ТРАКТАТ А.Ф. БЕСТУЖЕВА «О ВОСПИТАНИИ ВОЕННОМ

В семье Александра Федосеевича было восемь детей: три дочери и пять сыновей, четверо из которых входили в Северное общество и участвовали в восстании 14 декабря 1825 года, а пятый, несмотря на молодость, всё же оказался слишком заметным, чтобы пострадать вместе с ними. «Нас было пять братьев, и все пятеро погибли в водовороте 14 декабря»¹,  так начал Михаил Бестужев свои воспоминания, написанные по просьбе М.И. Семевского в 1869 году.

Александр Федосеевич воспитывал детей по собственной педагогической системе. Все они отличались незаурядными личными качествами и достоинствами: Николай – историк российского флота, писатель, экономист, художник-портретист, вместе с братом Михаилом открыл школу в Бурятии; Александр (литературный псевдоним Марлинский) – известный писатель, ценившийся современниками выше А.С. Пушкина² и сумевший «возглавить собой русскую прозу даже в условиях кавказской солдатчины» ³, учил детей местного населения в ссылке; Михаил – литератор; Павел служил адъютантом Главного управления военно-учебных заведений и издавал журнал для чтения их воспитанников; Пётр также оставил ценные мемуары. Литературный почерк братьев представлял собой нечто общее, что дало современникам основание ввести особый термин: «Бестужевские капли». Дочери А.Ф. Бестужева (старшая Елена и близнецы Мария и Ольга) не вышли замуж, посвятив жизнь заботам о сосланных братьях, помогали им в основании школы в Бурятии, преподавали там женские рукоделия.

Одно из известных произведений Бестужева, трактат «О воспитании военном относительно благородного юношества» (1797), вызывает особый интерес в связи с удачной личной воспитательной практикой автора. Старший сын Николай так вспоминал о педагогическом таланте отца: «…в отце я увидел друга, но друга, строго проверяющего мои поступки… Я чувствовал себя под властью любви, уважения к отцу, без страха, без боязни непокорности, с полною свободой в мыслях и действиях, и вместе с тем, под обаянием такой непреклонной логики здравого смысла, столь положительно точной, как военная команда…»⁴.

К сожалению, педагогические идеи А.Ф. Бестужева не часто вспоминались впоследствии; не имеют они широкой известности и в наше время⁵. Однако сейчас, когда общепризнанной является необходимость возрождения отечественного образования на основе национальных традиций, идеи мыслителей XVIII в., когда, собственно, и зарождалась педагогика в России, приобретают особую значимость. Не случайно на девятых Рождественских чтениях (2009 г.), посвящённых проблемам воспитания и образования, президент Российской академии образования Н.Д. Никандров акцентировал внимание на наиболее значимом для современного российского образования вопросе: «…в какой мере та или иная педагогическая система воспитывает человека в системе основных ценностей – … патриотизма, народности».

Трактат Бестужева о воспитании в редакции 1797 г., собственно, единственное его произведение, более-менее известное. Впервые он был опубликован в «Санктпетербургском Журнале», последнем прогрессивном и наиболее радикальном издании XVIII в., который выходил ежемесячно в 1798 году. Этот журнал, по мнению ряда исследователей, был самым ярким после «Путешествия» Радищева проявлением русского философского и социально-политического радикализма конца XVIII века¹. Рекламное объявление о предстоящем издании журнала в «Санктпетербургских ведомостях» от 22 декабря 1797 г. выглядело следующим образом: «Благотворные лучи просвещения проникли, наконец, в обширные и мрачные доселе пределы Севера, и Россия, в свою очередь, по всему пространному своему владычеству в счастливое и достопримечательное сие столетие обильно озарилась оным. Ощутительным соделалось полезное преобразование умов и сердец, со всеобщим и неутомимым рвением стремящихся к достижению истины и добродетели, обращающее на себя внимание всея Европы и налагающее священный долг на каждого гражданина споспешествовать по мере сил своих общественному благу и пользе. Побуждаемы будучи сим неотменяемым долгом и ревнуя похвальному других примеру, сим извещаем: что будущего 798 года будет издаваться «Санктпетербургский Журнал», который имеет состоять из различных нравственных, романических, критических, физических, философических, исторических и политических сочинений, из полезных с иностранных языков переводов, на творения лучших писателей анализов, сочинений в стихах и прозе и проч.».

Журнал печатал острые и содержательные материалы, пропагандировал идеи просвещения, новейшие экономические и политические теории. Он был рассчитан на вдумчивого читателя, имел минимум развлечений, к числу которых единственно можно причислить такое произведение изящной словесности, как стихотворение в четыре строки на «вечную» для мужчин тему «Сравнение блондинки с брюнеткой»².

Издателем журнала являлся Иван Петрович Пнин, побочный сын известного вельможи Н.В. Репнина, талантливый писатель и поэт, друг А.Ф. Бестужева, с которым они некоторое время снимали одну квартиру. В мемуарах братьев Бестужевых, однако, говорится, что издателем журнала был их отец, Александр Федосеевич, а Пнин являлся подставным лицом, приглашённым для маскировки, так как действующему офицеру нельзя было печататься под своим именем³. Этой же версии придерживается и старшая дочь Бестужева, Елена: «Ал. Фед. … стал издавать Петербургский журнал. В.[еликий] к.[нязь] Александр Павлович, любя его и зная, что у него дети, передал, лучше бы он не под своим именем печатал. Нашли Пнина, но в сущности редактором был Бестужев»¹.

Само издание журнала в целом, как неоднократно заверяют дети А.Ф. Бестужева, было затеяно ради публикации именно трактата их отца, который тот планировал преподнести императору Павлу I, но предварительно показал Александру. Наследник, не зная, как отец может отнестись к этому, просил «сочинение это раздробить в повременное издание», которое и взялся профинансировать². С публикацией последней части трактата прекратил своё существование и журнал; выдаваемая на него Александром сумма превратилась в пожизненный пансион А.Ф. Бестужеву³.

В настоящее время степень участия того и другого в издании журнала установить сложно, но тот факт, что оба соиздателя вносили существенный вклад в работу, очевиден. В пользу этого говорит и некоторая двойственность позиции журнала, что можно объяснить различием во взглядах друзей. Так, если Бестужев являлся умеренным и даже расплывчатым либералом, сторонником просвещенного абсолютизма, то Пнин стоял на позициях неопределённо-радикальных: позиционируя себя последователем Радищева, согласным с его идеей освобождения и просвещения крестьян, хотя прямо о революции как средстве достижения данной цели он нигде не говорил, являясь скорее просветителем с элементами радикализма⁴. В итоге читатели «Санктпетербургского журнала» могли отметить немало фактов политической сбивчивости и противоречий в публикуемых материалах⁵. Именно «излишней» степенью радикализма и объясняется современными исследователями тот факт, что наследник престола Александр Павлович, который являлся покровителем этого журнала и на чьи средства он выходил, через год прекратил финансирование проекта, опасаясь гнева отца⁶.

Однако вопрос о реальном вкладе Пнина и Бестужева в издание журнала, в силу отсутствия редакционных материалов, остаётся открытым. Обе вышеизложенные позиции представляются, по крайней мере, спорными. С одной стороны, Пнин был, по сути, профессиональным литератором, и журнал более чем на половину состоит из его произведений, статей и стихотворений (существует мнение, что первая часть трактата Бестужева написана именно Пниным¹). Кроме того, роль подставного лица не вяжется с характером Ивана Петровича. С другой стороны, богатство литературного, философского, политико-экономического материала журнала не даёт оснований для утверждений о том, что его главным предназначением являлось выполнение такой узкой задачи, как публикация одного-единственного произведения.

И.М. Троицкий, который рассматривал вопрос об организации «Санктпетербургского Журнала» в контексте просветительских проектов Александра Павловича и его молодых друзей², также не даёт ответа на вопрос о степени участия Бестужева и Пнина в руководстве журналом. Видимо, этот вопрос так и останется открытым: даже современники событий дают противоречивые свидетельства. Например, профессиональный литератор Н.И. Греч в своих обстоятельных мемуарах относительно интересующей нас проблемы каждый раз пишет по-разному: «Особенно они [кружок «молодых друзей»  Н.П.] занимались с ним [Александром I Н.П.] изучением политической экономии, и плоды трудов своих печатали в «С.Петербургском Журнале», которого редакторами были Александр Федосеевич Бестужев (отец Бестужевых – 14 декабря 1825) и Иван Петрович Пнин…»³; «Плодами трудов его товарищей [«молодых друзей» Александра  Н.П.] было издание «С.Петербургского Журнала», …выходившего под редакциею И.П. Пнина, при помощи Александра Федосеевича Бестужева, отца участников заговора 14 декабря 1825 года»⁴; «Иван Петрович Пнин… служил … при новоучреждённом Министерстве Народного Просвещения, издавал «С.Петербургский Вестник» [ошибка в названии журнала  Н.П.], сочинил несколько статей о воспитании и просвещении…»⁵.

Следует, очевидно, признать роль Бестужева в деле выпуска журнала далеко не второстепенной, обозначив её как роль инициатора издания журнала, соредактора и связующего звена между редакцией и её покровителем – наследником престола Александром Павловичем. Интересно, что между самими соредакторами никаких споров и конфликтов по поводу первенства и главенства в руководстве журналом не возникало; видимо, они работали в полном согласии друг с другом и не спорили из-за чьего-либо приоритета.

Расходятся версии и о причинах прекращения издания журнала. Дети Александра Федосеевича считали, что его запретила цензура: «…его существование была только маска, под которою скрывалась другая цель, и эта цель начала явно выходить наружу и едва ли не была главною причиною, почему журнал был запрещён»⁶. Но другие источники не подтверждают сведений о каких-либо репрессиях относительно авторов и их издания; скорее всего, закрытие журнала обуславливалось распадом кружка Александра, что и лишило его высокой, а самое главное, финансовой поддержки.

А.Ф. Бестужев впоследствии переработал трактат, изъяв из него многие идеи, в том числе и прогрессивные, сосредоточившись главным образом на практической части военного воспитания. Но этот поздний вариант, как и ряд других его произведений о воспитании, не пользуется сколько-нибудь широкой известностью. Однако педагогическое наследие семьи Бестужевых, по нашему убеждению, нуждается в изучении и осмыслении. Без сомнения, оно могло бы достойно обогатить и историю отечественной педагогической мысли, и практику духовно-нравственного воспитания подрастающего поколения.

Трактат Бестужева публиковался ежемесячно в следующем порядке: «О воспитании частном» (январь), «О воспитании общественном» (февраль), «О благородстве» (март), «О воспитании военном относительно благородного юношества» (апрель), «Лета вступления в училище» (май), «О воспитании военном относительно благородного юношества» (июнь), «О примере» (июль), «О награждениях» (август), «О наказаниях» (сентябрь), «Общие правила, на которых должно быть ученое воспитание детей сего отделения» (октябрь), «Наставления в последние шесть лет» (ноябрь) и «Об обрядах всеобщего выпуска» (декабрь).

При написании трактата А.Ф. Бестужев, несомненно, опирался на идеи античных философов и таких мыслителей нового времени, как Монтень, Локк, Монтескье, Гельвеций, Руссо. Безусловным является влияние И.И. Бецкого, а также использование собственного педагогического опыта и как воспитателя кадетского корпуса, и как частного лица. Последнее предоставило Бестужеву возможность в ряде случаев не соглашаться с вышеперечисленными авторитетами, взгляды которых далеко не всегда совпадали между собой, а также создать собственную концепцию, логичную и цельную, соответствующую национальным интересам и конкретно-историческим условиям.

Начинает Бестужев свои рассуждения с общих положений о воспитании. «Воспитание вообще есть наука, каким способом образовать… детей так, чтобы они учинились полезными и приятными для семейства своего, для отечества, и были бы в состоянии доставлять и для самих себя благополучие»; воспитание должно постановить себе правилом «дать добрую душу»¹.

«Воспитать дитя значит употребить его естественное расположение, его …нужды, страсти на его усовершенствование или на учинение его таковым, каковым быть ему желаешь; сие значит … возбудить желание его к известным предметам и от других воздержать»². Интересно мнение Бестужева об обязательности воспитания готовности к любым жизненным обстоятельствам: даже у детей самых богатых и знатных следует «… предварять разум против нечаянных поражений рока…»; «Расслабление, леность и роскошь производят бесполезных членов обществу и тягостных самих себе»¹.

Автор справедливо утверждает, что все дети от природы различны и, следовательно, обманываются те, кто считает возможным в любом человеке воспитать желаемое: «…воспитание распространяет только полученные от природы способности»². Поэтому воспитание должно начинаться с «первых минут жизни», имея целью предопределить в ребёнке те существенные способности, которые будут влиять на всю его последующую жизнь – то есть сформировать нрав человека. Резкое неприятие Бестужева вызывает практика поручения детей кормилицам и нянькам, которые наполняют «…умы воспитанников своих страхами, ложными понятиями, пороками и глупостями, какими они сами заражены … и которых последующее воспитание, хотя бы и благоразумно было, не в состоянии уже истребить»³.

В конце XVIII в., с ростом просвещения и развитием педагогических идей, проблема образования и воспитания волновала многих. Н.И. Греч оставил нам следующее описание воспитательной практики этого периода: «Отец мой… был воспитан в доме своей матери, сколько могу заключить из его характера и основных понятий, весьма не педагогическом. Предрассудки, причуды, нелепые поверья и предания бестолковой немецкой старины, приправленные приметами русских и чухонских кухарок, составляли атмосферу, в которой… выросли дети»⁴.

С этой проблемой, полагает Бестужев, можно справиться только в условиях общественного, а не частного (домашнего) воспитания. Бестужев, без сомнения, знает, о чем говорит, когда обрисовывает типичную картину того времени: нанимая учителя или гувернёра, многие вовсе не интересуются их личностными качествами и уровнем образования. Поэтому среди домашних учителей и воспитателей встречаются «… по часту нимало не имеющих тех качеств, которые бы споспешествовать могли к образованию разума и сердца его воспитанника». Родители же, полагая с призванием гувернёров свой долг исполненным, со спокойной совестью «пренебрегают ежедневным общением и воспитательным воздействием на своих детей». Наоборот, кичась собственной породой и богатством, отцы семейств презирают учёность, относятся к домашним воспитателям с пренебрежением, как к прислуге, а не как к «почтенному другу, принимающему бремя воспитания…» наследников.

В целом же частное, то есть домашнее воспитание, совершенным бывает редко даже «…в недрах самых лучших семейств» и мало способствует «произведению отменных членов общества» в силу комплекса причин, главными из которых Бестужев считает непрофессионализм нанятых гувернёров, отсутствие нравственного окружения в силу неблаговоспитанности (непросвещенности) родителей¹. Конечно, при условии способности родителей привить своим детям «понятия о добродетели, об отечестве, о добрых нравах» и воспитать «истинных сынов Отечества», возможно и частное, семейное воспитание. Главное, чтобы оно не нарушало «единообразия наставлений» предназначаемого к военной карьере благородного юношества, в чём автор, в общем, сомневается, утверждая, что частное воспитание обязательно должно сочетаться с общественным.

В февральском выпуске «Санктпетербургского журнала» публикуется фрагмент трактата, названный «О воспитании общественном»². Смыслом общественного воспитания, вслед за Монтескье, Бестужев видит «приготовление к гражданской жизни». Это требует, чтобы «…воспитание юношества было соглашено и совмещено с природой, с предначертанием и с правилами правительства». Как видно, Бестужев абсолютно солидарен с Д. Локком в том, что воспитание выступает решающим фактором развития личности. Но он не согласен с воспитательной теорией Локка, утверждающей, что для детей знати недостатки домашнего воспитания, несомненно, полезнее приобретённых в школе знаний, ибо школы подходят только для простолюдинов. Расходятся взгляды Бестужева и с концепцией естественного воспитания Руссо, согласно которой воспитание есть просто развитие природных способностей личности, не имеющее связи с существующим общественным строем. Бестужев, в противовес Руссо, видит в воспитании юношества важнейшую задачу государства.

Однако во взглядах Бестужева на воспитание имеется сходство с идеями И.И. Бецкого, который едва ли не впервые в отечественной истории поставил воспитание над собственно образованием, «образование сердца» над «образованием ума». Возможно, что и мысль о преимуществе воспитания в закрытых учебных заведениях была заимствована также у него, хотя Бецкой высказывал её в более резкой форме³. В принципе, идея воспитания граждан, полезных для государства и соответствующих запросам этого государства характерна для эпохи Просвещения. Рационализм мыслителей этого периода выражался, в том числе, и в убеждении, что государство гораздо успешнее справится с воспитанием своих граждан, нежели их родители⁴.

Среди форм правления Бестужев наиболее совершенным и наиболее сообразным свойству и духу русского народа считает монархическое. Однако законы, устройство и судьба государства, по мнению Бестужева, прямо зависят от просвещения людей и существующего общественного мнения: «воспитание производит общественные постановления и… оно есть оных следствие»; «народное спокойствие утверждается на благонравии, воспитанием внушаемом»; «Сам опыт показывает слабость законов без нравов»¹. В целом, именно в воспитании автор видит абсолютное средство изменения мира, равно как благодаря науке человек подчиняет себе мир. «Если бы направить шествие разума человеческого и отвратить его от тщетных упражнений, обратя его… к предметам, пользу общественную составляющими, то такое над миром нравственное препобеждение сделалось бы причиной непременности как счастья, так и добродетелей общественных»². Как видим, Бестужев размышляет в русле идей просвещённого абсолютизма и в соответствии со взглядами Александра Павловича, убеждённого, что именно от степени образованности правящего монарха и его подданных зависит благоденствие государства.

Как же должно быть организовано общественное воспитание? Бестужев выдвигает спорное утверждение, апеллируя к опыту Спарты, что в прежние эпохи воспитание было одинаково для всех, вне зависимости от происхождения и состоятельности. В нынешнее время, утверждает автор, это невозможно: «Воспитание может быть повсеместное, но не одинаково, общественное, но не единственно»³.

Далее следуют основополагающие для Бестужева рассуждения о том, что воспитание призвано не смешивать состояние (происхождение) людей, а должно детям каждого сословия прививать нечто общее, «известную степень одинаковости»: умение «исполнять постоянно должности, приличные их званию», способность жить в ладу с окружающей действительностью, ибо «всякое общество есть взаимное соглашение, которого твердость зависит от частей, оное составляющих». Нацелить людей на будущую мирную и созидательную жизнь возможно лишь посредством общественного, совместного воспитания всех членов общества, когда «…возымеет не обманчивое понятие о достоинствах, о счастье, взирая на оные не по титулам и не по богатству, но по их сущности», «соревнование откроет дарования», самое же главное – «приучит сочетать интересы каждого с общими интересами»⁴.

Здесь уместно отметить следующее: А.Ф. Бестужеву традиционно приписывается утверждение о целесообразности совместного воспитания детей разных сословий, о создании всесословных кадетских корпусов для формирования единого, так называемого третьего сословия. Но из приведённых выше высказываний, а также из рассуждений, составляющих содержание мартовского выпуска журнала и названных «О благородстве» явствует, что речь шла о воспитании лишь детей дворянского происхождения, родители которых различались по знатности и имущественному положению. Последующие фрагменты трактата, названные «О воспитании военном относительно благородного юношества» (апрельский и июньский выпуски журнала), также не дают оснований для вывода о желании Бестужева включить в контингент воспитанников представителей недворянских сословий. Как представляется, Бестужев имел в виду совместное обучение детей именно дворянского сословия, причём они должны были собственными заслугами оправдывать своё благородное происхождение.

В этой связи Бестужев подробно останавливается на определении дворянства как благородного сословия, акцентируя внимание на том, что в это состояние производили государи российские за великие услуги отечеству, за выдающиеся добродетели и честь, что и нуждалось в особом уважении. Это налагало на получивших такое отличие непременную обязанность соответствующим образом воспитать своё потомство, чтобы оно «…приобрело правила чести, великодушные чувствования, разум и сердце, тщательно приуготовленные», так как «…благородство от того, кто обладает оным, требует большей привязанности к своему отечеству, нежели от прочих»¹.

Жизнь, сокрушается Бестужев, зачастую показывает иное. Дворяне не подтверждают заслуг предков личными достоинствами. Единственное, что они имеют – это благородное происхождение: «… те, кои ничего кроме сего не имеют, говорят о нём [благородстве  Н.П.] не переставая; но вся слава в гробницах их отцов»². Главный критерий благородства – добродетель, величие души, служба с пользой отечеству, познание, чистота нравов, безусловная преданность Государю. Благородство исключает любые пороки, лень, пренебрежение к нижестоящим. И здесь Бестужев солидарен с И. Бецким, считающим целью воспитания формирование полезных обществу граждан, которые способны и готовы подчинять личные интересы государственным: главное, полагает Бестужев, не в знании конкретных наук и не в телесном развитии, а в соединении знаний с направлением молодых людей к самому главному – любви к отечеству, «в произведении нравственного и народного характера», в добродетели, которая подразумевает честность, уважение к другим людям вне зависимости от их происхождения, «патриотическое рвение», отсутствие тщеславия. Собственно, идеал для автора видится в следующем: «…соглашая науки с добродетелями, приготовим юношество к тому, что желаем: характер его будет образован, знание их прочно и полезно»³. Это убеждение Бестужева также находится в противоречии с мнением Руссо, который считает возможным учить ребёнка только тому, к чему тот склонен по своей природе.

И вновь Бестужев возвращается к гарантиям эффективности общественного воспитания, которые он видит в строжайшем отборе «превосходных наставников», освоивших «науку обхождения с детьми», обладающих высокими моральными качествами. Вообще Бестужев отводит роли личности учителя, наставника очень большое значение, неоднократно об этом пишет, наиболее подробно – в апрельском и июльском номерах журнала. Наличие первоклассных наставников, по его убеждению, позволит реализовать такое непременное условие успешного воспитания, как подражание: человек наиболее расположен «ко взаимному друг другу подражанию»; воспитание «должно произойти больше от примера, нежели от правил»; воспитатели «…должны споспешествовать сему предмету беспрестанными примерами правосудия, человеколюбия, кротости, снисхождения, трудолюбия, ревности ко благу, признательности к отечеству, почитания законов»¹. Воспитатели, согласно взглядам Бестужева, едва ли не единственно доступный детям образец за время их обучения в закрытом учебном заведении. Это, на наш взгляд, придаёт рассматриваемой концепции определённую уязвимость, так как в России конца XVIII в. вряд ли имелось достаточное количество просто образованных людей. А воплощение планов и идей Бестужева требовало исключительно подготовленных преподавателей, обладающих комплексом педагогических и узкопрофессиональных знаний, высокими личностными качествами. Вместе с тем, идеи о первостепенной роли в деле воспитания примера, среды, окружения ребёнка не являлись оригинальными и высказывались, например, Локком.

В майском номере «Санктпетербургского журнала» Бестужев сосредотачивается на более конкретных вопросах общественного воспитания. По его расчётам, дети должны поступать в училище в возрасте от 5 до 7 лет, так как дальнейшее пребывание в домашних условиях чревато неисправимыми последствиями: дети более старшего возраста «потерялись уже в кривизнах заблуждений… пороки их учинились им привычкой»². А ведь нравственность, уверен Бестужев, вовсе не врождённая добродетель человека, «при рождении им с собой приносимая», как убеждены, например, Руссо или Гельвеций. Добронравие, развернуто аргументирует Бестужев, это качество, «большей части людей… вовсе не известное»³. В силу этого добронравие должно прививаться, причем с самого раннего возраста. Позже, в юношестве, а тем более во взрослом состоянии исправить «заложенный фундамент», как правило, не удаётся.

В последующих номерах журнала Бестужев предлагает вниманию читателей развёрнутую программу образования и воспитания благородного юношества, соотнесённую с возрастными особенностями детей, регламентирующую соотношение собственно воспитательных и образовательных моментов. Пожалуй, впервые в отечественной педагогике была высказана мысль о систематическом, а не случайном образовании.

В числе главных способов и средств воспитания Бестужев видит наставления и нравственные разговоры – но наставления с действием, а правила – с опытом, примером¹. Наставления вообще, признаёт автор, эффективны только для самых младших. А беседы должны продолжаться всё время обучения, их темы подбираться в соответствии с конкретной жизненной практикой юношества. В основе же должны лежать идеи равенства человеческого перед законом вне зависимости от происхождения (Бестужев специально оговаривает, что это не подразумевает «наглого равенства», не признающего над собой начальства), идеи взаимной зависимости людей, основанной на взаимных нуждах². Бестужев прямо утверждает то, что гарантированно бы не понравилось императору Павлу: «…человек по состоянию своему есть член общества» и должен согласовывать любые свои действия с общественными интересами, равно как и гражданское общество «должно иметь целью счастье частного лица» ³. Непременным предметом обсуждения должны стать и будущие супружеские отношения, необходимость «многочадия». Таким образом, Бестужев разработал основы двухлетнего курса морали, предназначенного сформировать основные представления детей о нравственности, об их будущих гражданских и семейных обязанностях. При этом данный курс должен был включать в себя, наряду с теоретической частью, обязательные практические упражнения.

Данный фрагмент трактата содержит ряд интересных регламентаций. Так, наставникам предписывается внушать необходимые качества не только воспитанникам, но постоянно напоминать о них надзирателям, по крайней мере, уверен Бестужев, два раза в месяц. Рассматривается им и вопрос о том, какими должны быть личные слуги воспитанников: в целях соблюдения равенства в юношестве, из различных состояний составленного, слуг следует набирать не из крепостных, но из солдат-отставников. Это достаточно любопытный момент: как следует из контекста, Бестужев имеет в виду вовсе не то, что воспитанников будут набирать из представителей разных сословий. Речь идет о разнице в имущественном положении представителей дворянского сословия – именно поэтому им необходимы люди в личное услужение, а также воспитание готовности к любым изменениям в своём состоянии. Очевидно, что речь идёт именно о материальной стороне дела, так как лишиться дворянского звания было весьма проблематично.

Об этом же, собственно, свидетельствует и разрешение Бестужевым такой проблемы: он задаётся вопросом о том, как можно в условиях закрытого учебного заведения воспитать учтивость и необходимые в обществе манеры. Его рекомендация выглядит следующим образом: необходимы ежемесячные собрания воспитанников с родителями и знакомыми, во время которых будут устраиваться танцы и прочие «принятые в светском обществе развлечения», что и позволит воспитанникам получать потребный им опыт общения. Сомнительной выглядит подобная практика относительно лиц недворянского происхождения.

Интересна позиция Бестужева относительно чтения, которое, безусловно, полезно. Но, солидаризируясь со взглядами Руссо, который полагал, что излишнее употребление книг умерщвляет учение и производит дерзновенные надежды, Бестужев чётко оговаривает, что чтение воспитанников должно быть строго регламентировано по возрасту и содержанию, а наилучшим является чтение исторических сочинений, причём в вечернее время¹.

Существенное внимание уделяет Бестужев вопросам награждения и наказания воспитанников². Стремление получить награду есть естественное желание отличиться, иметь славу, поэтому «употребление» наград Бестужев считает важным элементом общественного воспитания при условии, что не будет поощряться детское тщеславие. Следовательно, награды вещественные должны уступить место поощрениям, которые заключаются в общественном мнении. Разработанная Бестужевым процедура награждения (торжественное шествие в церковь и пр.), по его мнению, позволит сделать понятие о личном достоинстве более сильным перед знатностью рода, научит ценить истинные заслуги и, в конечном итоге, посодействует главному – нравственному воспитанию.

Детально проработаны Бестужевым и положения о наказаниях. Безусловно, наказания необходимы, но с целью их максимальной действенности необходимо соблюдать ряд условий. Так, правила должны указывать именно то, что делать не надо; наказания должны быть редки, даже исключительны; следует абсолютно запретить телесные наказания, которые способны воспитать только рабов³. Как и поощрения, взыскания должны опираться на силу общественного мнения, а не на принцип «естественных последствий», как у Руссо.

Бестужев далее конкретизирует свои соображения относительно наказаний: если проступок виновного стал известен детям, то и наказание должно быть известно и наоборот; в любом случае наказание должно внушить омерзение к проступку, а не к личности его совершившего; надзиратели при осуществлении наказания должны быть спокойны и хладнокровны; обязательным условием является то, что чистосердечное признание уменьшает наказание⁴. Как видно, Бестужев абсолютно в духе времени сводит проблемы и поощрений, и наказаний к понятию чести дворянина и офицера⁵. Собственно, весь трактат пронизан убеждением в ценности истинной чести, которая далека от тщеславия, высокомерия, наглости: «Надобно, чтоб о чести и бесславии столько внушено было воспитывающимся, чтобы они честь предпочитали жизни, смерть – бесчестию»¹. Заметим, что основными механизмами воспитательной системы Бецкого также являлись «желание чести» и «стыд»².

Представления Бестужева о вере и религии были крайне далеки от общепринятых, характеризуя его как деиста. Духовные наставления, по его мнению, должны быть неразрывными по времени с нравственными, а молитвы – обязательно краткими и учащими морали. Вера должна «дать… простейшее, но пространнейшее понятие о Боге, исключая тщательно… все выражения, удобные соединить понятие сие с вещественными изображениями, к которому влечение разума человеческого естественно», то есть ни в коем случае не воспитать идолопоклонников и изуверов, но исходить из того, что Бог – просто Верховное Существо³.

С октября 1798 г. Бестужев публикует части трактата, посвящённые правилам учёного воспитания детей определённого возраста. Он убеждён, что путь учения – это «постепенное разверзание умственных человеческих способностей», а именно: понимания, памяти, воображения и способности рассуждать. Именно их надо открывать и тщательно развивать согласно возрасту, соотнося с природой и учитывая начальные способности каждого ребёнка⁴.

Учёное воспитание в учреждениях, которые планирует создать Бестужев, рассчитано на 14 лет и подробно регламентировано: какому предмету и в каком объёме учить, в каком возрасте какие практические навыки развивать, какие нравственные устои и понятия прививать. Первые четыре года Бестужев отводит формированию способности понимать на основе принципов отказа от принуждения, действия исключительно под влиянием «соревнования и забавы», соединения теории с практикой (что одновременно будет готовить ребенка к развитию следующей способность – памяти)⁵.

В течение пятого-седьмого годов обучения, продолжает Бестужев, следует целенаправленно тренировать память ребёнка, но «без злоупотреблений», то есть без обременения её ненужными сведениями, но с постоянными повторениями необходимого. На восьмом году воспитания, что соответствует 13-му году жизни воспитанника, можно приступать к развитию воображения, которое только в этом возрасте становится и безопасным, и необходимым; полезными воспитательными средствами здесь являются стихосложение и сочинительство⁶.

Наконец, остальные шесть лет учёного воспитания отводятся развитию способности рассуждать. Именно теперь, уверен автор, воспитанники способны без скуки и отвращения воспринять соответствующие науки: сначала геометрию, тактику, теорию баллистического искусства, на 3-4 годах – опытную физику, естествознание; на 5 году – грамматику. Последний год посвящается обучению «…отечественным законам, сопровождаемому истинными основаниями всенародного благоустройства и общественного благоденствия… познание истинных его польз и его отношений»¹.

Заключает трактат рассуждение «Об обрядах всеобщего выпуска», размещённый в последнем, декабрьском номере журнала². Торжествам по случаю завершения общественного образования Бестужев отводит значительное место, считая необходимым сделать это событие незабываемым, укрепить выпускников в сознании того, что они «сыны Отечества, воспитанники закона, искоренившие гордость и пороки». Сам обряд выпуска Бестужевым разработан очень подробно: это должно быть исключительно памятное событие, включающее шествие в церковь, торжественные клятвы, воинские упражнения. Но центральное место Бестужев отводит прощальной речи наставника, в которой тот должен ещё раз пожелать выпускникам, чтобы в поисках благополучия они не ошибались в выборе средств, искали бы их в трудах по защите Отечества и законов, в прилежании, кротости, воздержании, в «недрах семейства»; исполняли бы долг человека и гражданина не по опасению наказания, но по уважению законов и любви к справедливости. Главный же завет воспитателя выходящим в самостоятельную жизнь звучал так: без любви к отечеству «… вы были бы только граждане по имени, равно как люди по образу»³.

Безусловно, назвать А.Ф. Бестужева абсолютно оригинальным мыслителем сложно. Он, как уже говорилось выше, разработал свою воспитательную теорию на основе изучения идей других мыслителей и личного практического опыта. Но его система представляет собой логичное и цельное построение по сравнению, например, с воззрениями одного из своих предшественников И. Бецкого, который в стремлении воспользоваться всем лучшим, что было наработано европейскими философами в сфере воспитания, не смог избежать некоторой путаницы и непоследовательности, обнаружив «…большую восприимчивость к ходячим идеям своего века, но не без ущерба продуманности и логической ценности своих рассуждений»⁴.

Мысль о формировании людей нового типа посредством правильного воспитания была высказана еще Гельвецием, развита Бецким. Однако относительно возможности воспитания каждого ребёнка в нужном духе Бестужев не соглашается ни с Гельвецием или Бецким (они видели в ребёнке «чистую доску», которую воспитатель может разрисовывать по своему усмотрению), ни с Руссо (который разработал теорию «врождённых идей», естественного воспитания и предопределяющего влияния среды). Бестужев убеждён, и на наш взгляд совершенно справедливо, что каждый человек с детства обладает определенными склонностями – «природой», учитывать которую обязан наставник, организуя его жизнедеятельность. Не согласен Бестужев и с характеристикой Руссо закрытых школ как мини-обществ, стимулирующих развитие человеческих пороков. Напротив, для Бестужева воспитание граждан является делом именно государства, что подразумевает создание государственной системы образования, по возможности унифицированной для всех представителей, по крайней мере, дворянского сословия. Интересно и мнение Бестужева о невозможности найти идеального воспитателя, которого описывает Руссо, что, собственно, ставит под вопрос и воплощение моделируемого им самим воспитательного процесса, зависящего именно от профессионализма наставников.

Отражение идей Руссо и Бецкого мы находим в требовании Бестужева организовать образовательный процесс как игру, учить детей в процессе интересующих их занятий, опираясь на силу примера, принимая во внимание их индивидуальные склонности и особенности. Влияние Д. Локка наблюдается в признании взаимосвязи образования, воспитания и физического развития. Вслед за Бецким и французскими просветителями Бестужев признаёт приоритет нравственного воспитания над умственным, «образования сердца» над «образованием ума».

В заключение краткого очерка педагогических воззрений А.Ф. Бестужева и его роли в развитии отечественной педагогики уместно привести отрывок из письма А. Бестужева-Марлинского к матери: «Любить своих родителей хотя бы они не дали нам никакого воспитания… – есть долг сыновей обязанности; – но какою же любовию должны мы гореть к тем родителям, которые дают нам благородное воспитание; образуют ум и сердце; которые своими полезными советами наставляют нас в добродетели; которые не жалеют ничего для пользы и удовольствия детей своих…»¹.
М.В. ЗАЙЦЕВ