Современные политические теории. Опыт запада

Перу Майкла Оакшотта принадлежит несколько работ, значение ко­торых для развития теоретической мысли весьма велико. В 1933 году он опубликовал философский труд «Опыт и его типы», в 1962 году — «Ра­ционализм в политике», снискавший ему известность как консерватив­ному автору. Подобно Томасу Гоббсу, Майкл Оакшотт написал свое самое знаменитое эссе «О человеческом поведении» (1976) уже в до­вольно зрелом возрасте. Целый ряд работ, написанных в те годы, уви­дели свет только недавно и среди них такие эссе, как «Религия, полити­ка и моральная жизнь», «Политика веры и политика скептицизма», а также «Мораль и политика в современной Европе».

ОАКШОТТ, Майкл (1901—1990) — один из видных представителей британ­ской политической философии и теории. Окончил кембриджский универси­тет. В 1949—1951 гг. — профессор Оксфордского университета. С 1951 года — профессор кафедры политических наук Лондонской школы экономики и политической науки. Член Британской Академии с 1966 года. С 1947 по 1953 гг. редактор «Кембридж Джорнэл» — одного из органов британской консер­вативной мысли.

Консервативные мыслители, как правило, причисляют Оакшотта к стану консерваторов. Действительно, для этого есть некоторые основа­ния. Он бросил вызов важнейшему положению Просвещения — вере в разум человека. Просветители и их последователи-либералы полагали, что люди — принципиально разумные существа, несмотря на иррацио­нальность, вспыхивающую время от времени в суевериях, невежестве и религиозной вере. Разум заключен в способности человека обдумывать, предлагать альтернативы, делать выбор, руководствуясь знанием и рас-

238

четом. Разумность человека — также в отборе наиболее эффективных средств для достижения поставленных целей. Как и многие другие кон­серваторы, Оакшотт отрицает причинно-следственные связи, не веря в возможность действовать по принципу цели—средства. Вот какова ло­гика его рассуждений:

действия__

Он не обладает чувством накопления опыта, а лишь данности опыта, причем обращенного в формулу: прошлое приобретает для него значе­ние препятствия. У него нет той негативной способности (которую Ките приписывал Шекспиру), способности признания тайны и изменчивости опыта без раздраженного поиска порядка и ясности, а есть лишь способ­ность подчинения опыта; у него нет дара к точному и подробному вос­приятию, пониманию действительного, того, что Лихтенберг назвал не­гативным энтузиазмом, но только способность видеть общие очертания,

налагаемые на события общей теорией__ Ум Рационалиста в лучшем

случае производит на нас впечатление тонко заточенного холодного ин­струмента, ума, скорее, хорошо вышколенного, чем образованного. С точки зрения ума, им движет желание не столько к тому, чтобы участво­вать в жизненном опыте своего народа, сколько к тому, чтобы демонст­ративно быть человеком, добившимся всего своими собственными си­лами. И это придает его интеллектуальной и практической деятельности почти противоестественную осмотрительность и самосознанность, ли­шая их какой-либо пассивности, какого-либо чувства гармонии и после­довательности и разлагая их на ряд критических периодов, каждый из которых должен быть преодолен tour de raison (ловкостью ума). Его ум лишен атмосферы, не знает смены времен года и колебаний температу­ры; его мыслительная деятельность изолирована от всех внешних влия­ний и протекает в вакууме. А отрезав себя от традиционного знания сво­его общества и отрицая ценность образования более широкого, чем обу­чение технике анализа, он склонен приписывать человечеству неизбеж-

239

Любая наука, любое искусство, любая практическая деятельность требуют определенных навыков, в сущности, всякая человеческая дея­тельность опирается на знания. И, вообще говоря, знание бывает двух видов, каждый из которых всегда включен в какую-либо практическую деятельность. На мой взгляд, не будет большим преувеличением назвать их двумя видами знания, поскольку (даже несмотря на то, что они не существуют отдельно друг от друга) между ними существуют довольно значительные различия. Первый вид знания я назову техническим зна­нием, или знанием техники. Техника включена в любой вид искусства и область науки, в любую практическую деятельность. Во многих видах деятельности это техническое знание сформулировано в виде правил, которые должны или могут быть внимательно изучены, запомнены и, как мы говорим, воплощены на практике; но независимо от того, зафик­сировано ли оно в точной формулировке, главная его характеристика состоит в том, что оно поддается точной формулировке, хотя для этого может потребоваться специальное мастерство и чутье. Техника (или часть ее) вождения автомобиля по дорогам Англии содержится в До­рожном кодексе, техника приготовления пищи — в поваренной книге, а техника открытий в естественных науках или в истории — в правилах исследования, наблюдения и верификации. Второй вид знания я назову практическим, поскольку он существует только в процессе использова­ния, не является результатом размышления и (в отличие от техники) не может быть сформулирован в виде правил. Однако это не означает, что данный вид знания является эзотерическим. Это означает только, что метод, с помощью которого оно передается и становится общим знани­ем, не является методом формулировки доктрины. И если мы рассмот­рим его с этой точки зрения, то не будет, на мой взгляд, заблуждением говорить о нем как о традиционном знании. Этот вид знания тоже вклю­чен в любой вид деятельности; владение мастерством любого рода, за­нятие каким-либо конкретным видом деятельности без него невозмож­но....

Итак, Рационализм, как я его понимаю, есть утверждение, что то, что я назвал практическим знанием, вовсе таковым не является, утвержде­ние, что, собственно говоря, не существует знания, кроме знания техни­ческого. Рационалист считает, что единственный элемент знания, вклю­ченный в человеческую деятельность, — это знание техническое, а то,

240

По мнению Оакшотта, разум находит значительно лучшее примене­ние при размышлении над истинами религии, при оценке мудрого по­рядка сословий и классов в существующем обществе и т.д. Традиция — это стиль жизни человека, а не путы на пути прогресса. Она намного превосходит любое суждение, продиктованное разумом, ибо способно­сти нашего разума в понимании мира весьма и весьма ограничены.

Тем не менее, некоторые другие аспекты политической теории Оак­шотта, позволили считать его либералом, прагматиком, историцистом, экзистенцианалистом, и даже постмодернистом. Таким образом, миро­воззрение Оакшотта практически невозможно отнести к какой-либо одной категории. Например, сам Оакшотт в работе «О человеческом поведении» назвал себя платоником, отмечая большое влияние, которое на него произвели труды древнегреческого мудреца Платона.

Когда Оакшотт рассуждает о религии, его идеи напоминают плато­новские, а призыв к политической терпимости повторяет тезис Сократа («Республика», книга 8), что режим, основывающийся только на одном принципе, саморазрушителен. Кроме того, Оакшотт попытался найти общее у Платона и Гегеля и воссоединить некоторые их положения. С одной стороны, Оакшотт представляет во многом гегелевский взгляд, что философы должны уметь преодолевать ограниченные интеллекту­альные ресурсы, предполагающие занятие наукой, историей и другими практическими дисциплинами для того, чтобы понять опыт как тоталь­ность, как целостность. С другой стороны, Оакшотт призывает своих читателей учиться у сократовских диалогов, как нужно идентифициро­вать и исследовать характер обусловленного мышления, которое и пре­допределяет поведение человека. Сказанное позволяет нам понять, по­чему Оакшотт подчеркивает значение философского исследования и одновременно придерживается взгляда на философию, который гово­рит, что философия не способна быть основанием для других типов понимания.

В 1920-х годах Оакшотт занимался проблемой религии, хотя ничего и не опубликовал на эту тему в те годы. Майкл Коулинг (с которым мы познакомились в предыдущем параграфе), находившийся под сильным влиянием взглядов Оакшотта, ничего не знал об этом интересе и даже писал, что Оакшотт внес свой вклад в гибель Бога в Англии. Коулинг назвал Оакшотта ведущим английским консервативным мыслителем столетия, однако он так и не смог сформулировать отношение мыслите-

241

Оакшотт выделил два христианских подхода к жизни. Ранние хри­стиане верили, что второе пришествие не за горами и стремились пре­одолеть как удовольствия, так и обязанности в этом мире, готовя себя к спасению. Поздние христиане, разочарованные откладыванием наступ­ления новой эры, сформулировали доктрину, обеспечивающую духов­ное руководство на период постоянно откладывающегося контакта с деградирующим миром. Короче, если ранние христиане полностью от­рицали ценности этого мира, поздние христиане пошли на компромисс. Для Оакшотта отрицание всех мирских ценностей является наиболее глубокой и истинной формой религии. Индивид-мирянин и религиоз­ный индивид представляют два разных типа «я». Миряне теряют себя в практической жизни общества в своем стремлении к лучшему будуще­му. Религиозные индивиды приспосабливаются к павшему миру и стре­мятся к моментам искренности и единства. Оакшотт считал, что совре­менной религии необходим более твердый взгляд против внешних, мирских ценностей, то есть духовный подход, допускающий полную автономию «я».

Оакшотт вовсе не стремился сформулировать новые религиозные взгляды. Его больше интересовали отношения между философией и практической политикой. Находясь под сильным влиянием Гегеля, Оакшотт настаивал на том, что человеческие суждения нуждаются в субординации реальных идей. Он писал, что философия анализирует разные типы понимания, которые создают связную реальность Ученые-естествоиспытатели предполагают наличие некоего целостного знания, когда проводят свои эксперименты. Историки делают то же самое, ста­раясь объяснить какое-то событие. Философы предполагают, что пред­положения, лежащие в основе конкретных видов деятельности, являют­ся единственной основой для хорошего или дурного поведения. Хоро­шее и дурное опираются не на некую объективную истину, а на их роль в обеспечении характера человеческого поведения. Оакшотт полагает, что философ пытается понять взаимосвязанный и целостный мир опыта, то есть фактически встает на рациональные позиции.

Как же соотносятся философия и политика, по мнению Оакшотта?

В работе «Рационализм в политике» он писал по этому поводу:

♦ философия политики может идентифицировать, но не создать предположения, на основе которых осуществляется политическая деятельность. Действительно, философия политики необходима

242

♦ философия политики признает, что, поскольку эти утверждения присущи самой деятельности, то они являются единственным ос­нованием для оценки поведения как хорошего или дурного. Вся­кая попытка трансформировать предпосылки одной сферы дея­тельности в другую приведет к разрушению единственного ис­точника связности, присутствующего в человеческом поведении. По мнению Оакшотта, когда государство или любая другая централизованная власть пытается диктовать гражданам определен­ный тип поведения ради достижения рациональных политических це­лей, то тенденции теряют свою связность и свою способность устанав­ливать процедуры для достижения частных целей. Философии следует внести более позитивный вклад в связи с тем, что она обладает способ­ностью идентифицировать идеалы как предпосылки бытия мира.

Понятно, что политическая философия стремится определить посто­янный характер политической деятельности. Философия политики идентифицирует контекст предположений и редактирует политическое мышление.

Таким образом, Оакшотт выделил две стороны политической фило­софии. Чем более философичной является политическая философия, тем более сомнительны ее собственные предположения и процедуры и тем меньше может она сказать о политической практике, поскольку она стремится к целостному пониманию опыта. С этой точки зрения то, что отличает политическую философию от других типов философии, так это ее происхождение из мира политики. Но как только эта точка отсче­та исчезает из виду, политическую философию невозможно отличить от других философских направлений, например, философии религии, фило­софии науки, эстетики и т.д.

Вторая сторона политической философии, которую акцентировал Оакшотт, — это идентификация и исследование контекста, в котором осуществляется политическое мышление, то есть предварительных ус­ловий появления многих мнений, предопределяющих политическую практику. Политический философ, с этой точки зрения, занимается тем, что пытается определить тот процесс размышлений, при котором пони­мание политических феноменов переходит с одного уровня на другой.

Объединяет две стороны политической философии помещение по­литической мысли в контекст, то есть сократовский поиск знания с по­мощью мнений других людей. Уникальная роль философии заключает­ся в ее способности к пониманию абстрактного мышления, которое он назвал «теорией» в своем эссе «О человеческом поведении». Позднее

243

Оакшотт пересмотрел свой взгляд на политическую философию. В эссе «Политика веры и политика скептицизма» он написал, что вся совре­менная политическая философия была создана в контексте конкури­рующих друг с другом идей, пытающихся определить, как нужно управ­лять государством. В своем последнем эссе «Правление права» Оакшотт высоко оценил Гоббса как «пионера» в определении граждан­ских ассоциаций, то есть общества, не ставящего перед собой великих целей. Тем не менее, по его мнению, Гоббс так и не сумел определить стандарты для оценки, способствует ли право формированию опреде­ленного типа общества — лакуна в политической философии, которую еще предстоит заполнить.

1. Вы познакомились с несколькими консервативными теориями. Могли бы Вы теперь сформулировать основные принципы консерватизма?

2. Какие идеи Эдмунда Берка были развиты группой Солсбери? Что они внесли нового?

3. Какие идеи Карла Шмитта позволяют считать его консерватором? Майкла Оакшотта?

4. Что такое традиция в консервативном понимании?

5. Как консерваторы относятся к теоретическому знанию? Приведите при­меры.

1. Шмитт К. // Антология мировой политической мысли в 5 томах. Т. 2. С.

290—10.

2. Оакшотт М. // Антология мировой политической мысли в 5 томах. Т. 2. С.

3. Руткевич А. Что такое консерватизм? М.: Университетская книга, 1999.

4. Философия и политика / Под ред. В.В.Мшвениерадзе. М., 1989.

5. Мельвиль А.Ю. США — сдвиг вправо? Консерватизм в идейно-политической жизни США 80-х годов. М., 1986.

6. Шмитт К. Политическая теология. М.: Канон-Пресс, 2000.

244

Кого из современных теоретиков можно назвать марксистом? Вен­герский философ-марксист Джордж Лукач попытался дать ответ на этот вопрос в работе «История и классовая борьба» (1922). Вовсе не обяза­тельно быть марксистом, полагал он, достаточно лишь произнести ка­кой-то марксисткой тезис, и тебя обязательно назовут марксистом. Его выводы актуальны и для сегодняшнего дня.

Как мы уже говорили, марксизм оказал огромное влияние на разви­тие политико-теоретической мысли XX века. Представители многих «школ» и направлений брали из марксизма те положения, которые им казались наиболее перспективными и интересными, но нередко отрица­ли марксизм в целом. Другие исследователи развивали и уточняли «классический» марксизм, старясь сделать его адекватным сложным и противоречивым процессам политического развития XX столетия. Ос­тановимся на наиболее ярких фигурах в марксистской мысли несколько более подробно.

10.1. АНТОНИО ГРАМШИ

Сила и оригинальность аргументов Грамши заключается в его по­пытке восстановить значение человеческой субъективности как одного из важнейших положений марксизма. Приоритет таких марксистских теоретиков, как Карл Каутский и Г.Плеханов, был связан с объектив­ными условиями капитализма, а человеческая субъективность (созна­ние) рассматривалось ими как простое проявление более глубоких эко­номических процессов. В отличие от них, Грамши попытался восстано­вить волюнтаристскую сторону марксистской теории: его интересовала роль идей, сознания и человеческой субъективности. Такой подход яв­ственно проявился в его отрицании экономизма, его более тонкой оцен­ке отношений между идеологией и сознанием, подчеркивании автоно-

245

мии государства и новой интерпретации роли интеллектуалов в классо­вой борьбе.

Начнем с отрицания экономизма. Грамши пришел к выводу, что Ка­утский и Плеханов пытались создать псевдо-науку, способную предви­деть изменения капитализма, и для этого отказались от наиболее значи­мой черты диалектического подхода: взаимодействия между объектив­ным и субъективным в историческом процессе. Таким образом, они не поняли всей сложности надстройки, а также роли политического, идео­логического и культурного фактора в ее статусе, ограничившись про­стым акцентированием экономического базиса. Такой подход часто на­зывают моделью «базис/надстройка», при этом автономия государства отрицается и оно может быть понято только с точки зрения его функций репродукции отношений производства, а также эксплуатации пролета­риата со стороны буржуазии. По мнению Грамши, экономизм не только был не способен оценить важные политические события, такие как подъем фашизма в Италии, или растущее влияние католицизма, но был не в состоянии понять, в том числе, сложность самой классовой борь­бы¹.

Ключом к пониманию теоретических размышлений Грамши являет­ся тот факт, что частная собственность на средства производства явля­ется необходимым, но не достаточным основанием для капиталистиче­ского господства. Если мы хотим понять сложность конкретной ситуа­ции, то, по Грамши, необходимо изучить экономические, культурные и идеологические измерения классовой борьбы. Признавая в целом, что основное направление человеческой истории может быть объяснено развитием средств производства, Грамши, в то же время, подчеркивает,

¹ Gramsci A. Selections from the Prison Notebooks of Antonio Gramsci / Ed. by Q.Hoare and G.Novell-Smith. London: Lawrence and Wishart, 1971. P. 158—185.

246

По Грамши, исторические изменения не могут быть поняты как ли­нейное развитие (коммунизм неизбежно сменит капитализм), а должны оцениваться во всей их сложности. Очевидно, что необходимо принять во внимание политические, идеологические и культурные аспекты раз­вития сознания. «Сознание», при этом, понимается как нечто большее, чем просто экономический опыт эксплуатации. Оно включает понима­ние, каким образом люди подпадают под влияние конкурирующих друг с другом идеологий. До Грамши проблему порядка объясняли в маркси­стской традиции с точки зрения силы, подавления и полного господства буржуазной идеологии. Так, например, в работе «Немецкая идеология» Маркс и Энгельс утверждали, что идеи правящего класса в каждый ис­торический период являются господствующими идеями и что класс, который управляет материальными силами общества, в то же время является правящей интеллектуальной силой. В своей интерпретации концепции гегемонии Грамши отошел от Маркса и Энгельса в двух от­ношениях. С одной стороны, Грамши подчеркивал значение идеологи­ческой надстройки в отношении экономической структуры, то есть ав­тономию государства. С другой стороны, — его взгляды на гегемонию предполагали акцент на согласии внутри гражданского общества, про­тивостоящего использованию чистого насилия со стороны государства.

Грамши считал, что правление определенного класса имеет два от­дельных аспекта: принуждение (господство) и общественно-моральное лидерство. Классовое господство основывается не только на принужде­нии, но также и на культурных и идеологических аспектах молчаливого согласия подчиненных классов. Политическое, таким образом, не может быть понято просто как либо насилие, либо согласие. Оно одновремен­но является и насилием, и согласием. Поэтому класс может стать геге­моном только, если он может добиться активного согласия подчиненно­го класса. Согласие, при этом, не является постоянным. Оно принимает форму классовой борьбы между конкурирующими идеологиями, посто­янно изменяющимися для того, чтобы соответствовать изменяющимся историческим обстоятельствам, требованиям и отражающим это дейст­виям людей.

Концепция гегемонии имеет важнейшее значение в теории Грамши, поскольку с ее помощью он стремился дать новое определение природе власти в современном обществе. Кроме того, с ее помощью можно было показать возросшее значение борьбы, происходящей на идеологиче­ском, политическом и культурном уровне. Тем не менее, хотя Грамши и хотел подчеркнуть автономию надстройки, он признавал, что она тесно

247

Взгляды Грамши на природу государства носят более широкий и ор­ганический смысл, чем тот, который вкладывался в это понятие маркси­стскими теоретиками до него. Государство — это альтернативная сцена борьбы. Его значение неуклонно растет по мере развития современного общества. Государство, с его точки зрения, включает

«весь комплекс политической и теоретической деятельности, с помощью которого правящий класс не только узаконивает и поддерживает свое господство, но и управляет получением активного согласия со стороны управляемых»³.

Он расширил концепцию власти, включив в нее множество институ­тов, через которые в обществе осуществляются властные отношения: образование, средства массовой информации, парламенты и суды, то есть все виды деятельности и инициативы, которые формируют аппарат политической и культурной гегемонии правящих классов. Возрастаю­щее значение государства обосновывается в трудах Грамши тем, что борьба за сознание людей имеет такое же значение? как и борьба за собственность на средства производства. И дело здесь не только в опы­те эксплуатации, но и в том, как именно подчиненные классы получают полную идеологическую интерпретацию реальности. Грамши считал, что политическая борьба класса или партии ведется с конкретной целью установления альтернативной гегемонии, поэтому политическая борьба должна охватывать идеологические, культурные, моральные события в жизни общества.

Придавая борьбе более широкий, органический смысл, Грамши от­метил возрастающую роль интеллектуалов. Никакая организация без интеллектуалов невозможна, а следовательно, политическое единство любой революционной организации предполагает соответствующий уровень идеологического единства, в котором партия, интеллектуалы и массы устанавливают между собой органичные отношения. В работе «Южный вопрос» (1971) проблема создания союза между экономиче­ской структурой и надстройкой занимает центральное место. Как и в других своих работах, здесь Грамши поставил перед собой цель пока­зать всю сложность конкретной ситуации, которую он называет конъ­юнктурой, рассмотреть пространство политической борьбы и характер деятельности партии. Теория, полагает Грамши, не может быть резуль­татом рационалистического, дедуктивного, абстрактного процесса, т.е.

^! Gramsci A. Op. cit. P. 244.

248

Таким образом, Грамши удалось восстановить роль субъективного фактора в марксизме. Он сформулировал систематизированный подход к роли идеологии, а также капиталистического государства, и отверг­нуть абстрактную теорию. Как мы увидим дальше, французский струк­турализм, получивший развитие в 60—70 гг., подходит к исследованию общества и государства с прямо противоположных позиций. Как неред­ко говорили его сторонники, структурализм — это теоретическая тра­диция, потерявшая субъективность. В истории нет субъектов, полагают они, а только индивиды, занимающие объективные структуры. Впро­чем, со структуралистской мыслью более подробно мы познакомимся в дальнейшем.