Самак айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
ГЛАВА ШЕСТАЯ. О том, как Хоршид‑шах пробрался к царевне Махпари, освободил брата Фаррох‑руза, и о том, что дальше было
жүктеу/скачать 4.53 Mb.
|
ГЛАВА ШЕСТАЯ. О том, как Хоршид‑шах пробрался к царевне Махпари, освободил брата Фаррох‑руза, и о том, что дальше былоНо вернемся к тому, как дочь шаха отпустила Рухафзай, а Хоршид‑шаха под именем Дельафруз задержала. Она приказала, чтобы принесли светочи собрания, то есть свечи, и пирушка озарилась их сиянием – а они были из камфары и амбры! Дочь шаха принялась беседовать с царевичем и сказала: – О Дельафруз, тебе знакомы все музыкальные инструменты? – Да, все. – А игры – нарды, шахматы – ты тоже знаешь? – Знаю немного. Приказала царевна подать шахматы, выточенные из китового зуба и наполненные мускусом и амброй. Принесли им подставку из дубленой кожи, шитую шелком с хрустальными ручками, и они принялись за игру. А царевич не уступал цар. ской дочери, хоть она и жульничала, как сказал Катеб 17: Хотела милая за шахматной доской Обманом одержать победу надо мной. Конем пошла, чтоб объявить мне шах и мат, Но конь бежал, лишь я прижался к ней щекой. Шахская дочь была очень довольна и распорядилась, чтобы все служанки отправлялись по домам, а Лала‑Салеху приказала сторожить у дверей и никого не впускать: она‑де желает побеседовать наедине с нянькой и Дельафруз. Лала‑Салех пошел к воротам, а они занялись разговором. Царевич сказал себе: «Ну, время действовать!» Выпили они еще немного вина, тут он и подсыпал сонного зелья в чаши девушки и няньки. Обеих тотчас сон свалил. Царевич встал, хотел было убить няньку и удовлетворить свое желание, но совладал с собой, ведьму эту связал, взвалил на плечо и пошел в сад. Подошел к садовой ограде, обвязал няньку веревкой, сам влез на стену и ее за собой втащил, а потом спрыгнул наружу и направился к дому удальцов. По воле божьей в этой темной ночи судьба его стерегла. Видит он, двое идут. Испугался царевич, заспешил, а они дорогу ему преградили да как заревут: «Эй, кто ты такой?» Услышал царевич голоса и сразу узнал благородных смельчаков – Шогаля‑силача и Самака‑ловкача. Говорит им: – Люди добрые, разве на друзей так орут? Это я, Хоршид‑шах – Дельафруз. Обрадовались Шогаль и Самак‑айяр, подбежали к царевичу, обняли его, стали спрашивать, как живет‑поживает, а потом говорят: – А что это ты на плече тащишь? – Это проклятая нянька, я ее вам принес, – отвечает царевич. Рассказал он им от начала до конца, что с ним приключилось, а они так были довольны и рады заполучить колдунью‑кормилицу, что расхвалили царевича и сказали: – Ты поступил как храбрец, совершил поступок, которому все айяры дивиться будут. Ну, теперь давай‑ка няньку сюда, а сам возвращайся, ведь за тобой придут от Рухафзай. А кроме того, надо разузнать что‑нибудь о Фаррох‑рузе. Царевич передал им няньку, вернулся, тем же путем пробрался в сад, прошел на свое место, лег и уснул. Но едва ночь сменилась днем и дочь шаха Фагфура, прекрасная Махпари проснулась, она разбудила царевича Дельафруз, говоря: – Вставай, музыканты столько не спят! Снова они завели разговор, пришли опять Лала‑Салех и служанки, беседа оживилась, пошло вино по кругу. Царевич взялся за барбат и начал такую газель: Душа воспрянула опять – весенний ветер веет, ‑ От дуновенья ветерка сердца влюбленных млеют ‑ Как будто слышу на заре и дальний голос друга, ‑ Вновь о свидании мечту душа моя лелеет. Сад приготовил свой наряд из роз и базиликов, И песнь любви у соловья весною в сердце зреет. Когда царевич закончил петь, по собранию пронесся стон восхищения. Царская дочь от восторга все на свете позабыла. О няньке никто и не вспомнил: отсутствует ли она два дня, или три, или десять или снова появилась, а тут и Рухафзай подоспела и застолье стало еще веселее. Однако вернемся к Шогалю и Самак‑айяру. Они подняли коварную няньку, принесли к себе в дом, связали по рукам и по ногам. Когда настал день и нянька открыла глаза, то увидела, что она связана, а вокруг стоят Шогаль, Самак и айяры. Она спросила: – Кто меня связал? – Говорящий кипарис, – отвечают они ей. – Это что за речи? – удивилась нянька. – То хитрая выдумка была, которую я в ход пустила. Тут Самак и говорит: – Куда ты девала Фаррох‑руза, то бишь Хоршид‑шаха? – Уж этого никто не узнает, – ответила колдунья. Тогда положили Шогаль и Самак ее меж крепких досок, с четырех сторон винты привернули 18, бьют палками, а совладать с ее нравом не могут. А теперь вернемся к нашему повествованию о царевиче Хоршид‑шахе. Рассказывает Ибн Абу‑ль‑Касем, что шахская Дочь провела за пирушкой целый день, а когда наступил вечер, Рухафзай опять взяла Дельафруз за руку, чтобы увести ее. Но шахская дочь Махпари сказала: – Рухафзай, я прошлой ночью рано захмелела, ты должна сегодня оставить ее, чтобы мы хорошенько наговорились. Рухафзай ушла, Махпари с Дельафруз вновь остались наедине. Царевич говорит себе: «Думал ли ты когда‑нибудь, что достигнешь такого счастья?!» И опять он пустил в ход сонное зелье. Девушка тотчас упала. Снова Хоршид‑шах обуздал себя, проявил благородство, напомнил себе: «Я ведь ищу Фаррох‑руза. С тем и вышел он из покоя царевны, стал бродить по дворцу. Смотрит Хоршид‑шах – проход какой‑то. Он туда. А навстречу ему безобразный негр вылезает, хочет царевича мечу предать. – Ой, не бей, свои! – крикнул царевич тонким голосом. – О презренная, никто в мире не осмеливается войти в эту дверь! Даже сам шах Фагфур, а о других и говорить нечего. Это покои кормилицы, – ответил негр. Царевич обрадовался, про себя шепчет: «Я нашел то, что искал». А вслух проговорил: – Господин мой, я чужестранка, ничего здесь не знаю. Я певица Дельафруз, при шахской дочке состою. За нуждой вышла, а куда идти не знаю, вот и забрела сюда. Ты уж меня прости. Слуга про Дельафруз слышал. Он поклонился ей и говорит: – Ну, красавица, я тебя не признал! Вчера‑то я слышал твои песни. Уж так мне хотелось часок с тобой провести, винца выпить. Это сердце мое тебя сюда привело! Царевич отвечает: – Я бы всей душой, да боюсь шахская дочь проснется, меня хватится и заругается. – Не думай об этом, давай чуток выпьем, – стал уговаривать слуга и добавил: – Пойдем лучше ко мне, что здесь на ходу толковать. Пошли они к нему в каморку, посидели часок за вином, царевич красивые песни пел, печальные и тихие, так, чтобы голоса его снаружи не слышно было. Выпили они по нескольку кубков, тут царевич подсыпал в кубок снотворного и дал слуге. От зелья в голове у негра помутилось, он упал и заснул. Как я слышал, звали того чернокожего Камкук. Царевич увидел, что негр свалился, сказал себе: «Это обиталище няньки; коли остался кто в живых, здесь искать надо». Поднялся он, взял светильник и начал обходить покои кормилицы, поскольку был уверен, что никто не придет: няньку‑то он сам захватил. Дошел до середины помещения, видит – дверца закрытая, а на ней замок висит толщиной в несколько человеческих ляжек. Хоршид‑шах говорит себе: «Коли что есть – за той дверью спрятано». А ключ от замка был в каморке негра. Царевич вернулся туда, а сам думает: «Без сомнения, Фаррох‑руз жив и заперт в том месте». Отпер он замок, открыл дверь. Показалась лестница. Светильник у царевича был, стал он по той лестнице вниз спускаться. Пятьдесят ступеней насчитал и оказался в нижнем зале. Огляделся вокруг, видит, – зал о четырех дверях, четыре суфы друг против друга стоят, свечи всюду горят – это ведь подземелье было. А на суфах сидят люди, все связаны по рукам, по ногам, и во главе всех Фаррох‑руз восседает. Обрадовался царевич, подбежал к Фаррох‑рузу, обнял его, расцеловал. Фаррох‑руз воскликнул: – Братец дорогой, каким образом ты здесь очутился? Сюда и ветер залетать не смеет из страха перед кормилицей. Да еще и негр у дверей стоит! Что ты сделал с кормилицей и с негром? – Сейчас не до разговоров, – отвечает царевич, – это длинная история. Да ты взгляни на меня, братец, в каком я образе, сколько ухищрений приложил, чтобы сюда попасть, в это место проникнуть. Тут развязал он Фаррох‑руза, а тот ему говорит: – Царевич, раз уж ты сюда явился, доведи дело до конца, освободи и этих царевичей тоже, чтобы мы все вместе отсюда ушли, а то они давно уже здесь томятся. – Их тоже заберем, – согласился царевич, – я ведь понимаю, каково вам здесь. Но они должны клятву дать, что тайны не разгласят, слова не скажут ни про хорошее, ни про дурное, тогда я их дела устрою. Завтра вечером выведу их отсюда – это ведь покои падишаха, здесь много людей не должно болтаться. А я еще и дороги как следует не знаю. Пусть они поклянутся молчать и согласятся, чтобы я прислал за ними тебя и созвал бы народ на помощь, ведь в одиночку с таким делом не справиться, столько людей не вывести. А сейчас мне надо спешить наверх к девушке, подготовить все, чтобы самому тоже уйти. Когда царевич объяснил все это, они поклялись не выдавать тайны, ничего не говорить и другим не разрешать. Тогда Хоршид‑шах сказал: – Не тревожьтесь, завтра ночью я вас вызволю, а может, и днем к вам проберусь. С этими словами он взял Фаррох‑руза за руку, и они поднялись наверх. Царевич снова запер дверь, положил опять ключ в карман негра, а сам направился на крышу. Как поднялись они туда, он размотал с пояса веревку, обвязал ею Фаррох‑руза и сказал: – Брат, спустишься на землю – ступай в квартал торговцев соломой, в дом молодцов‑удальцов, иди прямо к Шогалю и Самаку и расскажи им, что видел. А если нужно что сказать – передай через Рухафзай. – И еще добавил: – Приготовьтесь, чтобы завтра нам вывести отсюда этих людей. А больше ничего не могу сказать, так как время позднее. Потом он спустил Фаррох‑руза на землю, сам слез с крыши, вернулся к дочери шаха, лег и уснул. Обратимся к рассказу о Фаррох‑рузе и товарищах его. Когда Хоршид‑шах вывел Фаррох‑руза из подземелья и спустил его на веревке с крыши, тот отправился на поиски, пока не пришел к дому удальцов, как ему и наказывали. Подошел он ко входу, смотрит, дверь открыта, а изнутри слышны палочные удары. «Что бы это могло быть в такое время?» – подумал он. Вошел в дом, видит, сидят все удальцы, а к колоде женщина привязана. Присмотрелся хорошенько – да это колдунья‑кормилица! Тут и его приметили. Он обрадовался, стал приветствовать удальцов. Шогаль кинул на него взгляд, встал и прижал к груди – узнал в нем брата Хоршид‑шаха. Начал его расспрашивать, каково в темнице было. Тут и все айяры взялись Фаррох‑руза обнимать и привечать, повеселели все. А кормилица, хоть ее били‑колотили, еще спрашивает: «Кто такой пришел?» Поглядела, видит – Фаррох‑руз. И до того злобная эта негодяйка была, подняла она голову и говорит: – О ничтожный, как это ты здесь оказался, что это значит? Разве Камкук умер или дворец рухнул? – Ах ты подлая колдунья, злодейка ты, – отвечает Фаррох‑руз, – а ты считала – я по невежеству сюда прибыл, на шахскую дочь позарился? Чтобы ты меня схватила, связала да в темнице держала? Думала, я, как другие, тебе поддамся? Да я твою темницу разрушил, наружу вышел, чтобы оглядеться. А завтра ночью и других к тебе приведу! – Эх, жаль, что мои усилия зазря пропали, – говорит кормилица. – Я и не знала, какой богатырь мне попался – ишь, от оков освободился, из моей тюрьмы удалился! Пока они так препирались, Шогаль встал, опять обнял Фаррох‑руза и поцеловал его, усадил подле себя, почет ему оказал. Фаррох‑руз пересказал им все, что слышал от Хоршид‑шаха. Шогаль и Самак‑айяр взяли его под руки и повели в дом Рухафзай. Поглядела Рухафзай – отличить Фаррох‑руза от Хоршид‑шаха не может! Потом рассказал он ей о Хоршид‑шахе, и решили они, когда настанет ночь, подойти к крыше дворца девушки и вывести тех заключенных царевичей. Так и сказали Рухафзай: – Передай Хоршид‑шаху, что нынче ночью придем. После этого они возвратились в дом айяров. Рухафзай прямо к кормилице подошла, стала ее донимать: – Эх, красотка, что же ты натворила, зачем столько царевичей в темницу засадила? Ну, теперь за все расплата пришла! Точно знаю, живой тебе от нас не уйти. Так она с ней говорила, мучила ее по‑всякому. А теперь вернемся к рассказу о Хоршид‑шахе. Шахская дочь в своей комнате спит, благородный царевич ее сторожит, одним видом ее наслаждается. Хоть он ее и любил, но даже не поцеловал ни разу – ведь это было бы недостойно. Взял он тамбур, начал утренние песни петь, нежно и негромко напевал газели, пока шахская дочь в неге не пробудилась. Приказала она слугам новый пир готовить, а тем временем Рухафзай подоспела, поклонилась, на свое место села. Тут и кушанья принесли, поели они и стали пить вино. А во внутренних покоях дворца, перед дверью на половину кормилицы, проснулся Камкук. Время было позднее, и он подумал: «Беда, что получилось бы, кабы кормилица пришла да меня в такую пору увидела – вот разозлилась бы! Ну, хорошо, что не заявилась. С чего это я так напился? Дельафруз ушла, а я и не слыхал даже». Вскочил он и, как было положено, отправился кормить узников, спустился в подземелье. Но от страха перед кормилицей – как бы она не заругала его, что поздно принес им еду, да еще и с похмелья и не проспавшись, он и не заметил, что там стало на одного человека меньше. Поставил он перед ними пищу, вернулся наверх, запер опять дверь и сел рядом за занавеской. Рухафзай же, когда шахская дочь вышла по нужде, передала Хоршид‑шаху все, что надо было, сказала, что Шогаль‑силач и Самак подойдут к дворцовой стене, и вручила ему новый запас сонного порошка. Тут девушка вернулась, села на свое место, и стали они пить вино, пока не наступил вечер. Тогда Рухафзай поднялась, поклонилась и взяла Дельафруз за руку. А девушка ей говорит: – Рухафзай, долго ты еще будешь ломаться? За сколько ты эту девчонку купила? Заплачу я тебе ее цену и за науку твою плату отдам. Ты меня благодарить должна, что я в тот день приняла ее от тебя в качестве подарка на Ноуруз, а ты каждый час ее за руку хватаешь да прочь тащишь! Ты, видно, обучала ее пению для себя, а не для меня, коли не даешь мне спокойно ее послушать! Перестань. Хочешь вино пить – оставайся, а нет – уходи. Рухафзай поклонилась и сказала: – О царевна, виновата! Остаться я не останусь, у меня от вина голова болит. Все, что я знаю, Дельафруз тоже известно, а остальное – от бога. Поклонилась она другой раз и вышла. Шахская дочь еще некоторое время за пиром сидела, а невольницы тем временем захмелели, разбрелись кто куда, и место собрания опустело. Стал царевич вино разливать. Налил полный кубок, бросил туда зелья и подал шахской дочери. Она и так‑то хмельна была, а уж этот кубок выпила – с ног свалилась, обо всем позабыла. А тот чернокожий слуга из‑за двери поглядывал. Как увидел, что царевна заснула, бросил камешек и попал в бок Хоршид‑шаху. Тот понял, что это чернокожий его вызывает. Встал он, вышел к нему и говорит: – О почтенный, это все из‑за того, что шахская дочь поздно уснула. Слуга поклонился и сказал: – Да ладно, я сам видел. Взял он Дельафруз за руку и повел к себе в каморку. А сам уже все приготовил – и вино, и сласти, и фрукты – и свечи зажег. Сели они за стол, а Дельафруз говорит: – Я сегодня уже много выпила, мне не наливай, я лучше петь буду. А то я выпью да захмелею, так тут останусь, а девушка встанет, увидит, что меня нет, – плохо нам обоим придется. – Ладно, – согласился слуга. Тогда царевич предложил: – Давай я виночерпием буду! Подбежал к графину с вином и высыпал туда все зелье. А потом наполнил кубок и подал Камкуку. Тот сказал: – Дельафруз, ты пой лучше свои песни, а вина я и сам выпью. Мне виночерпий без надобности. Дельафруз часок попела, потом встала и говорит: – Пойду я, нельзя, чтобы девушка проснулась и мне ‑досталось! А слуга думает: «Верно, она хочет платы за пение, ведь у музыкантов так уж заведено: когда хотят деньги получить, говорят, что уходить пора, чтобы гости дали им денег». Вот он и воскликнул: – Садись, Дельафруз, выбрось это из головы! Он принес кошелек с золотом, положил перед ней, да еще и извинился. Но царевич в ответ ему: – Что это такое? Да разве я из‑за денег тебе служу? С этими словами он уселся и распевал до тех пор, пока слуга от того вина не впал в беспамятство, свалился замертво. «Пойду‑ка я на крышу, погляжу, пришел кто‑нибудь или нет», – решил царевич. Поднялся наверх, посмотрел, видит, внизу, под стеной, Шогаль‑силач и Самак стоят, а с ними еще пятьдесят молодцов. Царевич бросил вниз веревку, Шогаль‑силач и Самак поднялись, а остальным велели снаружи сторожить. Повел их царевич в каморку слуги, чтобы ключ у него из кармана взять. Самак‑айяр говорит: – О царевич, этого слугу надобно убить! Взял его за горло, сдавил разок, чтобы неповадно было с Дельафруз‑певицей пировать, винцо попивать. Камкук и без того полумертвый был, а тут и дышать перестал. Потом устремились они к своей цели, открыли дверь, вошли осторожно. Когда царевич, Шогаль‑силач и Самак спустились в подземелье, увидели восемь прекрасных юношей. На руках у них – кандалы, на ногах – колодки, а сверх того еще и руки у них цепью к ножным колодкам прикованы. Самак‑айяр подошел к ним и сказал: – О благородные царевичи, знайте, что перед вами – Хоршид‑шах, который ради цели своей, ради вас принял женское обличье. Мог ли кто‑нибудь о таком помыслить? Никто в мире подобного не совершал, а он рисковал жизнью, вверг себя в такое положение, но зато разбил эти оковы, выкрал отсюда кормилицу и выведет вас из узилища, только бы достигнуть своей цели. Хотите выбраться отсюда – мы вас выведем, а нет – мы удалимся. – Как не хотеть! – закричали тут все. – Да мы и вчера с радостью ушли бы. – Вы все должны дать клятву, – сказал Самак‑айяр, – Клянитесь, что, когда выйдете отсюда, не будете покушаться на Махпари, предоставите ее Хоршид‑шаху. Если хотите получить свободу, не соперничайте с ним, не выступайте против него, не доносите на него. Не держите на него в сердце злобы, поступайте ему во благо, будьте друзьями его друзьям, врагами его врагам. Все ответили: «Повинуемся!» – и поклялись. Тогда он снял с них оковы, и все они через крышу выбрались на волю. Царевич хотел последовать за ними той же дорогой, но Самак сказал: – Нет, мы должны выйти через дверь, всем по веревке спускаться трудно, неизвестно, что получится. Они направились к двери, видят, там привратник и несколько слуг. Срубили им всем головы, открыли дверь и благополучно вышли. Хоршид‑шах отправился вместе с ними в дом молодцов. Там сидел Фаррох‑руз. Когда он их всех увидел, сказал кормилице: – У, скверная, старая колдунья! Погляди‑ка, все твои узники на свободе. Тут и они увидели кормилицу в таком жалком положении – то‑то обрадовались! А нянька при виде их настолько разозлилась, что даже вымолвить ничего не могла. И каждый из узников к ней подходил, давал ей тычка и ругал всяко. А потом они уселись, стали друг другу про себя рассказывать, как они попали в то место. За тем и ночь прошла. Когда наступил светлый день, шахская дочь проснулась, а Дельафруз что‑то не слышно и не видно. Кликнула она служанок, Лала‑Салеха и спрашивает: – Где Дельафруз? – О царица, – отвечают те, – мы ее вчера с тобою оставили. «Может, в отхожее место пошла?» – подумала шахская Дочь. Встала она, отправилась искать. «Наверно, она в покои кормилицы забрела, – говорит себе, – а негр ее запер, да и заснул сам». Заглянула она в нянькины покои, видит неф валяется мертвый, а дверь в подземелье открыта. Закричала царевна от изумления, выбежала оттуда и поспешила к шаху – рассказать ему, что случилось. Слышит, поднялся шум, крики: в шахском дворце привратников убили! Растерялась тут девушка. «Что же это творится? А тут еще Дельафруз куда‑то девалась! Может, похитили ее, за меня приняли?» Так она раздумывала, пока к отцу шла. Шах был на женской половине. Услышала она голоса, смутилась, хотела прочь уйти, но тут шах ее увидел, очень удивился и сказал: – А где же кормилица? Почему ты одна пришла? Что случилось? – А то и случилось, – отвечает дочь, – что кормилицы уж два или три дня нету, а темница ее взломана и узников след простыл. Шах глаза вытаращил: – Значит, дочка, у кормилицы темница была? Может, тех царевичей, что тебя сватать приезжали, она туда сажала? – Ну, об этом мне ничего не известно, – ответила девушка. – Тогда я пошел в присутствие, – решил шах и отправился в тронный зал. Сел он на тахт, а Мехран‑везир уж его дожидается. Поздоровался с ним шах и выложил все: и про то, что у кормилицы темницу взломали, и как пленников увели, и как сторожа и еще несколько человек убили. – О шах, получается, что у кормилицы своя темница была, – говорит Мехран‑везир. – Видно, она там царевичей держала? Оно и лучше, что их украли, по крайней мере от погибели спаслись. А где же сама кормилица? – Дочь говорит, что уже дня два‑три она не появляется. – Тут без Шогаля и его подручных не обошлось, они это проделали. Надо послать за ним человека, – рассудил Мехран‑везир. Хаджиб отправился к дому айяров. У дверей стояли Джеб‑айяр и Шарвин. Хаджиб сказал: – Доложите военачальнику, что его шах Фагфур требует. Шогаль сразу понял, в чем дело, зачем его зовут. Самак‑айяр при нем был и еще несколько человек. Когда прибыли они в тронный зал, Шогаль поклон отдал перед тахтом, и его усадили на табурет, чтобы видно было. Фагфур сидел разгневанный. Мехран‑везир сказал: – О исфахсалар Шогаль, в шахском дворце большие события. Не сомневаюсь, что тебе о них известно – ведь такие дела помимо воли исфахсалара не происходят. Вчера взломали темницу кормилицы и увели оттуда узников, а несколько человек во дворце убили. Как это могло случиться? Я знаю, что без твоих подчиненных здесь не обошлось, это ваших рук дело! Отрицать тут нечего, а оскорблять шаха Фагфура не полагается. Вот и выходит, что вы поступили дурно. Уж как шах тебя уважает, все грехи тебе прощает – достойно ли тебе так поступать?! Ты должен объяснить, чего ради такое натворил. Услышал Шогаль речи Мехрана, голову повесил и ничего ему не ответил: растерялся, не знал, что сказать. А Самак‑айяр был человек сметливый, на язык скорый, справедливый и добродетельный. Как увидел он, что Шогаль голову опустил и ни словечка не говорит, поклонился шаху Фагфуру и сказал: – Долгих лет государю! Знай и ведай, что в мире нет ничего лучше правды, везде следует правду говорить – перед людьми знатными и простыми, мудрыми и невежественными, а особливо перед шахом. А уж мы, коли слово молвим, никак не можем от правды уклониться, ведь наша слава пошла от благородства и честности, мы и есть самые благородные мужи. Пускай нас кличут айярами, но ведь айяр непременно должен благородным мужем быть, тем, кто совершает много добрых дел, терпит беды, жертвует жизнью ради людей. А веду я к тому, чтобы шах мира понял, что мой учитель, отец мой Шогаль, верно, робеет в присутствии шаха, потому и молчит. Я же скажу, что Хоршид‑шах, сын Марзбан‑шаха, однажды пришел в дом молодцов, вверил себя нашему покровительству. Поскольку мы слышали его имя и видели, как его унесла кормилица, вопросили: «Как ты мог прийти?» Тут он рассказал, что случилось с Фаррох‑рузом. И тогда, шах, мы из долга великодушия приняли его и устроили его дела и всей душой старались, чтобы он добился своего. – А каким образом вам удалось взломать темницу кормилицы, так что я и не знал? – спросил шах. – О шах, я уже сказал, что самое лучшее – говорить правду, – отвечал Самак‑айяр. – Правда вершит все дела и спасает от бед. И он опять повел рассказ о том, как что устроили, и о том, как провели во дворец Хоршид‑шаха в женском обличье и как тот стал петь для девушки, – все, как мы описывали. А потом сказал: – Вот что совершил Хоршид‑шах. А сейчас Хоршид‑шах и Фаррох‑руз и двадцать один царевич 19, которые томились в оковах кормилицы, – все они в доме удальцов, и сама ведьма‑кормилица тоже там. Если шах прикажет, мы всех их доставим сюда. Все было так, как я докладывал шаху, нам скрывать нечего. – А кормилица связана? – спрашивает Фагфур. – Крепко связана. Обсудил шах с Мехран‑везиром и богатырями своими эту историю, подивились они. А потом Фагфур повелел: – Пойдите приведите их. Шогаль и Самак отправились к себе и рассказали, что случилось, Хоршид‑шаху. Тот говорит: – Эх, Самак, не стоило торопиться и выкладывать все, ну, Да теперь не воротишь. – Нет, стоило! – возразил Самак. Потом двинулись Хоршид‑шах, Фаррох‑руз и те царевичи в шахский дворец, а с ними шестьдесят айяров и связанная кормилица. Услыхали жители города шум и гам, который они подняли по дороге, пошли по городу толки. Сто тысяч человек, женщин, мужчин и детей, на улицу высыпали, следом за ними побежали, счастливые и довольные, осыпая кормилицу проклятиями. Когда айяры доехали до базара, шум и волнение среди народа усилились. Самак сказал себе: «Веду я эту ведьму, а ведь она не шах, не богатырь, даже не жена шаха, чтобы ее к нему провожать. Куда лучше прикончить ее, чтобы мир успокоился, ведь негоже, если она хитростью сбежит и причинит нам вред». Подумал так, вытащил нож и ударил кормилицу в грудь, так что кончик ножа с другой стороны вышел. Ноги у кормилицы подкосились, и рассталась она с жизнью. Не успела она еще богу душу отдать, как ее на куски разорвали, по всему кварталу разбросали. Дошла до шаха весть, что Самак убил кормилицу, тот и обрадовался. – Эта колдунья меня притесняла, – говорит. И вот сидит шах на своем тахте, Мехран‑везир – по правую руку от него, а знать и вельможи – каждый на своем месте, и тут входит Шогаль рука об руку с Хоршид‑шахом и поклон всем отдает. Посмотрел Фагфур на Хоршид‑шаха, видит, над ним священный фарр сияет, а рядом с ним – Фаррох‑руз. Подивился он на них и сказал: – Где только мои глаза были, что я ничего не приметил?! Потом он велел всем прочим, стоявшим опустив голову, чтобы садились. Тотчас и столы накрыли, как положено по царскому обычаю. Прошел о том слух по всему шахскому дворцу. Лала‑Салех пришел к Махпари и сказал: – О царевна, привели Хоршид‑шаха, а кормилицу убили. Махпари так и подскочила. – Как это? – спрашивает. – Это все Хоршид‑шах сотворил, царевна, – ответил Лала‑Салех, – темницу кормилицы взломал и узников выпустил. – Да как он сам‑то из темницы вышел, чтобы все это проделать? – А его там и не было, – сказал евнух. – Певица Дельафруз, которую Рухафзай тебе на Ноуруз подарила, вот кто такой Хоршид‑шах. Как услышала это Махпари, вскрикнула, а сама думает: «Он поступил благородно, ведь я оставалась с ним наедине, а он ко мне и не притронулся». И запало ей в душу желание: «Коли это мужчина был, то‑то я могла бы с ним позабавиться!» А потом желание в любовь превратилось. Корень любовного свидания пустил росток в сердце Махпари, так что про Рухафзай, которая это подстроила, она и думать забыла. – А где же объявился Хоршид‑шах? – спросила царевна. Лала‑Салех сказал: – Он сейчас в шахском тронном зале сидит. Коли хочешь, давай пойдем посмотрим – Дельафруз это или нет. Девушка вскочила, так как любовь к Хоршид‑шаху, завладевшая ею, каждый миг выпускала у нее в сердце новый побег. Пошла она, а там было оконце, прямо в тронный зал выходило, она у оконца села и стала смотреть. Да только Дельафруз не увидела и Хоршид‑шаха не узнала. Они кушать изволили. А как поели, устроили пир, стали кравчий вино разносить, а музыканты начали песни петь. жүктеу/скачать 4.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|