Сборник статей по материалам Четвертой Всероссийской научной конференции (Ульяновск, 4-5 мая 2012) / Под ред. Н. Г. Баранец. Ульяновск: Издатель Качалин Александр Васильевич, 2012. 336 с

Экономика – необходимая область жизни современного человека, выполняющая функции производства, распределения, накопления, обмена, потребления. Как и любая другая человеческая деятельность, экономика содержит в себе этическое начало, которое базируется на нравственных ценностях и отражает принятие на себя ответственности за собственные действия. В настоящее время актуальность проблемы взаимосвязи экономических целей и интересов с нравственными нормами и идеалами возрастает в связи с возникновением противоречий между материальным миром и духовным содержанием жизни человека и общества. Одним из подходов к устранению этих противоречий является философская концепция этической экономии. Для современного осмысления рассматриваемого вопроса и его более глубокого понимания, необходимо, на наш взгляд, обратиться к положениям данной концепции.

Концепция этической экономии подробно описана в работе современного немецкого философа, социолога и экономиста П. Козловски «Принципы этической экономии». Козловски отмечает, что хозяйство, как и общество в целом, должно быть основано на самых сильных и самых лучших побуждениях человека. Экономика исходит из самого сильного побуждения – собственного инте­реса, а этика – из самого лучшего побуждения: добродетели, добра, долга. «В этом смысле обе науки имеют дело с одним и тем же предметом – действующим человеком и координацией деятельности, ведомой разумом.

Поскольку экономическая наука и этика направлены на один и тот же предмет, они не являются науками, независимыми друг от друга»¹. Таким образом, необходимость единства экономики и этики вытека­ет из природы человеческой деятельности. Хозяйство не может развиваться только из собственного интереса человека, а нравственность не может быть сферой, отделенной от действительности, поэтому «этика и экономическая наука должны взаимно отражать идеи друг друга, объединяясь в развернутую теорию рациональной деятельности»².

П. Козловски отводит этической экономии особое место. Он выходит за пределы исследовательских целей этики хозяйства: «Этическая экономия должна представлять собой нечто большее, чем «экономическая наука плюс этика»³. С этой точки зрения, она понимается мыслителем как единство трех аспектов: теории этических предпосыл­ок экономики, анализа этических проблем с помощью инструментов экономической теории, изучения взаимосвязи экономической науки и этики в учении о бла­гах и ценностных качествах. Таким образом, этическая экономия (хозяйственная этика) вплетается в контекст культуры и «возвращается к старой философской традиции аристотелевской практической философии как единству этики, экономической теории и полити­ки»⁴, которое было нарушено А. Смитом, выделившим экономику как самосто­ятельную науку, и И. Кантом, выведшим прагматику и социальную этику за пределы моральной философии. При этом этика должна быть не только метаэтикой, но «должна давать и ориентиры для челове­ческой деятельности в различных ее сферах в качестве имманент­ной этим сферам деятельности моральной рефлексии. В этом смысле необходимо разрабатывать имманентную хозяйству хозяй­ственную этику и этическую экономию, так как из всех областей деятельности и культуры общества хозяйственная деятельность является самой важной, определяющей жизнь большинства лю­дей в течение большей ее части»¹.

Последние десятилетия интерес к исследованию взаимосвязей экономики и нравственности особенно возрос. П. Козловски выделяет три основных причины актуальности этого вопроса. Во-первых, он говорит о внешних эффектах (побочных воздействиях) экономической деятельно­сти и осознании нравственной ответственности за них перед культурой и природой. Побоч­ные воздействия – это то, что происходит наряду с основным воздействием, являющимся целью. «Побочные воздействия являются не толь­ко проблемой хозяйственной этики, но и причиной ее существо­вания. Они не только ставят перед хозяйственной этикой задачу анализа и оценки побочных воздействий, но в то же время явля­ются причиной того, что хозяйственная этика возникает как нор­мативная наука и как вопрос общественных ценностей на пересе­чении экономической науки и общей этики»². Власть человека над природой растет, и это требует большей чувствительности к влиянию на нее и пробуждения экологического сознания: негативные побочные воздействия хозяйственной деятельности должны сводиться к минимуму, а позитивные – должны быть максимизированы. Таким образом, рост влияния ведет к росту ответственности.

Во-вторых, произошло «новое открытие человека» в науке, поэтому выросли требования к руководителям организаций. Козловски пишет: «Отношение человека к самому себе, его спо­собность к этическому дистанцированию от себя и вытекающая отсюда потребность в оправдании и обосновании своих поступ­ков – все это должно найти более полное отражение при перехо­де от количественной экономики материальных благ к качествен­ной экономике услуг»³. Энергия сегодня замещается информацией, а труд приобретает все более умственный характер. Хозяйственная этика призвана привнести духовность в экономическую деятельность и сделать ее более осознанной.

В-третьих, постепенно приходит понимание необходимости противодействовать распаду культуры, отчуждения от нее мира экономики. Этическая экономия пыта­ется ответить на вопрос: как соотносится смысл хозяйственной деятельности с ее обезличенной конкуренцией и рыноч­ным ценообразованием, с одной стороны, с культурой и интеграцией общества, с другой. Задача этической экономии состоит в том, чтобы создавать общие цен­ности и нормы и препятствовать разграничению областей жизни, когда в одном мире правят мораль и нравственность, а в другом – конку­ренция и деньги. Таким образом, по мнению П. Козловски, «разделение этики и эко­номической науки теперь уже не позволяет решить проблемы ра­зумного хозяйствования. Каждая из обеих дисциплин требует интеграции своей проблематики в рамках этической экономии»¹.

Неудивительно, что экономика с ее принципом ориентации на собственный интерес, и этика, раскрывающая духовные побуждения человека, находятся в состоянии напряженности. Этика упрекает экономику в потворстве корыстолюбию, а экономика этику – в ото­рванности от реальности, но они не могут долгое время оста­ваться в отношениях противоборства, поскольку «относятся к одному и тому же предмету, к деятельности сознательного и рационального суще­ства по имени «человек»². И если французский социолог К. Лаваль в «Человеке экономическом», исследуя взаимосвязь экономики нравственности, говорит о том, что нам предстоит делать выбор между ними через преодоление себя, ставя «важнейший этический вопрос о том, «как быть человеком», на который каждому следует отвечать, преодолевая ту экономическую функцию, на которую он обречен»³, то П. Козловски считает синтез нравственности и экономики не союзом несовместимых вещей, но признаком «общности самых силь­ных и самых добрых побуждений человека»⁴.

Особенностью такого подхода является то, что оценивается не только экономика с точки зрения нравственности, но и наоборот – этика в экономических категориях. П. Козловски пишет: «Этика в самом широком смысле не должна оставлять ни одного противоречия между образом мыслей (моралью) и ориентированностью на успех (экономика), между миром ценностей и миром бытия. Успех и его побочные воздействия необходимо принимать во внимание и включать в свой образ мыслей, поскольку только в результате оценки последствия становятся тем, что они есть: не просто событиями, а именно последствиями деятельности»⁵. Духовные ценности описываются в «Принципах этической экономии» с точки зрения их полезности, конкурентности и затратности.

Козловски отмечает, что такие добродетели, как храбрость, доброта, справедливость, «обладают менее быстро убывающей предельной полезностью, меньшей изнашиваемостью, чем чувственные блага, и меньше расходуются, поскольку их «потребление» менее конкурентно, чем потребление материальных благ»⁶. При их использовании они не убывают и не изнашиваются, а становятся только ценнее. С одной стороны, они «изменяют соотношение ресурсоемких и ресурсосберегающих благ в экономике, а с другой стороны – они облегчают общественную координацию и объединение, поскольку они помогают производить общественное благо, или капитал действенности этических правил и веры в их действенность»¹. Важно и то, что для производства духовных благ необходимо меньшее количество естественных невозобновляемых ресурсов, а «их потребление требует меньших затрат – как меньших побочных затрат материальных благ для того, чтобы сделать потребление вообще возможным, так и меньших количеств самого блага, поскольку потребление одним лицом не вытесняет потребления другим лицом»².

Рассматривая нравственные ценности с экономической точки зрения, можно обозначить их как общественный капитал, который имеет экономические преимущества для всех участников. Немецкие исследователи Хоманн К. и Бломе-Дрез Ф. пишут: «Говоря экономически, моральные нормы являются инвестициями в сотрудничество между людьми, которое должно или может принести чрезвычайные производительные преимущества для всех. Таким образом, нормы следует понимать не как ограничение индивидуальной свободы, как считают определенные направления либерализма, а как обеспечение еще большей свободы, когда создается требуемая долговременной деятельностью надежность взаимных поведенческих ожиданий»³.

П. Козловски отмечает, что для нравственности экономики важно, чтобы связь долга и добродетели была экономически релевантна, т.е. средства должны стать целями, должное – желаемым. «Противоречие между естественной экономикой вожделений и подчиняющейся долгу экономикой целей и самоограничений должно быть превращено в некую культивируемую экономику добродетелей, в которой добродетельные самоограничения служат средством для удовлетворения сублимированных потребителей или сами являются ими. Сублимированная экономика добродетелей, или добродетельная экономика сублимаций, переступает через противоречие между движимой непосредственным собственным интересом экономикой средств и целей и формальной этикой всеобщих правил»⁴.

Экономика в данном случае есть сфера размышлений о средствах: мы ищем способы, учитываем обстоятельства и побочные воздействия в процессе планирования своей хозяйственной деятельности при заданных целях. Этика есть сфера размышлений о целях, которые мы определили, и о согласовании их с критерием всеобщности. Эти два способа рефлексии – экономический и нравственный – необходимо интегрировать в «этику одновременного рассмотрения целей и средств в их взаимозависимости»⁵. Такая взаимозависимость целей и средств делает нравственное и экономическое неразделимыми. Мы должны стремиться сделать средства целями и наоборот. И с этой точки зрения, мудрость «является самой экономической из всех способностей человека. Мудрость достигает своих целей, не используя никаких ресурсов, поскольку то, что должно произойти, она делает и своей собственной целью и удовольствием»¹.

Допущение идентичности целей и средств создает определенный эффект экономии: потребление становится приростом полезности, инвестиции – средствами потребления. «Если потребление есть цель любого хозяйственного действия, то любая самоцельная экономическая деятельность есть потребление. Поэтому любая инвестиционная деятельность, являющаяся в то же время для действующего субъекта целью сама по себе, превращается в потребительскую деятельность, приносящую удовлетворение»². Поэтому стратегия, превращающая средства приобретения – труд и предпринимательство – в цели и смысл культуры, является самым эффективным экономически способом достижения целей и удовлетворения потребностей. То есть человек делает с удовольствием то, что он делал бы и без него, но польза от этого есть дополнительная рента. Таким образом, «Добродетель создает предрасположенность не только к себе самой и к деятельности, требуемой долгом, но и к сублимации как направлению энергии влечения на культивированные и экономически максимизирующие действия. Она является максимизирующей в той степени, в какой она предотвращает или, как минимум, уменьшает конфликт и энергетические потери, возникающие из противоречия между долгом и склонностью»³.

Экономика не может ограничиться максимизацией материального продукта, она должна мыслиться как максимальное осуществление совместимых друг с другом ценностей. И в этом смысле разделение экономики и этики неосуществимо, что и заложено в идее этической экономии. Нравственные нормы утверждают: «все, достойное быть сделанным, достойно того, чтобы быть сделано хорошо. Все действия, социальные, экономические, политические, ориентируются на свойственный им идеал совершенства»⁴. Существует ли тут противоречие между экономикой и нравственностью, ведь то, что ценно экономически, должно быть сделано, прежде всего, эффективно, а не хорошо?

П. Козловски, рассматривая этот вопрос, приходит к выводу, что этическое «хорошо» не противоречит экономическому «полезно»: «этическая точка зрения на хорошее не является самостоятельной, существующей наряду с экономической точкой зрения на хорошее как полезное и с эстетической точкой зрения на хорошее как прекрасное. Этическая точка зрения, скорее, интегрирует все аспекты хорошего: моральное, полезное и прекрасное»⁵. Этическое – это не один из аспектов, но способ учитывать точки зрения различных наук при обязательном ограничении, что достоинство человека являет собой границу оценок благ. «Как интегрирующая наука и мудрость этика сопротивляется разделению единства нашей деятельности на экономические, этические и эстетические аспекты. Она скорее направлена на то, чтобы обеспечить единые ориентиры для действующего и принимающего решения индивида, оказать помощь в принятии решений для самоопределения и самореализации человека. Даже самое удачное предприятие должно обеспечивать интеграцию полезности, или эффективности, этики и эстетики»¹. Не случайно существует термин «культура предпринимательства», который выражает потребность в культивировании внутренней жизни предприятия (этические нормы опосредуются через культуру), что выходит за пределы только утилитарного стремления к получению прибыли. Таким образом, реализуется расширение границ этической экономии и введение в ее область элемента культуры. «Понимание необходимости объединения экономики, этики и эстетики и их главных ценностей – эффективности, нравственности и красоты в повседневной жизни и в способе хозяйствования, <…> указывает на то, что экономика является одной из главных областей культуры, а экономическая наука как этическая экономия является не только теорией экономической рациональности и координации, но и точно так же – теорией культуры хозяйствования и теорией экономики как области культуры»².

Большую роль в своем исследовании Козловски отводит положительным и отрицательным побочным воздействиям хозяйственной деятельности. Отрицательные побочные воздействия могут причинять непредвиденный ущерб первоначальной цели, а положительные – приносить непредвиденную выгоду. Это означает, что максимальную пользу получит то предприятие, которое сможет создать наиболее интенсивный обмен позитивными побочными воздействиями между его участниками. «Успешно и творчески работающее предприятие должно поощрять непреднамеренные позитивные побочные воздействия деятельности своих сотрудников друг на друга и на общую цель предприятия и учитывать это в оплате труда».³ Такой принцип – желаемых положительных побочных воздействий – дает возможность предпринимателю выполнять свою задачу: представлять, творчески мыслить, воображать и осуществлять такие воздействия. И здесь не обойтись одной логикой – нужна нравственная способность понять интересы других и объединить их в единое целое.

Важно и другое – хозяйственная этика «соблюдения правил и прин­ципа «pacta sunt servanda» («договоры должно соблюдать»), сни­жает негативные побочные воздействия сделок, которые проявля­ются на рынке и на предприятии как трансакционные издержки, вытекающие из неуверенности в соблюдении договорных обяза­тельств. Она создает позитивные побочные воздействия (внешние эффекты) в смысле доверия, «хорошей репутации»⁴. Таким образом, включение нравственного аспекта в экономическую деятельность повышает эффектив­ность предприятия. Через такое включение индивида в чужие интересы происходит его понимание других людей, и тогда расширение поля зрения помогает соединить свои интересы с интересами других. Некий этический кодекс поведения экономических агентов снижает негативные эффекты договорных сделок, а значит, «хозяйственная этика повышает не только нравственность, но и благосостояние»¹.

Большое внимание в своем исследовании Козловски уделяет вопросу конкуренции. Он ставит вопрос: не делает ли механизм конкуренции излишней этику? С этой точки зрения, нравственность отдельных предпринимателей нежелательна, так как создает помехи для развития конкуренции и искажает цены, ведь задача рынка – эффективность, а не нравственность. Можно решить, что внешняя конкуренция принуждает предпринимателей к эффективному и честному поведению, поскольку в противном случае сотрудники уходили бы к другим работодателям, а клиенты – к другим продавцам. Сторонники такого подхода утверждают, что если предприниматель будет вести себя нравственно в одиночку (защищать окружающую среду, заботиться о сотрудниках сверх необходимости и т.п.), то его более активные конкуренты вскоре его обойдут.

Но такие аргументы, по мнению Козловски, не убедительны, так как в их основе лежит необоснованная вера в идеальный механизм ценовой системы: «концепция рыночной экономики слишком оптимистична, поскольку механизм конкуренции функционирует не настолько надежно, чтобы исключить случаи несостоятельности рынка, и не гарантирует, что все предприятия и без помощи предпринимательской этики будут работать на максимальном уровне их производственных возможностей»². Идеальную модель совершенной конкуренции нужно рассматривать лишь как гипотетическую. «Различная информация у продавцов и покупателей о предмете обмена, выгоды квазимонопольного характера, рентные доходы, вытекающие из места и времени производственной деятельности, трансакционные издержки, вызываемые недостаточной мобильностью факторов, или слишком высокая стоимость контроля соблюдения договоров – все это исключает те идеальные условия, которые сделали бы ненужной хозяйственную этику»³.

Пока существует конкуренция, она ведется ради получения сверхприбылей и поэтому постоянно разрушает ситуацию равновесия. Это доказывает необходимость этического поведения в условиях конкуренции, честного создания уникальных конкурентных преимуществ, хорошей репутации и повышения эффективности культуры внутри предприятия. И если в соответствии с механистической моделью рынка, предприниматель способен получить прибыль, только минимизировав издержки, то «практическая деятельность хозяйственного субъекта происходит в определенной совокупности общественных связей, в которой дополнительный учет этических, психологических и общественно-культурных аспектов, выходящих за пределы минимизации издержек и максимизации прибыли, является не только этическим, но и стимулирующим эффективность, поскольку они улучшают атмосферу предприятия и готовность сотрудников к работе и, таким образом, в конечном счете повышают прибыль»¹.

П. Козловски считает, что соблюдение правил хозяйственной этики (например, запрет на подкуп) создает скрытые резервы этики как блага и формирует человеческий капитал. «Кратковременные выгоды, вытекающие из неэтичного поведения или из злоупотребления признанными правилами, должны сопоставляться с долгосрочными невыгодами эрозии этоса. Точно так же и кратковременные убытки, вытекающие из соблюдения правил и отказа от использования «случайной возможности», должны сопоставляться с долгосрочными выгодами создания климата доброй воли и доверия»².

В «Принципах этической экономии» обстоятельно раскрывается смысл понятия «предельной морали». Предельная мораль представляет собой низшую границу этически приемлемого экономического поведения. Когда этот уровень падает в результате распространения неэтичных моделей поведения, возникает давление на субъектов рынка, вынуждающее их принимать эти условия для предотвращения ухудшения конкурентных позиций, т. е. «плохое» поведение вытесняет «хорошее». Возникает вопрос: как остановить этот процесс?

П. Козловски объясняет, что «центральное значение приобретает поведение руководителей отрасли и предприятий, господствующих на рынке. Являясь примером хозяйственно-этического поведения, они способны замедлить или остановить процесс эрозии предельной морали»³. Лидеры отрасли должны стать гарантами стабильности или повышения предельной морали. Их поведение должно подкреплять уверенность в том, что нравственное поведение в данной отрасли оправдано и не угрожает существованию производителей. «К тому же наиболее крупные предприятия имеют и наибольший собственный интерес в действенности правил хозяйственной этики, поскольку они в наибольшей мере становятся жертвами падения предельной морали других»⁴. И здесь польза хозяйственной этики состоит не только в экономической выгоде, но и «в таких внутренних вознаграждениях этической деятельности, как радость от добра как такового и сознание своего вклада в общее благо».⁵

Падение предельной морали в экономике вызвано нарушением соответствия действий природе вещей. И хотя оно обеспечивает отдельным индивидам кратковременную выгоду, но в перспективе приносит вред даже самим этим индивидам. Нечестная конкуренция, коррупция нарушают адекватность ценовой системы, поскольку ресурсы и блага используются не там, где за них платят наибольшую цену. «Главенствующий принцип хозяйственной этики – адекватность экономики, ее соответствие природе вещей применительно к ценовой системе и процессу обмена, составляющим ядро рыночной экономики, – конкретизируется в виде правила <…>: «Дай каждому, участвующему в процессе обмена, то, что ему причитается по неискаженным правилам ценовой системы!»¹. Так реализуется принцип справедливости.

Таким образом, труд П. Козловски «Принципы этической экономии» – одна из немногих современных работ, где подробно исследованы механизмы взаимодействия экономического и нравственного. Глубоко осмыслив эту проблему, философ предлагает сделать этическую экономию всеобъемлющей наукой, включающей и политический компонент, и культурную составляющую, помимо экономики и этики. Этика, по его мнению, не находится вне научного разума, но она и не является механистической теорией. «Она пытается разработать и обосновать ценностные критерии, действие которых имеет более тонкий характер, чем действие законов природы и законов позитивной экономической науки»². Все цели – этические, эстетические, экономические, политические – не исчерпываются экономической выгодой, поэтому теория человеческой деятельности должна быть теорией осуществления целей и понимания ценностей.

Этическая экономия выходит за пределы концепции нравственной экономики, она сочетает экономику в нормах этики и этику, описанную в экономических категориях. В рамках такой всеобъемлющей этической экономии нужно ставить не только вопросы нравственности и культуры предприятий и предпринимателей, но и вопросы об этике потребителей, объединений и политических институтов, а также включать экономическое измерение в поле нравственности.

Сегодня проблема взаимосвязи экономики и нравственности продолжает вызывать споры как в этике, так и в экономике: есть различные, конфликтующие точки зрения о задачах, ценностях и мотивах деятельности человека. Это означает, что проблема открыта для новых исследований и сохраняет свою актуальность. Но, безусловно, концепция этической экономии вносит обоснованный и ценный вклад в решение этого вопроса. Она ориентирует разные науки на интеграцию и сотрудничество для рассмотрения человека как целостной структуры. В настоящее время концепция этической экономии воспринята научным сообществом не в полной мере, она требует внимания, изучения и глубокого осмысления.

Библиография:

1. 
   Козловски П. Принципы этической экономии. – СПб.: Экономическая школа, 1999.
   
2. 
   Лаваль К. Человек экономический. Эссе о происхождении неолиберализма / Пер. с фр. С. Рындина. – М.: Новое литературное обозрение, 2010.
   
3. 
   Хоманн К., Бломе-Дрез Ф. Экономическая этика и этика предпринимательства / Пер. С. Курбатова, К. Костюк. – Изд-во: Vandenhoeck & Ruprecht in Gottingen und Zurich, 1992.
   

Говоря о концепте денег в экономическом дискурсе, можно отметить, что главные их свойства имеют здесь функциональную и инструментальную характеристику. По большому счёту, главным качеством денег объявляется их количество. Отношения вещей и людей к вещам, соответственно, приобретают квантитативную сущность. На этом основании строятся многочисленные математические модели хозяйственного взаимодействия. Пожалуй, самый яркий пример – монетарная теория М. Фридмена. Опираясь на количественную теорию денег, главной идеей которой было утверждение, что изменения цен зависят от объёма денежной массы (Д. Юм, Д. Рикардо, др.), М. Фридмен предложил принцип нейтральности денег, гласящий – спрос на деньги зависит от реального роста ВВП, а так как в долгосрочном периоде реальный ВВП прекратит свой рост, изменение предложения денег не будет оказывать на него никакого воздействия, повлияв лишь на уровень инфляции. Из принципа нейтральности денег вытекает основное монетарное правило, заключающееся в том, что денежное предложение должно расширяться с такой же скоростью, как и темп роста реального ВВП².

Раскрытие всех аспектов теоретических построений М. Фридмена не входит в наши задачи, а о недостатках самой теории достаточно много сказано в рамках её критики кейнсианцами. В контексте нашей темы это не столь важно, как сами основания, на которые опираются и монетаристы, и кейнсианцы, и многие другие течения экономической мысли в своих концепциях денежного обмена. Эти основания можно свести к двум моментам: 1) деньги являются мерой стоимости всех вещей и, тем самым, обеспечивают возможность научного анализа хозяйственной деятельности и взаимодействий внутри неё; 2) поскольку главным свойством денег является их количество, внутри экономики как науки возможно построение верифицируемой математической модели, объясняющей мир хозяйства на тех же принципах, что и естественные науки объясняют мир природы; основная задача в создании такой модели – это включение как можно большего количества факторов, влияющих на процессы производства, потребления и обмена.

Гораздо больше задач и сложностей в изучении денег возникает в тот момент, когда мы выходим за рамки дискурса экономической науки, и рассматриваем их как социокультурный феномен, с философских позиций. Большое значение здесь имеет так называемая философия денег, которая даёт концептуальную теоретическую базу для исследований подобного рода и определённый запас накопленных знаний. Традиция «философствования» по поводу денег имеет довольно богатую историю, включающую наследие Аристотеля, Г. Зиммеля, Ж. Бодрийяра и многих других. Предметное поле философии денег можно сформулировать следующим образом – это изучение денег как фактора общественного развития, как явления, влияющего на изменения аксиологического базиса человеческой культуры и создающего особый тип социальных взаимодействий.

Философское исследование денег с применением социокультурного подхода затрагивает ту сферу социального, в которой чисто математическая экспликация не дает релевантной картины действительности. Примером сего может служить простой акт обмена, проанализированный с точки зрения ценностной трансакции. Предположим наличие у двух субъектов A и B одинаковых по стоимости вещей α и β соответственно. Если субъекты совершат обмен этих вещей, то с точки зрения объективации стоимости как ценности данный акт можно рассматривать как равноценный, что и предпочитает делать экономист. С другой стороны, экспликация значимости обмениваемых предметов для A и B приведёт нас к очевидному выводу, в соответствии с которым для субъекта A вещь β более ценна, чем вещь α, точно так же, как для субъекта B вещь α более ценна, чем вещь β. Иными словами, совершенный обмен будет равноценным лишь с позиции экономического взаимодействия, но с позиции личности, совершившей трансакцию, с позиции субъективного переживания, он будет казаться выгодным. Г. Зиммель так описывал данную ситуацию: «Выражение же, что обмен предполагает равную ценность, неправильно именно с точки зрения субъектов-контрагентов. A и B хотят обменяться между собой предметами своего владения α и β, так как оба они равноценны. Однако у A не было бы повода отдавать свой α, если бы он действительно получал за него равную по величине ценность β. β должен означать для него большее количество ценности, нежели то, которым он прежде обладал как α; а равным образом и B должен больше приобретать, чем терять при обмене, чтобы вступить в него»¹.

Указание на внутренние переживания личности, вступающей в процесс купли-продажи, само по себе трюистично, однако демонстрирует нам различие двух подходов к проблеме денег – подхода, выраженного в количественной оценке их функционирования и подхода социокультурного, выраженного в использовании критерия значимости. Когда П.А. Сорокин постулировал данный критерий для выделения социокультурных явлений, он, главным образом, выступал против тех теорий, которые социальное видели во взаимодействии людей, взятом в чистом виде. В математическом рассуждении «α стоит x рублей, и β стоит x рублей, значит α=β» действительно нет ничего социального, хотя мы и подразумеваем под α и β вещи, являющиеся средством взаимодействия между людьми. Можно сказать, что в этом случае факт обмена мы рассматриваем как физическое явление, точно так же, как если бы мы рассматривали факт взаимодействия равных по величине электрических зарядов.

Напротив, социокультурный анализ денег предполагает конституирование концепции денежного обмена как процесса значимого человеческого взаимодействия. Компоненты значимого человеческого взаимодействия включают в себя: «1) мыслящих, действующих и реагирующих людей, являющихся субъектами взаимодействия; 2) значения, ценности и нормы, благодаря которым индивиды взаимодействуют, осознавая их и обмениваясь ими; 3) открытые действия и материальные артефакты как двигатели или проводники, с помощью которых объективируются и социализируются нематериальные значения, ценности и нормы»¹ (в нашем случае это деньги).

Можно констатировать, что концепт денег в философском дискурсе наполняется большим содержанием, чем просто характеристика движения их количества, как это сделано в экономике. В частности, большая плеяда философов (которые внесли значительный вклад и в экономическую теорию) судила о деньгах не просто как о средстве обмена, накопления и т.д., а как силе, преобразующей общественную действительность, как явлении, значимом в культурном аспекте (К. Маркс, М. Вебер, Ю. Хабермас, др.). Содержательное развитие их идей в настоящее время представляет несомненный интерес.

Феномен российского сетевого маркетинга как изобретения XX века, бизнеса сейчас широко исследуется экспертами в области экономических, социологических и юридических наук. Оставим финансистам изучать работу разных типов планов - маркетинга (бинарный, классический и т.п.). Юристам – хотя бы определить понятийный аппарат для данного вида деятельности.

Отметим, что в России сетевой маркетинг существует почти 20 лет, и в обществе накоплено множество негативных стереотипов. Все эти годы шло расслоение: настоящие рыночные сетевые компании и компании «а-ля Буратино», единственное предложение которых – обещание быстрого обогащения. Этот путь проходили и Америка, и Европа. Главная проблема – в России нет закона о сетевом маркетинге. «Сетевику» не обеспечен статус. Под название «сетевой маркетинг» попадают все – и «чистые», и «нечистые». У журналистов стало просто хорошим тоном при разоблачении всякого рода пирамидальности по центральному телевидению или в прессе упоминать «и всякий там сетевой маркетинг».

Возьмём за предмет исследования философское осмысление самого явления «сетевого маркетинга», связанные с ним стереотипы, порождающие массовое обсуждение, на основе одного из его успешных воплощений - крупнейшей американской косметической компании Mary Kay (далее - МК), открытой с 1963 году Мэри Кэй Эш (США, Даллас).

Основательница МК после 25 лет карьеры в области прямых продаж вышла на пенсию и создала свой маркетинговый план, компанию "Mary Kay Cosmetics", целью которой являлось «создание новых возможностей для женщин в их стремлении добиться личного и финансового успеха¹». Прямые продажи — это продажа потребительских продуктов или услуг, осуществляемая от человека к человеку вне стационарных точек розничной торговли².

Компания МК начала развиваться в Москве, в «90-ые годы». Десять молодых женщин, находящихся в поиске работы, прошли собеседование на английском языке и начали работать консультантами. С одной из них, профессиональным сетевиком, Лидером Бизнес – Группы, Еленой Захаровой мне удалось лично пообщаться: «МЛМ (от англ. Multilevel Marketing – многоуровневый маркетинг) - это бизнес человеческих отношений, который держится на них и за счёт них, а успех обеспечивает дубликация (принцип «научи другого всему тому, что выучил сам, доведи его до своего уровня, тогда будет командный результат единомышленников)».

MK (по состоянию на апрель 2012 года) является сетевым маркетингом, крупнейшей компанией прямых продаж, действующей в 35 странах и имеющей 2 млн. консультантов³.

Определение многоуровневого (или сетевого) маркетинга (далее – общеупотребительное МЛМ) по энциклопедии – это концепция реализации товаров и услуг, основанная на создании сети независимых дистрибьюторов (сбытовых агентов), каждый из которых, помимо сбыта продукции, также обладает правом на привлечение партнёров, имеющих аналогичные права. При этом доход каждого участника сети состоит из комиссионных за реализацию продукции и дополнительных вознаграждений (бонусов), зависящих от объёма продаж, совершённых привлечёнными ими сбытовыми агентами¹.

Определение от советника президента по вопросам развития компании NL International, специалиста по продажам Людмилы Астафьевой: «МЛМ - социальная модель, как объединение людей (участников системы) вокруг значимых системных ценностей. МЛМ завязан на человеческий ресурс. Причастность к команде, структурирование времени, обучение бизнесу, участие в корпоративных событиях… Для людей, вступающих в этот бизнес, предлагает не только и не столько идею обогащения; он выполняет множество социальных функций. Не говоря уже о том, что создает реальные рабочие места²».

Продукция и услуги Mary Kay (товары личного потребления) поставляются независимыми консультантами. Товары личного потребления (косметика, парфюмерия, средства ухода за кожей) могут продаваться на групповых презентациях (так называемые групповые продажи, гостевые вечера) или путем продажи “тет-а-тет”. Независимый консультант демонстрирует продукцию определенной группе гостей, приглашенных хозяйкой дома или офиса («Хозяйкой косметического класса»), в доме которой проводится демонстрация. Часть консультантов, занимающихся прямыми продажами часто демонстрируют свой товар в уютной, располагающей обстановке у потенциальных покупателей дома или на работе в то время, которое наиболее удобно для клиента. Таким образом, создаётся многоуровневая сеть покупателей-продавцов (независимых консультантов)³.

1. 
   главное – ставка на человеческий фактор. Для «традиционного» бизнеса товар первичен, а все, что связано с людьми и отношениями, вторично. Для сетевого маркетинга наоборот: первично все, что связано с людьми и отношениями, здесь развитие бизнеса – следствие роста сетевой структуры;
   
2. 
   базовое преимущество – персонализация ответственности. В традиционном бизнесе я покупаю у системы. В сетевом маркетинге я покупаю у человека. Эта модель персональная – бизнес основан на личных рекомендациях. А чтобы дистрибьютор это рекомендовал, он должен верить в свой продукт. Потому все серьезные игроки на этом рынке вынуждены биться за качество и результативность продукции;
   
3. 
   модель дает возможность иметь растущий доход не только акционерам. В каждой сетевой компании есть «маркетинг-план» – система вознаграждения дистрибьюторов. От его характеристик зависит, в сущности, концепт сетевой компании. Если система вознаграждения «заточена» под бизнес – это предпринимательская схема. Она становится интересна предпринимателю как инструмент создания своего дела. Она дает возможность, развивая сеть дистрибьюторов, реально зарабатывать деньги. Этот ресурс используют далеко не все. Есть так называемые потребительские сетевые компании, где маркетинг-план таков, что доход получают только акционеры и единицы, стоящие на верхушках сетей. А вся остальная армия дистрибьюторов живет на небольших процентах.
   
4. 
   напомним, что МЛМ – всегда социальная модель, именно потому, что завязан на человеческий ресурс и фактор.
   

1. 
   возможность больше времени проводить с семьёй и самому выбирать часы работы (гибкий график труда); здесь же возможность уезжать в отпуск, когда удобно тебе и насколько хочешь (путешествие – как потребность и ценность человека); в реальности, твоя жизнь подчинена клиенту, работа по выходным и невозможность надолго уехать и выключиться из схемы, что ведёт к потере клиентов;
   
2. 
   аргумент «отсутствия над собой начальства» (хотя оно всё равно есть в лице Лидера той Бизнес-группы, с кем ты подписываешь договор), построения своего личного бизнеса;
   

3. 
   возможность дополнительного заработка, получение наличных денег «здесь и сейчас»; поэтому так много студентов работает в МЛМ;
   
4. 
   общение с другими людьми (построенное на позитиве, так как дарите женщинам праздник, салон красоты) и расширение своих контактов; в реальности не всё проходит на позитиве, клиенты - люди со своим характером и настроением; как в любой организаторской работе, при проведении «гостевых вечеров» консультант отвечает за все нестыковки по помещению, аренде, техническому оснащению др.;
   
5. 
   независимость в реализации своей карьеры и личностный рост через семинарские и тренинговые занятия; в реальности, уровень и качество семинаров и тренингов очень низкий, проводят некомпетентные люди или презентуются через электронные носители, а занятия от профессионалов стоят очень дорого и ехать необходимо в главный офис Компании (США, Даллас), или хотя бы в Москву.
   
6. 
   возможность стать просто VIP-клиентом и приобретать продукцию со значительной скидкой. Самый приемлемый вариант сотрудничества с МЛМ, если их продукция действительно человеку подходит.
   

В реальной работе МЛМ трудно опираться на человеческий фактор – это самая ненадежная опора. Когда за тысячу верст о компании судят по поведению одного дистрибьютора (консультанта), понимаешь, насколько в этом бизнесе важны стандарты, корпоративные законы. Например, услуги врача – косметолога стоят дорого, и рекомендованная им продукция также недёшева, а услуги новичка консультанта по красоте «Веры с 7 подъезда» бесплатны, так как она ничего по-настоящему не знает про кожу и взаимодействие её с химическим составом крема. Почему-то большинство выбирает услуги Веры… Ещё женщины верят в чудо, что если она намажет этот крем, то сразу помолодеет. Продукции МК хоть и «класса люкс», находится по косметике в средней ценовой группе и также привлекательна для большинства. Всем же должно быть понятно, что персона, рекламирующая товар, никак не гарантирует достоинства этого товара. И пользуется ли она этим продуктом – большой вопрос, чаще всего это «любовь за деньги». Очень важно создавать управляемый имидж компании, налаживать информационные каналы, делать по-настоящему эффективным обучение дистрибьюторов.

Таким образом, внешне, когда идёт презентация работы в МЛМ, по сравнению с любым наёмным трудом, МЛМ выглядит Компанией – Мечтой. Действительно, что выберет человек, поставь его перед выбором между добровольным трудом, работой с теми людьми, которых ты сам выбираешь, либо устройство на работу в сформировавшийся коллектив, с людьми, которых ты не выбирал, но вынужден будешь с ними работать каждый день.

Несмотря на сформировавшееся мнение, что сетевой маркетинг – массовое зомбирование; работать в МЛМ – дурной тон; пользоваться их продукцией – нелепость; «агентов и сетевиков – просьба не беспокоить»; «игрушечный» бизнес, «несерьезный», «бизнес домохозяек», «пирамида», «шарлатанство» и т.д. и т.п., сетевой маркетинг признан как способ продвижения продукции. Признан по факту. В индустрии вертятся огромные деньги. Сформировался класс профессиональных сетевиков, живущих на доход от своего бизнеса. Появилась целая армия людей, для которых распространение продукции – прибавка к заработку. Наконец, миллионы клиентов в России пользуются «сетевой» косметикой, поправляют здоровье «сетевыми» БАДами, чистят зубы «сетевыми» пастами, моют машины «сетевыми» порошками, а «сетевые» кастрюли «сетевыми» средствами¹.

Перспективы МЛМ в условиях конкуренции, когда рынком правят не производитель и не продавец, когда правила игры диктует клиент, модель сетевого маркетинга становится все актуальнее. «Приведи клиента и получи скидку», «Стань постоянным клиентом и накапливай бонусы» – это же методы сетевого привлечения. И сегодня они используются практически повсеместно. Идеология сетевого маркетинга, основанная на личной рекомендации, персональной ответственности, стимулированной лояльности, проникает в разные сферы. Бизнес-сообщество привычно снисходительно относится к сетевикам, порой даже не понимая, что пользуется их методами. Сетевой маркетинг многим интересен как предпринимательская схема, здесь есть возможность зарабатывать. Так что перспективы этой модели будут только развиваться с развитием рынка. И пока в нашей стране социально одобряемый труд (по Трудовому Кодексу РФ) будет действовать по принципу, который негласно существует: «Если тебя что-то не устраивает, можешь уходить», армия МЛМ будет расти.

Работа поддерживалась ФЦП Министерства образования и науки РФ

Библиография:

Книги:

1. 
   Джон Вон Эйкен. Дневник сетевика / Д. Эйкен ; — Москва: Альпина Паблишерз, 2010. — 592 с. — ISBN 978-5-9614-1401-1.
   
2. 
   Дон Фэйлла. 10 уроков на салфетках. - Библиотека MLM. – 2009. – 160 с. – ISBN: 978-5-8183-1540-9, 1-933057-32-7.
   
3. 
   Философия в кратком изложении : пособие / В. А. Бажанов [и др.] ; отв. ред. В.А. Бажанов. – Ульяновск : УлГУ, 2011. – 253 с.
   

Сетевые ресурсы:

1. 
   Американская ассоциация прямых продаж. – Режим доступа : http://www.dsa.org/aboutselling/what/
   
2. 
   Голубков Е.П. Маркетинг как концепция рыночного управления // Маркетинг в России и за рубежом. – 2000. – № 1. – Режим доступа : http://www.cfin.ru/press/marketing/2000-1/12.shtml
   
3. 
   Новости прямых продаж /News in Brief, 2012. – Режим доступа : http://directsellingnews.com/index.php/view/news_in_brief_april_2012
   
4. 
   Официальный сайт Mary Kay. – Режим доступа :
   

5. 
   Сетевой маркетинг. «Multilevel Marketing». Encyclopedia of Small Business. 2007. – Режим доступа : http://ru.wikipedia.org/wiki/%D1%E5%F2%E5%E2%EE%E9_%EC%E0%F0%EA%E5%F2%E8%ED%E3
   
6. 
   Феномен сетевого маркетинга. Сетевая модель признана. – 2009. – Режим доступа : http://www.adhard.ru/page-al-fenomensetevoimarketing.html
   

Ситуация меняется при нарушении этой детерминированности и появления неопределенности, которая соответствует уже вероятности появления той или иной комбинации входных потоков на выходе системы. Однако говоря о случайности, не следует забывать, что случайность представляет форму отражения действительности. Подобный взгляд на вопрос позволяет увидеть общность в существующих и часто противопоставляемых друг другу концепциях случайности, в частности, в форме вероятности. Именно философский взгляд на действительность представляющую «объективно существующий мир, объективная реальность во всей ее конкретности, вся совокупность налично существующих явлений, взятых в единстве с сущностью»¹ и возьмем за основу для дальнейших рассуждений. Единство явления с сущностью и должно раскрываться при изучении первого. На этот момент в категории действительности обращал внимание Гегель, который в «Науке логики» писал, что «действительность есть ставшее непосредственным единство сущности и существования, или внутреннего и внешнего»².

Возможность как категорию можно рассматривать как суперпозицию детерминирующих факторов и случайных факторов. При этом превалирование детерминирующих факторов переводит возможность в разряд нового действительного явления. Или как отмечено «возможность – это такое состояние,…когда детерминирующие факторы недостаточно зрелы, чтобы возникло новое явление»³. В этом примере авторы взамен соотношения детерминирующих и случайных факторов используют термин «зрелость» детерминирующих факторов, который также не определён и достаточно субъективен. Отметим, что возможность не охватывает всей действительности, в то время как действительность, как реализованная возможность, охватывает все возможности. Например, Гегель, указывал «все возможно, но не все, что возможно, также и действительно. На деле, т. е. согласно мысли, действительность есть более широкое определение, ибо она как конкретная мысль содержит в себе возможность как абстрактный момент»⁴.

Отметим, что наиболее часто используемой определение вероятности в науке философии происходит через меру возможности:

• 
  вероятность – это количественная мера возможности⁵;
  
• 
  количественная мера возможности появления некоторого события при определенных условиях⁶;
  
• 
  в общем смысле, есть возможность, допускающая количественное определение⁷;
  
• 
  количественная характеристика осуществимости возможности в некотором конкретном комплексе условий; величина, характеризующая степень возможности некоторого случайного события⁸;
  
• 
  степень (мера) возможности, точное определение которой задается в аксиоматическом исчислении вероятностей, впервые построенным русским математиком А.Н. Колмогоровым⁹.
  

Отметим, что мера как философская категория, выражает единство качественных и количественных характеристик предмета или явления. На это указывает Гегель в «Науке логики»: «Таковым оказывается также и бытие, которое содержит в себе три ступени: качество, количество и меру. Качество есть в первую очередь тождественная с бытием определенность, так что нечто перестает быть тем, что оно есть, когда оно теряет свое качество. Количество есть, напротив, внешняя бытию, безразличная для него определенность. … Третья ступень бытия, мера, есть единство первых двух, качественное количество. ... Мера служит отправным пунктом перехода ко второй главной сфере идеи — к сущности»¹.

Интерпретация этих категорий в экономике была дана, например, Марксом в т.1 «Капитала»: «Каждую полезную вещь, как, например, железо, бумагу и т.д., можно рассматривать с двух точек зрения: со стороны качества и со стороны количества. Каждая такая вещь есть совокупность многих свойств и поэтому может быть полезна различными своими сторонами. Открыть эти различные стороны, а следовательно, и многообразные, способы употребления вещей, есть дело исторического развития»².

Противопоставление качества количеству и их синтез в мере были превращены Ф. Энгельсом в «закон перехода количества в качество и обратно»: «Закон этот мы можем для наших целей выразить таким образом, что в природе качественные изменения – точно определенным для каждого отдельного случая способом – могут происходить лишь путем количественного прибавления либо количественного убавления материи или движения (так называемой энергии)»³.

Интерпретируя этот закон, Энгельс приводит как один из примеров – математические операции с целыми числами: «Число есть чистейшее количественное определение, какое мы только знаем. Но оно полно качественных различий. 1) Гегель, численность и единица, умножение, деление, возведение в степень, извлечение корня. Уже благодаря этому получаются, — чего не подчеркнул Гегель, — качественные различия: простые числа и произведения, простые корни и степени. 16 есть не только суммирование 16 единиц, оно также квадрат от 4 и биквадрат от 2»⁴.

При этом отметим, что качественная сторона явления через чувственное восприятие и ее вербальные характеристики, даваемые индивидом, близка к субъективному восприятию действительности, и, соответственно, выражает в значительной мере его индивидуальное отношение к явлению.

Количественная сторона явления соответствует измерению мерой количества, которая в значительной степени универсальна для большинства индивидов, и в силу этого ближе к объективному восприятию явления. Но в силу перехода количества в качество и обратно эти два подхода взаимопроникающие и взаимодополняющие друг друга. Исходя из этого, далее рассмотрим подходы к определению вероятности и использования этой меры в экономике.

Отметим традиционное определение предмета и подходов к построению теории вероятностей: «Предметом теории вероятности является математический анализ понятия случайности. Строгое построение теории вероятностей, как и всякой математической дисциплины возможно лишь на основе некоторой системы точных определений и аксиом»¹. При этом, как отмечает Колмогоров А.Н. «теория вероятностей как математическая дисциплина может и должна быть аксиоматизирована совершенно в том же смысле, как геометрия и алгебра»².

Однако в этом математическом подходе есть и своя особенность, поскольку при этом «основная философская проблема … состоит в следующем: при каких условиях имеет объективный смысл количественная оценка вероятности случайного события А при помощи определенного числа Р(А), называемого математической вероятностью события А, и какой объективный смысл этой оценки. Ясное понимание взаимоотношения между философскими категориями случайного и необходимого является неизбежным предварительным условием успешного анализа понятия математической вероятности, но этот анализ не может быть полным без ответа на … вопрос о том, при каких условиях случайность допускает количественную оценку в виде числа – вероятности»³

Говоря об определении объективной (математической) вероятности приведем его по Гнеденко Б.В.: «Классическое определение исходит из предположения равновозможности как объективного свойства изучаемых явлений, основанного на их реальной симметрии. Понятие равновозможности (равновероятности) является первичным, не подлежащим формальному определению. Оно лишь поясняется рядом простых и доступных примеров»⁴. Именно равновозможность с точки зрения оценки события индивидом будет в дальнейшем проблематичной как при оценке повторного появления одного и того события для одного индивида, так и при оценке последовательно появляющихся событий разными индивидами.

Само определение случайности может иметь градации, например, по источнику и механизму проявления: «(1) непонятная закономерность, (2) скрещение несогласованных процессов, (3) уникальность, (4) неустойчивость движения, (5) относительность знания, (6) имманентная (внутренне присущая явлению, сущностная) случайность, (7) произвольный выбор»¹.

Возможно также деление случайности на группы по степени неупорядоченности (хаотичности): от детерминированного причинно-следственного акта, природа которого известна, до «истинного хаоса», не допускающего при существующем развитии науки никакого описания.

При этом стохастическая случайность занимает в этой градации среднюю ступень и обладает при этом определенной характеристикой - вероятностью².

Так же отметим, что если вероятность определяется как мера случайности, то традиционно строится теория вероятности как ее понимает А.Н. Колмогоров в определении, приведенном выше. В случае отсутствия столь жесткой взаимосвязи, т.е. в понимании вероятности, как синонима случайности, мы уже не можем уверенно оперировать построенным стройным матаппаратом теории вероятности. Как пример таких подходов может служить бросание монеты: если с точки теории вероятности результат – выпал орел, вероятность равна ½, то с точки зрения прогноза нельзя предсказать какой стороной упадет подброшенная вверх монета. В соответствии с классификацией, приведенной выше по источнику и механизму проявления случайности стороны, на которую упадет монета, - это случайность типа (4) – неустойчивость движения вследствие того, что «для любой точности измерения угла и импульса существует такое значение импульса (а с ним и числа оборотов), что существуют неразличимо близкие начальные условия, приводящие к различным исходам»³.

Остановимся на вопросе, насколько объективна вероятность. Здесь используем методологию, представленную в работе «Вероятность»⁴. Вероятность объективна, если под объективностью понимать независимость от произвольного выбора. Существующие основания для такого вывода: 1) Определение вероятности сформулировано на основе допущений, которые нельзя считать произвольными – все они так или иначе обоснованы. Вследствие этого субъект не может пересматривать смысл понятия, поскольку основания для этого были уже признаны. 2) Конкретное значение вероятности может быть определено с любой точностью. Поскольку последовательность испытаний также обоснована, поэтому субъект не может произвольно выбирать конкретное значение для вероятности события, поскольку эти основания уже выбраны.

Однако, если под объективностью понимать независимость от субъекта вообще, то вероятность, определенно, не может считаться объективной, потому что конкретное ее значение зависит от знаний субъекта. И это объяснимо, поскольку вероятность определяется как «мера», а «мера» у каждого индивида своя. Например. если один из индивидов знает о механизме воздействия на монету, чтобы выпала заданная наперед ее сторона, а второй не знает. С точки зрения индивида, который об этом знает – закономерность постоянно подтверждается, а с точки зрения того, который об этом не знает, закономерность отсутствует. К чему это привело, да к тому, что ученые стали рассматривать теорию вероятности как инструмент описания «реальных» объектов и процессов. Однако при этом теория ориентирована для противоположного – описывать неполные знания субъекта о рассматриваемом объекте исследования. Так для бросания монеты предполагается, что обе стороны независимо от выбитого на них различного рисунка не нарушают симметрию существенным образом. Однако рисунки разные и модель заведомо идеализирована. При этом у нас появилась возможность уточнить модель, в какой степени количество выпавших сторон будет отличаться друг от друга. Влияющий на неопределенность фактор – получение нами дополнительных знаний об анализируемом объекте.

Если мы рассматриваем вероятность с позиции правдоподобности, то это предположение может быть представлено в следующей форме: «Мы рассматриваем некоторое предположение А и интересуемся надежностью этого предположения А, силой доводов в пользу А, нашей уверенностью в А, степенью доверия, которое нам следовало бы иметь к А, короче правдоподобностью предположения А. Мы воспользуемся символом Р{A} для обозначения правдоподобности А»¹. Подобного рода вероятностные рассуждения относят к индуктивным рассуждениям в широком смысле этого слова»².

При этом, «когда мы делаем вероятностное утверждение, мы делаем утверждение не о мире, а только о логическом отношении между двумя другими утверждениями. Мы говорим только то, что одно утверждение имеет такую то вероятность относительно другого утверждения»³.

Однако отметим, что «наиболее часто используемой интерпретацией, широко применяемой в естествознании, социльно-экономических и технических науках является частотная или статистическая интерпретация, которую также называют объективной»⁴. Однако, если говорить об уникальных, т.е. единственных в свое роде событиях, то здесь отметим, что «многие логики, однако, сомневаются, может ли она адекватно отобразить отношения, которые по самому их смыслу не обладают частотой»⁵.

Отметим, что процитированное выше из работы Р. Карнапа высказывание о веротяности суждения принадлежит Дж. Мейнарду Кейнсу. Дж.М. Кейнс трактует вероятность как определенное логическое отношение между известными ученому данными и тем заключением, которое основывается на них. Однако эту точку зрения с учетом того, что разные ученые могут оценивать по-разному одни и те же имеющиеся данные, стали трактовать как субъективистскую. Если Кейнс считал, что отношение между гипотезой и эмпирическим свидетельством носит вполне объективный характер, то Г.И. Рузавин отмечает, «или скорее интерсубъективный характер, ибо не зависит от веры субъекта»¹. Однако это не совсем так. С позиции отдельного взятого ученого его мнение есть высказывание его внутреннего представления о соответствии, и в этом смысле оно субъективно. Если мы рассмотрим высказывание нескольких ученых об одном и том же явлении, основывающихся на одном и том же его количественном опытном материале, то здесь «интерсубъективность» сближается с оценкой вероятности сторонников частотной точки зрения.

Как дальнейшее развитие этого подхода отметим, что «значительно больший интерес со стороны ученых вызвал подход к истолкованию вероятности, развитый в фундаментальном труде английского геофизика Г. Джеффриса «Теория вероятностей»…. Основываясь на идее Кейнса, он разработал более удовлетворительную аксиоматическую систему вероятностей, которую можно было легче применить на практике»².

При этом «главной конструктивной идеей при определении вероятности … должно стать утверждение, что мы можем иметь определенную степень доверия, которую разумно приписать суждению, даже если мы не в состоянии доказать ее или опровергнуть дедуктивно. Факты свидетельствуют о том, что эта степень разумной веры изменяется в соответствии с изменением данных, относящихся к вероятностному суждению. Рациональность, или разумность степени веры, в значительной мере обусловлена именно этим обстоятельством»³. Следующий шаг - постулирование сравнения вероятностей друг с другом по их степени. Вероятности «выражают индуктивное отношение между посылками и заключением, и в существенной мере определяются посылками. Если обозначить эти данные или посылки символом q , то вероятность суждения p по отношению к q может быть больше, меньше или равна r . Тем самым достигается сравнение вероятностных суждений не только в количественных, но и сравнительных терминах, причем последнее предшествует измерению с помощью чисел»⁴. При этом по Джеффрису вероятность означает разумную степень веры и не тождественна с числом, используемым для ее выражения.

Проблема позиции статистической оценки вероятности заключается не в формальных процедурах вычисления и их расчетной точности, а в степени доверия к будущим прогнозам.

Если мы оцениваем поведение людей, то «о степени фактической веры субъекта в высказывание Н можно судить по его действиям, например, когда заключаются пари … или делаются ставки в азартных играх. Вероятность как степень разумной веры отличается от фактической веры тем, что на нее накладываются определённые требования, а именно такая вера должна удовлетворять определенным требованиям рациональности. Одним из основных и важнейших требований является условие, чтобы вероятности удовлетворяли законам исчисления вероятностей, а тем самым эти степени согласовывались друг с другом. А это означает, что они не могут быть произвольными. … Даже при психологической интерпретации вероятности степени веры устанавливаются таким образом, чтобы они были когерентными, т.е. согласовывались между собой. Поэтому не может быть такого положения, когда совокупная степень вер превышала единицу»¹.

Отметим, что субъективная концепция вероятности «в последние годы получает все большее признание»². В условиях неопределенности или при выборе альтернативных вариантов действия возникает вопрос о вероятностной оценке. Оценка производится субъектом исходя из его знаний, опыта, веры в исход события. Получить статистические оценки вероятности можно только проведя дополнительно опыты, т.е. в дальнейшем или будущем. Такая оценка, как отмечает Рузавин Г.И., «называется субъективной, вследствие чего она подвергалась критике в нашей философской и даже математической литературе»³.

Таким образом, если с позиций «объективного» подхода к определению вероятности, в предположении равнозначности всех испытаний, определение вероятности через отношение результатов испытаний или частоту появления интересующего нас признака, мы можем исключить фигуру индивида – лица принимающего решение (ЛПР), то в экономике возрастает роль «субъективного» подхода к определению вероятности интересующего события, поскольку часто просто невозможно использовать методы получения «объективной» вероятности, а проблема выбора варианта действия ЛПР не только постоянно имеет место, но также постоянно и видоизменяется ввиду высокого динамизма самой экономической системы.