Современные политические теории. Опыт запада

диции» .

В качестве иллюстрации консервативные философы часто приводят пример смерти родственников и друзей. Это событие вызывает глубо­кие личные переживания, однако они трансформируются из сферы лич­ного опыта в «культурные объекты» через церемониал погребения. Этот ритуал имеет двоякий смысл. С одной стороны, человек разделяет свои переживания со всей культурной традицией своего общества, с другой — его чувства получают «признание», общественную санкцию, прино­сящую ему облегчение.

То же, что солсберианцы называют «культурными объектами», по существу, идентично так называемым социальным объектам английско­го философа-коммунитариста Чарльза Тейлора, понимавшего под этим термином деятельность и опыт, которые становятся возможными в кон­тексте общей практики. В своей книге «Гегель и современное общест­во» Тейлор подчеркивал, что

«не будет экстравагантностью предположить, что мы — то, что мы есть, в силу участия в более широкой жизни нашего общества»⁴¹.

В теории группы Солсбери, однако, всему этому придан несколько иной смысл. Подчеркивая приоритет «культурных объектов», консерва­торы этого толка считают, что они сами по себе являются источником авторитета. Именно поэтому они столь враждебны к индивидуализму во всех его проявлениях. В то же время они признают, что индивид обла­дает самосознанием, может взбунтоваться против деспотии «культур­ных объектов», однако в этом случае он их разрушит так же, как и уничтожит «признание», которое они дают ему самому. Тем самым, в конечном счете, он разрушит и самого себя.

«Субъект является социальным продуктом..., и если снять все потреб­ности в следовании традиции, это принесет ему не самоосвобождение, а саморазрушение»⁴².

Однако институты, обычаи и традиции одновременно являются чем-то внешним по отношению к индивиду, и они должны постоянно во-

⁴⁰ Conservative Essays. Op. cit. P. 96.

⁴¹ Taylor Ch. Hegel and Modern Society. Cambridge, 1979. P. 88.

⁴² Reiner J. Op. Cit. P. 459.

227

Из этого вытекает и концептуальное понимание свободы культур­ным консерватизмом в противовес либеральному «идеалу свободы как простой самодетерминации субъекта».

«Свобода, которую ценит англичанин, не может быть особым случаем той свободы, за которую выступает американская Республиканская пар­тия, — пишут Скрутон, — свободы пионеров-диссентеров, выступаю­щих за общину, не имевшую истории, свободы, которая каким-то обра­зом связана со свободным предпринимательством и рыночной экономи­кой. Это специфическая личная свобода — результат длительного про­цесса эволюции, наследия институтов, без защиты которых она не могла бы существовать. Свобода в этом смысле (единственном, которое имеет значение) является не предварительным условием, а следствием приня­того социального устройства. Свобода без институтов слепа: она не во­площает ни подлинной исторической преемственности, ни ... подлинно­го индивидуального выбора. Она равна не более, чем жесту в моральном вакууме»⁴³.

Таким образом, концепция свободы отнюдь не занимает центрально­го места в консервативной политической теории. Свобода является под­чиненной целью по отношению к чему-то еще, организации или инсти­туту, которые и предопределяют индивидуальную цель. Говорить о свободе для консерваторов — значит говорить, прежде всего, об огра­ничении как ее предварительном условии, иными словами, о порядке, при котором свобода может быть обеспечена. То есть, индивид стре­мится не столько к свободе, сколько к «хорошему правлению».

Дж.Кейси формулирует это следующим образом:

«Смысл институтов заключается в том, что они освобождают индивида от индивидуализма»⁴⁴,

во всяком случае, от индивидуализма в его либеральном понимании, подчеркивающего личную независимость от авторитета традиций. Ему противопоставляется консервативный индивидуализм, устремленный к гармонии, «не противополагающий душу и тело, разум и страсть, по­рядок и беспорядок»'⁵. Общество — это колыбель индивидуальности, ибо оно представляет собой организацию цивилизационной деятельно­сти, в которой принимают участие его члены. Поэтому, утверждают консерваторы, деятельность людей в обществе должна быть свободна

⁴³ Scruton R. The Meaning of Conservatism. P. 18—19.

⁴⁴ Conservative Essays. P. 99.

⁴⁵ Conservative Essays. P. 56.

228

«Для консерватора, — пишет Скрутон, — ценность индивидуальной свободы не абсолютна, а подчинена другой, более высокой ценности —

правительственной власти__ Правительство необходимо для каждого

человека, подчиненного дисциплине общественных отношений, и под­держание свободы входит в его компетенцию»⁴⁶.

Таким образом, индивид опосредуется различными институтами и практикой, которые составляют в совокупности общую культуру, при­дающую ему смысл и опосредующую индивидуальный опыт.

В то же время — и это положение занимает весьма важное место в культурном консерватизме — политическая активность гражданина определяется тем, как он сам интерпретирует свою социальную приро­ду. Политическая реальность не может быть понята без понимания мо­тивации тех, кто участвует в политике. Это положение Скрутон иллю­стрирует следующим примером: лингвист может знать законы построе­ния английской речи, но не понять, о чем идет речь, не будучи местным жителем и не зная конкретной ситуации; в то же время человек может полностью понять смысл сказанного, не имея представления о грамма­тических правилах, в соответствии с которыми построена фраза.

Аналогично, вне зависимости от экономической, социальной или биологической детерминации человека, он самостоятельно определяет свой собственный смысл в этом поведении. Но для того, чтобы описать, выявить этот смысл со стороны, необходимо воспользоваться какими-либо политическими теориями. Однако поскольку намерения человека и его действия проистекают из его собственных взглядов на окружаю­щий мир, то не существует и не может существовать «беспристрастный наблюдатель» человеческого поведения. Следовательно, принять уча­стие в политической деятельности — это значит понять и разделить в равной степени общий взгляд на вещи. Это может потребовать вообра­жаемой идентификации, но это отнюдь не означает и даже в значитель­ной степени не совместимо с некоей нейтральной «наукой о человеке». Формулирование смысла действий субъекта зависит от наличной куль­туры. Иными словами, только культура обеспечивает деятельность ин­дивида ценностями, которые представляют собой нечто большее, чем просто чье-то предпочтение. Но и эти ценности, в свою очередь, явля­ются следствием человеческого выбора и индивидуального осмысле­ния; они могут быть нами свободно одобрены или отброшены.

⁴⁶ Scruton R. The Meaning of Conservatism. P. 19.

229

Сама по себе необходимость существования консервативного под­хода объясняется стремлением к сохранению авторитета существующих институтов. Консерваторы различают понятия авторитета и власти. С точки зрения солсберианцев, авторитет выражает отношения «де-юре», а не «де-факто», то есть он означает, что какой-то институт или инди­вид имеют право действовать, но это отнюдь не означает, что они обла­дают властью действовать. Авторитет может подкрепляться властью или сдерживаться ею. Представители культурного консерватизма, вслед за Максом Вебером, выделяют три типа авторитета: рационально-легальный, традиционный и харизматический. Однако для солсбериан­цев особо важной является вера в авторитет — в этом случае, согласно Скрутону, сам авторитет означает установившуюся и легитимирован­ную власть, то есть авторитет и власть совпадают.

«Власть, к которой стремится государственный деятель, должна быть, иными словами, властью, которая одобрена. Она должна рассматривать­ся народом не просто как власть, а как авторитет. Каждое общество за­висит от уважения гражданином порядка, часть которого он формирует, и самого себя как части этого порядка. Это чувство, выражающееся в

⁴⁷ Scruton R. Op. cit. P. 19.

230

Авторитет отдельного индивида или государственного института должен складываться из двух частей: с одной стороны, быть устано­вившимся и легитимным, с другой — содержать в себе некий «естест­венный дар», т.е. соответствовать природе человека и его основным ценностям. Иными словами, авторитет институтов обеспечивается так­же той ролью, которую они играют в самоидентификации субъектов. Без авторитета существующих институтов, считают консерваторы, не­возможна благополучная жизнедеятельность индивидов, ибо, помимо всего прочего, он является еще и показателем здоровья общества. Эф­фективность и стабильность государственной власти также зависят от того, в какой степени ей удается совмещать авторитет и традицию, что обеспечивает «приверженность» граждан данному режиму. Благодаря «приверженности» общество конституируется в нечто большее, чем простое скопление индивидов, каким оно подставляется либеральному сознанию.

«Полное понимание идеи приверженности, — пишет Скрутон, — требует, в свою очередь, понимания традиции, обычая и церемонии, всеобъем­лющего характера практики, через которую гражданин способен по­стигнуть "приверженность" как цель»⁴⁹.

Для либералов же приверженность данному типу общества — не бо­лее, чем средство решения своих проблем и удовлетворения личных интересов. Таким образом, современный консерватизм стремится не просто к власти, прибегающей к насилию, а к наиболее сильному типу власти, основывающемуся на авторитете.

С этих позиций солсберианцы подходят к проблеме государства. Поддержание авторитета государства всегда актуально для консервато­ров. Так же, как и общество, государство традиционно рассматривалось ими в качестве высшей метафизической сущности, априорно данной человеку.

Но перед консерваторами встает в этой связи вопрос: какого типа государство и каким образом следует сохранять и поддерживать? Ответ на него консерваторы традиционно искали в идее «правления через ин­ституты», а также в теориях природы и функций институтов. Учрежде­ния и индивиды на то время, пока они их возглавляют или действуют в их рамках, наделяются властью. Эти учреждения связаны с института-

231

Аналогичную аргументацию использовал в свое время еще Дизра-эли. Государство понимается солсберианцами как высший институт, который в состоянии обеспечить достижение целей консервативного правления только в том случае, если оно стоит над разнообразными ин­ститутами, являющимися по отношению к нему автономными субъек­тами. Эти институты будут стремиться сохранить свои собственные принципы развития, и роль правительства сведется, по существу, лишь к тому, чтобы защитить их от эрозии и внешнего вмешательства и обес­печивать им законные рамки, в которых они могут отвечать интересам своих членов.

Теория института как автономного субъекта сыграла важную роль в развитии консервативной мысли. И именно здесь по сей день консерва­торы видят границу, разделяющую их с тоталитаризмом, ибо суть тота­литарной доктрины, как они считают, состоит в том, что ни один инсти­тут не может стать автономным по отношению к государству.

Современные консерваторы, как правило, поддерживают принцип разделения властей как наилучшего средства обеспечения единства правления и индивидуальной свободы, а также автономности институ­тов-субъектов.

Государство, как и общество, рассматривается консерваторами как комплексное образование, развивающееся по законам самосохранения. Государство не противопоставляется гражданскому обществу, а рас­сматривается в единстве с ним, их разделение гибельно для них обоих. Поэтому консервативный взгляд на общество всегда содержит черты интерпретации государства, и наоборот. «Общество, — подчеркивает Скрутон, — состоит из гражданских связей, которые генерируют и поддерживают институты правления»⁵⁰.

Государство, с точки зрения культурного консерватизма, должно иг­рать троякую роль.

Во-первых, быть единственным институтом, который в состоянии обеспечить сохранение общего культурного наследия данной нацио­нальной единицы. Отсюда проистекает неприязнь консерваторов ко всему тому, что содержит в себе хотя бы элементы либерально-

^J Scruton R. Op. cit. P. 27.

232

Во-вторых, «олицетворять» все культурное наследие, которое фор­мирует личность гражданина. Государство должно быть окружено ми­фами, отражающими чувство «приверженности» и глубокой почтитель­ности по отношению к нему.

В-третьих, основной заботой государственного деятеля должно быть поддержание здоровья общей культуры. Коррумпированные институты, подверженные эрозии и подрывающие «приверженность» граждан к государству, должны безжалостно уничтожаться. Эта, в целом активи­стская позиция, подразумевающая, что не все, что установлено, достой­но консервации, на первый взгляд противоречит сказанному выше. Од­нако на самом деле она весьма логично вытекает из самого существа понимания консерватизмом традиции. Культурный консерватизм, как уже говорилось, понимает институты и практику как средства выраже­ния опыта граждан. Однако можно представить себе ситуацию, при ко­торой существующие институты в какой-то момент перестают соответ­ствовать своему назначению и экспрессивному отношению к ним со стороны индивидов. В этом случае консерваторы допускают возмож­ность «творческой и активной оппозиции» по отношению к сущест­вующему статус-кво.

Однако политический анализ практически сводится у них к критике культуры. Поэтому в теории государства мифы, ритуалы и церемонии играют совершенно особую роль. Во-первых, поскольку с консерватив­ной точки зрения традиции не статичны и воссоздаются в каждом от­дельном политическом акте, постольку ритуал становится средством подтверждения существующей традиции. Во-вторых, в ряде случаев язык не может адекватно передать наш опыт, и тогда ритуалы и мифы вообще становятся единственным средством его выражения. Поэтому солсберианцы подчеркивают эмоциональное начало политического соз­нания. Чувство преданности по отношению к национальной общности и ее институтам неотделимо от опыта «признания», которое генерирует мифы и ритуалы, становящиеся в свою очередь средствами легитима­ции институтов.

Некоторые мифы, носящие систематический характер, практически выступают в роли идеологических разработок. Если в недавнем про­шлом консерваторы различных направлений избегали даже упоминания об идеологии, то теперь Скрутон, хотя и с некоторыми оговорками, пы­тается поднять идеологию до уровня тех «поддерживающих авторитет» идей, без которых, как он считает, невозможна политическая жизнь. Он утверждает, что современный консерватизм сопротивляется как утере идеологии, так и демифологизации. По существу, теоретики группы Солсбери соглашаются с тезисом о том, что в политической жизни ви-

233

Важное место в политической теории культурного консерватизма отводится антиэгалитаризму. Неравенство, для консерваторов, естест­венно и закономерно, ибо оно является следствием самой природы че­ловека. Идею изначального неравенства консерваторы используют для доказательства неизбежности иерархической структуры общества, ко­торое, как они считают, становится здоровым и динамичным только под управлением элиты. Для процветания общества его политическое, соци­альное и экономическое устройство должно «стимулировать и удовле­творять тех, кто может больше сделать для общего блага»⁵¹. Если же общество встает на позиции «бесталанного большинства», оно обречено на стагнацию. Ценности сильных, утверждают консерваторы, должны превосходить ценности, рожденные в положении зависимом и пассив­ном. Поэтому сохранение и поддержание неравенства как консерватив­ной ценности понимается в качестве одной из целей политической дея­тельности государства и других общественных институтов. Таким обра­зом, антиэгалитаризм солсберианцев — это, по существу, новая попыт­ка оживления весьма старой идеи. Как известно, традиционный консер­ватизм неизменно подчеркивал значение и ответственность государст­венной власти. Этот подход строится на убеждении в том, что стабиль­ность и благополучие достигаются через правильно поставленный кон­троль, а поскольку общество является органической иерархией, в кото­рой естественная элита может и должны управлять, то равенство не только не желательно, но и невозможно. Фраза одного из английских адептов консерватизма: «Тори верят в правление самураев» — органич­но вошла в консервативную догму. Отчасти подобный подход является следствием интерпретации человеческой природы, в которой подчерки­вается не столько приоритет разума, сколько чувство. Неся в себе силь­ное пессимистическое ощущение «первородного греха», люди, по мне­нию консерваторов, опасаются от себе подобных наихудшего, поэтому только власть в состоянии сдержать негативные последствия проявле­ний человеческих качеств, поставить страсти и эмоции под контроль. Подтверждение этому консервативному канону они находят еще у Бер-ка, говорившего в свое время о подверженности ошибкам и слабых изо­бретениях нашего разума и о том, что общество не может существовать без контролирующей власти над желаниями и аппетитами. И эта, почти

234

«человеческая природа склонна к насилию и хищна и может находиться под контролем только благодаря трем силам: благоволению Бога, страху перед виселицей и давлению социальной традиции, — тонко и бессозна­тельно действующим в качестве тормозов человеческих инстинктов»⁵².

Таким образом, в консервативной доктрине присутствует сильное авторитарное начало. Однако власть не должна быть безответственной, недопустимы также злоупотребления властью. Поэтому солсберианцы весьма внимательны к характеру правления, к служению правительства общественности, к заботе об общем благе, как они его понимают. Именно эту сторону мировоззрения консерваторов еще Герберт Спен­сер называл «альтруистическим торизмом».

Солсберианцы, пытаясь совместить архаику и современность, много внимания уделяют роли религии в современном обществе. Религия ос­тается жизненно важным союзником консерватизма в преодолении «удушливого утилитаризма». В то же время некоторые консерваторы, например, М.Коулинг, вынуждены признать, что многие современные консерваторы «совершенно индифферентны к религии»⁵³. Это вызывает серьезное беспокойство консервативных теоретиков. Так, Скрутон ут­верждает, что наблюдаемая повсюду секуляризация ведет к «ослабле­нию трансцендентных социальных связей»⁵⁴. В то же время авторитет церкви зависит от признания ее институтов и практики в качестве дей­ственных средств выражения религиозного сознания. Важным элемен­том консервативной теории всегда было убеждение в том, что в массах существует сильное религиозное чувство, ищущее своего выражения (человек по природе своей религиозен), но что современный «теологи­ческий беспорядок» отталкивает эти чувства, направляя их на другие, менее желательные объекты. Однако в целом религиозность сегодня рассматривается уже отнюдь не в качестве имманентной, а скорее, же­лательной черты консервативного сознания, что свидетельствует об адаптации традиционного консерватизма к современным формам обще­ственной жизни. Тем не менее, теоретики культурного консерватизма вслед за маркизом Солсбери продолжают декларировать, что гарантом поддержания морали в обществе и политике выступает, прежде всего, Англиканская церковь, которая должна отказаться от попыток приспо-

235

Весьма примечателен подход представителей группы Солсбери к третьей важнейшей проблеме консерватизма — отношению к политике и политической теории. Несмотря на то, что в группу входили преиму­щественно представители академической науки, культурному консерва­тизму, как и другим течениям в консерватизме, присуще определенное недоверие к интеллектуалам, теориям вообще, и к политическим теори­ям, в частности. Так, М.Коулинг весьма откровенно писал, что «интел­лигенция уже нанесла достаточно вреда и теперь должна замол­чать»⁵⁵. По существу, это утверждение является следствием неправиль­ного истолкования тезиса Майкла Оакшотта (что признают и сами сол-сберианцы) о том, что политика — это практическая деятельность, осу­ществляемая квалифицированными профессионалами и требующая длительного предварительного обучения. Из этого утверждения солсбе-рианцы сделали неверный вывод, что политические идеи являются яв­лениями «второго порядка», паразитирующими на политической прак­тике. Возрождение идеологизированного консерватизма, по существу, началось лишь тогда, когда консерваторы на практике обнаружили по­литические последствия своей интеллектуальной отрешенности. А по­следствия были для них весьма печальны.

Между тем Оакшотт имел в виду нечто иное. Он утверждал, что описание политики как, скорее, практической, нежели теоретической деятельности, не означает, что она должна носить сугубо эмпирический характер. Политическая жизнь любого устоявшегося общества осуще­ствляется в рамках богатого и разнообразного круга представлений о желательном, поэтому любой политический спор должен быть связан каким-то видимым путем с существующими представлениями для того, чтобы быть понятным вообще. Уход консерваторов от того, что они сочли пустым теоретизированием интеллектуалов, привел к тому, что они, по существу, отдали инициативу в политических дебатах либера­лам и социалистам (по крайней мере, так им представляется более предпочтительным объяснять свои слабости и поражения на политиче­ской сцене в последние десятилетия). В 70—80 гг. они попытались на­верстать упущенное, перебрасывая мосты между политической теорией и политической практикой.

Что же касается политической практики, то консерватизм во всех своих течениях неизбежно прагматичен, сосредоточен на конкретных вопросах, не склонен к широковещательным рецептам решения про­блем и признает, что существуют «вызовы», на которые невозможно

236

Представление о ценностях современного консерватизма было бы неполным без иллюстрации, показывающей преломление традицион­ных канонов в вопросах, актуальных для современной политической действительности. Приведем лишь один пример, связанный с подходом солсберианцев к проблеме культурного плюрализма. Члены группы настойчиво проводят мысль о том, что характеристика английского об­щества, как общества многокультурного наподобие американского, принципиально неверна. С их точки зрения, иммиграция значительного числа чужеродных культур, сильно изменившая за последние годы об­лик английских городов, не меняет того факта, что английское общест­во традиционно было и остается монокультурным. Общение с «чужака­ми» вызывает, как пишет Скрутон, «естественные предрассудки и стремление к обществу себе подобных»⁵⁶.

На практике подобные «естественные предрассудки» находят прояв­ление в случаях расовой дискриминации, в различных националистиче­ских выступлениях со стороны англичан по отношению к выходцам из стран Британского Содружества, проживающих в английских городах. На словах открещиваясь от национализма и расизма, консерваторы в то же время не скрывают, что дальнейшее расширение культурного спектра сказывается на самоидентификации индивидов и в перспективе неиз­бежно внесет неверные коррективы в существующие традиции, снизит «приверженность» к государственным институтам, т.е. грозит хаосом и разрушением традиционных британских ценностей и сложившейся поли­тической культуры.

Анализ зигзагов, колебаний, обновленной словесной риторики и т.д. в современном варианте культурного консерватизма говорит о наличии определенных элементов неразвитости исторического сознания. Эта неразвитость проявляется, прежде всего, в отожествлении и смешении современного этапа истории с периодами прошлого, сегодняшней исто­рической ситуации с положением вчерашнего дня. В консервативном сознании нет различения этапов исторического развития, понимания качественных, необратимых сдвигов в общественном развитии, проти­воречий и разновекторных тенденций, вызывающих серьезные измене­ния. Настоящее представляется ему простой проекцией прошлого, но несколько ухудшенное неразумными политиками. В нем доминирует эмоционально-аксиологическое отношение к истории, к событиям про­шлого.

237