Советский опыт социальной модернизации традиционного общества: уроки и историческое значение

Апробация результатов исследования. Научные выводы и практические рекомендации диссертации представлены в виде докладов и сообщений на 13 научных международных и республиканских конференциях. Положения и выводы диссертации нашли также отражение в более чем 35 научных публикациях автора, в том числе в изданиях, перечень которых утвержден Комитетом по надзору и аттестации в сфере образования и науки Министерства образования и науки Республики Казахстан.

Обсуждение диссертационной работы состоялось на заседании кафедры истории Республики Казахстан Западно-Казахстанского государственного университета им. М. Утемисова и диссертация была рекомендована к защите.

Структура диссертации обусловлена выбором исследовательской проблемы, реализацией ее цели и задач. Диссертация состоит из введения, четырех разделов, заключения и списка использованных источников.

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
Во введении обосновываются актуальность и новизна избранной темы, определяются цель и задачи, хронологические рамки, объект и предмет исследования, раскрываются методологическая основа, источниковая база и историография проблемы, практическая значимость работы и ее апробация, а также структура диссертации.

В разделе I «Историография и методология исследования» в 1-й части «Методологические подходы к историографии и источниковедению проблемы» обращается внимание на принципиально важную роль исторического наследия и неангажированного научного знания, подчеркивается значение историографического для научно-познавательной работы. Среди важнейших методологических задач историографии выделяются установление преемственности в развитии исторической мысли, определение критериев выделения главных историографических фактов, установление взаимоотношений историографического факта и источника; определение объективного вклада историков в развитие науки, а также выявление критериев периодизации развития исторического знания. В советский период в историографии сложилась «искусственная триада: история КПСС, история СССР и история союзной республики». Это приводило к ограничению творческого начала в научной деятельности, обусловливало догматизацию мышления и ослабление интеллектуального потенциала общества в целом. Другая весьма чувствительная проблема казахстанской историографии - провинциализм, оторванность от передовых достижений мировой исторической науки [9. С.21,23].

Распад СССР поставил перед общественными науками ряд сложных и неотложных задач. Марксизм не только подвергся сомнению как единственная и универсальная методологическая база исследований, но и был поставлен вопрос о его правомочности быть научным подходом вообще. Большинство бывших советских республик строит национальные государства и апеллирует к концепции нации для обоснования сделанного выбора [10]. В «Истории Казахстана» подчеркивается: «Существу­ющее мнение, что научную литературу "эпохи социализма" нужно отвергнуть, поскольку она несет на себе отпечаток идеологических наслоений, не профессионально. Даже с учетом идеологизации эта литература, во-первых, важный источник для изучения эволюции исторической мысли, а во-вторых, она несет множество конкретной исторической информации, необходимой при критическом отношении для познания прошлого...» [11. С. 8]. Главным итогом развития Казахстана в XX в. явилось его вступление на путь современной цивилизации [9. С. 202-205].

В конце XX в. отечественная историография смогла ознакомиться с наработками зарубежных историков. Хотя они не всегда дают прирост нового знания, однако достижения мировой науки должны стать органической частью интеллектуальной культуры казахстанских историков [12]. В 1990-е гг. стали переиздаваться ранее запрещенные или редкие труды ученых, государственных и политических деятелей начала XX в. Особо важно интенсивное вовлечение источников из ранее закрытых архивов. Произошел прорыв в их переводе на казахский язык. Появились труды о выдающихся казахских деятелях, сводные и обобщающие работы [13].

Диссертант дает краткий обзор динамики теоретико-методологических изысканий историков, когда постоянно возникали многочисленные «новые истории». В итоге получили развитие системный анализ, методы статистический, моделирования и т.д. Механизмы системности в общественном развитии изучены далеко не полностью. Историческая наука сегодня отличается смешением подходов и понятий, широкомасштабная публикация источников далеко не всегда сопровождается должной историографической проработкой. В диссертации дается анализ научных методов познания избранной проблематики, выделяются сравнительно-исторический метод, методы актуализации, дедуктивный и индуктивный, статистический [14].

Обращаясь непосредственно к историографии проблемы, соискатель во 2-й части раздела «Историография и источники по истории социальной модернизации казахского общества: достижения и проблемы» отмечает, что общие проблемы реструктуризации казахского общества в связи с индустриализацией рассматривали многие авторы [15]. Крупный вклад в создание научной истории Казахстана внес С.Д. Асфендиаров. Он одним из первых проанализировал дискуссии о сущности кочевой культуры как цивилизационной целостности, высказал звучащую современно критику примордиального толкования этничности [16. С. 14-21, 25, 47-67]. Наиболее крупными исследователями социальных аспектов аграрной истории стали Г.Ф. Дахшлейгер, К.Н. Нурпеисов, А.Б. Турсунбаев и другие [17]. Определенное место заняла тема советской феминизации [18].

Постсоветская историография постепенно накапливает дополнительный опыт переосмысления изучаемых проблем, выявляются новые документы. Ж. Артыкбаев, Н. Масанов и др. высказали немало интересных аргументов о сложных вопросах социальной истории. Ж.Б. Абылхожин дает полезные интерпретации, богатую фактологию известных событий социальной трансформации казахского общества [19]. В одном из новейших трудов воссоздается история страны и всех ее народов, преодолевается влияние этноцентризма [20. С. 6-7]. Наблюдается попытка применить метод интерпретирующей истории, включаются материалы об истоках формирования мультикультурного состава населения Казахстана с XVII в. [20. С. 258]. Интересен вывод о паупер-люмпенской и маргинальных массах как социальной базе революции, наряду с признанием значительных успехов республики после 1917 г. Но вряд ли можно полностью согласиться, что суверенизация Казахстана привела к мистификации и этнизации объектов культурно-образовательного процесса [20. С. 6]. Наибольшее значение для решения поставленных задач имеют различные труды и публикации – монографические, документальные, диссертационные, сборники тематических дискуссий и конференций и пр. Интересный материал проанализировала З.Ж. Марданова, дополнив представления о влиянии т.н. «спецпереселенцев» на социальную динамику общества. Г. Жуман осветила содержание, характер и значение дискуссии об индустриализации Казахстана в изучаемый период [21].

Полезные идеи можно почерпнуть из трудов западных ученых [22]. Так, А. Сидоров отмечает, что работа Г. Масселла «Традиционные структуры как препятствие революционным изменениям: на примере Советской Центральной Азии»  вызывает необходимость вновь обсудить вопрос: «целесообразно ли было изменять коренные устои кочевников путем индустриализации? …» [23. С.3]. Как правило, западные авторы все еще сохраняют некритическую убежденность в превосходстве собственной культуры, редко подробно знакомятся с достижениями постсоветских исследователей, последние тоже по разным причинам далеко не всегда в курсе наработок зарубежных коллег.

Для анализа социальной модернизации казахского общества важна теория социальной стратификации, позволяющая увидеть этническую общность во всей ее сложности. Современные авторы рассматривают проблемы эволюции социально-политической системы, культуру и духовность [24].

Непосредственное методологическое значение для переосмысления избранной проблематики имеют труды Президента РК Н.А. Назарбаева [25].

Концептуальными категориями для настоящего исследования являются традиционализм и модернизация. Традиционализм означает приверженность устойчивым моделям функционирования, покоящимся на архетипах и ментальных основах консервативности в социальной организации. Под традиционностью часто подразумевается замкнутая устойчивость порядков социального взаимодействия (по К.Марксу, «азиатский способ производства», «формы, предшествующие капиталистическому способу производства») [26. С. 357]. Традиционализм рассматривается как альтернатива глобализации, совмещающая потенциалы традиционного и модернизационного обществ [27]. Термин «модернизация» активно и продуктивно используется современными учеными для осмысления системных трансформаций в Российской империи и особенно в СССР [28].

Соискатель дает и анализ специфики источниковедения применительно к теме работы, выдвигает ряд предложений по дальнейшему совершенствованию методологии, историографии и источниковедения истории социальной модернизации казахского общества.

Во 2-м разделе диссертации «Социальная трансформация казахского общества в условиях окончания Гражданской войны и НЭП. 1920-1929 гг.» обобщается и анализируется динамика, формы и методы социальной реорганизации казахского общества в условиях образования КАССР и НЭП. В 1-й части «Казахское общество к 1920 г.: структура, социально-экономическое состояние и политико-правовая культура» анализируются основные показатели социально-экономического положения, трансформации этнополитического статуса казахского общества, конкретизируются данные численности, о социальной структуре, образовательном уровне, развитии общественных и культурных организаций в республике, наиболее острых задачах модернизации общества.

Создание советов шло одновременно с революцией в отношениях собственности, формированием сети новых общественных звеньев. Для национальных республик это должно было означать и одновременное искоренение неравных возможностей в доступе к власти на основе этноконфессиональной принадлежности. Социальный облик казахского общества определялся сохранением оправдавшихся форм самоорганизации и хозяйствования, развитием рыночной экономики, интенсивной интеграцией групп населения, формированием современной инфраструктуры, эволюцией политико-правового и национального самосознания.

По данным переписи 1897 г. казахи составляли 82% населения Степи, но среди горожан их было 15,4%. Русское городское население достигало 50,8%. Лишь Туркестан, Аулие-Ата и Чимкент возникли как национальные города. Численность фабрично-заводских рабочих в Степном крае к 1914 г. составляла около 50 тыс. чел., т.е. 1,2-1,4% населения. Подавляющее большинство составляли жители аулов и сел. Противоречивые изменения в сельском хозяйстве начала XX в. усугублялись тяжелейшими последствиями войны. Хотя кочевая культура господствовала, переход к оседлости уже осознавался как неизбежный. С 1920 по 1923 гг. число крестьянских хозяйств сократилось почти на треть, посевная площадь в 3 раза, валовой сбор зерна - в 5 раз [29]. Эти процессы все же мало изменили существо этнокультурных доминант.

Принцип диктатуры пролетариата на национальных окраинах закономерно приобретал административный характер, и хотя способствовал установлению порядка, преодолению экономического неравенства народов, неизбежно вел к сосредоточению власти и административного контроля в центре. Это искажало сущность и течение модернизации внутри этносоциума. Установка большевиков на реальное социальное равенство и защиту интересов трудящихся обеспечивала им мощное притяжение. Совокупность компонентов преобразовательной деятельности сформулировал Ж. Аймауытулы, указывая, что «автономия, которая и не снилась прежде, …требует улучшения социального положения народа, совершенствования хозяйственной жизни (скотоводство), обучения ведению (грамотного, культурного) земледелия, разрешения проблемы оседания, учреждения органов здравоохранения, местных органов власти (Советов), судебных органов – введение всех их в административные рамки. Сюда относятся также проблемы просвещения, ликвидации безграмотности, развития литературы, средств информации (печати). …чтобы стать подлинно культурным человеком, нам нужны сотни, тысячи специалистов в различных областях жизни» [30. С. 383].

Во 2-й части II-го раздела «Становление системы общественных организаций в КАССР: типология и проблемы управления» отмечено, что для бывших окраин Российской империи большевистская доктрина предполагала специальные мероприятия по созданию новой этноидентичности, равенство, коллективную собственность, недопустимость эксплуатации по социальным или национальным признакам, всесторонний подъем образования и культуры и пр. Практическая реализация этих постулатов требовала весьма продуманной и взвешенной тактики.

Традиционные родоплеменные отношения и формы организации бытия казахов сохраняли свое влияние практически во всех значимых сферах общественной жизни, а национальный рабочий класс не был сформирован. Так, в перевыборной компании советов 1925/26 г. на местах не было достигнуто «никаких успехов» - высокий процент участия казахского населения, в т.ч. женщин, объяснялся «не столько здоровой активностью и желанием помочь делу совстроительства, сколько участием в партийно-родовой борьбе». Уполномоченные избиркомов и парторганизаций, комсомольские активисты группировались в соответствии с вековыми традициями внутриэтнической конкуренции [31. С. 10]. Для власти это подтверждало неизбежность и правомерность классового характера политики, целенаправленной обработки и подготовки аульного актива, исправления нормативных актов против расширительного толкования социальных критериев. Наряду с созданием системы советов, партия уделяла пристальное внимание замещению традиционных механизмов социально-политической практики новыми. Сложность усиливала драматическая нехватка коммунистов среди казахов, что привносило русификаторский оттенок даже в самые идеальные настроения и программы большевиков.

Тем не менее, практически сразу с установлением советской власти началось создание и общественных организаций, прежде всего, профсоюзов, которые с самого начала оказывались под постоянным контролем партии. Численность союзов к 1921 г. достигала 200 тыс. чел., однако они охватывали далеко не всех трудящихся. Обязательное членство не было повсеместным. Финансовой самостоятельности у Кирбюро не было. Острейший дефицит средств и отсутствие помощи из центра не позволяли увеличить штаты, развивать культпросвет- и издательскую работу.

К 1925 г. удельный вес казахов в профсоюзах КАССР составил 19,6% (в начале 1923 г. – 5,8%), причем прием казахов в союзы происходил в 4 раза быстрее, чем всех членов, но почти исключительно за счет неквалифицированных, чернорабочих и батраков. Среди выборного актива профсоюзов казахи составили 11% (612 чел.). К началу 1927 г. число казахов в союзах выросло в 1,5 раза [32]. Передача социального страхования работников от ВЦСПС к Наркомтруду с 1923 г. отражала характерные представления власти о возрастании самостоятельности профсоюзов. Однако на практике отмечены бюрократизм деятельности всех звеньев, неспособность профсоюзов играть самостоятельную роль в производственной или культурной жизни, реализовать заложенные них демократические начала. В 1928 г. 44% казахов – членов союзов трудились в сельском хозяйстве и лишь 19,6% - в промышленности. Их доля была особенно мала в индустриальных союзах. Слабо были вовлечены в общественную жизнь казашки, в целом же удельный вес женщин в профсоюзах составлял в 1929 г. 16%, а среди работающих – 13,2% [33].

Исключительное значение власть придавала работе с молодежью: именно она могла изначально усвоить социалистические идеи, став органичной и особенно активной частью управляемого движения к коммунизму. Молодежь использовалась для вытеснения обычаев и праздников: в Актюбинской губернии в июне 1923 г. к международному дню кооперации был организован «Комсомольский байрам». В Букеевской губернии комсомольцы провели кампании помощи Черноморскому флоту, комсомольские Пасху, Уразу, Курбан и Рождество; читали лекции пионерам, показывали спектакли, распространяли листовки на казахском языке. При этом в губернии было 530 комсомольцев, в т.ч. 428 казахов, 27 девушек. К сентябрю 1924 г. в КАССР было 22 пионерских отряда, охватив 2679 детей. При ФЗУ из них были 18,2% отрядов, при детдомах – половина, при клубах РКСМ – 31,8%, территориальных и прочих – 31,8%. Комиссия ЦК РКП (б) по пионерскому движению в 1924 г. акцентировала внимание на поворот к укреплению массовости идейно-воспитательной работы с детьми через школу [34].

Повсеместное создание массовых добровольных обществ велось под непосредственным руководством парторганизаций и носило формальный характер. В феврале 1924 г. создано Казахское отделение Всероссийского общества «Долой неграмотность!» (ОДН). В Семипалатинской губернии в 1925 г. было 4 массовых общества – МОПР, ОДВФ, Доброхим и ОДН – они начали создаваться в 1923 г. В них было 17 тыс. чел., но лишь 15% проживали в деревне и казахов крайне мало. Особое значение власть придавала общественной поддержке воздушного флота: проводились всевозможные акции по сбору средств, изданию листовок и газет, спектакли, соревнования, массовые гуляния, выпуск марок, пожертвования ювелирных изделий и т.п. Как признали проверяющие из Орграспредотдела ЦК партии, в деревне и ауле нет никакой общественности, организации создаются в основном по инициативе сверху под известным нажимом. Однако всякая инициатива помимо партийных органов жестко пресекалась.

В феврале 1925 г. руководство добровольными обществами (их насчитывалось уже 12, а на их содержание рабочие отчисляли по стране до 9% заработка) было поручено Агитпропотделу ЦК партии. Оргбюро ЦК РКП(б) предложил МОПР прекратить «массовую вербовку в него членов», перейти на добровольное и индивидуальное участие в нем. Все массовые кампании проводились лишь с санкции ЦК РКП(б). Был разработан примерный устав добровольных шефских обществ. Среди типичных недостатков массового добровольного движения власть признавала практику коллективного вступления, отсутствие работы в низовых ячейках и выборности руководящих органов и лиц, а также отчетности, подмену самодеятельности рядовых аппаратными работниками.

В 3-й части раздела «Социально-политическая активность масс: создание новых типов идентичности и солидарности» показано, что массовые масштабы приобрели самодеятельные и организованные сверху общественные организации, в которых широкие массы впервые получили возможность реализовать гражданский потенциал, обрести сопричастность к великому коллективному деянию, ощутить и возвысить свое социальное достоинство. Но этнокультурный аспект требовал дифференцированного подхода. Уже к сентябрю 1922 г. в КАССР было 2543 крестьянских комитета взаимопомощи (ККОВ). I Всеказахское совещание ККОВ 1923 г. дезавуировало решение Наркомата соцобеспечения о нецелесообразности комитетов в аулах, отвечая за социальную поддержку населения. В итоге создание комитетов на местах все равно проводилось силами и под руководством губернских структур наркомата. К концу 1923 г. число комитетов выросло до 4513. По решению III Всеказахского съезда ККОВ (1928 г.) под лозунгом «В каждом поселке – крестком!» в 1929 г. было создано еще 2189 комитетов, и в итоге около 75% всех населенных пунктов КАССР имели свои комитеты [35]. Партия методом проб и ошибок реорганизовывала механизмы социально-политической и хозяйственной мобилизации и воспитания населения. Упразднение ККОВ в ходе коллективизации преподносилось как закономерная победа социализма.

В то же время сохранялись вековые традиции отчуждения человека от управления общественными делами и всесилия бюрократии, синдром военно-коммунистического режима, колоссальный рост чиновничества. Подготовка новых кадров предусматривала создание лояльного власти культурного слоя и сочеталась с вынужденным использованием дореволюционной интеллигенции. Нараставшая борьба против т.н. великодержавного шовинизма и местного национализма приобретала болезненный и затяжной характер, часто трансформировалась в провоцирование групповых конфликтов в интересах власти номенклатуры. В ходе перевыборов советов в 1925 г. 56,2% избранных в аульные советы составили казахи, в волостных съездах участвовали 10483 чел., в т.ч. 5907 казахов (56,3%), в волисполкомы было избрано 739 чел., в т.ч. 454 казаха, т.е. 61,4%. Из 243 членов 4-х горсоветов казахи составили 22,6%. Представительство коммунистов, независимо от национальности, росло с повышением уровня управления: в аульных советах их оказалось избрано 6,7%, в волисполкомах – 55,1%, в горсоветах – 67,9%. Т.е. в середине 1920-х гг. «партизация» казахов лишь начиналась. Активность людей была низкой: в 1925 г. в низовых органах, особенно уездных «угрожающе понизился процент участия беспартийной массы, что доказывает отрыв аппарата от населения». По республике в выборах участвовали 41,6% избирателей, в городах – до 15,3%. В городах пришлось выборы повторить, на селе не удалось из-за отсутствия времени и неблагоприятных условий погоды.

На начало 1926 г. 36,6% в республиканской парторганизации составили казахи. В КазЦИК и СНК они составляли 14,6%, Наркомтруде – 39%, Наркомсобесе – 36,5, Сельскоюзе – 25, Наркомпросе – 50, НКВД – 35,5. В губерниях аппараты были укомплектованы казахами в Семипалатинской – на 5,3%, Акмолинской – 18, Актюбинской – 17,5, Алма-Атинской – 20,1. Больше всего казахов было в органах юстиции и административных отделах. Чем ниже уровень органов власти, тем больше в них было национальных кадров, прежде всего в волостях. Однако аульные ячейки авторитетом не пользовались. Слабой была защита бытовых интересов казахских рабочих, «в большинстве живущих в слишком отсталых условиях» [36]. Выполнение директив постоянно сталкивалось с острейшим дефицитом кадров снизу доверху. Это заставило республиканские власти находить экстраординарные методы «укрепления вертикали» управления.

В рамках индустриализации целенаправленно шло создание значимого по численности национального рабочего класса: направление в аулы специальных вербовщиков, первоочередное трудоустройство и приравнивание к членам профсоюзов, обучение на родном языке по облегченной программе, прикрепление к русским и украинским рабочим, направление на курсы ФЗУ, в техникумы, курсы Центрального института труда, стажировка в индустриальных центрах СССР. В итоге в народном хозяйстве КАССР удельный вес казахов среди рабочих и служащих в 1927 по 1936 г. вырос с 30,7 до 41%, в т.ч. в промышленности с 17,7 до 43%, в строительстве – с 8,1 до 37,6%, на транспорте с 8,3 до 31,8%, в совхозах и МТС с 33,3 до 57,2% [37. Т.1. С.294-308]. Основные трудности в перестройке жизнедеятельности этносообщества представляли языковой барьер, слабая профессиональная подготовка, социально-психологический дискомфорт в связи с резкой сменой организации труда, быта, досуга, взаимоотношений в новых социальных группах и коллективах. Неравенство в оплате труда, препятствия, искусственно создаваемые частью руководства, сомневавшегося в целесообразности и возможности формирования рабочих кадров из числа казахов, в создании нормальных жилищно-бытовых условий, возможностей для профессионального роста, даже стравливания на межэтнической почве дополняли объективные трудности социальной реструктуризации этноса.

В III разделе «Динамика социальной модернизации казахского общества в 1930-1936 гг.» в 1-й части «Эволюция системы общественных организаций как инструмента социальной консолидации национальных масс в условиях создания командно-административной системы и мобилизационной экономики» отмечается, что с конца 1920-х гг. громоздкая сеть советских, партийных, профсоюзных, комсомольских организаций, добровольных массовых обществ, союзов начала приводиться в более «регулярный» вид. В них обеспечивалась строгая вертикаль, каждая находилась под бдительным контролем парторганов. Но именно эти организации формировали у рядовых граждан убежденность в превосходстве советского строя, невиданных ранее возможностях самореализации.

Бесконечные реорганизации и административно-территориальные изменения приводили к дезорганизации общества, маргинализации населения, росту бюрократии на всех уровнях. Так, в 1925/26 гг. был 3641 аульный и сельский совет, то в 1928/29 г. – 3983. На основе постановления ЦИК СССР от 30 января 1930 г. все советы, не сумевшие обеспечить «классовую» линию, должны были переизбираться. В 1930 г. ЦК ВКП(б) и Президиум ЦИК СССР приняли решение о ликвидации округов, что в условиях коллективизации и начавшихся репрессий умножало неразбериху на местах, дискредитировало власть, сеяло пессимизм среди самих чиновников. В КАССР по решению КазЦИК до 15 сентября надлежало ликвидировать округа. Если до этого в окрисполкомах работали 4845 чел., в районных – 2608, то теперь в районы требовалось направить 4113 чел., в т.ч. 4013 из бывшего окружного аппарата. Вместо 19 профсоюзов (14 с краевыми центральными правлениями) в 1931 г. стал уже 31, в т.ч. 24 имели центральные правления [38]. Устройство общественных организаций по административно-территориальному принципу помогало власти «чистить» кадры, а карьеристам обеспечивать быстрый рост. И именно в этих условиях сложилась прочная традиция «не справившихся» партийных руководителей направлять в советские органы.

Среди членов профсоюзов 34% оставались неграмотными и малограмотными, а среди казахов – более половины. Участниками соцсоревнования числились 30% членов профсоюзов, активную работу в союзах вели около 30 тыс. чел. На 1932 г. казахи составляли 7 тыс. из 35738 добровольцев-активистов профсоюзов, а среди выборного профактива - 23%.

Расходы на соцстрахование в 1932 г. без учета отраслевых касс составили в КАССР 68 млн. руб. (в 1929-30 г. – 24548 руб.), на курортах, в домах отдыха и санаториях побывали более 30 тыс. чел. (в 1928-29 – 510 чел.). В 1932 г. в детских яслях было 93250 постоянных мест (в 1928-29 - 870), детсадами и детскими площадками были охвачены 417800 (в 1929 г. соответственно 926 и 6498) [39]. Идейная лояльность и производственная дисциплина стали важнейшими условиями благополучия и даже личной безопасности.

С конца 1920-х гг. началась унификация добровольных творческих организаций. 30 августа 1930 г. ВЦИК и СНК РСФСР «Положение о добровольных обществах и союзах» регламентировало условия и средства привлечения их «к активному участию в социалистическом строительстве». Целью всех добровольных обществ и союзов признавалось также содействие укреплению обороны страны. Они не имели права заниматься производственной или коммерческой деятельностью, защищать правовые и экономические интересы своих членов. Вся их деятельность подчинялась общегосударственным планам народного хозяйства и социально-культурного строительства, а научно-исследовательские должны были опираться на «марксистско-диалектическую проработку вопросов» [40].

Как отмечал Казкрайком ВКП(б) 19 мая 1933 г., комсомол должен был «стать оружием партии в деле перестройки сельского хозяйства, бытового уклада, коренизации культурного подъема республики». За 1926-1932 гг. почти 90% рабочих-казахов, направленных на предприятия и стройки, были комсомольцами. Союз вел идейную подготовку, вырабатывал новые модели поведения, и молодежь наиболее успешно впитывала и реализовала новую систему ценностей, обычаев, праздников, быта и досуга, семейных отношений. Именно комсомольцы чаще всего использовались при перевыборах советов и наполнении их надежными людьми при острейшем дефиците кадров. В 1930 г. более 6500 комсомольцев были избраны членами аульных и сельсоветов, около 200 – членами райисполкомов, многие работали председателями колхозов. К началу 1930-х гг. в ККОВах работали 294 представителя краевой организации ВЛКСМ. 2000 представителей окружного, городского, районного звена в составе 250 бригад были брошены на посевную кампанию 1930 г. [41].

В изучаемый период в республике прошли три съезда Осоавиахима (3-й – в октябре 1937 г.). Получили распространение военизированные походы, противохимические учения, соревнования, походы в противогазах и т.п. С 1936 г. в Казахстане создаются аэроклубы, первые - в Караганде, Семипалатинске, Балхаше и Уральске, во 2-й половине 1930-х гг. были построены 17 парашютных вышек, 7 планерных станций и 115 стрелковых тиров. К 1937 г. 4827 первичных организаций Осоавиахима объединяли 190062 чел., Общество Красного Креста и Красного Полумесяца имело 1400 организаций и 196 тыс. членов. Более 600 тыс. чел. получили значки ПВХО, ГТО, ГСО (Готов к санитарной обороне), Ворошиловского стрелка. Среди последних и юных ворошиловских стрелков числилось около 24 тыс. чел., ворошиловских всадников – 6 тыс., значкистов ГТО – 17755 и т.д. В связи с растущей военной угрозой каждый коммунист и комсомолец обязывались получить одну из военных специальностей [42].