Сильвия Крэнстон при участии Кэри Уильямс Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения Блаватской е. П. Перевод с английского под редакцией
жүктеу/скачать 4.54 Mb.
|
| [105]. Он пишет:
«Я хорошо помню мой первый разговор с [Е.П.Б.] в августе 1887 года. Я заметил ей, что испытываю естественное беспокойство, находясь рядом с человеком, способным читать все мои мысли. Она ответила, что читать чужие мысли бесчестно. Я сказал, что, пожалуй, не назвал бы это "бесчестностью", а, скорее, недобрыми намерениями или посягательством на личную неприкосновенность. Она, однако, возразила, что это именно бесчестность; что читать мысли человека без его согласия — всё равно что присвоить чужой кошелёк, и что она никогда не пользовалась этой своей способностью, кроме тех случаев, когда сам человек просил об этом или когда обстоятельства настоятельно того требовали» [106]. Глава 5. Беседа в «Мейкотте» Однажды в "Мейкотт" к Е.П.Б. наведался молодой ирландец Чарлз Джонстон. Он был одним из основателей Дублинской ложи Теософского общества, в которую входили Уильям Батлер Иейтс и другие ирландские литераторы. Впоследствии Джонстон стал известен благодаря своим вдохновенным переводам древнеиндийских писаний [107]. Он изучил санскрит, когда готовился к поступлению на государственную службу в Индии. По возвращении из Индии он много писал для прессы. На рубеже века Джонстон с женой Верой (дочерью Веры Желиховской) поселился в Нью-Йорке, где преподавал в Колумбийском университете и других организациях, сотрудничал в журналах и активно участвовал в Теософском движении [108]. Запись беседы Джонстона и Е.П.Б. приводится ниже с некоторыми сокращениями. «Весной 1887 года я познакомился с доброй старой "Эйч-Пи-Би*" — всем своим друзьям она велела называть себя именно так. Её ученики снимали симпатичный домик в Норвуде, где над лабиринтом улиц возвышался огромный стеклянный неф и двойные башни Хрустального дворца. Лондон представал во всей своей мрачноватой красе. Е.П.Б. как раз заканчивала свой рабочий день. В первое мгновение, когда она обернулась ко мне, я обратил внимание на её курчавые волосы, а затем на глаза, излучавшие необыкновенную силу. Она приветствовала меня словами: "Дорогой мой! Я так рада вас видеть! Входите, поговорим! Вы как раз к чаю подоспели!" Затем последовало пронзительное "Луиза!", и появилась её горничная, швейцарка, на которую обрушился поток распоряжений по-французски. Когда мы удобно расположились вдвоём, она рассказала мне милую историю о преданности Луизы. Дело, кажется, было в Бельгии. Источник, из которого Е.П.Б. поступали средства к существованию, временно оказался недоступен, и ей приходилось довольно туго. Как-то раз один состоятельный господин зашёл к ним, чтобы увидеть знаменитую русскую "колдунью", и не поскупился на чаевые для её служанки. Едва он откланялся, как вошла раскрасневшаяся Луиза и извиняющимся голосом произнесла: "Быть может, мадам не обидится, — она запнулась, — мне ведь не нужны эти деньги", — и попыталась передать douceur** своей госпоже. Приход Луизы прервал этот рассказ, и Е.П.Б. с лукавой улыбкой перешла на другую тему: "Вы, разумеется, читали отчёт ОПИ — Общества призрачных исследований — и вам известно, что я русская шпионка, и притом первейшая самозванка нашего века?" "Да, я читал этот отчёт. Но его содержание было мне известно ещё до того. Два года назад я присутствовал на собрании, где его впервые зачитывали. Но, насколько я могу судить, [Ходжсон] на самом деле не расследовал ни одного оккультного феномена; он просто расследовал смутные и спутанные воспоминания о них случайных свидетелей. Тогда после собрания к нам спустился улыбающийся [Майерс] и спросил, что я думаю об отчёте. Я ответил, что это один из самых несправедливых и односторонних докладов, которые мне когда-либо приходилось слышать, и что если бы я уже не состоял в [Теософском] обществе, то непременно вступил бы после таких нападок. Он как-то сразу скис и отошёл". "Они немногого добьются. Слишком материалистичный у них подход, — сказала Е.П.Б., — и уж больно они боязливы. В этом и кроется причина, почему они так настроены против меня. Они испугались, что поднимется буря, если они признают наши феномены истинными. Только представьте, что бы за этим последовало! Да ведь для современной науки это означало бы признание наших Махатм и всего того, чему я учила в отношении обитателей оккультного мира и их огромных сил". "Самое забавное во всей истории с этими психическими исследователями, — сказал я, — что в своём узком кругу они убедились: большинство этих магических сил представляют собой именно то, что вы о них говорите. Они целиком переняли, если не сказать украли, ваше учение об астральном свете. Взять то, что они больше всего высмеивали, — путешествия адептов и их учеников в астральном теле: вы знаете, какое негодование вызывает у них бедный Дамодар и его путешествия в астральном теле из одной части Индии в другую и даже из Индии в Лондон. Так вот, у них у самих имеются убедительные свидетельства о таких же явлениях. Я знаком с одним из членов их комиссии, профессором физики, который обнаружил явление передачи мыслей на расстояние и провёл все необходимые начальные эксперименты в этой области. Он показывал мне ряд их неопубликованных статей, и среди них был отчёт о точно таких же астральных путешествиях, совершенных при полном сознании. Речь шла, по-моему, о каком-то молодом враче, впрочем, это уже детали. Интересно другое. Этот путешественник вёл дневник своих посещений. Человек, которого он посещал, делал то же самое, и их записи полностью совпадают. Всё это засвидетельствовано и отдано в печать; но вот когда о том же самом заявляете вы, они называют вас мошенницей". Если мне когда-нибудь доводилось видеть на чьём-то лице подлинное благоговение — то было лицо Е.П.Б., когда она говорила о своём Учителе. Я спросил о его возрасте. Она ответила: "Дорогой мой, точно сказать не могу, поскольку не знаю. Но вот что я вам скажу. Впервые я встретила его, когда мне было двадцать — в 1851 году. Он был в расцвете сил. Теперь я старуха, а он не состарился даже на день. Вот всё, что я могу сказать. Выводы можете делать сами". Затем она рассказала о других Учителях и адептах, которых знала. Она делала между ними различие, как если бы адепты были капитанами оккультного мира, а Учителя — генералами. Она знала адептов многих рас — из Северной и Южной Индии, Тибета, Персии, Китая, Египта; европейцев из Греции, Венгрии, Италии, Англии; адептов из некоторых рас Южной Америки, где, как она говорила, находилась одна из лож адептов. "К ней и относится предание о златом граде Маноа, или Эльдорадо, которое стало известно испанским конкистадорам, — рассказывала она. — Эта раса связана с древними египтянами, и её адепты до сих пор нерушимо хранят тайну своей обители. Есть такие члены лож, которые постоянно перемещаются между центрами, поддерживая между ними непрерывную связь. Но они всегда связаны и другими способами". "Посредством астральных тел?" — "Да, — ответила она, — и другими способами, ещё более высокими. У них общая жизнь и сила. Восходя духовно, они поднимаются выше расовых различий, к нашему общечеловеческому началу. Их цепь неразрывна. Адепты суть необходимость в природе земной и надземной. Они — связующие звенья между людьми и богами; "боги" же — это души великих адептов и Учителей давно прошедших рас и веков, и так далее, до порога Нирваны. Эта последовательность непрерывна". "Чем они занимаются?" "Не будучи адептом, это едва ли можно понять. Но они поддерживают духовную жизнь человечества". "Каким образом адепты направляют души людей?" "По-разному, но главным образом учат души непосредственно, в духовном мире. Вам будет трудно это понять. Но вот вполне доступная вещь: через определённые регулярные периоды времени они пытаются дать миру в целом правильное представление о духовных предметах. Один из числа их выходит в мир, чтобы учить народы, и остаётся в истории как основатель новой религии. Таким Учителем был Кришна; и Зороастр; также Будда и Шанкарачарья, великий мудрец Южной Индии. Таким был и Назареянин [Иисус]". "Есть ли у адептов неизвестные нам свидетельства о его жизни?" "Должны быть, — ответила она, — поскольку они располагают самыми подробными сведениями о жизни всех Посвященных. Однажды я вместе с Учителем побывала в огромном пещерном храме в Гималаях. Там было много статуй адептов; указывая на одну из них, Учитель сказал: "Это тот, кого вы зовёте Иисусом. Мы считаем его одним из величайших среди нас". Но работа адептов не сводится только к этому. Через гораздо более краткие промежутки времени они направляют в мир посланника, с тем чтобы учить человечество. Такая попытка предпринимается в последней четверти каждого столетия, и в нашем веке [эта] их работа представлена Теософским обществом". "В чём польза от него человечеству?" "В чём польза от познания законов жизни? Разве это не помогает вам избежать болезни и смерти? Да, есть болезнь души, и есть смерть души. Только истинное учение о Жизни может исцелить их. Догматические церкви, с их адом и проклятием, их металлическими небесами***, с их огнем и серой, почти отвратили мыслящих людей от веры в бессмертие души. Если же они не верят в жизнь после смерти, то жизни после смерти для них нет. Таков закон". "Разве то, во что человек верит, может сказываться на нём? Или она есть, или её нет, во что бы он ни верил". "То, во что человек верит, сказывается следующим образом. Жизнь после смерти слагается стремлениями человека и его духовным ростом, которые полностью раскрываются в том духовном мире. Каково его развитие [в нашем мире] — такова и его жизнь после смерти. Она выступает как дополнение его жизни здесь. Все неудовлетворённые духовные устремления, все желания более возвышенной жизни, все вдохновенные мечты о прекрасном расцветают в той жизни духовной, и для души наступает день, тогда как жизнь на земле для неё — это ночь. Но если у нас нет устремления к возвышенному, нет веры ни в какую жизнь после смерти, то пуста душа наша, и не из чего сложиться нашей духовной жизни". "Что же тогда происходит с нами?" "Немедленное перевоплощение, почти без промежуточного периода, причём [прежнее] сознание в этом, другом мире не восстанавливается". "Чему ещё вы, как теософы, учите?" "Похоже, сегодня вечером я попала под перекрёстный допрос, — ответила она с улыбкой. — Мы учим тому, что старо как мир, и однако учить этому нужно до сих пор. Мы учим всеобщему братству". "Давайте не будем говорить расплывчато и общими фразами. Скажите мне точно, что вы под этим подразумеваете". "Берём конкретный случай, — сказала она. — Взять англичан. Как они жестоки! Как бесчеловечно обращаются они с моими бедными индусами!" "Я всегда считал, что в материальном отношении они очень много сделали для Индии", — возразил я. "Но к чему все эти материальные блага, если вас повсеместно презирают и унижают? Если попраны идеалы национальной чести и гордости, если вас постоянно заставляют чувствовать, что вы низшая раса — смертные низшего порядка — свиньи, как называют индусов англичане и сами искренне в это верят. Так вот, всеобщее братство есть нечто совершенно противоположное этому. Никакие материальные блага не компенсируют надругательство над душами целого народа и уничтожение его идеалов. Кроме того, есть и другая сторона, на которую мы, теософы, всегда указываем. Не существует "низших рас", ибо все равны в нашей семье человеческой. И поскольку в предыдущих жизнях мы воплощались в каждой из этих рас, надо относиться к ним более по-братски. Они наши подопечные, вверенные нам. А как поступаем мы? Захватываем их земли, расстреливаем их на пороге их собственного дома. Надругавшись над их женщинами, разграбив имущество, мы с невозмутимым видом лицемерно заявляем, что совершаем всё это ради их же блага". "Это и есть то, чему послали вас учить адепты?" "Да, и этому, и другим вещам, которые очень важны, а вскоре станут ещё важнее. Существует опасность чёрной магии, ибо весь мир устремился к ней, и в особенности Америка. Только глубокое знание подлинной психической и духовной природы человека может спасти человечество от смертельных опасностей". "Сказки про ведьм в это, с позволения сказать, девятнадцатое столетие, в наш просвещённый век?" "Да, сэр! Сказки про ведьм в наш просвещённый век! И попомните мои слова. Грядут такие сказки, о которых в средние века и не помышляли. Целые народы, сами того не замечая, скатятся к чёрной магии****, действуя, разумеется, с благими намерениями, коими, при всём том, будет вымощена дорога в ад! Разве не видите вы того огромного зла, что кроется в гипнотизме? Гипноз и внушение — огромные и опасные силы, по той самой причине, что жертва даже не догадывается, что подвергается их воздействию, — её лишают воли. Вначале это может применяться из самых лучших побуждений и в благих целях. Но мне уже много лет, я немало повидала во многих странах, и как бы хотела я верить, что эти силы будут использоваться лишь во благо! Если бы вы могли предвидеть то, что предвижу я, то вы, всем сердцем и душою, принялись бы распространять учение о всеобщем братстве. Это единственное спасение!" "Как же это поможет защитить людей от гипноза?" "Очищая сердца тех, кто мог бы злоупотребить им. Всеобщее братство зиждется на всеобщей душе. Именно потому, что есть единая душа, общая для всех людей, и может существовать такое братство или даже взаимопонимание. Помогите людям укрепиться в этой мысли, и они будут в безопасности. В каждом человеке есть божественная сила, которая должна управлять всей его жизнью, и её-то никто не может склонить ко злу, даже величайший чародей. Пусть люди примут её водительство, и тогда им не страшен ни человек, ни дьявол. Знаете, дорогой мой, что-то мы припозднились, я уже засыпаю. Так что позвольте пожелать вам доброй ночи!" И Старая леди откланялась с той величавостью, которая никогда не покидала её, ибо была у неё в крови. Из всех, кого я знал, она была аристократкой самой высочайшей пробы» [109]. Глава 6. Ланздаун-Роуд, 17 "Мейкотте" Е.П.Б. прожила четыре месяца. Когда для Ложи Блаватской потребовалось помещение более просторное и ближе к центру Лондона, братья Китли сняли подходящий трёхэтажный дом на Ланздаун-Роуд, 17, окруженный живописным садом (см. фото 30) [110]. Переезд на новое место в сентябре 1887 года совпал со знаменательным событием — выходом первого номера журнала Люцифер. Своим форматом и оформлением он выгодно отличался от Теософа с его перегруженными страницами, мелким шрифтом и тусклой бумагой. Название журнала шокировало многих, не стали исключением и родственники Е.П.Б. Имя Люцифер обычно связывали и связывают с дьяволом, или падшим ангелом. В первом же номере, в редакционной статье "Что в имени?", Е.П.Б. подробно объясняет, почему выбор пал на это слово. Предельно ясно она говорит об этом в письме к родным: «Что вы на меня напали за то, что я свой журнал Люсифером назвала? Это прекрасное название! Lux, Lucis-свет; ferre - носить: "Носитель света" — чего лучше?.. Это только благодаря Мильтоновскому "Потерянному раю" Lucifer стал синонимом падшего духа. Первым честным делом моего журнала будет снять поклёп недоразумения с этого имени, которым древние христиане называли Христа. Эосфорос — греков, Люсифер — римлян, ведь это название звезды утра, провозвестницы яркого света солнечного... Разве сам Христос не сказал о себе: — "Я, Иисус, звезда утренняя"* (Откров. Св. Иоанна XXII, ст. 16)?... Пусть и журнал наш будет, как бледная, чистая звезда зари, предвещать яркий рассвет правды, — слияние всех несогласий, всех толкований по букве, в единый, по духу, свет истины!» [111]. Чтобы избежать обвинений в тенденциозности, редакция пригласила к сотрудничеству всех, не только теософов. Е.П.Б. особо указывает на это в статье "Что есть истина?" в февральском номере за 1888 год: "На страницах нашего журнала найдётся место и для самых убеждённых материалистов; более того, даже для тех, кто не испытывает угрызений совести, опускаясь до брани в адрес столь дорогих нам доктрин теософии, или же презрительно усмехается и позволяет себе выпады в наш адрес" [112]. В пятнадцати номерах подряд Люцифер публиковал сатирический роман, в котором в роли главных действующих лиц выведены ведущие теософы. Сама Блаватская была представлена, по её собственному выражению, "чем-то вроде говорящего медиума-попугая". Автором сего романа, носившего название "Говорящий образ УРУР", был Франц Гартман. В сентябре 1887 года из Швеции возвратилась графиня Вахтмейстер. Незадолго до её возвращения Е.П.Б. получила письмо от Акселя, сына графини, в котором тот просил совета в связи с состоянием своего здоровья. Она пишет ему 11 сентября [113]: «Мой дорогой граф, Я отвечаю только сегодня, поскольку мне не хотелось, чтобы ответ исходил только от меня. Совет таков: старайтесь вести как можно более размеренную жизнь — и ложитесь спать пораньше. Поступайте в Лейпцигскую консерваторию и постарайтесь обговорить особые условия для себя, чтобы посещать меньше занятий — по состоянию здоровья. Физических упражнений по утрам или по вечерам вполне достаточно... если вам удастся целиком и полностью сосредоточить свои мысли на музыке — вернее, гармонии. Ведь гармония — умственная, психическая и духовная, когда в ней купается сама ваша душа, оказывает сильное влияние и на физиологическую часть всего организма. Когда мысли в беспорядке и невозможно ни на чём сосредоточиться — это и есть та дисгармония, от которой происходят телесные недуги. Держитесь музыки и её философии, и все прочие философии придут к вам естественным образом. Я надеюсь, что вы меня поняли; но если матушка с вами, она разъяснит вам слова Учителя. Желаю вам успехов и здоровья, благодарю за оказанное доверие, поверьте, всегда по-братски Ваша, Е.П. Блаватская». Граф стал известным композитором. Он написал несколько симфоний и две оперы, в том числе посвященную жизни Будды. Одним из его учителей, говорят, был Венсан д'Энди. Граф дожил до восьмидесяти двух лет [114]. В другом месте Блаватская говорит о том, как важна гармония души для физиологии человека: "Половина, если не две трети заболеваний — плод наших страхов и воображения. Уничтожьте страх, направьте воображение по другому руслу, и природа довершит остальное"**. Она, однако, добавляет, что не следует полагаться на одну лишь волю в тех случаях, когда больному требуется "безотлагательная помощь опытных хирургов и врачей" [115]. В статье "Беседы по оккультизму" E.П.Б. пишет, что в излечении болезней "в этом веке наука достигла больших успехов, но почти всё это направлено на устранение последствий, но никак не причин этих бед... В будущем, по мере расцвета нашей цивилизации, возникнут новые болезни и появятся неведомые дотоле расстройства, причины которых лежат глубоко в умах людей и могут быть искоренены, лишь когда жизнь будет строиться на духовных началах" [116]. Е.П.Б. никогда не утверждала, что может исцелять болезни, но есть свидетельства, что она обладала познаниями в этой области. Об этом рассказывает Элис Кледер в книге "Е.П. Блаватская, какой я её знала". Вскоре после кончины Е.П.Б. она была на приёме у Меннелла, лечащего врача Е.П.Б. в Лондоне. Вот что она пишет: «Это был памятный визит, длившийся почти два часа (пока мы беседовали, доктора ждали пациенты, заполнившие приёмную). Разговор о моём здоровье был весьма непродолжительным... Но мы много говорили о Е.П.Б. Он рассказывал, как она вдохновляла его в работе на медицинском поприще; как много он узнал от неё о природе тела и о заключённых в нём силах — в особенности о мозге. Некоторые вещи, которые она продемонстрировала ему на примере своего организма, настолько превосходили всё дотоле известное медицинской науке, что бессмысленно было выносить их на врачебную коллегию... Он сказал мне, что как-то раз всё же представил им один случай, но это было встречено с таким безнадёжным и непреклонным скептицизмом, что больше на подобные эксперименты он не решался» [117]. Арчибалд Китли поведал, как однажды в присутствии Е.П.Б. произошло его исцеление. Он рассказывает, что перенёс рожистое воспаление, сопровождавшееся высокой температурой: «Случилось так, что к г-же Блаватской зашёл врач. Заодно он осмотрел и меня. Я был в полуобморочном состоянии и не знаю, что он тогда сказал, но вдруг обнаружил, что г-жа Блаватская поднялась по лестнице, довольно крутой, на целых два пролёта — и это несмотря на то, что из-за невыносимых болей она без крайней необходимости не делала по лестнице ни шагу, — чтобы самой убедиться в правильности врачебного заключения. Она присела рядом и какое-то время смотрела на меня, потом заговорила со мной, зажав между ладонями стакан с водой. После я эту воду выпил. Потом она сошла вниз, велев мне следовать за ней. Я спустился по лестнице, и меня уложили на кушетку в её комнате и укутали одеялами. Я был в полудрёме, она работала над рукописью, сидя за столом в своём большом кресле, спиной ко мне. Не знаю, как долго я там пробыл, но вдруг рядом с моей головой сверкнула темно-малиновая молния. От неожиданности я приподнялся. Не оглядываясь, она успокоила меня: "Лежите и не обращайте внимания". Я повиновался и вскоре заснул. Затем меня отправили наверх, где я снова уснул. На следующее утро я проснулся вполне здоровым, если не считать небольшой слабости. Мои вещи были уже собраны, и меня отослали в Ричмонд, велев не возвращаться до полного выздоровления» [118]. Арчибалд Китли увлекательно описывает, как проходили собрания Ложи Блаватской на Ланздаун-Роуд: «Дискуссии велись в непринуждённой обстановке. Все рассаживались и начинали задавать вопросы г-же Блаватской... Огромное удовольствие доставляли её ответы "по Сократу" — то есть вопросом на вопрос... Подход оказался очень эффективным, и часто случалось, что обратившийся с каверзным вопросом сам же попадал впросак. Если вопрос бывал продиктован искренним желанием что-то узнать, она прилагала все усилия, чтобы дать исчерпывающий ответ. Но если кто-то задавался целью поддеть её или сбить с толку, это обычно кончалось для него плохо. Такие встречи отнимали немало времени, но г-же Блаватской нравились подобные состязания умов. По четвергам, вечером, в этих комнатах собирались люди самых разных национальностей. Никогда нельзя было сказать заранее, кто придёт. Иногда появлялись даже незримые посетители, видеть которых могли только некоторые из нас. Случались и занятные истории. Г-жа Блаватская была чувствительна к холоду, и в её комнате всегда было натоплено — настолько, что на встречах зачастую бывало непомерно жарко. Как-то вечером, перед собранием, я спустился вниз и обнаружил, что, несмотря на горящий камин и зажжённые свечи, в комнате стоит ледяной холод. Я обратил на это внимание г-жи Блаватской. В ответ она рассмеялась: "О, это меня навещал один мой друг и, уходя, забыл убрать свою атмосферу". Помнится, в другой раз постепенно набралось столько народу, что свободных мест не осталось. На софе восседал важный гость-индус в традиционном одеянии, в тюрбане. Дискуссия шла своим чередом, наш гость с явным интересом прислушивался к мнениям, которые высказывали говорившие. Президент ложи*** появился в этот вечер очень поздно и, не найдя свободного места, уселся на софу — прямо туда, где находился достопочтенный индус, который удивлённо присвистнул и-исчез!» [119]. В промежутках между собраниями и в течение дня Ложа Блаватской напоминала улей. Об этом вспоминает ирландский теософ Клод Фоллз Райт, сотрудник, живший при штаб-квартире. «Кроме посетителей, которые шли потоком, в доме постоянно присутствовали добровольные помощники. Однажды они собрались вместе и принялись обсуждать какую-то неотложную, на их взгляд, проблему. Не найдя ответа, одна из самых юных волонтёров постучалась в дверь к Е.П.Б. с просьбой разрешить возникший у них вопрос: — Госпожа, — спросила она, — что важнее всего при изучении теософии? — Здравый смысл, милочка. — Госпожа, а что второе по важности? — Чувство юмора. — А третье? — Терпение Е.П.Б., видно, было уже на исходе. — Ну ЕЩЁ НЕМНОГО Здравого смысла!» жүктеу/скачать 4.54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|