Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
приказ – немедленно схватить человека и доставить его в тюрьму. Человечество
многократно проходило через подавление восстаний, бунтов, через инквизиции и
революции, через массу других ситуаций, когда власть карала недавних своих
соратников, и этот стук, и его восприятие формировались веками.
И хотя ни Токчоро Джолдошев,
ни Акима, ни мать, ни тем более я никогда не
слышали такого стука, мы всё сразу поняли. Стряслось что-то непоправимое, стряслась
беда. Я увидел, как помрачнели, замкнулись лица взрослых. В доме сразу поселилась
тревога.
Вошли трое. Все в чёрном. Как и то, что ими вершилось. Они были из
Народного комиссариата внутренних дел,
а попросту НКВД, наводившего на людей
ужас. Возникла короткая пауза, когда не только мы, но и они словно одеревенели.
Джолдошев был тогда, пожалуй, единственным крупным политическим деятелем, кого
арестовывали, не сняв предварительно с должности. И пришедшие, должно быть,
хорошо понимали, чем всё это может для них обернуться, окажись арест ошибочным. И
вели они себя соответственно, не допуская ни малейшей грубости. Предъявили
санкцию на арест и ждали, когда Токчоро соберется. Всё происходило, как в немом
кошмарном сне…
Арест зятя сначала обескуражил нас. Думалось,
что через день-другой там, куда
Токчоро забрали, во всём разберутся и его отпустят. Но угнетало резко изменившееся к
нам отношение окружающих. Большинство из них вело себя так, будто вина Токчоро
Джолдошева уже доказана, а, следовательно, и мы, его родственники, тоже не без
греха, тоже под подозрением. И, значит, мы уже вовсе не те, кем были вчера, когда
пользовались вниманием и уважением, а переходим в иное качество, автоматически
попадаем в разряд недостойных,
мимо которых можно пройти, лишь презрительно
смерив взглядом и не здороваясь…
Мою сестру, Акиму Джолдошеву, сразу изгнали с последнего курса
Кыргызского государственного педагогического института, как жену «врага народа»…
После ареста Токчоро вся ответственность за семью легла на её плечи. А семья была
большая: кроме нас с матерью, у неё с Токчоро было ещё трое своих детей –
восьмилетний Джалкын, шестилетняя Чолпон и совсем крошечная Джениш, которой
едва миновал годик…
Аресты следовали один за другим. По соседству с нами, на Дзержинке,
располагались дома тогдашних руководящих работников, известных писателей,
деятелей культуры. Почти одновременно с Джолдошевым попал в руки следователей
НКВД близкий ему по духу поэт Аалы Токомбаев. Их жёны, Акима и Зайнаб, были
подругами. Да и проблемы,
с которыми они столкнулись, оказались схожими. Главная
из них – поиск средств существования. Как-то они, узнав, что на ликёро-водочном
заводе требуются работницы, отправились туда вместе. Там действительно были
нужны работницы для мытья бутылок из-под лимонада. Всё это тогда делалось
вручную. Работа не из лёгких, но – работа! Они с радостью согласились. Однако, как
только в отделе кадров выяснили, кто они такие, им тут же был дан от ворот поворот.
Без всякого объяснения причин. Отказали – и всё. Получалось, что Акима и Зайнаб
недостойны даже мыть бутылки…»
К этим воспоминаниям академика Каипа Оторбаева я могу добавить, что
большая любовь и вера в невиновность мужа, несгибаемая воля Акимы-эдже позволила
ей вынести все невзгоды, выпавшие на долю жены «врага народа». Несмотря ни на что,
она всё-таки добилась возможности закончить образование. Работе,
науке она отдавала
все свои силы. Она потеряла сына, но её опять-таки спасла работа: организационная
деятельность по созданию первого женского учебного заведения. Акима Оторбаева
стала первым директором этого училища. Это учебное заведение можно было бы
назвать «институтом благородных девиц»… За одним ударом следовал другой: потеря
младшей дочери. И от этого горя её спасала только работа. И всегда рядом с ней была
26