Вопрос по делам национальностей в армии

Источник: Вопрос по делам национальностей в армии // РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 53218. Л. 33-37

Для истории Саратовской епархии интерес могут представлять единицы хранения за №№ 35-37 (это в общей сложности более 2100 листов разных текстов), отложившиеся как итог экспедиции 1854-1855 гг. министерства внутренних дел в Саратовскую губернию. В составе экспедиции оказался и А. И. Артемьев, а после отзыва в столицу начальника графа Ю. И. Стенбека он фактически возглавил работу. Хранящиеся материалы состоят из черновиков рукописей Артемьева и документов, представленными ему разными лицами. Основными информаторами были приходские священники и благочинные, представлявшие ему по единой форме обобщенные сведения о своих прихожанах, приходах или благочиниях. Преобладают сведения о количестве заключенных браков, родившихся и умерших по приходам за 1844 – 1853 гг. Эти данные являются прекрасным материалом для изучения комплекса проблем исторической демографии. Их можно использовать для анализа соотношения детей рожденных в браке и внебрачных, по отдельным селениям и городам; о соотношении браков между холостыми и девицами, вдовцами и девицами, вдовами и холостыми, вдовами и вдовцами. Данные о смертности можно использовать для анализа повозрастной смертности, соотношения смертей мужчин и женщин. Сопоставление же по годам дает возможность проследить степень влияния неурожайных лет и эпидемий (например, холеры 1848 г.) на колебания уровня смертности. Но работа эта трудоемкая, так как данные представлены по отдельным, часто небольшим приходам, хотя имеются и обобщенные данные по благочиниям Хвалынского и Вольского уездов и уже обработанные самим Артемьевым три сводные таблицы по Царицынскому уезду.

Об учебных заведениях сообщают и благочинные. Так, петровский Матвей Авонзов пишет, что училищ в городе четыре: духовное уездное (открытое в 1822 г.), в котором обучаются дети священнослужителей, преимущественно Петровского, Кузнецкого и Сердобского уездов (т.е. северной части губернии). Учеников в нем обычно 120, но иногда доходит до 250 (т.е. это довольно крупное учебное заведение). Имеется, открытое после духовного, гражданское уездное училище, в котором обучается не более 50 детей из всех сословий. Есть также приходское училище, в котором тоже не более 50 учеников и, наконец, сельское, казенных крестьян, куда ходят до 40 мальчиков. Сообщается, что имеются в городе и частные школы в домах «лиц одобрительного поведения»¹. Содержатся сведения о сельских училищах и в записках уездных исправников.

Важны сведения самих священников о религиозно-нравственном состоянии паствы. Они довольно откровенные и показывают, с какими трудностями приходилось сталкиваться церковнослужителям того времени. У горожан и крестьян, кроме немногих, сообщает аткарский благочинный, «видна наклонность к праздности, лености, обману, особенно к пьянству…. В воскресенье и праздничные дни приходит в храм меньшая часть прихожан, а большая остается в своих домах, из детей же их весьма немногие бывают при богослужении». Состояние знаний прихожанами истин веры, заповедей божьих, молитв недостаточно. «Многие не знают символов веры, молитв Духу Святому, пресвятой Троице и Господней и при совершении должного молитвословия ограничиваются краткою молитвою». Обязанности христианские не всеми исполняются. А среди молодых некоторые таковых убеждений, «что причастия не спасут». Впрочем, дополняет протоиерей, во время болезней «все вообще больные исповедываются и приобщаются святых тайн»².

Довольно интересны сведения, предоставленные Артемьеву благочинными городов Аткарска, Вольска, Петровска. Они разнообразны по информативности. В основном это сведения о православных храмах. Эти данные могут помочь исследователям уточнить количество храмов, существовавших в городах, время их основания. Так, благочинный г. Аткарска протоиерей Алексей Ансеров сообщал, что в городе три церкви: соборная, каменная Михаила Архангела, основанная в 1818 г., кладбищенская деревянная Иоанна Крестителя, перестроенная из ветхой в 1849 г. и деревянная же Петропавловская, расположенная в пригородной слободе государственных крестьян. Последняя основана в 1843 г., а до этого жители слободы ходили в соборную церковь³.

Из записки, представленной благочинным вольских городских церквей протоиереем Петром Бибиковым, мы получаем сведения о четырех городских храмах. Первый – соборный храм во имя Усекновения главы Иоанна Предтечи с двумя приделами: 1) во имя апостолов Петра и Павла и 2) во имя святителя Николая. Воздвигнут храм в 1844 г. вместо обветшавшего и разобранного в 1809 г. который был во имя тех же святых. Вторая церковь – воздвигнутая в 1809 г. во имя Живоначальной Троицы, с двумя приделами: 1) Казанской Богородицы и 2) Трех святителей – Петра, Алексея и Ионы московских чудотворцев. Храм, как отметил благочинный, был построен «усердием граждан» и с 1809 по 1844 гг. был соборным, а затем, по освящению нового – Усекновения главы Иоанна Предтечи, стал приходской церковью. Третья церковь – во имя Покрова пресвятой Богородицы с двумя приделами, построенная в 1844 г. «усердием и иждивением» богатейшего из вольчан - Сапожникова¹. Построена эта церковь вместо ветхой кладбищенской, обращенной в 1829 г. в приходскую. И, четвертая из городских церквей – кладбищенская во имя Благоверного князя Федора и чад его Давида и Константина, построенная над могилами Злобиных по усердию самого знаменитого из вольских граждан - В. А. Злобина. Выстроена она в 1816 г., но освящена только в 1833 г.²

Петровский благочинный сообщает не только о шести городских храмах, но указывает и реликвии, хранившиеся в них. Видно, что он знает петровскую старину и гордится ею. Так, в новом Петропавловском соборе (построенном на месте прежнего в 1830 г.), сообщает корреспондент, имелось Евангелие, подаренное, судя по надписи (она приведена) новопостроенному городу от имени Петра I. Кроме того, там имелось семь ветхих полотняных знамен, по-видимому, оставшихся от упраздненной крепости, алебарда и бердыш. Отмечается, например, что Троицкая церковь – древней архитектуры, но когда построена – неизвестно. Сообщается также, что при церкви раньше был девичий Покровский монастырь. В трапезе Николаевской церкви имеется Евангелие 1677 г. и Служебник, печатанный, как указано, «во времена патриархов». И еще интересная заметка для петровских краеведов. У кладбищенской каменной Преображенской церкви проходили две городские ярмарки 8 июля и 6 августа³.

Имеются сведения о прихожанах церквей. Так, аткарский благочинный перечисляет сословный состав прихожан церквей.

Эти сведения важны и для понимания состава самого городского населения, так как в условиях православного города, которым являлся Аткарск, практически все жители были прихожанами той или иной церкви. По сведениям духовных росписей, использованных Артемьевым для написания аналитической рукописи о состоянии раскола в губернии, в Аткарске числились всего лишь три молоканина⁴.

Но, если история городских церквей более или менее известна, благодаря усилиям краеведов, то гораздо меньше мы знаем о сельских. В этом отношении опять весьма ценным являются записки благочинных, которые содержат конкретные сведения о времени открытия того или иного прихода. Так, благочинный слободы Три Острова (нынешняя Самойловка) Балашовского уезда священник Николай Цветков сообщает названия всех 18 приходов, ему подведомственных, с указанием года их открытия: Благовещенский, например, открыт в 1819 г. До сих пор сохранился каменный храм этого села, построенный в тот период в стиле русского классицизма. Выясняется, что в ведении благочинного находился также один из приходов Аткарского уезда - Софьинский (открытый в 1838 г.)². Есть подобные сведения по всем трем благочиния Вольского уезда: Барановскому, Барнуковскому и Балтайскому и перечисление приходов двух благочиний Хвалынского уезда: Елшанского и Апалихинского. Определенная информация об истории Саратовской епархии имеется и в описании сел и деревень, представленных уездными исправниками. Так, хвалынский исправник сообщает, что в с. Широкий Буерак, которое находится на Волге, имеется две церкви: деревянная, построенная в 1850 г. во имя Покрова Божьей матери и строится каменная во имя Архангела Михаила. Духовенства в селе с членами семейств – 9 человек мужского пола и 12 – женского. Им принадлежат два дома, крытых тесом¹. Подобные сведения имеются и по остальным уездам.

Таким образом, собранные и частично обработанные Артемьевым материалы могут быть использованы современными исследователями при написании истории Саратовской епархии.
С.В. УДАЛОВ
МИФОЛОГЕМА СМУТНОГО ВРЕМЕНИ

В ОФИЦИАЛЬНОЙ ПРОПАГАНДЕ НИКОЛАЕВСКОЙ ЭПОХИ

Созданная во второй четверти XIX в. в России государственная идеология, в основу которой уже в начале 30-х гг. была положена сформулированная гр. С.С. Уваровым триада «православие, самодержавие, народность», была ориентирована на традиционные принципы исторического развития российского государства и общества. Можно сказать, что официальная доктрина, в конечном счете, содержала в себе систему идей, направленных на оправдание действий существующей власти, определяющих ее взаимоотношения с обществом и способствующих легитимации существующего политического порядка. Указанные выше принципы, наряду с акцентом на национальную самобытность, главным хранителем которой объявлялся царствующий император, давали возможность новой идеологии развивать свою содержательную структуру именно в той плоскости, в которой она изначально закладывалась.

В свою очередь, это в большей степени способствовало тому, что в процессе пропаганды идеологии огромное значение приобретали историческая наука и культура, в поддержке которых новая доктрина, безусловно, нуждалась. Основная нагрузка по теоретическому обоснованию и дальнейшему развитию доктрины С.С. Уварова была возложена естественно на такие научные дисциплины как русская история и история российской словесности, в большей степени подходившие для решения этой проблемы. Соответствующая интерпретация исторического прошлого российского государства, культурных традиций русского народа способствовала наибольшему раскрытию основных положений государственной идеологии, их научно обоснованному подтверждению. Не зря генезис доктрины многие исследователи относят, прежде всего, к политической концепции официального историографа Н.М. Карамзина, которая была выражена не только в его записке «О древней и новой России», но и в «Истории государства Российского», и стала, в свою очередь, аксиологическим основанием формирующейся в николаевское царствование политической концепции власти. Известно также, что в процессе нравственного и политического воспитания общества преподаванию истории Уваров отводил исключительную роль, считая это делом государственным². Таким образом, можно сказать, что история в русском общественно-политическом дискурсе второй четверти XIX в. принимала непосредственное участие в репрезентации основных положений государственной идеологии.

В то же время, особое место в процессе пропаганды и реализации государственной идеологии занимало и ее отражение в искусстве. В стремлении поднять патриотический дух, желании обратиться к национальной культуре, правительство старалось поддерживать создание произведений, наполненных национальной гордостью, а также преданностью православной вере и престолу. Как правильно заметила Л.Н. Киселева: «Чтобы стать фактом национального сознания, провозглашенная концепция нуждалась в поддержке искусства – в авторитетных художественных произведениях, которые явились бы воплощением заданного комплекса идеологом»¹. Произведения искусства, транслируя основные положения идеологии, помещали их в создаваемые художественные образы. Тем самым они действовали в гораздо большей степени, чем научные и публицистические выступления, на эмоциональном и сакральном уровне их воздействия и восприятия. При этом часто в художественных произведениях использовалась опять же историческая тематика. Не случайно, по мнению многих исследователей 1830-е годы являлись, в частности, и периодом расцвета исторического романа в России. Связано это конечно не только с проблемой идеологического творчества, но и тем всеобщим интересом к истории России, который проявился во второй четверти XIX века. Тем не менее, интерпретация исторического прошлого в ее художественном воплощении способствовала развитию национальной идеи, которая, однако, в рамках официальной доктрины была тесно связана с православием и самодержавием.

В истории России выделялись, как правило, отдельные сюжеты, которые становились идеологически наиболее значимыми. Так, например, благодаря в основном работам М.П. Погодина, особое значение в этом плане приобретало положение об образовании Древнерусского государства. Идея призвания варягов являлась для идеологов николаевского царствования концептуальной основой образования на Руси государственной власти, и объективные причины и условия этого процесса во многом определяли для них дальнейшее складывание системы взаимоотношений этой власти и общества. В свою очередь эпоха реформ Петра I, открывшая русскому народу доступ к главным достижениям западноевропейской цивилизации, становилась в идеологической концепции основным историческим аргументом, определяющим правительство как главного интеллектуального руководителя страны.

Более удачными, в плане официальной пропаганды, становились события Смутного времени. Именно на разработке этого сюжета в николаевскую эпоху, я хотел бы остановиться подробнее. События, произошедшие в начале XVII века, привлекли внимание официальных идеологов и их сотрудников в царствование Николая I не впервые. Еще в первой четверти XIX в. этот сюжет активно использовался в официальной пропаганде в период борьбы с Наполеоном и в Отечественной войне 1812 г. По мнению А.Л. Зорина именно в 1806-07 гг. «был создан исторический канон восприятия событий двухсотлетней давности. Освобождение России от поляков и воцарение династии Романовых начинают восприниматься как ключевое событие народной истории»¹.

В 1830-е гг. освещение этого сюжета в научных трудах и художественных произведениях позволяло определить официальную идеологию как национально-государственную идею. В историографии того периода события Смутного времени должны были подчеркивать именно преданность русского народа царской династии и основам российской государственности. Сенатор Д. Бутурлин в своем многотомном труде «История Смутного времени в России в начале XVII века», первый том которого был опубликован в 1839 г., отмечал, что «русский народ, двадцать четыре года сряду безропотно покоряющийся всем неистовствам царя Иоанна Васильевича Грозного, вдруг сам разрывает все узы законной подчиненности, и с неимоверным остервенением вдается в ужасы самовольства и безначалия»². По мнению Бутурлина лишь законная царская власть, в руках какого бы грозного царя она не находилась, способна обеспечить России спокойствие и стабильность. «Неистовства» Ивана Грозного кажутся при этом гораздо меньшим злом, чем попытка русских людей порвать «узы законной подчиненности». К тому же это должно было противоречить самой природе русских людей, что, по словам автора «влечет Россию к конечному разрушению ее самобытности». Русский народ в трактовке Бутурлина сам осознает совершенное им зло и в стремлении вернуть политические и духовные основы Российского царства «уничтожает вероломные замыслы внешних врагов и внутренних крамольников»³. С избранием нового царя из династии Романовых, обновляются основы российской государственности, и Россия вновь находит успокоение.

Большей идеализации подверг события Смутного времени Н.В. Устрялов, которого по праву можно считать официальным историком николаевского царствования. Одновременно с этим в устряловской трактовке этого сюжета в большей степени просматривается и идеологический подтекст. Историк отмечает, что кризис, разразившийся в России в начале XVII века – обычное явление для многих европейских государств в период смены царствующих династий. В тоже время внутренний перелом, происходивший в России, имел и ряд своих особенностей, которые были обусловлены особым характером русского народа. Устрялов акцентировал внимание на том, что в России того времени не было ни кровавой борьбы за веру, ни политического раскола, наблюдаемых в других государствах. Не видел Устрялов, в отличие от Бутурлина, и порыва народного своеволия. Для историка события Смутного времени – это прежде всего «красноречивое выражение двух главных страстей Русского народа − беспредельной любви к царскому дому и ненависти к иноземному владычеству»¹.

Характеризуя в целом общество допетровского времени, Устрялов отмечал, что, несмотря на проявляющиеся грубости нравов и обычаев, «предки наши умели служить своим государям, любили пламенно свою веру, отечество, свои уставы»². Одним из наиболее ярких выражений этих качеств, по его мнению, как раз и явились события Смутного времени, когда «покидая Бориса и Василия, все сословия стекались под знамена Разстриги и Тушинского вора с одною мыслию спасти Царскую отрасль»³.

Особое развитие этот сюжет получил в 1830-е гг., однако, не в исторической науке, а в литературе и драматургии. В 1829 г. появляется первый русский исторический роман – «Юрий Милославский или русские в 1612 г.» М.Н. Загоскина. Роман имел большой успех, о чем говорит даже тот факт, что только в николаевское царствование он переиздавался семь раз. Произведение Загоскина, принесшее ему громкую славу, получило благоприятные отзывы не только от самого Николая I, но также и от многих писателей, журналистов и общественных деятелей того времени. Пожалуй, один из немногих критических отзывов был сделан в «Северной пчеле»⁴. Однако здесь следует говорить скорее не об объективной оценке романа, а попытке дискредитировать произведение в глазах общественности. Связано это главным образом с личными интересами Ф. В. Булгарина, который в это время готовил свой роман «Дмитрий Самозванец» и естественно боялся конкуренции со стороны Загоскина.

Роман «Юрий Милославский», по выражению М.А. Дмитриева, «удивил всех»⁵. Он действительно произвел на читающую публику большое впечатление. Им восхищался В.А. Жуковский, который советовал Загоскину написать в подобном духе роман о Сусанине⁶. Ф.Н. Фортунатов вспоминал, что в «Юрии Милославском» его самого и студенческих товарищей привлекало ярко выраженное патриотическое направление⁷. В апреле 1830 г. один из современников писал С.П. Шевыреву в Италию, что «в этом романе столько Русского, родного, оригинального, что невольно привязываешься к нему как к другу»⁸. Наконец, сам Шевырев в 1842 г., оценивая современное состояние русской литературы, заметил, что «Загоскин в своем «Юрии Милославском», представил образец народного слога: разговор, подслушанный им на улицах и в селах из уст Русского мужика, отзывался всею силою Русского характера и содействовал много тому народному направлению, которое позднее оказалось у нас на языке»¹.

Роман Загоскина появился на свет на несколько лет раньше, чем С.С. Уваров сформулировал свою триаду, однако в исследовательской литературе он часто воспринимается как художественное произведение, в котором нашли отражение основные положения официальной доктрины². Общее направление сформулированной в 30-х гг. Уваровым доктрины было обозначено в правительственных кругах еще во второй половине 20-х гг., и уже тогда наметившиеся тенденции, еще не оформившись в стройную и лаконично изложенную концепцию, находили отклик в литературе. При всех параллелях, которые можно провести между «Юрием Милославским» и популярными в то время историческими романами Вальтера Скотта, многие современники отмечали именно ярко выраженный русский характер этого произведения. Идея народности действительно нашла свое воплощение в романе, однако она тесно переплетена с другим элементом национальной идеи, более важным в ее официальной версии.

Главный герой романа молодой русский дворянин Юрий Милославский, присягнув на верность польскому королевичу Владиславу, в душе, однако, остается истинным русским патриотом. Тем не менее, честь дворянина не позволяет ему нарушить данную присягу и бороться за независимость своего отечества и возрождение природно-русской царской династии. Испытываемые на протяжении всего романа душевные муки наиболее ярко характеризуют позицию, занимаемую героем. Милославский готов пожертвовать своим личным счастьем, отказавшись от любимой женщины и посвятив себя служению Богу, дабы искупить свою вину перед отечеством. В конце концов, он находит выход из положения и, вступив в народное ополчение, принимает участие в сражении за Москву. История, связанная с Милославским и другими героями романа, в наибольшей степени должна была демонстрировать проявление народного духа, русского народного характера в период кризиса исторического развития России, как самостоятельного государства. Тема эта очень тесно связана у Загоскина с идеей православия. Именно священник снимает с Милославского данные им Владиславу обязательства и благословляет его на борьбу против иноземных захватчиков. Можно согласится с А.Ю. Сорочан, что «православие как высшее проявление национального духа выражается не только в декларациях Минина, но и в судьбах персонажей – в праведной клятве Юрия, от которой можно разрешится только во имя праведного же дела (и новой жизни), и освобождающей от грехов предсмертной исповеди Шалонского (В романе Загоскина Кручина-Шалонский, русский боярин-предатель. – С.У.), когда очищение равноценно возвращению к национальному началу»³.

Вслед за романом Загоскина, буквально через полгода после его выхода, Ф.В. Булгарин наконец издает своего «Дмитрия Самозванца». В романе также одно из центральных мест занимает идея приверженности русского народа царской власти. При этом царь является главой большой семьи (отцом народа) и, одновременно с этим, олицетворением России в целом как государственного образования. Российское государство и царская власть, таким образом, становятся понятиями нераздельными, а самодержавие единственным гарантом стабильного и спокойного развития России. «Ты – Россия, государь! – говорит князь Шуйский Борису Годунову в романе, – что значит семья без отца? Без пастыря овцы не стадо»¹. Такая постановка вопроса делала по сути невозможным любое выступление против самодержавной власти в России, что означало бы выступление против русского народа и России в целом. Как раз в привязанности русского народа к «царскому племени» Булгарин видит также главную причину успеха Лжедмитрия².

После восстания в Царстве Польском в 1830 г. разработка темы Смутного времени становится наиболее актуальной. Этот сюжет становится одним из главных в драматургии 30-х гг. В 1831 г. Пушкину позволили опубликовать «Бориса Годунова». По мнению В.Э. Вацуро разрешение к печати этой драмы было как раз «следствием той неожиданной актуальности, которую дали ей события 1830 г.»³. В 1835 г. на свет появляется драматическая разработка М.П. Погодина «История в лицах о Димитрии Самозванце», сквозь которую опять же проходит идея о глубокой преданности русского народа идее царской власти.

Более отчетливо формула «православия, самодержавия, народности» проявилась в драме Н. В. Кукольника «Рука Всевышнего Отечество спасла», вышедшей в 1834 г., которую В.Э. Вацуро назвал «эталоном официальной исторической драмы»⁴. В отличие от романа Загоскина у Кукольника центральными героями являются реальные исторические персонажи. В качестве сюжета автор опять же выбрал события Смутного времени, а точнее конца 1612 – начала 1613 гг., связанные с походом на Москву народного ополчения Минина и Пожарского, а также с избранием на царство Михаила Романова на Земском соборе 1613 г. Не углубляясь в истинный замысел Кукольника в процессе работы над произведением, можно с уверенностью сказать, что драма «Рука Всевышнего Отечество спасла» явилась в конечном итоге прямой трансляцией основных положений, заложенных в официальной идеологической доктрине. Во многом этот факт повлиял на то, что представление ее на сцене произвело благоприятное впечатление на Николая I и его окружение. При этом все идеологически значимые места, раскрывающие значение для России тех или иных элементов доктрины, достаточно откровенны и с пафосом представлены в пьесе.

Религиозная составляющая идеологии выводится автором драмы на передний план, что видно уже из названия. Российское государство не воспринимается героями драмы иначе как «Святая Русь». В конце концов, религиозность у Кукольника тесно переплетается с патриотизмом. Святость Руси, ее избранность, а также сохранение этого понятия в народном сознании являются главным залогом существования России и ее дальнейшего процветания:
<...> - Она прекрасна!

Щедротами Небесного Отца,

Она взойдет на высшие ступени!

Орел ее, под крылия свои,

Пол-света примет, но… уж нас не будет!

Погибли б мы до тла, когда бы Русь

Избранным Царством не была Господним!¹
Особое место занимает в пьесе и идея самодержавия, которая представлена Кукольником в нескольких аспектах, наиболее полно демонстрирующих ее значение как для дальнейшего существования и развития российской государственности, так и для русского народа. Так князь Пожарский в своей речи на Земском соборе выделяет религиозный аспект самодержавной власти, подтверждающий представление о царе как помазаннике Божием и соответственно идею Божественного права:
Царь на земле Господний представитель!

Он мудростью небесною исполнен,

Он крепостью небесной препоясан! (С. 94)
Второй момент, который выделяет автор, – это мысль о необходимости для России именно русского царя, ориентированного, прежде всего, на национальный, самобытный характер русского народа:
И можно ли, чтоб чуждый иноверец,

Священную Царей приемля шапку,

В душе своей все чувства заглушил,

Которые его влекут за море! (Там же)

На фоне создаваемой репутации Николая I как главного хранителя русской народности, возвращающего страну к русским национальным началам, такая постановка вопроса была весьма актуальна. Наконец, с этой идеей тесно переплетается мысль о необходимости для России иметь царя по рождению. Указание в пьесе на династический принцип царской власти, предположительно, подчеркивает преемственность царской династии Романовых (в данном случае ее родоначальника Михаила Романова) от Рюриковичей:

В литературе и драматургии 30-х гг. художественная интерпретация этих событий вырабатывала по сути национальный (приобретающий официальный характер) миф возрождения российской государственности. Несущей основой этого мифа становилась идея о связующей нити между русским народом и царем, выражающейся в глубокой преданности и любви русских людей всех сословий к своему самодержцу. При этом активно культивировалась в общественном сознании не только идея о всеобщем единении всех сословий в защиту отечества и престола, но также особо подчеркивалась и личная преданность и готовность к самопожертвованию отдельных представителей как высших, так и низших сословий. Апогеем этой демонстрации можно назвать сюжет, связанный с гибелью Ивана Сусанина, положенный в основу оперы М.И. Глинки «Жизнь за царя».

Однако в николаевское царствование события Смутного времени все чаще стали связываться с еще одним важным историческим периодом − Отечественной войной 1812 г.² Часто именно историческая параллель, проводимая между этими двумя событиями, подчеркивала идеологическую направленность их трактовок в литературе. В 30-х гг. именно события Смутного времени и войны 1812 г. приобретают ведущую роль в демонстрации официальной версии национальной идеи. В 1831 г. вышел второй роман Загоскина «Рославлев или русские в 1812 г.». Преемственность между двумя романами прослеживается уже из их названий, однако сам Загоскин лишний раз подчеркнул ее в предисловии к «Рославлеву»: «Предполагая сочинить эти два романа, я имел в виду описать русских в две достопамятные исторические эпохи, сходные меж собою, но разделенные двумя столетиями; я желал доказать, что хотя наружные формы и физиономия русской нации совершенно изменились, но не изменились вместе с ними: наша непоколебимая верность к престолу, привязанность к вере предков и любовь к родимой стороне»³.

Будучи намного слабее в литературном плане, второй роман Загоскина явился, таким образом, прямым продолжением «Юрия Милославского» в своей идейной направленности. Отмечая преемственность между двумя романами, их автор выделял те ее главные моменты, которые заняли центральное место в официальных установках, декларируемых позже Уваровым. Проведя между ними параллель, Загоскин тем самым подчеркнул идеологическую значимость обоих произведений.