Содержание: от составителя

принятым представляется утверждение самого Динцельбахера,

что бессознательные установки масс являются порождением глу-
12
боко усвоенных, ушедших в "подсознание" общество элитарных

религиозных и научных - учений.

ся и нарастает и в ходе теоретических дебатов, и благодаря кон-

кретным исследованиям. Один из важнейших моментов здесь

освоение новых типов источников. С этой точки зрения несо-

мненна значимость таких изданий как материалы ксл.-юкли-.ума

"Культурная история жеста" и монография швейцарской исследо-

вательницы М.Э.Витмер-Бутш "Сон и сновидения в С'редние Чс'-

ка". Расшифровка смыслов жестов и сновидений, использование

ее для реконструкции духовного миро людей прошлого - труд-

нейшая задача, которая пока только поставлена.

ская антропология. Среди работ эгогс направления одним из са-

мых заметных является фундаментальный труд Эрнст.'. Канторо-

вича "Два тела короля. Очерк политической теологлг Средневе-

ковья". Канторович исследует истоки сформулированной i! XVI п.

английскими юристами идеи о существовании у короля "двух

тел" - смертного человеческого и бессмертного политического -

идеи, которая стимулировала формирование новоепропейских

представлений о государстве. Канторович показывает, как много

заимствовала формирующа.яся политическая мысль и.; теологии;

в частности, образ "политического тела" вобрал в себя идею о

церкви как мистическом геле Христа. Хотя К^нтор^ш-п ведет

речь как будто бы лишь о сознательных идейных З^ИМ^ТБОГ.ПНИЯХ

с целью освящения королевской власти, одгако, че.'т глубже он

опускается в историю, нащупывая все более древние корни этой

и^еи, тем сильнее возникает впечатление, что и лс:;д.чих идейных

исканиях лишь актуализируются древьче арули.ческио представ-

ления о сакральности властп, которые гораздо стари;^ не толы;"

политических, но и теологических концепций. .U^>l

оказывается пропитанной древними архетипами, они проступают

все снова и снова, прорастают ь сферу сознания, выступая то в

теологическом, то в юридическом обличьи. Думается, яменно это

"подсветка" книги делает ее столь актуальной для приверженцев

политической антропологии (см., напр., отзы? А. Буро - с. 70 и

ел. наст. изд.).
Ту же проблему соотношения архаики и обноаленил исследует

автор обзора, посвященною коронационным ритуалам. Автор по-

казывает, как это постоянно воспроизводящиеся древнее действо

способно в то же время на.сыщаться новыми смысламч.

знание книге "Перекрестки правосудия" исследовательница из

Израиля Эстер Коэн ставит задачей проследить процесс измене-
13
ния правовых норм и представлений. На материале по^днесредне-

вековой Франции она рассматривает движение всей сферы право-

вой ментальности, охватывающей как нормотворчество ученых

юристов, так и самые темные суеверия. Она пользуется для этого

разнообразными источниками - от строго юридических, до фольк-

лорных, однако главный ее источник, придающий работе ориги-

нальность и новаторство, это записи обычного права, производив-

шиеся во Франции на протяжении XIII-XVI вв. Их анализ позво-

ляет ей подметить некоторые удивительные особенности народ-

ной культуры. Так, записи явно обнаруживают изменчивость

обычая, однако парадоксальным образом вера в его древность,

"извечность" сохраняется. Письменная же фиксация закона, во-

преки ожиданиям, не увеличивает доверия к нему, скорее, наобо-

рот отчуждает его от общества. Особенно это касается судебной

церемонии, которая из общепонятного и значимого ритуала пре-

вращается постепенно в [формальную и тягостную процедуру.

обществе Нового времени.

описал в книге "Магистраты и колдуны" процесс секуляризации

в XVII в. сознания французских интеллектуалов, отказ от пре-

следования колдунов, который произошел быстро и внешне без-

болезненно: победил здравый смысл, свершилась "ментальная ре-

волюция". Однако сегодня нарисованная Мандру картина вытес-

нения религиозного сознания светским выглядит облегченным

решением проблемы (см., напр., критику Бюргьера - с. 45 наст.

изд., который считает, что поставленная Мандру прэблема все

еще ждет более глубокой разработки).

столь радикально отличается от Средневековья, как это традици-

онно считается. Ле Гофф определил это явление к^к "долгое

Средневековье". Архаичес-кое проступает все снова и снова сквозь

новые, казалось бы социальные формы.
Мы уже нидьли в работах Канторовича и Коэн, насколько на-

груя^:на религиозной гимволикой и тесно переплетена с обычаем

политическая и правовая мысль, но та же архаическая подклад-

ка обнаруживается и в таком типичном для XIX в. явлении, как

ррвоткщионпое движение. Сборник культурологических статей

^.11.Томпсона показывает, как этот убежденный марксист прихо-

дит, благодаря своим исследованиям, к чрезвычайно интересным

II неожиданным для себя выводам. За фасадом "классовой борь-

бы" английской бедноты XVIII в. Томпсон обнаружил систему

моральных норм специфической "плебейской культуры", не по-

зволявшей ей принять новые социальные реалии индустриализи-
14
рующегося общества. Беднота, как показывает Томпсон, вовсе не

боролась за свои экономические интересы, не играла но нарож-

дающимся правилам свободного рынка, а отстаивала привычный

для себя образ жизни. За черно-белой схемой классовой борьбы

ученый разглядел цветную картинку реальной жизни английско-

го простонародья, своеобразную "плебейскую культуру", находя-

щуюся не столько в конфронтации, сколько во взаимодействии с

культурой джентри.

XVI-XVII вв. своеобразная модификация народной культуры,

оказывала наступающему на нее капита визирующемуся обществу

и бюрократическому государству отчаянное и успешног сопротив-

ление. То же сопротив"сние народной культуры современному го-

сударству констатируют немецкие последователи Томпсона, изу-

чающие мир баварской деревни XVI-XIX вв. Мало того, нечто

весьма похожее обнаруживается и в русской деревне конца XIX ч.

девшая свет в 1932 г., на заре становления "новой исторической

науки", посвящена сюжету, казавшемуся тогда многим экзотиче-

ским и маргинальным - речь шла о почти беспричинной панике.

охватившей летом 1789 г. крестьянское население ряда районов

Франции. Теперь, по словам представившего ее в 198?' г. читате-

лям Ж.Ревеля, книга кажется чрезвычайно актуальной. Лефевр

тщательно прослеживает те деформации и срывы, которые пере-

живает в условиях резких социальных катаклизмов Нового вре-

мени традиционное крестьянское сознание. В то же время он на-

мечает (особенно в статье "Революционная толпа") возможность

г_>дъема такого деструктурированного сознания к иному уровню

осмысления окружающего, к усвоению (которое происходит вне-

запно, скачком) норм и ценностей более широкой социальной

группы, в пределе - нации. Показывает, как из традиционного,

архаического сознания способно родиться политическое.

реакции традиционного сознания и образа жизни на резко ме-

няющиеся социальные условия: оно либо воспроизводит привыч-

ные образцы поведения, либо срывается в панику, в неадекват-

ность.
В целом, соотношение архаики и обновления все явственнее

прорисовывается как одна из главных проблем исторической ан-

тропологии. Причем архаическое может выступать как эффектив-

ная и внятная каждому члену сообщества "народная культура",

но может открыться и другое лицо этой архаической 'простоты"

(см. об этом у Раульфа - с.45 и ел.).

исторические реачии, которые уже интегрированы, "переварены"

обществом, вошли в его плоть - культурную плоть - "осели" в

сознании людей, превратившись в их ментальность (с. 32). Мы не

знаем сроков, в течение которых происходит это "оседание" (ис-

следования Коон, впрочем, показывают, что обычаи могут возни-

кать достаточно быстро). Возможно, однако, что высокая ско-

рость изменений, характерная для индустриального и постинду-

стриального мира, не позволяет людям приспособиться к ним на

ментальном уровне (не ясно даже, в какой мере "перегарены" об-

ществом такие почтенные, но исторически не слишком давние

реалии как письменность и государство). Не исключено, что к

быстрым переменам последних столетий люди вынуждены при-

спосабливаться каким-то иным образом, не дожидаясь складыва-

ния бессознательных реакций. Выяснить это - задач;; историче-

ской антропологии. Во всяком случае, степень и характер осво-

ения человеком, причем конкретным человеком, а не Человеком

с большой буквы, реалий его собственной жизни и окружающего

его "большого" мира - одна из главных, если не главная ее про-

блема.
Наш сборник по необходимости затрагивает лишь малую часть

этих допросов. Так, совсем не полнила освещения важнейшая

для Нового времени тема эволюции сознания горожан. Практиче-

ски не представлены работы, где историко-антропологические ме-

тоды применяются к внезападноевропейскому материалу (статья

о русском крестьянстве стоит особняком).
Возможно, в определенной мере этот недостаток компенсиру-

ется помещенной в конце нашего издания библиографией. Она

содержит названия тех работ по истории ментальностей и истори-

ческой антропологии, которые были прореферированы в серии

"Культура и общество" и в реферативном журнале ИНИОН "Ис-

тория". Помимо того, что библиографию можно будет использо-

вать в справочных целях, она, как мы надеемся, поможет читате-

лю составить некоторое общее представление как о кзуге сюже-

ты, которыми занята современная историческая антропология,

так и о степени освоенности ее в нашей историографии.

конгрессу. Вып. VII. Проблемы феодализма. Части 1,2. М., 1975:

Идеология фсодачьного общества в Западной Европе: проблемы

культуры и социально-культурных представлгнии Средюпековья р.

современной .чарубе/кноп историографии. М.,1980; Культура и общество

в Среднио века: методология и методика зарубежных исследовании. М..

зарубежной историографии, М.,1984; Культура и общество в Средние

века. Вып.2. М.,1987; Культура и общество в Средние века в

зарубежных исследованиях. М., 1990 (вып.3). К ним примыкает

вышедший в 1991г. сборник "Русь между Востоком и Западом: культура

и общество, X-XVII вв." (ч. 1-3).

напр.: Lc Goff J. La nouvelle histoire. P.,1988; Burkc P. The Freiicli

historical revolution. The Annales school, 1929-1989. Cambridge, 1990. И:?

литературы на русском языке, помимо предисловий к сборникам серии

"Культура и общество", можно указать следующие издания: Фсвр .1.

Бои за историю. М.,1990; Ле Гофф Ж. Существовала ли t французская

историческая школа "Annales"? // Французский ежегодник 1968.

М.,1970: Бродель Ф. Свидетельство историка // Французскии ежегодник

1982. М.,1984; Дюби Ж. Развитие исторических исследований во

Франции после 1950 г. // Одиссей 1991; Споры о главном. Дискуссии о

настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы

"Анналов". М.,1993; Далин В.М. Французские историки XX в. (Судьбы

школы "Анналов") // Далин В.М. Историки Франции XIX - XX вв. М.,

1981; Бессмертный Ю.Л. "Анналы". Переломный этап? // Одиссей

1991; Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа "Анналов". М..1993;

Гуревич А.Я. Загадка школы "Анналов" // Arbor mundi, вып.2. М..

1993; Пимснова ЛА. Анналы. Экономики. Общества. Цивилизации //

Thesis , выи 1. М.,1993.

'' Февр Л. Указ соч., с.13, 26, 27, 36, 67.

' Ср.. напр., точки зрения А.Я.Гуревича (в его книге Исторический

синтез...с.293), Ж.Ле Гоффа (там же, с.297), А.Бюргьгра (данное

издание, с.45).

60-летию "Анналов" // Споры о главном. С. 42-43.

хребтом истории? // Thesis, вып.4. М., 1994.

1993, N 1. S.4.

коллоквиума "Культурная история жеста" (см. с.119 и ел. наст. изд.),

симпозиума "Feste und Ferien im Mittelalter" (Paderborii, 1991) или

конференции о жестокости в истории (Crudelitas. Krenis, 1992).

G. DVBY. HISTOIRE UKS MENTALITKS // HISTOIRK КТ SKS MKTHOUKS.

(французского медиевиста ^Коржа Дюби представляет собой одно

из первых программных сочинений по истории ментальностей.

Именно она (наряду с представленным ниже докладом А.Дюпро-

на и вышедшей тогда же книгой Р.Мандру "Введение г. новую ис-

торию Франции. Историко-психологическое эссе" обозначила воз-

рождение интереса к этому предмету. Появление статьи Дюби в

солидном энциклопедическом издании "История и ее методы"оз-

начало, что история ментальностей уже принята в круг "закон-

ных" направлений исторической науки ^.

людей отнюдь не является новшеством, родившимся в недрах

школы "Анналов". Интерес к человеческой психологии существо-

вал у историков всегда. Создавая биографию выдающейся лично-

сти, городскую хронику или описывая придворную интригу, ис-

торики нередко обращались к психологической характеристике

своих героев. Однако, психология оставалась чем-то внешним по

отношению к истории и привлекалась только для объяснения со-

бытий или явлений. К тому же историки не задумывались над

тем, что психологические особенности людей далеких эпох суще-

ственно отличались от психологии современного человека, что

чувства, эмоции, ценностные системы тоже имеют свою историю,

и приписывали своим героям те желания и реакции, которые в

аналогичных ситуациях проявили бы они сами.

менчива, как изменчивы, например, обычаи и формы жизни, ста-

ла проникать в сознание историков в XVIII в. как проекция рас-

пространившейся в ту эпоху идеи прогресса. Однако, еще долгое

время изучение исторических (форм психологии тормозилось уп-

рощенной трактовкой прогресса как непрерывного линейного

движения и более всего неразвитостью самой психологической

науки. По мнению Дюби, развитие новых социальных наук в

тальностей.

нюю очередь влияние марксизма, полагает Дюби, побудили исто-

риков переместить свое внимание с великих людей на сферу кол-

лективного, с событий на структуры. В социологии родилось

сформулированное Э.Дюркгеймом понятие "коллективного созна-

ния", которое затем разработали и усовершенствовали психологи;

именно они ввели в научный оборот термин "ментальность".
Обрисовав вклад Л.Февра в разработку теории ментальностен,

Дюби характеризует далее состояние истории ментальпостей, ка-

ким оно ему представляется в начале 60-х гг. История менталь-

ностей, отмечает он, уже не может удовлетвориться упрощенным

понятием "коллективного сознания": развившаяся в CUIA соци-

альная психология выявила диалогический характер отношений

между индивидом и его социальным окружением, продемонстри-

ровав не только то, как среда воздействует на индивида, но и как

в некоторых случаях реакция индивидуумов изменяет среду. По-

этому история ментальностей, считает Дюби, должна быть и со-

циальной, и биографичной: она так же, как и социальная психо-

логия, призвана исследовать отношения между индивидом и сре-

дой, индивидом и группой, конечно, обратившись при этом к

прошлым временам.

ния от современности возможности подобных исследований для

историка стремительно сокращаются. Он может сосредоточить

внимание на королях, святых, видных теологах. Но выявить

мысли, чувства, реакции простого человека исследователю удает-

ся очень редко.

дающиеся личности: сведения о ней в источниках найти возмож-

но. Именно эта среда и является излюбленным доменом историка

ментальностей. Впрочем, уточняет Дюби, правильнее было бы го-

ворить не о среде, а о средах. Иллюстрируя это, Дюби сравнивает

двух хронистов XI в. - Рауля Глабера и Хелгоуда. Оба они были

монахами весьма важных монастырей; получили сходное религи-

озное образование, оба пожелали написать историю своего време-

ни, в особенности историю Роберта Благочестивого. Однако, соз-

данные ими сочинения оказались весьма различными. Это объяс-

нялось не только особенностями личности каждого из них, но в

еще большей степени спецификой культурного климата, в кото-

ром проходила их жизнь: в монастыре Рауля Глабера - широкие

духовные горизонты, стремление продолжить культурные тради-

ции каролингской эпохи; напротив, замкнутость, сосредоточен-
ность на литургике и на внутренних монастырских проблемах

были свойственны той обители, где проводил свои дни Хелгоуд.

следует, продолжает Дюби, обратить пристальное внимание и на

другой вид различий - в продолжительности, в ритмах времени.

Известную схему Ф.Броделя, различавшего три вида продолжи-

тельности в истории, можно, по мнению Дюби, применить к мен-

тальным процессам. Одни из них быстротечны и поверхностны

(например, резонанс, вызванный проповедью, скандал, рожден-

ный необычным произведением искусства, кратковременные на-

родные волнения и т.п.). Именно на этом уровне формируются

отношения между индивидом и группой (возникает реакция

группы на действия индивида и реакция индивида на давление

со стороны группы).

ные процессы затрагивают не только индивидов, но социальные

группы целиком. Как правило, речь идет о плавных, без резких

рывков, трансформациях, согласующихся с движением общества

в целом, с политическими, социальными и экономическими из-

менениями. Трансформации такого типа (например, изменения

эстетического вкуса в образованной части общества) рождают из-

вестное всем явление: дети рассуждают, чувствуют и выражают

себя не так, как это делали их родители.
Следующий уровень - "темницы долгого времени" (по Броде-

лю), ментальные структуры, упорно сопротивляющиеся измене-

ниям. Они образуют глубокий пласт представлений и моделей по-

ведения, не изменяющихся со сменой поколений. Совокупность

этих структур придает каждой длительной фазе истории ее спе-

цифический колорит. Впрочем, и эти структуры не вполне непод-

вижны: Дюби полагает, 410 их изменение происходит в результа-

те довольно быстрых, хотя, может быть, и незаметных мутаций.

Наконец, Дюби упоминает еще один, наиболее глубоко залегаю-

щий ментальный слой, связанный с биологическими свойствами

человека. Он неподвижен или почти неподвижен, изменяясь вме-

сте с эволюцией самих биологических свойств.

рии ментальностей, Дюби выделяет изучение языка как важнейшего

компонента духовного инструментария общества. История менталь-

ностей не может развиваться без помощи лексикологов. Они могут

дать ей фундаментальные данные - например, перечни слов, упот-

реблявшихся в ту или иную эпоху. Задача истории ментальностей -

выявить вербальные констелляции, отражающие главные сочлене-

ния коллективного сознания. Необходимо рассмотреть изменения

словаря, установить потери, приобретения и трансформации в значе-
нии слов и выявить связь этих изменений с колебаниями в сфере

ментальностей. Не следует пренебрегать и синтаксисом. Tni;, ан.члиз

употребления временных придаточных предложений в древнефран-

цузском языке позволил П.Имбсу сформулировать расходящуюся с

мнением Л.Февра гипотезу относительно представлений средневеко-

вых людей о времени.

екта ис следования сферу психологии, изучая интеллектуальные

механизмы, чувства, модели поведения, история ментальностей,

как к тому и призывают психологи, с необходимостью будет со-

вершать переходы от индивида к группе и обратно. Это связывает

ее с социальной историей. История ментальностей должна "про-

питать" собой социальную историю, и та, не будучи больше при-

вязана к одной лишь экономике, станет в результате гора:'.до бо-

лее богатой и глубокой.
' См. оо этом Лн>Г>и Ж. Ра.шптпс iic'ropivici'i^ix iii4".'ii'.'i,i>iiau[in :<)

Франции iioc.-ie 1950 г. Одиссей 1991 М., 1991.

PSYCHOLOGIE COLLECTIVE// ANNALES E.S.C., 1961, N I

циалистом по истории религии и истории культуры эпохи Старо-

го порядка Альфонсом Дюпроном на XI Международном конгрес-

се исторических наук, проходившем в 1961 г. в Стокго тьме.

ваться греческим термином, история коллективной 'психеи",

включающая в себя историю ценностей, культурных форм, сим-

волик, мифов. По его мнению, история коллективной психологии

находится в настоящее время (напомним - 1961 г.) в процессе са-

моопределения. Появление социальной психологии и в особенно-

стп осознание гуманитарными науками значения сферы коллек-

тивного заставляют выделить историю коллективной психологии

в качестве особой дисциплины и, следовательно, определить ее

предмет и методы. Дюпрон обозначает для нее три направления

исследования.
1. "Инвентаризация" форм, образов, ценностей, понятий, по-