М.П.Осипова Переводы библейской «Песни Песней» и испанская духовная литература XVI века

М.П.Осипова

Переводы библейской «Песни Песней» и испанская духовная литература XVI века

Пожалуй, едва ли можно найти текст, вызвавший столько споров, дискуссий, недоразумений, злосчастных происшествий и трагических поворотов судьбы, сколько вызвала знаменитая библейская книга, в русском синодальном переводе получившая название «Книга Песни Песней Соломона». Текст Canticum Canticorum (el Cantar de los Cantares в испанском переводе) давно превратился в абсолютную константу европейского менталитета, европейского интертекста и европейской духовной традиции. «Не смотрите на меня, что я смугла» – фраза столь же известная, как и слова, открывающие Евангелие от Иоанна. Испанская литература, как светская, так и духовная, не составляет исключения из общего европейского правила: чувственные, полные удивительных образов библейские стихи тревожили, вдохновляли и поражали (не всегда приятно, о чем будет рассказано далее) клириков и мирян, сделавших эту главу Писания достоянием испанской лирики и прозы. Тем интереснее было бы проследить, каким образом текст «Песни Песней» вошел в общеиспанский культурный контекст, то есть как он преодолел расстояние, отделяющее латинскую Библию от литературы на национальном языке, кем были авторы, переложившие «Песню» на кастильский, и как сложились судьбы их произведений в наше время. Конечно, даже не переведенная на испанский «Песня Песней» в изложении Святого Иеронима оказывала огромное воздействие на умы слушателей и читателей, как тех, кто был настолько образован, чтобы читать ее по латыни, так и тех, кто вынужден был довольствоваться изложениями библейского текста в проповедях, компендиумах, случайных выдержках и духовных трактатах на испанском языке. Тем не менее, именно наличие перевода произведения, причем перевода известного и качественного, делает текст фактом культуры.

Поставленная задача немедленно ориентирует на исследование историко-культурной ситуации Испании XVI века, века Реформы, Контрреформы и расцвета духовной литературы. Именно тогда пишутся два важнейших произведения: перевод и комментарий к «Песни Песней» фрая Луиса де Леона и поэма «Духовная Песнь» (Cántico Espiritual) и комментарий к ней Святого Хуана де ла Крус.

Почему выбраны этот период и эти книги? Фрай Луис и фрай Хуан не были первыми, кто перевел библейский текст на родной язык, но именно их произведения вошли, что называется, в историю: огласка, скандальная известность, ненависть и восторги читателей и критиков гарантируют автору место в реестре тех, кого филологи называют «классиками национальной литературы». Однако названные выше тексты интересны не только как образец того, какими разными путями авторы попадают в издательские серии типа «Clásicos Españoles». Именно XVI век становится временем напряженнейших исканий в библеистике, теологических и филологических дискуссий вокруг Вульгаты. Поэтому не удивительно, что столь плодотворное для науки время породило такие значимые тексты.

Логично было бы рассмотреть оба произведения в их историко-культурном контексте, поскольку, не зная его, невозможно реконструировать их воздействие на литературу того времени.

Нужно сказать, что в XVI веке учение Лютера сообщило новый ракурс проблеме соотношения канонического текста Писания и комментирующей его глоссы Отцов и Учителей Церкви, традиционно формулируемой как Писание + Предание, Scriptura + Traditio. Для средневекового читателя текст Библии как таковой и сопровождающие его комментарии и глоссы – glosa marginalis или glosa interlinearis – составляли единое целое, хотя, безусловно, воспринимались как две различные формы его проявления. В эпоху Возрождения в библеистике становится чрезвычайно сильным гуманистическое течение: все большее внимание уделяется тексту Писания как таковому, его филологическому толкованию и проблеме отыскания знаменитой veritas hebraica, т.е. возращения к смыслам древнееврейского оригинала Ветхого Завета. Протестантские экзегеты не изобрели ни оппозицию Предания и Писания, ни необходимость перевода Библии на национальные языки, они лишь радикально решили проблемы, которые столько лет обсуждали гуманисты. «Изобретение и распространение печатного станка и труды гуманистов по изданию оригиналов библейских текстов навсегда изгнали из научного обихода путаницу средневековых глосс. В первой половине XVI века ни между католиками, ни между протестантами не наблюдается тенденции к идентификации Писания и Предания – обе стороны превозносят лозунг Scriptura sola»¹. Тем не менее, во второй половине XVI века мнения католиков и мнения протестантов по данному вопросу расходятся все больше и больше, чему в немалой степени способствуют принятые на Трентском соборе решения.

Собор дал ответы на ряд сложных и мучительных вопросов: как относиться к тексту Вульгаты, в том числе и к допущенным Св. Иеронимом ошибкам и неточностям перевода? Как соотносить авторитет Писания и авторитет Предания? Следует ли осуществить новый латинский перевод Библии, более верный древнееврейскому оригиналу? Необходим ли перевод Библии на народный язык, на romance, и как такой перевод сможет повлиять на распространение ересей и доморощенных толкований Писания? Решение, принятое на Трентском соборе, было во многом компромиссным: «из стремления к согласию были равно канонизированы Писание и Предание как два разных источника вдохновения и как два разных источника Откровения»². Кроме того, церковные иерархи канонизировали Вульгату Св. Иеронима, однако сошлись на том, что редактирование латинского перевода необходимо. Этот титанический труд лишь недавно увенчался успехом – с изданием Nova Vulgata. Что касается необходимости переводов на народные языки, то здесь мнения разошлись окончательно: итальянские и польские епископы согласились допустить к печати Библию на национальном языке, в то время как французские и испанские иерархи такую возможность отвергли совершенно. Испанский кардинал Пачеко на Трентском соборе занял непримиримую позицию, руководствуясь мнением известного францисканского доктора Альфонсо де Кастро, который в своем трактате «Adversus haereses» писал, что Библии на народном языке «суть третья причина ересей» (tertia haereseum parens et origo) и что «поскольку переводы священных книг на вульгарные языки приносят более вреда, чем чтение языческих философов, препятствование их появлению – деяние благоразумное, хоть и не существует прямого запрета на подобные переводы»³.

Итак, во второй половине XVI века ситуация с возможностями переводить Писание на кастильский складывалась следующим образом: подобные книги не поощрялись, хотя в самом факте перевода состава преступления не было, если он делался для личных нужд, а не для распространения или использования в учебных целях (например, для преподавания в Университете). Тем не менее, подобные книги не допускались к печати, о чем свидетельствуют Инквизиционные Индексы запрещенных книг 1554 и 1559 годов⁴. Главными жертвами такой политики оказались не еретики и враги католицизма, а пресловутые «широкие народные массы» и монахини, не знавшие латинского языка. Запрет на издание и чтение Библии по-испански практически лишил их возможности познакомиться с текстом Писания.

В такой наполненной событиями, слухами, рассказами о видениях и экстазах атмосфере и пишутся произведения фрая Луиса де Леона и Святого Хуана де ла Крус. Нужно сказать, что, обращаясь к одной и той же теме, два этих автора имели совершенно разные задачи и руководствовались абсолютно разными идеями.

Фрай Луис переводит «Песню» непосредственно с древнееврейского на кастильский, прозой, практически дословно следуя за оригиналом. Временами его перевод напоминает подстрочник (в случае перевода заклинательных формул, к примеру) и даже сохраняет в некоторых местах особенности синтаксиса оригинала: Beseme de besos de su boca, que buenos tus amores mas que el vino⁵. Такие особенности текста вполне отвечают принципам перевода, которыми руководствовался сам автор: фрай Луис считал необходимым переводить с древнееврейского слово в слово, сохраняя по возможности даже их количество во фразе: «…entiendo ser diferente el officio del que traslada mayormente escrituras de tanto peso, del que las explica y declara. el que treslada a de ser fiel y cabal, y si fuere posible contar las palabras para dar otras tanto y no mas, ny menos de la misma qualidad y condicion y variedad de significaciones que son y tienen las originales…»⁶.

Его комментарий – филологический, как он это неоднократно подчеркивает, именно филологический, преследующий своей целью разъяснять смысл сравнений и многозначных слов оригинала, а не смысл духовный – то есть теологический, раскрывающий аллегорический, моральный и анагогический смыслы образов Писания. Естественно, фрай Луис признает наличие подобных смыслов, однако они его не интересуют, хотя необходимая оговорка, помещенная в «Прологе», звучит очень почтительно и красноречиво: «Cosa sabida y confessada por todos es que enestos cantares. como en persona de Solomon y desu esposa la hija del rey de egipto: debaxo de amorosos requiebros, explica el Spiritu Sancto la encarnacion de Christo: y el entrañable amor que siempre tuuo a su iglesia: con otros misterios de gran secreto y de gran peso. Eneste sentido que es spiritual no tengo que tocar, que del ay escrittos grandes libros por personas santissimas y muy doctas, que ricos del mesmo espiritu que hablo eneste libro, entendieron gran parte de su secreto… Solamente trabajare en declarar la corteza de la letra asy llanamente como si eneste libro no vuiera otro mayor secreto del que muestran aquelas palabras desnudas y al parecer dichas y respondidas entre Solomon y su esposa…»⁷.

Святой Хуан де ла Крус создает свое поэтическое произведение скорее «по мотивам» библейского текста. Строго говоря, Cántico Espiritual переводом не является, но поэма связана с «Песней Песней» узами общего сюжета и образностью: Cántico Espiritual также строится как диалог между Возлюбленным и Возлюбленной (Amado y Amada), мы увидим в поэме и сравнение возлюбленного с оленем (como el ciervo huiste⁸), и призыв не тревожить возлюбленную (y no toquéis al muro, porque la esposa duerma más seguro), и призыв изловить «лисиц, лисенят, которые портят виноградники» (cogednos las raposas), и конечно – no quieras despreciarme, que, si color moreno en mí hallaste, ya bien puedes mirarme⁹. Однако литературная судьба поэмы сложилась как судьба вполне самостоятельного, не зависимого от «оригинала»-вдохновителя произведения. Тем не менее, существует предположение, что поэма Cántico Espiritual создавалась как некое краткое изложение библейской «Песни» для тех, кто не мог читать Писание на латинском языке: «Como otros libros religiosos del Siglo de Oro, o quizás de modo más profundo o más poético que otro cualquiera, el Cántico Espiritual constituye un compendio bíblico para las que por su condición de mujeres y de monjas no podían leer la Vulgata, la única versión de la Biblia entonces autorizada por la Iglesia.»¹⁰⁰ Действительно, духовные книги того времени зачастую представляли собой самые настоящие библейские «дайджесты», более того, расцвет жанра духовного трактата в XVI веке отчасти связан с тем, что уже изданные переводы Библии на испанский были внесены в инквизиционный Индекс и многие читатели, не владевшие латинским языком, могли знакомиться с текстом Писания лишь по многочисленным духовным наставлениям и компендиумам. Однако гипотеза «Cántico»-»дайджеста» представляется достаточно спорной: Святой Хуан, конечно, прекрасно сознавал свой долг наставника и духовника, однако его интерес к «Песне Песней» носил гораздо более личный характер, нежели тот, что испытывает к тексту переводчик.

Как пишет сам Св. Хуан, «стихи сии (т.е. Cántico Espiritual – прим. М.О.) были сложены в любви и из любви, мистической премудростью полнящейся» (Por haberse, pues, estas canciones compuesto en amor de abundante inteligencia mística…). Поэма представляет собой, таким образом, образное претворение переживаний человека, пережившего мистический экстаз и встретившегося с Богом. Именно в таком смысле – духовном, мистическом – толкует образы поэмы и комментарий к Cántico Espiritual: как изображение любви между Богом и душой и той высшей награды, которую может получить человеческая природа в этом мире – мистического брака. Авторская задача Святого Хуана – дать более подробное наставление душам, которые стремятся достичь unio mystica, или, в терминологии испанских мистиков, unión divina. Впоследствии Св. Хуан, один из основателей кармелитской мистической школы (абсолютно каноничной и одобренной католической церковью), был признан Мистическим Учителем Церкви, однако в XVI веке его вдохновленная «Песней Песней» поэма была воспринята современниками отнюдь не однозначно.

Как становится ясно из вышесказанного, ни поэма Святого Хуана, ни комментированный перевод фрая Луиса не нарушают законодательных норм эпохи: в одном случае это изложение достаточно вольное, чтобы считаться переводом в собственном смысле слова, а во втором случае книга предназначалась не для распространения и не для использования в университетском курсе. Однако сложившаяся историко-культурная ситуация гарантировала обоим произведениям кривотолки и доносы в Инквизицию. Судьба этих текcтов складывалась трудно, хотя и по совершенно различным причинам.

Судьба обоих рассмотренных произведений – поэмы знаменитого мистика и академического труда знаменитого филолога и писателя – настолько необычна и даже легендарна (если понимать под легендой весь шлейф исторических анекдотов, домыслов и высказываний по поводу), что заслуживает более подробного рассмотрения, способного выявить не только детали взаимодействия текстов и культуры эпохи их создания, но и достаточно извилистый путь, проделанный ими «внутри» культуры, которая то сближала, то разводила их, делая из них интеллектуальное лакомство для любопытствующего читателя или отбрасывая в нарушаемое лишь дотошным филологом академическое забвение.