Сборник материалов III межвузовской научной конференции Издательство «Наука» 2010 (47)(082)

В 2000 г. был проведен системный анализ первого этапа политической модернизации. Итогом первого этапа политической модернизации стало то, что уже к концу 1990-х гг. в условиях драматически уменьшающейся внутренней и международной ресурсной базы этот режим превратится в дисфункцию всей недостроенной и слабо институционализированной политической системы. Демократические преобразования происходили под воздействием внешнеполитического, цивилизационного и других факторов перемен, в том числе «обращение государств после окончания века идеологии к новой идентичности»¹. Эти факторы оказали влияние на выбор Россией конвергентного пути политического развития. Несмотря на достаточно существенные расхождения в оценке значимости отдельных факторов в процессе модернизации, все концептуальные схемы принципиально сходились на том, что модернизация может быть в полной мере успешной только в случае соответствующего изменения комплекса ценностных ориентаций, разделяемых широкими слоями общества. В силу особенностей исторического и экономического развития России, этнического и конфессионального многообразия политическая модернизация не сводится только к механическому переносу целесообразного из всех устоявшихся политических систем. Созданная виртуальная политическая реальность, как показала практика, не стала по-настоящему реальной, об этом свидетельствует всплеск изоляционистских и сепаратистских настроений в отдельных государственно-территориальных образованиях.

Второй этап политической модернизации России (2000–2008 гг.) был годами укрепления механизма государственного управления, восстановления «вертикали власти», нейтрализации «политических поляризаций» и создания института гражданского общества в рамках демократизации сверху. Однако многие исследователи считают, что «в современном сложноорганизованном обществе ведущие позиции должна занимать парламентская демократия. Именно в ней воплощаются сегодня высшие функции народного представительства. Существенные пределы узурпации власти закладываются самим принципом разделения властей»². В общественном сознании вместо раздвоенного лика либеральной власти утвердился образ единой власти. Усилия власти по демократическому переустройству общества показывает необходимость осознания масштабности задач при отсутствии в стране структуры гражданского общества, институтов прямой демократии.

Начало третьего этапа модернизации – с избранием президентом РФ Д.А. Медведева (2008 г. – по настоящее время) – ознаменовано принятием ряда президентских инициатив (право выдвижения на пост губернатора победившей на выборах партии, парламентский контроль за деятельностью правительства и т.д.), одна из которых потребовала внесения поправок в конституцию. Речь идёт об увеличении срока полномочий президента до 6 лет, а Думы – до 5 лет. При этом сохраняется оригинальность политической модернизации России в инновационной концептуальности, приверженность Конституции РФ, парламентская же форма правления – не ориентир для России, «свобода лучше, чем несвобода».

Таким образом, модернизация – комплекс политических, экономических, культурных и интеллектуальных трансформаций. Особенности процесса политической модернизации в значительной степени определяются базовыми характеристиками общества, специфическими чертами его истории, уровнем экономического и культурного развития, конфессиональной принадлежностью, ментальностью, как и множеством других параметров, которые необходимо учитывать при оценке существующего модернизационного потенциала. Множество факторов, повлиявших на политическую модернизацию России в постсоветский период, в совокупности предопределили её своеобразие.

Л.А КОРОЛЕВА, А.А. КОРОЛЕВ, И.Н. ГАРЬКИН
ИСЛАМ В РОССИИ: РЕГИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ

(ПО МАТЕРИАЛАМ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ)

Для современной России, идущей по пути гармонизации межнациональных и межконфессиональных отношений, особенно важно учитывать исторический опыт государственно-исламских отношений, культурного наследия и идейных традиций мусульман России и Востока. В настоящее время изучение исламского фактора в широком смысле имеет особое значение, поскольку российские власти учатся выстраивать отношения с мусульманами внутри постсоветского государства, проводят свой курс в отношении мусульманского зарубежья. Кроме того, в России изучение ислама традиционно имело не только академическое, но и общественно-политическое значение, что определено ее прямым соседством с мусульманскими странами.

Среднее Поволжье, являясь одним из основных районов проживания российских татар, было одним из наиболее проблемных регионов СССР/России, поскольку население Среднего Поволжья, отличалось повышенной религиозностью, что обуславливалось историческими традициями, т.к. Среднее Поволжье относилось к областям традиционного расселения мусульман, определенным национальным составом – татары-мусульмане составляли вторую после русских по численности группу, высокой активностью местных религиозных объединений, в том числе мусульманских, и т.д. Особенностью уммы Среднего Поволжья являлось то, что по этническому составу она была относительно монолитна – подавляющее большинство в ней составляли татары. Современный татарский язык относится к кыпчакской группе тюркской языковой семьи и имеет три диалекта: казанскотатарский, западный (мишарский), восточный (сибирских татары); особняком стоит язык крымских татар.

Административные единицы Среднего Поволжья - Татария, Самарская (Куйбышевская), Пензенская и Ульяновская области - имеют сходные социально-экономические условия развития, исторически сложившиеся тесные экономические и культурные связи и, что особенно важно для исследования, почти идентичный национальный и конфессиональный состав. Именно в Среднем Поволжье, прежде всего, в Республике Татарстан, расселена большая часть татар – российского народа, исповедующего ислам.

Татары Среднего Поволжья, за исключением небольшой этнической группы кряшен, являются мусульманами-суннитами. В отличие от мусульман Кавказа, Средней Азии и Казахстана, мусульмане Среднего Поволжья характеризовались длительным сосуществованием с православными, главным образом, русскими, серьезной европеизацией быта и отдыха, включенностью некоторых элементов русской культуры, в том числе языка, в собственную культуру. Территория Среднего Поволжья, где проживало исконно мусульманское население, была присоединена к России раньше других мусульманских государств. Мусульмане Среднего Поволжья придерживаются традиционно ханафитского толка.

Многонациональное и поликонфессиональное Среднее Поволжье являлось типичным региональным образованием России. Основные тенденции в деятельности конфессиональных объединений, в целом, мусульманских, в частности, складывания и развития отношений государства и религиозных формирований в масштабах всей страны достаточно четко прослеживались на примере многонационального Среднего Поволжья, имея при этом свою специфику.

По точному замечанию Р.М. Мухаметшина, Среднее Поволжье, «даже в условиях отсутствия мусульманских государств, постепенно стало центром реализации универсальных и интегративных способностей ислама»¹; здесь «ислам в течение многих веков способствовал формированию принципов мирного сосуществования между представителями различных конфессий, стал теоретической основой формирования такого явления в общественно-политической жизни, как джадидизм, не препятствовал проникновению в татарское общество общедемократических ценностей. Это свидетельствует об универсальности ислама как этноконфессионального фактора, который в различных ситуациях может проявить себя по-разному»¹.

В деятельности мусульманских религиозных групп Среднего Поволжья нашли отражение характерные закономерности, присущие конфессиональной практике СССР. Вопреки системности и масштабности антицерковной работы государства мусульманские религиозные общины продолжали весьма эффективно функционировать, и уровень религиозности населения Среднего Поволжья оставался стабильно высоким; ислам доказал свою жизнеспособность как форма общественного сознания, продемонстрировав способность адаптироваться к изменяющимся социальным и политическим условиям российского/советского общества. Более того, в конце 1960 - 1970-х гг. благодаря процессам «коренизации кадров» завершилось формирование национально-региональных элит в союзных и автономных республиках СССР, на местах, в том числе, в Татарстане, постепенно складывалось убеждение, что в республиках имеется все необходимое для самостоятельного существования титульных наций и, как следствие, отпала необходимость в руководящей роли федерального центра; начало оформляться движение в поддержку изменения статуса мусульманских автономий, что отчасти являлось и косвенным следствием незавершенности процесса реабилитации депортированных народов, особенно на юге страны. Опираясь на противоречия между общесоюзной и российской властью, руководители автономий в составе РФ стремились перераспределить властные полномочия между Центром и периферией и, в конечном итоге, изменить статус своих республик до союзного уровня.

С 1990-х гг. начался процесс исламского возрождения, что выражалось, прежде всего, в росте религиозного самосознания, активном возрождении исламской обрядности, увеличении количества мечетей и т.д. Импульс исламскому ренессансу был внешним и являлся, в первую очередь, следствием деятельности светских властей, с одной стороны, и ослабления центральной власти в годы перестройки, с другой.

Серьезное влияние на изменение настроений мусульман в отношении центральной власти оказал чеченский военно-политический конфликт, продемонстрировавший опасность нарастания центробежных тенденций. Ситуация осложнялась тем моментом, что по мере получения субъектами Российской Федерации новых полномочий в политической и экономической областях позиции региональных элит укреплялись, сами они становились серьезной политической силой и начинали инициировать повышение правового статуса своих территорий. Татарстан поднимал вопрос о союзном статусе республики, начиная с 1930-х гг. - во время принятия Конституции 1936 г., затем - в 1951 г., 1954 г., 1964 г. и 1977 г. В 1992 г. Татарстан, как и Чечня, не подписал Федеративный договор, который нужен был центру для своего рода передышки, затем попытался закрепить за собой статус суверенного, ассоциированного с Российской Федерацией государства. Татарстан в декабре 1993 г. фактически устранился от участия в референдуме по поводу Российской Конституции, провалив явку. Для Татарстана и Чечни стоял вопрос о варианте преодоления разногласий с Центром. Но, в конечном итоге, именно чеченский военно-политический конфликт убедил и Центр, и Казань пойти на компромисс и подписать Федеративный договор. В результате серьезный межконфессиональный конфликт в стране с ослабленной вертикалью власти был разрешен в 1994 г. подписанием двустороннего договора между Татарстаном и РФ, зафиксировавшим права и статус республики, что доказало возможность консенсуса в рамках правового поля без применения силы со стороны Москвы при соблюдении интересов обеих сторон.

В обстановке кризиса российские власти выступали за сохранение традиционной централизованной структуры организации мусульманской религиозной жизни. Руководство страны боялось консолидации мусульманского сообщества, проявлений исламской солидарности (особенно в связи с конфликтом в Чечне) и потому не поддерживало однозначно ни одну из сторон.

Распад СССР, чеченский военный конфликт, мусульманский ренессанс заставили российские власти отказаться от прежней религиозной политики, в связи с чем период 1992-2000 гг. имел особое значение для независимой России в плане выработки новых принципов отношений между государством и мусульманами.

Мусульмане Среднего Поволжья в целом всегда были лояльны к властям. Но механизмы воздействия и взаимодействия советского руководства и мусульман Среднего Поволжья доказали свою несостоятельность. В постсоветский период с утратой фундаментальных элементов общегосударственной и наднациональной идентификации существенную роль стали играть национально-территориальная и конфессиональная принадлежность, усиливая центробежные тенденции. Для Среднего Поволжья, как региона традиционного распространения ислама, характерны сильная исполнительная власть с обширными полномочиями, иногда даже в противовес законодательной, что особо ярко проявилось в Татарстане в 1990-е гг. В.В. Путин в своем первом послании Федеральному собранию в связи с этим говорил: «Региональная самостоятельность часто трактуется как санкция на дезинтеграцию государства… По сути, речь идет о собирании всех ресурсов государства с целью реализации единой стратегии развития страны»¹. Ислам может выступать в роли консолидирующего фактора в плане укрепления вертикали и горизонтали власти, особенно учитывая возможности мусульманских управлений направлять значительные материальные средства в образовательные, социальные, культурные, пропагандистские и другие проекты вследствие серьезного финансового укрепления. Но на современном этапе этому препятствует отсутствие общепризнанного лидера мусульманского сообщества и единой концепции развития уммы Среднего Поволжья. Мусульмане Среднего Поволжья в меньшей степени, нежели на Кавказе, ориентированы на зарубежных единоверцев, что также способствует благоприятному взаимодействию с российскими властями. Учитывая весь предыдущий опыт, российские власти и исламское сообщество, выстраивая свои отношения, должны, в первую очередь, исходить из посыла, что российское общество и мусульманская умма – не отдельные элементы системы, а единая общность, объединенная общими целями, а не пактами «о ненападении».

С.В. ТКАЧЕНКО
ЗАКОНОМЕРНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ

РОССИЙСКИХ ПРАВОВЫХ РЕФОРМ
Российские правовые реформы 90-х гг. ХХ в. основаны на полномасштабной рецепции западного права. Необходимо отметить непреложный факт – рецепция права является необходимым инструментом развития любой правовой системы, особенно в условиях глобализации. Применение рецепции можно найти в государствах с различными правовыми режимами и в различных формациях. Её не гнушались социалистические и фашистские правовые системы, хотя декларативно и выступали против рецепции «буржуазного», «царистского», рабовладельческого римского права, ратуя за построение нового – «пролетарского» (РСФСР, СССР), за возвращение к национальному немецкому праву (Германия), но в действительности активно используя этот механизм модернизации права.

Как правовое явление, рецепция является самым востребованным (особенно для современности) инструментом модернизации права. Это объясняется, прежде всего, тем, что правовые системы всех стран никогда не существовали и не существуют изолированно. Они тесно взаимодействуют друг с другом, ведут между собой нескончаемый культурный диалог. Правовая культура отдельных стран подвергается постоянной «бомбардировке» со стороны попадающих в неё подобно метеоритному дождю случайных фрагментов других правовых культур, юридических текстов, процедур и правовых конструкций. Такая «бомбардировка» позволяет государству оценить собственный опыт правовой жизни, обрести «зеркало» для его рассмотрения, возможность развивать, совершенствовать отдельные элементы своей правовой системы, наполняя их новыми смыслами¹. Так, например, современные исследователи отмечают факт, что правовая система Азербайджанской республики сочетает в себе отдельные черты и свойства правовых систем различных исторических типов, включая традиционное архаичное азербайджанское право, советское социалистическое право, а также элементы правового устройства современных государств, относящихся к романо-германской семье².

Иными словами, рецепция выступает в роли «цивилизационной прививки», с помощью которых развивается современный мир. Здесь же проявляется и феномен «многослойности» культур, возникающей как следствие рецепции культурных ценностей. Но эта «многослойность» характерна для любого человеческого общества, даже живущего крайне обособленно. Типичный пример – древнейшая культура Месопотамии. По мнению А. Оппенхейма, как бы ни углублялись мы в историю Месопотамии, вряд ли доберёмся до такой стадии месопотамской культуры, которую по праву можно было бы назвать «примитивная»³, т.е. изначальная.

Мало того, история наглядно показывает примеры, демонстрирующие, что какая-либо действительная изоляция общества, отказ от рецепции приводит к сильнейшему обеднению культуры общества, к его деградации. Так, при изучении тасманийского общества выяснилось, что в XVII в., когда на остров пришли европейцы, то местная культура оказалась намного примитивнее, чем была здесь за много тысяч лет до этого. Это явилось следствием того, что около 10 тыс. лет назад океан отрезал остров от материка, и, живя в изоляции, без врагов и конкурентов, тасманийцы утратили все навыки и технологии, которыми владели их предки⁴. Кстати сказать, несмотря на очевидность такого факта, некоторые российские ученые отрицают саму возможность такой деградации. Так, В.А. Рыбаков считает, что «… вывод о том, что развитие без рецепции невозможно, весьма спорен»⁵. В.А. Рыбаков обосновывает своё утверждение тем, что Япония якобы свыше 200 лет не поддерживала отношение с европейцами, т.е. вплоть до середины XIX в. Однако известно, что такая изоляция не была абсолютной. Китай и Голландия торговали с Японией через порт г. Нагасаки. В 1720 г. был снят запрет на иностранную литературу и в Японии распространены новые философские учения из Китая и Европы (Германии).

Ни один институт права (за исключением, пожалуй, права собственности) не приковывал к себе такого внимания и не вызывал столь жарких споров как в науке, так и в обществе. С рецепцией связывались надежды на построение правового государства, на обретение государственного могущества, на обоснование привилегированного положения среди государств, имперских амбиций, на выход из кризиса, на упрощение подчинения колоний и оккупированных государств, на разграбление природных ресурсов и прочих богатств страны, на уничтожение вражеской державы либо стратегического противника, на установление превосходства над реципиентом. Рецепцию обвиняли и в уничтожении национального права, в его радикальном упрощении, в потере самостоятельности и самобытности общества, в уничтожении или ухудшении его нравов, правовой ментальности.

Действительно, у рецепции права есть и обратная сторона медали. Полномасштабная рецепция права всегда приводит к ухудшению правового климата в обществе реципиента, к серьезнейшим кризисным явлениям. Этот факт объясняется тем, что каждая комплексная правовая традиция прилагает колоссальные усилия по упорядочению человеческой жизни, причём делает это на протяжении весьма длительного времени. Укорененная правовая традиция обеспечивает людям столь многое и в таком объеме, в котором другие социальные институты сделать это не в состоянии¹.

Кроме того, зачастую желания правящей элиты, проводящей модернизацию права, радикально расходятся с упованиями общественности. Силовое насаждение чуждых общественности как по форме, так и по содержанию правовых ценностей приводит к сильнейшей деформации правового общественного сознания и закономерной утрате доверия к государству.

Так, при своем формировании российская правовая система в девяностые подверглась бомбардировке западными правовыми ценностями. По прохождении почти двадцати лет стали очевидными результаты рецепции доктрины западного права. Вместо цивилизованного «правового» государства всеобщего благоденствия Россия практически отброшена в феодализм с его «кулачным» правом в худшем смысле этого слова.

Конституция РФ 1993 года отразила агрессивную экспансию западного права в России, став её своеобразной Хартией. Она полностью утратила отечественные правовые черты, получив у объективно настроенных исследователей достаточно нелицеприятную характеристику «конституционного эквивалента европейского аэробуса, собранного из деталей, изготовленных в нескольких странах»². Конституция Российской Федерации закрепила создание своеобразных политико-правовых «уродцев», состоящие из разнообразных, разноплановых по своему характеру, иностранных правовых институтов, плохо подогнанных друг к другу, не приспособленных к российским условиям и способных отрицательно влиять на возможный процесс модернизации государства и общества в целом.

Так, при построении «правового государства» государственной властью создан западно-русский правовой гибрид «президентская монархия», который характеризуется феноменом «передачи власти». К настоящему времени стало очевидно, что институт президентства в России в своей специфической форме не привёл для государственности к положительным результатам. Конечно, он вполне справился и продолжает справляться со своей основной задачей – окончательное закрепление власти за определенной политической силой, что, в принципе, и являлось основной задачей правовых реформ 1990-х гг.

Важным является факт прохождения проекта Конституции России подробнейшей экспертизы за рубежом, что вообще характерно для потерявших суверенитет послевоенных государств. Один из именитых разработчиков Конституции РФ, М.В. Баглай так описывает процесс принятия Конституции: «Сначала был разработан проект Конституции. Следующая фаза – довольно подробная международная экспертиза. К ней были привлечены многие эксперты, но, пожалуй, ещё более важно то, что и наша отечественная юридическая наука оказалась на высоте»¹.

Об эффективности самой правовой системы можно судить по некоторым своеобразным индикаторам. Один из них, наверное, самый важный, – наличие оправдательных приговоров. Российская Федерация практически обходится без них. Этот факт приводит к двум выводам: либо у нас блестяще работают правоприменительные органы, либо количество неправосудных приговоров огромно. Я уже не говорю о справедливости в судах. В последнее время термин «справедливость» применяется лишь в узком понимании: что законно – то и справедливо, закон несправедливым не бывает. В результате получаем забитые следственные изоляторы, тюрьмы простым российским людом, от нужды совершивших те или иные преступления. Масштаб российских правовых репрессий против российского народа ещё ждет своего беспристрастного исследователя.

Конечно, в этих условиях под руководством существующей государственной власти любая модернизация обернётся не только территориальными потерями, но и утратой самой российской государственности. Возможность эффективной модернизации, учитывая исторический опыт России, возникнет только в условиях военной экспансии со стороны иностранных государств. Только тогда у государственной власти возникнет насущная необходимость осознать себя Россией, отказаться от сомнительных услуг лакеев, подхалимов и просто вредителей во власти и встать на сторону российского населения.

Как видим, вместо модернизации права произошла так называемая демодернизация, а именно - развернута декоративная модель рецепции западного права. Она возникает как спасительная для правящей элиты идея заимствования правовых «благ» более передовых цивилизаций в момент государственно-правового и экономического кризиса. В этом случае политико-правовая идеология играет важнейшую роль, переключая общественное внимание на грядущие положительные перемены, тем самым, сбивая революционный накал и естественное стремление общества к реальной модернизации.

Необходимо иметь в виду, что такая модель рецепции западного права была реализована в ходе «перестройки», которая, в свою очередь, была порождением поражения в «холодной войне». И здесь ключевым является изучение роли донора в лице США. В настоящее время признан бесспорным факт, что процессы глобализации с самого начала используются и зачастую прямо управляются Соединенными Штатами Америки и особо заинтересованными в ней странами «золотого миллиарда» (в котором Россия не значится) и их транснациональными компаниями, исходя только из своих интересов¹.

Но глобализм по-американски – это не только экономическая, политическая, военная, но и, что самое опасное, культурная экспансия. Превращение многообразных культур, обществ, этносов в унифицированную цивилизацию, подчиненную западному стилю жизни, американским массовым установкам, может привести к тому, что народы потеряют свою уникальность и самобытность. Процессы глобализации, идущие с Запада, порождают такую тенденцию планетарного развития, которая характеризуется стандартизацией, коммерциализацией, унификацией и в итоге нивелированием многообразия социальных форм. Глобализм является и идеологическим феноменом, т.к. западные партикулярные ценности постоянно насаждаются и приобретают статус «универсальных», «общечеловеческих»².

Российская правовая система, равно как и экономика, создавалась при участии США. Под видом консультантов и советников, сотрудников совместных предприятий, ученых и зарубежной воинской элиты в рамках научного и культурного обмена в страну приезжала масса разведчиков из ЦРУ, «Массада» и других западных спецслужб, представителей различных международных организаций, которые ускоренно обучали будущих членов правительства России, лидеров политических партий – Гайдаров, Чубайсов, Явлинских и прочих, как управлять страной и какие решения принимать, как приватизировать общенародную собственность. Десятки из них были назначены на должности советников и консультантов в органы власти. Например, в правительстве Е. Гайдара работали более 1000 иностранных советников, большая часть которых были установленные разведчики. Таким образом, роль иностранного участия в подрывной деятельности против СССР и России в рамках организационно-политического и десятка других поражающих факторов вполне очевидна¹. Только в руководимом А. Чубайсом Госкомимуществе работало более двухсот иностранцев, большая часть из которых были кадровыми разведчиками. Иностранные специалисты и журналисты официально входили в предвыборный штаб Б. Ельцина в 1996 г. Среди них Т. Бел, проводивший компанию по выборам М. Тэтчер в 1979 г., П. Уилсон и др.²

Поэтому неудивителен и результат правовых реформ, основанных на рецепции западного права. Мы живем в окружении мифов о правовом государстве, демократии, гражданском обществе и разделении властей. Однако действительные результаты деятельности российской правящей элиты отражены в социологических данных. Так, к началу второго президентского срока В.В. Путина в стране насчитывалось 38,8 млн. пенсионеров, уровень жизни которых колебался на грани выживания. Средняя зарплата врачей, учителей, работников учреждений культуры, науки, социального обслуживания и т.д. – около 30 млн. чел. – примерно соответствует статистическому прожиточному минимуму. 40% населения страны живет в сельской местности, которую небезосновательно можно назвать зоной бедствий, за исключением нескольких наиболее благоприятных районов Юга России. Из 89 субъектов Федерации только 10 являются «донорами», т.е. в экономическом и финансовом отношении считаются вполне полнокровными. Остальные 70 фактически находятся на иждивении государства, более 50% из них не в состоянии обеспечить себя даже наполовину. Таким образом, масса обездоленных людей составляет в России около 70 млн. человек, т.е. практически половину населения страны³. Нельзя не отметить огромную смертность, сравнимую с военными потерями. Зато создана экономика, носящая исключительно сырьевой характер и выгодная только Западу. Правовая система обслуживает интересы только этого сектора экономики. Интересы российского населения как такового в ней не присутствуют.

Научный мир не желает видеть истинную картину российской действительности, всячески демонстрируя свою лояльность. Это отлично демонстрируется диссертацией Р.К. Шамилевой, согласно которой в России осуществляются реформы, призванные модернизировать страну, привести её в соответствие с новыми реалиями и занять лидирующее положение в мировом социально-экономическом и политическом пространстве⁴. В действиях политической элиты даже усматриваются устремления в построении «державной экономической политики»⁵

Делаются даже позитивные прогнозы развития российской государственности. Так, А.А. Свириденко, изучая социально-властные отношения в условиях современной России, делает следующий прогноз развития российского социума:

- 1917-1930 – становление социалистической системы;

-1930-1970 – дальнейшее развитие социума в рамках мировой социалистической системы;

-1970-1989 – упадок социалистической системы;

-1989-1991 – глубочайший кризис социализма, развал мировой социалистической системы;

- 1991-1993 – перерастание государственно-монополистического социализма в капитализм той же формы;

- 1993-2000 – возрождение некоторых социалистических институтов;

- 2000-2010 – становление пенсионного обеспечения, социальной медицины и образования;

-2010-2025- укрепление социальных институтов, повышение уровня социальной защищенности населения, становление социалистического устройства государства;

- 2025 -2050 – формирование государственно-монополистического социализма на качественно-новом уровне;

- 2050-2090 – формирование имперской системы социализма на основе евразийского учения».¹

В настоящее время очевидно, что необходимо в срочном порядке пересмотреть политику российского государства в области глобализации, так как современное состояние дел закономерно приведет к уничтожению не только государства как такового, но и российской культуры в целом.

Как известно, конфронтация, борьба есть закон движения (развития) как биологической, так и социальной формы материи. Таким образом, каждому из вышеуказанных этапов должен соответствовать доминантный тип конфликта. Первый этап бесклассовый (классовой борьбы не было по определению). Обычным явлением были межплеменные войны. Но можно ли назвать их доминантным типом конфронтации, влияющим на человечество в глобальном плане, изменяющим его облик, географию расселения? Вряд ли. В основе межплеменных конфликтов, как правило, лежали внеэкономические факторы. Ценного имущества не было (господствовал принцип «все свое ношу с собой»). Захват врагов в плен не имел смысла. Н. Миклухо-Маклай во время пребывания в Микронезии отмечал: «Войны очень часты в архипелаге, и самые ничтожные причины (подчеркнуто мной – В.Г.) считаются достаточными для ведения их». Интересно, что и во время войны «женщины и даже мужчины могут безопасно посещать селения неприятеля и жить в них»¹.

В книге «Яноама» описывается жизнь племени южно-американских индейцев (существовавших на уровне развития каменного века), среди которых автор прожила 20 лет (1937–1957 гг.). Это племя постоянно конфликтовало с тремя другими племенами с целью захвата женщин, которых делали женами. Племена вступали друг с другом во временные союзы, распадающиеся и возникающие в другом составе. Довольно серьезные, с многочисленными жертвами войны тем не менее производили впечатление детских ссор, не имеющих причин и последствий. Например, в качестве мести вытаптывались посевы табака, банановые плантации враждебного племени².

Постоянный обмен женщинами означал, что племена не считали друг друга «чужими» в полном смысле этого слова. Их перманентные конфликты видимо были формой естественного отбора – внутривидовой борьбой. Действительно в животном мире внутривидовая борьба представляет собой именно борьбу из-за самок с целью продолжения рода.

Если считать межплеменные войны в рамках одной расы в неолите внутривидовой борьбой, логично предположить, что у людей еще не оборвавших пуповину, связывающую их с животным миром существовала и межвидовая борьба, Таковой могла быть только межрасовая конфронтация. Похожего мнения придерживался известный советский этнограф академик В.П. Алексеев: «Столкновения с людьми иного физического типа стали происходить … в процессе далеких миграций. В результате этих столкновений постепенно могло возникнуть у людей ощущение, что те, кто отличается физически, больше враги, чем враги непосредственные, близкие, но похожие на них самих»¹.

Межрасовые конфронтации приводили к вытеснению одних рас другими, переделу евразийского материка, заселению Америки, Австралии. Известно, что в эпоху неолита в Минусинских степях на огромных пространствах от Красноярска до границы Хакасии с Тувой обитали европеоиды.

Второй этап (продолжается в настоящее время) в развитии человечества начался с появления первых классовых государств в долинах великих рек. Говоря о доминантном для этого этапа типа конфликта (и исходя из гегелевского закона), констатируем замещение расового (внеэкономического) антагонизма экономическим – классовой борьбой, межгосударственными конфликтами, преследующими экономические цели – захват рабов, материальных ценностей, колоний, рынков сбыта. То, что это антагонизм, как правило, нерасового характера подтверждается уже реалиями рабовладельческих государств. В Древней Греции, Древнем Риме отнюдь не расовая принадлежность служила признаком классового разделения на рабов и свободных, ни в одном литературном, правовом документе того времени мы не находим ссылки на физический облик человека в качестве обоснования его рабского состояния

В процессе дальнейшего развития капитализма цивилизационные различия будут уменьшаться, роботизация промышленности в силу единых закономерностей развития техники приведёт к однородности экономических структур и процессов как на Западе, так и на Востоке.

Одновременно человек постепенно освобождается от экономической зависимости, выходит из «сферы собственно материального производства» (роботизация), как когда-то в неолите человечество разорвало путы, связывающие его с природой (перейдя от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству). «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства»².

Это будет означать, что человечество вступило в третий этап своего развития, так называемое постиндустриальное общество. Теперь, если исходить из гегелевского закона, на первый план вновь должна выступить расовая конфронтация (доминантный конфликт первобытного общества), ибо третий член гегелевской триады повторяет первый, только на другом качественном уровне (причиной конфронтации может стать рост народонаселения, борьба за ресурсы, питьевую воду и др.). В борьбе за место под солнцем именно расовый фактор разделит человечество на два лагеря для нового передела материков.

В этой возможной расовой конфронтации европеоиды и негроиды будут вместе по одну сторону баррикад, по другую сторону которых окажется монголоидная (желтая) раса. Известно, что белая и черная расы это образно выражаясь ветви одного ствола, в то время как монголоиды – другое древо. Эти два древа: древний австралоид и древний синантроп имели определенные морфологические различия.

Поскольку основными оппонентами в расовой войне будут монголоиды и европеоиды, то соответственно, главным театром военных действий будет Евразия. Расовая война обещает стать самым страшным конфликтом, по сравнению с которой Вторая мировая покажется дивизионными маневрами. Главной и единственной целью этого глобального противостояния будет полное уничтожение расы-антагониста.

Именно Россия должна будет выполнить роль интегрирующей силы (Запад – Восток) благодаря тому, что она граничит с основными монголоидными государствами, и что по её территории проходит Транссиб – готовая артерия, связывающая Европу и со Средней Азией, и с Дальним Востоком. Роль Транссиба будет состоять в «правильной» организации евразийского пространства. Соответственно, дезорганизующую роль сыграет так называемый «Евразийский транспортный коридор», который планируется создать в обход России. Этот проект, связанный с проектом «Туманган», протежирует ООН. В докладе ООН по проекту «Туманган» говорится: «Значение этого маршрута в том, что он пройдет по Северо-Восточной и Центральной Азии»¹. На самом деле ничего хорошего в этом нет. Строительство транспортного коридора в обход России объединит в первую очередь монголоидный мир, а не всю Евразию.

В евразийской геополитической системе Россия должна будет стать третьим интегративным центром (наряду с Европейским сообществом и Китаем), привязав к себе монголоидные государства Центральной Азии, Корею и Японию и, тем самым, опередив Китай в его естественном стремлении, создать союз монголоидных государств: Китай, Корея, Япония, Монголия, Центральная Азия. Процесс становления единого мира будет двухступенчатым: первый этап – создание блоков, второй – слияние их в единый глобальный организм. В процессе этой кристаллизации важно помешать возникновению расово однородных союзов, связывая в единые экономические системы расово различные государства. Великолепный пример такого органического союза – бывшая Российская империя, в которой действовали и привилегии местных элит, поддерживавших империю, и практическое равенство всех национальностей, и единое экономическое пространство.

Запад, стремясь изолировать Россию, готовит себе второй «Мюнхен». Доктор Хайнц Тиммерман из Кельнского института исследования Восточной Европы в своей статье-меморандуме откровенничает: «Целью Запада должны быть не легитимизация и укрепление искусственного построения СНГ, а поддержка естественным путем формирующихся в его рамках субрегиональных объединений типа ГУАМ или центрально-азиатского экономического пространства (Казахстан, Киргизия, Узбекистан)»…Таким образом, должна быть усилена поддержка проекта Евразийского транспортного коридора»¹. Оставив Россию «в дураках», европейцы столкнутся с гораздо более опасным противником – мощным монголоидным блоком, созданным при активном участии ООН. Запад должен понять, что те мнимые выгоды, которые он получит, исключив Россию из системы интеграции Запад – Восток, заведут этот процесс в тупик и ударят бумерангом по тому же Западу.

Превращение России в ядро Евразийского союза более необходимо Европе, чем самой России. В случае расовой войны и обмена ядерными ударами между НАТО и дальневосточным монголоидным блоком у густонаселенной Европы не будет никаких шансов выжить. Почти столь же страшные последствия ждет и Дальний Восток. На всем евразийском материке после ядерной катастрофы лишь бескрайние российские просторы (Сибирь) смогут гарантировать жизнь своему редкому населению.