ГЛАВА XXII ПОЧЕМУ НАРОДЫ СЧИТАЮТ ДАРОМ ПРИРОДЫ КАЧЕСТВА, КОТОРЫМИ ОНИ ОБЯЗАНЫ ФОРМЕ ПРАВЛЕНИЯ

И это заблуждение вытекает из тщеславия, и разве найдется народ, который был бы способен восторжествовать над этим заблуждением? Предположим, для примера, что какой-нибудь француз, привыкший говорить довольно свободно и встречать иногда людей, представляющих собой настоящих граждан, покидает Париж и отправляется в Константинополь; какое представление должен он составить о странах, управляемых деспотически, когда он увидит, в каком унизительном состоянии находятся там люди? Когда он заметит повсюду отпечаток рабства? Когда он увидит, что тирания отравляет своим дыханием зародыши всех талантов и всех добродетелей, вносит отупение, рабскую боязливость и вызывает сокращение народонаселения от Кавказа до Египта, и когда он узнает, что в то время как персы громят войска султана и грабят его провинции, он спокойно сидит, запершись в гареме, равнодушный к народным бедствиям, пьет свой шербет, ласкает своих жен, вешает своих пашей и скучает? Пораженный трусостью и раболепном этих народов, оду-

==301

Вспомним момент, когда военный клич пробудил все европейские народы, когда гром войны пронесся с севера до юга Франции¹: представим себе, что в это время в Париж прибыл республиканец, еще согретый гражданским чувством, и очутился в веселом обществе; как был бы он поражен, услыша, как равнодушно там говорят о политических делах и живо интересуются только модой, любовными приключениями или маленькой собачкой!

Разница в этом отношении между нами и англичанами поражает англичан, и почти каждый из них считает себя поэтому выше нас, считает французов легкомысленными, а Францию — Вавилоном; а он мог бы легко заметить, что его соотечественники обязаны высоким и патриотическим духом, свойственным только свободным государствам, не только форме правления, но также и географическому положению Англии.

В самом деле, чтобы убедиться, что свобода, которой так гордятся англичане и которая действительно заключает в себе зародыши многих добродетелей, является не

==302

Отдельные лица, конечно, признают это, но целый народ —никогда. Никогда народ не захочет наложить на свое тщеславие узы разума; большая справедливость в суждениях предполагает такую уравновешенность ума, которая редко встречается у отдельных лиц, тем менее у целого народа.

Итак, всякий народ считает добродетели, которыми он обязан своей форме правления, даром природы. Это в интересах его тщеславия, а кто может устоять перед голосом собственного интереса?

Общее заключение из сказанного мной об уме, рассмотренном по отношению к различным странам, сводится к тому, что интерес есть единственный источник уважения пли презрения, которое питают нации к своим различным нравам, обычаям, разновидностям ума.

==303

Напрасно народы, безумно влюбленные в своп законы, ищут причину своих несчастий в неисполнении их. Нарушение законов, говорит султан Махмут, всегда доказывает невежество законодателя. Награда, наказание, слава и позор, покорные его воле, — суть четыре вида божеств, с помощью которых он может всегда добиться народного благосостояния и создать во всех отраслях выдающихся людей.

Вес знание моралистов заключается в умении пользоваться этими наградами и наказаниями и извлекать из них средство для связи личного интереса с общим. Эта связь и есть идеал, к которому должна стремиться нравственность. Если бы граждане не могли достигать личного

==304

Но несовершенство нравственности и ее медленный прогресс, возразят мне, могут быть лишь результатом того, что оказываемое моралистам уважение несоразмерно тем усилиям, которые необходимы для ее усовершенствования. Следовательно, добавят они, общий интерес не руководит распределением народного уважения.

Чтобы ответить на это возражение, следует в непреодолимых препятствиях, мешавших до сего времени прогрессу нравственности, искать причину равнодушия, с которым по сие время смотрят па эту науку, успехи которой всегда влекут за собой успехи в законодательстве и усовершенствовать которую, следовательно, в интересах всех пародов.

ГЛАВА XXIII

О ПРИЧИНАХ, ЗАДЕРЖИВАВШИХ ДО СЕГО ВРЕМЕНИ ПРОГРЕСС НРАВСТВЕННОСТИ

Если нравственность кажется едва вышедшей из колыбели, в то время как поэзия, математика, астрономия и вообще все науки более или менее быстро совершенствуются, то это потому, что люди, образовав общество, были вынуждены установить законы и нравы и создать систему нравственности раньше, чем опыт указал на истинные принципы ее. А раз система была создана, люди перестали заниматься наблюдением; поэтому у нас нравственность — так сказать, из эпохи младенческого состояния человечества. Как же ее усовершенствовать?

Чтобы ускорить прогресс науки, еще недостаточно, чтобы она была полезна для народа; надо, чтобы каждый из граждан, составляющих народ, видел какую-либо выгоду в ее усовершенствовании. Однако при переворотах, которые пережили все пароды на земле, общественный интерес, т. е. интерес большинства, па который должны

==305

Действительно, первый честолюбец, возвысившийся над своими согражданами, тиран, поправший их своими ногами, фанатик, удерживавший их поверженными у своих ног, — все эти бичи человечества, все эти злодеи различного рода, принужденные своей личной выгодой устанавливать законы, противные общему благу, прекрасно понимали, что их могущество основывалось только на невежестве и тупости людской; поэтому они всегда заставляли молчать тех, кто, раскрыв людям истинные принципы нравственности, тем самым указал бы им на все страдания и все их права и вооружил бы их против несправедливости.

Но, возразят мне, если в первые века мира, когда деспоты держали людей в рабстве под железным скипетром, в их интересах было скрывать от людей истинные принципы нравственности, ибо эти принципы могли вызвать в них возмущение против тиранов и заставить каждого гражданина считать месть своим долгом, то в настоящее время, когда скипетр не добывается ценой преступления, когда он вложен в руки государей с единодушного согласия и охраняется любовью народа, когда слава и счастье нации, отражаясь на государе, усиливают его величие и счастье, — какие враги человечества противятся еще прогрессу нравственности?

Это уже не государи, а две группы иного рода могущественных людей. Прежде всего фанатики, которых я не смешиваю с людьми действительно благочестивыми; последние поддерживают правила религии, первые их разрушают; одни — друзья ' человечества, другие — мягкие снаружи, а жестокие внутри — имеют голос Иакова, а руки Исава; они не стремятся поступать добродетельно и считают себя добродетельными не за то, что они делают, а только за то, во что они веруют; по их мнению, доверчивость людей есть единственная мерка их добродетели ². Они, как говорила королева Христина, смертельно ненавидят всякого, кого они не могут одурачить: в этом их интерес. Будучи честолюбивы, лицемерны и скрытны, они понимают, что для того, чтобы поработить людей, сле-

==306

Второй вид сильных мира сего, противящихся прогрессу нравственности, это полуполитики. Среди них есть такие, которые от природы склонны к истине, но становятся врагами новых истин потому, что ленивы и не желают напрягать свое внимание для исследования их. Иных побуждают к этому опасные мотивы, и этих людей следует особенно бояться; это люди, ум которых лишен таланта, а душа — добродетели; которым только не хватает храбрости, чтобы стать крупными злодеями; будучи не способны к возвышенным и новым идеям, они думают, что их значение основывается на глупом или притворном уважении, которое они будто бы питают к общепринятым взглядам и заблуждениям. Всякий человек, желающий поколебать власть этих последних, вызывает в них ярость, и они вооружают против него ³ те самые страсти и предрассудки, которые они презирают, постоянно пугая слабые умы словом нововведение.

Точно истина может изгнать с земли добродетель; точно на земле все до такой степени направлено в сторону порока, что нельзя быть добродетельным, не будучи глупым; точно нравственность это доказала, и потому изучение этой науки гибельно для мира, — они требуют, чтобы людей держали поверженными ниц перед предрассудками, как перед священными крокодилами Мемфиса. Если в области нравственности делают какие-нибудь открытия, то эти открытия, говорят они, должны быть сообщены только им, они одни должны быть хранителями их наподобие египетских жрецов; пусть остальное человечество живет в темноте предрассудков, — естественное состояние человека есть слепота.

Они похожи на тех врачей, которые из зависти к открывшим рвотное средство воспользовались легковерием некоторых прелатов, чтобы объявить противным религии средство, приносящее верную и быструю помощь; они тоже злоупотребляют доверчивостью некоторых добродетельных, по ограниченных людей, которых при менее мудром правительстве можно было соблазнить и довести

==307

Вот средства, которыми пользовались эти два рода людей, чтобы заставить молчать просвещенные умы. Напрасно было бы им противиться, опираясь на благорасположение парода. Я знаю, что, когда гражданин одушевлен любовью к истине и общему благу, от его труда исходит благоухание добродетели, делающее его приятным для публики, которая становится его защитником; но народная благодарность и уважение не защищают от преследований фанатиков, и среди благоразумных людей мало таких добродетельных, которые осмелились бы бросить вызов их ярости.

Вот какие непреодолимые препятствия мешали до сего времени прогрессу нравственности и вот почему эта наука оставалась почти всегда бесполезной и, согласно с высказанными мной принципами, всегда пользовалась ничтожным уважением.

Но разве нельзя убедить народы, что они могли бы извлечь пользу из совершенной нравственности? И разве нельзя ускорить развитие этой науки, оказывая больше уважения тем, кто ею занимается? Ввиду важности этого вопроса я сделаю отступление и остановлюсь на нем.

' Они охотно сказали бы своим гонителям то, что скифы ответили Александру: «Ведь ты не бог, раз ты причиняешь зло людям». Если христиане по поводу человеческих жертв, которые карфагеняне приносили Сатурну или Молоху, неоднократно указывали на то, что жестокость этой религии есть доказательство ее ложности, то и наши священнослужители-фанатики неоднократно давали возможность еретикам применять к ним этот же аргумент. Сколько между нами служителей Молоха!

==308

Если рассматривать этот вопрос с христианской точки зрения, то преследование следует признать преступлением. Почти везде Евангелие, апостолы я отцы церкви учат кротости и терпимости. Апостол Павел и св. Златоуст учат, что обязанность епископа состоит в том, чтобы привлекать людей убеждением, а не силой; епископы, прибавляют они, управляют только темп, кто этого хочет, в противоположность государям, которые властвуют над теми, кто не хочет им подчиняться.

На Востоке осудили собор, который согласился на сожжение Богомила ²*.

Какой пример умеренности подал в IV в. существования церкви Василий Великий, когда был поднят вопрос о божественности св. духа, — вопрос, вызывавший в то время большое волнение! Этот святой, говорит Григорий Богослов ³*, который был очень привержен к догмату божественности св. духа, согласился на то, чтобы третье лицо св. троицы не было названо богом.

Эта снисходительность, столь мудрая, по мнению Тиллемона, была осуждена некоторыми ложными ревнителями, обвинявшими Василия Великого в том, что своим молчанием он изменил истине, зато она была одобрена самыми знаменитыми и благочестивыми людьми того времени, в том числе св. Афанасием, которого нельзя было заподозрить в недостатке твердости.

Этот факт описан подробно Тиллемоном ⁴* в его «Vie de saint Basile», art. 63, 64, 65. Автор прибавляет, что Константинопольский вселенский собор одобрил поведение Василия Великого, последовав его примеру.

Блаженный Августин говорит, что не следует ни осуждать, ни наказывать того, кто не имеет о боге того же представления, что и мы, если только это происходит не от ненависти к богу, что невозможно. Св. Афанасий в своих посланиях «Ad solitaries»⁵*, т. I, стр. 855, говорит, что преследования ариан ^в* доказывают, что они не имеют ни страха, ни любви к богу. Любви, прибавляет он, свойственно убеждать, а не заставлять; следует брать пример со спасителя, который предоставил всякому свободу следовать за ним. Вышв он говорит, что дьявол, отец лжи, нуждается в топорах и секирах, чтобы навязать свои взгляды, но спаситель есть сама кротость: он стучит, и, если ему открывают, он входит; если отказываются открыть, он уходит. Истине надо учить не посредством мечей, копий, темниц и солдат и вообще не с оружием в руках, а словами убеждения.

Действительно, к силе приходится прибегать только тогда, когда не хватает доказательств. Если кто-нибудь станет отрицать, что сумма углов треугольника равна двум прямым, над ним будут смеяться, но не станут его преследовать. Костер и виселица часто служили доводами для теологов; в этом отношении они оказались ниже еретиков и неверных. Иисус Христос никогда не применял насилия, он только говорил: «Хотите ли следовать за мной?» Интерес не всегда позволял его служителям подражать ему.

==309

Для усовершенствования нравственности достаточно устранить препятствия, которые ставят ее развитию две указанных мною группы людей. Единственный способ успеть в этом — это разоблачить их, указать, что покровители невежества суть самые ожесточенные враги человечества; следует указать народам, что люди вообще более глупы, чем злы, что, исцеляя их от заблуждений, мы тем самым исцеляем гх от большей части пороков и что противиться этому способу их излечения — значит совершать преступление оскорбления человечества (lese-humanite).

Всякий изучающий историю народных бедствий может убедиться, что большую часть несчастий на земле приносит невежество, которое более пагубно, чем интерес. Пораженный этой истиной, он готов воскликнуть: как счастливо государство, граждане которого склонны только к преступлениям, указанным интересом! Как невежество умножает преступления! Как обагрило оно кровью алтари! ⁽ А между тем человек создан для того, чтобы быть добродетельным. В самом деле, если сила принадлежит по существу большинству, если справедливость заключается в совершении поступков, полезных этому большинству, то очевидно, что справедливость по своей природе всегда имеет власть, необходимую для обуздания пороков и для принуждения людей к добродетели.

Если дерзкое и сильное злодеяние часто сковывает справедливость и добродетель и притесняет народы, то ото только при помощи невежества; именно последнее скрывает от каждого народа его истинные интересы, мешает объединению и проявлению его сил и тем самым защищает преступника от меча правосудия.

Какого же презрения заслуживает тот, кто хочет удерживать народы во тьме невежества! До сих пор недостаточно настаивали на этой истине; это не значит, что следует сразу опрокинуть все алтари заблуждения; я знаю, как осторожно надо проводить всякий новый взгляд; я знаю, что, разрушая предрассудки, следует относиться с уважением к ним и что, раньше чем начать нападение на всеми принятое заблуждение, следует послать для обследования несколько истин, подобно голубям ковчега, чтобы убедиться, покрывает ли еще поверхность мира поток

 

К оглавлению

==310

заблуждений, не начинают ли уже стекать заблуждения, не наблюдаются ли там и сям во Вселенной островки, на которых добродетель и истина могли бы приютиться, чтобы передаться людям.

Но так осторожно следует поступать только с предрассудками малоопасными. Следует ли щадить людей, которые, стремясь жадно к власти, держат народы в отупении, чтобы тиранить их? Следует смелой рукой разбить талисман тупости, с которым связано могущество этих злых гениев, раскрыть народам истинные принципы нравственности; следует внушить им, что так как их невольно влечет к счастью — истинному или мнимому, то удовольствие и страдание суть единственные двигатели духовного мира и что самолюбие есть единственное основание, на котором можно построить фундамент полезной нравственности.

Как можно льстить себя надеждой скрыть от людей знание этого принципа? Чтобы достигнуть этого, следует запретить им глубоко исследовать свои сердца, разбирать свои поступки, раскрывать исторические книги, в которых они видят, как во все времена и во всех странах народы, руководствуясь только жаждой наслаждения, приносили в жертву себе подобных не ради великих интересов, а в угоду своей чувственности и ради забавы. Беру в свидетели рыбьи садки, в которые римляне бросали невольников и отдавали их на съедение рыбам, чтобы сделать мясо рыб более вкусным. Призову в свидетели остров на Тибре, куда жестокость господ сводила слабых, старых и больных рабов и заставляла их умирать голодной смертью. Приведу еще в свидетели развалины обширных и великолепных арен, на которых запечатлелась летопись человеческой жестокости, на которых самый цивилизованный в мире народ приносил тысячи гладиаторов в жертву удовольствию, доставляемому зрелищем поединков, куда толпами сбегались женщины и где этот воспитанный в роскоши, изнеженности и наслаждениях пол, который составляет украшение и прелесть земли и который, казалось, должен был бы стремиться только к наслаждению, доходил до такой степени жестокости, что требовал от раненых гладиаторов, чтобы они умирали в красивых позах. Эти факты и множество других подобных им настолько твердо установлены, что нельзя льстить себя надеждой скрыть от людей действительную их причину.

==311

Но предположим, что это даже удалось бы, — какую выгоду извлекли бы из этого люди? Несомненно, чувство себялюбия было бы только замаскировано от глаз более грубых людей, но это не помешало бы проявлению этого чувства в них, это не изменило бы его последствий, люди не стали бы иными, чем они суть; следовательно, это незнание не принесло бы им никакой пользы. Более того, оно было бы для них вредно; действительно, знанию принципа себялюбия обязаны общества большей частью тех выгод, которыми они пользуются; это знание, хотя еще и очень несовершенное, заставило народы понять необходимость облечь судей властью, оно заставило законодателя смутно почувствовать необходимость положить в основу принципов добродетельного поведения личный интерес. И действительно, как можно было бы их обосновать иначе? Неужели же на принципах ложных религий, которые, как утверждают, несмотря на свои заблуждения, могут быть полезны для земного счастья людей?³ Но большинство этих религий слишком нелепы, чтобы быть такой поддержкой для добродетели. Нельзя основать добродетельного поведения и на принципах истинной религии — не потому, чтобы ее нравственное учение не было превосходно и се правила не возносили бы душу до состояния святости и не наполняли бы ее внутренней радостью, эт.пм предвкушением радости небесной, но потому, что ее принципы годятся только для небольшого числа христиан, рассеянных по земле, а философ, который в своих сочинениях обращается ко всему миру, должен дать добродетели такой фундамент, на котором могли бы строить одинаково все люди, каковым и является личный

==312

Как не предпочесть мотивы земного интереса? Они не подсказывают ни одной из тех благочестивых и святых жестокостей, которые осуждает⁵ наша религия — этот закон любви и человечности — и к которым, однако, так часто прибегали ее служители, — жестокостей, которые останутся навсегда позором прошлых веков и будут возбуждать ужас и удивление грядущих.

Действительно, как должны быть поражены и добродетельный гражданин, и христианин, проникнутый духом милосердия, проповедуемого евангелием, когда они оглядываются на прошлое. Они замечают здесь, как все без исключения религии были проникнуты фанатизмом и утоляли его жажду потоками человеческой крови⁶.

Здесь христиане, имеющие возможность, как доказывает Варбуртон, свободно отправлять свое богослужение, если бы не желали уничтожать идолопоклонство, сами своей нетерпимостью вызывают преследование со стороны язычников.

Здесь различные секты христиан с ожесточением борются друг против друга и раздирают Византийскую империю.

Там, в Аравии, возникает новая религия, повелевающая сарацинам обойти землю с мечом и огнем в руках.

==313

Не противореча принципам нашей религии, эти принципы достаточны, чтобы заставить людей быть добродетельными. Бесспорно, религия язычников, населившая Олимп злодеями, была менее, чем наша, пригодна для образования праведных людей, а между тем для всякого несомненно, что первые римляне были добродетельнее нас. Кто станет отрицать, что отряды конно-полицейской стражи обезоружили большее число разбойников, чем религия? Что итальянец, хотя и более набожен, чем француз, однако с четками в руках чаще этого последнего прибегает к кинжалу и яду? И что во времена, когда набожность усиливается, но полиция менее совершенна, совершается гораздо больше преступлений⁹, чем тогда, когда набожность ослабевает, но полиция усовершенствуется?

Следовательно, сделать людей добродетельными можно только посредством хороших законов¹⁰. Все искусство

==314

Размышляя над этими предварительными идеями, мы узнаем, почему страсти, остроумным символом которых является, по мнению некоторых раввинов, запрещенное древо, приносят одинаково плоды добра и зла; мы начинаем понимать механизм, которым они пользуются для порождения наших пороков и наших добродетелей, и мы видим, как законодатель находит средство принудить людей к добровольному поведению, заставляя страсти приносить только плоды добродетели и мудрости.

Но если рассмотрение этих идей, способных сделать людей добродетельными, нам запрещено теми двумя группами власть имущих, о которых было сказано выше, то единственное средство ускорить прогресс нравственности заключается в том, чтобы, как я указывал раньше, раскрыть, что эти покровители невежества суть жесточайшие враги человечества, и вырвать из их рук скипетр, который был вручен им невежеством и которым они пользуются для власти над отупевшими людьми. Замечу, однако, что это средство, кажущееся простым и легким в теории, очень трудно осуществить на деле. Не потому чтобы не было людей, в которых с обширным и светлым умом соединена сильная и добродетельная душа; несомненно, существуют люди, убежденные, что гражданин, лишенный мужества, есть гражданин, лишенный добродетели, и понимающие, что имущество и даже жизнь частного лица представляют в его руках только отданный на хранение клад, который он должен быть готов вернуть,

==315

когда того потребует общественное благо, но таких людей всегда слишком мало, чтобы просветить общество; к тому же добродетель становится бессильной, когда нравы эпохи делают ее смешной. Поэтому нравственность и законоведение, которые я рассматриваю как одну и ту же науку, будут делать только незаметные успехи.

Потребуется еще немало времени, чтобы вернулись счастливые века, века Астреи и Реи⁴*, представляющие только остроумные символы совершенства этих двух наук.