РУКОВОДСТВО НЕМЕЦКОЙ АВТОНОМИЕЙ НА ВОЛГЕ В 1918-1920 гг

Известно, что к 1917 г. среди немецкого населения Поволжья произошло определенное социальное расслоение. В колониях имелся небольшой слой малоземельного крестьянства и батраков, в городах, особенно в Саратове, – неквалифицированные рабочие. Они, как правило, не пользовались авторитетом у своих земляков и до февраля 1917 г. не представляли собой какую-либо самостоятельную силу. Однако после Февральской революции этих людей стали усиленно «пробуждать», формируя у них «классовое сознание» и внушая им свою высокую социальную значимость в новых революционных условиях. Этим занимался Союз немцев-социалистов Поволжья. Ему помогали левацкие группы военнопленных, особенно австрийцев и венгров, которых в Саратове и окрестных немецких колониях было немало¹.

Кроме того, леворадикальные идеи активно пропагандировали возвращавшиеся с фронта немцы-солдаты, попавшие под влияние большевистских агитаторов.

С победой большевиков в губернских и уездных центрах Поволжья новая власть стала распространять свое влияние и в глубинку, пытаясь найти себе поддержку в крестьянских массах. Для этого ей нужны были свои сторонники. Уже отмечалось, что зимой и весной 1917-1918 гг. было создано большое число различных военизированных формирований (красногвардейских, красноармейских и т. п.), которые, применяя насилие, утверждали на местах новую власть. В эти «добровольческие» отряды шло немало немцев, находившихся на низшей ступени социальной лестницы. В архивных фондах сохранилась автобиография некоего Андрея Шифмана 1901 г. рождения, батрака из Варенбурга, который осенью 1917 г. (то есть 16-ти лет отроду) вступил добровольцем в один из красногвардейских отрядов, реквизировавший в колониях продовольствие и другое имущество для нужд новой власти¹.

С образованием в апреле 1918 г. Поволжского комиссариата по немецким делам рекрутирование элементов с социального дна во вновь образовывавшиеся органы власти приняло активный и организованный характер. Они насаждались прежде всего в местные и уездные Советы, их военизированные отряды и карательные органы.

На этой почве внутри Поволжского комиссариата имелись определенные разногласия. Прибывшие из Москвы «интеранционалисты» Э. Рейтер и К. Петин, исповедуя крайне левые взгляды, видели в умеренных местных социалистах Г. Клингере, А. Эмихе, А. Мооре и др. конкурентов и потому пытались создать им некий противовес на уровне уездов и непосредственно в колониях, для чего активно привлекали в органы власти и управления как левацки настроенных военнопленных, так и местные «низы». Умеренные возражали им, считая, что руководящие посты в уездах и на местах должны занимать люди «проверенные» - старые партийцы, имеющие опыт дореволюционной работы. Естественно, что речь шла о социалистах-интеллигентах. Однако, опираясь на поддержку центра и Саратовских большевиков, Э. Рейтер смог частично сломить сопротивление «умеренных»².

Так, например, в двух уездных комиссариатах из трех места между «старыми» и «новыми» кадрами распределились примерно равномерно. В Голом-Карамыше (Бальцере) наряду со «стариками» А. Шнейдером, Г. Вуккертом, появились «молодые» Г. Шауфлер, В. Деккерт, В Ровном (Зельмане) местного уездного комиссара А. Эмиха, А. Рейхерта, И. Шваба «подпирали» А. Вельш, П. Чагин и др. Исключением стал Екатериненштадт, где «молодые» во главе с А. Дотцем, ставшим уездным комиссаром, захватили все более или менее ответственные посты. Это – Э. Вормсбехер, И. Цицер, Д. Бартельс, А. Глейм и др., оттеснившие на задний план Ф. Ледерера И. Шенфельда, Ф. Маттерна ³.

Сложная обстановка развернувшейся Гражданской войны, военные и другие мобилизации, изъятие многих функционеров центром с целью отправки их для работы в Германию приводили к частым перемещениям кадров. В этих условиях молодые радикалы вследствие своей высокой активности, жесткости и агрессивному напору постепенно расширяли свое влияние, продвигаясь не только в уездном масштабе, но и все больше и больше занимая должности областного ранга.

16-18 февраля 1919 г. состоялась 1-я областная конференция РКП(б). Как видно из ее протокола, на ней уже безраздельно господствовали левые, достаточно лишь рассмотреть порядок дня ее работы: 1) доклад о внутренней и международной обстановке (П. Чагин); 2) доклад о деятельности саратовской группы коммунистов (Б. Клауш); 3) организационный вопрос (Г. Шульц); 4) тактика партии в колониях (Г. Шауфлер); 5)Красная Армия (А. Эбенгольц); 6) агитационный вопрос (А. Эмих); 7) партийная пресса (Ф. Нонненбрух); 8) организация женщин (М. Якобсон); 9) организация молодежи (А. Штейнман); 10) разное¹.

Из перечисленных выше деятелей Б. Клауш, Г. Шульц, А. Эбенгольц, Ф. Нонненбрух были военнопленными-«интернационалистами» и полностью поддерживали Э. Рейтера. П. Чагин, Г. Шауфлер, Мария Якобсон и А. Штейнман являлись радикальными функционерами «второй волны» и лишь один А. Эмих представлял «старую гвардию» поволжских социалистов. Естественно, что и решения конференции отличались своим радикализмом. В них очень много внимания было уделено задачам революционной борьбы и укрепления большевистской власти в колониях и практически ничего не говорилось о коренных, жизненных интересах немецкого населения Поволжья².

На конференции председателем президиума областного комитета РКП(б) был избран П. Чагин – фигура весьма странная, заслуживающая особого внимания и изучения, однако сделать это весьма трудно из-за скудности имеющихся данных. Сохранившиеся фрагментарные архивные данные говорят нам о том, что в 1917 – первой половине 1918 гг. он под фамилией Болдовкин жил в Москве и был одним из функционеров Замоскворецкого Совета, секретарем Замоскворецкого райкома РКП(б). В июне 1918 г., никого не уведомив, тайно исчез из Москвы и в июле появился в Екатериненштадте под фамилией Чагин. Все это очень напоминает заметание следов после совершения какого-либо неблаговидного поступка или преступления. Наше предположение подтверждает тот факт, что Болдовкина разыскивал не только Замоскворецкий Совет, но и Московский революционный трибунал³.

Возникает еще один вопрос: почему П. Болдовкин-Чагин оказался именно в немецкой области и сразу же активно стал заниматься подготовкой создания партии немцев-коммунистов под руководством Э. Рейтера? В этом нам и представляется разгадка. Тот факт, что П. Болдовкин-Чагин сразу же попал под «крыло» Э. Рейтера и тот начал активно продвигать его по партийной лестнице, доверяя работу по формированию областной коммунистической парторганизации, говорит об их более раннем достаточно тесном знакомстве в Москве. По крайней мере до своего появления в Поволжье Э. Рейтер, проживая в Москве, как и другие интернационалисты, состоял на учете в Замоскворецком райкоме РКП(б), что делает наше предположение еще более реалистичным и вполне обоснованным⁴.

Не может не вызвать изумления факт избрания П. Болдовкина-Чагина – человека среди областной коммунистической элиты практически неизвестного – на высший партийный пост в области – пост председателя президиума областного комитета РКП(б). Из протоколов конференции и первого заседания областного партийного комитета видно, что кандидатуру П. Чагина на пост председателя президиума предложил Э. Рейтер¹. Очевидно, сам он по тому времени не мог совмещать две должности – партийного руководителя и председателя исполкома. Потому-то на высший партийный пост области немцев Поволжья и протащил своего человека.

Разыскивавшие П. Болдовкина московские учреждения обнаружили его в Екатериненштадте в марте 1919 г. В ответ на их требования арестовать Болдовкина и доставить его в Москву для предания суду, москвичам был дан ответ, что «Петр Болдовкин (Чагин) сейчас чрезвычайно занят… считающийся Вами скрывшимся Болдовкин девять месяцев активно, честно, стойко работает [в] коммунистической партии немецких колоний. Предлагаем заочную ликвидацию дела…»²

По всей видимости, так и было сделано, поскольку П. Чагин, как ни в чем не бывало, продолжал свою работу на посту председателя президиума обкома РКП(б) Области немцев Поволжья вплоть до конца 1920 г. и сыграл достаточно зловещую роль в дальнейшем развитии политических событий в немецкой автономии. О крайнем радикализме взглядов этого человека говорит хотя бы следующий фрагмент его выступления на 2-й областной конференции РКП(б) в сентябре 1919 г.: «… несмотря ни на что, по горам мертвых тел, через кровь, слезы и мучения, по горам дымящихся развалин мы идем к новому миру трудового братства»³.

По распоряжению исполкома незадолго до того созданного Коминтерна, почти все бывшие военнопленные-коммунисты («интернационалисты») в мае-апреле 1919 г. покинули Область немцев Поволжья и выехали через Москву в Германию для проведения там «революционной работы»⁴. Среди них оказались Э. Рейтер, председатель исполкома, К. Петин, его заместитель, А. Эбенгольц, военный комиссар немецкой области, Ф. Нонненбрух, главный редактор газеты «Нахрихтен» («Известия»), Б. Клауш, председатель областной ЧК и др. В результате в областном руководстве образовался ряд вакансий, которые, в основном, заняли радикалы. Таким путем на должность военного комиссара области попал Г. Шауфлер, его заместителем стал А. Глейм. На должность руководителя областной ЧК был выдвинут А. Дотц.

Вместе с тем, следует отметить, что председателем облисполкома после Э. Рейтера стал сторонник умеренных А. Рейхерт. Этот человек и по возрасту и по своим революционным заслугам настолько заметно выделялся среди остальных, что проигнорировать этот факт было просто невозможно.

С начала 1919 г. в Области немцев Поволжья, как и в других зерновых районах страны, оставшихся в руках большевистской власти, началось осуществление продразверстки, которая с каждым месяцем ужесточалась, совершенно не учитывая возможности немецкого крестьянства¹. Распоряжения об отправке продовольствия из области поступали от самых высших руководителей Советской России. В частности, руководство немецкой области неоднократно получало телеграммы председателя Совнаркома РСФСР В. Ленина и наркома продовольствия А. Цюрупы с требованием направить в центр конкретное, очень большое количество продовольствия. Для выколачивания продовольствия в область приезжали лично председатель ВЦИК М. Калинин, секретарь РКП(б) В. Молотов и др. В указаниях центра предписывалось проведение жесточайших репрессий против тех, кто не выполнял нормы разверстки и пытался сопротивляться произволу властей. Продовольственная кампания в области стала тем камнем преткновения, который окончательно разделил левых и умеренных на непримиримых противников.

Левые (П. Чагин, А. Дотц, Г. Шауфлер, В. Вегнер и др.), которые к лету 1919 г. обрели в исполкоме большинство, требовали неукоснительного, любой ценой выполнения нарядов на поставку продовольствия, приходивших из центра. При этом они настаивали на применение к крестьянам, как к «контрреволюционному» и «несознательному» элементу, самых суровых мер насилия. Умеренные, среди них и областной продовольственный комиссар А. Шнейдер, доказывали невозможность выполнения нарядов, поступавших из центра. Они также обращали внимание на несправедливый характер норм продразверстки по отношению к немецким крестьянам.

В июне 1919 г. левым при поддержке центра решением облисполкома удалось заменить продкомиссара и его заместителя, а позднее и весь аппарат Чрезвычайной областной продовольственной комиссии, поставив туда своих людей. Новым облпродкомиссаром стал сторонник левых В. Каль².

В августе 1919 г. решением Совета труда и обороны РСФСР продовольственным органам на местах были предоставлены чрезвычайные полномочия, они выходили из-под контроля местных советов. Всем учреждениям, организациям и отдельным лицам вмешиваться в продовольственную политику и в дела Наркомата продовольствия категорически воспрещалось³. С принятием данного решения местные продорганы получили полную свободу действий по отношению к крестьянам. Произвол и насилие в селах резко усилились.

Умеренные пытались противостоять авантюристическому курсу радикалов. А. Рейхерт, В. Штромбергер, Г. Кениг, А. Эмих и др. предупреждали, что выполнение любой ценой непо­сильного наряда за счет изъятия у крестьян буквально всего зерна может привести к срыву грядущей посевной кампании и голоду в немецкой области. Кроме того, проводящаяся политика близорука. Она отталкивает от коммунистов и советской власти крестьян, составляющих подавляющее большинство населения области.

Однако все эти разумные предложения не были приняты во внимание. П. Чагин, А. Дотц, Г. Шауфлер обвиняли умеренных «в защите кулацких элементов», «гнилом либерализме» и, опираясь на послушное им большинство, продолжали свою политику.

Чем больше усложнялась ситуация в деревне, тем глубже становились разногласия в руководстве. Произошел фактический раскол, который парализовал деятельность центральных органов Области немцев Поволжья. В этих условиях радикалы, собрав совещание своих сторонников и назвав его совещанием «активных работников Трудкоммуны», приняли решение арестовать своих оппонентов в исполкоме и других областных учреждениях. Наиболее рьяно за арест и предание суду ревтрибунала своих коллег по исполкому высказывались А. Дотц и Г. Шауфлер, известные своей параноидальной жестокостью и непримиримостью к каким-либо компромиссам.

Учитывая, что среди умеренных находился председатель облисполкома, а также ряд других ответственных работников, занимавших должности, по крайней мере, не ниже тех, что занимали радикалы, спланированная радикалами акция явилась ничем иным как политическим переворотом. Левые прекрасно понимали это. Поэтому, чтобы быть «чистыми» перед центром и избежать возможного наказания за самоуправство, они заручились поддержкой представителя Наркомата продовольствия в области немцев Поволжья – некоего В. Долженко.

21 февраля 1920 г. областная ЧК, которую, как уже отмечалось, возглавлял А. Дотц, арестовала А. Рейхерта, А. Эмиха, Г. Кенига, В. Штромбергера и др. Всем им было предъявлено обвинение в срыве продовольственной работы и «защите кулацких интересов»¹.

ЦК РКП(б) одобрил действия радикалов, приняв по этому поводу специальное заключение, где расценил позицию бывших умеренных членов облисполкома как «прокулацкую». А. Рейхерт, А. Эмих, Г. Кениг, В. Штромбергер и др. были приговорены к тюремному заключению².

Освободившиеся таким образом высокие вакансии в исполкоме Области немцев Поволжья были поделены между радикалами. Новым председателем облисполкома стал А. Дотц. Вся дальнейшая политика радикалов, устранивших оппозицию, свелась к беспредельному грабежу крестьян в пользу государства и вела немецкую область прямой дорогой к страшному голоду и всеобщему крестьянскому восстанию 1921 г.

Как известно, революционные события 1917 г. и Гражданская война стали отправными точками для начавшейся массовой эмиграции из России. В 1920-годы начинает формироваться так называемое Русское Зарубежье, состоявшее в основном из людей, не принявших большевистский режим или спасавшихся от его репрессий. Многие из «изгнанников» рассматривали свое состояние как временное явление. Они надеялись на скорое возращение в Россию, где смогли бы вновь включиться в общественную, политическую и культурную жизнь. Но вышло иначе.

Чтобы выжить и противостоять ассимиляции русская эмиграция была вынуждена как-то организовываться. Стали создаваться различные объединения. В трудных условиях оказалась эмигрантская студенческая молодежь. Для решения материальных, юридических и духовных проблем, везде, где находилось достаточное количество русских беженцев, стали возникать студенческие союзы. Первый такой союз появился в Чехословакии в 1919 году, позднее - в Германии, Франции, США, Польше, Харбине, Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев и др¹.

С увеличением численности студентов среди эмигрантов из России, острее становились вопросы по решению их проблем. Так появилась необходимость в создании центрального органа, который бы защищал правовые и экономические интересы всех русских студентов-эмигрантов и представлял бы их в международном студенческом движении. Таким заведением стало Объединение русских эмигрантских студенческих организаций (ОРЭСО) расквартированное в Праге.

В разное время в ОРЭСО входило до 54 организаций из 17 стран². В 1924 году в ОРЭСО вошел и Русский Национальный студенческий Союз г. Мюнхена, в организации и работе которого активно участвовал граф Федор Александрович Медем.

Он родился 25 июля (7 августа) 1902 года в имении Александрия Хвалынского уезда Саратовской губернии в семье графа Александра Оттоновича Медема и Марии Федоровны (урожденной Чертковой). 6 августа ребенка крестили в Богоявленском храме соседнего села Черный Затон³. Детство Феди проходило в основном в усадьбе родителей. Иногда вместе с ними он выезжал в Москву, на отдых в Крым или за границу.

В 1912 году Федор был определен на учебу в престижную пятую московскую (Медведниковскую) гимназию. Его товарищами были Константин Трубецкой, Владимир Голицын, Иван Толстой, Николай Лермонтов и др⁴.

После Февральской революции Федор оказался дома – в Александрии, а после Октябрьской – переехал вместе с родными в Хвалынск, где продолжил обучение в местной мужской гимназии. Несмотря на разный уровень гимназий, хвалынская запомнилась Федору, главным образом, царившей там в то время «анархией, переходящей в хулиганство», исходившей от революционно настроенных гимназистов, в основном выходцев из буржуазии¹.

Советская власть в Хвалынске установилась лишь в январе 1918 года. Однако в ночь с 14 на 15 июля 1918 года город был занят чехословацким корпусом². Но через два месяца «белочехи» оставили Хвалынск осаждаемый красноармейцам. Вместе с ними сначала в Сызрань, затем Самару, а дальше в Омск бежал и 16-летний Федор. Там он встретил родственников Лопухиных, которые взяли его под свою опеку, там же он посещал гимназию.

В феврале 1920 года Федор перебрался в Харбин, где осенью выдержал экзамен на аттестат зрелости. В феврале 1921 года, сопровождая родственницу Лопухиных Е. П. Писареву, он прибыл в Париж, где в течение нескольких недель жил у её друга − бывшего председателя Временного правительства России Г.Е. Львова³. В Париже Ф.А. Медем связался с родственниками в Германии и ожидал подходящую возможность перебраться к ним. Дедушка Федора − граф Оттон Людвигович Медем бывший Новгородский губернатор, сенатор, член Государственного Совета и дядя Дмитрий, эмигрировали из Петрограда еще в 1917 году. Их приютила на своей Мюнхенской квартире родная сестра О.Л. Медема – Анна Брей. В Мюнхене Оттон Людвигович зарабатывал переводами и уроками русского и французского языков. Он также помогал русским молодым людям, желавшим поступить в высшее учебное заведение, письменно свидетельствуя, что они закончили в России курс гимназии. Ему как бывшему государственному сановнику доверяли и с его справкой зачисляли в студенты⁴.

В марте 1921 года Федору от деда пришли долгожданные новости: «Любезный друг Федор! Вследствие усердных ходатайств моей сестры и её личных хождений к начальствам, Тебе разрешено, наконец, проживать в Мюнхене без срока, как “Deutch Balte”⁵» Далее Оттон Людвигович продолжал: «Здесь опасаются наплыва русских из-за большевизма и его пропаганды. Поэтому советую Тебе при предъявлении русского паспорта сказать, что Ты Deutch Balt, т.е. русский подданный из прибалтийских губерний и едешь к деду и его сестре в Мюнхен, где у неё собственный дом». Считаться «Deutch Balte», эмигрантам из России в Германии имело большое значение, т.к. облегчало получение вида на жительство и продовольственных карточек.

Далее в письме сообщалось о возможности Федора поступить без экзаменов в университет⁶.

Переживая за судьбу России, Оттон Людвигович до конца своих дней сохранил её подданство и даже состоял членом Баварского русского монархического объединения. В общественное движение эмигрантов включился и его внук Федор, переехавший к деду в марте. В апреле 1921 года он поступил учиться на сельскохозяйственный факультет мюнхенского Политехникума, где вскоре влился в национальное студенческое движение.

В январе 1924 года в Мюнхене при непосредственном участии Ф.А. Медема был организован Национальный студенческий Союз, объединивший всего 20 человек. Войдя в состав Правления новообразованного союза, Федер занял в нем должность секретаря.

Сохранившиеся документы свидетельствуют об активном участии графа Медема в Мюнхенской организации – обязывала занимаемая им должность.

Например, именно ему, как секретарю, правление поручило «снестись» с Центральными студенческими организациями и специально с ОРЭСО на предмет вступления Союза в общее Студенческое объединение.

Уже 5 февраля, не зная адреса ОРЭСО и не будучи знакомым ни с одним из его руководителей, Федор, окольными путями, через Берлинских знакомых написал и отправил первое письмо начальнику Информационного отдела ОРЭСО В. И. Власьеву. В нем он сделал следующий запрос: «Буду Вам очень признателен, если Вы не откажетесь сообщить мне для Правления здешнего Союза:

Конструкцию Общего Студенческого Объединения;

Условия вступления в него;

Адрес ОРЭСО;

Какие имеются возможности в смысле оказания помощи нуждающимся студентам;

В чем состояла до сих пор деятельность ОРЭСО и каковы планы на будущее время. По получении ответа от Вас сообщу Вам более подробные сведения о вновь возникшем союзе и о положении Русского студенчества в Мюнхене…»¹.

14 февраля начальником информационного отдела ОРЭСО был отправлен ответ в Мюнхен, содержащий в себе письмо, а так же Труды II Съезда Русского эмигрантского Студенчества и Информационные Бюллетени ОРЭСО, в которых были сведения о структуре и деятельности организации, а так же об условиях вступления в нее.

Дополнительным пунктом в письме был выделен вопрос о деятельности объединения: «Правление ОРЭСО оказывало и оказывает помощь студенческим организациям деньгами (организациям, находящимся в неблагоприятных условиях), высылкою учебников, возбуждением ходатайств перед правительствами и общественными организациями об облегчении правового академического и материального положения русских студентов – эмигрантов в соответствующих странах.

Хлопочет о принятии на стипендии русских студентов в тех странах, где стипендии установлены Правительством. Сейчас Правление ОРЭСО хлопочет пред Правительством Чехо-Словакии о принятии на стипендии для 150 студентов, прибывших без виз в Прагу. Какие возможности кроются в будущем, в смысле помощи нуждающимся студентам трудно сказать. У нас есть надежда на благополучный результат поездки проф. Ломшакова в Америку, где, возможно, будут собраны деньги для установления стипендии для русск.студ. – эмигрантов в Европе, сейчас трудно определить результаты хлопот в этом направлении…».

В конце письма В. И. Власьев просил информировать Правление ОРЭСО о жизни и деятельности Мюнхенской организации¹.

Более месяца из Мюнхена не было новостей, и 24 марта Власьев написал Медему, чтобы тот не отказал «в любезности сообщить» о получении письма с пакетом документов и разъяснениями².

«Мюнхенское молчание», скорее всего, было связано с редактированием устава объединения. Дело в том, что все организации, желающие войти в ОРЭСО, были обязаны принять так называемый «нормальный устав», выработанный пражской конференцией. Непринятие «нормального устава» срывало любые переговоры о членстве в организации, поэтому практически все уставы студенческих организаций одинаковы – различия лишь в деталях³. С редакцией Мюнхенского устава действительно были некоторые трудности, например, в некоторых пунктах, слова производные от «националистический», заменялась более лояльными формулировками производными от «патриотический» и т.д.

Через несколько дней в Прагу пришло письмо от Федора Медема с прошением принять Русский национальный Студенческий Союз Мюнхена в ОРЭСО. К письму прилагался выработанный устав, а также просьба о предоставлении союзу голоса на предстоящей конференции⁴. Федор Александрович сообщил, что «…представительство нашего союза на конференции передано нами Дмитрию Александровичу Клингенберг, едущему от Германского студенческого союза. На случай, если б наш союз получил право решающего голоса, таковой доверен нами также Д.А. Клингенбергу⁵».

Согласно выработанному уставу Мюнхенской организации целью его создания была защита правовых и материальных интересов своих членов и объединение их на национальной и культурной основе. Для этого союз мог устраивать собеседования, доклады, лекции, вечера, издавать журнал, открыть библиотеку, читальню и т.д. Во всей своей деятельности Союз руководствовался духом Русского патриотизма, однако не преследовал политических целей и не допускал в своей среде партийно-политической борьбы.

Члены Союза разделялись на: почетных, действительных и соревнователей. В почетные члены избирались Общим Собранием лица оказавшие Союзу особые услуги. Они пользовались всеми правами действительных членов за исключение права решающего голоса. Действительными членами Союза могли быть все учащиеся в студенческих высших учебных заведениях; признающие себя русскими. В состав Союза принимались учащиеся сельскохозяйственной академии в Вейенштефане. Членами-соревнователями могли быть лица, окончившие после 1910-го года среднее учебное заведение. Последние несли все обязанности и пользовались всеми правами действительных членов за исключением права решающего голоса.

На крайне консервативный характер воззрений мюнхенского студенчества из России указывает тот факт, что в Союз не принимались евреи, лица, принадлежавшие к коммунистической, или одной из социалистических партий, лица состоящие членами других студенческих организаций, цели которых шли в разрез с целями Союза.

Прием в члены союза производился по письменному заявлению простым большинством голосов всех его членов.

Покинуть организацию можно было по собственному желанию, по постановлению Общего собрания или в результате её ликвидации.

Существовал союз на членские взносы, пожертвования и прочие поступления, контролируемые казначеем. Учитывая тяжелое положение большей части студенческой эмиграции, размер вступительных членских взносов был не фиксирован, а семестровые равнялись трем золотым маркам. Правление также могло в каждом отдельном случае уменьшить размер взноса, или даже освободить от него; внесение членских взносов по постановлению правления могло производиться в рассрочку.

Как уже говорилось, во главе Союза стояло правление из трех членов и двух кандидатов, избираемых общим собранием, созываемом в начале каждого семестра или по мере надобности и работоспособном при наличие 2/3 действительных членов. При отсутствии кворума, правление имело право, но не позже, чем через неделю, созвать вторичное Собрание, действительное при всяком количестве присутствующих.

Общее Собрание производило выборы членов правления и Ревизионной комиссии, утверждало отчеты правления и Ревизионной Комиссии, решало все текущие вопросы, изменяло Устав, исключало членов из союза и закрывало его.

Выборы членов правления осуществлялись в начале каждого семестра. Состояло оно из председателя, казначея, заменяющего председателя в его отсутствие, и секретаря. Председатель избирался общим собранием, остальные должности распределялись между собой избранными членами правления. Правление руководило всей деятельностью Союза. Председатель правления представлял союз во всех случаях и вел все заседания правления, а также все общие собрания, за исключением семестровых, председатель которых избирается Общим Собранием. Кандидаты могли присутствовать на заседаниях правления с правом совещательного голоса, замещать отсутствующих на заседании Членов Правления с правом решающего голоса и вступать в состав правления в случае выбытия его членов в порядке количества поданных за них голосов.

В конце каждого семестра Ревизионная Комиссия проверяла денежную отчетность правления и представляла свое заключение семестровому Общему Собранию. Состояла она из трех членов, избираемых из своей среды.

Закрытие Союза осуществлялось решением Общего собрания, по постановлению правления или по письменному заявлению двух третей действительных членов Союза. Для чего избиралась Ликвидационная Комиссия, полномочия которой, равно как и назначение оставшихся сумм и прочей собственности Союза, определялись Общим Собранием¹.

28 марта Федору Медему пришел ответ из Праги, в котором сообщалось, что 27-го марта Правление ОРЭСО постановило включить Мюнхенский союз в Объединение условно - до принятия им т. н. «нормального устава».

В письме также говорилось о предоставлении мюнхенскому союзу на предстоящей конференции, ввиду его малочисленности, только права совещательного голоса, и о том, что передоверие голосов не допускается. Таким образом, предложение Ф. Медема не было удовлетворено, но Правление ОРЭСО выразило готовность выслушать на конференции сообщение представителя о положении эмигрантского студенчества в Мюнхене².

К сожалению, этими сведениями о деятельности Мюнхенской организации и участии в ней Ф.А. Медема ограничиваются. Несмотря на скромный объем исследуемых источников, они все же дают представление о механизме вступления самодеятельных студенческих организаций в ОРЭСО и о роли Ф.А. Медема в её работе. Мюнхенская студенческая организация была мала и играла незначительную роль, но само её существование показывает нам - насколько сильно было стремление людей к сохранению культурных и национальных ценностей вне Родины. О том, сколько просуществовал Мюнхенский союз и удалось ли ему окончательно войти в ОРЭСО сведений нет.

Известно, что ликвидация подобных заведений, а так же и самого ОРЭСО в 1934 году, была связана с естественными процессами: уже в начале 30-х гг. большинство из тех, кто покинул Россию, не успев завершить образование, получили дипломы за рубежом. Многие студенческие союзы были распущены по причине утраты всех своих членов. Немалую роль в описываемых процессах играл и факт дипломатического признания СССР западными государствами, что разрушило надежды эмигрантов на скорое падение власти большевиков и возвращение в Россию: идея подготовки интеллектуальных сил для возрождения страны оказалась утопией. Идеологическая база, основанная на непримиримости к Советской власти, потребовала корректировки, что приводило к внутренним конфликтам и сказывалось на работе организаций.

Судьба Федора Александровича, после окончания Политехникума летом 1925 года, сложилась довольно удачно. Как и его отец, он стал отличным специалистом по сельскому хозяйству. С 1928 года до начала марта 1945 года, т.е. до наступления Красной армии, он был сначала служащим, а затем управляющим в имении Бисмарков Варзин (Varzin) в Померании. Позднее работал по специальности в Баварии.

Его возвращение в Россию было невозможным. В 1938 году он женился на М. Руперти – дочери Московских купцов немецкого происхождения эмигрировавших в Германию еще в годы Первой мировой войны. От совместного брака у них родилось три дочери и сын.

На протяжении всей жизни Федор не забывал своей родины. В эмиграции он общался и дружил со многими известными представителями русского зарубежья. Среди них философы И.А. Ильин, Ф.А. Степун, богослов и литературовед Н.С. Арсеньев и др. В библиотеке Федора сохранились книги с их автографами¹. Ф.А. Медем скончался в баварском городе Ландсхут в 1986 году.

О.С. МОЗГОВАЯ