Сочинение уильяма мьюира, K. C. S. I. Д-ра юстиции, D. C. L., Д-ра философии (болонья)

ПРИНИМАЯ во внимание самые знаменательные эпизоды этой истории, для меня становится очевидно, что лучшие времена ислама, после Абу Бекра и Омара, приходятся на царствование Омейядов. Муавию и Аль-Велида не могут затмить даже Харун Ар-Рашид или Аль-Мамун. Тенденция летописей, на которые мы опирались, в силу того, что сами историографы находились под влиянием идеи о превосходстве Аббасидов, неизбежно состояла в том, чтобы превозносить эту династию в ущерб Омейядам. Но даже со всеми этими внесенными приукрашиваниями правление Аббасидов меркнет перед славой Омейядов, которые, благодаря своим завоеваниям, продвинули господство ислама далеко на восток и на запад. Кроме того, эпизоды массовой резни с многочисленными случаями хладнокровных убийств, склонность правителей к вероломному душегубству, отбрасывающие жуткий свет на нравы двора Ас-Саффаха и его преемников, не находят в целом никаких аналогий с халифами из числа Омейядов. А если мы станем оценивать окружение халифского престола, то и тогда, несмотря на то, что некоторые из Омейядов отличались крайней степенью распущенности, а порою также и жестокостью, я склонен отдать предпочтение, даже и в отношении морали, в целом в пользу Дамаска. История Аббасидов не привнесла ничего такого, что могло бы сравниться с биографиями таких выдающихся людей, как Омар II, или Хишам; и, хоть рассматривать с точки зрения естественных исторических законов, хоть по правилам мусульманского общества, но скандалы в Багдаде, без сомнения, затмевают все обвинения, которые можно было бы выдвинуть против Дамаска.

Главную причину превосходства Омейядов я вижу в мужественном, умеренном и выносливом характере арабской нации, на которую они в целом полагались. Двор Омейядов состоял по большей части из арабов, арабами были их священнослужители, военачальники и чиновники. Завоевания и богатые трофеи, еще задолго до падения Омейядов, внесли в жизнь арабов пристрастие их к роскошной жизни и чувственным наслаждениям.

Но даже и в этом случае свойственная арабам любовь к пустынной жизни до некоторой степени сдерживала распущенность и падение морали, исподволь начинавшие подкрадываться к мусульманскому миру. А вот под властью Аббасидов все стало по-другому. Главные посты, как в военной, так и в гражданской сфере быстро перешли в руки персидских и тюркских проходимцев. Да и рядовой состав армии, который в основном был представлен арабскими воинами, как правило, расформировывался; и войска халифов стали пополняться за счет племен из Средней Азии или берберов с африканского Запада. И, таким образом, арабы — те из них, которые еще сохранили простоту и решительность, нравы, неоскверненные жизнью в городах — стали удаляться в пустыни. И вместо того, чтобы как прежде быть опорой и поддержкой халифату, они оказались готовыми идти за любыми разбойниками, будь то «зенджи» или карматианцы, пользующимися их врожденной склонностью к грабежу, беззаконию и разбою.

Влияние Персии.

Персия оказала большое влияние на духовное, интеллектуальное и философское развитие мусульманского государства. В то время как с одной стороны это влияние ослабило и привело к разложению «Город мира»; с другой стороны при помощи Греции оно способствовало расцвету науки, философии и искусств, прославивших Аль-Мамуна и его ближайших преемников, которые превзошли в этом отношении более прочную, но не выделявшуюся таким потрясающим блеском династию Омейядов.

Персидское влияние породило также широкую поддержку шиитского учения и трансцендентальной философии. Страны, в которых в основном селились и проживали арабы, и где, следовательно, преобладали арабские настроения, все еще придерживались традиционной веры, в том виде, в каком она оставалась еще со времен их четырех великих наставников. Там же, где случались отклонения, они были не в сторону учения об Алидах, а ближе к хариджитской ереси — которая призывала вернуться к истокам веры, к ее простоте, как она была изначально проповедана Пророком. Духовные возрождения следовали по соответствующим направлениям. Среди традиционалистов пробуждающийся дух проявлял себя в безоговорочном возвращении к букве Корана; протесте против порядков и суеверий, несовместимых со священным текстом; во вспышках призыва «сражаться на стезях Господа»; и в основном в склонности (как среди ваххабитов) к древним догматам хариджитской теократии. Среди шиитов, с другой стороны, возрождение выплескивалось в необузданных и мистических посвящениях «монахов»-суфиев или мутазилитов; и в языческих по сути теориях о божественном имамате или об иных эманациях божества. Персия сегодня остается единственной значительной нацией, придерживающейся шиитской веры. В Индии тамошние монархи, сами будучи тюркского происхождения, были в основном суннитами. Они поощряли переселение больших групп арабов из родной земли, в основном из Святых городов, которые оставались стойкими традиционалистами; и, таким образом, на территории всего Индостана сунниты всегда преобладали над шиитами.¹

Турция и Персия также сильно отличаются друг от друга в отношении веротерпимости. Оттоманы, несмотря на свое близкое общение с просвещенными народами, из-за своей приверженности к традиционализму нетерпимы к малейшему отклонению от своей веры; в то время как персы, следуя примерам халифов-мутазилитов, проявляют большую терпимость к другим вероисповеданиям, а также сильнее турок подвержены внешнему влиянию.¹ В других отношениях, те древние чувства, что разделяли суннитов и шиитов, остались такими же непримиримыми, как и во времена, когда Али проклинал Муавию, а Муавия проклинал Али на публичных молитвах.² Безнадежная ересь стремится замедлить прогресс ислама и ослабить его агрессивные силы. Так, недавно, когда смертельный удар был нацелен в самое сердце мусульманской империи по эту сторону Босфора, персидские сектанты из-за ненависти и ревности к суннитам отказались сплотиться вокруг знамени полумесяца; а ведь, на самом деле, при наличии помощи и сочувствия со стороны шиитов, ислам мог бы уничтожить всю Европу. Сунниты презирают шиитов; шииты же в свою очередь плюют на могилы великих халифов Омара и Абу Бекра, которым они должны быть обязаны удивительным распространением ислама, даже более того — тем, что ислам сумел пережить свое рождение.

Ислам сегодня сохраняется, по сути, в том же самом виде, в котором мы видели его на протяжении всей этой истории. Связанная узами Корана, мусульманская вера, в отличие от христианства, не в силах приспособиться к изменяющемуся времени и обстоятельствам, чтобы шагать в ногу с гуманизмом, направлять и очищать жизнь общества, а также способствовать прогрессу человечества. Свобода, в надлежащем смысле этого слова, ей незнакома; и это происходит, вероятно, из-за того, что в политических вопросах духовные и мирские понятия в исламе безнадежно перемешаны. Вследствие этого нам не найти в мусульманском мире как зачатков общенародного правительства, так и какого-либо подобия свободных и либеральных институтов. Более или менее приближалось к этим критериям древнее братство ислама; которое, будучи ограниченным в своем влиянии арабской расой и ее господством, исчезло. Примером мусульманского правления является абсолютная и автократическая монархия, сменяющаяся время от времени произволом безудержной военщины. Единственным ограничением власти у такого деспота служат законы Корана, толкуемые учеными людьми и поддержанные человеческой чувственностью, или, быть может, общим подъемом нации.

Нет никаких особых изменений и в жизни общества. Полигамия³ и институт наложничества, как и в былые времена, остаются проклятием и характерной язвою ислама. По этим причинам семейные узы могут быть разорваны в любой момент; чистота и добродетельность семейной жизни нарушаются; подрывается сила и энергия высших слоев общества; и даже сам трон монарха становится объектом весьма сомнительного либо спорного наследования. Что касается женского рабства, мужчина-мусульманин пока что не готов отказаться от тех поблажек, которые признает за ним его священное писание. Вообще-то, его влияние на главу семьи заслуживает гораздо большего порицания, чем на подчиненных мужчине членов семьи в исламской среде. Как бы ни улучшалось положение домашних рабов тем положительным влиянием, которое повсеместно в мусульманских странах сопутствует этому виду рабства, все равно, сам факт дозволенности иметь рабынь-наложниц мертвой хваткой удерживает самого владельца, нанося собственнику раба больший вред, чем самому рабу. [Интересное рассуждение. Следуя логике автора, преступник должен больше страдать, чем его жертва — прим. перев.].

Вряд ли меньшим злом является и односторонность в вопросе развода, который возможен по одному лишь слову мужа и целиком зависит от его воли. Это правило вознесено над каждою семьею подобно дамоклову мечу, и оно неизбежно влияет на общий характер всего общества. Даже если в реальной жизни это правило редко пускается в ход, само существование подобного закона не может не влиять отрицательно на брачные узы, ослабляя их и принижая достоинство и самоуважение женщины.

То же самое можно сказать и относительно покрывала, равно как и прочих повелений Корана относительно семейных отношений, лишающих женщину ее законного места в жизни общества и исключающих возможность для нее нормально в этом обществе функционировать.¹ Такое исключение, конечно же, для самой женщины является небольшою потерею. Но из-за этого неразумного закона, все человечество в целом, за исключением того, что находится за порогами гаремов, теряет не только возможность созерцания красоты и грации прекрасного пола, но и лишается очищающего влияния, которое производит само присутствие женщин в обществе. Отсюда и столь угрюмое поведение мусульман вне собственного дома, отсюда та мрачность и суровость, что отличает их общественные собрания. Относительно запрета на участие в азартных играх, как и на умеренное употребление вина, мнения могут разниться. Этот двойной запрет, несомненно, способствовал усилению той мрачности и излишней серьезности мусульман, о которых мы упоминали; но нельзя без радости отмечать и тот факт, что в магометанских странах практически отсутствует злоупотребление спиртными напитками: хотя и наряду с весьма частыми исключениями (как видно из истории) в среде высших классов. Но, в общем, в этом плане мусульманское сообщество служит хорошим примером.

Все те установления, о которых мы только что говорили, составляют неотъемлемую часть исламского вероучения. Они прописаны и закреплены в том документе, без которого ислам не может существовать. То реформированное вероучение, что поставит под вопрос авторитет свыше, на который опираются эти положения, либо попытается каким-то рациональным образом что-то из них выбрать или как-то их ослабить, с целью изменить общество, уже не будет долее собственно исламом. Нет никакого сомнения, что эти установления удерживают мусульманские народы в стагнации, в каком-то отношении даже свойственной дикарям. Конечно, правда и то, что в Дамаске, Багдаде и Кордове бывали времена великого процветания. Коммерция и ростовщичество (невзирая на ограничивающие ее законы) в эти периоды развивались; до определенной степени снижалось лицеприятие по отношению к прочим народам. Либерализм и чувственность получали толчок к развитию благодаря путешествиям и общению с жителями соседних стран; в то время как литература, науки и философия процветали с поразительным успехом. Но все это были непродолжительные периоды, поскольку любое привнесение цивилизации, не имевшее возможности проникнуть внутрь семейных отношений, оказывалось поверхностным. Оно так и не смогло оживить отношения в мусульманских семьях. Раковый червь полигамии, развода, наложничества с рабынями и требования ношения покрывала, разъедает основы семейной жизни. А общество, лишенное живительного влияния со стороны семьи, вновь и вновь впадает в полудикарское состояние.

На всем протяжении этого труда мы часто сталкивались

Насколько сильна ответственность веры за темные пятна в истории ислама.

с примерами добродетели и благородства, и охотно их признавали, касались ли они представителей высшего общества или низов. Однако нашим долгом было, в особенности в последней части книги, проследовать за событиями истории неприятным путем: лабиринтами кровопролития, порока и беззакония, трущобами придворных интриг, болотами распутства, предательства и безнравственности. Здесь будет не всегда легко определить, насколько далеко отстоит само дерево, чтобы судить о нем по его плодам. Иными словами, что из всего этого зла является следствием магометанского вероучения, а чему виной иные причины, может быть даже вопреки самой религии. Но, даже невзирая на эту сложность, у любого достаточно объективного читателя вряд ли не возникнет впечатление, что по большей части эта мрачная ретроспектива является естественным следствием тех законов и установлений, о которых мы только что говорили. В одном отношении, мы должны сказать не колеблясь, нет места хоть каким-либо сомнениям: а именно, относительно нетерпимости ислама и религиозной воинственности. Это по прямому повелению своего Властелина мусульманин идет войной на иудеев и христиан «пока они не выплатят дань своей рукой и не будут унижены». Это по такому же приказу он бьется с язычниками, вплоть до полного их уничтожения. пока не их уничтожит. «Сражайтесь с идолопоклонниками!» — вот заповедь, которую мусульмане считают Божией, — «где бы вы их ни нашли; порабощайте их; осаждайте их, и поджидайте их повсюду в засадах». Если христианские народы слишком часто обнажали меч, насаждая свое вероучение, это являлось прямым противоречием слову их Господа: «Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, …но ныне Царство Мое не отсюда». Насколько противоположна ситуация с мусульманами! Их племена и целые народы на протяжении столетий стремились на поля сражений, исполняя то, что они считали за закон их Создателя: «сражайтесь на путях Господа». И непосредственным результатом этого мир оказался залит кровью, от Средиземного до Каспийского моря. Множество мужчин и женщин было взято в плен и впоследствии обращено в рабство. И, однако же, с учетом всего этого, как точны оказываются другие слова Спасителя: «Все, взявшие меч, мечом погибнут». И, в конце концов, полумесяц никнет перед крестом.

В политическом отношении ислам сегодня обречен. Каждый год свидетельствует об очередном упадке, причем в чувствительной степени. В тесной связи с духовной властью находится и власть гражданская, что не может не оказывать влияния на престиж самой религии. Тем не менее, исламская религия сохраняется, и, без сомнения, и будет продолжать свое существование в качестве приоритета в жизни людей, невзирая на свой упадок в качестве приоритета в жизни политической.

В отношении духовных, общественных и догматических аспектов ислама мы не наблюдаем ни прогресса, ни каких-либо существенных изменений. Такой, каким он был во дни халифата, таким он и остается по сей день. Христианские народы могут продвигаться вперед в сферах цивилизованности, свободы, моральных устоев, в философии, науках и искусствах, но исламский мир остается стоять на месте. И в таком застое, если не извлечет уроков из истории, он и останется.

Эти слова, заключавшие работу Сэра Уильяма Мьюира, по-прежнему остаются на своем месте, поскольку они выражают именно то, что в его время, да еще и сравнительно недавно, служило отражением общего мнения, распространенного на Западе в отношении условий и перспектив Востока — в особенности, магометанских государств. — в особенности, магометанских государств. Но за последние несколько лет в азиатском мире произошли существенные изменения. Эхо русско-японской войны пробудило Восток от долгой спячки. Турция и Персия, Китай и Индия взбудоражились, они пробуждаются к новой жизни. Война на Дальнем Востоке показала, что Азия не желает и далее ожидать милостей от западных народов, а монгольская и семитская расы настолько же способны к развитию материальной стороны цивилизации, как и арийская. Вслед за борьбою за государственную независимость следует ожидать требований о свободе личности и конституционных свобод. Осенью 1906 года предыдущий шах Персии, Музаффар Эд-Дин, собрал Верховный меджлис, или государственную ассамблею, который, после продолжительной борьбы, в ходе которой был смещен сын и наследник шаха, благодаря смелости бахтиарских вождей Исфагана, оказался прочно утвержденным в столице государства при нынешнем шахе Ахмед-Мирзе. В том же 1906-м году султан Турции, служивший олицетворением всего наихудшего, что вобрал в себя восточный деспотизм, по настоянию армии был вынужден восстановить конституцию страны 1876 года. Вероломство султана повлекло за собою его отстранение от власти и установление, в результате практически бескровной революции, парламентского представительства в этом государстве. И, несмотря на расовые, языковые и религиозные различия, палата общин турецкого парламента, самого молодого в мире, очень неплохо справляется с делами при султане Мухаммаде V. Таким образом, эти две страны, где прежде властвовал абсолютный деспотизм, стали свободными, как любая другая страна в Европе.

Но наиболее примечательный пример, который мы видим в Турции, если уж говорить о революции, это вовсе не религиозное, а национальное и патриотическое движение, в котором принимали участие все классы подданных султана. Парламент, чье первое заседание было открыто последним султаном в декабре 1908 года, включал в числе своих членов и турков, и арабов, и друзов, и иудеев, и армян, и греков. Люди разного вероисповедания признали, что их объединяют узы одной общей страны. «Комитет за союз и прогресс» не ограничил выбор народных кандидатов, боровшихся за кресла в парламенте, теми, кто исповедовал мусульманскую религию. Парламентские представители от Смирны и Салоники оказались иудеями. Однако же у людей из Комитета достало духа добиться отставки Великого визиря Камиль-Паши, когда тот встал на пути требований этих кандидатов. Их отношения с «Либеральным Союзом», организацией, представлявшей немусульманский электорат, были в целом дружественными. Более того, стародавняя враждебность между Турцией и Персией была забыта ради общего дела борьбы за свободу.

Однако же этот момент национального возрождения, неизбежно несущий свои собственные слабости, послужил шансом для противников Турции. Австрия уже успела, не удосужившись как-либо объяснить свои действия, полностью завладеть Боснией и Герцеговиной. Территория Триполи оказалась легкой добычей, попав в руки Италии. Те грозные волны, что захлестывали Балканский полуостров три с половиной столетия назад, теперь вновь опустились на самый низкий уровень. Угрожающее положение дел в Европе практически делает невозможным сохранение Персией независимости, да и Турция сама постепенно сползает в водоворот европейской войны.

Эти изменения предсказывают нам неизбежность грядущих, и, как это зачастую случается в самом конце, как получилось, например, с Испанией, настоящие потери могут обернуться приобретениями в будущем. Народы Востока после своей продолжительной спячки смогут пробудиться к новой жизни, которая превзойдет даже блеск раннего халифата.

Но султан Турции не является больше халифом. Молчание, которым во всем мусульманском мире был встречен брошенный им призыв к оружию, показывает, что его заявления прежде основывались на силе, а когда эта сила истощилась, оказались простым мошенничеством. Теперь его требования никем не признаются; и для ислама будет счастливым днем, когда верховенство в этой религии вновь перейдет к тому, для которого родным языком служит язык Пророка.

TABARI — Annales (ed. De Goeje and others), Leyden, 1879-1901; (French trans. made from the Persian version by Zotenberg, London, 1867-1874).

MAS'OUDI — Prairies d'or (Arabic and French), Paris, 1861-1877.

IBN AL-ATHIR — Chronicon (ed. Tornberg), Leyden, 1851-1876.

IBN MISKAWAYH — Tajarib al- Umam, ed. Caetani (Gibb Memorial Series, vol. vii.), 1909 and 1913; partein sextam .... ed. De Goeje, Leyden, 1871.

IBN AT-TIKTAKA — Al-Fakhri (French trans. by Amar), Paris, 1910.

ABU'L-FARAJ — Historia compendiosa Dynasliarum, ed. Pococke, Oxford, 1663.

OCKLEY, SIMON — History of the Saracens, London, 1708-1718.

WEIL — Geschichte der Chalifen, Mannheim and Stuttgart, 1846-1862.

FLUEGEL — Geschichie der Araber, Leipzig, 1867.

MUELLER, AUGUST — Der Islam, Berlin, 1885-1887.

SEDILLOT — Histoire des Arabes, Paris 1854.

CAETANI — Annali dell' Islam, Milan, 1905 ff.

HUART — Histoire des Arabes, Paris, 1912, 1913.

GIBBON — Decline and Fall (ed. Bury), chaps. I. ff, London, 1901-1902.

LANE-POOLE — Muhammaddan Dynasties, Westminster, 1894.

ALI, AMEER — Short History of the Saracens, London, 1899.

VON KREMER — Geschichte der herrschenden Ideen des Islams, Leipzig, 1868.

Он же: — Kulturgeschichte des Orients unter den Chalifen, Vienna, 1875-1877.

IBN KHALDUN — Prolegomena (French trans. by MacGuckin de Slane), (Notices et Extraits, vol. xix.), Paris, 1872.

GOLDZIHER — Muhammedanische Studien, Halle-a-S., 1888-1890.

Он же: Vorlesungen ueber den Islam, Heidelberg, 1910.

VAN VLOTEN — Recherches sur la domination arabe, Amsterdam, 1894.

WÜSTENFELD — Geschichtschreiber der Araber, Göttingen, 1882.

Он же: — Geschichte der arabischen Aerzte und Naturforscher, Göttingen, 1840.

Он же: — Uebersetzungen arabischer Werke im Lateinische, Göttingen, 1877.

BROCKELMANN — Geschichte der arabischen Literatur, Leipzig, 1901.

HUART — Arabic Literature, London, 1903.

NICHOLSON — Literary History of the Arabs, London, 1907.

STEINSCHNEIDER — Arabische Uebersetzungen aus dem griechischen (in various periodicals), 1889-96.

LECLERC — Historie de la Médecine arabe, Paris, 1876.

BOURGOIN — Précis de l'Art arabe, Paris, 1892.

CAUSSIN DE PERCEVAL — Essai sur l'histoire des Arabes, Paris, 1847.

NOELDEKE — Die ghassanischen Fuersten, 1887.

ROTHSTEIN — Die Dynastie der Lakhmiden, Berlin, 1899.

LAMMENS — Le Triumvirat Abou Bakr, Омар et Abou 'Obaida (Mélange de la Faculté orientale de Beyrouth, vol. iv.).

KOSEGARTEN — Табариstanensis Annales (Extract from Tabari, Arabic and Latin), Greifswald, 1831.

SACHAU — Der erste Chalife Abou Bekr, Berlin, 1903.

Он же: — Ueber den zweiten Chalifen Omar, Berlin, 1902.

WELLHAUSEN — Das arabische Reich und sein Sturz, Berlin, 1902.

BRÜNNOW — Die Charidschiten unter den ersten Omayyaden, Leyden,1884.

NOELDEKE — Zur Geschichte der Omayyaden, 1901.

LAMMENS — Le Chantre des Omiades (Journal Asiatique, Series ix.,vol. iv.).

Он же: — Études sur le régne du caliph omaiyade Mo'awiya I (Mélanges de la Faculté orientate de Beyrouth), 1906.

PÉRLER — Vie d'al-Hadjdjadj (Bibhothèque de l'École des hautes Études), 1904.

QUATREMÈRE — Mémoire historique sur la vie d'Abd-Allah ben-­Zobair (Journal Asiatique), 1832.

BECKER — Studien zur Omajjadengeschichte (Zeitschrift für Assyio­logie, vol. xv.).