Шифры и революционеры России
Глава одиннадцатая. «Жаргонные коды» и «Переписка»
жүктеу/скачать 3.51 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава двенадцатая. Последние десять лет
Глава одиннадцатая. «Жаргонные коды» и «Переписка»Еще одна важная деталь из переписки марксистов до поры оставалась вне поля нашего зрения. Шифры были основным, но не единственным средством сокрытия партийных тайн. Очень широко практиковался язык кодов или условных терминов. Ими обозначались города, партийные предприятия, проводимые оргмероприятия и т.п. Публикаторы «Переписки» социал-демократов свели все эти термины в единые списки, которые, по сути, являются настоящими жаргонными кодами. Код – это такой способ криптографии, когда шифруется не каждая буква, а целое слово или фраза. Например: Акулина – подпольная типография, журнал – чемодан с двойным дном, магазины – комитеты партии, счет – транспорт литературы… (350). Искровский список условных терминов содержит свыше 100 единиц, правда, большинство их абсолютно прозрачно. Шифрование являлось очень трудоемким процессом. И, зачастую, подпольщики прибегали к так называемому «эзоповскому языку», словарному жаргону, для написания конспиративных писем. Таких примеров в большевистском архиве немало. Среди них, например, переписка Владимира Бобровского, Владимира Носкова и Леонида Красина (351). Под видом коммерческих и бытовых писем они писали целые трактаты, которые и сейчас довольно любопытно читать. Вот, к примеру, отчет члена ЦК Носкова о посещении знаменитой подпольной типографии «Нина» в Баку: «Только что осмотрел промыслы Монташева. Дело, несомненно, очень серьезное… Общее положение дел в нефтяной промышленности неважное (вам известно о бывших здесь пожарах, сейчас догорает последний фонтан)…» Несмотря на очевидную ясность подобных писем, их было трудно предъявить в качестве улик арестованным революционерам. Тогда, как перехват любого зашифрованного текста однозначно указывал на нелегальные действия и являлся неопровержимой уликой. Очень полезно было при шифровке традиционными шифрами вводить в текст элементы кода. Это значительно усложняло процесс разбора их криптоаналитиками. Ведь наиболее употребительные в революционной специфике слова заменялись редкими условными терминами. Известный деятель петербургского большевистского подполья Николай Буренин вспоминал: «Нам техникам, имевшим дело с типографиями, складами, подпольными явками, приходилось вырабатывать свою систему шифрования. Мы в этом настолько усовершенствовались, что писали шифры со скоростью обычного письма. При этом применяли двойной шифр: переименовывали слова по известной аналогии и шифровали уже переименованные слова» (352). Совершенно незаменим был код при сношениях телеграфом. Этот способ связи сопряжен был, однако, со значительным риском. «Имейте в виду, что сношения телеграфом очень опасны, с телеграмм ведь снимаются копии. Старайтесь ограничиваться почтой» – так инструктировал В. Ульянов своего корреспондента Л. Гальперина еще в 1901 году (353). Но, в крайнем случае, другого выхода не было. Прибывший на III съезд в качестве делегата от «Сибирского союза» Викентий Гутовский (Ланцетов) неожиданно отказался участвовать в его работе. Он принял участие в параллельной меньшевистской конференции в Женеве. Тогда другой делегат от Восточного бюро ЦК РСДРП Григорий Пригорный (Крамольников), недавний член «Сибирского союза», через Надежду Крупскую отправил в Сибирь срочную телеграмму: «1) Иркутск, Большая, магазин Цукасова, Марии Абрамовне. 2) Томск, врачу венерических болезней Броннеру. Выставка открыта, Цукасов уже на месте, Ланцетов участия отказался, образцы сибирского музея не будут выставлены. Телеграфируйте доверенность другому… Гриша» (354). Здесь мы имеем яркий пример «эзоповского языка». Но гораздо чаще в телеграммах ограничивались несколькими условными терминами или цифрами. Например, в 1901 году Крупская инструктировала Л. Книпович в Астрахани: «Отсюда надо при посылке всяческих посылок всегда обозначать, что именно посылается… Можно ли по данному адресу посылать посылки с обозначением книги? Или может, можно посылать простыми бандеролями? По получении этого письма дай немедленно телеграмму.., или 1) можно (т.е. можно надписывать «книги»), или 2) отсылайте (будет значить «бандеролью»), или 3) ждите (в том случае, если оба способа негодны)» (355). Другой пример: Предлагая провести сбор ЦК РСДРП в Стокгольме, Ленин писал в октябре 1905 года своим коллегам в Россию: «Дайте мне телеграмму… За подписью Болеслав с одним числом, означающим дату, когда я должен быть в Стокгольме (30 = я должен быть к 30-му сентября, 2 или 3 = я должен быть ко 2 или 3 октября и т.д.)» (356). Были и более сложные способы связи. Так известно, что в разгар революции пятого года томская революционерка Августа Кузнецова, оказавшаяся в ссылке по делу киевских искровцев, разработала подробнейший код для телеграфной переписки по части организации в Сибири забастовок и демонстраций (357). Таким образом, буквально все виды почтовой и телеграфной связи в Российской империи использовались для оперативного контакта революционеров. И прекратить их общение можно было лишь одним радикальным способом – отменить в России почту и телеграф. Глава двенадцатая. Последние десять лет
В.И.Ленин на Капри в 1908 году. Поражение революции 1905 – 1907 годов коренным образом внесло корректировку в расстановку политических сил России. Жесточайшая реакция, репрессии, разгром революционных партий – все это только одна сторона медали. Сильнейший революционный натиск поколебал устои самодержавия – как бы то ни было, но Россия стала постепенно превращаться в конституционную монархию. Параллельно с непрестанными преследованиями крайних левых течений, в стране была разрешена некоторая деятельность рабочих профсоюзов, умеренных партий, работала Государственная дума, ослабла цензура, производились определенные экономические и политические реформы. Все это происходило, однако, с большим трудом, сопровождалось усилением реакции и попытками забрать обратно ранее дарованные монархом свободы. Начался стремительный отток революционеров из подпольных партий. В значительной степени оказалась дезорганизованной и РСДРП. Ее Центральный комитет практически отсутствовал, съездов не проводилось, на местах оставались лишь немногочисленные партийные ячейки. Тяжелый идейный и организационный кризис в полной мере коснулся и фракции большевиков. За «отзовизм и философский ревизионизм» из Большевистского центра был устранен А. Богданов. Не найдя себе места в непрекращающихся заграничных дрязгах покинул его ряды Л. Красин. Отошли от активной работы Г. Кржижановский, Д. Постоловский, И. Радченко, И. Лалаянц, Ф. Ленгник и десятки других виднейших практиков подполья эпохи Первой русской революции. На их место пришли новые молодые кадры, которым еще предстояло пройти свою суровую школу революционной борьбы. И во многом это была уже другая партия. Более узкая по составу, более замкнутая по структуре. Владимир Ленин тоже был во многом иной – более жесткий, более авторитарный и более одинокий. Борьба за лидерство в партии постепенно вылилась в монополию Ленина во всех областях ее жизни. Большевизм, утратив многих своих прежних вождей, все более приравнивался к понятию «ленинизм».
Лишь в январе 1912 года в Праге состоялась большевистская конференция, реально возродившая Центральный комитет и поставившая его под контроль Ленина. Специальной резолюцией было предложено местным социал-демократам «напрячь все силы для восстановления и укрепления нелегальной партии». В нашу задачу не входит подробное рассмотрение деятельности революционеров эпохи реакции и очередного революционного подъема. Важнейшая причина этого – отсутствие документальной базы исследований. Сохранившиеся партийные архивы 1908 – 1917 годов большей частью не опубликованы. Совершенно ничего не известно широкой исторической общественности о существующих архивах меньшевистской фракции РСДРП, БУНДа, СДКПиЛ, ПСР и других партий.
Летом 1912 года Заграничное Бюро ЦК, возглавляемое Лениным, переехало из Парижа в Краков. К этому времени относится сохранившаяся алфавитная книжка, принадлежавшая секретарю Бюро Надежде Крупской. Документ содержит значительное количество адресов местных комитетов и отдельных большевиков по всей территории России. Множество революционеров находилось в ссылке, но продолжали поддерживать связь с возродившимся центром партии. В августе 1914 года началась Первая мировая война, и Ленин был неожиданно арестован властями Австро-Венгрии как «русский шпион». Среди прочих бумаг список подпольных адресов очутился в руках вражеской полиции, но царским властям не достался. Краковско-Поронинский архив ЦК долгое время считался безвозвратно потерянным. Но в 1954 году он был обнаружен польскими историками и передан в Москву. В 1959 году архивисты В. Н. Степанов и З. Н. Тихонова опубликовали «Адресную книжку ЦК РСДРП (1912-1914 годов)». Значительное место в ней, в частности, отведено действующим на этот момент большевистским шифрам. Их приведено более сорока. И подавляющее число – книжные! В качестве ключей чаще всего использовались журналы «Просвещение», «Вопросы страхования» или брошюры широко распространенной в те годы серии «Универсальная библиотека». Это были легальные издания самих большевиков или близких к ним издательств. Так «Просвещение» издавалось в Петербурге под прямым руководством Ленина, в нем участвовали виднейшие большевистские литераторы. Чаще всего в качестве ключа принимались фиксированные страницы изданий. Впрочем, как и в прежние времена, их зачастую обозначали дробями. В Адресной книжке Крупской встречается лишь два стихотворных ключа («Воздушный корабль» Лермонтова и «Ворона и лисица» Крылова). Поэты все те же! Но нет ни одной искусственной системы! Прежние традиции были сломаны, отношение к шифрам у секретаря Заграничного бюро ЦК РСДРП стало более осторожным. Однако использование в качестве ключей определенных журналов давало полиции немалые шансы подобрать нужный (359). Между прочим в эти годы Крупская стала иногда использовать шифровальный ключ в виде выписок из книг французских авторов. Такая рукопись отправлялась в российские комитеты и была гораздо более стойким шифром – криптоаналитики не могли уже обнаружить нужный ключ в привычной им русской литературе. Но широкого применения подобный способ не получил (360). Большую помощь полиции в дешифровке секретной переписки революционеров, несомненно, оказывали действующие в их среде многочисленные агенты, а так же различные косвенные признаки. О последних можно узнать, к примеру, из письма известного И. А. Зыбина к начальнику Саратовского ГЖУ (февраль 1910 года): «Отобранные по обыску у мещанина Николая Сергеевича Кузнецова записи зашифрованы 4, 15, 25, 29 и 35-й страницами какой-то неизвестной книги и разбору не поддаются по недостаточности материала. Прошу Ваше Высокоблагородие уведомить в самое непродолжительное время, не было ли обнаружено по обыску у названного Кузнецова, кроме означенных записей, какого-либо издания или легальной книги с пометками на отдельных страницах или загрязненной более других какой-либо страницей от частого, сравнительно с другими, употребления, и, кроме того, не встретилось ли одно и то же издание у прочих лиц, принадлежащих к одной с Кузнецовым организации, так как подобное явление в большинстве случаев указывает, что такое издание служит ключом для шифрованных сношений» (361). Стоит в этой связи вспомнить, что уже с 1908 года из опубликованных в журнале «Былое» записок бывшего полицейского чиновника М. Бакая революционерам стало известно имя Ивана Зыбина и его уникальные аналитические способности. Это было прямое предупреждение подпольщикам. И массовое применение ими книжных шифров значительно снижало эффективность работы полицейских криптографов. Но ограничиться исключительно книжными ключами революционеры, понятно, не могли. Слишком непредсказуема была их жизнь, чтобы в любой ее момент под руками оказалась требуемая книга. Один из «искусственных» большевистских шифров находим в донесении в Московскую охранку ее сотрудника «Пелагеи». Им был известный провокатор Андрей Романов, с 1910 года находящийся на содержании полиции и игравший крупную роль в московской организации большевиков. Как секретарь Центрального промышленного района РСДРП, он непосредственно переписывался со многими местными комитетами и Заграничным бюро ЦК. Одновременно он информировал жандармов о прибывающих в Москву партийных эмиссарах. Так 17 апреля 1915 года предатель сообщил: «На днях приехала из Петрограда в Москву по поручению Петербургского комитета РСДРП, ныне временно, видимо, исполняющего функции Центрального комитета, некая «Татьяна Сергеевна», до войны долгое время проживавшая за границей, преимущественно в Цюрихе» (362). А 21 апреля тот же «Пелагея» дал более интересную информацию: «На днях в Москву из Петрограда приехала по поручению ЦК РСДРП (б) некая «Татьяна Сергеевна»… «Татьяна Сергеевна» имеет широкие полномочия по воссозданию на местах социал-демократических большевистских организаций… «Татьяна Сергеевна» почти ежедневно сносится с Петербургским комитетом, которому сообщает о достигнутых ею результатах и полученных связях, причем пользуется цифровым шифром: 1. Мы, 2. азбуку, 3. весь, 4. день, 5. писали, 6. бумаги, 7. книжку, 8. извели, 9. мы, 10. фыркающих, 11. отвергали, 12. эх, 13. ящерицу, 14. предпочли, 15. плешь. Указанные цифры обозначают только слова ключа, например 12 – «эх», нужная же для зашифрования буква обозначается порядковой цифрой, занимаемой буквой в слове ключа; так, например, зашифрованная буква «А» будет обозначена: 2-1, или 5-4, или 6-4, или 10-5, или 11-7. Однако кроме этих цифр при шифровании между ними вставляются еще произвольные цифры с таким расчетом, чтобы каждая буква была обозначена четырьмя цифрами: так, та же буква «А» в окончательно зашифрованном виде будет обозначена: 7251, или 3544, или 2634, или 1025, или 1147. При этом нужно иметь в виду, что между цифрами ключа вставляется только однозначная цифра, поэтому, если зашифрованная буква состоит из двух однозначных цифр, произвольные цифры вставляются одна перед цифрой ключа, причем нельзя ставить только 1, а другая – между цифрами ключа; если же зашифрованная буква состоит из двузначной и однозначной цифр, как, например, «А» – 11-7, то вставляется только одна однозначная цифра между ними. Таким образом, зашифрованное слово «Москва» будет обозначаться так: 392111715343276138731095. Для расшифровки, так как указанные цифры пишутся подряд, нужно весь зашифрованный текст разбить на группы по четыре цифры, из коих выкинуть произвольно вставленные цифры, имея в виду, что если первая цифра будет 1, то произвольно вставленная – только одна цифра между цифрами ключа, то есть по счету третья, в противном случае – вставлено две цифры – первая и третья…» (363). Вскоре московским охранникам удалось узнать и личность «Татьяны Сергеевны». Ею оказалась «Арнольд Вера Степановна, жена дворянина». Исторические справочники дают нам более точные сведения об этой большевичке: «Арнольд (Житкова) Вера Степановна (1877-1963). В 1898 году окончила физико-математический факультет Высших женских курсов, в 1909 году – юридический факультет Петербургского университета. Находилась в эмиграции, участвовала в работе большевистской секции в Цюрихе. После победы Октября находилась на научной и педагогической работе. Доктор математических наук, профессор» (364). Нетрудно видеть, что ключ «Татьяны Сергеевны» все тот же давно опробованный квадратный шифр народников. Однако в его структуру вводилось большое количество цифр-пустышек. Конечно, записи при этом приобретали довольно громоздкий вид, но при шифровании дробями по книжным текстам объем криптограмм был не меньшим. Надо полагать, что свою своеобразную систему квадратного шифра математик Арнольд придумала сама. Кроме различных видов квадратных ключей продолжали иметь хождение и всевозможные гамбеттовские. Пример тому – польская социал-демократия, структурно входящая в единую РСДРП. Один из лидеров «Социал-демократии королевства Польского и Литвы» Феликс Дзержинский (Юзеф) в 1910-х годах переписывался из Кракова с «русской Польшей» лимонной кислотой при помощи ключевых фраз «Матка боска ченстоховска», «Когда будет солнце и хорошая погода», «Души человечьи вечно одиноки». Все эти ключи обнаружила в бумагах мужа Софья Дзержинская. Последний шифр принадлежал как раз ей самой. «Юзеф спросил меня какой ключ я предлагаю. Он это сделал сознательно, считая, что если я предложу ключ, то лучше его запомню. У меня под рукой оказался сборник поэзии А. Ланге и я предложила слова из одного стихотворения» (365). Такова была психология выбора подпольщиками своих шифрключей. Гамбеттовский шифр был вообще традиционен для будущего организатора ВЧК и ОГПУ. Еще в феврале 1905 года Дзержинский писал своим товарищам в Заграничный комитет СДКПиЛ: «Адрес в Пулавы: «Институт» (ключ тот же, что и лозунг – русский полный алфавит)» (366). Здесь «лозунг» – явочный пароль подпольщиков. Мы не знаем, какой вид «гамбетта» предпочитал «Юзеф». Однако в другом нашем примере это доподлинно известно. Летом 1911 года у видного уральского большевика Петра Гузакова полицией были обнаружены некоторые зашифрованные письма. Их удалось разобрать. В качестве шифра революционер выбрал гамбеттовский сокращенный ключ по слову «Костюм». При зашифровке использовалась «тюремная» 28-буквенная азбука. Все суммы больше 30 уменьшались по модулю 30. Это была народовольческая система Л. Златопольского, которую в 1902 году подробно описал П. Розенталь. Согласно этого ключа шифр Гузакова нетрудно подвергается разбору: 25 15 4 3 11 28 28 15 6 30 3 25 8 27 23 6 10 18 28 19 23 1 3 16 К о с т ю м К о с т ю м К о с т ю м К о с т ю м 10 14 17 18 27 12 10 14 17 18 27 12 10 14 17 18 27 12 10 14 17 18 27 12 15 01 17 15 14 16 18 01 19 12 06 13 28 13 06 18 13 6 18 5 6 13 6 4 П а с п о р т а у м е н я н е т. Н е т д е н е г … (367). Легко убедиться, что в самый канун Октябрьской революции в шифрах революционеров принципиально ничего не менялось. Были переставлены лишь некоторые акценты – упор теперь делался на книжные шифры, модернизировались старые системы и возвращались в строй некогда забытые. Точно так же широчайшим образом использовались различные симпатические составы. Надежда Крупская писала впоследствии, что «пятнадцатилетний опыт убедил нас, что только правильно поставленная химическая непосредственная переписка гарантирует правильность сношений» (368). Такими же путями шла переписка других нелегальных фракций РСДРП. Вот перед нами письмо секретаря троцкистской газеты «Правда» Виктора Коппа в Россию за февраль 1911 года. Редакция ее находилась в Вене и состояла из Л. Троцкого, А. Иоффе и М. Скобелева. Лев Троцкий был главой так называемого «Центристского блока» и стремился объединить под своим руководством обе фракции партии путем преодоления «крайностей» большевизма и меньшевизма. «Правда» нелегально распространялась в России, где старый искровец Копп всячески искал связей с революционерами. Его письмо (кстати, перлюстрированное) –настоящая инструкция по ведению химической переписки: «Дорогие товарищи! В данном письме, в виду того, что столь откровенная переписка неудобна, хочу вам указать способы конспиративной переписки. Итак, переписка химией состоит в следующем. Пишут на шероховатой, не глянцевой бумаге. Пишут сначала обыкновенными чернилами какой-нибудь безразличный текст, т.е. что-либо совершенно безобидное, ни слова о делах. Когда это письмо написано, то берут совершенно чистое мягкое перо и пишут между строками, написанными чернилами, уже то, что хотят сказать о конспиративных делах. Это конспиративное письмо пишут химическими чернилами, т.е. раствором какой-нибудь кислоты: либо 1) Plumbum nitricum (азотно-кислым свинцом) – это самый лучший состав, но яд, и без рецепта этого препарата не выдают; либо 2) винно-каменной кислотой (эту кислоту можно покупать в любом аптекарском или даже бакалейном магазине: она совершенно безопасна и покупка ее не подозрительна, так как эту кислоту употребляют в хозяйстве часто, например, для лимонадов); наконец, можно просто писать 3) лимонной кислотой. Какую бы из этих кислот вы не взяли, вы должны ее растворить в воде, написать что-нибудь на чистом листе бумаги, а затем нагреть эту бумагу на лампе, если раствор хорош, то написанные буквы от нагревания станут темнеть и будут почти черными; если же раствор недостаточен, то нужно прибавить еще кислоты и только тогда писать письма к нам» (369). Появлялись у революционеров и новые оригинальные способы «химии» (но так же хорошо известные жандармам). Из циркуляра Департамента полиции за январь 1914 года следует, что распространенным способом переписки подпольщиков стал так называемый «метод водяного давления». Для этого на сыром нелинованном листе бумаги, наложенном на зеркало, обыкновенным карандашом через другой, сухой, лист бумаги писали нужное письмо, которое при высыхании делалось абсолютно невидимым. На нем нерастворимыми чернилами писался маскировочный текст. Чтобы скрытое сообщение проявилось, его вновь погружали в воду (370). Читатель, видимо, давно обратил внимание, что большинство наших нынешних знаний о способах ведения переписки доходят до нас из архивов полиции. Это и понятно – сами подпольщики всячески уничтожали все возможные улики. И неизбежно может сложиться предубеждение о всесилии тайной полиции, которая при желании могла справиться с любой революционной организацией. Но это только видимость и поверхностный взгляд на сложные проблемы истории. Бессмысленно говорить, что жандармы знали абсолютно все. И что они могли запросто переловить тысячи (!) русских революционеров. Увы, если бы они могли, то непременно бы сделали это. Но неуклонное нарастание в стране политических противоречий не оставляло самодержавию никаких шансов. Полиция лишь черпала чайной ложкой из огромного бурлящего котла русской революции. Не удивительно, что жандармы смогли собрать досье на большинство членов революционных партий. Ведь те годами и десятилетиями находились под «колпаком» политической полиции. Но изучение документов дает нам ясное понимание того, как много ошибок было зафиксировано в этих самых документах полиции. Жандармы зачастую просто не понимали сложнейших межфракционных отношений и своими действиями помогали разрешать острейшие партийные кризисы. Направляя максимальные усилия для раскола РСДРП, полиция просто шла навстречу вождю большевизма Ленину. Тот как раз стремился к обособлению своей фракции от социал-демократического «болота» и созданию из нее боевого отряда. Свое мнение о большевистском подполье 1910-х годов изложил начальник Московского охранного отделения Заварзин: «В работу посвящались лишь причастные к тому, или иному действию. Лица высших организаций появлялись в низших всегда под псевдонимами. Переписка с шифром и химическим текстом. Активные работники зачастую жили по нелегальным паспортам и для корреспонденций своими квартирами не пользовались. Корреспонденция вся в их адрес направлялась на имя нейтральных лиц. Избегали излишних встреч друг с другом. Старались не хранить материалов, которые могли бы быть использованы против них полицией. Стремились обнаружить за собой установленное наружное наблюдение. Выставляли условные знаки в случае прихода полиции и ареста… Действовали изолированные друг от друга группы. Верхи партии почти всегда находились за границей. В результате гибла лишь одна группа или часть партии. Революционеры… почти всегда отказывались от дачи показаний на допросах… Конспирация, проявляемая большевиками, является весьма поучительной» (371). В подобных правилах конспирации нет ничего особо нового – все они были выработаны еще землевольцами и народовольцами. Но умелое использование их большевиками делало эту фракцию РСДРП наименее уязвимой. Структура любой нелегальной организации диктовалась данной политической ситуацией и задачами самой партии. Поэтому так различны были по форме «Земля и Воля», «Народная Воля», «Черный передел», партии эсеров и социал-демократов. План построения массовых организаций вокруг узкого ядра профессиональных революционеров Владимир Ленин проводил настойчиво и неукоснительно. И это большей частью большевикам удавалось делать в самые разные периоды их борьбы с самодержавием. Что же касается российской полиции, то не последним ее средством к обнаружению на территории страны тайных организаций оставалась повальная перлюстрация всей почтовой корреспонденции. Однако на жандармов и их криптографов обрушивалась целая лавина революционных криптограмм, и их стало просто невозможно оперативно разрабатывать. Поэтому с недоверием стоит относиться к постреволюционным хвастливым свидетельствам царских чиновников на эту тему. Ну, к примеру, такому: «В большинстве случаев корреспонденция членов революционных партий была зашифрована, но обыкновенно таким детски-наивным шифром, что разбор подобных криптограмм не представлял почти никаких затруднений для опытных дешифровщиков секретной экспедиции» (372). Серьезные революционеры России уже широко использовали книжные шифры, вскрытие которых требовало от криптоаналитиков значительных временных и умственных затрат. Их усилия нередко заканчивались полным провалом – ведь на единицы умелых криптографов приходились сотни зашифрованных сообщений. Очень часто полученная жандармами информация просто оседала в их архивах, не имея никакого практического исхода. Заграничные революционные центры действовали почти в открытую. Примечательно, что те же большевики хранили там свои обширные архивы и переписку. Причем партийные секретари, не боясь, воспроизводили свои криптограммы прямо на черновиках писем, что было крайне опасно в смысле сохранения тайны шифра. Однако мы не знаем ни одного случая похищения русской агентурой какого-нибудь важного революционного архива (в чем, затем, особенно преуспеет ОГПУ). Кстати, часто, благодаря этой беспечности революционеров, мы теперь можем разбираться во многих их шифрах. Таким образом, успехи полиции были крайне противоречивыми. Факт остается фактом – несмотря на всю «наивность» революционеров и «подвиги» жандармов, буквально за десять лет Россия подошла к новой революции. Любопытно сравнить методы стеганографии и криптографии русских революционеров с общемировыми достижениями того времени. Удивительно, но очень часто мы найдем здесь полное соответствие. Так видный контрразведчик Первой мировой войны Эдвин Вудхол писал: «Употребление симпатических, или невидимых, чернил было излюбленным способом неприятельских разведчиков... Вот некоторые сорта невидимых чернил, обычно употребляемых агентами разведки… Раствор свинцового сахара в чистой воде не оставляет следа на бумаге, когда он высыхает, но под влиянием тепла буквы становятся черными… Следы рисовой воды на бумаге невидимы, но йодовая реакция делает их синими. Серная кислота или купорос, разведенные в воде, если писать острым концом стального пера, дают прекрасные невидимые чернила, которые при нагревании становятся неизгладимо черными. Птичьим пером, смоченным соком луковицы или репы, так же можно писать невидимые письма, которые под действием тепла становятся ярко-коричневыми. Молоко и лимонный сок являются хорошими симпатическими чернилами, но ими нельзя писать на глазированной бумаге» (373). Перечисленный Вудхолом свинцовый сахар (уксусно-кислый свинец), растворы кислот, лимонная кислота, молоко, рисовая вода (раствор крахмала) вовсю использовались в «химии» российского подполья. Что же касается шифров, то некоторые идеи российских революционеров шагнули далеко вперед тогдашней мировой практики. Самый наглядный пример – книга П. И. Розенталя. Он предвосхитил в ней появление одноразовых шифров, где в качестве гамбеттовских ключей использовались обширные книжные тексты. Известный историк мировой криптологии американец Дэвид Кан писал, что шифрпереписка советских разведчиков эпохи Второй мировой войны не поддавалась дешифрованию. Большинство из них использовало стандартную для советской агентуры того времени шифрсистему, которая стала триумфом шифровальной техники. Она представляла собой доведенную до совершенства старую систему, применявшуюся русскими революционерами, и объединяла в себе шифр равнозначной замены с одноразовой «гаммой». Знаки «гаммы» получали из текста обычной книги путем его шифрования с помощью шифртаблицы (374). Комментарии, видимо, излишни. Старая революционная шифрсистема – это и есть «гамбеттовский ключ». А идеи Павла Розенталя были оценены как «триумф советской шифровальной техники». Развитые в начале ХХ века, они и в его конце совсем не потеряли своего актуального значения. Но уже на качественно другой основе – с использованием новых технологий и компьютеров. жүктеу/скачать 3.51 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|