Киберсообщества в ракурсе социологической теории

Сегодня достаточно ясно, что кибернетическое коммуникативное пространство будет новым фактором социального отчуждения, в нем проявятся и уже проявляются не только имущественные, но и интеллектуальные, образовательные различия уже не только на уровне социальных групп, но и на уровне отдельных индивидов. Сосед по парте в школе может быть принят в некоторое киберсообщество, а ты – нет, поскольку «мозгами не вышел». Углубляющиеся социальная персонификация и индивидуализация ослабят традиционные формы социальных связей, сгруппируют «социальных традиционалистов», противоставят их «умникам», находящим свое социальное пространство посредством Сети. Все это обострит конфликт коллективного сознания с индивидуальным интеллектом, будет больше «чудиков» и «белых ворон», традиционалистские сообщества будут более интенсивно вытеснять интеллигебельность, терпя ее только по мере необходимости. Неясно также, какие новые формы ущерба может порождать Сеть и какие формы альтернативности они будут воспроизводить в социуме. Возможно также появление антиинформативных сообществ способных эффективно противостоять Сети. Некоторые традиционные религиозные общины лишь уклоняются по мере возможности от информатизации, но не являются основанием противостояния, поэтому появление соответствующих идеологических конструктов (в среде, например, кракеров) следует ожидать в ближайшее время.

Сейчас коммуникативный мир раскололся надвое. Один лагерь активно пользуется Internet и всячески содействует его развитию, а представители другого лагеря считают, что Internet еще не раз озадачит будущие поколения своими неожиданными проявлениями.

Однажды у известного американского писателя, философа и футуролога Курта Воннегута спросили что он думает по поводу всемерно распространяющегося электронного сообщества. Его ответ поразил: "Сейчас многие толкуют об информационной супермагистрали, но полное безразличие проявляется к тому, что творится в головах. Internet представляет собой дорогу с двусторонним движением, уставленную шлагбаумами, где с вас взимают плату и указывают, куда ехать и что искать. Люди прекращают развивать воображение и становятся пассивными зрителями электронного шоу". Internet, no мнению писателя, — это профессионально поставленное зрелище с великолепными актерами, убедительными декорациями, звуками, музыкой. Воображение, которое нам необходимо при чтении книги, теперь необходимо примерно так же, как умение ездить на лошади. Создаваемый воображением чувственный образ заменен динамической виртуальной картинкой.

Пропадает не только воображение. "Мы живем на свете, чтобы общаться и куролесить — и не верьте никому, кто станет вас разубеждать. Электронные общины — это пустоты, которые ничего не создают", — считает Курт Воннегут. Можно добавить, что они в определенных случаях выступают заменителями полноты общения – как заключенному книги или же полярнику сеансы радиосвязи. Это своеобразные «социальные протезы» – заменители отчужденных, но востребуемых способностей индивида к социальному общению.

Возникающие массовые общности в Сети были попервах продолжением традиционных социальных сообществ (пользователи информационно-аналитических, финансовых, коммерческих, научных структур), затем стали возникать нетрадиционные сообщества, которые стали именоваться «киберсоциумами», «виртуальными», или «онлайн-сообществами», применяется также понятие «киберобщина». Естественно, что они стали предметом внимания со стороны социологов прежде всего в тех странах, где влияние новых сообществ является сегодня наиболее ощутимым - прежде всего в США, Англии, других странах Западной Европы.

Однако до сих пор многие сомневаются в том, являются ли эти сообщества некоторой реальностью, достойной серьезного внимания социологов - например, такой подход было необходимо оспаривать еще в 1999 году на страницах виртуального социологического издания, поддерживающегося Hypermedia Research Centre, University of Westminster, London.(35.). Как уже отмечалось выше, первые международные подключения к ARPANET были осуществлены в 1973 году, когда к сети подключились машины из University College of London и Rogee Radar Establishment Норвегия .Что уж говорить о социологическом сообществе в наших палестинах, вне благословенной Англии, стоящей у самих истоков Сети! Поэтому неудивительно, что постановка вопроса о необходимости изучения киберсообществ вызывает у многих недоумение. На фоне проистекающих политических и экономических потрясений , изучение эфемерных, не имеющих очерченных границ, не размахивающих флагом или рублем сообществ, представляется до последнего времени делом праздным и с практической стороны безрезультативным.

Следует также заметить, что сам термин «сообщество» достаточно неопределенен в социологии – уже в 1955 году Джордж Хиллери (George Hillery, Jr.) насчитывал 94 противоречивых социологических определения этого термина (36.), тем более проблематичным является его использование с приставкой «кибер-» или «виртуальное». Даже Оксфордский Словарь Социологии заявляет, что двусмысленность термина «соообщество» делает невозможным достижение возможности его эмпирического исследования. Можно заметить также, что с точки зрения социальной философии человеческое сообщество в собственном смысле еще не сформировано – исторически возникали только его прообразы в формах «религиозной общины», «коллектива».

Думается, для обозначения качественного характера пространства формирования новых сообществ, продуктивным будет употребление термина «темпоральный киберкоммуникативный континуум». Термин «континуум» предполагает наличие некоторого качественного содержимого, которое может иметь различные граничные определенности и формы структурированности. Темпоральность же предполагает временную характеристику как существенную составляющую со-бытия индивидов, включенных в континуум – нет индивида «вообще» (обладающего некоторыми проявляющимися безотносительными качествами) – он есть «здесь-и-сейчас», как данное проявление возможных социальных взаимодействий, как инициатор конкретного взаимодействия. Темпоральность бытия индивида не фиксировалась в социальном процессе доинформационного уровня, она определяла результат деятельности лишь опосредованно, через его продукт (в наиболее развитой форме – через товарную его форму). В темпоральном кибер-коммуникативном континууме здесь-и-сейчас проявление индивида не только фиксируемо, но и значимо для организации структур общения в рамках социального целого. Аналогией такого состояния может служить информатизированная система управления дорожным движением в крупных мегаполисах, осуществление которой сделало непосредственной зависимость состояния всего массива движущихся автономных автомобилей от индивидуального поведения каждого водителя. Результат – заторы на дорогах стали неопределяющим фактором движения.

«Информационное общество» – термин несколько более узкий, восходящий к тому, что основанием социального поведения индивида выступает некоторая устойчивая конфигурация отношений между социальными общностями. Киберкоммуникация охватывает больший спектр феноменов, включая индивидуализированную среду взаимодействия в глобальном масштабе. Так, можно общаться с роботом-симулятором некоторой культуровой фигуры – общение подобного рода нельзя отнести к массовой коммуникации, оно не определяет лицо «общества».

В 90-х г.г. ХХв. сформировано представление о возможном пространственом образе структурированнсти Сети, согласно которой она будет представлять собой трехмерный город с улицами, каждый их кварталов которого будет определяться тематикой информационных ресурсов, будет иметь население – реальных и виртуальных субьектов взаимодействия в информационном потоке. В то же время ее структуру определяет также социально-политическая система современного мироустройства. Участники упоминавшейся выше конференции РЭНД корпорейшн, выделяли три национально-региональных зоны, в которых степень распространения интернет-технологий будет качественно отличаться : первый - Северная, Центральная и Южная Америка; второй – Европа,; третий – Азиатско-тихоокеанский регион и, наконец, четвертый – Ближний Восток, Африка и Южная Азия. (37.).

Однако вернемся к предмету нашего рассмотрения. Сегодня изучаются процессы возникновения киберсообществ (континуумов), их топографические и хронологические измерения (киберпространство и кибервремя), проблемы методов изучения новой коммуникативной среды, формирования и функционирования в ней новых теоретических конструктов, проблемы идентификации и самоидентификации субьекта взаимодействия, мифологизация, этические парадигмы и правила, которые вырабатываются в процессе их существования.

Следует различать термины «виртуальная реальность» и «киберсообщество». Принято понятие «виртуальность связывать с кибертехнологиями : «виртуальная реальность - комплекс ощущений у человека, нахождящегося (иммерсивность) в искусственно созданном трехмерном мире с шестью степенями свободы и взаимодействия (интерактивность) с объектами этого мира в реальном времени с использованием различных характеристик человека - от физических, определяющих его положение и ориентацию в реальном мире, и психофизиологических (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, равновесие, пульс, дыхательные циклы, биотоки мышц, кожно-гальваническая реакция, давление, температура и др.), до биохимических (кровь, ткани) и полевых (биоэнергия, излучение мозга)» (38.).

Существует два основных смысла понятия «виртуальное». Пер­вый восходит к традиционному естествознанию, в котором смысл термина «виртуальное» раскрывается через противопоставление эфе­мерности бесконечно малых перемещений объектов или бесконечно малых периодов существования частиц и стабильной в своих про­странственно-временных характеристиках реальности. Второй смысл порожден практикой создания и использования компьютерных симу­ляций и раскрывается через противопоставление иллюзорности объ­ектов, создаваемых средствами компьютерной графики, и реальности материальных объектов. В понятии «виртуальная реальность» оба смысла парадоксальным образом соединяются. Поведение изобра­жаемого объекта воспроизводит пространственно-временные харак­теристики поведения объекта вещественного,

В качестве универсальных свойств виртуальной реальности выделяют следующие характеристики:

- нематериальность воздействия (изображаемое производит эф­фекты, характерные для вещественного);

• 
  условность параметров (объекты искусственны и изменяемы);
  
• 
  эфемерность (свобода входа/выхода обеспечивает возможность прерывания и возобновления существования).
  

Виртуализация – исторический переход в такое состояние, при котором субьективность человеческой индивидуальности выступает определяющим фактором создаваемой индивидом среды личностного бытия. Попутно заметим, что, говоря о переходе в новое историческое состояние, принято думать, что это состояние обладает исторической же длительностью, а не значением, приводящим к качественным изменениям. Однако в порядке гипотезы логично предположить, что этот период будет кратковременен, и при этом период «виртуального социума» может привести к значительным историческим изменениям..

Интернет проявил виртуальность самого «общества». Наличие классической социологии поддерживает миф о том, что некоторые люди знают, что происходит в обществе (в доиндустриальную эпоху таковым качеством обладал Бог и транслировал это знание через церковь), что оно «прозрачно» для нас (поскольку существует статистика, система государственного управления и т.п.) – но киберкоммуникация как раз и проявила, что в обществе происходит много чего такого, что недоступно для теоретической рефлексии. Власть в современной политической традиции выступает от имени «общества» – следовательно наличие знания о происходящих в нем процессах выступает мощнейшим легитимирующим фактором. Интернет как бы сконцентрировал, сделал видимым и обострил существовавшие и прежде факторы неопределенности социальной жизни, что заставляет относиться к ним по-новому. Деонтологизированный субьективизм , продуктом которого является утопический активизм нового и новейшего времени (в виде социального революционизма и технократической воли к полному переустройству) представляет собой тот «дух», который препятствует рассмотрению социального бытия. Мы описываем общество одним образом, а что-то (вернее, кто-то) дает другую картину, с которой невозможно не считаться.

Новая коммуникативная среда возникает как продолжение исторически сформировавшихся социальных процессов, хотя и выдается идеологически за некоторый «обьективный» процесс, развивающийся сам по себе. Методологически ошибочно было бы анализировать развитие Сети без учета этого фактора – она развивается не «вообще», а в определенном направлении, представляя собой момент регулирования социальных процессов со стороны соответствующего (-щих) субьекта (-тов). При этом сами субьекты еще только возникают, конституируются в процессе развития новой среды, поэтому столь важна идеологическая компонента, используемая для отражения происходящих социальных измерений. Относясь к этим субьектам, мы имеем дело с двумя сходными, но все же различными задачами – определить свое к ним отношение (принимая во внимание отношение к себе) и определить логику практического взаимодействия. Первая задача не решается, если пользоваться идеологическим (то есть навязанным) определением реальности.

Социология в известном смысле имеет своим предметом онтологизацию субьектов социальной жизни – она призвана показать как именно возникают (становятся необходимыми) те конкретные субьекты, которые действуют на исторической арене в процессе развития жизни общества. Социальная философия отличается тем, что она имеет дело с теми же субьектами, которые исторически возможны, с точки зрения небытия. История описывает эти субьекты в их проекции на пространственно-временной континуум, в том виде, как они становятся видимыми (проявленными) в предметно-вещественной среде.

Методологически путаница при описании современных социальных состояний возникает также и из-за отказа от классического понятия «идеального». Реальность для нашего современника представляется составленной исключительно из движущейся «материи» (понимаемой как предметно, на уровне ощущений осязаемое вещество – «візьмеш в руки – маєш вещь!») и «разговоров» о ней, лишенных собственного онтологического статуса. Если же сознание вдруг переходит в такое состояние, что начинает полагать существование некоторой иной реальности кроме чувственно осязаемой, то мыслит ее либо как подобие первой (рядом с «грубой» возникает неосязаемая «тонкая материя»), либо непременно как некоторую внеположенную субьективированную сущность. Тогда всякое идеальное мыслится как «проявление трансцедентного существа» или опять же потусторонего «духовного» компонента, непостижимым образом существующего в теле. И в первом и во втором случаях идеальное мыслится как противостоящее имеющемуся человеческому разуму (иное по отношению к нему), доступное только путем проникновения в него средствами вненаучных мыслительных практик.

Идеальное существует – но не таким образом как «материальное», предметно-вещественное, протяженное и хронотопное. Нужно принять и осознать, что «общество» не существует в том смысле, в котором существует физическая предметная среда. Соответственно оно и не может быть описано теми же средствами – средствами науки или искусства. «Общества» «нет» в физическом смысле, оно проявляется посредством физических взаимодействий и последние, имея устойчивый характер, приводят к возможности представления о нем как о некотром физическом конструкте.

Социология исторически – проект внефилософской рефлексии (попытка уйти от спекулятивности философии своего времени) – поэтому она и развивается изначально в виде двух различных рефлексивных практик, восходящих либо к науке (позитивизм) либо к искусству (понимающая социология). Социологический проект изначально строится на отказе от того, что люди исходят в своем поведении из факторов, которые не могут быть сведены к описываемой реальности; что обьяснение их настоящего лежит в их будущем, которое по природе своей вариативно и неоднозначно. Любая подобного рода рефлексия есть не описание, а производство, описание есть лишь логика обьяснения состоявшейся деятельности и в этом смысле оно верифицируемо. П.Бурдье вплотную подходит к понятию «идеальное», говоря о символическом как о том, что является материальным, но не признается таковым (чувство одежды, хорошее произношение, «стиль»), исследователь вводит понятие «символический капитал», под которым понимает трансформированную и потому замаскированную форму «экономического» капитала. (Как тут не вспомнить К.Маркса, утверждавшего, что идеальное есть ни что иное как материальное, пересаженное в голову людей и преобразованное в ней!) С точки зрения П.Бурдье реальная политическая функция символических систем состоит в том, что с их помощью пытаются узаконить господство путем навязывания «правильного определения» социального мира. Близко по значению к «идеальному» и понятие «поля» , а также «габитус» как единство телесно-исторической данности социального актора.(39.)

В том смысле в котором «существует» (обладает бытием, выступает сущим) идеальное, существует и общество. Различие, вероятно, состоит в том, что содержательно «идеальное» более абстрактно, чем «общество», ибо последнее есть абстракция от мира живого взаимодействия в человеческом мире, а первое – от взаимодействия во всей полноте человеческих проявлений, включающих и социоприродное общение.

Онтологический подход (в отличие от конструктивистского) предполагает самоопределение индивида в обществе с точки зрения поддержки некоторой смысловой реальности (воспроизводства его как некоторой исторически данной жизненной практики). С этой позиции в обществе можно только жить, а не преобразовывать его.

Социологическая теория предполагает изучение социума как некоторой данности (субстанциональной, коммуникативной или когнитивной), в которую человек включен тем или иным образом, которая либо представляет собой источник социальных феноменов (в рамках понимающей социологии, интеракционистских моделей, этнометодологии и собственно феноменологии), либо представляет собой некоторую обьективность, отражающуюся в сознании исследовательского сообщества (позитивистский подход, кофликтология, марксизм). И в том и в другом случае социальность мыслится как материя, рефлексируя которую возможно (и должно) менять условия социального бытия. Подобного рода конструктивистский подход доминирует в сегодняшней теоретической социологии в силу ряда причин – и прежде всего политической востребованности ее как дисциплинарной области, дающей возможность развития практикам осуществления власти. Постмодернистский проект элиминирует в онтологическом смысле понятия общества и личности как предмет рефлексии, обьявляя их дискурсами.

Грань естественное-искусственное проходит в отношении человеческого бытия на уровне общественное-индивидуальное. Состояние того, что мы называем «общество» признается как «естественное», а выражение того же самого в единичном бытии – «искусственное», поскольку по инерции мышления предполагается, что жизнь общества «закономерна», «онтологична», является продолжением некоторой естественно-природной взаимосвязи, а индивид творит себя самого таким, каким он не является «от природы», то есть в силу своей телесной конституции, личностное бытие «феноменологично». Потому в основе индивида лежит «искусственность», отрицание некоторого изначального, природного состояния - «естества». Как только мы выходим за рамки игры в эти контрадикторные понятия, все в человеческом бытии оказывается искусственным и естественным одновременно – искусственным, поскольку порождено самим человеком (исторически и индивидуализировано) и естественным, поскольку само это порождение есть сущность человека как природного существа - черта, определяющая его как феномен природной тотальности. Где есть человек не производящий самое себя, кто и когда его видел?

В изучении современности спутаны также онтологический (как существует общество), гносеологический (как изучается, или, более абстрактно – как может быть изучено общество) и праксеологический (имеющееся и возможное ценностное отношение к обществу) аспекты. Проблема социологической рефлексии киберкоммуникативного континуума проявляет кризисность теоретичесокй социологии вообще. Мультипарадигматичность как методологическая позиция предполагает отсутствие праксеологического генерализующего дискурса. Любое ценностное отношение предполагает утверждение используемого ценностного подхода как единственно верного, и единственно возможного. Если для человека возможен не только один его вариант развития событий, то он не находится к нему в ценностном отношении. Когнитивно – возможна множественность, возможна даже онтологически, но не праксеологически. Возможный вариант ухода от подобной проблемы - перейти в категориальный аппарат традиционного сознания, где ценностное отношение не является актом реализации человеческой индивидуальности.

Способ индивидуализации, субьективации отдельного человеческого существа и есть порождение «виртуальной реальности», она – состояние сознания вне непосредственной его обусловленности логикой телесного бытия. Становится ли это обособление фактом индивидуального сознания при помощи социально приемлемых стереотипных форм самовосприятия, кибертехнологии или же при помощи психотехники (молитвы, медитации), фармакологического средства (наркотик, алкоголь), массового внушения – лишь вопрос средства. Перечисленные выше средства выхода за рамки повседневных состояний индивидуального сознания направлены на создание и поддержание определенных форм социального общения, результаты которого могут быть как коструктивны, так и деструктивны. Сама по себе направленность использования средств порождается исторической динамикой, а не свойствами доступных индивиду средств самореализации.

Виртуальность – состояние присущей человеку деятельности, ее особый способ осуществления, предполагающий выход индивида за рамки своей телесной данности.

К основным современным компьютерным технологиям, которые уже используются или будут использоваться в ближайшем будущем для виртуализации деятельности относят - e-mail, ftp, web, телеконференции, текстовые диалоги и дискуссии в Internet (совместная работа, контроль исполнения проектов и распространение информации), коммуникационные программ реального времени (мгновенного обмена сообщениями, распределенные сети, интерактивные технологии) и др. В некотором смысле любая культурно опосредованная реальность (а иной человеческой реальности и нет) является «виртуальной» - поскольку предполагает восприятие действительности с использованием искусствено создаваемых «комплексов ощущений». Естественным (составляющим его природную сущность) в человеке является как раз то, что мы привыкли признавать как искусственное – социальность.

Первые попытки создания социологических мо­делей современности на базе понятия виртуальности были предприняты в Германии Ахимом Бюлем и Михаэлем Паэтау, в Канаде Артуром Крекером и Майклом Вэйнстейном и в России Д. В. Ивановым (40.), о социологии информатизации говорит И.В.Соколова и многие другие.

Модели А. Бюля, А. Крокера и М. Вэйнстейна восходят к тради­ции исторического материализма К. Маркса. Согласно его теории, рост производительных сил или, говоря современным языком, разви­тие новых технологий вызывает изменения в системе общественных отношений: появляются новые отношения собственности, на их ба­зе — новые социальные классы, новые формы политической власти, идеологии и искусства и т. д. Приложение этой схемы к современно­сти приводит Бюля, Крокера и Вэйнстейна к тезису о переходе к но­вой фазе капитализма, когда классические структуры индустриально­го общества устраняются по мере внедрения компьютерных технологий.

По мысли автора теории «виртуального общества» А. Бюля, с развитием технологий виртуальной реальности компьютеры из вы­числительных машин превратились в универсальные машины по производству «зеркальных» миров. В каждой подсистеме общества образуются «параллельные» миры, в которых функционируют вир­туальные аналоги реальных механизмов воспроизводства общества: экономические интеракции и политические акции в сети Internet, об­щение с персонажами компьютерных игр и тому подобное. Процесс замещения с помощью компьютеров реального пространства — как места воспроизводства общества — пространством виртуальным Бюль называет виртуализацией.

Если А. Бюль разрабатывает структурно-аналитический аспект марксовой схемы, констатируя как факт, что гиперпространство «па­раллельных» миров — это новая сфера экспансии капитализма, то авторы теории «виртуального класса» А. Крокер и М. Вэйнстейн де­лают акцент на критике — разоблачении киберкапитализма как сис­темы, порождающей новый тип неравенства и эксплуатации. Вла­дельцы компаний, производящих программное обеспечение и пре­доставляющих доступ в Internet, рассматриваются как ядро нового господствующего класса, движимого волей к виртуальности и пре­вращающего виртуальную реальность в капитал. Виртуализацией Крокер и Вэйнстейн называют новый тип отчуждения: отчуждение человека от собственной плоти в процессе пользования компьютера­ми и превращение ее в потоки электронной информации, подпиты­вающие виртуальный капитал. Канадские авторы очевидно перефра­зируют метафору Маркса, именовавшего капитал вампиром, питаю­щимся живым трудом. Вообще говоря, модель Крокера и Вэйнстейна — это скорее результат постмодернистской стилизации марксист­ской риторики, нежели итог собственно социологического анализа.

Модель «виртуализации социального» М. Паэтау базируется на теории Н. Лумана, в которой общество определяется как система коммуникаций. Паэтау интерпретирует возникновение гиперпро­странства сети Internet как результат «использования» обществом новых форм коммуникации для самовоспроизводства — аутопойесиса (по терминологии Лумана). Наряду с традиционными формами, «реальными» интеракцией и организацией, коммуникация посредст­вом компьютера вносит вклад в производство социальности. Изме­нение общества рассматривается как структурная дифференциация системы вследствие появления в ней новых элементов — виртуальных аналогов реальных коммуникаций. Представление о перманентной структурной дифференциации играет в системной теории столь же фундаментальную роль, что и тезис о перманентном росте произво­дительных сил в историческом материализме. Поэтому виртуализа­ция социального рассматривается как очередной системный эффект.

Подходы германских и канадских теоретиков до некоторой степе­ни эвристичны. Они позволяют концептуализировать многочислен­ные эмпирические тенденции, увязать их в целостной и вместе с тем простой теоретической модели трансформации общества. Но эта простота модели достигается не как результат обобщения характер­ных черт исследуемых тенденций, скорее она заимствуется у класси­ков как готовая универсальная схема. Некритическое использование моделей, созданных применительно к иным социально-историческим условиям затушевывает специфичность наблюдаемых тенденций, то принципиально новое, чем они собственно и интересны. В результате стремление исследователей показать трансформацию общества обо­рачивается полной противоположностью: они по сути стараются по­казать, что новые процессы — это лишь вариации тех, что уже опи­саны классиками. В сдвиге от реальной социальной организации к виртуальной усматривается и подчеркивается только то, что в нем похоже на прошлое: на переход от феодализма к капитализму (от доиндустриального к индустриальному обществу) или на функцио­нальную дифференциацию экономической, политической, правовой и других систем общества.

Заимствуя объяснительные схемы у К. Маркса или Н. Лумана, тео­ретики невольно оказываются последователями того технологического детерминизма, за который они критикуют создателей теорий информа­ционного общества. Использование детерминистской схемы «новые про­изводительные силы - новые общественные отношения» или функционалистской «новые элементы - новая структура» а рпоп сводит исследуемую трансформацию общества к совокупности социальных эффектов компьютеризации. «Виртуализация рассматривается либо как технологический процесс, имеющий социальные последствия, либо как процесс социальный, но опосредованный компьютерами и без компьютеров невозможный. В результате происходит теоретиче­ская фетишизация технологий виртуальной реальности, описание которых вытесняет собственно социологический анализ. Например, у А. Бюля, чья работа теоретически и эмпирически основательнее дру­гих, виртуализация это технический процесс создания виртуально­го общества как «параллельно» существующего с реальным общест­вом. В рамках теории «виртуального общества» в реальном «сегменте» общества изменений нет, там вообще ничего не происхо­дит. Но ведь именно там возникли те самые технологии виртуальной реальности, на описании которых Бюль строит свою теорию общест­венных изменений. Дать ответ на вопрос «откуда взялись измене­ния?» можно только, рассматривая виртуализацию как процесс соци­альный, как процесс изменения общества в целом, а не как создание «параллельного» виртуального общества.» (41.)

Д.В.Иванов предлагает собственную теорию виртуализации, согласно которой « Превращение в последние десятилетия XX в. социальной реальности в эфемерную, неста­бильную, описываемую постмодернистским принципом anything goes, явно коррелирует с возрастанием в жизни людей роли различ­ного рода симулякров — образов реальности, замещающих саму реаль­ность. Упадок реальности, описанный Бодрийяром и Лиотаром, от­нюдь не апокалиптичен. Просто «старая» реальность сменяется «но­вой» реальностью. В результате развеществления общество приобре­тает черты, описание которых приводит нас к использованию поня­тия виртуальной реальности.

Виртуальная реальность предполагает взаимодействие человека не с вещами, а с симуляциями. Реальность общества эпохи Модерн — это овеществленная институциональная структура, делающая прак­тики независимыми от устремлений индивидов. Индивид, находясь в социальной реальности институтов, воспринимает ее как естественную данность, в которой приходится жить. В эпоху Постмодерн индивид погружается в виртуальную реальность симуляций и во все большей степени воспринимает мир как игровую среду, сознавая ее услов­ность, управляемость ее параметров и возможность выхода из нее. Различение старого и нового типов социальной организации с по­мощью дихотомии «реальное/виртуальное» позволяет ввести понятие виртуализации как процесса замещения институционализированных практик симуляциями. Таким образом, термин «виртуализация» не только оказывается адекватным феноменам, описываемым как по­стмодернизм и развеществление, но даже предстает как более эвристичное, чем два последних концепта, поскольку открывает перспек­тиву концептуализации не «конца» или «исчезновения» прежнего общества, а процесса формирования нового.

Применительно к обществу в целом, виртуализация предстает не как единый процесс, а скорее — как серия разнородных, но направ­ленных сходным образом тенденций в различных сферах жизнедеятельности. Это можно продемонстрировать, описывая симуляцию модернистских институционализированных практик в избранных для анализа институциональных сферах: экономике, политике, науке, искусстве, семье.»(42.), и далее: «Тот факт, что на современные хозяйст­венные процессы оказывает определяющее влияние такой символиче­ский и даже фиктивный с традиционной точки зрения фактор, как денежный агрегат Мз, свидетельствует о том, что деньги ныне не «кровь» (как полагал Т. Гоббс), а «язык жестов» экономики. Развеществление денег, превращение их в симулякр приводит к тому, что исполнение ролей кредитора и заемщика становится виртуальным. Стало быть, симуляция обладания деньгами вызывает виртуализа­цию финансов как социального института.

Виртуальный продукт, виртуальное производство, виртуальная корпорация, виртуальные деньги допускают и провоцируют превра­щение компьютерных сетей не только в главное средство, но и в сре­ду экономической деятельности. Виртуализация экономики вызывает коммерциализацию киберпространства, где теперь зачастую осуще­ствляется полный цикл сделки и где функционируют виртуальные супермаркеты и виртуальные банки, оперирующие собственной вир­туальной валютой. Торговые операции в сети Internet принесли в 1995 г. доход в 350 млн. долл., а в 1997 г. был преодолен рубеж в 1 млрд. Эти показатели будут перекрыты в сотни и даже тысячи раз с созданием в сети Internet оптовых рынков сырья и комплектующих, о чем договорились в 2000 г. крупнейшие автомобилестроительные и аэрокосмические корпорации.

Операции, совершаемые у виртуальных витрин при помощи вир­туального же кошелька, наглядно демонстрируют, что развивается не так называемая информационная, а совсем иная экономика. Не ин­формация как таковая, не передача данных о свойствах товара/услу­ги, то есть рациональная денотация, а создание образа, мобилизую­щего аффективные коннотации, приносит прибыль.

Мы живем в эпоху экономики образов и образов экономики. В новой экономике симулируются базовые компоненты экономических прак­тик Модерна— производство товара, инновация, организация труда, обладание деньгами, и, как следствие, виртуализируются институ­ты — рынок, предпринимательство, фирма (корпорация), финансы. … Поли­тика ныне творится в PR-агентствах, в телестудиях и на концертных площадках. Управление и политика в конце XX в. разошлись точно так же, как разошлись производство и экономика. Следствием стано­вится изменение характера политического режима — массовой демо­кратии. В ходе выборов больше не происходит сколько-нибудь суще­ственная смена чиновников-экспертов, которые осуществляют ру­тинную работу по управлению в «коридорах власти». Меняются так называемые публичные политики, то есть те, кто буквально работает на публику. В наиболее развитых странах Запада это уже почти ак­сиома. Наличие у кандидатов на выборные государственные посты четкой идеологической позиции, попытки следовать заявленным кур­сом реформ становятся попросту социально опасными в условиях бла­гополучного и стабильного общества. Замена реальных политиче­ских позиций и действий их образами сохраняет модернистскую по­литику в виде симулякров и обеспечивает успех тем кандидатам, чей имидж, а вовсе не программа или действия, зримо воплощает ценно­сти Свободы и Прогресса…. Мы живем в эпоху политики образов и образов политики. Симуля­ция базовых компонент политических практик Модерна— идеоло­гии, организации, общественного мнения — ведет к виртуализации институтов массовой демократии — выборов, государства, партий. И эта виртуализация допускает и провоцирует превращение глобаль­ной компьютерной сети Internet в средство/среду политической борь­бы. Практически все политические акции и кампании теперь сопро­вождаются созданием специализированных серверов и web-страниц, посредством которых формируется имидж политика (акции, органи­зации), ведется агитация, осуществляется коммуникация со сторон­никами, и др. Интенсивная политизация киберпространства наглядно демонстрирует, что новая политика строится на компенсации дефи­цита реальных ресурсов и поступков изобилием образов. … Наука сейчас — это не предприятие по поиску истины, а род язы­ковых игр, состязаний в манипулировании моделями научного дис­курса. В этом плане симптоматичны две тенденции. Во-первых, мате­риальный эксперимент все чаще замещается экспериментом на моде­лях. Если раньше теории могли строиться только на основе открытия некоего порядка, присущего вещам, то теперь вполне допустимо мо­делирование без выхода к каким-либо реальным референтам, напри­мер компьютерные симуляции природных, технологических и соци­альных процессов. Во-вторых, процесс верификации гипотез все ча­ще замещается процессом фальсификации. Если раньше достаточным аргументом против теории считались противоречащие ее положени­ям данные опыта, то теперь лишь изобретение альтернативной моде­ли может служить аргументом.

Наука становится перманентным процессом построения альтер­нативных моделей. Вследствие этого возросла роль воображения, фантазии, парадоксальности мышления в той сфере, где ранее их предавали анафеме, где ранее референцией к реальности строго зада­вались пределы приращения знания. Объект науки и ее процедуры виртуализируются. … Академический статус становится функцией от образа компетент­ности, заслуживающей финансирования. В деятельности ученых и студентов все больше сил и времени отводится созданию и презента­ции образа, необходимого для успеха в конкурсах на получение гран­тов, стипендий для обучения за границей, заказов на консалтинговые услуги и т. п. Отсюда — расцвет в последние десятилетия именно тех социальных технологий, которые адекватны симуляции компетент­ности: исследовательские фонды, гранты, консультирование, конфе­ренции, академические обмены, перманентное образование. И эту тенденцию не стоит рассматривать как проявление упадка научной/ академической этики. Высокая «плотность» научного сообщества не оставляет места и времени для скрупулезной процедуры накопления и представления результатов. Этот дефицит места и времени приво­дит к тому, что единственно научной, рациональной формой дискус­сии становится нелогичная, неструктурированная, но эффектная пре­зентация образа идеи или теории.

Изложенные выше модели исходят из того, что общество представляется уже ставшим, закончившим свое формирование. Задачей социальной рефлексии выступает его рефлексирование, имеющее результатом описание в виде целостной понятийной системы, обладающего полнотой знания. Возможно, в сегодняшних исторических условиях мы можем описывать лишь те изменения социальных реалий (и наших представлений о них), к которым приводит развитие киберкоммуникации. Собственно теоретизирование смещается в сферу моделирования утопии, постулирования черт будущего и потому вряд-ли может основываться на тех основаниях, которые развивались в социологии на протяжении прошлого века.

Реальность киберкоммуникации изначально представляет собой порождение осознанной человеческой предметно-преобразующей активности – этот мир не существует вне целеполагающей человеческой деятельности, в нем человек уже не может быть рассматриваем как пребывающее существо, интернет – проявление исторически возникших воли и действия. Социологическая теория здесь должна изначально строиться на посылке, согласно которой любая социальность есть осознаваемое действие, и степень осознаваемости такого характера существующих социальных интеракций есть степень адекватности ситуации. Социальные феномены, возникающие в Сети «сами по себе» являются таковыми лишь для неадекватного восприятия. Под гипнозом медиа-среды такое сознание готово признать невозможность собственной адекватности.

Киберсообщества - образования не технологические, а социальные - точнее, социально-исторические. Это явления не технологические, - технология лишь сделала информационную коммуникацию между соразмерно мыслящими людьми (ориентированными на обоюдозначимую деятельность, требующую поддержания соответствующих структур общения) возможной в масштабах реального времени и, в какой -то степени, создала предпосылки для ликвидации форм отчуждения, связанных с обьективацией мышления. Попутно заметим, что отчуждение коренится не в форме взаимодействия между людьми, а исторической неразвитости его (взаимодействия) содержания, в ограниченности той смысловой парадигмы, которая реализуется путем создания феноменов в киберконтинууме. Чуждыми друг другу нас делают не средства, а цели.

Анализируя развивающиеся программы исследования киберсообществ, можно выделить две основных теоретических установки, применяющихся в социологии при анализе данной области (принято использовать в данном случае термин «киберсоциология»).

Согласно первой киберсообщества являются продолжением, более полной реализацией и новым измерением традиционно сформировавшихся структур общественной жизни, а потому предполагается, что имеющиеся теоретические подходы могут быть использованы для их исследования. Более того, киберсообщества проявляют имевшиеся, но не выступавшие в явном виде существенные стороны реализации социальной жизни вообще. В частности, речь идет о теории структураций, феноменологии и интеракционизме (44.)

Согласно же второй установке киберсообщества представляют собой своеобразное пороговое пространство, в котором развивается новое качество социальной жизни, пространство, которое в конечном итоге приведет к неизвестным пока изменениям, сделает общество непредсказуемым средствами традиционной теории. Такой подход характерен для сторонников теории нелинейной динамики, стремящихся рассматривать социальность как бифуркации. В этом случае с развитем самого качественно нового состояния социальной жизни, будет востребована и новая теория для его рефлексии (если таковая вообще окажется возможной в теоретической форме). Похоже, в социальной жизни на место теории (отражения процессов в форме деиндивидуализированных, общезначимых научных понятий) приходит «теория» в допифагорейском смысле. Изначально это слово было орфическим словом, означавшее страстное и сочуственное созерцание, в котором «зритель отождествляет себя со страдающим богом, умирает вместе с ним и рождается снова вместе с его возрождением». (45.).

Стремление некоторых авторов возродить взгляд на общество как единый суперорганизм, возникающее под влиянием развивающейся кибернетики, мы рассмотрим в следующей главе.

Попытки проводить исследования новых социальных общностей средствами традиционного количественного анализа также сталкиваются о определенными трудностями. Прежде всего это нелокализованный характер их участников, невозможность оценить степень объективности полученных результатов, сложности получения самих данных по электронной почте, пользуясь которой многие участники киберсообщества опасаются получить вирус с неизвестным файлом, каковым является анкета.( 46.) Думается, здесь более уместны фокус-группы.

Ситуация требует анализа прежде всего на уровне социологической теории, поскольку становится ясным, что традиционные средства социологической теоретической рефлексии позволяют видеть новые феномены в их значении для традиционно сложившихся социальных реальностей. Действительное же их содержание (значение для будущего) анализируется пока в рамках социальной философии. С точки зрения предмета социологии остаются невыясненными ни природа социальных процессов к киберконтинууме, ни методологические средства их анализа, ни, в конечном итоге, его обьекты или конечные цели. Поэтому киберсообщества в рамках предмета социологии представляют сегодня интерес прежде всего как объект теоретической рефлексии.

Когнитивные аспекты осуществления человеческого сознания в информационном обществе изменяются. Формально с этой точки зрения информационное общество регрессирует, поскольку воспроизводит структуры архаического мировоззрения – в частности, на место понятийного восприятия, приходит образно-сенсорное (возможно, даже не образное). Однако такое положение вещей есть следствие естественной (в смысле имеющихся исторических условий) духовной неготовности людей существовать в едином, информационно открытом, перцептивно доступном социальном континууме – неготовности прежде всего этического плана, проявляющейся в стремлении не к сотворчеству, а к экспансионистским практикам, в отчуждении индивида социумом, в неприятии деятельностного начала как принципа социальной жизни.

Новые коммуникационные технологии изменяют формы социального взаимодействия между людьми, способы производства, трансформации и передачи знаний, ставят перед необходимостью выработки адекватных форм духовно-практического освоения этой реальности, форм саморефлексии индивидов. В то же время методология, (способы выработки указанных выше форм) остается, однако, прежней - она зафиксирована в фигурах развития философского знания, освоение которого поэтому для каждого поколения (и живущее в информационном обществе не исключение) представляет жизненную необходимость с точки зрения поддержания структур социального общения. Утрата философского знания воспроизводит разрушающие современный социум локальные сообщества, являющиеся носителями ограниченных, несопоставимых интересов, приводящих с необходимостью к социальной конфликтности. По этой причине весьма актуальным представляется вопрос о том, какова природа субъекта, производящего теоретическую рефлексию киберсреды, одно из центральных мест занимает проблема понимания того, кто или что является источником теоретической рефлексии в социологии, какова природа субъективной компоненты социологического теоретизирования.

Рассматривая методологические проблемы, неизбежно приходится касаться наиболее общих процессов производства, передачи и трансформирования знания. Сама наука как институализированная форма производства, накопления и передачи знаний несет в себе собственную историческую онтологию. Последняя, будучи тем или иным образом преобразованной /"снятой"/, присутствует в виде "парадигм", "диспозиций", "архетипов", "дискурсов" и тому подобных конструктов, обуславливающих само научное познание. Поэтому можно предполагать, что проблемы, возникающие в процессе развития науки, могут быть осознаны только в логике ее исторического "разворачивания", путем экстраполяции последнего на процесс цивилизационного становления. В случае с социологией такая задача затруднена тем, что сама эта наука в теоретико-методологической своей части и представляет собой постулирование и отражение форм такого становления ("идеальных типов", "формаций" "волн" и т.п.).

В свою очередь любая подобная теоретико-методологическая конструкция не может претендовать на статус модели, которой с необходимостью нужно пользоваться при развитии знания в этой области. Но, так или иначе, приходится пользоваться исторически сформировавшимися теоретическими моделями и, рассматривая их во взаимообусловленности, пытаясь воспроизводить некоторую единую онтологию формирования социологии как целостного духовно-практического явления. Актуальность данной проблематики в целом соотносима с актуальностью метатеоретических поисков в социологии как предметной области. Разумеется, для сторонников калькулятивно-исчислительского понимания социологической практики будет проблематичной оценка подобного рода построений. Это совершенно естественное состояние, проявляющее крайнюю зависимость многих авторов от условий, в которых все теоретические вопросы решены очередной расстановкой политических сил. Если строим очередной "...изм", то нет никакой разницы, откуда у него "растут ноги". Остается рисовать "социологические портреты" и "ландшафты" на потребу дня и будут они исполнены в позитивистской, феноменологической или какой иной манере, безразлично.

Рассматривая же социологическую теорию как средство вхождения в будущее, форму социальной саморефлексии и необходимый инструмент взаимодействия человеческих общностей, мы приходим к необходимости серьезного рассмотрения методологических оснований ее конституирования, ибо в этом случае речь идет о том, чтобы сделать возможным построение знания о социуме, на основе которого могли бы соотносить свои интересы все в нем живущие.

Практика ближайших десятилетий показывает, насколько возросла роль метатеорий в процессе жизни общества. Так, П.Бурдье отмечает, что "социальный мир все более и более населяется реифицированной социологией" (47.)

Субъективная компонента социологического теоретизирования , как она понимается сегодня, разрабатывалась в период "модерна" - когда "действующими лицами" процесса социальной жизни выступали "большие общности людей". Сегодня же мы говорим о пост-модерне, где главным "актором" все более начинает выступать индивид. Если принять, что социально-исторические перемены конца нашего века состоят в переходе к новому, пост-индустриальному обществу, вопрос обучения становится одним из основных. Реалии пост-модернистского общества /learning society/ качественно изменяют роль индивида в социальном взаимодействии - тем более меняется роль индивида-теоретика. И если последний не будет осваивать развитие социологической теории в субьективно-личностном измерении, видеть ее как процесс разворачивания личностной деятельности, это неизбежно создаст ряд трудностей (неадекватностей) при самоопределении к предмету исследования. Идентификация себя с социальной группой /или, что то же самое, с "направлением", "школой"/ в пост-индустриальном обществе все более утрачивается. Своеобразным симулякром общности в данном случае может выступать киберсообщество. На смену этой идентификации идет "культурная" идентификация, выработка "личностного стиля" - эти реалии неизбежно найдут свое отражение и в практике социологического теоретизирования. Возможно, что мы столкнемся с ситуацией, когда каждый социолог будет вынужден вырабатывать собственный понятийный набор для отражения определенного, данного ему ракурса социальной жизни. И социология будет охватывать реальное многообразие социально-культурных форм жизни лишь в общем массиве производимого теоретического отражения, а не в форме доминирующих конструктов. Нахождение же общих точек сопряжения личностями-теоретиками в этих условиях становится возможным, вероятно, только через освоение дисциплинарной исторической онтологии. Будучи "выходцами" из единого процесса возникновения социального знания, независимо от того, каким видится этот процесс, возможно вести диалог и сохранять единство дисциплинарной области - мультипарадигматизм тогда будет выступать естественным состоянием дисциплины, объединяющей авторов из различных социокультурных миров. Предметом метатеории будет в этом случае не столько конструирование всеобьемлющего теоретического конструкта, сколько поиск конструктов, способных обьединять воедино сторонников того или иного социального проекта, несмотря на то, что они изначально мыслят различными категориями. Социология, таким образом, может будет организовываться, развиваться не столько в логике "пространственных", "горизонтальных" взаимообусловливаний (альтернативно или взаимодополняюще) сколько в логике "временных" или "вертикальных" процессов нарабатывания оснований. Одновременно существующие концепты будут больше обращены к своей онтологии, чем друг к другу. Поэтому в киберсообществе теоретическое общение еще только будет формироваться.

Можно предположить, что само конструирование социологического знания допустимо рассматривать в любом методологическом ключе - от проявления "Божьей воли" до волюнтаристической деятельности индивидуального "Я". Еще И.Кант в своих исследованиях антиномий "чистого разума" пришел к тому, что возможно доказательство любого выдвигаемого утверждения. Создание понятийного единообразия в конечном итоге средство для того, чтобы сообразовать деятельность - почему бы не предположить возможность иного рода средств которые позволят кооперировать деятельность социумам, пользующимся различным понятийным аппаратом . Развитие подобного исследования предполагает во-первых, историко-ретроспективное обозрение имеющихся трактовок места и роли субъективной компоненты в процессе социологического теоретизирования на основе которого возможна во-вторых, попытка установить тенденцию и перспективы развития этих трактовок в развитии метатеоретического дискурса в социологии. Следует заметить также, что в этом случае не обойтись без определенной доли «социологического воображения», поскольку речь идет о теоретическом конструировании .

Общей теоретической гипотезой анализа становления субъективной компоненты социологического познания в киберконтинууме может быть принято следующее допущение. В своем развитии методологический интерьер науки, как специфического институализированного вида деятельности, проходит ряд фаз. Прежде всего это фаза, связанная с возникновением общих предпосылок рационально-критического отношения к действительности, затем - фаза становления собственно научных методов познания и, наконец, фаза специализации научного знания по отдельным отраслям, в своем развитии дифференцирующая природные и гуманитарные дисциплинарные области. Соответственно этому изменяется роль субъективной компоненты познания и, формы рефлексии этой роли в тех или иных теоретических построениях, концепциях. Поэтому необходимо предпринять попытку рассмотреть субъективную компоненту во всех этих фазах, специфику ее понимания в интерьере мифологической, религиозно-теологической, философско-общенаучной ситуаций познания, которая в значительной мере обуславливает развитие ее как одного из моментов социологической методологии. (48.)

Далее, можно предположить, что каждая научная дисциплина в становлении собственного методологического конструкта, интерьера познавательной практики, воспроизводит в своеобразном виде весь этот онтологический ряд - прежде всего чтобы освоить выработанный общенаучный инструментарий /ориентируясь на рамки принятых общенаучных процедур, сохраняя таким образом возможность взаимодействия на едином основании с другими дисциплинарными отраслями/ с тем, чтобы в своем развитии прийти к возможности применения его к своей специфической области, создать этот инструментарий "как свой". Отсюда можно предположить, что субъективная компонента трактуется различными расположенными в хронологически-логической последовательности социологическими направлениями в логике ее интерпретаций, присущей становлению общенаучного интерьера. Из этого (пока предположения ) можно вывести прогноз изменения дискурса методологического интерьера социологического познания. Такая гипотеза основана на прогрессивистской модели развития научного познания в том понимании, что прогресс понимается как полнота освоения методологического основания научного знания на каждом историческом цикле /смены поколений/. Автор полагает, что присущие нашей цивилизации философско-мировоззренческие основания /"парадигмы", аксиомы, сакральные определения, "архетипы"/ имеют универсальный по отношению к ее внутренним качественным состояниям характер и осваиваются они различными поколениями в различной степени /можно предположить своеобразное темпоральное "разделение труда" или функциональную специализацию поколений в глобальных исторических циклах/.

Мы решаем как бы одни и те же вопросы /теоретические и практические/ применительно к различным исторически становящимся ракурсам процесса жизнедеятельности, и в освоении каждого из них проходим ряд типичных стадий. Новизна постановки проблемы состоит в том, что делается попытка рассмотрения субъективной компоненты социологического теоретизирования в онтологическом ракурсе - с точки зрения, предполагающей, что вырабатывавшиеся до возникновения социологии концептуальные взгляды на ее место и роль / в познавательных интерьерах мифологии, теологии, философии/ проявлялись в ходе развития собственно социологических теоретических парадигм и конструктов. Трактовки субъективной компоненты в таком случае восходят к тем или иным, например, философским или психологическим построениям. Можно предположить, что развитие социологического метатеоретического дискурса будет все более переходить в плоскость анализа историко-теоретической онтологии становления методологии, выйдет за рамки "детской болезни" заимствований из других дисциплинарных областей. Иными словами, методологический дискурс в социологии должен разворачиваться на ее собственном основании, несущем в себе онтологию развития методологии познания. При этом скорее всего речь можно вести не столько о "новом синтезе" как появлении доминирующей теоретической конструкции, сколько о новом способе движения к синтезу, когда синтез понимается скорее не как теория, а как общее для различных теоретиков проблемное поле.

Социология как наука в настоящее время не имеет единого концептуального основания /метапарадигмы/ и вопрос о его возможности, необходимости, решается сегодня различным образом - имеются сторонники как мультипарадигмального подхода, так и сторонники создания единой метатеории/. Можно констатировать, что "интерриоризация", "специфизация" социологическим теоретизированием методов рационально-критического отражения действительности /развивавшихся в философии, психологии и естественнонаучных дисциплинах/ в достаточной мере еще не произошла. Субъективная компонента в конструировании социологических теоретических моделей, в этом случае, будет реализовываться и отражаться в своих философских и естественнонаучных "трактовках", она будет не освоенной. И мы будем понимать ее в ракурсе других дисциплинарных областей. Поэтому, продуктивным представляется рассмотрение развития трактовок субъективной компоненты в имеющихся социологических концептуальных подходах, под углом зрения того, что они /трактовки/ представляют собой соответствующие вышеупомянутым фазам моменты не завершенного еще процесса выработки единого концептуального основания в социологии. Последнее не означает, как уже замечалось выше, что новый синтез обозначится непременно появлением единой метатеории, скорее наоборот, идея мультипарадигматичности из области социологии может "перекочевать" в другие сферы научного познания. Последнее может произойти под воздействием социологического дискурса на науку как целостное образование, где сегодня особо актуальной стали проблемы поиска единого основания гуманитарного и естественнонаучного познания, места науки в становящейся качественно новой социальной реальности. Для области гуманитарной все еще актуальной остается проблема «свободы от оценок», переход к такому состоянию, когда она перестанет быть «политическим проектом».

Характер рассматриваемой проблемы предполагает и необходимость отнесения к общим историко-социальным предпосылкам возникновения той или иной парадигмы, а также рассмотрение ее основных положений с тем, чтобы отразить трактовку субъективной компоненты с позиций, предлагающихся ее создателями.

Можно полагать, что возникновение социологической парадигмы, направления, школы не следует рассматривать в однолинейной связи с возникновением того или иного философского направления. Вообще абсолютизация различий философии и социологии как дисциплинарных областей ведет к утрате содержательности как первой, так и второй - возникает с одной стороны самоценностная абстрактно-спекулятивная конструкция, а с другой - массив информации с выводами на уровне "здравого смысла" /на основе некритически принятых фрагментов философского знания/. Скорее здесь будет иметь место взаимообусловленность, а "причиной" /теоретической предпосылкой/ возникновения нового дискурса будет выступать весь данный в качественно определенной /теологической, философско-спекулятивной, "позитивной" и т.п./исторической форме массив социально-философского знания преломленный сквозь призму личностно-исторического бытия индивида-автора. Можно также заметить, что отдельного рассмотрения требуют причины, востребующие автора как «личность» а не безликое анонимное начало.

Думается, несколько неверно мнение, согласно которому в истории конструируется некоторый универсальный метод познания; скорее наоборот - правильнее было бы утверждать, что каждая историческая эпоха предполагает наличие собственного интерьера познания, в котором развиваются обусловленные доступным массивом знания и имеющимся познавательным интерьером адекватные методы. Последние несут в себе собственную проблематику, обусловленную потребностями социальной жизни сменяющих друг друга поколений. В то же время невозможно игнорировать и факт приемственности / в форме ли "заимствования", "возрождения" или "развития", "постулирования"/ основополагающих когнитивных предпосылок. Идея линейного прогресса в данной области выглядит не вполне оправданной - прежде всего из-за наблюдающихся глубоких исторических разрывов в процессе развития научных методов. Однако невозможно и отрицать связи систем мыследеятельности, предполагающие возможность объединения в единый ряд теорий, произведенных на протяжении в той или иной степени известного нам более чем двухтысячелетнего периода. Все вариации развития научных / и религиозных/ представлений сводимы в конечном итоге к некоторым общим сакральным основаниям, среди которых одно из центральных мест занимает проблемность бытия индивида, необходимость нахождения места и роли субьективной составляющей в процессе его жизненной ориентации и, как следствие, теоретического поведения.

Вероятно, для анализа такого рода социальных процессов, невозможно также обойтись без своеобразного парадигмального подхода - только применительно не к отдельным дисциплинарным областям, а к развитию систематизирующего, обобщающего отражения как все более существенной составляющей динамики социально-исторических изменений. Исторически мы также наблюдаем, что определенная форма обобщения актуализируется и оказывает влияние на процесс развития науки только в том случае, когда она служит фактором социально-исторического изменения. Так, например, идеи Вико до времени были благополучно "незамечаемы" и лишь с переходом к необходимости выработки нового, светского и не-революционного по своему характеру процесса жизни социума, они оказали фундаментальное влияние на социологическую теорию. Нечто подобное можно сказать и о М.Вебере, Дж.Миде, не говоря уже о деятелях отечественной социологической мысли - В. Липинськом, Б.Кистяковськом. Думается, это одно из оснований, по которому социологию упрекают в том, что она - политический проект.

Скорее можно вести речь о условиях (в том числе и субъективных) в которых она становится политическим проектом и о условиях, которые могут привести к тому, чтобы она была «культурным основанием», сферой конструирования социального поведения опирающегося не на групповые интересы, а на экзистенциальное человеческое начало. В основании «контовской мечты» лежит все же идея упорядочивания поведения индивидов, но не со-творчество. Это предполагает для теории поиск отправной точки вне реально живущих людей, принимая их жизненные проявления как недопустимые, что и приводит к толкованию «субьективности» в таком же качестве. Поэтому в теории возникает абстрактная фигура «теоретика» то ли в форме транслятора недоступной чувствам реальности, то ли в качестве «думающей шестеренки» социального механизма. П.Бергер и Т.Луман ставят проблему следующим образом: «Будучи историческими продуктами человеческой деятельности, все социально сконструированные универсумы изменчивы, а изменения производятся конкретными действиями человеческих существ. Погрузившись в тонкости концептуальных механизмов, поддерживающих все универсумы, можно забыть об этом фундаментальном социологическом факте. Реальность является социально определяемой. Но определения всегда воплощены, то есть конкретные индивиды и группы индивидов оказываются теми, кто определяет реальность. Чтобы понять состояние социально сконструированного универсума в любое данное время и изменения во времени, следует понять социальную организацию, позволяющую тем, кто определяет реальность заниматься этим. Грубо говоря, важно передвинуть вопросы об исторически наличных концептуализациях реальности с абстрактного «что» к социологически конкретному «кто говорит» - и далее - «Так как универсальные эксперты оперируют на уровне существенного абстрагирования от хлопот повседневной жизни, то как другие люди, так и они сами могут сделать вывод, что их теории никак не связаны с происходящей жизнью общества, но существуют наподобие платоновского неба внеисторичных и асоциальных идей. Конечно, это иллюзия, но сама она может обрести огромный социально-исторический потенциал в силу взаимосвязи между процессами определения и производства реальности.»(49.)

Постановка проблемы о том, в каких категориях и каким образом рефлексирует себя теоретическое сознание весьма важна как для «паблик рилейшнз» социологии, так и для собственно ее развития. Чувство наполненности «святым духом», острое желание власти, сосредоточенность мозаичного мастера, выкладывающего свою картину, взлет «буревестника» или придавленность «жирного пингвина» - что более характерно для конкретного автора ? Как нам относиться к этому? Социолог - «тонкий доктор», «оглашенный», «структурирующая структура», «деляга», «пособник», - кем он должен быть? Решают эту проблему, разумеется, сами конкретные индивиды. Но опираются при этом на какие конструкты? Мы пытаемся герменевтическими структурами добиться того, чтобы через личность автора войти в текст, но ведь нужен опыт и обратного - выработать знание о социологах-субъектах, попытаться, возможно, типологизировать их. Пока этим занимаются историки в рамках своего интереса - и вырисовываются фигуры состоящие из биографии плюс перечня основных работ. В этой связи уместно вспомнить слова Дж.Александера : «Задача, стоящая перед культурной, или герменевтической, социологией, заключается в том, чтобы найти социальный эквивалент тексту. Найти такой социальный текст, или, точнее, найти способ реконструировать нечто как текст, значит описать «объективный дух», т.е. сложное целое, значимыми частями которого являются актеры, события и социальные структуры.» (50.)

Киберкоммуникативный континуум в данном ключе выступает адекватным средством построения такого «текста» (гипертекста) – в котором каждый акт теоретической рефлексии был бы адекватно воспринимаем в рамках теоретического сообщества в масштабах реального социального взаимодействия.