ГЛАВА LXIII АЛЬ-МЕХДИ, СЫН АЛЬ-МАНСУРА

ДЕСЯТИЛЕТНЕЕ правление Аль-Мехди, который восшел на престол немедленно по смерти его отца Аль-Мансура, в основном принято считать за переходный период между грубым и жестоким царствованием самого первого из Аббасидов и наступившими в последствии годами процветания. По своему характеру Аль-Мехди, правление которого как бы подготовило халифат к последовавшему расцвету, был мягким и великодушным. Свое восшествие на трон халифа он отпраздновал, открыв двери темниц и выпустив на волю всех, за исключением лишь самых закоренелых преступников, представлявших наибольшую опасность для общества.

Богатства, накопленные его отцом, давали новому халифу широкие возможности для проявления присущего Аль-Мехди великодушия. Он расширил и украсил мечети в двух Священных городах, а также и во всех основных городах халифата.¹ Караван-сараи для паломников и путешественников были благоустроены, они сделались просторнее. В них были оборудованы фонтаны и хозяйственные пристройки, да и располагаться на ночлег в их стенах теперь стало гораздо безопаснее. Повсюду развивалась система почтовых услуг, для доставки почты широко использовались мулы и верблюды. Правительственные агенты,² находившиеся в каждом из административных центров провинций, постоянно информировали халифа о том, с каким успехом продвигаются общественные дела. Причем по всей империи управление этими делами велось, в целом, справедливо и без особых эксцессов. Городам обеспечивалась надежная защита; в особенности сильно была укреплена Ар-Русафа, пригород Багдада на восточном берегу Тигра. Уже к этому времени столица халифата превращается в крупный центр торговли, и туда начинают съезжаться купцы со всех концов света.

Музыка, поэзия, литература и философия оживили то время; однако дурной пример халифского двора в увлечении вином и прекрасным полом не мог не привести к росту распущенности и общему падению нравов.

Аль-Мехди несколько раз совершал роскошные выезды в Иерусалим и Святые города, причем кавалькаду всадников по всему пути до Мекки обеспечивали свежим льдом, специально доставляемым с горных вершин. В Мекке халиф дарил одежду беднякам и раздавал практически баснословные суммы в качестве благотворительности для жителей города. Каждый год из резиденций прежних халифов отсылались богато изукрашенные покрытия для Каабы. Эти покрывала просто накладывались одно поверх другого, и, в конце концов, тяжелые слои ткани стали угрожать своим весом всему сооружению. Все их пришлось снять; вместо этого Каабу стали покрывать одним слоем ткани, ежегодно заново присылаемым Аль-Мехди — этого примера стали придерживаться и последующие халифы. Также Аль-Мехди обновил все путевые камни и указатели, постоялые дворы и колодцы, находившиеся на дорогах у паломников.

Отныне пять сотен «ансаров», то есть, жителей Медины, составили постоянное сопровождение халифа в качестве своего рода императорской гвардии. Они выехали вместе с ним в Багдад, где им за их поддержку были обещаны земли. Это было мудрое решение, которое, если бы халиф оказался последовательным, могло бы предупредить излишнее высокомерие и рост опасных претензий со стороны тюркских военных при дворе. К сожалению, потом от этой практики отказались, ибо больше мы ничего об этих охранниках из Медины не слышим.

Однако существовала и другая сторона правления Аль-Мехди, отмеченная вспышками обычно хорошо скрываемой им жестокости.¹¹

Жестокое обращение с мятежником, 160 г. хиджры,

В самом начале царствования Аль-Мехди в Хорасане произошло серьезное восстание под руководством некого Юсуфа. Карателям удалось взять его в плен и отправить к халифу вместе с его товарищами. Везли его в Багдад на верблюде, посадив задом наперед. В таком виде его доставили в Ар-Русафу. Встретивший прибывших в этой крепости халиф велел отрубить мятежнику руки и ноги, а потом обезглавить его вместе с остальными плененными повстанцами.

…с халифским визирем,

Такой же хорошей иллюстрацией жизни при дворе служит происшествие с Якубом, визирем халифа. Он прежде считался одним из приверженцев дома Али, что Аль-Мансур и решил ему припомнить. Он бросил Якуба в темницу, но Аль-Мехди освободил его и превратил в своего фаворита. Он оказался для халифа приятным компаньоном в ночных пирушках, помощником во всех делах, и скоро приобрел неограниченную власть по всей империи ислама. Но такое процветание в итоге способствовало появлению у Якуба новых врагов, которые принялись нашептывать в ухо халифу, сумев уверить того, что визирь до сих пор остается верным партии Алидов. Чтобы проверить лояльность своего помощника, Аль-Мехди придумал хитрую уловку. Якуб получил приглашение провести вечер в прекрасном саду, где он обнаружил халифа в компании с прекрасной девушкой-рабыней. Она выглядела поистине неотразимо. Халифский министр был полностью очарован сценой, представшей его глазам. «Ага! — сказал халиф, — вот уж воистину райское наслаждение! Я отдам все, что ты видишь здесь, тебе, включая и эту девицу, если ты поможешь мне избавиться от одного Алида»,— тут он назвал имя одного из обреченных им на смерть. Якуб с готовностью принял это предложение, немедленно оказавшись в роли счастливого хозяина всей сказочной сцены. Тут же послали за Алидом, и несчастный отправился навстречу своей судьбе. Однако он так трогательно изложил всю свою историю, что сердце Якуба смягчилось, и он посоветовал приговоренному немедленно бежать из этого места. Сокрытая за ковром неподалеку девушка смогла полностью подслушать этот разговор; и немедленно донесла обо всем халифу. Таким образом, когда попавшийся в расставленные сети визирь стал уверять своего господина, что он выполнил его волю, правда вышла на свет. Якуб незамедлительно оказался брошен в кромешную тьму тюремной камеры. Он оставался там так долго, что в итоге потерял зрение.¹

…и с сыном министра.

Другой из халифских министров, который верой и правдой служил Аль-Мехди в течение всех войн в Хорасане, навлек на свою голову неприязнь со стороны придворного по имени Aр-Раби, который, чтобы избежать неприятностей, не нашел ничего лучше, как обвинить сына своего соперника в причастности к манихейской ереси. Халиф призвал к себе сына своего министра и, исследовав его взгляды с помощью текста Корана, обнаружил, что тот очень плохо знаком с содержанием Священной книги. Таким образом, Аль-Мехди посчитал обвинение доказанным, приказав обезглавить молодого человека. Отца его сместили с должности, и Ар-Раби занял его место.

Вообще, наиболее характерной чертою ­Аль-Мехди, окрасившей и краткий период правления его сына Аль-Хади, была ненависть к «Занадика», или сектантам-манихейцам (маздакитам — прим. перев.), и их жесточайшее преследование. За время своего пребывания в Хорасане Аль-Мехди успел проникнуться резким отвращением к их догматам, которые не только противоречили исламу, но сильно ослабляли узы общественной и домашней морали. Зачастую было достаточно лишь одного подозрения, дошедшего до халифского слуха, чтобы человека настиг конец без какого-либо дополнительного расследования. Вот так один слепой поэт, доживший до девяноста лет, был оклеветан своими врагами, которых нервировали его резкие сатиры. Обвиненный в манихейской ереси, старик был предан смерти, несмотря на то, что в его поэмах не было ни единого намека на философию маздакитов. В Алеппо, на своем пути в Сирию, Аль-Мехди устроил настоящую облаву на манихейцев по всем окрестностям города. Все пойманные были обезглавлены, а тела их разрублены на куски.

Впоследствии халиф утвердил особый отдел в своем правительстве, управлял которым министр («сахиб аз-Занадика»), задачей которого было искоренение этой ереси. Это оказалась своего рода инквизицией. Не удивительно, что в летописи за следующий год мы читаем о «великом множестве» людей, признанных еретиками и осужденных на смертную казнь.

За Амударьей людские умы смущала другая весьма странная, но вместе с тем и быстро преходящая ересь. Возглавлялось новое движение фанатиком, которого, за привычку скрывать свое обезображенное лицо, прозвали «Аль-Моканной», «Покрывающимся». Он появился из Хорасана и проповедовал мавританскую (марокканскую) философию «Лалла Рух». Он учил об имманентности Бога в Адаме, проявившейся затем в Абу Муслиме, и, наконец, в нем самом. Большие толпы тюрков, равно как и мусульман, следовали за ним и поклонялись ему, как божеству. В течение четырех лет в районе Бухары и окружавших ее провинций мятежникам удавалось побеждать одну за другою карательные армии халифа. Но в итоге фортуна отвернулась от самозванца, который, оказавшись оставленным большинством своих приверженцев, нашел укрытие в крепости вместе с парой тысяч оставшихся ему верными людей. В довершение всего, приведенный в отчаяние из-за переносимых лишений, он то ли отравил себя вместе со всей своей семьей, то ли поджег дворец и, призвав своих женщин и всех, кто желает попасть на небеса, последовать его примеру, бросился в огонь и тем окончил свой земной путь. Слухи об этой сцене лишь подбросили свежего хвороста в костер, разожженный его сектой, и ее верования еще долго практиковались последователями Аль-Моканны, пусть и в тайне, прежде чем окончательно не умерли на Востоке.

В течение большей части царствования Аль-Мехди мусульмане продолжали вести войну с Византией. Набеги вглубь территории Малой Азии, при которых отряды магометан добирались до самой Анкиры (Анкары), породили ответные действия греческого лидера Михаила,¹ который решился перейти сирийскую границу и нанес серьезное поражение мусульманским войскам. Чтобы отомстить за нанесенную ему обиду, Аль-Мехди лично возглавил армию в сто тысяч человек, перешел с этим войском Евфрат и двинулся к Алеппо.

Оттуда он послал вперед войско под командою своего сына Харуна, которому к тому моменту еще не было и двадцати лет; отрядив его под надежною опекой Халида Бармеки. При помощи способных военачальников Харуну удалось пройти победоносным маршем вдоль малоазийского побережья до самого Босфора. После этого регентше Византии, царице Ирине, пришлось заключить с мусульманами мир, давшийся ей лишь ценою выплаты значительной дани. Более того, ей пришлось обеспечить войску Харуна все необходимое для безопасного возвращения в Сирию. В противном случае магометане рисковали совсем запутаться в горных походах. Их добыча была колоссальной, а число убитых византийцев оказалось и вовсе неслыханным.¹

Здесь было бы нелишним упомянуть, что в начале правления Аль-Мехди из Африки была предпринята попытка высадки войск на побережье Испании, с целью вернуть эту ставшую независимой провинцию под власть Багдадского халифата. Десант закончился полнейшей катастрофой. Со своей стороны и «правитель» Испании² вынашивал замыслы послать экспедицию в Сирию против Аббасидов, от которых, однако, ему пришлось впоследствии отказаться по причине внутренних неурядиц.

В другие места также предпринимались отдельные походы, но ни один из них не заслуживает быть отмеченным. Исключение составляет, может быть, экспедиция в Индию, во время которой мусульманское войско отважилось на штурм город Барбада. Исламские воины сожгли там образ Будды вкупе с людьми, ему поклонявшимися. Но окончился этот поход полной неудачей: отряд магометан потерял тысячу человек из-за «болезни рта», а все корабли халифского флота были разбиты штормом, случившимся у берегов Персии.

Вскоре после своего воцарения на халифском троне Аль-Мехди даровал свободу Хейзуран, матери его сыновей Мусы и Харуна, а затем и женился на ней. Ее влияние на халифа, не исключая и дел государственных, было огромным. Неудачник Иса, которого Аль-Мансур заставил отказаться от претензий на трон в пользу своего сына Аль-Мехди, вынужден был еще на какое-то время отложить свои надежды на получение титула повелителя правоверных. Он уже двадцать третий год проводил в ожидании, когда наступит его очередь; но халиф объявил своего сына Мусу, которого отныне стали называть «Аль-Хади» («Вождем»),

­новым престолонаследником. Младшим же своим сыном, Харуном, Аль-Мехди оказался настолько доволен после удачного похода исламского войска на Босфор, что поставил его, невзирая на юный возраст, наместником всех западных провинций, включая Азербайджан. Через пару лет после оглашения Аль-Хади, халиф и Харуна объявил наследником верховной власти: следующим после своего старшего сына. При этом Харуну был присвоен титул «Рашид» («Праведный»¹). Однако Харун был так любим своею матерью, да и отцу нравился настолько, что тот пошел еще дальше, и год или два спустя он призвал Аль-Хади отказаться от своего права наследования титула халифа в пользу младшего брата. Аль-Хади, руководивший в тот момент войском в походе против Джурджана, само собой, воспротивился такому требованию, и жестоко обошелся с повторным гонцом, доставившим ему приказание вернуться в Багдад. После чего Аль-Мехди, взяв с собою Харуна, выступил с целой армией, чтобы смирить строптивого сына, но умер в пути, съев отравленную грушу. Ядовитый плод ему поднесла одна из девушек-рабынь, пожелавшая отомстить за то, что он предпочел ей другую девицу, ее соперницу.²

Халифа похоронили на том же месте, где его настигла смерть. Это случилось в начале сто шестьдесят девятого года хиджры. Аль-Мехди исполнилось сорок три года. Погребальным обрядом пришлось руководить Харуну.

О характере Аль-Мехди мало чего можно добавить. В целом его усилия в области управления были направлены на то, чтобы увеличить благосостояние нации и способствовать наступлению той прекрасной эры, что последовала за его царствованием. Однако жизнь его отмечена многочисленными деяниями тирании и жестокости, которые, пожалуй, и самый суровый магометанин не отважится оправдывать даже в беседе с глазу на глаз.

Мягкий и дружелюбный от природы, Аль-Мехди до самого своего конца смог сохранить глубокую привязанность к Хейзуран. Также о нем рассказывают, что халиф настолько души не чаял в своей маленькой дочке Якуте («Рубинчике»), что не выпускал ее со своих глаз, даже находясь на людях. Ей удавалось скрыться у него из виду, только переодевшись в мужской наряд и вскочив на лошадь. Горе Аль-Мехди было безутешно, когда она умерла за год до его смерти. Лишь соболезнования и утешения друзей халифа смогли вернуть его к обычной жизни.

ХАРУН мудро решил не оспаривать восшествие на халифский трон его брата Аль-Хади, и сразу же отправил к нему в Джурджан имперскую печать и скипетр, символы исламской власти. Войско, участвовавшее в походах их отца, было распущено в Багдаде. Среди бывших солдат сразу же вспыхнули волнения, бунтовщики кинулись на штурм везирской резиденции и стали требовать увеличения пособий. Хейзуран позвала к себе везира и Яхью, сына Халида Бармеки; но последний, зная о неприязни Аль-Хади к своей матери, не дожидаясь о ее решении, сам отважился удовлетворить недовольных военных выдачей им жалованья в двухгодичном размере. Везир же, рискнувший прислушаться к зову Хейзуран и отправиться к ней на совет, едва не поплатился за это жизнью. Только богатое подношение новому халифу смогло вернуть везиру монаршую благосклонность.

За то короткое время, что довелось царствовать Аль-Хади, за пределами его столицы произошло лишь несколько по-настоящему интересных событий. Таковым можно считать восстание хариджитов в Месопотамии; да, пожалуй, мятеж алидской группировки в Мекке и Медине. Как это ни покажется странным, но к последнему привела невоздержанность некоторых из членов самого же дома Али, почитаемого хариджитами за «святого». За свое излишнее пристрастие к вину их заставили прошествовать по улицам Святых городов, надев каждому узду на шею. Семейство не выдержало такого поношения и подняло бунт, для подавления которого властям пришлось прибегнуть к силе. Порядок в Мекке и Медине был восстановлен не без кровопролития.

Среди тех, кому удалось бежать от преследования закона, оказался Идрис, брат «Чистой души» и «Убиенного под Бахамрою». При помощи почтовых перекладных ему удалось скрыться с поля битвы в Факхе под Меккою и добраться через Египет до самого Танжера, где его радушно приняли местные берберы. Там ему было суждено заложить основание династии Идрисидов. За оказанное ему потворство при побеге начальник почтовой службы Египта был обезглавлен.¹

Хотя по своему характеру Аль-Хади во многих отношениях имел явное сходство со своим отцом, в одном он от него, безусловно, отличался: он не позволял Хейзуран каким бы то ни было образом вмешиваться в государственные дела. Когда эта женщина, привыкшая постоянно находиться в окружении толпы просителей, надеявшихся повлиять через нее на ее мужа, попыталась посоветовать что-то своему сыну, тот велел ей заниматься своими делами. Он лишил Хейзуран ее свиты и запретил придворным стоять у ее покоев, дожидаясь ее выхода.¹ Гордая женщина смогла преодолеть горечь от нанесенного ей оскорбления, сообразив, что разумнее будет молча дождаться подходящего случая для мести.

Если говорить о его обращении с манихейцами, Аль-Хади просто буквально воспринял как совет, так и пример своего отца. Самое интересное, что среди еретиков находилось несколько человек Хашимидского происхождения. И Аль-Мехди, торжественно поклявшийся дому Хашимидов, что никогда не отнимет жизнь ни одного из арабов, принадлежащих к его собственному роду, оставил своему сыну в наследство строгий приказ перебить их всех. Каким образом это заразное вероучение находило себе приверженцев среди правоверных Аравии и Аль-Ирака, понять трудно, нам остается лишь надеяться, что в том множестве грехов, которые были вменены этим людям в вину, их обвинили ложно.² Незадолго до своей смерти Аль-Мехди заявил, что он полностью повыведет весь род занадикитов: и корни, и ветви. Говорят, что он повелел воздвигнуть тысячу пальмовых колов, предназначенных для того, чтобы казнить на них именно такое количество еретиков. Правда это или нет, но само существование подобного рассказа вполне может свидетельствовать о том, с какою силой недавно умерший халиф ненавидел эту секту.

Будучи подражателем своего отца еще в одном аспекте, Аль-Хади замыслил полностью отодвинуть в сторону своего брата и решил было уже объявить следующим престолонаследником своего маленького сына. Это решение поддерживал весь халифский двор, за исключением Яхьи Бармеки, которому долгое время удавалось-таки отговаривать халифа от столь стремительного и необдуманного шага. Харуну же, обращаться с которым стали без какого-либо почтения, оставалось только удалиться к частной жизни. В конце концов, преодолев свое нерешительное состояние, в котором он пребывал немалое время, Аль-Хади склонился к советам подстрекавших его льстецов, с нетерпением ожидавших, когда они смогут порадовать халифа, принеся его сыночку клятву на верность. Повелитель правоверных объявил малолетнего сына следующим наследником трона, а Яхью велел бросить в тюрьму. Халиф находился в своей загородной резиденции под Мосулом,

когда в одночасье заболел и умер. Кончина его окутана сплошным мраком. Общее мнение склоняется к тому, что, когда он почувствовал себя худо, его мать подговорила одну из его девушек-рабынь удушить больного. Далее нам рассказывается, что у Хейзуран уже были гонцы наготове, которых она сразу же разослала к разным наместникам, чтобы те признали восшествие на трон Харуна. Этот факт может свидетельствовать о какой-либо ее причастности к смерти Аль-Хади. Больше о ней почти ничего не говорится. Умерла Хейзуран вскоре после кончины Аль-Хади.

Персидское влияние в исламском государстве достигло своего апогея при царствовании Аль-Хади и двух следующих за ним халифов. Мусульмане стали отмечать Новый Год и прочие праздники согласно персидским обычаям; именно в правление Аль-Хади появилась мода на персидские одеяния и головные уборы, надолго закрепившаяся в последующие периоды. Тенденция выделять и выдвигать людей неарабского происхождения в ущерб чистокровным арабам обрела вполне официальную форму в движении «Шуубийя», иными словами, национализме. Целью возникшего движения было всяческое восхваление представителей покоренных арабами народов, и, в первую очередь, персов. Члены этой националистической организации заявляли, что вполне возможно, что персы или греки превосходят арабов во всех отношениях Причем, не только в искусствах или в разного рода науках, но даже и в тех сферах, которые арабы испокон веков считали своей прерогативой: в изучении родословных и в практике добродетелей, усвоенных благодаря обитанию в пустыне.¹

Воцарение Харуна, 170 г. хиджры 786 г. от р. Х.

После смерти своего брата, Харун, достигший к тому времени возраста примерно в двадцать пять лет, сразу же поспешил прибыть ко двору. Он совершил погребальный обряд, и после выполнения всех формальностей придворные без какого-либо недовольства или противодействия приветствовали его новым халифом. Маленького сына Аль-Хади без проблем удалось уговорить отказаться от своих претензий на трон; но произошедший в связи с этим инцидент показывает нам, что даже в этот ранний период своего царствования Харун, хотя и прозванный «Рашидом» («Праведным»), уже склонялся к неоправданной жестокости и был исключительно злопамятным. В этом плане он ничем не отличался от своих предшественников, будучи в такой же степени подвержен чувству ненависти и зависти.

За какое-то время до своего воцарения, Харуну потребовалось пересечь Тигр. Придворный, сопровождавший сына Аль-Хади, закричал с противоположной стороны моста, предупреждая: «Всем стоять, пока наследник халифа не пройдет по мосту!» На что Харун сердито ответил: «Пребываю смиренным слугою эмира!» Это происшествие глубоко запало ему в душу, и, оказавшись на вершине власти, Харун жестоко отплатил неудачливому царедворцу, предав его смерти.

В день его восшествия на трон халифа у Харуна родился сын, Аль-Мамун. Некоторое время спустя на свет появился и другой сын, Аль-Амин, причем последний, будучи дитею от Зубейды, внучки самого Аль-Мансура, получил предпочтение перед первым, чья мать была всего лишь рабыней-персиянкой. Когда свежеиспеченный халиф возвращался по мосту в Багдад, он решил потратить какое-то время, чтобы заставить ныряльщиков обыскать небольшой участок дна реки. Предметом поисков оказалась драгоценная «Гора» — знаменитый перстень, стоимостью в сто тысяч золотых монет. Это был подарок Харуну от его отца. Когда Аль-Хади стал требовать от него эту реликвию, Харун выбросил его в волны Тигра. Поразительно, что после того, как Харун указал точное место, где он бросил в воду перстень, ныряльщики сумели, к великой радости халифа, разыскать пропажу!

Времена переменились. Яхья Бармеки, которого Аль-Хади посадил в тюрьму и угрожал предать смерти, был доставлен ко двору халифа и утвержден в должности везира. Двое его сыновей, Аль-Фади и Джафар, также получили доступ к неограниченной власти: первый из них, молочный брат самого халифа, был поставлен управлять государственными делами, где с ним не мог соперничать никто;¹ а второму суждено было стать признанным фаворитом Харуна и любимейшим его сотоварищем во всех увеселениях. Вот каковы были трое лидеров из дома Бармеки, падение которого, спустя семнадцать лет, оставит несмываемое пятно на репутации халифа.

Харун приобрел особую известность благодаря своей привычке к тщательному соблюдению всех ритуалов ислама: в течение одного дня он выполнял по сто поклонов, а на благотворительность раздавал по тысяче динаров. На первом году своего царствования он совершил паломничество в Мекку, после чего выполнял его еще примерно в девяти случаях.

При каждом удобном случае Харун Ар-Рашид раздавал необыкновенно щедрые пожертвования среди народа, и при любом выезде халифа сопровождали целые толпы нищих и оказавшихся в какой-либо нужде людей. Повсюду окружала его блестящая свита, как во время паломничеств, так и в любых иных поездках. Ученые, правоведы, поэты и философы также устремлялись за халифом, спеша не отстать от придворных. И именно этим роскошным выездам царствование Харуна Ар-Рашида во многом обязано своим особенным блеском, благодаря которому оно вошло в историю

Не исключено, что Харун оказался самым способным правителем из всей династии Аббасидов. Он во многом походил на Аль-Мансура, но только не в свойственной тому бережливости. Если мы на секунду забудем про некоторые вопиющие случаи его тиранической жестокости, то его правление следует признать мудрым и справедливым; и, без всякого сомнения, этот период для страны оказался временем величия и процветания. Будучи по своему характеру смелым и решительным, халиф последовательно продолжал свои прежде начатые кампании против Византии, вновь и вновь лично возглавляя мусульманские армии.

Спустя восемь или девять лет после своего воцарения, Харун оставил Багдад и перевел свой двор в Ар-Ракку, на север Сирии. Сделал он это под тем предлогом, чтобы удобнее было держать в своем поле зрения нелояльную Сирию, несмотря на то (если верить его словам), что любил Багдад больше, чем какое-либо другое место на свете. Но больше походит на правду, что халиф со временем приобрел к Багдаду отвращение, поскольку он так никогда и не переехал в этот город обратно. Да и просто посещал его Харун с тех пор очень редко.

На втором году правления Харуна серьезное волнение, возглавил которое лидер из числа хариджитов, потрясло всю провинцию Мосула, ввернув ее в пучину восстания. Абу Хурейра, наместник Месопотамии, потерпел поражение от повстанцев, сумевших захватить Мосул.

С подходом отряженных халифом свежих карательных войск порядок был восстановлен. Но неудача Абу Хурейры настолько раздосадовала Харуна Ар-Рашида, что, в конце концов, он велел доставить бывшего наместника в Багдад, где его и предали смерти.

Одной из самых первостепенных забот Харуна была безопасность сирийских границ, как со стороны Армении, где мусульманскому государству угрожали вторжением хазарские орды, так и со стороны византийских владений в Малой Азии.

Первым делом Харун Ар-Рашид решил создать новый защитный рубеж на западе халифата. Командование им было поручено способному военачальнику, тюрку по происхождению,¹ а в качестве главного опорного пункта был выбран сильно укрепленный город Тарс. Практически каждый год магометане вели войны против Византии, причем Харун снова и снова либо сам возглавлял свои войска, либо наблюдал за их наступлением, выезжая на границу. В этом отношении сделанный халифом выбор Ар-Ракки в качестве своей новой резиденции следует считать очень удачным.

Также к мусульманам начинают приходить успехи и на море. Они совершают нападения на Крит и Кипр, во время которых к ним в плен попадает византийский флотоводец.² В набегах через границу исламскому войску достается множество пленных и громадные трофеи. Впрочем, случались и серьезные неудачи. Так, один из походов закончился большими потерями: войско магометан сильно пострадало от холода, застряв в горном ущелье.

В сто восемьдесят первом году хиджры Харун Ар-Рашид лично возглавил большое войско. Благодаря тому, что внимание Константинополя было отвлечено на решение внутренних проблем, магометанам удалось одержать важные победы над греками, дойдя до Эфеса и Анкары.

После этого стороны обменялись пленниками; четыре тысячи мусульман смогли вернуться к своим семьям, встреченные своими соотечественниками с превеликой радостью. Императрица Ирина, согласившись выплатить дань, получила взамен перемирие на четыре года. Грекам удалось остановить наступление, которое предпринял Аль-Касим, третий сын халифа, отдав магометанам несколько сотен пленников. Вместе с тем, исламскому войску лишь с большим трудом удалось отбить внезапное нападение хазар, вторгшихся в земли Армении.

Вскоре вслед за этими событиями на трон Византии взошел Никифор. Как гласят мусульманские летописи, он послал халифу следующее письмо оскорбительного содержания:

«От Никифора, царя греков — Харуну, царю арабов.

Ирина отъединилась от ладьи и довольствовалась пешкою. Она выплатила тебе деньги, двойную сумму которых ты должен был бы выплатить ей. Считай это всего лишь за женскую слабость. А потому, отдай назад то, что ты взял, а если нет — между нами рассудит меч!»

Харун Ар-Рашид, прочтя это письмо, пришел в ярость, и, потребовав подать ему чернила и перо, тут же написал на обратной стороне императорского послания:

Ответ Харуна.

«От Харуна, Повелителя Правоверных — Никифору, псу греческому. Я прочел твое письмо, сын неверующей матери. Ответ ты увидишь своими глазами, [это не болтовня] не придется слушать ушами».

И дела Харуна не разошлись с его словами: он моментально собрал войско и разорил земли византийцев вплоть до Гераклеи, прежде чем император, увязший в борьбе со своими собственными повстанцами, смог что-либо предпринять. Результатом его глупого бахвальства оказался позорный мир и возобновление обязательства выплачивать дань мусульманскому государству.

Неудачи Никифора, 190 г. хиджры, 806 г. от р. Х.

Но вновь и вновь, как только Харун оказывался отвлеченным какими-либо делами, Никифор нарушал заключенный с мусульманами договор; и снова и снова его войска в итоге терпели поражения. В конце концов, халиф, уже на исходе своего царствования, выступил против Византии с войском в сто тридцать пять тысяч человек. Он занял Гераклею и Тиану, и, помимо обычной дани, унизил Никифора до того, что вынудил его дать согласие выплачивать еще и личную подать. Этой данью оказались обложены лично император Византии и каждый из членов царствующего дома. Магометанам вновь удалось завладеть и Кипром. В Сирию было приведено десять тысяч пленников, захваченных на этом острове; и только за одного епископа Кипра пришлось заплатить выкуп в две тысячи золотых монет.

Однако на следующий год византийцы решились на новое наступление. Им удалось нанести своему противнику серьезные поражения под Марашем и Тарсом, который Харун не смог отбить обратно, поскольку у него в тот момент были связаны руки другими проблемами. В результате всех этих событий — печальный конец всех подобных войн — сильно разгорелась религиозная ненависть. Халиф повелел снести до основания все христианские церкви, находившиеся в приграничных землях. Их населению же, исповедовавшему христианство, пришлось примириться с унизительными отличиями в одежде и при езде в повозках, которые были еще более усилены, а к их соблюдению стали подходить еще жестче.

Африка продолжала все больше и больше ускользать из-под контроля Аббасидов. После длительного периода, когда победы чередовались с поражениями, в эту провинцию был отряжен даровитый военачальник Харсама с большой армией. Ему удалось разгромить силы оппозиции; но даже сравнительно небольшого опыта ему вполне хватило, чтобы понять, что враждебность к правительству Аббасидов среди местного населения укоренилась слишком глубоко. Это давало мало надежды на конечный успех. Рассчитывая перебраться в более привлекательные земли на Востоке, Харсама подал в отставку.

Дело закончилось тем, что укрепившаяся на севере Африки династия Аглабидов, будучи номинально в подчинении у Багдада, со временем оказалась в своем Кайруане полностью независимой от власти Аббасидов; точно так же, как и Идрисиды на Дальнем Западе у себя в Танжере.

На сто семьдесят шестом году после хиджры уже давно ставшее традиционным соперничество между двумя ветвями переселившихся в Сирию арабов: северной и южной, вылилось в открытую войну, и Дамаск оказался полностью вовлеченным в эти волнения в течение двух лет. Как бы то ни было, халифа мало волновало подобное состояние дел, поскольку оно само собою вело к подрыву власти нелояльных к нему сирийцев. Через десять лет эти партии вновь начали враждовать друг с другом, но на сей раз Харун предпочел вмешаться, чтобы уладить их разногласия.

Некоторое время спустя в арену восстания оказался превращен Мосул. Мятеж продлился два года, пока Харун не решил лично с ним разобраться. Он взял город, сровнял с землею его стены, и, как уже случалось прежде, халифа с трудом удалось уговорить, чтобы он не разрушил весь Мосул до основания.

Гораздо более тревожный мятеж произошел в Нисибине под руководством одного из хариджитов, Аль-Велида Ибн Тарифа. После того, как он разорил Армению и Азербайджан, этот Аль-Велид обрушился на Месопотамию, переправился через Тигр и устремился к Холвану. Вся провинция дрожала в страхе перед ним. В конце концов, карателям удалось одолеть его банду, а сам он был убит. Эта кампания вошла в историю благодаря прекрасной элегии о Лейле, оплакивающей гибель своего брата — участника восстания. Чтобы отомстить за погибшего брата, Лейла облачается в доспехи воина и скачет на поле битвы. Но, будучи узнанная одним из военачальников армии халифа, девушка в смущении возвращается обратно. Харуна так обеспокоила близость этого мятежа к его резиденции, что в благодарность за победу над повстанцами он посвятил этому событию выполнение и малого, и большого паломничества. Халиф, идя пешком, посетил несколько священных мест ислама.¹

Говоря о различных возмущениях, происходивших на окраинах исламской империи, следует упомянуть об одном из них, произошедшем на севере государства. Этот случай может послужить яркой характеристикой халифского вероломства. Яхья, еще один брат «Чистого Душой» и «Убиенного под Бахамрою», получил в свои руки земли Дейлема, и обрел там со временем такую власть, что расширил пределы своего царства до границ Каспийского моря. Этот Яхья оказался обладателем блестящего двора, привлекая в свое окружение людей со всех концов света. Харун Ар-Рашид, сразу же почувствовав ревность к его возросшему влиянию, а также и к его особенному происхождению, послал Аль-Фадля Бармеки, бывшего в то время правителем Персии и Джурджана, с большой армией, чтобы противостоять Яхье. Яхья дал себя втянуть в беседу с Аль-Фадлем, безусловно, носившую дружеский характер. В результате переговоров он согласился послать халифу обращение от своего имени. В письме говорилось, что он просит разрешения халифа на личное посещение Багдада на условиях почетного с ним обращения, причем договор о его безопасности должен быть удостоверен не только учеными правоведами, но и представителями дома Хашимидов. Харун Ар-Рашид страшно обрадовался от перспективы избавиться от подобного соперника. Он утвердил соглашение своею собственной рукою, а в надлежащее время принял у себя Яхью с особым почетом, осыпав его поистине царскими дарами. Но вскоре халиф позволил своей зависти взять верх в борьбе с собственной совестью. Верховный казий (кади) оказался достаточно угодлив, чтобы усмотреть в документе какое-то упущение. Правда, другой, в равной степени уважаемый знаток закона заявил, что договор, заключенный на поле, когда за сторонами была безусловная поддержка воинского оружия, является непреложным условием, обязательным для выполнения. Несмотря на это, Харун, опираясь на мнение своего казия, бросил Яхью в темницу; а когда его сторонники стали взывать к халифу, ссылаясь на торжественно утвержденный обеими сторонами документ, он просто порвал договор на части.

Сын Харуна от Зубейды, которого халиф предпочел другому сыну постарше из-за благородного происхождения его матери, был объявлен престолонаследником, когда ему исполнилось только лишь пять лет. Ему был присвоен титул «Аль-Амин». Через некоторое время, и другой его сын, Абдалла, тот, что был несколькими месяцами старше, был объявлен следующим после Аль-Амина наследником. Обоим сыновьям Харуна Ар-Рашида исполнилось на тот момент по двенадцати лет.

…и Мамун, 182 г. хиджры.

Мальчик постарше, прозванный «Аль-Мамуном»,² был отдан под надзор Джафара Бармеки. Уже в юном возрасте Аль-Мамун оказался назначен наместником Хорасана и всех земель от Хамадана и далее на восток.

Во время своего блестящего паломничества в Мекку халиф сделал каждому из этих своих сыновей, назначенных наследниками престола, подарки, переходящие все границы щедрости, вручив им по миллиону золотых монет. Помимо этого они получили от него документы, засвидетельствованные главными министрами двора. По повелению халифа эти бумаги в ходе торжественной церемонии были вывешены в Каабе. В одной из них говорилось об Аль-Амине, другая же вославляла Аль-Мамуна. самому младшему из своих сыновей, Аль-Касиму, Харун Ар-Рашид отводил всю Месопотамии и пограничные с Византией области власти. Как бы то ни было, вопрос о степени его самостоятельности в управлении этими территориями в будущем халиф предусмотрительно оставил на усмотрение Аль-Мамуна.

В дополнение ко всему, несколькими годами позднее, во время своего путешествия на Восток Харун Ар-Рашид пожелал (в качестве исключительного условия), чтобы армия, со всеми ее финансовыми ресурсами и со всем вооружением и военным оснащением, оставалась бы в ведении Аль-Мамуна. Он заставил всех принести присягу на верность трем его сыновьям заново: как в Багдаде, так и по всей империи ислама, в соответствии со сделанными им оговорками. Народ удивлялся, как такой мудрый правитель мог забыть уроки прошлого так скоро. Люди повсюду обсуждали дурные предзнаменования, которые, по их мнению, должны были неминуемо нести с собою столь странные меры предосторожности, предпринимаемые халифом на будущее.

Не слишком часто наши арабские летописцы пускаются в подобного рода рассуждения, но относительно Харуна Ар-Рашида вполне уместной будет поговорка: «Излишнее самомнение делает человека и слепым, и глухим».

Вот мы и подошли к ошеломляющей истории о падении Бармекитов. Генеалогия этого выдающегося семейства прослеживается с момента появления Бармеки в Балхе, и мы встречаемся с представителями этого рода на протяжении нескольких поколений. В конце концов, им суждено было выдвинуться на самые высшие посты в мусульманском государстве. Бармекиты добились наивысшей чести и влияния. Яхья, сын Халида, к этому времени достиг уже весьма преклонного возраста и оставил свой пост, поручив ведение всех дел своим сыновьям, Аль-Фадлю и Джафару. Первый из них добился практически неограниченной власти и заслуженно пользовался любовью и уважением народа. Он по сути дела являлся настоящим повелителем всей исламской империи. Второй, более склонный потакать своим желаниям, служил постоянным спутником Харуна Ар-Рашида во всех его утехах и похождениях в поисках приключений. Однако он в той же мере, что и брат, перенял все способности, столь выделявшие представителей их рода. Ведь именно Джафару было доверено опекать юного Аль-Мамуна, под властью которого оказался весь мусульманский Восток. Достигнув возраста всего лишь в тридцать семь лет, Джафар удостоился поста великого везира, и занимал его в течение семнадцатилетнего периода. Поэты никогда не уставали восхвалять достоинства Бармекитов, а летописцы — восхищаться их добродетелями, щедростью и силой. И вот, неожиданно Джафар предается смерти, и весь род Бармекитов исчезает со сцены. Объяснение этому было дано следующее:

Джафар, как уже говорилось ранее, был верным товарищем халифа во всех его утехах. Харуну Ар-Рашиду всегда доставляло удовольствие видеть свою сестру Аббасу участницею всех своих забав — и на отдыхе, и в веселье. Однако мусульманский этикет не позволял ей открыто присутствовать в его компании. Чтобы обойти возникшее препятствие, сестра Харуна Ар-Рашида была выдана замуж за Джафара: по замыслу халифа, церемония была чистой формальностью, и брак Джафара должен был считаться фиктивным. Но наложенное табу оказалось для Аббасы слишком слабым. Ей удалось тайком выносить ребенка и отослать родившееся дитя в Мекку. Но служанка, повздорившая со своею госпожою, раскрыла ее тайну, и получился громкий скандал. Харун Ар-Рашид, находившийся в тот момент в паломничестве, посчитал слух о своей сестре правдивым.

…и убит, 187 г. хиджры,

Вскоре после этого халиф вернулся в Ар-Ракку и послал евнуха с приказом убить Джафара. Тело убитого переправили в Багдад, где, разрубленное на две половины, оно было насажено на колья по обеим сторонам моста через Тигр. В таком виде обе части трупа и провисели около трех лет, когда Харун, проезжавший через Багдад после своего путешествия на Восток, не велел, наконец, снять и сжечь эти жуткие останки. После убийства Джафара, обоих, его отца и брата, бросили в темницу Ар-Ракки, а по всему магометанскому государству были разосланы приказы о конфискации собственности любого из членов их семейства, где бы она ни находилась.

…конец всего семейства Бармеки.

И Яхья, человек давно уже в летах, сердце которого было разбито горем, и Аль-Фадль, хотя еще и молодой, но совершенно парализованный происшедшим в его жизни шоком, умерли в заключение незадолго до смерти самого Харуна Ар-Рашида. Народ оплакивал их кончину; поэты слагали песни, прославляя Аль-Фадля, а летописцы испещряли страницы своих трудов рассказами о его поистине царской щедрости. Память младшего из Бармеки восхвалялась, подобно памяти одного из наиболее выдающегося представителя всего человечества. Величие, могущество и популярность их семейства в народе, равно как и та верная служба, которую они сослужили правящей династии, не только в ведении дел государственных, но и в воспитании подраставших наследников престола, лишь усиливали общее впечатление от случившейся трагедии. Скандал разрастался, становясь предметом обсуждения среди все больших слоев населения. Хотя в этом деле были задействованы и иные силы, сам факт насильственной смерти Джафара практически не оставляет никаких оснований для того, чтобы усомниться в правдивости вышеприведенной истории. Сам же Харун Ар-Рашид хранил загадочное молчание. Считается, что, будучи спрошенным об этом деле своей сестрою Олейей, не просто девушкой с неотразимой внешностью, но и получившей прекрасное образование, он ограничил свой ответ лишь следующими словами: «О, жизнь души моей! Если хотя бы и самое сокрытое, нижнее мое белье узнало об этом, я изорвал бы его в куски!»¹

Но за этим печальным эпизодом последовало еще одно убийство. На сей раз жертвой халифа оказался Ибрахим, верный друг Джафара, который тяжко горевал над его судьбою, позволяя себе, пусть и не на людях, резкие слова относительно постигшей того участи. Халиф, прослышав о его полных горечи упрекаах, пригласил Ибрахима одного на праздничный прием. Напоив своего гостя, Харун Ар-Рашид притворился, что и сам оплакивает потерю Джафара. Халиф заявил, что охотно пожертвовал бы половиною своего царства, если бы это могло возвратить к жизни его друга. Ибрахим, бывший изрядно навеселе, попался на этот обман и начал изливать душу перед вроде бы раскаявшимся монархом. Ибрахим хвалил Джафара и открыто горевал о его смерти. Кончилось все дело тем, что Харун Ар-Рашид прогнал его прочь, назвав изменником, и вскоре вслед за этим предал Ибрахима смерти.

Теперь мы можем с облегчением оборотиться от этих событий к тому, что происходило в то время на окраинах империи ислама. Весь мусульманский Восток быстро консолидировался, следуя за крепкой тюркской партией, сформировавшейся при дворе Харуна Ар-Рашида. Правда, именно в этот момент на Востоке вспыхнуло серьезное восстание под предводительством хариджитского вождя, разорившего всю Персию и даже такую далекую провинцию, как Герат. Но в конце концов наместнику Али Ибн Исе удалось справиться с повстанцами.

Спустя несколько лет, Харун Ар-Рашид, получивший нехорошие известия о тирании и злоупотреблениях своего восточного наместника, направился вместе с Аль-Мамуном в Ар-Рей. В Ар-Рее он призвал к себе Али, требуя у него ответа на предъявленные обвинения. Впрочем, умному наместнику, благодаря прекрасным дарам, принесенным как самому халифу, так и его двору, удалось сохранить свой пост за собою. Харун Ар-Рашид оставался в Ар-Рее на протяжении четырех месяцев: он с детства любил этот город, бывший местом его рождения. Там халиф лично принимал дань от приезжавших к нему с севера вождей. Они до сих пор сохраняли остатки своей власти, хотя формально и зависели от халифата. Харуну Ар-Рашиду удалось уладить проблемы Табаристана, Дейлема и прочих провинций, лежавших в том направлении. Затем он возвратился в Багдад, к своему двору в Ар-Ракке.

Но прошло совсем немного времени, и на Востоке вновь разгорелось опасное восстание. Началось оно странным образом. Одна богатая женщина из Самарканда, оставленная мужем, который уже довольно долго находился в Багдаде, стала подумывать о новом избраннике. Кто-то посоветовал ей избрать наиболее легкий путь для решения проблемы. Желая разрубить сложный узел одним ударом, она согласилась отречься от ислама. Получив свободу, она вышла замуж за своего поклонника, некого Рафи Ибн Лейса, внука Насра Ибн Сейяра. Прежний ее муж подал на это жалобу халифу, который, посчитав случившееся прямым оскорблением мусульманской религии, не просто приказал Рафи развестись с той женщиной, но велел посадить его на осла и с позором ввергнуть в темницу. Как бы то ни было, тому удалось бежать из тюрьмы, и после долгих скитаний по стране он возвратился в Самарканд. Убив наместника, Рафи Ибн Лейс поднял восстание против халифской власти. Али Ибн Иса, получив предупреждение, что этот Рафи может решиться на бросок в сторону Мерва, поспешил покинуть Балх и выступить навстречу восставшим. В ответ, Рафи Ибн Лейс быстро завладел всей страной, лежавшей за Оксом. Но тем временем до ушей халифа вновь дощли слухи о тирании и ненасытности Али. В итоге Харун Ар-Рашид послал на восток Харсаму с двойною целью: заменить Али и усмирить восставших. Харсама только что возвратился из Африки, где руководил войсками от имени халифа. Под рукой у него находились значительные силы. О своем приказе Харсаме возглавить управление на Востоке халиф предпочитал особо не распространяться, держа его в секрете.

Появившись в Мерве, Харсама сначала принял Али довольно ласково. Но уже вскоре, предъявив тому свой патент на верховное командование, конфисковал у тирана его огромную собственность, нагрузил все богатство Али на полторы тысячи верблюдов и отослал его алчному халифу. Самого же Али, усадив на верблюда задом наперед, отправили с позором в Ар-Ракку: такова была общая судьба, постигшая в те суровые времена немало правителей.

Харсама не стал терять времени даром, и, атаковав банду Рафии, сумел одержать над ней победу. После этого он осадил повстанцев в Самарканде; но окончательно восстание было подавлено лишь спустя несколько лет. А тем временем хариджиты, воспользовавшись волнениями за Оксом, сумели поднять на борьбу с халифом народ на землях, расположенных к югу от этой реки, и стали угрожать восточным провинциям Персии.

Дела приняли настолько угрожающий оборот, что Харун Ар-Рашид решил сам заняться восточной проблемой, и ближе к концу сто девяносто второго года хиджры покинул с этой целью свою резиденцию в Ар-Ракке. Для контроля над Сирией и западными провинциями халифата он оставил Аль-Касима. Сначала халиф направился в Багдад, управление которым доверил Аль-Амину. Он оставил бы дома и Аль-Мамуна; но Аль-Мамун, опасавшийся, что его отец, уже ослабевший от болезни, может умереть в пути, посчитал, что при таком раскладе Аль-Амин сможет при помощи своей матери-царицы запросто отстранить его от управления Востоком. Поэтому Аль-Мамун попросил у Харуна разрешения присоединиться к его армии на марше. После некоторого колебания Харун Ар-Рашид дал свое согласие. Процессия медленно двинулась в путь по холмам и горам Персии. При переходе через горную гряду Харун Ар-Рашид потребовал к себе своего врача. Заботясь о том, чтобы их не увидел кто из посторонних, халиф отозвал доктора под сень большого дерева и развязал большой шелковый платок, опоясывавший его чресла. Взору врача предстали все признаки смертельного заболевания. «Ты уж постарайся, — предупредил его халиф, — держать это дело в секрете; ибо мои сыновья (тут он назвал и их, и их телохранителей) ждут, не дождутся рокового для меня часа. Ты же видишь, на какую клячу вместо доброго коня они меня, больного, посадили — лишь бы ускорить мою кончину». В этих простых словах Харуна Ар-Рашида присутствует определенное очарование. Он, бывший некогда великим монархом, оказался теперь совсем одиноким на всем белом свете, лишенным поддержки даже тех, кто, казалось, был просто обязан сплотиться вокруг близкого человека в трудную минуту его слабости.

…но заболевает в пути, ii 193 г. хиджры, конец 803 г. от р. Х.,

В самом начале следующего года Харуну Ар-Рашиду удалось достичь Джурджана, где ему стало совсем плохо. Халифу пришлось послать с частью своего войска в Мерв Аль-Мамуна. Сам же он, двигаясь очень медленно, добрался до Туса, где, отчаявшись обрести облегчение, повелел выкопать себе могилу неподалеку от места, где остановился. Перед самой кончиной халифа в плен был захвачен брат Рафии.

…и умирает, vi, 193 г. хиджры, март 809 г. от р. Х.

«Если у меня больше не хватит сил дышать, — заявил Харун Ар-Рашид, — то последними моими словами будут, прикончите его!» Несчастного пленника разорвали на части и прикончили на глазах у умиравшего монарха. Вскоре он и сам испустил дух, и один из его младших сыновей прочитал молитву над телом усопшего.

Харун Ар-Рашид достиг возраста в сорок семь лет, а править ему довелось двадцать три года. Еще в девятнадцатилетнем возрасте он взял себе в жены Зубейду, девушку королевских кровей, которой удалось пережить его более чем на три десятилетия. Всего у Харуна было семь жен, но лишь четверым из них удалось дожить до его кончины. Помимо Аль-Амина, его сына от Зубейды, у халифа было десять сыновей и четырнадцать дочерей, но все они происходили от рабынь-наложниц.

Послы к Харуну от Карла Великого.

Хотя исламские летописи и хранят об этом молчание, Харуну Ар-Рашиду довелось принять у себя посольство от Карла Великого: двух христиан и одного иудея. Послы надеялись облегчить жителям Западной Европы совершение паломничества в Святую Землю, а также постарались добиться благоприятствования торговле. Возвратились они домой, отягощенные богатыми дарами: слонами, редкими украшениями и даже водяными часами, но, увы, без каких-либо существенных результатов. В то же время, самим Харуном Ар-Рашидом было отправлено посольство к китайскому императору, без сомнения, для установления дружеских отношений с наместниками императорских провинций на границах Трансоксианы. Но и об этом посольстве мусульманские источники хранят молчание.¹

Харун Ар-Рашид и его сын Аль-Мамун стоят особняком во всей истории халифата как самые яркие из монархов-Аббасидов. Конечно же, Харуна вполне можно было сравнивать и с самыми лучшими представителями династии Омейядов, если бы не те темные пятна, что неизбежно связывают его имя с вероломной жестокостью. И пятна эти остаются видны на протяжении всего его правления.² Представая перед нами во всем блеске своего двора, халиф, хотя и был щедр поистине по-царски, сумел скопить просто-таки несметные богатства: в его хранилище после смерти обнаружилось девятьсот миллионов. Эти деньги были собраны, в основном, насильственным путем, причем Харун Ар-Рашид зачастую не был особенно разборчив в своих средствах. За исключением этих сторон, время его правления было отмечено справедливостью и общим процветанием. Приученный с юности к военным тяготам, Харун Ар-Рашид часто присоединялся к своим войскам в походах. Его многочисленные победы, особенно над византийцами, добавили немало славы правлению Харуна. Ни один из властителей правоверных, ни до него, ни после, не проявлял столько энергии и активности в столь различных сферах деятельности: будь то паломничество, вопросы государственного управления или военные действия. Но, что делает его царствование воистину блестящим временем, это открытие Харуном Ар-Рашидом эры литературы. Его двор стал центром литературного творчества, со всех концов собирался к Харуну Ар-Рашиду весь ученый и искусный люд Востока. И именно при его дворе риторика, поэзия, история и законоведение, равно как и науки, медицина, музыка и искусства, получали самый радушный прием. И все они принесли свои богатые плоды в царствование последующих халифов.¹

Подобно тому отношению, с каким люди воспринимали библейского царя Соломона, особое очарование восточной романтики, которым отмечены сказки «Тысячи и одной ночи», наделяет всю жизнь Харуна ар-Рашида притягательным светом приключений; но даже если этот свет и тускнеет перед прозаической реальностью истории, в этой личности остается достаточно такого, чем мы можем восхищаться и за что мы можем искренне уважать халифа, чье царствование было неразрывно связано с блеском и великолепием.