Дополнительная литература

1. Гарвардский анархист // Американский философ. Джованна Бор дари беседует с Куайеном, Дэвидсоном, Патнэмом, Нозиком, Данто, Рорти, Тэйлором, Макинтайром, Куном. М., 1998. С. 87—105.

2. Фридрих Хайек о свободе. Минск, 1993.

3. Хайек Ф. Дорога к рабству. М., 1996.

4. Рорти Р. // Американский философ. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. С. 126—143.

5. Макинтайр А. // Американский философ. С. 166—183.

197

Лекция 9

КОНСЕРВАТИВНЫЕ ПОЛИ­ТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ

Консерватизм, как правило, определяется и мотивируется защитой установившихся интересов. Он вышел на политическую сцену как за­щитник уходящего, отжившего, как яростный противник капитализма, но критикующий его не «слева», а «справа». Консервативная реакция принимала разные формы — поэзия Шелли, труды Берка, историче­ские труда Карлейля, речи британских «тори» и антилиберализм Карла Шмитта. Консервативное мышление опирается на группу идей, ради­кально отличающихся друг от друга.

Если большинство политических движений имеет идеалы, если по­нимать под таким идеалом стремление к благополучию человека или общества, то у консерватизма такого идеала нет. Тем не менее, у него есть ряд черт, присущих практически всем консервативным мыслите­лям. Для того, чтобы выяснить эти черты, стоит обратиться ко взглядам крупнейших консервативных мыслителей. Начнем с Эдмунда Берка как одного из зачинателей консервативной традиции в политической тео­рии.

9.1. ЭДМУНД БЕРК ПРОТИВ РЕВОЛЮЦИИ

Главный теоретический труд Эдмунда Берка «Размышления о рево­люции во Франции и происходящем в определенных обществах в Анг­лии в связи с этим событием» был опубликован впервые в 1790 году, через год после падения Бастилии и провозглашения новой конститу­ции, но еще до ликвидации монархии, начала войны и развязывания террора. С этой работы, по существу, начались фундаментальные поли­тические споры о смысле и значении Французской революции и провоз­глашенных ею принципах, продолжающиеся по сей день.

Эдмунд Берк выступил в роли убежденного критика тех тенденций, которые выявились в ходе революции, увидев в них семена, обещающие со временем дать совсем не те всходы, на которые рассчитывали их сея-

198

Политическая теория Берка базируется на трех принципах: истории, интерпретации общества и преемственности. Берк считал, что человече­ство может реализовать себя только в истории, и только через институ­ты, выдержавшие проверку временем. Это связано у него с весьма оп­ределенным подходом к человеку. Осознавая моральную неустойчи­вость, злобность и невежество в природе человека, он верил в необхо­димость дисциплинирующего воздействия упорядоченного общества ради высвобождения лучших сторон человеческой личности и ограни­чения худших.

«Человек — наиболее немудрое и одновременно наиболее мудрое суще­ство. Индивид глуп. Масса, в момент, когда действует необдуманно, глупа; но род мудр и, когда этому дается время, как род он почти всегда действует правильно»¹.

Общество, поэтому, может быть лишь историческим продуктом, ре­зультатом медленного, естественного роста: органическое единство со своим характером, в котором находится место и для патриотизма, и для морали, и для религии. Оно же одновременно диктует кодекс поведе­ния, направленного как против эксцессов индивидуализма, так и против тиранов. Ибо для Берка неограниченный индивидуализм, равно как и политическая тирания, проистекают из одного источника — произволь­ного поведения, разрушающего традиции и обычаи. Традиция — соб­ранная история обычаев, предрассудков и мудрости — единственно разумное средство достижения справедливости. Вопреки идеям Про­свещения, полемизируя с ними, Берк противопоставлял традицию разу­му, возвышая ее над ним. Ибо для него следовать традиции — значит действовать в соответствии с вековой мудростью рода, самой природой, воплощенной в традиции. Поэтому и политику он также интерпретиро­вал не как следствие глубоких размышлений, а прежде всего как

«счастливое последствие следования природе, которая является мудро­стью без рефлексии и стоит выше рефлексии»².

Для идеологизированного реформатора, который действует ради достижения абстрактной справедливости так, как будто можно пренеб­речь человеческой природой и существующим обществом, Берк не на­ходит иных чувств, кроме презрения. Он не понимает, как человек мо-

199

«В рощах их Академии в конце каждой аллеи виднеется висилица»³.

Позднее именно традиционализм Берка предопределил его роль в консервативном Пантеоне.

Воплощением традиции для Берка являются, прежде всего, англий­ская конституция, выдержавшая испытание временем. В стереотипном образе посленьютоновской научной эпохи английская конституция вы­глядела как сложная машина, включающая различные системы контро­ля и противовесов, чье взаимодействие создавало постоянное равнове­сие сил. В этой тонкой, сбалансированной конструкции, с точки зрения Берка, лежал секрет сочетания свободы и порядка, вызывавшее восхи­щение Монтескье. Правление поэтому рассматривалось в механистиче­ском ключе — требовались честные и квалифицированные политики-инженеры, которые должны были обеспечивать бесперебойную работу машины. Главная их задача заключалась в сохранении равновесия и впредь. Подобно садовникам, они должны были пестовать вечно зеле­ное дерево конституции, осторожно удаляя засохшие побеги. Иными словами, принцип эволюции должен был сочетаться с принципом со­хранения.

Английская (неписаная) и Американская (писаная) конституции — примеры представлений Берка о хорошем правлении. По мере того, как проходит время, все труднее и труднее изменить основные принципы, содержащиеся в них, из-за презумпции существующих институтов, ибо вес времени и опыта последовательно вновь и вновь восстанавливают мудрость, заложенную в них изначально. Еще в 1782 году в одной из своих речей Берк говорил:

³ The Conservatives. A History from their Origin. Penguin: Harmondsworth, 1969. P. 11.

200

БЁРК, Эдмунд (1729—1797) — родоначальник современного консерватизма, английский политический деятель. В течение почти тридцати лет был членом английского Парламента. Его политическое учение появилось в результате исследования Великой Французской революции 1789 года, ярым противни­ком которой он был.

Подобная логика рассуждений, вполне естественно, привела Берка к резкому осуждению попыток французов «сделать» Конституцию, по­скольку считал эту задачу невыполнимой. Конституции, с его точки зрения, требуют времени для формирования, развития и роста — они не могут быть составлены за одну ночь. В противном случае их содержа­ние и имеющаяся политическая реальность будут сосуществовать в раз­ных измерениях, а писаная Конституция неизбежно превратится в пус­тую бумагу.

Концепции конституции и государства — центральные в политиче­ской теории Берка. Он выступал за сильное, централизованное правле­ние и поэтому подверг резкой критике федеральное административное устройство, одобренное Французской Национальной ассамблеей (позд­нее переименованной в Конституционную ассамблею), установленной революцией 1789 года. С его точки зрения, федеративный тип устрой­ства расчленяет нацию и делает невозможным управление ею как еди­ным «телом».

Общество — это организм, оно упорядочено и иерархично по при­роде своей. Берк понимал общество как нечто большее, чем простую сумму индивидов. По мнению Берка, гоударство и естественные права человека являются взаимоисключающими понятиями. Естественные права могли существовать лишь в естественном состоянии, когда еще не было ни государства, ни общества.

⁴ Burke E. Op. cit. Vol. 10. P. 96—97.

201

Люди формируют гражданское общество не для того, чтобы защи­тить свои права. Как и Томас Гоббс, Берк считал, что индивиды, соеди­няясь в гражданское общество, отказываются от своих прав. Органици-стская аналогия, использованная Берком в отношении государства и общества, лежит также в основе рассуждений теоретиков неоконсерва­тизма. Так, Роджер Скрутон (с творчеством которого мы познакомимся в следующем параграфе) повторяет ее, утверждая, что «государство не машина, а организм, более того, личность...»⁶. По мнению многих со­временных исследователей консерватизма, органицизм — одна из важ­нейших черт, имплицитно присущих консерватизму как идейно-политическому течению.

Как и другие политические мыслители его времени, Берк рассматри­вал общество как своего рода агрегат, в основе которого лежит перво­начальный «общественный договор».

«Общество действительно является договором.... На него следует смот­реть с одной оговоркой, поскольку оно не является партнерством в ве­щах, подчиненных только животному существованию. Оно — партнер­ство во всех науках, партнерство во всех искусствах, партнерство во всех добродетелях, партнерство во всех совершенствах. Поскольку цели такого партнерства не могут быть достигнуты во многих поколениях, то оно становится партнерством не только среди тех, кто живет, но и меж­ду теми, кто жил, умер и кому еще предстоит родиться. Каждый договор каждого конкретного государства есть не что иное, как статьи великого первозданного договора вечного общества, увязывающего высшую и низшую природу, видимый и невидимый мир в соответствии с зафикси­рованным договором, санкционированным нерушимой клятвой, которая удерживает всю физическую и моральную природу на назначенном ей

Берк, как представляется, в целом был готов признать, что француз­ские революционеры смогут преуспеть в создании правительства и даже в обеспечении определенной степени свободы для своих граждан, но он настаивал на том, что их методы делают их неспособными гарантиро­вать ускользающую необходимость гражданского общества — свобод­ное правление.

⁵ Burke E. Reflections.... P. 142.

⁶ Scruton R. The Meaning of Conservatism. Harmondsworth: Penguin, 1980. P. 50.

⁷ Burke E. Reflections. P. 194—195.

202

Таким образом, свобода для Берка — продукт социального порядка и социальной дисциплины, более того, свободы и ограничение неразде­лимы. Большая степень свободы необходима для полного раскрытия человеческого духа, но это должна быть свобода, естественным образом вытекающая из хорошо организованного общества. Никакие правитель­ственные декреты или доктринальные предписания не могут удовлетво­рительно очертить границы человеческой деятельности или прогресса цивилизации. Природа человека сложна, общества — еще сложнее, и поэтому никакая простая диспозиция власти, ее директивы или направ­ляющая деятельность не соответствует человеческой натуре.

Хотя Берк и отрицал естественное право, он, тем не менее, полагал, что современные люди, рождающиеся в гражданском обществе, уже обладают определенными унаследованными правами.

«Люди имеют право жить при... правлении (законов — Л.Т.); они имеют право на справедливость.... Они обладают правом на продукты про­мышленности и на средства, которые делают производство полезным. Они обладают правом на приобретения своих родителей, на питание и содержание своих отпрысков. .. .То, что каждый человек может делать в отдельности, не опираясь на других, он имеет право делать для себя сам; и у него есть право на справедливую долю того, что все общество, со всеми его сочетаниями навыков и сил, может сделать для него. В этом партнерстве все люди обладают равными правами, но не на равную до­лю. Тот, у кого есть пять шиллингов в этом партнерстве, имеет на них те же права, что и тот, кто владеет большей долей в пятьсот фунтов. Но у него нет права на равные дивиденды от общей продукции»⁹.

Аналогичным образом, не все имеют равные права и на пользование властью.

Таким образом, Берк-буржуа полностью совпадает с Берком-консерватором. К моменту начала его политической карьеры англий­ское общество было уже обществом капиталистическим. Поэтому то, что Берк понимал под традиционным, здоровым обществом — это как

203

Когда Берк утверждает, что любит «мужественную, моральную, ре­гулируемую свободу» не меньше, чем любой сторонник Французской революции, он имеет в виду именно это. Но в чем его идеи принципи­ально расходятся с идеями французских революционеров, так это в том, что права человека не могут и не должны вытекать из абстрактных рас­суждений. Здесь он вновь приходит в противоречие с постулатом Про­свещения, что разум освободит человека. По его мнению, права челове­ка могут быть обеспечены только в условиях защищенной среды хоро­шо организованного гражданского общества. Правление столь же важ­но, как и свобода, поскольку без стабильного правительства истинная свобода не может существовать.

«Но я не могу встать на позиции восхваления и обвинения чего-то, что связано с человеческой деятельностью и человеческими интересами, со­гласиться с простым взглядом на объект, когда он освобожден от всех отношений, во всей обнаженности и одиночестве метафизической абст­ракции. Условия (которые ничего не значат для некоторых джентльме­нов) придают в действительности каждому политическому принципу различающие их цвета и эффект обособленности. Условия — это то, что делает любую гражданскую или политическую схему или выгодной, или

гибельной для человечества__

Поэтому я воздержусь от поздравлений в связи с новой свободой во Франции до тех пор, пока я не узнаю, как она связывается с правлением, общественной силой, с дисциплиной и повиновением армии, с эффек­тивным сбором и хорошим распределением доходов, с моралью и рели­гией, с надежностью собственности, с миром и порядком, с граждански­ми и социальными нравами. Все это (в своем роде) также хорошие вещи, но без них свобода является благом до тех пор, пока она продолжается, а долго вряд ли она сохранится»¹⁰.

Берк уделил внимание также проблеме наилучшей, с его точки зре­ния, формы правления. Французская модель, очевидно, вызывала у него большое сомнение. В момент написания «Размышлений о революции во Франции»... там шел процесс разрушения абсолютной монархии и соз­дания новой, демократической системы правления. Берк был настроен весьма критично в отношении происходящего, но не следует считать его позицию однозначно негативной. Будучи убежденным сторонником

> Burke E. Op. cit. P. 89—90.

204

Что же касается Франции, то Берк отнюдь не относил Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту к «безжалостным и жестоким тиранам», в противном случае он не имел бы возражений против необходимости «наказания действительных тиранов как благородного и ужасного акта справедливости»". Однако, рассматривая французскую монархию как не лишенную недостатков, он не считал ее настолько деспотичной, чтобы легитимировать ее искусственное разрушение — она могла и должна была быть всего лишь реформирована. Он обвинил француз­ских революционеров в преувеличении преступлений монархии и ее ошибок как средстве легитимации революции, не имевшей иных осно­ваний, кроме спекулятивных теорий злонамеренных мыслителей.

Берк полагал, что хорошее правление должно включать три элемен­та: монархию, аристократию и народ. Хотя народу отводилась цен­тральная роль в концепции Берка, он понимал под ним довольно узкую группу людей. В одном случае он назвал грубую цифру в 400 тыс. чело­век, в которую входили владельцы собственности в Англии и Шотлан­дии, преимущественно помещики-землевладельцы, состоятельные тор­говцы, промышленники, зажиточные иомены. Но народ не способен на самоуправление — он должен служить лишь в качестве противовеса королевской власти. Ядро хорошего правления составляют «естествен­ные аристократии» — пэры, дворяне, наиболее богатые и преуспеваю­щие коммерсанты, образованные люди (юристы, ученые, даже арти­сты), которые по своему рождению, традициям и привычкам знают, как можно управлять мудро во имя блага всех остальных. Сегодня мы на­звали бы их элитой общества. С учетом экономического статуса и соци­альных условий,

«"Естественная аристократия" должна служить оплотом свободы по от­ношению к давлению монархического деспотизма и народной тирании (тирании большинства). Роковой ошибкой французского дворянства, ко-

205

В этой связи Берк дал также свою интерпретацию парламентского правления как необходимого дополнительного элемента к деятельности монархии, аристократии и народа. Долгом члена парламента, считал Берк, является забота о благе общества в целом. Эта мысль весьма ясно прозвучала в одной из его речей, обращенных к избирателям в Бристо­ле, которых он одно время представлял в Палате общин.

«Ваш представитель перед Вами в долгу не только в смысле своей дея­тельности, но и с точки зрения своих суждений; и он предает Вас вместо

того, чтобы служить Вам, если он жертвует этим ради Вашего мнения__

Если бы правление было делом воли какой-либо из сторон, Ваша, вне всякого сомнения, была бы более важной. Но правление и законодатель­ство— дело разума и суждений, а не склонностей.... Парламент — не съезд представителей разных и враждебных интересов, каждый из кото­рых должен защищать эти интересы как агент и адвокат против других агентов и адвокатов; но парламент — это совещательный орган одной нации, обладающей одним интересом, как целое; ... Вы действительно избираете члена (парламента — А.Т.), но когда Вы его избрали, он уже не член общины Бристоля, а член парламента»¹³.

Поскольку члены парламента не являются делегатами, оснащенными наказами с мест, представляющими специфические группы интересов, они прежде всего должны думать об общем интересе — но тогда нет необходимости, чтобы все индивиды или группы участвовали в голосо­вании. Берк называл эту идею «мнимой репрезентацией».

Хотя всеобщее представительство и возможно в гомогенном обще­стве, Берк считал, что у него есть практические ограничения. В соответ­ствии с теорий «мнимой репрезентации», вопрос о голосовании стано­вится малосущественным, поскольку в теории все группы — участвуют они в голосовании или нет — представлены всеми членами парламента. По-видимому, этот подход был продиктован вполне реальной электо­ральной ситуацией во времена Берка — еще в 1831 году, то есть спустя шесть десятилетий после выхода «Размышлений о революции во Фран-

¹² Burke E. The Works. Vol. 11. P. 409.

¹³ Ibid. Vol. 3. P. 19—20.

206

Отсюда, по-видимому, и проистекает резкая критичность Берка к той форме организации, которую он называет «экстремистской формой демократии». Хотя он и не полностью разделял мнение своего совре­менника Джона Весли, что

«чем больше доля народа в правительстве, тем меньшей свободой, граж­данской и религиозной, пользуется нация», Берк предупреждал против того, чтобы «простонародная часть общины» превращалась в «депозита­риев всей власти»¹⁵.

Берк был сторонником частичной демократии, в которой власть на­рода сдерживалась бы другими, конституционно определенными инсти­тутами — монархом, лордами и церковью. По Берку, французские ре­волюционеры создали фальшивую панацею — «экстремистскую демо­кратию», поскольку они так и не поняли истинную природу и источник всякой тирании.

«Как будто эти джентльмены никогда не слыхали... о чем-то общем ме­жду деспотизмом монарха и деспотизмом массы.... Неужели они нико­гда не слыхали о монархии, направляемой законом, контролируемой и уравновешиваемой наследственным богатством и наследственным вели­чием нации, в свою очередь контролируемых здравомыслием и чувства­ми людей, в значительной степени действующих как соответствующий и постоянный орган? Не является ли в этом случае невозможным, что может быть найден человек, который без злых намерений или жалкой абсурдности не предпочтет такое смешанное и умеренное правление од­ной из крайностей, и не сочтет, что нация лишена всякой мудрости и всех добродетелей, если она, имея возможность легкого выбора такого правления, а, скорее, поддержки его, коль скоро она им уже владеет, предпочтет свершить тысячу преступлений и обречь свою страну на ты­сячу бед ради того, чтобы избежать этого? Является ли вообще истин­ной признанная идея, что чистая демократия есть единственная форма, в которую может быть брошено человеческое общество, что человеку не дозволено колебаться в отношении ее свойств без подозрения в том, что он — друг тирании, то есть враг человечества?»<sup>16

14</sup> Political Thinkers / Ed. by D.Mushamp. Basingstoke: Macmillan Education, 1986. P. 139.

¹⁵ Цит. по: Plumb J.H. England in the Eighteenth Century. Harmonsworth: Penguin, 1950. P. 94.

¹⁶ Burke E. Reflections.... P. 227—228.

207

«В одном я уверен, что при демократии большинство граждан способно осуществить самое жестокое подавление меньшинства и, когда в поли­тике такого типа превалирует жестокое разделение, подавление мень­шинства сильно расширяется и будет осуществляться со значительно большей злобой, чем когда-либо можно было себе вообразить при вла­сти одного скипетра. При подобном народном преследовании отдельные страдальцы будут находиться в значительно более плачевном положе­нии, чем при любом другом. При жестоком князе в их распоряжении це­лительное сострадание человечества, успокаивающее боль их ран, одоб­рение людей, воодушевляющее на стойкость во время страданий; но те, кто обвинен в дурном массой, лишены всякого внешнего утешения. Они кажутся отвергнутыми человечеством, раздавленные сговором всего своего рода.. .»¹⁷.

И тем не менее, Берк допускает, что при определенных обстоятель­ствах чисто демократическая форма правления может оказаться и необ­ходимой, и желательной. Он объяснил это достаточно просто: «Я не порицаю никакую форму правления чисто из абстрактных принци­пов»¹⁹. Однако для него «чистая демократия» всегда ниже смешанной и равновесной системы правления. Самое главное — легитимность прав­ления, способная поддерживать гражданский порядок. Если же при оп­ределенных условиях демократия является единственной системой, способной этот порядок обеспечить, Берк всецело «за» такую демокра­тию.

Французская революция была для Берка противоестественным со­бытием не только потому, что провозгласила стирание различий между сословиями и выдвинула лозунг «свобода, равенство, братство», но, главным образом, в связи с тем, что она умышленно и сознательно раз­рушила «все мнения и предрассудки, которые поддерживали правле­ние», то есть его легитимность™. Он сделал «пророческое» предсказа­ние, что, разрушив источник авторитета правительственной власти, но­вые правители Франции вскоре вынуждены будут все чаще прибегать к голому насилию для того, чтобы принудить народ к исполнению прави­тельственных решений, хотя речь уже и идет о новом правительстве. Это, предсказывал Берк, приведет к превращению армии в совещатель­ный институт, тем самым способствуя скатыванию государства к наи­худшей форме тирании — к военной демократии. И хотя фактической

208

В «Размышлениях о революции во Франции...» Берк выделил в ка­честве одного из главных аргументов против неправомерности револю­ционных преобразований религию. Ян Гилмур, один из ведущих теоре­тиков современной Консервативной партии Великобритании, даже на­звал Берка «наиболее последовательным в религиозном смысле из бри­танских политических авторов»¹⁰. Однако неверным было бы считать, что Берк извлекал свои политические принципы исключительно из тео­логических перцепций. Как представляется, он верил в концепцию «первородного греха» и поэтому отвергал тезис Просвещения о совер­шенстве человека. Однако Берк отнюдь не был фанатиком — он высту­пал за религиозную терпимость, крайне непопулярную в политических кругах его времени. Возможно, это объяснялось его смешанным проис­хождением: отец его был протестантом, мать — католичкой. Его вера была рациональной, он отвергал религиозные предрассудки как рели­гию «слабых умов».

С его точки зрения, роль религии в политическом процессе исклю­чительно велика. Он полагал, что государство как часть вечного поряд­ка получило религиозное освещение с тем, чтобы неповадно было на­чинать крутую ломку старых институтов. В противовес Локку, считав­шему, что государство и церковь различны по своей природе и целям, Берк утверждал их единство²¹. Тем самым, он выступал за гражданское установление религии. Вполне понятно, что с такими убеждениями Берк не мог не критиковать политику французской Национальной Ас­самблеи, направленную против церкви, католического духовенства и, в особенности, конфискацию церковного имущества. Революционеры, мотивированные верой в Разум, очевидно стремились к искоренению христианства, с его точки зрения, совершая непоправимую ошибку.

Организованная религия, считал Берк, является наиважнейшей си­лой, поддерживающей гражданский порядок и подтверждающей леги­тимность правления. Разрушение церкви также ведет к тирании, ибо одновременно уничтожается и традиционная мораль, сдерживающая низменные страсти и поддерживающая порядок. Идеалом для него яв­ляется англиканская система церковного устройства.

«Освящение государства государственным религиозным установлением необходимо также для того, чтобы действовать с полным благоговением по отношению к свободным гражданам, поскольку для того, чтобы

²⁰ Gilmour J. Inside Right: A Study of Conservatism. London, 1978. P. 61.

²¹ Burke E. Reflections.... P. 269.

209

Берк остается в рамках традиционализма также в своем подходе к проблемам изменения, обновления и реформ. Будучи непримиримым противником Французской революции, он не выступает против полити­ческой трансформации. Это ясно вытекает из его утверждения о том, что «государство без средств для некоторых изменений — не имеет средств для своего сохранения»¹*. «Мой ведущий принцип в реформации государства — использовать имеющиеся материалы... Ваши же архи­текторы, — писал он члену французской Национальной Ассамблеи, — строят без фундамента»¹⁴.

Сохранение государства приоритетно. Французская революция, ко­торая вела к разрушению гражданского порядка, поэтому крайне опас­на, ибо из хаоса родится деспотизм быстрее, чем при «старом режиме». Берк упрекал французских революционеров за желание разрушить «ста­рый порядок» только потому, что это старый порядок. Наоборот, именно возраст института есть основание для его сохранения, ибо сама дейст­вительность его существования доказывает его полезность. Такова бри­танская конституция, не устремляющаяся за каждым веянием политиче­ской моды. Такова Англиканская церковь, мало изменившаяся с XIV-XV веков ко времени Берка.

Берк, безусловно, видел, что гражданский порядок отнюдь не со­вершенен и во многом несправедлив. Но это не значит, что его необхо­димо низвергнуть. Берк вновь и вновь обрушивается на французских революционеров за их глубоко ошибочную веру в то, что можно иско­ренить зло, разрушая его внешние проявления.

«Вы не излечите зло, решив, что больше не должно быть ни монархов, ни государственных министров, ни проповедников, ни толкователей за­конов, ни офицеров, ни общественных советов. Вы можете изменить на­звания. Вещи в каком-то смысле должны остаться. Определенная доля власти должна находиться в обществе, в чьих-то руках и под каким-то названием. Мудрые люди применяют свои лекарства против пороков, а

²² Ibid. Р. 190.

²³ Burke E. Op. cit. P. 106.

²⁴ Burke E. The Works. Vol. 17. P. 553.

210

Но как же должны правильно применяться, с позиции Берка, поли­тические лекарства? Крайне медленно и осторожно. Ибо слепое следо­вание прецеденту будет столь же глупой практикой для человечества, сколь и отрицание прошлого. Изменения, медленные и постепенные, также являются частью истории, частью политической жизни. Само время — великий обновитель. Уважение к преемственности социальной ткани должно сочетаться с постепенной эволюцией через приспособле­ние, а не разрушение.

«Моему стандарту государственного деятеля, — писал Берк, — должна быть присуща предрасположенность к сохранению и способность к улучшению, вместе взятые»²⁶.

Человек по природе своей несовершенен. Таковы, поэтому, и его со­циальные и политические организации. Слабости установленных поли­тических институтов очевидны. Безответственная критика метафизиков, к несчастью, легко дестабилизирует их.

«Для того, чтобы избежать, таким образом, зла нестабильности и измен­чивости, которое в десять тысяч раз хуже, чем упрямство и самые сле­пые предрассудки, мы освящаем государство, чтобы никто не мог при­близиться и заглянуть в его слабости и коррупцию иначе, как с необхо­димыми предосторожностями, чтобы он никогда не начал мечтать о на-

²⁵ Burke E. Reflections.... P. 248—249.

²⁶ Burke E. The Works. Vol. 11. P. 427-^28.

211

Поскольку «гнев и безумие больше разрушат за полчаса, чем благо­разумие и дальновидность построят за сто лет», то нет более важной задачи, чем «одновременно сохранять и реформировать». Изменения, утверждал Берк, должны происходить тогда и потому, что их требуют обстоятельства (более поздние консерваторы скажут, — когда они вы­зреют в недрах общества), а не в ответ на утопические проекты полити­ческих «колдунов», крайне далеких от реальности политической жизни и необученных государственной деятельности.

Берк не дает рецептов реформаторства, пригодных для консервато­ров новых поколений. Его интерес в «Размышлениях о революции во Франции...» сводился к противопоставлению идейного бастиона шква­лу Французской революции, грозившему перекинуться и на британский остров, а не к разработке абстрактной теории революции и политиче­ских изменений. Все же именно с именем Берка связано первое в Анг­лии мощное теоретическое выступление против политической филосо­фии Просвещения, он же стал, по существу, родоначальником полити­ческой теории консерватизма. И несмотря на некоторую противоречи­вость, логические ошибки и аморфность в разработке ряда тем, Берк занял важное место в истории политической идей. Очевидно, что без него идейный ландшафт современного консерватизма вряд ли мог бы стать понятным. Именно поэтому мы обратились к истории политиче­ской мысли XVIII столетия, к трудам Эдмунда Берка, прежде чем мы начнем рассматривать калейдоскоп консервативных течений XX века.