отправились навстречу, а в воинском стане праздник устроили. Случилось так, что был средь них лазутчик Газаль‑малека и все слыхал. Поспешил он к своему царевичу и рассказал ему, что узнал. А Газаль‑малек, как услышал, очень огорчился и растерялся. Тут вошел к нему в шатер Катран‑полководец поклонился, видит, что Газаль‑малек сердит сильно. Говорит он Катрану: – Видал, что Мехран выкинул? Одурачил нас, головы наши под меч подставил! – Нет, царевич, Мехран не лгал, – отвечает Катран. – А доказательства тому – вот они: утром прибыла жена его с двумя дочерьми. С этими словами он подал царевичу письмо Мехран‑везира. Когда Газаль‑малек понял суть дела и узнал, что девушка в крепости Шахак, он сказал: – Надо нам готовиться к сражению. А жену и дочерей везира он приказал разместить как можно лучше. Тем временем Шируйе и Санджар, Самур и Сиях‑Гиль и Карамун с пятью тысячами войска выехали навстречу Хоршид‑шаху. Когда приблизились к балдахину царевича, все спешились, подошли с поклонами, а Фаррох‑руз тоже соскочил с коня. Они подошли, с тал и целовать царевичу стремя, а Фаррох‑рузу – руку. Для Хоршид‑шаха шатер раскинули, он сошел с коня и воссел на тахт, Фаррох‑руз – за спиной у него, а все прочие где положено стали, на него глядят, а над ним – фарр падишахский сияет. Сотворили они молитву и пожелали ему удачи. А Самак тем временем прибыл в лагерь, видит, праздник там. Все только и говорят о прибытии Хоршид‑шаха. Удивился Самак, пошел на то место, где шатер поставили, глядит, все кланяются, царевичу почет оказывают. Он обрадовался. Вошел в шатер, в свой черед поклон отдал. А Хоршид‑шах, едва увидел его, приветил, перед собой усадил. Самак спрашивает: – Царевич, как тебе удалось такое войско собрать? Когда это счастье тебе выпало? Где Махпари? Царевич речь повел, все, что произошло, Самаку описал. Когда Самак услышал про то, что Махпари отослали в крепость Шахак, он так и ахнул. Спрашивают его: – Самак, что это с тобой? – Эх, царевич, – говорит Самак, – плохо дело, хуже некуда. Сколько трудов я положил, чтобы Махпари из лап Мехран‑везира и Газаль‑малека вырвать, а ты ее отдал в руки сына кормилицы. Ведь Магугар – сын Шерванэ, он влюблен в шахскую дочь, но от страха перед шахом не отваживался в том признаться. А вы теперь ему девушку предоставили без всяких затруднений, а крепость та – самая недоступная во всем мире. Услышал это Хоршид‑шах, пригорюнился. Повернулся к Аргуну и говорит: – Это все ты! Девушка‑то знала, в чем дело, говорила она, что это неразумно! А я слушать не стал. Аргун оправдываться начал: – Богом клянусь, царевич, мне ничего не ведомо было – до того самого часа, как Самак рассказал. Самак‑айяр сказал: – О царевич, прикажи мне, рабу твоему, передохнуть несколько деньков: ведь я с того дня, как тебе служить обязался, роздыху не видел. Отдыхать‑то можно только тогда, когда опасность не грозит. Теперь, слава Аллаху, царевич на троне утвердился, а ратным делом я еще натешусь. Вот отдохну малость, а потом, осененный твоей счастливой звездой, разыщу тебе Мах‑пари – с небес достану, из‑под земли выну! Ведь Самак для тебя жизни не пожалеет! Царевич возрадовался, поблагодарил его и воскликнул: – Ты мне брат! Он снял с руки браслет с десятью самоцветами, который ему отец на память подарил, и пожаловал его Самаку. А Самак поцеловал перед царевичем землю и сказал: – О царевич, я, ничтожнейший из ничтожных рабов твоих, за тебя готов с милой жизнью распроститься! После того стали они вино пить и пили до наступления ночи. Тут Хоршид‑шах отдохнуть решил и проспали они, пока не наступил белый день. Царевич приказал готовиться к сражению. Раздались удары барабана, звуки труб, всадники прикрылись железом и сталью и выехали на поле боя. Тем временем Газаль‑малек услыхал грохот барабанов и велел своему войску выходить на мейдан. С обеих сторон выстроились войска. Сначала вступили в бой пешие. Хоршид‑шах выставил две тысячи пехотинцев под водительством Самак‑айяра, а неприятельская сторона – три тысячи. Сошлись они. Когда по двести человек с каждой стороны погибло, войсковые атаманы вышли, говорят: – Черед всадников пришел, вы отдохните малость. Возвратились пешие к своим. Со стороны Хоршид‑шаха на поле вылетел Фаррох‑руз верхом на коне, быстром как ветер, в изукрашенных доспехах. В полном вооружении выехал он, вызвал на бой противника. Поскакал ему навстречу всадник из войска Газаль‑малека по имени Шахан. Сидел он на лошади, сильной, как слон, в богатой уздечке, с красивым седлом. С четырнадцати сторон Шахан себя оружием обвешал. Вышел он против Фаррох‑руза и завопил: – Кто ты есть, чей родом?! Отвечай! Коли ты мне ровня – ладно, а коли нет – ступай прочь, пусть Хоршид‑шах выезжает. – Ах ты ничтожный! – закричал в ответ ему Фаррох‑руз. – Ты еще смеешь имя Хоршид‑шаха поминать?! Да у него такие, как твой шах, в стражниках ходят! А я – подданный его Фаррох‑руз. Покажи‑ка, что тебе известно о рыцарской доблести! С этими словами кинулись они друг на друга. Так яростно копьями бились, что копья сломались у них в руках. Тогда схватились они за мечи. Оба совершенное мастерство явили, но в конце концов Фаррох‑руз изловчился, ударил противника и разрубил пополам. Раздался в войске Хоршид‑шаха радостный крик, а в войске Газаль‑малека – горестный стон. Выехал на поле другой всадник – поверг его Фаррох‑руз. Еще один вышел – и того одолел. Так он победил сорок человек. Никто больше не хотел против него идти. Газаль‑малек диву давался: – Неужели он только что на поле вышел? Принесите мне кольчугу и оружие, пришел мой черед. Соскочил он с коня, чтобы доспехи надеть, тут Катран‑пахлаван выступил вперед, поклон отдал и сказал: – Царевич, я пойду. Пока мы, твои слуги, на месте, тебе беспокоиться не о чем. С этими словами направил он коня на поле битвы. Хоршид‑шах из гущи войска увидел, что Катран всерьез собирается за дело взяться. И богатыри ему говорить стали: – О шах, отзови Фаррох‑руза с поля, ведь Катран в сражении до тысячи человек уложить может! А Хоршид‑шах в замешательстве сам с собой рассуждает: «Если я его назад позову, наше войско в сомнение придет, а те скажут, что испугались мы. А если не позову, боюсь, плохо ему придется». Самак лошадь Хоршид‑шаха под уздцы держал, он поклонился и сказал: – Царевич, твой слуга не допустит, чтоб они в бой вступили. – И с этими словами вышел он один против Катрана. Говорит ему: – Коли ты – муж, который двадцать тысяч уложить может, подобает ли тебе состязаться с ребенком, да еще после того, как он сорок человек в прах поверг? Хоть греха в этом нет, но и славы для тебя тоже немного. Катран спрашивает: – О юноша, как тебя зовут, такого красноречивого? – О богатырь, я прозываюсь Самак‑айяр. – Ладно, благородный муж, ради тебя я не стану сейчас сражаться. И с этими словами он повернул коня. Забили барабаны отбой, оба войска на покой ушли отдыхать. И стали все Фаррох‑руза расхваливать. Когда разошлись все по своим местам, Хоршид‑шах приказал пир устроить, и они пировали‑веселились, пока не наступила ночь. Выслали они ночной дозор. А Фаррох‑руз у каждого на устах, однако же некоторые утверждали, что с Катраном ему не сравняться. Самак‑айяр возле царевича стоял, он сказал: – Вот вы тут говорите, что Катран – великий воин… Да если шах прикажет, я его нынче ночью связанным сюда притащу! – Зачем обещаешь, чего исполнить не можешь? – прикрикнул на него Шогаль. – О учитель, ради твоего благородства и счастья царевича господь меня вразумил, и я коли что скажу, то и сделаю! – возразил Самак. Богатыри от его слов развеселились, а Хоршид‑шах его похвалил; так они там сидели, пока время не пришло. – А кто сегодня начальник караула? – спросил Самак. – Сиях‑Гиль, – отвечают ему. – Это мне подходит, – говорит он. И пробыл он с ними до глубокой ночи. Потом поднялся Самак, приготовил нож, аркан и все, что для дела надобно, вышел на окраину воинского стана, видит, Сиях‑Гиль ноги из стремян вынул, спит себе. Самак нож вытащил, стремена обрезал и с собой унес. Проснулся Сиях‑Гиль, хотел ноги в стремена вставить – нету стремян! Растерялся он и рассердился, стал с караулом взад‑вперед ходить. Добрался Самак до караулов Газаль‑малека, а там начальником дозора Катур был, брат Катрана. Стал Самак по лагерю бродить и вот наконец увидел Газаль‑малека. Тот на тахте сидел, вино пил, а Самак за ним наблюдал, пока Газаль‑малек не погрузился в сон. Катран из шахского шатра вышел, стражу окликнул: мол, хорошо стерегите, царевич почивает. С этими словами удалился он в свою палатку, а Самак следил за ним, пока тот не заснул. Подкрался Самак сзади к палатке Катрана, колышек выдернул и внутрь прополз. Посмотрел, видит, лежит Катран, словно слон, а у входа в палатку пегий конь стоит, тоже как гора, на длинном поводу, повод в руках у стремянного, а стремянный спит. Наступил Самак ему на горло, да так, что тот дух испустил, потом снял с него одежду, натянул на себя и уселся на его место. Стал он коня оглаживать, пока тот не успокоился, привык к нему. А когда Самак понял, что время пришло и Катран заснул, подошел он к изголовью постели, посмотрел – видит, лежит тот гора горой! Он себе говорит: «Эх, Самак, нелегко тут справиться! Коли он проснется, одной рукой меня ударит – на месте убьет. А уж как мне его дотащить – ума не приложу…» Так он раздумывал, а сам размотал свою веревку, осторожно связал Катрану ноги, прикрутил их к кровати. Потом к голове подошел, руки ему стянул и тоже накрепко к кровати привязал. А затем выхватил нож и сел на грудь Катрану. Проснулся Катран, хоть и пьян был, хотел вскочить, да не смог: он ведь к кровати привязан был. Видит, кто‑то у него на груди сидит, нож обнажил. – Ты кто такой? – спрашивает Катран. – Ах ты невежа, не узнал меня? Я это, Самак‑айяр. Если хоть слово скажешь – прикончу тебя. Катран замолчал, а Самак сделал из сыромятной кожи кляп, маслом смазал, запихал ему в рот, да еще и завязал сверху, так что теперь уж он слова не мог сказать, а потом искусно спутал его по рукам и ногам. Затем он распорол перину, на которой тот лежал, все из нее вытряхнул, а в наволочку Катрана затолкал, узлом затянул, взвалил на спину коню, взгромоздился сам и поехал из лагеря. Но по воле всевышнего лошадь Катрана была жеребцом. Когда они приблизились к караульному дозору, почуял жеребец там кобылу, заржал, заскакал на месте. Самак изо всех сил старался удержать коня, но не мог с ним справиться. А караул уже возвращается! Увидел их Самак, соскочил с седла. Там какая‑то рытвина была, столкнул он Катрана в эту яму, а сам бросился бежать и был таков. А дозорные подъехали, повернули на лошадиное ржание, смотрят, это пегий конь Катрана. Подивились они, говорят друг другу: – Ну и дела! Глядите до чего дошло: коня здесь поставил! Один из них сказал: – Глянь, конь с той рытвины глаз не сводит. Что‑то там неладно. Несколько человек подошли поближе, видят, узел большой валяется. Одни говорят: – Видно, вор награбил чего‑то, а нас увидел – бросил и убежал. А другие возражают: – А лошадь‑то откуда взялась? Или вор хотел и коня увести? Попробовали они вытащить узел – тяжелый! Развязали веревку, а внутри‑то – Катран‑пахлаван! Поднялся тут крик и шум, досада их взяла. Катур к брату подошел, высвободил его оттуда, развязали путы, но спросить, как он попал в такое положение, никто не решался. Катран тоже ничего не стал рассказывать, сел на коня и уехал обратно в лагерь. Очень он разозлился. На следующее утро он приказал бить в барабаны войны: дескать, я сегодня такое им покажу, что до конца света об этом говорить будут. И вот готовятся они к сражению, а Самак тем временем пришел в царский шатер – в этот час Хоршид‑шах на тахте восседал. При виде Самака он стал его приветствовать, ласково Расспрашивать. Рассказал Самак свои приключения – богатыри от смеха наземь попадали! А Самак так говорил: – О царевич, этот конь мне все дело испортил! Уж я и так и сяк старался его в сторону повернуть – не идет, да и только! А тут дозор меня настигать стал. Больно норовистый конь попался! А хуже всего было, когда он ржать начал. Я боялся, что на месте, его пришибу, коня этого… Опять богатырей хохот разобрал. Отсмеялись они и говорят: – Самак, надо было нас с собой позвать, мы бы этого жеребца за уши сюда притащили. Так они шутили и пересмеивались, пока власть ночи не кончилась и воссияло могущество дня. Омраченный мир сбросил траурные одежды и воссел на царский трон. Озаряющее землю солнце выглянуло из‑за края неба и величаво поплыло на служение миру. Встало у него в головах и осыпало его нисаром своих лучей. Владыка дня воссел на трон и повелел, чтобы жители земные шли служить падишаху. Когда дневной мир победил мир ночной, из лагеря Газаль‑малека донесся грохот военных барабанов. Войско пришло в движение. Тридцать тысяч всадников оделись железом и устремились на поле брани. Самак находился подле Хоршид‑шаха, он сказал: – О шах, это Катран приказал поскорее бой начинать, чтобы отомстить за вчерашнее, когда я его чуть было не захватил. Жаль, что ночью так все получилось! Хоршид‑шах и другие опять захохотали. Приказал Хоршид‑шах войску на поле выходить. Сам на коня сел, подняли над ним балдахин, самоцветами украшенный, и расположился он в самой середине своего войска. Раздался над бранным полем гром барабанов и литавр, на весь мир грохот поднялся, старшины войсковые вышли, ряды воинов выровняли, тут и выехал из войска Газаль‑малека Катран. В тот день Катран сидел верхом на караковом скакуне, покоряющем леса и долы, пустыни и реки, на боевом коне, подобном утесу, вместившем в себя все четыре стихии: землю и ветер, воду и огонь. О славный конь, могучий, как утес. Но кто встречал утес, чтобы скакал? Как ярый слон он рвался напролом. Как лев свирепый, прыгал среди скал. Гроза волков, врагов своих гроза, В день битвы он их наземь повергал. Средь недругов, когда он мчался в бой. Скакун смертельный ужас вызывал. Вот такой конь, наряженный в кольчужный панцирь, под украшенным золотом седлом, в уздечке с золотой насечкою, появился на поле. А на нем сидел Катран: поверх платья кольчуга надета, шлем золотой, самоцветами украшенный, кольчужные ноговицы, пояс весь в драгоценных каменьях и тесьмой плетеной украшен. Вооружен он двумя мечами: один – на перевязи подвешен, другой – под стременем, у луки седельной, лук, изготовленный в Чаче Хорезмском 22, через плечо надет, ременный аркан из кожи онагра к седлу приторочен, перед богатырем на седле палица тяжелая лежит, древко копья, подобное столбу, по земле за ним волочится. Ехал он, грозный боевой клич испускал, врагов своих поносил, коня горячил. А конь копытом о камень бил – камни дробил, рвался в поле погарцевать. Вот подъехал Катран к самой середине войска Хоршид‑шаха, стал на бой вызывать: – О богатыри, что медлите? У кого чаша жизни переполнилась, от кого счастье отвернулось? Смело выходи на мейдан, испытаем малость друг друга! После этих слов Катрана выехал из войска Хоршид‑шаха всадник по имени Санджам на пегом коне, резвом, как ветер. Скакуна с головы до копыт в железо заковали, а Санджам одет в красные одежды. Подъехал он к Катрану, издал клич боевой, стал его стращать. Говорит: – Богатырь, к чему этот крик и рык? Ты едва только на поле вышел, яви же свою доблесть! Тут Катран к нему устремился, копьем нацелился прямо в грудь Санджаму, но тот отбил удар. Час бились они копьями, но, хоть Санджам богатырем был, все же против Катрана послабее. Несколько раз сходились они, и вот ударил Катран его в грудь так, что конец копья через спину вышел. Убил он Санджама и завопил победно: – Ликуйте те, кто на поле брани мужество свое подтвердит! Выходите, мужи, покажите себя! Где же ваш Фаррох‑руз, который прошлый раз своей храбростью удивлял? Вот кого на поле высылать надо! По воле божьей Фаррох‑руз в тот день животом страдал. Хоршид‑шах поглядел на него, говорит: – Брат, Катран ведь тебя вызывает. – О государь, – отвечает Фаррох‑руз, – я нынче болен, животом маюсь так, что двинуться не могу. А то я не дал бы ему слова сказать… Ты уж не серчай, извини. Тогда выехал другой воин со стороны Хоршид‑шаха, и Катран его сразил. Человек пятьдесят он одолел и, как кого победит, вопль испускает и приговаривает: – Эй, Фаррох‑руз, где ты? Выходи на мейдан, поучись сражаться! Надоело Фаррох‑рузу его насмешки слушать. Хоть он и болен был, надел на себя доспехи и двинулся на поле брани, чтобы с Катраном сразиться. Тут Хоршид‑шах забеспокоился: – Ведь Фаррох‑руз нездоров, не сможет он сражаться! Тогда Самак сказал: – О шах, будь спокоен, твой слуга не допустит, чтобы Фаррох‑руз на поле вышел. С этими словами он бегом побежал, их догнал и говорит: – О богатырь Катран, как я вчера не дал тебе с ним сражаться, так и сегодня не дам ему сражаться с тобой – ведь ты устал, до него‑то сколько человек поразил! Глядит Катран на Самака и думает: «Уж не этот ли негодяй хотел меня с таким позором утащить? Если это он, с чего ему мне сочувствовать? А если не он, где мне того искать?» А вслух сказал: – О юноша, с чего это ты так меня жалеешь, даже в бой не даешь вступить? Самак‑айяр ему отвечает: – Мужчина до пятидесяти лет в доблести и мужестве совершенствуется. Не дело эти пятьдесят лет за один час впустую расточить. Ратное мастерство надо показывать, когда оба воина полны сил. А в противном случае благоразумнее, коли старшины их разведут. Да к тому же и время позднее. Возвращайтесь каждый к своему войску, а завтра поединок начнете. Оба воина повернулись и уехали с поля. Забили барабаны отбоя, и войска вернулись каждое на свою стоянку. Когда спешились, Хоршид‑шах воссел на трон и приказал устроить пир, и стали они вино пить, пировать. А Газаль‑малек тем временем удалился в свой шатер, военачальники его там же собрались. Он одарил Катрана красивым платьем и похвалил его, а потом они сели пить вино и веселились, пока день не собрал свои пожитки и не наступила темная ночь, мир погрузился во мрак и тьму, и обе стороны караулы выставили. Самак‑айяр подле Хоршид‑шаха был, он поклонился и сказал: – О великий царевич, коли счастье твое поможет, сегодня ночью я доставлю тебе связанного Катрана. С этими словами он отправился в путь и шел, пока не миновал караульных. Двинулся он дальше окольным путем, вдруг видит – какой‑то человек к их лагерю направляется. Самака заметил, а там овражек был, он в овражек забежал и затаился. «Тут, видно, дело не просто, – думает Самак, – этот человек вроде меня в неприятельский лагерь пробирается. Надо притвориться, что я его не видал, просто за нуждой вышел». Самак внезапно бросился на того человека, повалил его и выхватил нож, чтобы убить, а тот говорит: – Храбрец, кто ты? Что я тебе плохого сделал, за что ты меня убить хочешь? – О презренный, ты меня не узнал? Я Самак‑айяр, ученик Шогаля‑силача, слуга Хоршид‑шаха. Признавайся, кто ты есть, откуда идешь и куда? Коли хочешь жить, отвечай! Тот человек сказал: – О Самак, поклянись, что не тронешь меня, тогда скажу правду. Самак поклялся, что сохранит ему жизнь, если тот его не обманет и правду скажет. Тот молвил: – Меня зовут Атешак, я слуга Катрана и сюда пришел, чтобы тебя к нему связанным доставить. – С чего это ты меня так невзлюбил? – говорит Самак. – Ты сам по себе, я сам по себе, за что же ты ко мне злобу питаешь? Разве я тебе худое сделал, что ты меня хочешь к Катрану тащить? Какая тебе от того польза? Атешак отвечает: – О Самак‑айяр, богатырь нашего времени, вчера, когда я пришел служить Катрану, застал его очень разгневанным. Я спросил: «Богатырь, чем ты недоволен?» Тут он мне и поведал, что ты с ним сделал, как его выкрасть хотел, да не повезло тебе. Почему сорвалось дело, он не рассказывал, видно сам не знал. Только жаловался на тебя. А потом сказал: «Атешак, ты по ночам орудуешь, все хитрости знаешь. Можешь ты пойти и привести ко мне Самака связанным?» А я говорю: «Богатырь, есть у меня просьбица. Ежели исполнишь мое желание, я тебе доставлю связанного Самака». – «Какая такая просьба?» – спрашивает Катран. «Великий богатырь, – говорю, – есть у падишаха Мачина невольница по имени Дельарам, я ее однажды увидел и влюбился в нее. Попроси ее у шаха и отдай мне в жены». Катран обещал, свой перстень мне вручил в подтверждение того, что отдаст мне Дельарам в жены, как только я тебя приведу, сразу брак заключит. Самак‑айяр сказал: – Атешак, дай клятву помогать мне, быть моим другом и исполнять все, что я скажу, беречь мои тайны, никому их не открывать, не замышлять измены и другим не позволять да мне ни в чем не перечить – и я тебе без всяких хлопот твою Дельарам предоставлю. Да ты ведь и сам знаешь, что у меня это лучше получится, чем у Катрана. Атешак обрадовался, припал к его стопам и сказал: – Я твой раб, приказывай! Поклялся он господом вседержителем, и огнем, и светом, и солнцем, и хлебом‑солью, и мудростью благородных, что вреда не причинит, измены не замыслит и будет то делать, что Самак велит. Друзьям его другом будет, его врагам – врагом. Обнял его Самак и сказал: – Ты мне брат! – а потом добавил: – Братец, а теперь свяжи мне руки, на шею ремень накинь и тащи к Катрану. Он увидит меня и скажет: «Отрубите ему голову», а ты скажи: «Богатырь, разве тут место казни? Позволь, чтобы для такого человека завтра на мейдане виселицу поставили и вздернули его, чтоб другим неповадно было, чтобы знали люди, как мы расправились с Самаком и как с прочими поступим». Катран скажет: «Надо, чтобы кто‑нибудь его постерег». А ты возьми меня к себе, скажи, мол, раз я его доставить сумел, значит, и устеречь сумею. Отведи меня в свою палатку, а уж там мы устроим все как подобает, и я добуду для тебя Дельарам. На том они и договорились. Скрутил Атешак Самаку руки, накинул ему аркан ременный на шею и повел в свой лагерь. Там увидали, что Атешак кого‑то на аркане ведет, спрашивают: – Кто такой? Атешак отвечает: – Радуйтесь и веселитесь: это Самак. Все, кто слышал его, говорили: «Самого главного айяра поймали» – и бежали за ними следом. На Самака тычки да колотушки так и посыпались. Не понравилось ему это, он Атешаку говорит: – Ты им не давай меня лупцевать. Прикрикнул Атешак на толпу, разогнал всех, вошел в шатер Катрана, поклонился, а сам аркан из рук не выпускает, Самака придерживает. Катран спрашивает: – Атешак, ты как победоносный лев пришел или как лиса‑подлиза? – О богатырь, на твое счастье явился я как лев и Самака привел связанного. Огляделся Катран, Самака увидел и вскричал: – Ну, презренный, кто кого поймал – я тебя или ты меня?! Кто кого хитрее оказался? Отрубите ему поскорей голову! Атешак поклонился и говорит: – Богатырь, ну что это за речи? Да разве так следует поступать? Взять сразу и укокошить его… А со мной как же? Никто и не знает, что я совершил. Нет, надо завтра на мейдане виселицу поставить и его повесить, чтобы другим неповадно было, а о нас пошла бы слава. – Да кто его до завтра сторожить станет? – говорит Катран. – Я сумел его выкрасть и сюда притащить, сумею и посторожить. Поручи его мне: ради своей славы я его пуще жизни стеречь буду. – Ну, как знаешь, – сказал Катран. Атешак взял Самака за руку и отвел в свою палатку. А Катран с прошлой ночи к вину не притрагивался – Самака боялся. Когда же он увидел его связанным в руках Атешака, то воскликнул: – Несите вина, выпьем на радостях! У меня от гнева на Самака к вину охоты не было, а сейчас от сердца отлегло, можно и выпить. Тотчас подали вино, взялся Катран пить. Так нагрузился, что совсем опьянел и заснул. Самак и Атешак дождались, пока Катран уснул, поднялись и вдвоем отправились в его шатер. Видят, лежит Катран в бесчувствии. Самак говорит: – Атешак, как же мы его потащим? – Богатырь, это тебе лучше знать, я в таких делах не разбираюсь, – отвечает Атешак. Подумал Самак и сказал: – Братец, как бы мне тут люльку достать? – Да перед шатром Катрана две люльки валяются, – отвечает Атешак. – Мехран‑везир прислал в них сюда свою жену и двух дочерей. Самак слышал, но в толк не взял, вышел из шатра, видит, лежат две люльки. – Ну, Атешак, тогда достань двух мулов, ты ведь здесь свой, все знаешь, а я тем временем Катрана соберу. Пошел Атешак за мулами. А Самак уложил Катрана в люльку, собрал все золото и серебро, которое там было, тоже в люльку сложил. Тут и Атешак с мулами подоспел. Укрепили они люльку между мулами, Самак говорит: – Атешак, пойди приведи тридцать гулямов в полном вооружении, с саблями наголо. Пусть вокруг люльки станут, щитом Катрану служат, когда мы через лагерь пойдем. А если гулямы спросят, что случилось, зачем это понадобилось, ты скажи, мол, пахлаван мне велел, когда он напьется, отнести его подальше на край лагеря – на случай, если ночью враги нападут, чтобы он им под руку не попался. Атешак отправился за гулямами. Велел, чтобы они надели доспехи, обнажили мечи: так, дескать, пахлаван приказал. Вывел он их, те выстроились вокруг люльки, а сами переговариваются: что, мол, случилось? За разговорами не заметили, как из лагеря вышли, мимо караула прошли. Так добрались они до стоянки Хоршид‑шаха. В эту ночь начальником караула был Сиях‑Гиль. Смотрит он – целая толпа приближается, мечи обнажили, люльку окружили, а какой‑то человек мулов под уздцы ведет. Поехал Сиях‑Гиль им навстречу, смотрит, а это Самак мулов ведет, на люльку длинное покрывало наброшено, а вокруг – тридцать гулямов. Самак тоже Сиях‑Гиля увидел, приблизился, поклонился и сказал: – О богатырь, это Катран, которого я с превеликим почетом и уважением уложил в люльку, окружил стражей из его же гулямов, дабы он знал, как Самак его привез. Ну, а теперь хватайте гулямов! Сиях‑Гиль крикнул воинам, чтобы забрали гулямов, те их обступили, всех захватили, кроме Атешака. Спрашивают Самака: – А это кто еще? – Это мой брат, – отвечает он. Подъехали они вместе с люлькой к царскому шатру, а тем временем день наступил, Хоршид‑шах на тахт воссел. Самак подошел, поклонился. Хоршид‑шах спросил: – О богатырь, ну как, что вчера поделывал? – Вчера я во имя счастья шаха отправился к Катрану и с полным уважением доставил его сюда. Наподобие того, как падишахов возят: в люльку уложил, караулом из рабов окружил. – Где же. он? – вопросил царевич. Самак вышел, да и втащил мулов с люлькой прямо в шатер, к тахту подвел, покрывало с люльки откинул. А там Катран лежит, словно слон пьяный. Потом он рассказал, как это получилось с Катраном и как они с Атешаком все устроили. Все военачальники смеялись над проделками Самака и расхваливали его. Тут Самак встал, схватил Катрана за усы да как дернет! Катран с испугу глаза открыл, рукой усы пригладил, оглядывается: что, мол, случилось? Тут Самак ему подзатыльник отвесил, так что он подскочил. Открыл глаза‑то пошире – взгляд его на Хоршид‑шаха упал. А тот восседает важно и чинно, как подобает, и фарр падишахский над ним сияет. «Где это я?» – спрашивает себя Катран. Кликнул он слуг своих. Самак‑айяр говорит: – О ничтожный, я твоих рабов на волю отпустил за то, что ты хотел мне голову отрубить. А за то насилие, которому меня подвергли, я тебя сюда привез, чтобы с тобою рассчитаться. Огляделся Катран, видит, стоит Самак вместе с Атешаком. Богатырь вскричал: – Атешак, в чем дело, что за плутни вы тут развели? – О богатырь, Самак и похуже дела делал, – ответил Атешак. – Раз ты велел его убить, пришлось ему тебя сюда притащить. Этого мало, он еще и брата твоего сюда доставит, чтобы ты не скучал. Катран голову повесил, а Хоршид‑шах обратился к Аргуну и Шируйе, Сиях‑Гилю и Самуру, Карамуну и другим: – Я средь вас чужой, ваших счетов с шахом Мачина не знаю. Вот теперь привели Катран‑пахлавана – доблестью ли, хитростью ли. Коли подобает его задержать, стерегите, а коли казнить, казните, если заточить надо,' в тюрьму посадите, если освободить, назад отпустите, халатом одарите – словом, поступайте так, как благоразумие велит, воля ваша. Все поклонились и сказали: – Долгих лет государю! За много лет до нас Мачин платил дань Чину и нам подчинялся. Потом установилась меж нами дружба и те поборы отменили, а на земле мир воцарился. А теперь, вишь, они войной на нас пошли! Раз уж Катран, полководец Мачина, нам в руки попал, нечего его отпускать. Аргун Бограи сказал: – О шах, Катран не какой‑нибудь незаметный мужичонка. У него два брата есть, Катур и Сейлем, они обязательно станут его разыскивать. Надо заковать его в цепи, с отрядом из двухсот всадников отправить в ущелье Бограи и держать заложником. Назначить к нему охрану надежную и стеречь как следует. жүктеу/скачать 4.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|