Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
5x x xO desať minút kapitán znovu stlačil intercom. „Vrátil sa už Rainbird z Benátok, Rachel?“ Через десять минут Кэп снова нажал на кнопку переговорного устройства. „Áno, včera,“ odpovedala a kapitán mal dojem, že začul znechutenie dokonca aj v Rachelinom prísne kultivovanom tóne šéfovej sekretárky. — Рэйчел, Рэйнберг уже вернулся из Венеции? „Je tu alebo v Sanibel?“ Firma vlastnila oddychovo rekreačné zariadenia na Sanibel Islande na Floride. — Еще вчера, — сказала Рэйчел, и Кэпу показалось, что он услышал неприязнь даже в тщательно отработанном тоне секретарши при боссе. Nastala odmlka, kým si to Rachel overila na svojom termináli počítača. — Он здесь или на Сэнибеле? — Контора имела свой дом отдыха на острове Сэнибел во Флориде. Пауза — Рэйчел сверялась с компьютером. „Tu v Longmonte, kapitán, od včera, od osemnásť nula nula. Asi zaspal posledné lietadlo.“ — В Лонгмонте, Кэп. С восемнадцати ноль ноль вчера. Наверное, отсыпается после полета. „Pošlite niekoho, nech ho zobudí,“ prikázal kapitán. „Bol by som rád, keby prišiel, keď Wanless odíde… Domnievam sa, že Wanless je ešte vždy tu.“ — Пусть кто нибудь его разбудит, — сказал Кэп. — Я хотел бы видеть его после Уэнлесса… если, конечно, Уэнлесс все еще здесь? „Pred piatimi minútami ešte bol.“ — Пятнадцать минут назад был. „V poriadku, dohodnite to s Rainbirdom na dvanástu.“ — Хорошо… Пускай Рэйнберд придет в двенадцать. „Áno, kapitán.“ — Да, слушаю, сэр. „Ste zlaté dievča, Rachel.“ — Вы хорошая девушка, Рэйчел. „Ďakujem, pane.“ Zdalo sa, že ju to potešilo. Kapitán ju mal rád, veľmi ju mal rád. — Спасибо, сэр, — слышно было, что она тронута. Кэпу она нравилась, очень нравилась. „Pošlite sem, prosím vás, doktora Wanlessa, Rachel.“ — Пожалуйста, Рэйчел, пришлите доктора Уэнлесса. Pohodlne sa usadil, zopäl ruky pred sebou a pomyslel si: Tak mi treba! Он откинулся, сцепил руки перед собой и подумал: грехи мои тяжкие. 6Doktora Wanlessa postihol záchvat mŕtvice v deň, keď Richard Nixon oznámil svoje odstúpenie z úradu prezidenta – 8. augusta 1974. Bola to slabšia mozgová príhoda, no fyzicky sa z nej Wanless nikdy nespamätal. Podľa kapitánovho názoru ani mentálne. Mŕtvica ešte väčšmi podporila Wanlessov sústavný záujem hraničiaci s posadnutosťou o všetko, čo súviselo s programom L 6. Доктора Джозефа Уэнлесса сразил инсульт в тот самый день, когда Ричард Никсон объявил об уходе с поста президента, — 8 августа 1974 года. Это было кровоизлияние в мозг средней тяжести, от которого ему не суждено было оправиться окончательно физически, а также и в умственном отношении, считал Кэп. Именно после удара он стал постоянно и навязчиво интересоваться экспериментом с «лот шесть» и его последствиями. Teraz vošiel do miestnosti, opierajúc sa o palicu. Svetlo z okna vo výklenku sa mu odrazilo od okrúhlych okuliarov bez obrúčok a zmenilo ich na prázdne zrkadlá. Ľavú ruku mal zohnutú ako pazúr. Ľavú polovicu úst skrivenú v ľadovom úškrne. Он вошел в комнату, опираясь на палку, свет из окна скользнул по его круглым очкам без оправы и мутно отразился в них. Левая рука была скрючена. Левый уголок рта был опущен, будто в постоянной леденящей усмешке. Rachel sa s účasťou pozrela ponad Wanlessovo plece na kapitána, a ten prikývol, že môže odísť. Ticho za sebou zavrela dvere. Рэйчел из за плеча Уэнлесса сочувственно взглянула на Кэпа, и тот кивнул ей, что она может идти. Девушка ушла, тихо закрыв дверь. „Drahý doktor,“ povedal kapitán bez náznaku humoru. — А вот и добрый доктор, — без тени юмора сказал Кэп. „Ako to napreduje?“ spýtal sa Wanless a s fučaním si sadal. — Как развиваются события? — спросил Уэнлесс, садясь и крякнув. „Je to tajné,“ odpovedal kapitán. „Viete o tom, Joe. Čo pre vás dnes môžem urobiť?“ — Секрет, — сказал Кэп. — Вам это известно, Джо. Чем могу быть полезен сегодня? „Všimol som si, že sa tu čosi deje,“ začal Wanless a ignoroval kapitánovu otázku. „Nemal som čo robiť, keď som musel čakať celé predpoludnie.“ — Наблюдал тут возню, — сказал Уэнлесс, не обратив внимания на вопрос Кэпа. — Что еще оставалось делать, пока я бил баклуши все утро. „To preto, že prichádzate bez ohlásenia…“ — Вы пришли, предварительно не договорившись о встрече… „Tuším ich čo nevidieť zasa dostanete,“ pokračoval Wanless. „Načo potom potrebujete ešte profesionálneho zabijaka Steinowitza? V poriadku, viete, čo robíte. Asi áno. Ale takisto ste to vedeli aj predtým, či nie?“ — Вы считаете, что они у вас почти в руках, — сказал Уэнлесс. — Зачем иначе тут этот мясник Стейновиц? Ну, может, так оно и есть. Может быть. Но вы же и раньше так считали, правда? „Čo chcete, Joe?“ kapitán nemal rád, keď sa mu pripomínali minulé neúspechy. Chvíľu to dievča naozaj mali v rukách. Muži, ktorých do toho zapojili, ešte vždy nie sú schopní pracovať, a možno nikdy viac nebudú. — Что вам нужно, Джо? — Кэп не любил напоминаний о прошлых провалах. Однажды они почти поймали девчонку. Участвовавшие в операции люди нетрудоспособны до сих пор и, вероятно, останутся таковыми до конца своих дней. „Čo ešte chcem?“ spytoval sa Wanless zohnutý nad palicou. Kristepane, pomyslel si kapitán, toho starého hovniaka chytá záchvat krasorečnenia. „Prečo som to ešte vždy nenechal? Len preto, že vás chcem presvedčiť, aby ste ich „oboch zlikvidovali. Aj Jamesa Richardsona. A tamtých na Maui. Všetkých zlikvidujte, kapitán Hollister. Zničte ich. Zmažte ich zo zemského povrchu.“ — Что мне всегда нужно? — спросил Уэнлесс, согнувшись и опираясь на палку. О боже, подумал Кэп, опять этот старый дурак будет разглагольствовать. — Зачем я остался жить? Чтобы убедить вас ликвидировать их обоих. Ликвидировать Джеймса Ричардсона. Ликвидировать тех, в Мауи. Ликвидировать полностью, капитан Холлистер. Покончить с ними. Стереть с лица земли. Kapitán si vzdychol. Кэп вздохнул. Wanless ukázal pazúrovitou rukou na knižničný vozík a pokračoval: Уэнлесс скрюченной рукой показал в сторону тележки и сказал: „Vidím, že ste si znovu prešli materiály.“ — Вы, смотрю, снова листаете досье. „Poznám ich takmer naspamäť,“ priznal sa kapitán so slabým úsmevom. Program L 6 bol preňho celý minulý rok každodenným chlebom a už dva roky predtým pravidelným bodom programu každej schôdze. A tak Wanless nebol jediný, kto tu bol tou vecou posadnutý. — Я помню его почти наизусть, — сказал Кэп и чуть улыбнулся. «Лот шесть» набил ему оскомину за весь прошедший год. Последние два года этот препарат был постоянной темой обсуждений. Так что, пожалуй, Уэнлесс не единственный здесь человек с навязчивой идеей. Rozdiel medzi nami je v tom, že mňa za to platia. Pre Wanlessa je to hobby. Nebezpečné hobby. ВСЯ РАЗНИЦА В ТОМ, ЧТО МНЕ ЗА ТО ПЛАТЯТ. А ДЛЯ УЭНЛЕССА ЭТО ХОББИ. И ОПАСНОЕ ХОББИ. „Čítate ich, ale ničomu ste sa nepriučili,“ podpichol ho Wanless. „Dovoľte mi, aby som sa ešte raz pokúsil priviesť vás k pravde, kapitán Hollister.“ — Вот читаете досье, а урок из него извлечь не хотите, — сказал Уэнлесс. — Дайте же мне возможность еще раз обратить вас на путь истины, капитан Холлистер. Kapitán chcel protestovať, no vtom si spomenul na Rainbirda. Pripomenul si, že sa s ním napoludnie stretne, a tvár sa mu vyhladila. Tváril sa pokojne a príjemne. Кэп начал было протестовать, но вовремя вспомнил о предстоящем в полдень визите Рэйнберда, и выражение его лица смягчилось, стало спокойным, даже понимающим. „V poriadku,“ povedal. „Začnite, ak ste pripravený.“ — Хорошо, — сказал он, — валяйте. „Ešte vždy si myslíte, že som blázon? Šialenec?“ — Вы считаете, что я сумасшедший, да? Чокнутый. „To vravíte vy, nie ja.“ — Вы это сказали, не я. „Bolo by pre vás lepšie, keby ste si spomenuli, že som bol prvý, kto navrhol skúšobný program s tio-dilysergovou kyselinou.“ — Напоминаю: я первый предложил программу испытаний с кислотой ДЛТ. „Sú dni. keď si želám, aby ste s tým nikdy neboli začali,“ odpovedal kapitán. Keď privrel oči, vedel si ešte vždy predstaviť Wanlessovu prvú správu, dvestostranovú štúdiu o droge, ktorá bola najprv známa ako TDL, potom medzi odborníkmi nazývaná zosilňovacia kyselina a nakoniec dostala meno L 6. Kapitánov predchodca schválil pôvodný projekt. Toho pána pochovali pred šiestimi rokmi v Arlingtone so všetkými vojenskými poctami. — Иногда я сожалею, что вы это сделали, — сказал Кэп. Когда он закрывал глаза, ему отчетливо представлялся первый доклад Уэнлесса, его предложения на двухстах страницах по поводу препарата, известного как ДЛТ, а среди работавших над ним специалистов как «активатор», впоследствии как «лот шесть». Предшественник Кэпа дал добро первоначальной идее; этот джентльмен был похоронен шесть лет назад на Арлингтонском кладбище со всеми воинскими почестями. „Chcem tým povedať len toľko, že môj názor by mohol mať určitú váhu,“ vysvetľoval Wanless. Hlas mal dnes unavený, vyslovoval pomaly a dosť nezreteľné. Skrivený ľavý kútik úst sa nehýbal, keď hovoril. — Я лишь хочу сказать, что к моему мнению стоит прислушаться, — сказал Уэнлесс. Нынче утром он произносил слова устало, медленно и невнятно. Когда говорил, перекошенный в усмешке рот с левой стороны был неподвижен. „Počúvam vás,“ prehodil kapitán. — Слушаю, — сказал Кэп. „Pokiaľ som schopný do toho vidieť, som jediný psychológ či lekár, ktorého ešte vôbec vypočujete. Vašich ľudí zaslepila jedna jediná vec, a to, čo znamená ten chlap a to dievča pre bezpečnosť Ameriky… a prípadne pre budúcu rovnováhu síl. Čo nás vlastne oprávňuje povedať, keď sledujeme stopy týchto McGeeovcov, že ten človek je neškodný Rasputin. Môže aj…“ — Насколько мне известно, я единственный психолог и врач, которого вы вообще выслушиваете. Ваши люди ослеплены одной идеей и только ею: какое значение этот человек и его девочка могут иметь для безопасности Америки… и, возможно, для последующего баланса сил в мире. Анализируя поведение этого Макги, можно сказать, что он своего рода БЛАГОЖЕЛАТЕЛЬНЫЙ РАСПУТИН. ОН СПОСОБЕН… Wanless ďalej monotónne rečnil, no kapitán ho na chvíľu prestal počúvať. Neškodný Rasputin, rozmýšľal. Bombastickosť tej vety sa mu takmer páčila. Predstavoval si, čo by Wanless povedal, ak by mu prezradil, že počítač predpovedal možnosť jednej k trom, že McGee sa cestou z New York u zlikvidoval sám. Pravdepodobne by ho to potešilo. A čo keby Wanlessovi ukázal tú zvláštnu bankovku? Pri tom by ho pravdepodobne znova ranila mŕtvica, pomyslel si kapitán a dal si ruku pred ústa, aby skryl úsmev. Уэнлесс продолжал что то говорить, но Кэп временно отключился. Благожелательный Распутин, думал он. Как ни парадоксально звучала эта фраза, она ему понравилась. Его заинтересовало, как отреагировал бы Уэнлесс, если ему сказать, что, согласно подсчету компьютера, один шанс к четырем, что Макги, покидая Нью Йорк, ликвидировал себя. Вероятно, был бы вне себя от радости. А если бы он показал Уэнлессу эту странную купюру? Его, возможно, хватил бы еще один удар, подумал Кэп и прикрыл рот рукой, чтобы спрятать улыбку. „V prvom rade ma znepokojuje to dievča,“ hovoril mu Wanless už dvanásty či trinásty, možno pätnásty raz. „McGee a Tomlinsonová sa vzali. Náhoda jedna k tisícu. Malo sa tomu predísť za každú cenu. Avšak kto mohol predpokladať…“ — Больше всего меня беспокоит девчонка, — говорил Уэнлесс в двенадцатый? тринадцатый? пятидесятый? раз. — Макги и Томлинсон женятся… один шанс из тысячи. Это нужно было предотвратить во что бы то ни стало. И кто мог предположить… „Vtedy ste tomu boli všetci priaznivo naklonení,“ skočil mu do reči kapitán a sucho dodal: „verím, že vy sám by ste boli odviedli nevestu k oltáru, keby vás boli požiadali.“ — Тогда вы все выступали за это, — сказал Кэп и добавил сухо: — Не сомневаюсь, что вы согласились бы стать посаженным отцом невесты, если бы вас в то время об этом попросили. „Nik z nás o tom nemal predstavu,“ zašomral Wanless. „Musela ma postihnúť mŕtvica, aby sa mi otvorili oči. Preparát L 6 nebol nič iné, len umelo vyrobený sekrét hypofýzy a silné analgetikum s halucinogénnym účinkom, o ktorom sme vtedy nevedeli nič a o ktorom nevieme nič ani dnes. Vieme – alebo prinajmenšom sme si na deväťdesiatdeväť percent istí – že prirodzený pendant tejto substancie vyvoláva v určitých prípadoch občasné záblesky psychických schopností, ktoré sa navonok prejavia z času na čas takmer u každého človeka. Je to prekvapujúco široký rozsah fenoménov: jasnovidectvo, telekinéza, mentálne ovládanie iných, náhle vzbĺknutie nadľudskej sily, podvedomá kontrola sympatického nervového systému. Viete, že naša hypofýza sa začína abnormálne aktivizovať už len pri náznaku pokusov s biologickou spätnou väzbou?“ — Никто не предполагал, — пробормотал Уэнлесс. — Лишь инсульт заставил меня прозреть. «Лот шесть» не что иное как синтетическая копия секрета гипофиза, в конце концов… чрезвычайно сильный болеутолитель галлюциноген, действия которого мы тогда не понимали, как не понимаем и сейчас. Мы знаем — или по крайней мере на девяносто девять процентов уверены, — что естественный аналог этого состава каким то образом способствует периодическим проявлениям парапсихических способностей, их время от времени демонстрируют все человеческие существа. Набор этих проявлений удивительно широк: предвидение, телекинез, мысленное внушение, вспышки сверхчеловеческой силы, временный контроль над симпатической нервной системой. Знаете ли вы, что гипофиз внезапно становится сверхактивным при всех экспериментах с биологической обратной связью? Kapitán to vedel. Wanless mu o tom a o všeličom inom hovoril už nesčíselne veľa ráz predtým. Nebolo treba ani odpovedať. Wanless dnes rečnil ako skúsený kazateľ. A kapitán bol ochotný vypočuť ho, len tentoraz. Naposledy. Nech si starý človek povie, čo má na srdci. Wanlessov koniec bol už v tejto chvíli na dohľad. Кэп знал. Уэнлесс говорил ему это тысячу раз. Но отвечать нужды не было; нынешним утром красноречие Уэнлесса расцвело вовсю. И Кэп готов был слушать… в последний раз. Пусть старик подержится за биту. Для Уэнлесса это последний матч. .,Áno, je to tak,“ sám si odpovedal Wanless. „Je aktívna pri biologickej spätnej väzbe, je aktívna pri snoch v spánku a u ľudí s poškodenou hypofýzou je nadmerne veľký výskyt mozgových nádorov a leukémie.1 Hypofýza, kapitán Hollister, podmozgová žľaza. Je to – ak použijeme výraz z oblasti evolúcie – prvotná endokrinná žľaza v ľudskom tele. V období ranej adolescencie vylučuje do krvného riečiska mnohonásobne viac hormónu, než sama váži. Je to nesmierne dôležitá, nesmierne tajomná žľaza. Keby som uveril v ľudskú dušu, kapitán Hollister, mohol by som povedať, že sídli v hypofýze.“ — Да, правда, — ответил Уэнлесс самому себе. — Он активен при биологической обратной связи, он активен в состоянии глубокого сна, и люди с поврежденным гипофизом редко спят нормально. Люди с поврежденным гипофизом очень часто подвергаются риску опухолей на мозге и лейкемии. Это — гипофиз, капитан Холлистер. Если говорить об эволюции, старейшая эндокринная железа в человеческом организме. В подростковом возрасте она выделяет в кровяной ток свой секрет в количестве, во много раз превосходящем собственный вес. Это чрезвычайно важная железа, чрезвычайно таинственная железа. Если бы я верил в существование человеческой души, капитан Холлистер, я бы сказал, что она находится в гипофизе. Kapitán zahmkal. Кэп ухмыльнулся. „Tieto veci vieme,“ pokračoval Wanless, „tak ako vieme, že L 6 nejakým spôsobom zmenila fyzikálnu stavbu hypofýzy všetkých, ktorí sa na pokuse zúčastnili. Dokonca aj toho vášho takzvaného nevýkonného Jamesa Richardsona. Najdôležitejšie, čo môžeme zistiť na dievčati, je, či sa nejako zmenila aj štruktúra chromozómov… a či zmena hypofýzy je pravá mutácia.“ — Мы это знаем, — сказал Уэнлесс, — и знаем, что «лот шесть» каким то образом изменил физическое строение гипофиза лиц, участвовавших в эксперименте. Даже вашего так называемого «тихого» Джеймса Ричардсона. Чрезвычайно важно: из способностей девочки мы можем это вывести, что он каким то образом изменяет и хромосомную структуру… и что изменения в гипофизе могут привести к подлинной мутации. „Odovzdaný bol faktor X.“ — Ей был передан Х фактор. „Nie,“ namietol Wanless. „To je jedna z mnohých vecí, ktoré chápete celkom nesprávne, kapitán Hollister. Andrew McGee sa stal po pokuse faktorom X. Victoria Tomlinsonová sa stala faktorom Y – aj ona vtedy, ale iným spôsobom než jej muž. U ženy sa zachoval nízky prah telekinetických schopností. U muža stredná úroveň schopností mentálnej dominácie nad inými. Dievčatko potom… kapitán Hollister, čo je dievčatko? To nik z nás naozaj nevie. Je faktorom Z.“ — Нет, — сказал Уэнлесс. — Это одна из многих вещей, которые вы не можете понять, капитан Холлистер. Эндрю Макти стал Х фактором после эксперимента. Виктория Томлинсон стала У фактором — она тоже изменилась, но не в такой степени, как ее муж. У этой женщины появилась слабая телекинетическая способность. У мужчины возникли среднего уровня способности подчинять психику других. Девочка, однако… Девочка, капитан Холлистер… Что она? По настоящему мы не знаем. Она — Z фактор. „Chceme zistiť, čo je,“ ticho povedal kapitán. — Мы намереваемся это узнать, — мягко сказал Кэп. Teraz sa Wanlessovi uškrnuli oba kútiky úst rovnako: Теперь оба уголка рта Уэнлесса кривились в презрительной усмешке. „Chcete zistiť, čo je,“ opakoval. „Áno, ak budete vytrvalí, určite sa vám to podarí, vy slepí, posadnutí blázni.“ Na chvíľu zavrel oči a zakryl si ich rukou. Kapitán hľadel zachmúrene. — Вы намереваетесь узнать, — повторил он. — Да, если будете настойчивы, то, конечно, сможете… вы слепые, одержимые болваны. — Он на мгновение закрыл глаза и прикрыл их рукой. Кэп спокойно наблюдал за ним. Wanless doplnil: Уэнлесс сказал: „Niečo už viete. Môže podpaľovať.“ — Одно вы уже знаете. Она зажигает огонь. „Áno.“ — Да. „Predpokladáte, že po matke zdedila telekinetické schopnosti. Vlastne máte len hlboké podozrenie.“ — Вы предполагаете, что она унаследовала телекинетическую энергию матери. Во всяком случае, вы это сильно подозреваете. „Áno.“ — Да. „Keď bola celkom malá, bola absolútne neschopná ovládať túto… tieto vlohy, aby som použil lepšie slovo…“ — Когда она была совсем маленьким ребенком, то вовсе не могла контролировать эти… эти таланты — не найду лучшего слова. „Malé decko nie je schopné ovládať svoje telesné funkcie,“ povedal kapitán, využívajúc jeden z príkladov, aby sa dostali ďalej. „Ale ako decko rastie…“ — Маленький ребенок не в состоянии контролировать собственный мочевой пузырь, — сказал Кэп, прибегая к одному из примеров, содержавшихся в досье. — Но когда ребенок вырастает… „Áno, áno, analógia mi je dôverne známa. Ale aj staršiemu dieťaťu sa môže kadečo pritrafiť.“ — Да, да, я знаком с подобной аналогией. Но и с более взрослым ребенком могут происходить неожиданности. Kapitán sa usmieval, keď odpovedal: Кэп ответил, улыбаясь: „Dáme ju do ohňovzdornej miestnosti.“ — Мы собираемся держать ее в комнате с огнеупорными стенами. „Do cely.“ — В камере. Ešte vždy sa usmieval, keď pokračoval: Кэп сказал, все еще улыбаясь: „Ak dávate prednosť tomu…“ — Если это вам больше нравится. „Poskytnem vám vlastné závery,“ vyhlásil Wanless. „Ona sama nechce využívať schopnosť, ktorú má. Má z nej strach a tento strach do nej naočkovali zámerne. Uvediem obdobný príklad. Ide o dieťa môjho brata. Freddy sa doma vždy chcel hrávať so zápalkami. Zapáliť a odhodiť ich. ,Ešte, ešte,‘ kričal. A tak sa brat zámerne rozhodol vypestovať v ňom reflex. Postrašiť ho, aby sa nikdy viac nechcel hrať so zápalkami. Povedal Freddymu, že hlavičky zápaliek sú zo síry a z tej by mu mohli zhniť a vypadať zuby. Že ak sa bude pozerať na kôpku zápaliek, mohol by aj oslepnúť. A nakoniec mu chvíľu pridržal ruku nad zapálenou zápalkou a trochu ho popálil.“ — Я предлагаю вам такой вывод, — сказал Уэнлесс. — Она не любит пользоваться своей способностью. Она напугана, и этот страх был внушен ей вполне сознательно. Я приведу аналогичный пример. Ребенок моего брата. В доме были спички. Фредди хотелось играть с ними. Зажигать, а затем гасить. «Здорово, здорово», — говорил он. Брат решил выработать стереотип поведения. Запугать ребенка так, чтобы он никогда больше не играл со спичками. Он сказал ему, что головки спичек из серы и от них его зубы сгниют и выпадут. Что смотреть на горящие спички нельзя — можно ослепнуть. И, наконец, он мгновение подержал ладонь Фредди над зажженной спичкой и обжег ее. „Váš brat,“ šomral kapitán, „je génius.“ — Ваш брат, — пробормотал Кэп, — просто настоящий гений. „Lepšia malá červená škvrnka na chlapcovej ruke ako zhorené decko zabalené v mokrých oblakoch s popáleninami tretieho stupňa na šesťdesiatich percentách povrchu tela,“ dokončil Wanless zachmúrene. — Лучше небольшое красное пятно на руке мальчика, чем ребенок в палате для обожженных, весь во влажных повязках, с ожогами третьей степени на большей части кожи, — сказал Уэнлесс угрюмо. „Lepšie, ak sa pred deťmi odložia zápalky.“ — Лучше убирать спички от детей. „Dokážete odložiť zápalky pred Charlenou McGeeovou?“ spýtal sa Wanless. — А вы можете убрать от Чарлин Макги ее спички? — спросил Уэнлесс. Kapitán pomaly prikývol: Кэп медленно кивнул: „Svojím spôsobom máte pravdu, ale…“ — В этом есть кое какой резон, но… „Predstavte si, kapitán Hollister, ako asi bolo Andrewovi a Victorii McGeeovej, keď bolo ich dieťa nemluvňa. Keď sa medzi tou malou a nimi vyvinuli logicky nevyhnutné konfliktné vzťahy. Fľaša trochu mešká. Bábätko plače. A v tej chvíli vyšľahne z jedného handrového zvieratka, práve z toho, čo je v detskej postieľke, dym a plameň. Plienka je mokrá. Bábätko plače. Len okamih a kôš so špinavou bielizňou začne z ničoho nič horieť. Máte záznamy, kapitán Hollister, viete, ako to v tom dome vyzeralo. Hasiace prístroje a detektory dymu v každej miestnosti. A raz to boli jej vlastné vlasy, kapitán Hollister. Vošli k nej do izby a našli ju stáť v postieľke a revať: horeli jej vlasy.“ — Спросите себя, капитан Холлистер: как тяжело пришлось Эндрю и Виктории Макги, когда их ребенок был совсем крошкой? Опоздали с молочной бутылочкой. Ребенок плачет. Одновременно один из игрушечных зверьков прямо там, в кроватке рядом с ней вспыхивает дымным пламенем. Испачкана пеленка. Детка плачет. Через мгновение грязное белье в корзине загорается. У вас есть отчеты, капитан Холлистер; вы знаете, что было в том доме. Огнетушитель и индикатор дыма в каждой комнате. А однажды загорелись ее собственные волосы, капитан Холлистер; родители вошли к ней в комнату и увидели, что она стоит в своей кроватке и плачет, а волосы горят. „Áno,“ skonštatoval kapitán, „muselo im to ísť sakrametsky na nervy.“ — Да, — сказал Кэп, — это, должно быть, заставляло их чертовски нервничать. „Tak ju začali odúčať od plienok a odúčať od zapaľovania,“ povedal Wanless. — Понимаете, — сказал Уэнлесс, — они учили ее не только проситься на горшок, они учили ее еще на зажигать огонь. „Odúčať od zapaľovania,“ dumal nahlas kapitán. — Противопожарные учения, — задумчиво произнес Кэп. „Čo je opäť len vypestovanie reflexu – ako u môjho synovca Freddyho. Máme tu túto analógiu, kapitán Hollister, tak sa s ňou trochu pohrajme. Čo je odúčanie od plienok? Vytváranie reflexu, nič viac.“ Vtom starec prekvapujúco zmenil hlas, zrazu to bol ženský soprán a hrešil bábätko. Kapitán na neho pozeral s úžasom a zhnusením. — А это означает, что, как мой брат у своего сына Фредди, они выработали у нее стереотип поведения. Вы привели эту аналогию, капитан Холлистер, так давайте рассмотрим ее на минуточку. Что такое учить проситься на горшок? Выработать привычку — просто и ясно. — Внезапно голос старика взвился до невероятно высокого, дрожащего дисканта, стал голосом женщины, бранящей ребенка. Кэп наблюдал со смесью удивления и отвращения. „Ty zlá!“ škriekal Wanless. „Pozri, čo si spravila! To je škaredé. Vidíš, aké je to škaredé? Škaredé robiť to do nohavičiek! Fuj! Si už veľká, aby si to robila do nohavičiek. Urob to do nočníka, rozumieš, do nočníku!“ — Ты паршивая девчонка! — кричал Уэнлесс. — Посмотри, что наделала! Нехорошо, детка, видишь, как противно? Нехорошо делать в штанишки! Разве взрослые делают в свои штанишки? Делай в горшочек, детка, в горшочек. „Prosím vás,“ ozval sa kapitán ubolene. — Прошу вас… — страдальчески произнес Кэп. „Takto sa vytvára reflex,“ vysvetľoval Wanless. „Odúčanie od plienok je dokonalé v tom, že zameriava detskú pozornosť na vlastný proces vylučovania spôsobom, ktorý by sme mohli pokladať za nezdravý, keby bolo objektom fixácie čosi iné. Môžete sa spýtať, ako hlboko sa tento reflex v dieťati zakorení. Richard Damon z Washingtonskej univerzity si položil tú istú otázku a chcel ju zodpovedať pomocou pokusu. Zobral si päťdesiatich študentov. Nechal ich vypiť množstvo vody, limonády a mlieka, až všetci veľmi potrebovali močiť. Zdržiaval ich ešte nejaký čas a potom im povedal, že môžu odísť, ak to urobia do nohavíc.“ — Так создается стереотип поведения, — сказал Уэнлесс. — Обучить личному туалету — значит обратить внимание ребенка на его собственные отправления таким образом, чтобы он увидел, сравнивая с поведением других, что именно плохо в его поступке. Вы можете спросить, насколько прочно укореняется этот комплекс в ребенке? Тот же вопрос задал себе Ричард Дэмон из Вашингтонского университета и для выяснения его провел эксперимент. Он объявил о наборе пятидесяти добровольцев среди студентов. Накачал их содовой водой и молоком, пока им всем стало невмоготу. Спустя какое то время он сказал им, что он их отпустит, если они сделают… в штаны. „Odporné!“ nahlas prehodil kapitán. Šokovalo ho to a bolo mu zle. To nebol pokus, ale cvičenie v degenerácii. — Отвратительно, — сказал громко Кэп, чувствуя подступающую тошноту. — Это не опыт, а упражнение в дегенеративности. „Vidíte, ako pevne máte ten reflex zakorenený v psychike.“ pokojne povedal Wanless. „Keď ste mali dvadsať mesiacov, nezdalo sa vám to odporné. Ak vám bolo treba, tak to išlo. Mohli ste sedieť na kolenách pápežovi, keby vás ta dakto posadil, a šlo by vám to. Výsledok Damonovho pokusu je, že mnohí z nich nemohli. Chápali, že zvyčajné pravidlá správania môžu odsunúť nabok, aspoň pokiaľ šlo o tento pokus. Každý z nich bol sám v miestnosti, mal súkromie takmer ako na normálnej toalete, ale až osemdesiatosem percent jednoducho nemohlo. Nie je dôležité, aká silná bola fyzická potreba, reflex, ktorý im vštepili rodičia, bol silnejší.“ — Видите, насколько стереотип поведения укоренен в вашей психике, — тихо сказал Уэнлесс. — Вам не казалось это отвратительным, когда вам было двадцать месяцев. Тогда, если вам хотелось опростаться, вы это делали. Вы могли описаться на коленях у отца, если сидели там, а вам приспичило. Суть эксперимента Дэмона, капитан Холлистер, состояла в том, что большинство из них сделать в штаны просто не могли. Они понимали, что обычные нормы поведения там неприменимы, по крайней мере на время эксперимента; каждый находился в отдельном помещении вроде обычной уборной… но целых восемьдесят восемь процентов из них просто не могли этого сделать. Вне зависимости от того, насколько сильно им хотелось, поведенческий комплекс, внушенный им родителями, оказался сильнее. „To všetko nič neznamená, je to len prázdne rozprávanie,“ stroho odvetil kapitán. — Ничего тут нет, кроме простого любопытства, — отрывисто сказал Кэп. „Nie, neznamená. Chcel som len rozmýšľať o paralelách medzi odúčaním od plienok a odúčaním od zapaľovania a o jednom významnom rozdiele, ktorý predstavuje kvantitatívny skok v nutkaní spraviť to vtedy a spraviť to teraz. Keď sa dieťa odúča pridlho od plienok, aké to má dôsledky? Menšie nepríjemnosti: v izbe je zápach, ak sa často ne vetra. Mamička musí stále prať. Občas si treba dať vyčistiť koberce. V najhoršom prípade sa bábätko od nosenia plienok zaparí, ale aj to sa stane, len keď má veľmi citlivú pokožku, alebo je mamička neporiadna a nedrží ho v čistote. Ale aké sú dôsledky vtedy, keď dieťa podpaľuje…“ — Нет, это не любопытство. Я хочу, чтобы вы продумали аналогию между обучением проситься и противопожарным обучением… и одну существенную разницу, которая состоит в качественном скачке между необходимостью совершать первое и второе. Если ребенок слишком медленно учится правильно совершать туалет, каковы последствия этого? Небольшие неприятности. В его комнате пахнет, если ее не проветривать. Мамаша прикована к стиральной машине. Приходится вызывать людей для чистки ковра, когда обучение все же закончено, и — самое худшее — у ребенка возникает постоянный зуд, а это может случиться только, если у него очень чувствительная кожа или если мамаша не следит за ним. Однако последствия для ребенка, который может зажигать… V očiach mu zaiskrilo. Ľavý kútik úst sa nemenne uškŕňal. Глаза его блестели. Левый угол рта усмехался. „McGeeovcov ako rodičov si hodnotím veľmi vysoko,“ pokračoval Wanless. „Akosi sa im to s tou malou vydarilo. Predstavujem si, že na tom museli začať pracovať oveľa skôr, než rodičia obyčajne začínajú s odúčaním od plienok, asi ešte skôr, než začala liezť. ,No, no! Daj pozor! Nie, nie, nie! Zlé dievčatko! Zlé dievčatko! Zzllééé dievčatko!‘“ — Я высоко оцениваю Макти как родителей, — сказал Уэнлесс. — Каким то образом им удалось внушить ей, как вести себя с огнем. Насколько понимаю, им пришлось начинать воспитание задолго до того, как родители обычно начинают обучение личной гигиене; может, даже до того, как она начала ползать. «Детка, нельзя! Детка сделала себе больно! Нет, нет, нет! Плохая девочка! Пло хая девочка!» „Napriek tomu váš počítač, kapitán Hollister, vo svojich výpisoch naznačuje, že sa mohla zbaviť svojho reflexu. Má závideniahodnú pozíciu, v ktorej to môže dokázať. Je mladá a reflex sa ešte rokmi nezafixoval, nestvrdol ako betón. Ale je s ňou jej otec! Uvedomujete si závažnosť tohto prostého faktu? Nie, vy nie. Otec je symbolom autority. Drží pomyselné opraty každej psychickej fixácie u dieťaťa ženského pohlavia: orálnej, análnej, genitálnej. V pozadí každej, ako tieňová figúra stojaca za záclonou, je symbol otcovej autority. Pre dievčatko je Mojžišom – zákony sú jeho zákonmi, možno prekonanými, aj keď samo nevie ako, ale sú jeho a treba ich dodržiavať. On je asi jedinou osobou na zemi, ktorá môže odstrániť tamtú prekážku. Naše reflexy, kapitán Hollister, nám vždy spôsobia veľa bolesti a strachu, keď tí, čo nám ich vštepili, zomrú a nikdy sa už nevrátia.“ Но ваш компьютер предполагает, что она преодолевает свой комплекс, капитан Холлистер. Для этого у нее все условия. Она дитя, и комплекс еще не затвердел в ней как цемент. К тому же с ней отец! Понимаете ли вы значение этого простого факта? Нет, не понимаете. Отец для нее авторитет. Он держит в руках все психические нити каждого физиологического отправления девочкиребенка; за каждым из них, словно невидимая фигура за ширмой, стоит его авторитет. Для девочки ребенка он как Моисей; законы — это его законы, которые она должна выполнять, хотя и не знает, откуда они взялись. Он, вероятно, единственный человек на земле, который может освободить ее от этой тяжести. Наши комплексы, капитан Холлистер, всегда приносят нам самые большие муки и душевные страдания, когда те, кто наделил нас ими, умирают и уже недоступны для диалога… и сострадания. Kapitán letmo pozrel na hodinky a zistil, že Wanless tu bol iba štyridsať minút. Prichodilo mu to ako dlhé hodiny. Кэп взглянул на часы и увидел, что Уэнлесс находится у него почти сорок минут. А казалось, не один час. „Máte ešte niečo? Mám ďalšiu schôdzku…“ — Вы уже заканчиваете? У меня другая встреча… „Keď sa reflexy uvoľnia, uvoľnia sa ako hrádze roztrhnuté pri prietrži mračien.“ ticho pokračoval Wanless. „Máme tu jednu promiskuitnú devätnásťročnú dievčinu. Mala už okolo tristo milencov. Telo má také nasiaknuté sexuálnymi nákazami ako štyridsaťročná prostitútka. No do svojich sedemnástich rokov bola panna. Jej otec bol kňaz, ktorý jej ako malej ustavične opakoval, že sex v manželstve je nevyhnutné zlo, ale sex mimo manželstva je peklo a zatratenie, že sex bol tým jablkom, ktoré bolo príčinou dedičného hriechu. Keď sa reflex ako tento uvoľní, je ako roztrhnutá hrádza. Začne to jednou, dvoma trhlinami, pomaly vytekajúcimi pramienkami vody, takými nepatrnými, že to unikne pozornosti. A podľa informácie vášho počítača sme na tom práve tak s tou malou. Môže sa u nej objaviť pokušenie využiť svoju schopnosť, aby pomohla otcovi, keď to bude naliehavo potrebovať. A vtom sa všetko naraz uvoľní, vyvalia sa milióny hektolitrov vody, zničia, čo im stojí v ceste, zaplavia všetko živé, zmenia navždy tvár krajiny!“ — Когда комплексы исчезают, они исчезают подобно плотинам, прорвавшимся после тропического ливня, — спокойно сказал Уэнлесс. — У нас есть одна любвеобильная девица девятнадцати лет. У нее позади — целая куча любовников. До семнадцати была девственницей. Ее отец, священник, постоянно твердил ей, девочке, что секс в замужестве — неизбежное зло, что секс вне замужества — ад и проклятие, что секс и есть яблоко первородного греха. Когда такой комплекс исчезает, он исчезает словно прорвавшаяся плотина. Сначала появляется одна другая трещина, маленькие незаметные струйки… А судя по данным вашего компьютера, мы находимся с нашей девочкой именно в такой ситуации. Есть предположение, что она по просьбе отца использовала свои способности, чтобы помочь ему. А затем плотина внезапно рушится, выплескивая миллионы галлонов воды, уничтожая все на своем пути, топя всех встречных поперечных, навсегда изменяя ландшафт! Wanlessov škrekľavý hlas stúpal z pôvodnej tichej polohy do prerývaných stareckých výkrikov – no bolo to skôr nepríjemné ako pôsobivé. Квакающий голос Уэнлесса поднялся от обычного негромкого говора до хриплого стариковского крика — но он звучал скорее жалобно, чем величественно. „Dajte na mňa,“ zdôrazňoval kapitánovi. „Aspoň tentoraz dajte na mňa. Stiahnite si klapky z očí. Ten muž nie je nebezpečný sám osebe. Jeho energia je malá, je to hračka, zábavka. Chápe to. Využíval ju, aby pomohol tučným ženským zhodiť kilá. Využíval ju, aby pomohol zakríknutým úradníčkom získať sebadôveru. Nie je schopný využívať ju často a naplno, limitujú ho akési vonkajšie fyzické faktory. Ale dievča je neuveriteľne nebezpečné. Je na úteku s otcom, postavené tvárou v tvár otázke prežitia. Má hrozný strach. A on má tiež dosť strachu na to, aby ho to robilo nebezpečným. Nie len tak, samého osebe, ale preto, že ho nútite prevychovávať tú malú. Nútite ho, aby menil jej predstavy o energii, ktorú má v sebe. Nútite ho. aby ju prinútil použiť ju.“ — Послушайте, — сказал он Кэпу. — Выслушайте меня хоть раз. Сбросьте с глаз шоры. Сам по себе этот человек не опасен. У него небольшая сила, так, игрушка, пустяк. И он это понимает. Он не мог с ее помощью заработать миллион долларов. Он не правит странами и народами. Он использовал ее, помогая застенчивым администраторам приобрести уверенность. Он не может пользоваться своей способностью часто или с пользой для себя… Какой то внутренний психологический фактор мешает ему. Но девочка невероятно опасна. Она вместе со своим папочкой спасается бегством ради сохранения жизни. Она очень напугана. Он также напуган, что и его делает опасным. Не самого по себе, а потому что вы заставляете его изменять привычный стереотип поведения девочки. Вы заставляете его учить ее заново оценить ту силу, которой она обладает, заставить ее использовать эту силу. Wanless ťažko dýchal. Уэнлесс тяжело дышал. Chladne – presne sa pridŕžajúc scenára, ktorého koniec mal už teraz na dohľad – kapitán povedal: Доигрывая сценарий — конец уже был виден, — Кэп спокойно спросил: „Čo navrhujete?“ — Что вы предлагаете? „Toho chlapa treba zabiť. A rýchlo. Prv než rozbabre reflex, ktorý on a jeho žena v dievčatku vypestovali. A vyzerá to tak. že aj dievča treba zabiť. Pre prípad, že už sa škoda stala.“ — Его нужно уничтожить. Быстро. Прежде чем он сможет разрушить комплекс, который они с женой укоренили в этой девочке. Я считаю, что она тоже должна быть уничтожена. В случае если ущерб уже нанесен. „Preboha, Wanless, je to len malé dievčatko. Môže zapaľovať oheň, to áno. Volá sa to pyrokinéza. Ale vy z toho robíte hotový armagedon.“ — Она же, в конце концов, маленькая девочка, Уэнлесс. Да, она может зажигать огонь. Мы называем это пирокинезом. Вы же представляете все это как армагед дон. „Možno z toho bude,“ zahlásil Wanless. „Nenechajte sa zmiasť vekom tej malej a nezabúdajte na faktor Z. Lenže to je, samozrejme, pravý opak toho. čo robíte. Čo ak je jej schopnosť zapaľovať oheň len vrcholom plávajúceho ľadovca? Čo ak táto schopnosť bude rásť? Má sedem. Keď mal John Milton sedem rokov, asi stískal v ruke uhlík a usiloval sa napísať vlastné meno literami, ktoré by jeho mamička a otec dokázali rozlúštiť. Bolo to malé chlapča. John Milton vyrástol a napísal Stratený raj.“ — Может, им дело и кончится, — сказал Уэнлесс. — Не допускайте, чтобы ее малый возраст и маленький рост заставили вас забыть о зет факторе… а именно это вы и делаете. А если предположить, что разжигание огня — только верхушка айсберга? Ей семь. Когда Джону Мильтону было семь, он, вероятно, хватал уголек и с трудом пытался вывести свое имя, чтобы мамочка и папочка могли его прочитать. Он был ребенком. Джон Мильтон вырос и написал «Потерянный рай». „Neviem, na kieho čerta o tom hovoríte,“ povedal rozhodne kapitán. — Ни черта не понимаю, что вы плетете? — отрубил Кэц. „Hovorím o potenciálnej možnosti ničenia. Hovorím o vlohe, ktorá ma spojitosť s hypofýzou, a tá je prechodne u dieťaťa vo veku Charleny McGeeovej v nečinnosti. Čo sa stane, keď príde do obdobia puberty a žľaza sa prebudí z nečinnosti a po dva roky sa bude správať ako najvýkonnejšia sila v tele, riadiaca všetko od pohlavného dozrievania až po rast produkcie očného rhodopínu? Čo ak vtedy bude toto dieťa schopné spôsobiť prípadný nukleárny výbuch jednoducho silou vôle?“ — Я говорю о потенциале уничтожения. Я говорю о способности, связанной с гипофизом, железой, которая в ребенке возраста Чарлин Макги практически дремлет. Что будет, когда девочка превратится в подростка? Железа проснется и за двадцать месяцев станет самой мощной силой в человеческом организме, повелевая всем — от внезапного появления первичных и вторичных половых признаков до увеличения количества зрительного пурпура в глазу. Представьте себе ребенка, способного вызвать ядерный взрыв одним усилием воли! „V živote som nepočul čosi také vyšinuté.“ — Такого бреда я никогда не слышал. „Naozaj? Dovoľte mi teda prejsť od vyšinutia k ozajstnému šialenstvu, kapitán Hollister. Predstavte si, že tam niekde vonku je dnes ráno dievčatko, a to má v sebe silu, ktorá je teraz v nečinnosti, ale je to sila schopná roztrieskať jedného dňa túto planétu na kusy ako tanierik na strelnici.“ — Да? Тогда разрешите мне от бреда перейти к полному безумию, капитан Холлистер. Предположим, в эту девочку, которя где то прячется сегодня, заложена некая сила, спящая до поры до времени, но способная однажды расколоть нашу планету надвое, словно фарфоровую тарелку в тире? V tichosti na seba chvíľu pozerali. Vtom zabzučal intercom. Они в молчании Посмотрели друг на друга. Внезапно раздался сигнал переговорного устройства. Kapitán chvíľu váhal a potom sa za ním načiahol a stlačil ho: Через мгновение Кэп наклонился к нему и нажал на кнопку: „Prosím, Rachel?“ Preboha, keby už ten starý chlap zmizol. Vyzerá ako hrozivý, vypŕchnutý, zakrvavený sup – a to bol ďalší dôvod, prečo ho kapitán nemal rád. Sám bol podnikavec, a ak bolo čosi, čo nemohol vystáť, boli to takíto pesimisti. — Да, Рэйчел? — Черт его побери, если старик пусть на минуту не убедил его. Уэнлесс похож на мрачного черного ворона, и это — еще одна причина, почему Кэп не любил его. Сам он был жизнелюбцем и если кого и выносил, так это пессимистов. „Máte hovor na súkromnej linke,“ oznámila Rachel. „Zo služobného priestoru.“ — Звонят по кодирующему телефону, — сказала Рэйчел. — Из района операции. „V poriadku, srdiečko. Ďakujem. Nech vydržia chvíľu na linke, dobre?“ — Хорошо, дорогая. Спасибо. Пусть подождут минутки две, хорошо? „Áno, pane.“ — Да, сэр. Oprel sa na stoličke opäť dozadu: Он откинулся в кресле: „Doktor Wanless, musím skončiť tento rozhovor. Uisťujem vás, že budem veľmi dôkladne uvažovať o všetkom, čo ste povedali.“ — Я вынужден прервать нашу беседу, доктор Уэнлесс. Можете быть уверены, я самым внимательным образом продумаю все, что вы сказали. „Naozaj?“ spýtal sa Wanless. Zdalo sa, že nehybná strana úst sa mu cynicky škerí. — Продумаете? — спросил Уэнлесс. Застывший угол его рта, казалось, цинично ухмылялся. „Áno.“ — Да. Wanless povedal: Уэнлесс сказал: „Dievča, McGee a ten chlapík, Richardson, to sú posledné tri stopy nenapraviteľnej chyby v odhade, kapitán Hollister. Zmažte ich. Začnite hneď. Dievča je veľmi nebezpečné.“ — Девочка… Макги… и этот парень Ричардсон… последние три элемента нерешаемого уравнения, капитан Холлистер. Сотрите их. Действуйте. Девочка очень опасна. „Budem uvažovať o všetkom, čo ste povedali,“ zopakoval kapitán. — Я продумаю все, что вы сказали, — повторил Кэп. „Uvažujte.“ A Wanless sa zaprel do palice a konečne začal vstávať. Trvalo mu to dlho. — Сделайте это. — Уэнлесс, опираясь на палку, с трудом начал подниматься. Это заняло довольно много времени. Наконец он встал. „Prichádza zima,“ povedal kapitánovi. „A tieto staré kosti sa jej hrozia.“ — Приближается зима, — сказал он Кэпу. — Старые кости ноют. „Ostanete na noc v Longmonte?“ — Вы останетесь на ночь в Лонгмонте? „Nie, idem vo Washingtonu.“ — Нет, в Вашингтоне. Kapitán zaváhal a potom prehodil: Кэп поколебался, а затем сказал: „Ubytujte sa v Mayfloweri. Možno sa budem chcieť s vami skontaktovať.“ — Остановитесь в «Мэйфлауэр». Мне, может, понадобится связаться с вами. Čosi sa zjavilo v starcových očiach – vďačnosť? Áno, veľmi pravdepodobne. В глазах старика что то промелькнуло — благодарность? Да, конечно, благодарность. „Výborne, pán kapitán,“ dodal a sťažka sa opierajúc o palicu, kráčal späť k dverám – starý človek, ktorý raz dávno otvoril Pandorinu skrinku a teraz chcel postrieľať všetko, čo z nej vyletí, namiesto toho, aby to zapriahol do práce. — Очень хорошо, капитан Холлистер, — сказал он и проковылял, опираясь на палку, к двери — старик, который когда то открыл ящик Пандорры и теперь хотел расстрелять все, вылетевшее из него, вместо того чтобы пустить в дело. Keď sa za ním s vrznutím zavreli dvere, kapitán vydýchol od úľavy a zdvihol slúchadlo telefónu. Когда дверь за ним закрылась, Кэп с облегчением вздохнул и поднял трубку кодирующего телефона. 7„Haló, kto je pri telefóne?“ — Кто говорит? „Orv Jamieson, pane.“ — Орв Джеймисон, сэр. „Máte ich, Jamieson?“ — Поймали их, Джеймисон? „Ešte nie, pane, ale našli sme čosi zaujímavé na letisku.“ — Еще нет, сэр, но мы обнаружили кое что интересное в аэропорту. „Čo také?“ — Что же? „Vybraté telefónne automaty. V jednom z nich sme našli na zemi niekoľko štvrťdolárových a desaťcentových mincí.“ — Все телефонные автоматы пусты. В некоторых из них на полу мы нашли лишь несколько четвертаков и десятицентовиков. „Vylámané?“ — Взломаны? „Nie, pane. Práve preto vám volám. Nie sú vylámané, iba prázdne. Telefónna spoločnosť sa zblázni.“ — Нет, сэр. Почему и звоню вам. Они не взломаны, а просто пусты. В телефонной компании рвут и мечут. „V poriadku, Jamieson.“ — Хорошо, Джеймисон. „Zdá sa, že sa tým pátranie urýchli. Predpokladali sme totiž, že pri ubytovaní mohol dievča schovať vonku a prihlásiť sa len sám. Teraz môžeme predpokladať aj ďalšiu vec, môžeme hľadať chlapíka, ktorý platil drobnými.“ — Все это ускоряет дело. Мы полагаем, что отец, возможно, оставил девчонку на улице и зарегистрировался в отеле только сам. Как бы то ни было, теперь мы будем искать парня, расплатившегося одной мелочью. „Ak sú v moteli a neusídlili sa v nejakej chate.“ — Если они в мотеле, а не спрятались в каком нибудь летнем лагере. „Presne tak, pane.“ — Да, сэр. „Buďte opatrný, O. J.“ — Продолжайте, О'Джей. „Áno, pane. Ďakujem.“ Akoby ho neuveriteľne potešilo, že si kapitán spomenul na jeho prezývku. — Слушаюсь, сэр. Спасибо. — В голосе Орвила прозвучала глупая радость от того, что Кэп помнил его прозвище. Hollister zavesil. Sedel takmer päť minút so zavretými očami a rozmýšľal. Cez okno vo výklenku dopadalo mäkké, jesenné svetlo, osvetľovalo kanceláriu a pretepľovalo ju. Potom sa nahol dopredu a znova sa spojil s Rachel. Кэп повесил трубку. Минут пять он сидел, закрыв глаза и размышляя. Мягкий осенний свет освещал кабинет, согревая его. Затем он нагнулся и снова вызвал Рэйчел. „Je tu John Rainbird?“ — Джон Рэйнберд здесь? „Áno, kapitán.“ — Да, здесь, сэр. „Ešte päť minút, a potom mi ho sem pošlite. Chcem hovoriť s Norvillom Batesom v služobnom priestore. Zatiaľ, kým tam dorazí Al, je hlavným šéfom.“ — Дайте мне еще пяток минут, а затем пришлите его ко мне. Я хочу поговорить с Норвилом Бэйтсом в районе операции. Он там за главного до прибытия Эла. „Áno, kapitán,“ povedala Rachel trochu neisto. „Mohlo by sa to podariť cez priamu linku. Cez vysielačku. Neviem. ..“ — Хорошо, сэр, — сказала Рэйчел с некоторым сомнением в голосе. — Придется говорить по открытой линии. Связь по переносному радиотелефону. Не очень… „Výborne,“ skočil jej netrpezlivo do reči. — Ничего, ничего, — нетерпеливо сказал он. Trvalo to dve minúty. Batesov hlas bolo cez praskot sotva počuť. On sám bol dobrý chlap – nemal síce mimoriadnu fantáziu, ale bol to dobrý ťahúň. Práve taký, akého kapitán potreboval, aby udržiaval záležitosti v chode, kým ta dorazí Albert Steinowitz. Norville bol na linke a hovoril kapitánovi, že práve začali prečesávať okolité mestá – Oakville. Tremont, Messalonsett, Hastings Glen, Looton. Прошло две минуты. Голос Бэйтса слышался издалека и проходил с шумами. Он был неплохим работником — не очень одарен воображением, но упорен. Именно такой человек нужен Кэпу для осады крепости до приезда Элберта Стейновица. Наконец Норвил на линии и сообщает, что они начинают прочесывать близлежащие города — Оквилл, Тремонт, Мессалонсет, Гастингс Глен, Лутон. „V poriadku, Norville, to je dobre,“ odpovedal mu kapitán. Rozmýšľal o Wanlessových slovách: Nútite ho prevychovávať tú malú. Rozmýšľal o prázdnych telefónnych automatoch, ktoré spomínal Jamieson. Neurobil to McGee. Urobila to tá malá. A potom, pretože bola ešte vždy rozbehnutá, zapálila vojakovi topánky. Asi nešťastnou náhodou. Wanless by bol plesal, keby vedel, že kapitán si zobral k srdcu jeho rady až na päťdesiat percent – starý hovniak bol dnes ráno úžasne výrečný. — Хорошо, Норвил, порядок, — сказал Кэп. Он думал о словах Уэнлесса: ВЫ ЗАСТАВЛЯЕТЕ ЕГО МЕНЯТЬ СТЕРЕОТИП И ЗАНОВО ОБУЧАТЬ ДЕВОЧКУ. Он обдумывал сообщение Джеймисона о пустых телефонах. Макги этого не делал. Сделала девочка. И потом, будучи на взводе, подожгла ботинки солдату, возможно, случайно. Уэнлесс был бы доволен, знай он, что Кэп в итоге собирался воспользоваться половиной его советов — нынешним утром старый козел был на удивление красноречив. „Veci sa zmenili,“ povedal kapitán. „Sme nútení použiť proti nášmu veľkému chlapovi protiopatrenia. Extrémne protiopatrenia. Rozumiete mi?“ — Ситуация изменилась, — сказал Кэп. — Мы должны ликвидировать большого парня. Полная ликвидация. Понимаете? „Extrémne protiopatrenia,“ zopakoval Norville nevýrazne. „Áno, pane.“ — Полная ликвидация, — невозмутимо повторил Норвил. — Слушаюсь, сэр. „Výborne, Norville,“ dokončil ticho kapitán. Položil slúchadlo a čakal, kým vstúpi John Rainbird. — Прекрасно, Норвил, — уже мягко сказал Кэп. Он положил трубку и стал ждать прихода Джона Рэйнберда. Chvíľu nato sa dvere otvorili a on v nich stál, dlhý ako život a dva razy taký škaredý. Tento polovičný Cherokéz mal v sebe vrodenú tichosť, takže keď si sa pozeral do spisov a čítal alebo odpovedal na korešpondenciu, vôbec si si neuvedomoval, že je niekto s tebou v miestnosti. Kapitán vedel, aká je to vzácna vlastnosť. Mnohí ľudia inú osobu v miestnosti vytušili. Wanless raz nazval u kohosi túto vlastnosť nie šiesty, ale zostatkový zmysel – prirovnal ju vtedy k zostatkom zoškriabaným z dna nádoby – a charakterizoval ho ako uvedomovanie si, prenikajúce cez nekonečne malé vstupy piatich normálnych zmyslov. No Rainbirda si jednoducho ne vytušil. Ani jedno z vlasovo tenkých nervových zakončení sa nezachvelo. Raz pri poháriku portského v kapitánovej obývačke povedal Al Steinovvitz o Rainbirdovi čosi zvláštne: Через секунду дверь открылась, и он явился, очень большой и еще более отвратительный. Этот полуиндеец вел себя настолько тихо, что, сидя за столом, читая или отвечая на письма, можно было не почувствовать присутствия в комнате постороннего. Кэп знал, насколько это редкое качество. Большинство людей ощущает присутствие кого то другого: Уэнлесс однажды назвал эту способность не шестым чувством, а вторым видением — ощущением, порождаемым какими то неизмеримо малыми токами от пяти обычных чувств. Но Рэйнберд был неощутим. Ни одно из тончайших чувствительных волоконцев даже не шелохнется. Однажды за рюмкой портвейна в гостиной у Кэпа Эл Стейновиц сказал странную вещь: „Je to jediný človek, čo som kedy stretol, ktorý pri chôdzi nerozráža pred sebou vzduch.“ A kapitán bol rád, že má Rainbirda na svojej strane, pretože to bol jediný človek, ktorého sa on v živote bál. «Он единственный человек из всех встречавшихся мне, который при ходьбе не колеблет воздух». И Кэп был рад, что Рэйнберд на их стороне, он был единственным из всех встречавшихся, на сей раз не Элу, а ему самому, кого он боялся. Rainbird bol zlý duch, netvor, zlovestný ľudský samotár. Meral dvestoosem centimetrov, lesklé hladké vlasy nosil začesané dozadu a stiahnuté do krátkeho chvosta. Pred desiatimi rokmi počas druhého turnusu vo Vietname mu priamo pred tvárou vybuchla mína a teraz bola jeho tvár hrôzostrašnou ukážkou siete hlbokých jaziev. Ľavé oko mal preč. Tam, kde bývalo, neostalo nič, len diera. Odmietol plastickú operáciu aj sklené oko, lebo ako hovoril, až sa dostane do večných lovísk, budú od neho žiadať, aby sa preukázal svojimi jazvami z bojov. Keď hovoril také veci, nevedel si, či mu veriť alebo nie. Nevedel si, či hovorí vážne alebo ťa vodí za nos, a to len z jemu známych pohnútok. Рэйнберд — тролль, чудовище, великан людоед в облике человека. Он не добирал всего лишь двух дюймов до семи футов и зачесывал свои блестящие черные волосы в короткий хвост на затылке. Десять лет назад, когда он во второй раз был во Вьетнаме, прямо перед ним взорвалась мина, и теперь его лицо являло собой ужасное зрелище шрамов и исполосованной кожи. Левого глаза не было. На его месте — впадина. Он не делал пластической операции и не вставлял искусственный глаз, потому что, говорил он, в местах счастливой охоты на том свете его попросят показать боевые раны. Когда он говорил подобные вещи, было неясно, верить ему или нет; неясно, говорит он серьезно или по каким то причинам дурачит вас. V priebehu rokov sa Rainbird stal prekvapujúco dobrým agentom – čiastočne preto, že agent bolo to posledné, na čo vyzeral, oveľa väčšmi však preto, že mal na to predpoklady, desivo ostrý rozum skrytý za maskou tváre. Hovoril plynulé štyrmi jazykmi a dohovoril sa tromi ďalšími. Absolvoval kurz ruštiny v spánku. Keď hovoril, mal hlboký, melodický a kultivovaný hlas. Все эти годы Рэйнберд был на редкость хорошим агентом: отчасти потому, что меньше всего он походил на агента, а главным образом оттого, что за маской из голого мяса скрывался живой, жестокий, ясный ум. Свободно говорил на четырех языках и понимал еще три. Занимался русским по ускоренному методу. Голос его был низким, музыкальным голосом образованного человека. „Prijemné popoludnie, kapitán.“ — Добрый день, Кэп. „Už je popoludnie?“ spýtal sa kapitán prekvapene. — Уже полдень? — удивленно спросил Кэп. Rainbird sa usmial a ukázal pritom sadu dokonalých bielych zubov – žraločích zubov, pomyslel si kapitán. Рэйнберд улыбнулся, демонстрируя ряд прекрасных белых зубов — зубов акулы, подумал Кэп. „Už štrnásť minút,“ odpovedal. „V Benátkach na čiernom trhu som kúpil digitálne hodinky Seiko. Je to fascinujúce. Malé čierne číslice, ktoré sa bez prestania menia. Výdobytok techniky. Občas si myslím, kapitán, že sme bojovali vo vietnamskej vojne, nie aby sme ju vyhrali, ale aby sme zvládli výdobytky techniky. Bojovali sme v nej a postupne sme vytvárali lacné digitálne náramkové hodinky, ping-pong ako televíznu hru, vreckovú kalkulačku. Pozerám v noci v tme na svoje nové náramkové hodinky. Vravia mi, že som vždy bližšie a bližšie k smrti, sekundu za sekundou. Dobrá správa.“ — С четырнадцатью минутами, — сказал он. — Я отхватил эти электронные часы «Сейко» на черном рынке в Венеции. Потрясающе. Маленькие черные цифирки постоянно меняются. Праздник техники. Я иногда думаю, Кэп, что мы воевали во Вьетнаме не во имя победы, а для демонстрации достижений техники. Мы сражались там во имя производства дешевых электронных часов, игры в пинг понг через подключение в телевизор, карманного калькулятора. Я смотрю на свои часы по ночам. Они сообщают, что секунда за секундой приближаюсь я к смерти. А это хорошо. „Sadnite si, milý priateľ,“ vyzval ho kapitán. Ako vždy, keď sa rozprával s Rainbirdom, mal sucho v ústach a musel sa sústreďovať, aby na lesklej doske stola nespletal a nerozpletal prsty. Presne tak. A to veril, že Rainbird ho má rád – ak sa o Rainbirdovi dalo povedať, že má niekoho rád. — Садитесь, старина, — сказал Кэп. — Как всегда при разговоре с Рэйнбердом, во рту у него было сухо и приходилось удерживать руки, которые норовили сплестись и сцепиться на полированной поверхности стола. И это притом, что, как он считал, Рэйнберду он нравился — если можно сказать, что ему вообще кто нибудь нравился. Rainbird si sadol. Mal oblečené staré džínsy a vyblednutú ľanovú pásikavú košeľu. Рэйнберд сел. На нем были старые джинсы и выцветшая рубашка. „Čo je nové v Benátkach?“ spýtal sa kapitán. — Как Венеция? — спросил Кэп. „Klesajú pod vodu,“ odvetil Rainbird. — Тонет, — ответил Рэйнберд. „Mám pre vás prácu, ak ju budete chcieť. Nič veľké, ale možno sa z toho vyvinie úloha, ktorá bude pre vás oveľa zaujímavejšia.“ — У меня для вас есть работа, если захотите. Небольшая, но может повести к заданию, которое вы сочтете гораздо интереснее. „Hovorte.“ — Говорите. „Je to úplne dobrovoľné,“ zdôrazňoval kapitán. „V tejto chvíli máte ešte vždy nárok na oddych a rekreáciu.“ — Сугубо добровольно, — настаивал Кэп. — Вы ведь все еще на отдыхе. „Hovorte,“ ticho zopakoval Rainbird a kapitán hovoril. Strávil s Rainbirdom len pätnásť minút, ale prichodilo mu to ako hodina. Keď veľký Indián odišiel, kapitán si zhlboka vydýchol. Dvaja takí ako Wanless a Rainbird v jedno predpoludnie – to by odčerpalo denný prídel energie každému. Ale predpoludnie sa teraz skončilo, všeličo sa počas neho vykonalo a ktovie, čo prinesie popoludnie. Spojil sa s Rachel. — Говорите, — мягко повторил Рэйнберд, и Кэп ввел его в курс дела. Он провел с Рэйнбердом всего пятнадцать минут, а показалось — час. Когда этот громила вышел, Кэп облегченно вздохнул. Уэнлесс и Рэйнберд в одно утро — такое вышибет из седла на целый день. Но утро миновало, многое сделано, и кто знает, что будет к вечеру? Он позвонил Рэйчел. „Prosím, pán kapitán?“ — Слушаю, Кэп? „Rád by som sa najedol, srdiečko. Mohli by ste mi priniesť niečo z bufetu? Nezáleží na tom čo. Hocičo. Ďakujem, Rachel.“ — Я не пойду в кафетерий, дорогая. Принесите мне, пожалуйста, чего нибудь сюда. Неважно что. Что нибудь. Спасибо. Рэйчел. Konečne sám. Kódovací telefón ticho ležal na tenkej podložke plnej mikroobvodov a pamäťových čipov a bohvie čoho ešte. Keby teraz zazvonil, môže to byť len Albert či Norville, aby mu povedali, že v štáte New York sa to skončilo – dievča majú, otec je mŕtvy. To by bola dobrá správa. Наконец то один. Трубка кодирующего телефона покоилась на пузатом аппарате, начиненном микросхемами, микропроцессорами и бог знает чем еще. Когда телефон зазвонит, это будет Элберт или Норвил, они скажут ему, что в штате Нью Йорк все кончено — девочка схвачена, отец — мертв. Хорошая новость. Kapitán opäť zatvoril oči. Myšlienky a vety sa mu vznášali vo vedomí ako veľké lenivé papierové šarkany. Mentálna dominácia. Кэп снова закрыл глаза. Мысли и фразы проплывали в голове, словно большие ленивые воздушные змеи. Мысленное внушение. Mládenci z intelektuálneho centra hovorili, že možnosti sú nesmierne. Predstavme si niekoho ako McGee blízko Castra alebo blízko Ajatoláha Chomejního. Predstavme si ho len, že sa dostáva bližšie k tomu takmer socialistovi Tedovi Kennedymu, aby mu tichým hlasom navrhol, že samovražda bude najlepším riešením. Predstavme si takého človeka poštvaného proti vodcom rozličných komunistických partizánskych skupín. Škoda, že ho stratili. Ale čo sa mohlo náhodou podariť raz, môže sa náhodou podariť znovu. Здешние умники говорят об огромных его возможностях. Представьте себе человека, подобного Макги, поблизости от какогонибудь государственного деятеля. Скажем, рядом с этим «розовым» Тедом Кеннеди, представьте, как он низким, неотразимо убедительным голосом подсказывает ему, что лучший выход — самоубийство. Представьте, такой человек оказывает влияние на руководителей различных подпольных групп. Жаль, что нужно расстаться с ним. Но… что удалось однажды, можно повторить. Dievčatko. Wanless povedal: Je to sila schopná roztrieskať jedného dňa túto planétu ako tanierik na strelnici… Absurdné. Samozrejme. Wanless zošalel tak ako chlapček v poviedke D. H. Lawrencea, ktorý chcel uhádnuť víťazov na dostihovej dráhe. Pre Wanlessa sa substancia L 6 zmenila na kyselinu z batérie, ktorá vyžrala množstvo veľkých, škaredých dier v zdravom ľudskom vedomí. Toto bolo malé dievčatko, nie zbraň, ktoré spôsobí koniec sveta. A oni sa ho mali pevne držať aspoň dovtedy, kým zistia, čo vlastne je a čím by mohla byť. To by samo osebe malo stačiť a skúšobný program L 6 by mohol dostať zelenú. Ak sa malá dá presvedčiť, aby použila svoje sily pre dobro vlasti, tým lepšie. Девочка. Слова Уэнлесса: «СИЛА, СПОСОБНАЯ ОДНАЖДЫ РАСКОЛОТЬ НАШУ ПЛАНЕТУ НАДВОЕ, СЛОВНО ФАРФОРОВУЮ ТАРЕЛКУ В ТИРЕ…» — разумеется, смешны. Уэнлесс спятил, как мальчишка в рассказе Д. Г. Лоуренса, умевший отгадывать победителей на лошадиных бегах. «Лот шесть» оказался для Уэнлесса сильнодействующей кислотой, она проела огромные зияющие дыры в его здравом смысле. Чарли — всего лишь маленькая девочка, а не орудие судного дня. Им придется повозиться с ней, по крайней мере пока не удастся установить, что она такое, и решить, чем она может стать. Одного этого достаточно, чтобы вернуться к программе испытаний «лот шесть». Если девочку можно будет убедить направить силы на пользу стране, тем лучше. Tým lepšie, myslel si kapitán. Kódovací telefón s utajovačom zrazu dlho, chrapľavo zakvílil. Тем будет лучше, думал Кэп. Кодирующий телефон внезапно издал длинный, резкий звук. Kapitánovi sa zrýchlil pulz a siahol po ňom. У Кэпа забилось сердце, он схватил трубку. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|