Страницы жизни

Моя мама

Теперь мне необходимо обратиться к судьбе своей мамы. Не училась ни в гимназии, ни в советской школе, но в 1921 году была принята в Высший литературно-художественный институт им. В. Я. Брюсова. В 1924 году, незадолго до закрытия ВЛХИ, Галина Штейн защитила дипломную работу под руководством профессора Бориса Александровича Грифцова (1885-1950), который в 30-х годах прошлого века стал авторитетным теоретиком и практиком художественного перевода, одним из создателей формировавшейся тогда советской переводческой школы. Тема дипломной работы «Литературные попутчики – «Серапионовы братья». В ней Галина Штейн предсказала выдающуюся роль членов этого литературного сообщества в грядущей Советской Литературе: Каверина, Тихонова, Зощенко, Сейфуллиной и других. В 1924-м моя мама принимала участие в похоронах Владимира Ильича Ульянова-Ленина в составе студенческой делегации.

После окончания ВЛХИ, будучи «лишенкой», она поступила на работу преподавателем французского языка в вечернюю рабочую школу спиртоводочного комбината «Кристалл» у Симоновского монастыря и на первый вызов в МЧК по делу о «Золотой молодежи» пришла в красной косынке, белой блузе и синем производственном халате, на что председатель комиссии отреагировал фразой: «Так вот она – звезда московского чарльстона!» Эта известность помогла маме окончить до замужества еще два института: Московский педагогический по специальности – русист и Московский педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза по романо-германской филологии. В это время она работала в «Артели переводчиков» при Союзе изобретателей РСФСР. Во время Первого Всемирного конгресса изобретателей в Москве, где присутствовали два её дяди-изобретатели мотоциклета Михаил и Евгений Вернеры из Франции (туда они эмигрировали ещё до революции), Галина Штейн познакомилась с подававшим большие надежды украинским изобретателем, молодым парнем и поэтом Константином Худенским. В 1930 году они поженились.

После переезда нашей семьи в г. Люберцы, в связи с замужеством, мама стала работать в специальной рабочей школе для политических эмигрантов при государственном Люберецком заводе сельскохозяйственного машиностроения (ГЛЗ). Эта школа в условиях современного предприятия, 60% продукции которого шло на экспорт в Германию и скандинавские страны, ставила своей задачей социальную реабилитацию политэмигрантов в новой среде: обучение их русскому языку и рабочим специальностям, чтобы молодые социал-демократы и коммунисты из стран Европы и Америки могли нормально жить в стране советов. На этом заводе мой отец, Константин Худенский, был начальником экспортного цеха, который производил сенокосилки, подборщики, льнотеребилки и лобогрейки. Бюро «Артель переводчиков» обеспечивало аутентичный перевод на немецкий, финский, шведский, датский и норвежский языки всей сопровождающей документации и переписки завода ГЛЗ.

Каждую пятницу для решения производственных вопросов мама выезжала в Москву, где останавливалась у бабушки. Она постоянно брала меня с собой и по субботам и воскресениям, мы с ней часто посещали Цирк на Цветном бульваре, где работал укротителем наш родственник Борис Эдер. Каждую среду мама водила меня в заводской клуб на занятия музыкальной школы, которую организовало для детей рабочих и служащих ГЛЗ Московское училище сестёр Гнесиных. Я занимался по классу фортепиано с Ириной Робертовной Дерингер, с которой мы разговаривали по-немецки. Одной из сестёр Гнесиных, Елене Фабиановне, я очень полюбился – она звала меня белым медвежонком.

Вся радость от учёбы и детской жизни окончилось в один день, когда проживавшая у нас в Люберцах на проспекте Октябрьской Революции 127А сестра моей бабушки, Мария Павловна Румянцева (попросту тётя Маня), не объявила мне, что мои родители уехали в отпуск. На самом деле они были не арестованы. Сама она слегла и через трое суток умерла. Её похоронила наша соседка на Люберецком кладбище, где было много могил лётчиков с пропеллерами вместо крестов. На похороны приехала моя бабушка, Екатерина Павловна Штейн, забрала меня с собой и увезла сначала на станцию Малая Вишера Октябрьской железной дороги, а потом переправила в Новгород Великий и Псков в семью Антонины и Геннадия Юрре, главного новгородского лесничего.

Наша семья воссоединилась только в 1941 году в Свердловске, когда папу, а затем маму освободили после начала войны. Из Свердловска нас с мамой отправили в город Верхнюю Салду. До прибытия папы на Урал мы с мамой испытывали колоссальные проблемы в поисках еды. Мама была беременна, но уже в октябре она приняла решение во что бы то ни стало сохранить в живых меня. Она практически ничего не ела, кроме ягод и грибов, которые мы варили, а потом жарили на солидоле. К ноябрю месяцу у нее развились так называемые безбелковые отеки ног. Она не могла ходить самостоятельно. Папа пригнал в В.Салду военную санитарную машину из одного из военных госпиталей, и мама была доставлена в Институт охраны материнства и младенчества (ОММ), где её госпитализировали и готовили к родам. Однако моя сестра Екатерина умерла вскоре после рождения – спасти оказалось, возможно, только маму.

Галина Семеновна Худенская покинула ОММ только в конце 1942 года. По выходе из лечебного учреждения она напоминала скелет, обтянутый кожей с трясущимися руками и ногами и не могла выполнять никакую физическую работу и даже есть то, что нам уделял из своего фронтового пайка отец. Я вместе с ней получал 200 граммов хлеба, но карточкам и лично 2 литра суфле, которым делился с мамой, как и сосновым экстрактом. Постепенно состояние мамы улучшалось. Этому способствовало то, что нас подселили в квартиру военных врачей, сестер Цейтлиных. Квартира была в доме медицинских работников по улице 8 Марта 78А, где жила заведующая отделением ОММ, из которого мама только что вышла, Эсфирь Соломоновна Малкина. Я стал ходить в 5 класс 65 мужской средней школы, маму приняли в эту школу на работу библиотекарем. Там она попала в коллектив замечательных педагогов, которые практически все хранили черты дореволюционного воспитания, как, например, преподаватель русского языка Зоя Ивановна и её сестра Елизавета Авотина (она преподавала английский).

Мама не могла уделять мне много внимания и сразу после большой перемены уходила отлёживаться домой, а преподаватель английского забирала меня к себе домой в двухэтажные коттеджи – 8 Марта, 60, там её маленькая квартирка была заставлена вещами, вывезенными из Китая, где её рано умерший муж был консулом РСФСР в Шанхае. Мы читали английские детские книжки о животных, сказки и даже истории о Робин Гуде – мстителе из Шервудских лесов и играли в маджонг. Потом меня переправляли заниматься музыкой в семью двух эвакуированных ленинградцев: пианистки Веры Болдыревой и композитора Запольского! В такой благостной атмосфере мы с мамой встретили День Победы!

Для нас было радостно прекращение фронтовых командировок отца, но одновременно он получил назначение на должность главного инженера авторемонтного завода №5, который перебазировался в 20 военный городок на окраине города Свердловска в районе станции Свердловск-Сортировочная. Мы переехали в новый коттедж, построенный из канадского бруса, который был поставлен по лэнд-лизу. Там мама всерьёз начала заниматься нашим семейным проектом – переводом на русский язык полного собрания сочинений классика украинской литературы, поэта Ивана Петровича Котляревского. Цель была поставлена папой ещё в 1941 году и одобрена поэтами-украинцами, которые тогда оказались в эвакуации в Свердловске, а также председателем Союза писателей Украины Максимом Таддеевичем Рыльским, с которым папу связывали дружеские отношения со времен совместной работы в первой столице советской Украины – Харькове. Единственным профессиональным литератором-переводчиком и лингвистом была в нашей семье Галина Семеновна Худенская, которая и стала главным помощником в переводе «Энеиды» на русский язык. После завершения этой колоссальной работы и вплоть до своей кончины в 1971 году она оставалась скромной домохозяйкой, вдовой старшего офицера Советской армии – полковника-инженера Константина Васильевича Худенского.