Невероятность коммуникации

Невероятность коммуникации

Перевод с немецкого А. М. Ложеницина под редакцией Н. А. Головина

I

     Человеческие отношения, да и сама общественная жизнь невозможны без коммуникации. Поэтому теория коммуникации не может ограничиться изучением лишь конкретных сфер общественной жизни или отдельных видов коммуникации, даже если они привлекают особое внимание в современном обществе своими новейшими достижениями. Малоприемлема здесь и дискуссия о понятиях.1 Она привела бы нас к цели, если бы мы заранее знали, что даст нам то или иное понятие и как оно должно работать в теории. Однако здесь невозможно единое мнение, поэтому мы рассмотрим две различные теоретические позиции, позволяющие развивать теорию дальше. Одна теоретическая позиция исходит из возможности улучшения общественных отношений. В ее основе лежит представление о совершенстве, здоровье или наилучшем состоянии общества в самом широком смысле этого слова. Ф. Бэкон и его последователи придерживались именно такой точки зрения. Однако знания и суждения, свободные от заблуждений, не всегда являются достаточными условиями сохранения социального мира, хотя и служат совершенствованию форм и прогрессивному улучшению условий жизни людей.

Теория коммуникации второго типа, прежде всего, утверждает следующее: коммуникация невероятна. Она является невероятной, хотя мы каждый день переживаем и культивируем ее, более того, мы не смогли бы без нее выжить. Поэтому необходимо в первую очередь постичь невероятность, ставшую невидимой. Для этого нужно сделать, так сказать, контрфеноменологическое усилие. Эту задачу решить можно, если представить коммуникацию не как явление, а как проблему; если не подбирать понятие, удовлетворяющее по возможности всем явлениям, а поставить вопрос о самих условиях возможности коммуникации.

Тогда мы сразу же сталкиваемся с множеством проблем и препятствий, которые нужно преодолеть, чтобы коммуникация вообще могла бы осуществиться. Во-первых, невероятно то, что один индивид вообще понимает то, что подразумевает другой, так как имеет место автономия и индивидуализация их сознания. Понимание смысла возможно только в связи с контекстом, но в качестве такового поначалу выступает лишь содержание собственной памяти.

Во-вторых, невероятность коммуникации относится к достижению получателей. Невероятно, что коммуникация достигнет большего числа людей, чем относящихся к конкретной ситуации. Проблема лежит в пространственном и временнум измерении. Система взаимодействия участников отдельной ситуации всегда гарантирует их практически полное внимание к коммуникации, но она разрушается, если предметом коммуникации становится нежелание ее продолжать. За рамками системы взаимодействия действующие в ней правила могут не выполняться. Даже если имеются постоянные и мобильные во времени участники коммуникации, все же невероятно, что она всегда сможет обеспечивать их внимание. В разных ситуациях люди вынуждены совершать разные действия.

Третья невероятность коммуникации есть невероятность ее успеха. Даже если коммуникация будет понята, то это еще не означает, что она будет принята. Коммуникативным «успехом» мы называем восприятие получателем селективного содержания коммуникации (информации) как предпосылки своего поведения и присоединение к этому селективному содержанию последующих, что лишь усиливает его селективность. Принятие коммуникации в качестве предпосылки своего поведения можно считать действием в соответствии с указаниями или переживаниями, мыслями и другими когнитивными явлениями, основанными на допущении о том, что определенная информация соответствует действительности.

Перечисленные слагаемые невероятности процесса коммуникации препятствуют успеху коммуникации с адресатом; одновременно они являются порогами разочарования и приводят к утрате коммуникации, которая представляется безнадежной. Правило «невозможности отказаться от участия в коммуникации»3 действует лишь в системе взаимодействия среди лиц, относящихся к ней, но даже здесь оно не управляет осуществлением коммуникации. Коммуникации оказываются утраченными, когда достижение адресатов, понимание информации и успех являются недостаточно гарантированными. Однако ни одна социальная система не может возникнуть без коммуникации, поэтому возникновением социальных систем управляют невероятности процесса коммуникации, способы их преодоления и трансформации в вероятность. Процесс социокультурной эволюции можно понимать как преобразование и увеличение возможностей перспективной коммуникации, вокруг которой общество создает свои социальные системы. Очевидно, что это не простой, а селективный процесс развития, который определяет, какие виды социальных систем являются возможными и что исключается как невероятное.

Три вида невероятности коммуникации усиливают друг друга. Они не могут быть переработаны порознь, одна за другой, и трансформированы в вероятности. Решение одной проблемы усложняет тем самым решение другой. Когда коммуникация понята правильно, возникает больше причин отказа от нее. Когда коммуникация выходит за круг участвующих в ней лиц, понимание усложняется, а отказ от нее упрощается. Философия, видимо, обязана своим возникновением этому закону взаимовозрастающих сложностей.4 Как только письменность дала возможность вывести коммуникацию за пределы круга участников, ограниченного в пространстве и во времени, уже нельзя было полагаться на рапсодический момент стихотворного ритма, который способен увлечь лишь присутствующих; теперь требуется еще и практическая аргументация.5 Закон взаимного усиления невероятностей по-разному ограничивает решение проблем и создание возможностей коммуникации и означает, что нет прямого пути к постоянному улучшению взаимопонимания между людьми. Исходя из этого, перед нами возникает проблема развития в условиях усиливающейся несовместимости потребностей. Правда, в системе современной массовой коммуникации люди живут под впечатлением того, что эти проблемы якобы уже давно решены. Действительно, в редакциях или на радио они уже не звучат. Тем не менее, возникает вопрос о том, действительно ли структуры современного общества являются малоопределенными из-за того, что решения проблем усложняют их и постоянно влекут за собой возникновение новых проблем.

Для развития теории нам необходимо понятие, которым в обобщенном виде обозначались бы все без исключения учреждения, служащие преобразованию невероятной коммуникации в вероятную, а именно: для всех трех основных проблем. Мы предлагаем обозначить такие учреждения понятием посредники. Обычно в этом смысле говорят только о средствах массовой информации, под которыми подразумевают технику, служащую расширению коммуникации до неприсутствующих (прежде всего, печать и радио). Парсонс отнес сюда понятие символически генерализированных посредников обмена («media of interchange») и создал соответствующую теорию применительно к денежным отношениям.6 С тех пор понятие посредников обмена употребляется в социальных науках в двух значениях, которые определяются только по контексту или с помощью дополнительных пояснений. Рассмотрение этого понятия в контексте проблемы невероятности в процессе коммуникации и тем самым его функциональное определение могли бы преодолеть путаницу и одновременно способствовать уточнению значения и роли трех различных видов посредников обмена. Посредником, обеспечивающим понимание коммуникаций на надындивидуальном уровне, является язык. Он использует символическую генерализацию для замены, представления и переработки восприятий и при этом решает проблему единого понимания. Иными словами, язык специализирован на то, чтобы обеспечивать единое понимание как основу дальнейших коммуникаций, — хотя это и весьма хрупкая основа.

Понятие посредников распространения не исчерпывается средствами массовой информации. Изобретение письма уже выполняло функцию расширения границ системы непосредственно присутствующих и коммуникации face-to-face*. Посредником распространения может выступать не только письмо, но и другие формы фиксации информации. Они имеют исключительное селективное воздействие на культуру, так как не только необъятно расширяют память, но и ограничивают ее благодаря своей селективности, что важно для сопутствующих коммуникаций.

Теория коммуникации ограничивалась, в общем и целом, этими двумя видами посредников, что создавало весьма дисбалансированную картину. Как только возник вопрос о том, какие посредники обеспечивают успех коммуникации, была создана теория, полностью учитывающая проблемы коммуникации в обществе. Третьим видом посредников являются символически генерализированные посредники коммуникации, через них прежде всего реализуется цель коммуникации.7 В сфере социальных систем Парсонс различает следующих посредников коммуникации: деньги, власть, влияние и ценностные ориентации (money, power, influence, value commitments). Мы бы добавили к ним истину для системы науки и любовь для интимных отношений.8 Различные посредники охватывают важнейшие области достижений цивилизации и основные подсистемы современного общества. Об этом свидетельствует увеличение шансов коммуникации в процессе эволюции, что приводит к образованию социальных систем и дифференциации особых подсистем в экономике, политике, науке и т. д.

Символически генерализированные посредники коммуникации возникают сразу же, как только техника распространения информации обеспечивает возможность выхода за пределы непосредственного взаимодействия участников к неизвестному числу лиц, не участвующих в нем, и к не вполне известным ситуациям. Иными словами, они предполагают изобретение общеприменимого письма.9 Из-за сильного расширения иных возможностей гарантии успеха коммуникации в системе взаимодействия, связанные с непосредственным участием, перестают действовать. Они должны быть заменены или хотя бы дополнены более абстрактными и одновременно более специфичными посредниками коммуникации. Отсюда в греческой классике развиваются соответствующие новые коды — термины (nуmos, alйtheia, philнa) и соответствующим образом дифференцируются системы норм, обозначающие условия, в которых в силу невероятности коммуникации следует считаться и с невероятностью ее приема. С тех пор ни разу не удавалось объединить условия успеха коммуникации в семантику, единую для всех ситуаций. После изобретения печати различия между этими посредниками коммуникации усилились настолько, что разрушили представление о единой естественной морально-правовой основе: государственные мероприятия и amour passion**, научная истина, полученная методически, деньги и право пошли разными путями, специализируясь на преодолении различных видов невероятностей успешной коммуникации. Они используют разные пути коммуникации — государственные меры, например, армию и иерархию управления, amour passion — салон, письмо или публикацию романа, — что приводит к дифференциации различных функциональных систем и в итоге — к отказу от сословного деления общества и переходу к современному обществу.

Изложенный краткий набросок показывает двойственность нашей теоретической концепции. Система возникает благодаря тому, что невероятная коммуникация становится возможной и нормализуется в социальных системах. При этом увеличивается невероятность достижения получателей, но если она преодолевается технически, то растет невероятность успеха коммуникации. Культура развивается благодаря изменениям в технике коммуникации в новых условиях. Способ, с помощью которого она обеспечивает средства убеждения, зависит от изменения основных условий, так что одно, например, культ «памяти», становится лишним, а другое, например, культ нового, — становится возможным. В целом, бросается в глаза тенденция к еще большей дифференциации и специализации и необходимость все большей институционализации произвола. При этом, как и вообще в эволюции жизни10, наблюдается ускорение изменений, так что преодоление возрастающих невероятностей коммуникации развивается в постоянно ускоряющемся темпе на основе того, что имеется в наличии, и тем самым становится все невероятнее по основаниям, связанным с самим временем; оно должно выбирать то, что протекает быстро.

Размышления о роли новых средств массовой информации, развивающихся сегодня, опираются на вопрос о «массовом» воздействии посредников коммуникации на индивидуальное поведение. Последствия для общества возникают из-за того, что индивидуальное поведение деформируется прессой, фильмами и радио. Именно с этой точки зрения воспринимаются знаковые изменения в этом секторе: расширение доступности передач или даже возможность коммуникации прямо из своего дома. Безусловно, такие явления следует изучать, однако в таком узком понимании важные изменения выпадают из поля зрения. Ведь общество — это дифференцированная система, не просто состоящая из большого числа отдельных действий, а образующая подсистемы и подсистемы в подсистемах. Лишь благодаря связи с подсистемами — семьей, политикой, экономикой, правом, здравоохранением, воспитанием — действия могут приобретать общественную значимость, т е. обладать долгосрочным эффектом.

Если мы желаем получить представление о том, что меняется в современном обществе с точки зрения структуры возможностей коммуникации, то должны коснуться большого числа проблем. Проблема невероятности коммуникации сама по себе и представление об обществе как дифференцированной системе находятся в отношении конвергенции. Ведь система — это невероятность коммуникации, преобразованная в вероятность, поэтому следует принимать во внимание как изменения в технике распространения коммуникации, изменение понятия ее успеха, так и обратное воздействие обеих проблемных областей друг на друга. Сюда относится и вопрос, сохраняются ли в условиях дифференциации системы непосредственные воздействия на индивидуальные установки и мотивы, которые в системно-теоретическом смысле относятся к окружающей среде социальной системы общества и именно поэтому воздействуют на него. Эта проблема латентной, якобы демографической, эффективности в последнее время поднимается при анализе систем воспитания, например, программ домашнего обучения (hidden curriculum).11 Можно предположить (сравнивая средства массовой информации с массовым воспитанием в школах), что организованные средства массовой информации селективно ограничивают репертуар установок и мотивов, на что могут опираться другие подсистемы общества.

Конечно, такую широкую программу исследования можно постоянно уточнять. Мы же ограничимся примерами некоторых возможных постановок вопроса. 1. Если мы определяем функциональные требования, необходимые для сохранения или развития общества, то неправильно полагать, что увеличение возможностей успеха коммуникации происходит равномерно во всех функциональных областях. Современное европейское общество в прошлом опиралось на немногочисленных символически генерализированных посредников коммуникации (прежде всего, теоретически и методологически выверенная истина, деньги, законодательное разделение политической власти), которые, однако, оказались весьма эффективными. Этому соответствовала высокая значимость науки, экономики и политики для целостного понимания общества. Общая теория социального действия Парсонса также предполагает, что все функциональные области, согласно логике их дифференциации, в равной мере пользуются посредниками коммуникации. В данном случае пожелание возводится в ранг теории.12 Однако мы полагаем, что для такого согласования функциональных требований и возможностей коммуникации нет ни естественных, ни теоретических предпосылок.

Важно, например, отметить, что, несмотря на все усилия по изменению личности, начиная с воспитания и вплоть до терапевтического вмешательства и реабилитации, здесь не было создано никакого символически генерализированного посредника коммуникации, хотя данная функциональная область в значительной степени основывается на коммуникации. Единственная возможность убедить людей в том, что они должны измениться, достигается посредством взаимодействия присутствующих. Здесь не существует никакой научно выверенной технологии в строгом смысле этого слова. 13 Ни истина, ни деньги, ни закон, ни власть, ни любовь не являются достаточными условиями, обеспечивающими успех. Проблема влечет за собой увеличение затрат на людей и на взаимодействие, но при этом неизвестно, можно ли компенсировать техническую неэффективность с помощью затрат и как это сделать.

Данный пример показывает, что развитие общества является дисбалансированным. В одних областях удается преобразовывать невероятности коммуникации в повседневные ожидания, вплоть до возможности технического управления комплексными системами, которые в своих существенных процессах основываются на свободных решениях. В других областях общественное развитие стагнирует, потому что при увеличивающихся ожиданиях успеха даже в простых системах взаимодействия возникают разочаровывающие барьеры невероятности коммуникации.

2. Следующий пример мы получили при рассмотрении обратного воздействия техники распространения информации на функциональные подсистемы общества и на посредников коммуникации. Конечно, изобретение книгопечатания очень быстро изменило условия реализации важных функций общественной системы. Так, многое в отношении религиозного радикализма, приведшего в конечном счете к конфессиональным разногласиям, можно считать заслугой книгопечатания, потому что оно явно поддерживало такие позиции, которые нелегко занять, даже отождествляя себя с ними.14 Благодаря книгопечатанию в сфере политики открылась возможность влияния и карьеры без службы у князей. Отказ от должности при дворе уже не обязательно означал конец политического влияния,15 что и должна была учитывать политика. В сфере общения и интимных отношений книгопечатание, с одной стороны, расширяло возможности образования, а с другой, — усиливало неправильные стремления; оно прельщало возможностью подражания, одновременно скрывая его.16 Оно сформулировало правила поведения, но позволило придерживаться их только по своему усмотрению.17 В итоге книгопечатание изменило репертуар поведения, из которого функциональные подсистемы общества выбирают свои операции; оно может либо расширить, либо ограничить его.

Такое положение возникло после отделения средств массовой информации от системы образования и значительного расширения ими своих возможностей. Можно ли определить основные тенденции дальнейшего развития? В этой связи следует высказать некоторые предположения. Вероятно, уже возникает новый вид культуры транслирования информации, которая подтверждается пока лишь тем, что она подразумевается в передачах. Означает ли это коррумпирование власти со стороны морали в смысле допущения Арнольда Гелена в отношении Соединенных Штатов Америки?18 Не имеет ли места обратный случай, когда власть без труда коррумпирует нравственность, изменяя содержание передач?

Более отчетливо, нежели тезис о том, что средства массовой информации изменяют предпосылки политики, просматриваются более формальные эффекты. Прежде всего из-за постоянного отражения политики в средствах массовой информации изменяется темпоральная структура политики. Она ускоряется благодаря саморефлексии, так как должна время от времени реагировать на сообщения о своих действиях. Неизбежные реверансы по этому поводу надежно исключают ориентацию на политическую теорию и на предпосылки участия в политике, которые, с одной стороны, были необъятно расширены демократией, с другой, — снова подвергались ограничению тем, что всегда требовалось владеть актуальной информацией.

Независимо от предметной области анализа в его основе лежит общий тезис о селективности всех возможностей, преобразовании невероятного в вероятное. На каждом новом уровне невероятно-вероятной коммуникации, возникшем благодаря новой технике, институциональные решения должны быть сбалансированы по-новому. И наоборот: кто может гарантировать, что для каждой функциональной области всегда возможны удовлетворительные решения?

3. От уже затронутой проблемы непосредственного обратного воздействия техники распространения информации на функциональные системы следует отличать вопрос об изменении организованных системой средств массовой информации личных установок и мотиваций действия, на которые общество может опираться как на ресурсы с тем, чтобы селективно мотивировать поведение, способное к установлению социальных связей.19 Это, конечно, имеет косвенное обратное влияние на возможности политики, науки, образования, семьи, религии и т. д. Кроме того, эти функциональные системы сами по себе непосредственно реагируют на средства массовой информации без мотивации со стороны членов общества. В качестве примера можно привести «случай Кюнга»*** из церковно-политической жизни, в котором провокация и реакция на нее, мужество и нерешительность, стремление к реформированию и фундаментализм разыгрываются с оглядкой на средства массовой информации.

Отвлекаясь от этих обстоятельств, мы, возможно, выявим уже упомянутую «демократическую» эффективность средств массовой информации, которая формирует коллективный менталитет, в свою очередь, определяющий условия, важные для всех социальных систем. Разумеется, не следует полагать, что, например, телевидение формирует у населения в массовом порядке однотипные установки. Скорее, распространению подлежат определенные предпосылки работы печати и телевидения, — предпосылки, которые делают возможным то, что нечто вообще становится информацией.20 Вероятно, наиболее важная предпосылка такого рода состоит в том, что нечто должно быть новым или отклоняющимся, чтобы стать предметом передачи. Это не исключает, а наоборот, включает монотонные повторения (футбол, информация о несчастных случаях, правительственные коммюнике, тема преступности). Подобным принципом отбора является конфликт.21 Можно предположить, что предпосылки, которые акцентируют прерывность на фоне непрерывности, вызывают беспокойство. Они одновременно стимулируют и гарантии неизменности, и потребность в них, т. е. страх и стремление. Поэтому политической и экономической системам общества, независимо от их частно- или государственно-капиталистического характера, вероятно, будет все сложнее приспосабливаться к ожиданиям населения.

«Are we asking the right question?» — прозвучало на одной из конференций ЮНЕСКО.22 Являются ли эти вопросы «правильными», а философ еще спросил бы, существуют ли «правильные» вопросы вообще? Однако в любом случае должна быть возможность более радикального подхода и более систематической постановки проблем исследования коммуникации. Взаимосвязь невероятности и образования системы — одна из концепций, которые предлагаются в этой связи системной теорией. Если исходить из проблемы невероятности, то мы невольно придем пусть к не правильным, но фундаментальным вопросам, обнаруживающим в связи с коммуникацией и обществом не просто предмет специального исследования коммуникации, а центральную тему теории общества.

2 Подобные рассуждения см.: Glanvill J. The Vanity of Dogmatizing. London, 1966; Hutcheson F. An Essay on the Nature and Conduct of the Passions and Affections. London, 1728. Preface.

3 Watzlawick Paul., Beavin J., Jackson D. Pragmatics of Human Communication: A Study of Interactional Patterns, Pathologies, and Paradoxes. New York, 1967. P. 48, 72ff.

4 Ср.: Havelock E. Preface to Plato. Cambridge (Mass.), 1963.

5 О возникновении нестихотворных форм литературы см.: Kassel R. Dichtkunst und Versifikation bei den Griechen. Vortrag vor der Rheinisch-Westfaellischen Akademie der Wissenschaften. Opladen, 1981.

6 Важнейшие сочинения по этому поводу были переизданы в кн.: Parsons T. Politics and Social Structure. New York, 1969. — См. также сочинение Парсонса «Social Structure and the Symbolic Media of Interchange» Approaches to the Study of Social Structure // Blom P. M. (Ed.). New York, 1975. P. 94–120. — Из обширной дополнительной литературы можно выделить: Baldwin D. Money and Power // The Journal of Politics № 33 (1971). P. 578–614; Baum R.C. On Societal Media Dynamics // Explorations in General Theory in Social Science // Essays in Honor of Talcott Parsons. Loubser J.J., et al. (Eds.). Bd. II. New York, 1976. P. 579–608; Habermas J. Handlung und System — Bemerkungen zu Parsons` Medientheorie // Verhalten, Handeln und System: Talcott Parsons` Beitrag zur Entwicklung der Sozialwissenschaften. Schluchter W. (Hrgs.) Frankfurt a. M., 1980. P. 68–105; Jensen S., Naumann J. Commitments — Medienkomponente einer oekonomischen Kulturtheorie? // Zeitschrift fuer Soziologie. № 9 (1980). S. 79–99, а также введение Стефана Йензена к его изданию Т. Парсонса «Zur Theorie der sozialen Interaktionsmedien» (Opladen, 1980).

7 Даже при достаточно содержательном понимании предмета вопросы терминологии в настоящее время остаются открытыми. После Парсонса говорят отчасти о средствах обмена, отчасти о посредниках взаимодействия, отчасти о средствах коммуникации. Ни одна из формулировок, однако, не подходит. Для теоретических новинок очень часто не находится точного термина.

8 Ср.: Luhmann N. Einfuehrende Bemerkungen zu einer Theorie symbolisch generalisierter Kommunikationsmedien // Soziologische Aufklaerung. Bd 2. Opladen, 1975. S. 170–192. — Его полемику с Парсонсом см.: Luhmann N. Generalized Media and the Problem of Contingency // Explorations in General Theory in Social Science. P. 507–532.

9 По поводу развития греческого полиса ср. Goody J., Watt I. The Consequences of Literacy // Comparative Studies in Society and History. № 5 (1963). P. 304–345.

10 Ср.: Piel G. The Acceleration of History. New York, 1972.

11 Ср. особенно: Dreeben R. On What is Learned in School. Reading (Mass.), 1968, где высказывается, правда, слишком оптимистичная оценка.

12 Соответственно критика отмечала ограниченность аналогии денег и других средств коммуникации, в частности, в последнее время (см. Habermas J. Op. cit.).

13 Ср.: Dreeben R. The Nature of Teaching: Schools and the Work of Teachers // Glenview Ill. 1970, в частности p. 26, 81, 82ff.; Luhmann N., Schorr K. E. Das Technologiedefizit der Erziehung und die Paedagogik // Zeitschrift fuer Paedagogik. № 25 (1979). S. 345–365.

14 Ср.: Eisenstein E. L. L`avenement de l`imprimerie et la Reforme// Une nouvelle approche au probleme du demembrement de la chretiente occidentale. Annales ESC. № 26 (1971). P. 1355–1382.

15 Рекомендуем ознакомиться с кн.: Hexter J. H. The Vision of Politics on the Eve of the Reformation // More, Machiavelli and Seyssel. London, 1973.

16 Эта проблема обсуждается с XVII в., особенно в отношении женщин. (см., напр.: Bosq J. L`honneste femme. Rouen, 1639, в особенности p. 17ff.; Huet P.D. Traite de l`origine des romans. Paris, 1670. P. 92ff., (или издание 1966). По более позднему времени см. также: Jaeger G. Empfindsamkeit und Roman. Stuttgart, 1969. S. 57ff.

17 Ср.: Koehler E. «Je ne sais quoi»: Ein Kapitel aus der Begriffsgeschichte des Unbegreiflichen // Esprit und arkadische Freiheit: Aufsaetze aus der Welt der Romania. Frankfurt, 1966. S. 230–286; Strosetzki C. Konversation: Ein Kapitel gesellschaftlicher und literarischer Pragmatik im Frankreich des 18. Jahrhunderts. Frankfurt a. M., 1978, в особенности см. Стр. 125 и далее.

18 Gehlen A. Die gewaltlose Lenkung.// Die elektronische Revolution: Wie gefaehrlich sind die Massenmedien. Schatz O. (Hrsg.). Graz, 1975. S. 49–64.

19 В теоретическом плане ср.: Luhmann N. Interpenetration — Zum Verhaeltnis personaler und sozialer Systeme. S. 151–169.

20 В этом месте мы предполагаем информационное понятие, согласно которому нечто может возникнуть в качестве информации, если предстает как различение. Это в первую очередь означает, что имеется схема сравнения, выступающая как условие возможности информации, но не подлежащая передаче, не контролируемая получателем (либо это осуществляется с трудом) и не являющаяся предметом коммуникации.

21 Kepplinger H. M. Realkultur und Medienkultur // Literarische Karrieren in der Bundesrepublik. Freiburg, 1975.

22 Mass Media in Society: The Need of Research. UNESCO Reports and Papers on Mass Communication. Paris, 1970. № 59.