Юрий Александрович Беляев

Претендентов на депутатский мандат в нашем округе было 19 человек, я победил во втором туре.

Кстати, из 108 кандидатов, которых выдвинуло «Отечество» и поддерживало, депутатами стали я и Юрий Гаврилович Попов, остальные провалились. Мои предостережения были, как оказалось, не лишенными основания.

(Автобиография Петербургского горсовета. С. 463)

Как только мы избрали А.А.Собчака председателем горсовета, сразу же свою ошибку поняли. За два предыдущих месяца работы мы выбирали временных председателей горсовета, приняли регламент своей работы и поэтому научились определять без ошибки способности ведущих наши заседания. Анатолий Александрович был не способен вести заседания горсовета. Он перебивал выступающих, хотел показать себя знающим во многих вопросах, хотя лишь убедил нас в своей некомпетентности и способности, не задумываясь, бросаться словами, мягко говоря, не соответствующими действительности. Депутаты не могли допустить такой вульгаризации управления, делали А.А.Собчаку обоснованные замечания. Однако амбиции нашего председателя мешали ему правильно реагировать на критику, и в дальнейшем это вылилось в конфронтацию А.А.Собчака с горсоветом. Мне не забыть встречу А.А.Собчака в помещении нашей мандатной комиссии с ведущими представителями демократических сил Ленсовета, предложившими ему обсудить назревшие проблемы взаимоотношений. Речи выступавших депутатов было логичны, корректны, доброжелательны, и по реакции Собчака было заметно, что он начинает понимать, что никто не желает ему зла, люди просто хотят установить нормальные взаимоотношения в соответствии с нормальным демократическим регламентом. Ответную речь Анатолий Александрович начал неуверенно, с неким пониманием изложенного депутатами. Но вдруг какая-то «вожжа попала ему под хвост», и закончил он тем, что назвал собравшихся пособниками коммунистов, желающими свалить его с поста председателя. Все буквально онемели от такой чуши.

(Автобиография Петербургского горсовета. С. 252-253)

Александр Георгиевич Богданов
Из интервью 2008 года:
Когда пошла перестройка, я был молодой, 25–26 лет. Меня затащили во все эти дела, наверное, американцы, которые интересовались этими процессами. [...]

Я приходил с иностранцами, переводил им, а потом сам выступал. Появились иностранные корреспонденты. По телевизору показывали, как я говорил: «Горбачева надо было поддержать сверху, а теперь мы поддержим его снизу». Я воевать с Горбачевым не собирался, я считал, что инициатива народа снизу – гласность. Так давайте гласность. Я не фанатик стиля тюремной экзотики, «мы должны сгореть на костре» или «наше место – Сибирь». Меня сажали больше всего в этом городе, девять раз я сидел на пятнадцати сутках – это рекорд. Больше сидела только Лера Новодворская когда-то, но в Москве. Почему меня сажали? Потому что ленинградскую партийную организацию бесило то, что я поддерживаю курс Горбачева. Я только считал, что надо дальше идти, двигаться решительнее. И что все это делают вот эти самые люди, продукт гуманной советской культуры, которых вы сами с 1960-х годов создавали. Вы нас учили быть хорошими, порядочными – вот мы и есть. [...]

Обком решил от меня избавиться. Стали печатать какие-то бредовые статьи, в которых моя фамилия писалась с маленькой буквы… 1986 – это худшая година была. И постоянно: «Откажитесь от советского гражданства. Откажитесь, откажитесь, откажитесь!» Я говорю: «А чего мне отказываться? У меня там родственников нет». Они мне: «В Израиль! В Израиль!». Да у меня ни одного еврея в роду нет, я вообще в Талмуде ничего не понимаю... Когда меня совсем достали, я говорю: «Все, напишу я вам заявление, откажусь от гражданства. Все, уезжаю». Мне говорят: «Вот вам бегунок…». Обходной лист: надо было комнату сдать, паспорт забирали… И в комсомоле чтобы сняли с учета, что на учете не состоите. А я состоял. Я пришел, они говорят: «Ну, пишите заявление, что вы отказываетесь от ВЛКСМ». А я говорю: «Я не могу такого написать! У меня рука не выведет такое никогда». Я был комсомольцем, комсомол за меня все время заступался, у меня ничего плохого против комсомола нет. «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым». Я был готов отказаться от паспорта, а от комсомола был не согласен. И комсомол мне сохранил гражданство. [...]

Я участвовал в создании «Демократического союза» – первой оппозиционной партии в Советском Союзе. И был не просто членом ДС, а членом оргкомитета по созданию ДС. Решение о создании ДС принималось в Обществе милосердия. Тогда Лера Новодворская приехала, под «Стерегущим» стала листовки разбрасывать. Там кагэбэшников было больше, чем листовок. А потом она пошла на «Вахту мира» в Михайловский садик, и там тоже прошел митинг. А куда дальше? Идти было некуда. Председателем Общества милосердия был Даниил Гранин. Виталий Савицкий взял ключи у Гранина и говорит: «Пойдемте в Общество милосердия». Хотя теоретически это был нонсенс, потому что Гранин был человек Горбачева. Пришли мы в это общество на Гороховую, тогда еще улица Дзержинского. И зашла речь о том, что надо создавать партию. И тут выяснилась одна принципиальная вещь: Рыбаков был против создания ДС. «Не спугните перестройку, гласность. Вы сейчас насоздаете партий, всех разгонят, и даже то, что мы сейчас имеем, можем потерять», – говорил он, и его позиция была понятна. Но потом Рыбаков взгромоздился над ДС и был там чуть ли не председателем.

Виталий Савицкий очень интересным человеком был. Во-первых, он выпускал самиздат, который назывался «Человек». Это издание – оно не за левых, не за правых, оно давало какую-то констатацию фактов по городу. Его волновала проблема гуманизма, человек как таковой, гуманное общество. Среди всех он был один из немногих открыто верующий. Поэтому мы так и понимали друг друга с ним, потому что я православный, и для меня это было естественно. Я не религиозный фанатик, для меня это было нормальное состояние. А большинству советских людей вера в Бога была до лампочки.

Савицкий первым вывел инвалидов выступать за свои права. Представьте себе, больница Ленина на Васильевском острове и инвалиды с лозунгами: «Почему нас так плохо обслуживают в больнице Ленина, а партийных начальников хорошо обслуживают в больнице Свердлова?». Смех смехом, но тогда впервые применили овчарок. Ветераны-инвалиды выходят на демонстрацию по поводу медицинского обслуживания, а их встречают милиционеры с овчарками. Это не шутки. Власть относилась к оппозиционности Савицкого очень серьезно. Потому что он поднимал самый важный вопрос, вопрос нравственно-этического отношения к слабым. И депутатом он совершенно не случайно стал, его поддерживало огромное количество инвалидов. Они ходили по домам, разносили и расклеивали листовки, горячо за него агитировали. В то же время крупные партии его не поддерживали, а даже мешали. Савицкий печатал мои выступления. Ему тоже была близка несколько отстраненная моя позиция. В дискуссии по ДС он не участвовал. Но то, что он дал помещение, – уже было подвигом.

[...] Была такая «Группа доверия между Востоком и Западом», которая выступала против войны в Афганистане, выходила на демонстрации. Первый раз меня, кстати, арестовали за демонстрацию против войны в Афганистане. У меня был плакат: «Вернем наших ребят из Афганистана живыми». Все – пятнадцать суток. Это был 1986 год, задолго до вывода войск. Я оказался в ДС, потому что я всегда поддерживал «Группу доверия» и подписывал все их обращения. Наиболее активной в ДС была Катя Подольцева, а Дебрянская – в Москве. [...]

Именно Петербург – я и Подольцева – мы вставили в программу ДС пункт о российском флаге, уже на первом заседании. А у меня он был еще в 1987 году на моем самиздате «Гласность и конъюнктура». Для меня это вопрос принципиальный. ДС этот вопрос поставил в 1988 году. Эту идею мы, питерская делегация, проталкивали. Может быть, в этом какая-то историческая правда и совершилась, что из бывшей столицы России в Москву приехали и сказали, что ДС должен выйти под этим флагом. Мы первые вышли на митинг на стадионе «Локомотив» под этим флагом. И говорят, что у лидера «Памяти» Д.Д.Васильева был приступ: «Как это так, демократы вышли первые с российским флагом?» Это очень важно. Потому что если бы «Память» вышла и под имперским бело-черно-желтым знаменем, и под гражданским бело-сине-красным, то демократам было бы не с чем выходить. Получилось так, что мы опередили эти силы в освоении национальной символики – повезло, просто повезло. И благодаря этому есть хоть что-то, что символизирует демократию в нашей стране. Самая большая ошибка демократов в том, что мы тогда, 20 лет назад, не вынесли флаг единой Европы. Если бы процесс демократизации России совпадал с освоением европейской символики, может быть, сейчас не было бы такого противостояния.

[...] Начал я в 1987 году с машинописного альманаха «Гласность и конъюнктура». Вышло два номера, тираж был до 48 экземпляров. А после этого подумал: вот у них газета «Правда». Пусть будет «Антисоветская правда». [...] Эта газета, которую я издавал на ротапринте, была самым популярным изданием того времени. Это была первая и, главное, удачная попытка. Что до этого выпускалось? 24 или 36 страниц, то есть несколько закладок по шесть экземпляров, и все это напечатано на машинке. А я стал делать макет с иллюстрациями, интересные коллажи, и с юмором. Я сейчас с удовольствием на это смотрю, ничего лучше не выпускалось. «Антисоветской правды» вышло больше 4 номеров. Это было первое издание, у которого был тираж 1000 экземпляров, 5000, 10 000 экземпляров. Страна не видела такого.

«Правда» стоила пять копеек, а мой листочек стоил рубль, и все равно его люди покупали. Он отражал парадоксы времени. У меня 10 000 комплектов «Антисоветской правды» только на похоронах Сахарова разошлось. Сахаров умер, и все скорбят. Скорбит Горбачев, который его до инфаркта довел, и вообще все… Я думаю: «Сколько можно скорбеть?! Умер Сахаров – поднимайте народ, будите!». Нет, мы скорбим, стоим в очереди, у нас почетные похороны, правительство приехало. Я выпустил дополнительные тиражи и пришел к этой скорбящей очереди. Вам надо красиво поскорбеть, а мне надо, чтоб у народа голова была ясная. Все Лужники у меня были обеспечены «Антисоветской правдой». [...]

Первые номера я печатал в Инженерном замке. Там была Военно-морская библиотека и центр научно-технической информации. И у них маленькая типография, но достаточно хорошо оборудованная. По ночам они мне там печатали на сэкономленной или на заныканной бумаге. Сложность была в том, что здание под охраной, опечатывалось. Печатники оставались на ночь, их утром открывали снаружи. А как это все забирать? Все закрыто. Сад вокруг Михайловского замка, там же с собаками гуляли, и вот со второго этажа начинали ночью падать пачки. И главная задача была, чтобы собаки не начинали лаять и бегать за нами, будто мы что-то воруем. Это было очень смешно, наши хождения вдоль этого замка по ночам, где Павла Первого убили. [...]

Отдельный номер «Антисоветской правды» у меня был – «Славься Андреева, Нина народная!». Про Лигачева. Потому что это тоже абсурд – защищать Сталина в 1990 году. Ее точка зрения очень интересная была. Что меня доконало? 1 сентября поздравляют всех учителей. Нет, «Смена» решила отметиться – написала совершенно отвратительную статью про Нину Андрееву. Я подумал: она преподаватель в Технологическом институте, химию преподает, у нее есть студенты. Ну что вы к ней привязались? Не нравится вам ее политическая позиция, но вы не имеете права учителя 1 сентября гнобить. И я поехал 1 сентября к ней и от имени демократов извинился. Ее это тронуло, на самом деле, потому что на ней лица не было, она это очень сильно переживала. [...]

[...] Вторая моя газета «Наше чувство горбачевизма» выходила с 1989 по 1991. Подзаголовок – «Орган Республиканской партии». Она есть в Библиотеке Конгресса США. Обе газеты были популярны. [...]

Был концерт на Дворцовой площади. Они тогда сами не знали, то ли седьмое ноября праздновать, то ли день национальной трагедии. Поэтому разрешили митинг оппозиции. Днем митинг, а вечером дискотека и концерт с Тальковым. А власти – Собчак, Нарусова – у них банкет в Таврическом дворце и вход пятьсот рублей! Это теми еще деньгами, огромные тогда деньги были. И вот митинг оппозиции, с часу до двух, а с двух – дискотека. Для дискотеки привезли ОМОН, турникеты. Молодежь уже собралась и ждут музон. А под «Александрийским столбом» митинг, «день национальной трагедии»… Митинг затянулся, а музыку включили в срок. Возмущенные участники попытались пробиться к трибуне, чтобы выключить музыку, и… ОМОН начал их колотить: мол, туда, к этой трибуне, где диджей, – не суйтесь, ваше время закончилось, сейчас дискотека будет. Демократия на этом буквально и закончилась.

Ходим, как дураки, по этой дискотеке с транспарантами «День национальной трагедии»… Вечер. Тальков спел свои песни. Я говорю: «Знаете, что? Что мы тут людей развлекаем? Поехали к Таврическому дворцу. Там уже все пируют!». Приезжаем к Таврическому дворцу, как раз разъезд. Выходит Собчак в смокинге, Людмила Борисовна, как Невзоров сказал, «красавица в тюрбане», – в таком платье, шляпке, не знаю, действительно, тюрбан. Охранник Собчака был Золотов, который потом Ельцина охранял и был главным охранником Путина. У него дурацкая манера была, он подходил ко мне и чуть ли не матом, очень жестко: «Достал! Отвали! Скройся с глаз, надоел!». Я Собчаку говорю: «Почему ваш охранник постоянно мне угрожает и так себя ведет?». Людмила Борисовна говорит: «Саша, ну почему вы все время юродствуете?». А Собчак так вальяжно садится в лимузин и говорит: «Заткнись, меня народ выбрал!». Это я запомнил на всю жизнь. Весь его снобизм в этом.

Записала Т.Ф.Косинова

Осенью 1988 года я пришел в ДС, где была социал-демократическая фракция, там были молоденькие ребята, которые воспринимали социал-демократию как нечто, что было в начале века. Читали Плеханова, про Дана рассуждали. И когда я им сказал, что есть такая Франкфуртская декларация, которая для социал-демократического движения документ, по своему значению сопоставимый с Манифестом Коммунистической партии, то только один из них о ней слышал, и ни один вообще не читал. […] И сейчас-то у нас единицы, которые более или менее квалифицированно разбираются в социал-демократических доктринах. А тогда, в сентябре 88-го, ребята собирались создавать социал-демократическую партию, пи этом у них был документ на полстранички – свобода, демократия, социал-демократические ценности, которые не были расшифрованы, и так далее. И ехали создавать партию, из нескольких регионов приезжали. Я за неделю, наверное, до этого сел писать текст, который назывался «Декларация к созданию социал-демократической партии». Там было страниц шесть-семь, основные тезисы – экономические, политические и т.д. там все-таки были прописаны. Мы эту декларацию приняли. И, помню, молодые ребята жутко возмущались, что я не дал им тут же создать партию. Я сказал им: давайте сначала создадим экономическую комиссию, социальную комиссию, комиссию по экологии и другие. Наберем людей и создадим уже более серьезную программу.

Начал я заниматься этим в конце 88-го, а через год ушел из Технологического института целлюлозно-бумажной промышленности, где работал на кафедре высшей математики. […] Ушел, можно сказать, в никуда. Полгода не работал. Занимался социал-демократической деятельностью и даже больше предвыборной, потому что тогда уже был ЛНФ и стало ясно, что мы идем на выборы. Я, правда, тогда думал, что мы будем очень сильной оппозицией. В результате неожиданно оказались почти властью.

– Каким образом вы пришли в Ленинградский Народный фронт?

– Фактически случайно, где-то услышал, разговоры по городу шли. Там атмосфера была действительно очень демократичная. В ДК пищевиков собирались, туда мог войти любой. Приходили в том числе и не очень здоровые люди. Первое впечатление: полный сумасшедший дом, потому что выступают иногда с абсолютной ахинеей. Час-полтора обсуждения бог весть чего, потом стали выступать люди, которые, как потом узнал, были там лидерами. Филиппов, Салье, Константинов, который потом перешел в несколько другой лагерь, Сергей Андреев... И в результате, когда ставились на голосование вопросы по каким-то резолюциям, то тексты оказывались вполне разумными, имели определенную политическую составляющую и приличным языком были написаны. То есть оказалось, что те, кто вел тогда эту организацию, были людьми достаточного уровня, чтобы с ними можно было общаться, обсуждать.

– Каким образом началась ваша интеграция в ЛНФ?

– В ЛНФ было индивидуальное и коллективное членство. И я предложил Социал-демократическому клубу, где был лидером, стать коллективным членом.

– Соцдемклуб – это при ДС?

– Нет, мы его отдельно организовали. При ДС была фракция. В нее мне не хотелось входить, поскольку там были в основном молоденькие мальчики, присутствовал элемент игры. Притом играли они в конспирацию, искали среди себя шпионов. Я тогда сказал, что на самом деле наличие одного или нескольких шпионов, людей, которых заслали, – это гораздо меньший вред, чем шпиономания, постоянные подозрение. Часть людей со мной согласилась, часть – нет. Те, кто согласились, просто отслоились. Потом еще много людей пришло. Был создан Соцдемклуб, на пике он состоял, наверное, человек из пятидесяти.

– А где вы располагались территориально?

– Мы собирались человек 12–15 в дворницкой Виктора Шмидта, он работал дворником. Потом, когда уже стало немного полегче, один или два раза собирались в ДК пищевиков, несколько раз – в ДК железнодорожников. Ким Измайлов, директор, лояльно на это смотрел. Были случаи, когда приходило человек до сорока. Сначала мы обсуждали программу и создали, как мне представляется, по тем временам вполне качественный документ для самодеятельной программы. Так вот, Соцдемклуб стал коллективным членом Народного фронта. Соответственно, я стал участвовать в заседаниях ЛНФ, время от времени получал там слово как представитель Соцдемклуба. Через некоторое время меня избрали в Координационный совет, в правление.

– Вы начали говорить о предвыборной компании ЛНФ….

– Предвыборную тактику где-то к ноябрю-декабрю, в принципе, НФ уже определил: что он пойдет на выборы и будет бороться, как минимум, за треть мест в городском Совете. Это была первая такая, ориентировочная задача. Может быть, на каких-то заседаниях, где я не был, были какие-то другие цифры. Но я говорю то, что сам знаю. Было две линии. М.Е.Салье отстаивала, как обычно, радикальную линию: что НФ должен идти один, без союза с кем-то, и быть достаточно монолитным, получив пусть треть, пусть пятую часть мест. Я был сторонником создания «Демвыборов-90», что тогда и удалось осуществить. Чем это было хорошо? Туда, кроме относительно небольших объединений, как Соцдемклуб, или христианское общество «Человек», или там экологические какие-то структуры, вошел Союз писателей, Союз композиторов, туда вошли драматурги, по-моему, даже какое-то социологическое объединение. То есть создалась мне лично очень приятная аура интеллигенции вполне высокого уровня, которая, если угодно, не давала возможности чрезмерно радикализироваться (что, я считал, было бы неправильным), но при этом вполне разделяла демократические принципы, рыночные ценности и т.д. А самое главное, за счет такого окружения еще и повышался уровень людей, которые туда приходили. Была достаточно тяжелая борьба, в том числе и на заседаниях НФ, в Координационном совете, было несколько голосований и в итоге решено было идти как «ДВ-90». Еще было решение, что по одному округу (поскольку было несколько организаций) иногда шел не один, а несколько кандидатов. Тут был и плюс и минус. Почему минус, понятно: возникала конкуренция, и голоса могли быть «растащены». А плюс – потому что очень важно было создать некую атмосферу в обществе. И тогда люди, иногда даже разных взглядов в принципе, агитировали примерно за одно и то же. [...]

– Какова была ваша выборная технология?

– Первое, что было сделано еще в ЛНФ, и это было правильно, – были созданы районные отделения. Почти везде отделения были достаточно сильными. Например, я был в Калининском районе, там было, как минимум, человек пятьдесят. Из этих пятидесяти, с десяток реальных активистов, которые готовы были тратить время, силы, ходить агитировать и т.д. Следующее действие – это были выборы кандидатов. В основном этим как раз занимались районные отделения ЛНФ, хотя там, где были сильные структуры, кроме ЛНФ, они к нам примыкали. Реально ЛНФ и подбирал кандидатов. Такие организации, как, к примеру, Союз писателей, Союз композиторов, отчасти университет, еще какие-то учебные заведения, сами выдвигали кандидатов. Но в районах почти весь список формировали мы, и те структуры, которые там были, они, скорее, к нам примыкали. И практически весь список утверждали мы.

– А как это проходило, что за процедура?

– Например, в Калининском районе было достаточно сильное Общество инвалидов. У них была каморка, буквально полторы комнаты. Там находились, из тех, кого я помню, Л.Е.Гренгауз, Шведков и Ушал, один из председателей этого общества. Туда приходили люди, в основном их присылали из ЛНФ, с которыми проходило что-то типа собеседования. Задавались вопросы, касающиеся рынка, демократии, отношения к НФ, иногда – отношения к конкретным персоналиям. И дальше либо человек включался в список, либо говорилось «ну, надо подумать». Иногда бывало так, что два приличных человека пришли, и их обоих включали в список. И наверное, это тоже было по-своему правильно.

Меня тоже выдвинули в кандидаты в городской совет и в российский, но потом российское депутатство отобрали. Я вышел во второй тур и выиграл с небольшим преимуществом, уже результаты были опубликованы в газетах. И после этого был подан протест на результаты первого тура. [...].

Вот сейчас выборы – это деньги и еще много всего. Я на выборы потратил 150 рублей своих собственных денег. Максимальный тираж моей листовки был 2000 экземпляров. Стояло человек 15 с плакатами, эти 15 человек покрывали практически весь район. Единственное, что я для них делал, – одна из моих помощниц варила пятилитровую кастрюлю борща, чтобы их кормить. И абсолютно никто не гнушался никакой работы, независимо от статуса в движении. Мне, например, звонят, что где-то собираются коммунисты, а наших ни одного нет. Я срывался с места, брал мегафон (специально для агитации были закуплены мегафоны, на каждый район примерно штук по пять), ехал туда и всю нашу программу рассказывал – какие у нас замечательные люди, какие организации нас поддерживают, какие идеи и прочее. Это была реальная конкуренция, и надо было говорить достаточно интересно, чтобы люди слушали. Заставить людей час на морозе слушать – это требовало и определенной энергетики, и мыслей, и умения говорить.

В каждом округе у нас были намечены определенные точки: универсамы, остановки автобусов, станции метро, какие-то людные перекрестки. Там расставлялись пикеты, и мегафон время от времени между ними переезжал. Наклеивались листовки. Притом, если мой конкурент издал, допустим, тысяч пятьсот, ну, может, тысяч двести газет и в каждый ящик положил, то мы в основном наклеивали листовки (их было мало) на передвижных стендах. Листовки мы делали на ризографе, тираж максимум две тысячи. Огромное количество! Мы на людных перекрестках расставляли эти передвижные стенды с листовками, но когда видели, что кто-то не просто ходит, а интересуется и может еще кому-то инфорацию передать, такому человеку иногда давали листовки на руки, но немного. Еще ценным было то, что нас «Смена» поддержала и ее тогдашний редактор В.А.Югин. Он опубликовал дня за три до выборов списки поддерживаемых кандидатов – не только наш, но и «Отечества», и коммунистов, и вообще, по-моему, всех. Но в том числе и список «ДВ-90», притом не ЛНФ, а именно «ДВ-90». По некоторым округам там было по два человека от нас, а в некоторых чуть ли ни четверо. И это было существенно, потому что создавало особую атмосферу, которая, на мой взгляд, и была нашим основным достижением. Я сам видел, как люди приходили на избирательный участок с этой газетой, смотрели и голосовали за того, кто был в списке «ДВ». На мой взгляд, нарушения в этом не было. Это была не агитация, а просто информация, и была она опубликована обо всех.

Беседу вела Т.Ю.Шманкевич
Из воспоминаний:
Сейчас довольно модным стал тезис о том, что основные рычаги воздействия на политическую ситуацию еще с конца 1980-х – начала 1990-х годов находились под жестким контролем КГБ. Сказать, что эта точка зрения совершенно безосновательна, было бы неверно. Безусловно, Комитет был хоть и закулисным, но весьма активным игроком на политической сцене: во все сколько-нибудь серьезные общественные объединения были инфильтрованы комитетские агенты, причем это в равной степени относилось как к остро радикальному «Демократическому Союзу» (первой пропартии того времени), так и к многочисленному и более умеренному «Народному фронту». Можно столь же уверенно утверждать, что во все органы представительной власти были направлены люди, контролируемые КГБ, и процент этих представителей был значителен – вряд ли менее 25–30%. Можно также вспомнить десант в мэрию офицеров КГБ в конце 1991 года: думаю, все вспомнят, что во главе «десантников» был не кто иной, как нынешний Президент России. Так же с уверенностью можно утверждать, что Комитет госбезопасности пытался влиять практически на все сколь-нибудь серьезные кадровые назначения как в исполнительной, так и в представительной власти. Все это так.

Однако если мы возвратимся к идеям, влияющим на выбор пути развития, то тут ситуация окажется заметно сложнее. Наиболее приемлемой для властной номенклатуры того времени была концепция авторитарной модернизации экономики. Притом эту концепцию поддерживала также и большая часть экспертов (экономистов, политологов), приближенных к власти. (Думаю, многие помнят появление, к примеру, ряда статей, где Аугусто Пиночет подавался уже не столько как кровавый диктатор, на чьей совести десятки тысяч человеческих жизней, а скорее как мудрый политик консервативного толка, чье правление привело к росту и расцвету чилийской экономики.) Что же касается демократии, то демократизация предполагалась в очень незначительном объеме и, скорее, как необходимая уступка общественному мнению – большей степени западному. Вам нужна многопартийность – пожалуйста: будем сквозь пальцы смотреть на деятельность «Демократического Союза» – немногочисленной партии без реальной финансовой и социальной базы, состоявшей к тому же в основном из маргиналов различных мастей и оттенков; нужны еще партии – пожалуйста: ЛДПР во главе с В.В.Жириновским – и название демократическое, и контроль стопроцентный.

Кстати, авторитарные тенденции были популярны не только в центре, в регионах они находили еще большую поддержку. Помните замечательный законопроект под названием «Положение о Ленинградском Комитете по Управлению Зоной Свободного Предпринимательства»? Этот документ создавался под А.А.Собчака – статусного демократа, только что избранного председателем Ленсовета. Председатель ЛКУ ЗСП наделялся полномочиями как исполнительной, так и законодательной власти, а кроме того, имел право единолично распоряжаться имуществом и средствами ЛКУ ЗСП, то бишь практически всем имуществом и средствами тогда еще Ленинграда. Причем контролировать деятельность председателя имел право лишь Наблюдательный совет, формируемый, опять же, председателем ЛКУ ЗСП. Впечатляющая конструкция, не правда ли? Притом сия модель была создана в Ленинграде – признанном центре демократии под А.А.Собчака – также общепризнанного демократа. Кстати, сам Собчак прекрасно понимал, что Ленсовет подобную конструкцию не пропустит, поэтому утверждаться председатель ЛКУ ЗСП должен был указом Президента СССР.

Стоит заметить, что не словесный, а настоящий разлад Собчака с Ленсоветом начался именно после того, как депутаты задробили эту «замечательную» конструкцию в весьма жесткой форме. Притом, даже те, на чью поддержку Собчак рассчитывал, не посмели при публичном обсуждении однозначно высказаться за подобную модель.

(Автобиография Петербургского горсовета. С. 154-155)