Таумурзаев Далхат Магомедович «Голлу» Карачаево-балкарские легенды

Асал с громким плачем кинулся домой к матери и поведал о том, что произошло.

- Сын мой, может, сон уставшего от труда тяжел, такой сон и сморил

его? - пряча от сына слезы, спросила мать.

- Нет, мать. Когда прошлым летом он два дня без воды и отдыха искал отбившихся от стада овец, и то не спал так крепко А нынче уснул он насовсем, веки закрыты, весь расслабился, кровь застыла.

- Тогда веди меня к нему, сын мой, чтобы поспели мы раньше людей к этому месту.

И они поспешили в путь.

Бежит мать, не разбирая дороги, так быстро, что и трава не успевает

примяться. А сама думает - что если ошибся мальчик, уж очень крепок и бодр был старик, что же могло приключиться? Сокращая свой путь по крутой тропе, через кустарники и овраги разрытые взобрались они, наконец, на поляну Асадову, где пас он овец. И что же видят? Муж ее прямо перед ними, живехонек стоит! «Глазам не верю, то ли с того света вернулся, то ли кто-то другой в его обличье принял стадо», - подумала женщина.

- Матушка, да никак отец наш ожил, поспешим к нему! – вскрикнул мальчик и, не дожидаясь, матери, побежал вперед. - Отец, ой, отец, ты ли это? - спрашивал он, в два прыжка оказавшись рядом. - А куда подевалась твоя белая борода? И волосы у тебя смоляные. Что с тобой произошло?

Рассмеялся Чагыдый радостно, а горы ответили ему эхом. Словно легкий снопик, одной рукой приподнял над собой сына и обернулся к матери, которая тем временем, прислонившись к большому камню с черными трещинами, причитала от горя и радости, не в силах остановиться.

- Что с тобой, душа моя? Или дома что приключилось без меня? - Странными ему казались и удивление сына, и плач жены. - Или в село лихо пришло, или весь свет вверх дном перевернулся, что случилось, почему вы оба плачете?

- Знал бы ты, с какой вестью пришел ко мне твой сын, - проговорила, наконец, жена, а сама все смотрела, не в силах оторвать глаз от изменившегося облика мужа - от его черной бороды, от посветлевшего и помолодевшего лица.

- Откуда мне знать про это? Но вы хорошо сделали, что обрадовали меня своим приходом, - сказал Чагыдый.

- Сын пришел с вестью, что ты умер. Не помня себя от горя, пришла я, и вот вижу чудо... Волосы на голове и. бороде стали черными, телом, статью помолодел, даже речь твоя изменилась, - повторяла жена.

- Пойди, заверни баранов наверх, только не очень быстро погоняй, обратился Чагыдый к сыну.

Он хотел поведать жене, как помолодело его чувство к ней и как волнует его присутствие женщины.

- Уж лет пять, как стал я замечать за собой - к душе и к телу моим словно крылья приросли! Шутя стал взбираться по крутым тропинкам, которые раньше еле одолевал. А при виде сына немел от радости. Нет, ты только посмотри, каким богачом сделал Тейри меня! Подарил тебя, и очаг мой стал веселым и шумным. В горах высоко я слушаю орлиный клекот, домой приду - готовая пища, семейный уют и счастье. А сегодня утром, когда я держал Асала в объятьях, сморила меня вдруг сладкая дрема. Долго ли я спал, не знаю, однако проснулся. Смотрю, а сына нет рядом, овцы далеко разбрелись. Встал, потянулся и вдруг почувствовал, как прибывающая сила побуждает меня бегом пуститься, большие камни ворочать. Сердце забилось сильнее, чем раньше, в суставах - легкость, в голове - ясность. Вот что со мной случилось, пока вас не было. Жена все смотрела с нежностью и тревогой в глаза мужа. Не столетний старик, а сорокалетний налитый силой мужчина стоял перед ней.

- Ну, а теперь я тебе скажу главное, раз ты пришла. То, что все недосуг было сказать. Человеку, который не успел излить душу, и в могиле покоя не будет. Так и я, долгую или короткую жизнь еще уготовил мне Тейри, не знаю, так что послушай, дай душу облегчить.

Приподнявшись с камня, он повел глазами в ту сторону, где Асал по краю скалы медленно заворачивал овец. Снова опустился на камень Чагыдый, и вроде нечаянно коснулась рука жены его плеча. Тут сердце мужа, словно получило нежданное облегчение, взыграло. Пришло к нему беспокойство, которого и в молодости не знал.

«Э-эх, сердце, ты и знать не желаешь, что такое стареть. Да стану я жертвой твоею, Тейри, возвращающий силу и молодость», - подумал он и в задумчивости перевел взгляд куда-то поверх бровей жены.

Белая шея жены словно изнутри светилась в лучах заходившего светила. Гладкой, как мех соболя, сладкой, как мед пчелы, драгоценной, как золото, показалась ему эта шея.

В самое сердце почитаемого всеми мужа проникла красота тридцатилетней жены. Да и ему теперь было только сорок. Жена, от которой не укрылось это превращение, потупила взгляд и разглядывала шнурки чабуров мужа.

- Выслушай, дорогая, время такое, от дел и работы некогда расслабиться, душу поверить близкой женской душе. Может быть, еще все к лучшему изменится, человек надеждой жив. С малых лет я пасу овец, нет скалы и камня, где следы моих чабуров не остались, по ночам пещеры кровом моим были. Удел скотовода - трудный удел. Правда этой пословицы - вся моя жизнь. Мой отец начал свое дело с одной овцы, а я довел до тысячи. Я хорошим сыном своего отца решил быть. В селение приду, любил посидеть на ныгыше, послушать старых и малых. Но как вспомню, что богатство мое в горах по склонам рассеяно без присмотра, спешу снова в обратный путь. Да и привыкаешь к живности, одну овечью душу погубить жалко бывает. Сколько б ни было их в стаде, каждую из тысячи по имени помнишь, по глазам узнаешь, с каждой побеседовать охота. Так сладка становится эта работа! Вот так со своей пастьбой прожил я безмятежно и неразлучно до ста лет. Да, вот незадача, достатка этим я, может, и добился, но покоя и удовлетворения душевного не смог получить. Ни один близкий человек не захотел меня на верный путь наставить. Самому пришлось с собой посоветоваться, и вот задумал я жениться, благодарение Тейри. Чем я так угодил ему, что вижу тебя рядом? С тобой и цену жизни, и ее смысл узнал, а без тебя и тысяча жизней не нужна взамен. И еще я думаю, Тейри, конечно, знал заранее, как жизнь моя обернется и как наградит он меня за мое терпение, им же дарованное. А сам при этом приговаривал, наверное: «Не робей, Чагыдый, и судьбой, и самой жизнью твоей я управляю. Чему быть, тому быть в жизни, никто у тебя судьбой положенного блага отнять не в силах, наступит и твой день». Разное повидал я, Суулайхан, на своем веку. Видел нечестивца, который в девяти селеньях по жене держал, с девяти столов девятью разными яствами угощался. Видел богача, который, лишившись тысячного табуна, с одним конем остался... И убийцам, которые после ночного разбоя утром со стариками байки слушали, в лицо смотрел. И человека из проруби ночью вытаскивал, жизнь спасая. А главного смысла так и не постиг, пока не встретил тебя. Ты как свет путеводный, как посох в дороге, жажда моя неутолима. С тобой нахожусь, а сам думаю, как бы тебя не потерять снова. Вот эта любовь и есть смысл жизни, и я, как старая ива, пустившая молодые побеги, и тот юноша, что идет к нам - твое порождение. Это ты, твоя животворящая сила, твоя мудрость и свет. Глазами огонь разводишь, дыханием казан кипятишь, сердце человека к себе словно пряжей привязываешь...

Солнце уже зашло. Багровые камни влажны от росы и брызг, молодую траву волнует ветерок. Это ветер с низины поднимается.

-Ну, а теперь вернемся в дом, хочется до заката еще раз посмотреть на селенье, - сказал он, обхватывая обеими руками жену и сына и прижимая их к себе с двух сторон.

Так и стал спускаться, говоря упирающейся жене:

-Не лишай этой радости, Суулайхан. Дай мне ощутить вас сразу вместе рядом. Мне под силу эта ноша, не зря же Тейри вдруг одарил меня силой.

Отдаваясь этому ощущению полноты счастья, он быстро добрался с ними до подножья горы.

-Вот теперь можете и отдохнуть, и размяться. Я привел вас сюда самым коротким путем. Теперь и до дома недалеко, вон за тем холмом наше село, - и он указал в сторону Безенги. Звуки селенья были уже слышны - блеянье ягнят, мычание коров, собачий лай.

Утром Чагыдый появился на ныгыше. Старики-ровесники, не признав его, стали расспрашивать, очень удивились, а потом решили, что так в жизни, наверное, бывает.

- Уж если возлюбит тебя Тейри, то нет границ его щедротам. А уж Чагыдый наш как никто этого достоин - скотины не обидел, не то, что человека. Кто несправедливость терпел от другого, тот к Чагыдыю шел за защитой. И вот награда - перед нами он стоит, как сорокалетний. И куда подевался столетний старец? - выразил ему почтение ныгышбаши.

Прошло еще пять лет. Многими делами еще успел Чагыдый свою добрую славу упрочить.

В один из дней Чагыдый с охотниками в горы вышел. В горах их настиг сильный ветер, тут и гром загремел, повергая в трепет всю округу. Мужчины укрылись под большим валуном.

Раньше других смекнув, что Элия разгневался неспроста и не усмирит свой нрав, не получив в дар жертвы, Чагыдый взошел на камень, под которым стоял с охотниками.

- Ударь меня, - сказал он. - Я свое пожил. Милостью Тейри, у меня есть сын - чтоб за добром присмотреть, есть жена - чтоб оплакать, есть джамагъат - чтоб добрую память обо мне сохранить. Ударь меня, Элия! - крикнул он божеству, стоя на вершине.

Трижды загромыхало в ответ. Все вокруг озарилось ярким небесным светом. Стрела Элии настигла Чагыдыя, стоявшего на светящемся валуне.

С горестным плачем бросился к нему Асал.

- Ну вот, я и умираю. Пришел день разлуки с тобой и с матерью. А плакать не надо. Похорони меня достойно, сам могилу приготовь. Да вот тоска, с матерью твоей не увижусь, - говорил, он, стараясь приподнять голову с камня.

- Погоди, отец, не умирай, погоди немного, дождись матери, я быстро!

В мгновение ока, забыв про усталость, Асал достиг дома и принес почти что на руках свою мать к умирающему. Оставил их наедине.

- Что ж, Суулайхан, покидаю я этот свет. Не обессудь, если что не так было. Значит, не смог, но имя твое высоко держал. Я благодарен Тейри за тебя, будь и ты довольна благом, которым он нас одарил. Об одном тебя прошу - сын наш человеком станет, только присмотри за ним. Он не должен тебя огорчать, не этому я учил его. Свою долю мужества он испытает, дело свое познает, пустой ссоры избежит, в дружбе не покривит душой, ближнего ради своей выгоды не предаст. Иди, Асал, дай тебя обнять. Вот теперь уж сил не стало, ухожу.- И он испустил дух на руках у сына.

Дождь перестал, солнце выглянуло. Люди, опомнившись от того, что произошло на их глазах, удивленные его благородством и мужеством, больше не сдерживали слезы.

- Не плачьте, аланы. Отец не любил этого. Ведь мужество в день печали проверятся, - сказал Асал.

Пока мы были детьми, не внимали увещеваниям старших, имен и слов мудрецов в уме не держали: дети есть дети. Но вот сегодня вспомнил Османа и решил передать на бумаге одну из легенд, рассказанных им еще лет сорок назад, как запомнил...

- Было у отца три сына. Старшего звали Эзен. Умен был юноша: на все вопросы отца тут же давал ответы. Однажды, отправившись на охоту, Эзен увидел в дороге сон. Интересный был сон. Радость охватила его бесконечная, но солнце уже клонилось к закату. «Чтобы отцова сына Тейри ударил! Куда теперь мне податься и как возвращаться домой?» - рассердился юноша на себя.

Когда отец его встретил, то с улыбкой спросил:

- Что, сын мой, интересный был сон?

- Что скрывать, отец, с медвежонком играл долго и весело. Такой красивый был медвежонок! - сказал Эзен и заливисто, как в детстве, рассмеялся.

Вскоре после этого отец, недолго думая, решил женить сына. Выделил ему отару овец и поручил вести хозяйство. Сам отправился на каменоломню и возвратился через месяц.

Сыновья все были в сборе, и отец сказал:

- Сыны мои, пусть каждый придумает и сообщит мне одно интересное дело. Чтобы дела эти пригодились людям, чтобы после нашей смерти люди, вспоминая, говорили: «Хорошее дело сделано. Бессмертны добрые творения человека».

На следующий день Эзен прибежал к отцу:

- Отец, я построю башню на перекрестке трех дорог и буду угощать всех путников. Плату не буду брать. Там будут петь, танцевать. И богатыри смогут померяться силой... Ну, как, здорово я придумал?

- Не торопись, - ответил отец, - выслушаю остальных - тогда и скажу.

- Я построю дом на вершине горы и от него проложу тоннель к башне Эзена, чтобы за короткое время можно было туда подняться и спуститься. А для света в тоннеле будут окна, - предложил Бузу, довольный собственной выдумкой.

- А я, - сказал Ёзе, - посею пшеницу, ячмень на крышах домов и подам пример остальным. Зерно найду, чтобы большой урожай давало. Почему бы не расти овсу на крышах? И лошадям корм будет, и людям - буза!

- Хорошо придумали, сыны мои! На таком клочке земли, который буркой можно накрыть, человек научится выращивать столько, что ему на год хватит. Надо уметь любить землю, как свое дитя. А башня будет радовать глаз высотой и красотой. «Каким человеком был тот, кто ее построил!» - удивятся люди через много лет. И тоннель может удивить людей. «Сколько времени ушло на его строительство?» - спросят в будущем. А теперь попробуйте отгадать мою загадку, доставьте старику радость. Да и я буду знать, что способны вы на большие дела, научил я вас всему на свете. Добро от зла отличаете. Один уже вкусил сладостных плодов любви. Силой и удалью наградил вас Тейри. Что еще нужно вам? Радуйтесь, что живете на этом свете. Раньше, бывало, пока слово вымолвлю – Эзен предугадывал, что я скажу, А нынче...

Ждут сыновья, что же отец скажет.

- Есть у нас тридцать овец! Как раз по десять голов на брата. Первый десяток овец принес нам по одному ягненку, второй - по два, а вот третий - по три ягненка. Ваша задача: разделить и овец, и ягнят на троих так, чтобы поровну досталось каждому, но чтобы ягнята шли только со своими матками. Разделять их нельзя. Вот и попробуйте справиться с этой загадкой. Как только справитесь, приходите, - сказал старый Айдо, взял мужуру¹ и отправился в сторону ущелья...

Эзен, Бузу и Езе стали высчитывать, рисовать фигурки на песке - не поддается загадка. Провозились целый день, а к решению не приблизились: оказывается, всякое великое начинается с простого.

На следующий день отправились в лес. Попытались решить ребус на орехах: тридцать орехов - в одну сторону, шестьдесят чинарных зерен – в другую отложили, целый день мучились, но к вечеру одолели задачу, наполнили мешочки орехами и счастливые возвратились домой.

- Как хорошо, что справились с задачей! А ведь она не так проста, как показалось вам вначале. Доволен я вашим умом и смекалкой. Они будут жить вместе с башнями, а то и переживут их. Таков закон развития жизни на земле. Люди слагает песни, сказки, легенды, плачут и радуются, провозглашают тосты. Это и есть жизнь, дети мои, - сказал Айдо.

Через несколько дней велел он сыновьям готовиться в дорогу.

- Садитесь верхом и отправляйтесь дней на двадцать в путь. Поезжайте в Холам, Чегем, Баксан, веселитесь на свадьбах, прислушивайтесь на ныгышах. Вступайте в борьбу, соревнуйтесь в меткости, учитесь говорить и слушать. Там услышите много интересных песен, шуток, прибауток, но ни в коем случае не участвуйте ни в бесчинствах, ни в драках, - так наказывал Айдо сыновьям, с тайной гордостью глядя им вслед.

Утром следующего дня братья оказались в Быллыме и стали свидетелями борьбы баксанцев. Увидев незнакомых всадников, те пригласили их в круг, таков обычай у балкарцев. Мимо веселья пройти или не ответить на приглашение недопустимо. Вот и быллымцы коней пристроили в ближнем дворе, а сами стали дожидаться их участия в соревнованиях.

Стояла осень - самая горячая пора в здешних местах, но ради таких испытаний люди времени не жалеют. А после соревнования силачей и поработать можно до седьмого пота.

Жгло солнце. На крутых холмах Баллы-Сырта блеяли ягнята. Высоко

парение сокола обещало безоблачную погоду. В такие дни птицы прячутся на чердаках, ищут червей и личинки, весело чирикая. И тот, кто не видел балкарцев, везущих сено домой, не знает истинной цены богатырского труда! В старину о них так и говорили: горец, не боящийся ни жары, ни холода.

Эзен, Бузу и Ёзе, обученные всем секретам горской борьбы, приготовились к схваткам на лужайке,

- Ёзе, - обратился Эзен, - ты младше нас - тебе и выходить первым. Да не посрами нашей семейной чести - борись так, как учил отец. Не торопись. Быллымцы применяют обманные приемы, не поддавайся, не уступай. Не раскрывай своих приемов сразу - следи, как поведет себя партнер, а потом наступай смело и безбоязненно.

Детвора расселась поближе, за ними старики и старухи. Каждый определил для себя будущего победителя. Вот и против Ёзе вышел джигит. Ниже ростом, но крепкого телосложения. Собравшиеся пророчили ему победу. «Какая у него шея!» - доносился восхищенный шепот. Однако внешность бывает обманчива, борьба покажет истинную силу.

Крепыша звали Озай. По знаку тюзлюкчю² они схватились, и толпа оживилась. Озай наклонился, чтобы не позволить Езе выполнить захват. Убедивщись, что противник не владеет неожиданными приемами, Езе приложил все силы и потянул его на себя, выполнил захват правой ноги изнутри и затем бросок в глубоком прогибе. Сорвавшись, Озай упал на бок, а тюзлюкчю, подняв обоих, дал сигнал новой схватки, предупредив Озая, что борьба должна вестись корректно, доставлять удовольствие зрителям. Озай согласился продолжать борьбу стоя.

- Озай, не бойся! Держись! Он не так страшен, чтобы проглотить тебя. Тебя же поили айраном из Баллы-Сырта, - поддерживали криками друзья своего любимца.

Это возымело действие. «Я же не носом воду пью», - подумал Озай и в следующее мгновение потянул Ёзе на себя. Но в следующий миг сам был атакован захватом изнутри, на этот раз слева. О, Тейри! Велик был тот, кто выдумал такой прием! Брошенный на обе лопатки Озай долго не мог подняться.

Тюзлюкчю помог им встать и велел схватиться в третий раз для окончательного определения победителя.

- Не надо третьего раза, гость сильнее! От его захвата и бык не спасется, - сказав так, Озай от души заключил Ёзе в объятия. Публика оценила поступок своего любимца по достоинству.

- Хорошо, схватку выиграл борец из Черекского ущелья. А кто выйдет следующим против нашего гостя, у которого такое не богатырское имя - Ёзе, - пошутил тюзлюкчю.

Нашелся богатырь - долговязый, как и Ёзе, худощавый, неторопливо вышел на середину круга. Когда в гюрен³ богатырь выходит сам, без сопровождающего, - это очень похвально. Такое поведение ко многому обязывает.

- Это известный горовосходитель из Быллыма по имени Адыл, сын доблестного Габу. Как борца я его пока не знаю, - так представил его тюзлюкчю и напутствовал: - Да поможет ему Тейри!

Этим он нарушил этикет. Неписаные законы гостеприимства, а также неисповедимые пути борцовской схватки запрещают распорядителю высказывать в чей-то адрес предварительные похвалы - они могут обидеть обоих. Однако на этот раз - хвала Аллаху! - никто не среагировал.

«Когда схватывается пелиуаны⁴, даже солнце приостанавливает свой уход», — говорили в древности. Если вы назовете один народ, наиболее преданный игре, особенно - борьбе, то вторыми надо назвать таулу⁵. Таулу, выйдя в круг, обязательно подкинет взор, как бы обращаясь к Тейри за покровительством. Последовали ритуалу и наши герои. Кто победит? Тейри поможет тому, кто больше тренировал свое тело, готовился к единоборству, меча в цель огромные камни. Для этого народ и придумал игру «умбашташ» - заплечный камень. Вот настоящая забава для богатырей! Подружись с камнем, и станешь сильным, неодолимым.

Тем временем началась борьба, о красоте которой говорили на Голлу, где победивший становился всеобщим кумиром. Только там оценивали стинного джигита – человека, готового ради общественного интереса на все испытания, лишения.

Адыл и Ёзе переплели друг друга руками по поясу, побагровев от усилия, по их лицам струился пот, дыхание стало прерывистым. Оба крепкие, ладно скроенные, не уступают друг другу в силе. Но такое противостояние долго длиться не может: кто-то, не выдержав нервного напряжения, обязательно попробует провести свой излюбленный прием, который зачастую приносит успех, но не всегда. Адыл предельно осторожен: не собирается будто проводить прием, ходит по кругу. И вот уже доносится упрек в его адрес:

- Не кружи, как конь на току, не хлеб колотите! Иве простительно, но ты же дома! Не упирайся, борись как человек!

Это подстегнуло и Ёзе. «А что я, не на своей земле? Я чего боюсь? Разве отец не учил меня ничего не бояться? Горы - моя опора, братья мои здесь. Проиграю я. Бузу выйдет. Он-то наверняка не проиграет», - подумал юноша, громко выдохнул, попытался сделать прием через бедро, но натолкнулся на контрприем в противоположную сторону. Оба упали на бок.

Тюзлюкчю помог им встать и дал знак снова схватиться. Предупредил борцов, что зрители начали разочаровываться. Однако предупреждение очень уж походило на шутку и развеселило обоих борцов. Девушки от пелиуанов глаз не отводят, любуются игрой их мускулов.

- Ах, эта борьба! Сильные, встретив сильных, становятся друзьями. Богатые умом, приобретенной силой становятся любимцами общества. А что делать нам, не сумевшим стать сильными и обделенными умом? – пошутил тюзлюкчю.

В круге продолжалась борьба. Вспотевшие рубашки богатырей прилипли к спинам. У Адыла задрался вверх кушак, на левом чабуре шнурок развязался. Заметив это, тюзлюкчю приостановил поединок и разрешил его продолжить только после того, как устранили помехи. Борцы замедляли движения, выбирая прием, но пока ничего им не удавалось: они явно опасались друг друга и не шли на обострение.

- Ёзе, что же ты избегаешь боя? Это не твоя борьба. Иди на предельное сближение. Проиграешь - земля поднимет! Не стой как вкопанный, - вразумлял Эзен брата на правах старшего.

Слышавшие его слова говорили: «Какие братья! Вот это и есть истинное братство: друг друга никому в обиду не дадут. Такие пройдут по всему свету, и ни один волос у них с головы не упадет. Наверное, отец их уверен в этом. А как зовут-то их отца?»

Словно подслушав этот разговор, тюзлюкчю сообщил:

- Отец братьев - знаменитый острослов, силой своей удивлявший бывалых охотников, оченьсостоятельный человек. Он учил своих сыновей Эзена, Бузу и Ёзе бороться и побеждать. Зовут его Айдо. Чтобы удивить вас его силой, скажу: он может разгоряченного коня остановить на скаку, поднять живого трехгодовалого быка.

Уставшие Адыл и Ёзе пытаются провести только им известные приемы. Интерес к поединку все возрастает. Вот очередной проход по гюрену, и Езе выполняет молниеносный бросок через себя с полукасанием к спине. Балкарцы еще называют его «жатып-атыу» - бросок из положения лежа.

Беспокойные зрители, которые особенно полюбили сегодня Адыла за упорное старание, ахнули, а он лежал, распростертый во всю богатырскую спину.

- Конечно, если отец учит сыновей с колыбели различным играм, борьбе, то не мудрено стать сильными, - рассуждали быллымцы, не переставая удивляться ловкости Ёзе.

Неугомонный тюзлюкчю и тут нашелся:

- А кто же вам мешает тренироваться, удалые мои? Или ваши отцы хуже Айдо? Или мы едим не тот чурек, пьем не тот айран, что под Дых-Тау? Обленились наши дети, забыли прелести борьбы наши отцы. Аперим, Ёзе! Молодец!

Тем временем оба встали и крепко обнялись, еще некоторое время стояли так, не выходя из гюрена.

- Вот что такое борьба! Посмотрите, как они красивы! Не лицом, а своим стремлением к совершенству. Такие горцы, как эти двое, нам очень нужны. Такой никогда не обидит ничто живое напрасно. Всегда будет готов к схватке с общим врагом. Видите, даже солнце остановилось посмотреть на нас. Разве древние нам об этом не говорили? — так продолжал тюзлюкчю по имени Энде.

В знак вечной дружбы Адыл и Ёзе обменялись кинжалами.

Тогда подошел к пелиуанам Габу и сказал:

- Джигит, сегодня ты и твои братья будете моими гостями. Единственному сыну моему нашлись братья. Отныне вас четверо! Этот день для меня настоящий белги (знак), - Габу повернулся к народу. - Люди, сей мир не продавшие к его пущему изобилию! Сыны отцов, которые непреклонно следовали за словом Тейри, разделите и вы завтра мое торжество, уважьте своим присутствием!

Сказав так, Габу заглянул в лица джигитам, которые стояли в нерешительности, не зная, что нужно предпринять в такой момент.

Тогда Габу, обратив внимание на опечаленного Езе, продолжил, улыбаясь:

- Понимаю, отчего ты хмуришься. Но нет здесь причины для печали: у горцев не может быть жалости в борьбе даже к родному отцу. Одолел моего сына, а теперь ты гость его отца. Не так ли? Никого жалеть не надо в борьбе. Жалость посещает мужчину, если он встретит в пути спутанного коня, из последних сил отбивающегося от волков. Через несколько мгновений он может быть растерзан ненасытными хищниками. Джигит должен пожалеть и освободить четвероногого друга. А ты? Вот-таким я тебя больше люблю. Знаешь, каков Адыл? Не знаешь... Он на медведя один пойдет, рыси не боится. И в горном деле равных ему нет. Ты не подумай, что сына хвалю: знай, кого ты одолел. Теперь пойдемте домой, нас ждут. Завтра будет той⁶, на котором многих хороших людей узнаете.

Сказав все, Габу пошел впереди.

В глубине просторного двора стоит дом, прижавшись к черной скале. На его крыше некошеная желтая трава, о которой Езе понятия не имеет.

- А что за трава на крыше дома вашего? - это и был первый его вопрос к хозяину двора, отчего тот еще большим уважением проникся к юноше.

- Аперим, сынок! Очень уважаю напористых и любознательных:

видишь новое - всегда спрашивай. А эта трава в здешних краях не росла раньше. Из-за гор завез я ее семена, от наших друзей. Ее сок сладок, как мед. Ее охотно поедают козы. Мечтаю высеять ее в низинах, чтобы бескормицы у нас не было. А почему ты спрашиваешь?

- Да любопытство одолело, - смутился Ёзе, скрывая, что кто-то опередил его в осуществлении мечты.

... Пили бузу, ели молодого барашка с тузлуком и затем легли спать. Долго не приходил сон к братьям. Ёзе все задавал вопросы, но Эзен отвечал неохотно, и вскоре все трое крепко уснули.

С восходом солнца во дворе Эмендиевых возились не знакомые братьям люди. Всем было очень весело. Казалось, все готовятся встречать очень именитых гостей. Братьям даже неловко стало показываться быллымцам после столь долгого сна неумытыми.

Словно догадавшись об их смущении, Адыл проводил их к реке черным ходом.

Все было замечательно! Обильное угощение, знакомство с новыми друзьями. Всеобщим любимцем и сегодня стал вчерашний тюзлюкчю Энде. Он благоухал здоровьем. Его внешность, манера говорить и держаться, знание этикета позволяли отнести его к тем людям, которые никогда не нарушат границ благоразумия.

В доме у быллымца Габу танцуют голлу, в честь братьев тосты произносят. По кругу пошли гоппаны (чаши) с пенящейся бузой. Габу рад, что все разделяют его праздник. Превосходно танцует элегантно одетая дочь Габу Айкез. И тут Энде приглашает на танец Бузу, самого стройного и неразговорчивого из братьев. До его выхода в круг поднялся тамата - руководитель застолья по имени Чубур. Взял шапку в руку и проговорил:

Опять движение по кругу на два шага. Тамата так притопывал, что все рисутствующие захотели похлопывать в ладоши. В шапку тамате посыпались деньги. А он продолжал:

А затем Бузу так танцевал голу, как еще никогда не танцевал.

- Бузу, если обучишь наших джигитов так танцевать голу, я тебя задержу здесь еще на день, зарежу белого трехгодовалого барана, который со дня рождения не ел травы, а кормился сеном из Баллы-Сырта, - пошутил Энде, не отрывая глаз от ног плясуна, выделывавших замысловатые движения.

- Если они останутся еще на день, то я на танец сюда придвину двуглавый Минги-тау с его тремя русалками (Чашлы), - пошутил Габу, намекая, что гости подушки не меняют.

А Бузу танцует. С его лица течет пот, орошает грудь. Джигиты бьют в ладоши. Сверкает его кинжал под стать сверканию его иссиня-черных глаз. Казалось, его лицо соревнуется с лунным светом. Девушки восхищались удалью Бузу. «Любовь по душе рождается в таких местах», - перешептывались женщины.

Поиграли, посмеялись, гостей из Черека на смекалку проверили.

- А теперь переходим к самым интересным испытаниям. Скажите, умуравья есть глаза, уши, легкие? - спросил Габу, который всю жизнь наблюдал за природой.

- А под ножом ни сердца, ни легких у них не увидишь, - Энде сам рассмеялся своим словам.

- И кто бы догадался, что вы сегодня спросите о глазах и ушах муравья? - сострил Эзен, когда увидел, что все молчат и не собираются отвечать на вопрос.

- Это очень плохо, что думать вы не научились. А Эзену и Бузу даже стыдно. Почему у отца не спросили об этом? - огорченно посетовал Габу, откладывая в сторону игральную кость, очищенную от хрящей.

Эзен понял, что его незнание огорчило хозяина.

- Ладно, молоды вы еще, научитесь. Но мимо камней интересных, трав, которые наши болезни исцеляют, съедобными являются, не проходите... Ну, а теперь примемся за такие узлы, которые и острому уму развязать не просто (элберле неда сёз тюйюмчекле). Кто начнет, а? - привлек он внимание слушающих, и все замолчали.

Стали называть элберы, связанные с луной, землей, волком, человеком, охотой, силой, умом. Но их легко или без особых затруднений разгадывали.

- Тамата! - начал Эзен. - Удивили вы меня знанием законов предков,

их нравов. Познакомили нас и с жизнью насекомых. Тейри свидетель, никто из нас не знал ничего из жизни муравья, жуков, червей. Домой вернусь, о многом порасспрошу отца... Но сейчас я вам задам такую шараду, такое сплетение слов, которое заставит всех изрядно подумать, прежде чем дать ответ. Слушайте. Отец наказал трем сыновьям разделить тридцать овец с шестьюдесятью ягнятами поровну...

Все рассмеялись до колик в животе. Но Чубур сказал:

- Погодите смеяться, узел еще и не завязан. Смех потом будет. Продолжай, пелиуан.

- Первая десятка овец принесла по одному ягненку, вторая - по два, третья - по три ягненка. И это вы уже знаете. Нужно сделать так, чтобы все овцы пошли только со своими ягнятами, иначе они нам не дадут спать. Разгадавшему первым я дарю свой кинжал, его когда-то отец за коня выменял, - сказал Эзен и умолк.

Все погрузились в расчеты: загибали пальцы, шевелили губами,

перестали грызть кости, отставили гоппаны с бузой. Вот шапа (виночерпий) начал хихикать над теми, кто раньше смеялся. Все молчат. Наваристая шорпа (бульон) начала остывать, и Энде поторопился унести ее на огонь. Прошло столько времени, что путник мог уйти на тысячу шагов.

- Не трудитесь. Этой вязи вам и до утра не распутать. Быть может, и месяц пройдет, пока найдете решение, - сказал Эзен и попросил горячей шорпы, возвращая всех к застолью.

- Однако за это трудное, умное слово ты, Эзен, достоин нохтабау (подарок). Выбирай, что душа желает, - сказал Чубур, снимая с головы лохматую шапку.

Теперь он ее не наденет до тех пор, пока Эзен не назовет выбранный подарок или сам не наденет шапку на его голову в знак почета и уважения. Принявший такой дар от пожилого человека всю жизнь должен относиться к нему с уважением, посещать его дом ежегодно, где бы ни жил, - таков обычай.

Ээен не спешит выбрать дар. Все взгляды остановились на нем. Тогда он подходит к Чубуру и просит в качестве подарка его нож. Тот снимает нож с пояса и вместе с ножнами вручает гостю.

- Он при мне уже пятьдесят лет, а мне сегодня исполнилось восемьдесят. Служил он мне исправно все эти годы. Бери, носи на здоровье. Его я получил от деда своего Ёгюра. Храни как честь мою. И будь счастлив, сын мой. Недорого нож стоит, но твоя готовность сохранить мою честь возвышает тебя в глазах людей. Уверен, мы еще не раз встретимся. Как хорошо, что ты таким уродился. Счастлив твой отец: знает, наверное, что ты не подведешь путника, - сказал тамата и растрогался до слез.

Это были слезы радости от встречи с Эзеном и слезы грусти от предстоящего завтра расставания.

Как бы ни было хорошо в гостях, надо продолжать путь, но надо позаботиться, чтобы после отъезда о тебе отзывались только похвально. Вся округа (тийре) провожала Эзена, Бузу и Ёзе.

- К твоему следующему приезду мы всем миром, пожалуй, и разгадаем твое трудное слово, - сказал им на прощание Энде. Братья остановились и постояли молча в знак глубокого уважения.

А вот и речка Кенделен, которая летом полноводна, а осенью, как сейчас, белым галечником на ее дне играют рыбешки.

- Не наступить бы на рыб, жаль будет, - сказал Эзен, с ходу пуская коня в воду, поднявшуюся тому по брюхо.

Братья спешились, приводя себя в порядок. Тут они и увидели пожилого чабана. После обмена приветствиями Эзен спросил:

- Далеко ли до Ташлы-Сырта?

- Ташлы-Сырт впереди, дети мои! Если вы туда направились, то заверните к Эдоковым. Состоятельный человек Ахсын Эдоков организует соревнования джигитов, - ответил чабан.

- А по случаю чего? Или женится кто? - стал допытываться любопытный Ээен.

- Может, и свадьба будет, и другие развлечения, точно не знаю. Но знаю, что красавице-дочке Ахсына исполнилось двадцать пять лет. Она обещала выйти замуж за джигита, который победит в борьбе и скачках и скажет такое слово, которое другим не известно. Слово или рассказ должны быть интересными. А эти признаки раскроют его человеческие качества. Внешность молодца ее интересует лишь постольку, поскольку такой человек безобразным быть не может. Заезжайте к ним, - посоветовал чабан путникам и направился за своей отарой.

- А будут ли там гости из других ущелий? - громко прокричал Эзен, беспокоясь, что тот его не расслышит.

- Говорят, приедут силачи, атчабары (знатоки джигитовки) из Чечни,

Осетии, Кабарды, пяти горских обществ. Борьба будет, проигравшие плакать будут! - донесся в ответ простуженный голос чабана.

- Ну, братья мои дорогие, борьба будет интересной. Стоит попытать счастья! Если будет на то воля Тейри, мы не должны ударить в грязь лицом. Есть возможность откушать черкесского сыра, отведать ханской сохты, которая по вкусу соперничает с жалбаууром или форелью. Случайный путник нас благословил, Тейри дорогу укажет, Ажам - дух гор, покровитель эха рассудит. Отправляемся в Ташлы-Сырт, к Эдоковым, - так решил Эзен и обрадовал братьев.

...В этом месте рассказа Осман передохнул, а я обеспокоился, что он закончил повествование и спросил:

- А что же дальше?

- Да погоди ты, стар я. Передышка нужна. Хапар длинный, но я сокращу. Едва ли сегодня закончим, - сообщил он, не думая меня обрадовать. - Сейчас скотину подою, задам корм, тогда и сяду. А рассказ… он никуда не денется: сегодня закончим...

Осман подоил корову, в кормушку положил высокогорного сена, проверил овечек, поправил подстилку и уселся подле меня:

- Так на чем мы остановились, помнишь? - и протянул мне ковш белопенной овсяной бузы.

Одним духом осушив ее, я приготовился слушать...

- Итак, Эзен, Бузу, Ёзе решили ехать на той и пытать счастья. У горских народов так и принято, чтобы добры молодцы съезжались на пиры, торжества да состязания без приглашения, нежданно-негаданно. Честь и достоинство оттого не унизятся. Напротив, такой поступок говорит об уверенности в своих силах, отсутствии страха перед сильным соперником. Люди шли к Эдоковым, выходили от них: похоже, пир будет горой. Группы по три-пять человек обсуждали предстоящие состязания. Рассказывали о лошадях, о красоте девушки, о ее решении выйти замуж странным образом - как в старинных сказках, испытав суженого. Интерес все возрастал. Время до утра показалось вечностью - так хотелось поторопить его.

Вот и огромный двор Эдоковых, огороженный обломками красного камня. У входа братьев встретили приветливые черкесы, ни о чем не спрашивали, приняли у них коней, а самих проводили дальше. Как принято, старший из братьев сообщил, что они из Черекского ущелья, сыновья Айдо из рода Заландыевых.

- По случаю совершеннолетия красавицы Элей, дочери Узала из рода Эдоковых много именитых гостей прибыло, но из-за гор вы первые явились. Посмотрим, как будете бороться, - съязвил один из соглядатаев.

- Если Тейри поможет, постараемся не посрамить горский дух, - сдержанно ответил Эзен, не глядя на говорившего.

- Не надо огорчать гостей: все мы живем под одним небом, пьем одну воду, ею же и умываемся, - второй черкес решил исправить неудачную шутку своего товарища.

Красивые, рослые братья подошли к домочадцам и приветствовали их по обычаю. В углу двора танцевали, а под огромной чинарой были расположены полукругом полки с яствами, где было приготовлено все для гостей, для их удовольствия. Красивые девушки проходили мимо джигитов, шурша шелками расшитых платьев. Казалось, весь мир создан для развлечений и удовольствий.

- Ну, Ёзе, выходи ты и закажи танец Алаугана, да так танцуй, чтобы из-под ног у тебя не пыль клубилась, а приятный ветерок ласкал лица девушек,- напутствовал Ээен младшего брата. Это было как бы первое представление их троих другим гостям и хозяевам.

Черкешенка на низких голосах брала мелодию танца, но Езе глазами и шевелением губ дал ей понять тональность. Затем еще прислушался к мелодии и вышел один в центр гюрена. Такой выход означал, что джигит хочет танцевать с мастерицей волшебного звука. Вот Езе поднялся на носки и на мгновение застыл. Вдруг с этого положения он взмыл в воздух, описал пол-оборота, бесшумно приземлился возле красавицы. А та, гордо подняв голову на тонкой шее, поплыла в не менее головокружительном танце. Нашлись знатоки и ценители грациозных движений. «Какой изумительный танец и какая пара! Неужели они только здесь встретились?» - несколько человек заговорили в один голос. И къарс (хлопки в ладоши) был такой силы,

что умершие нарты в своих вечных обителях голову поднимали.

Девушка и батыр (а Ёзе именно так можно было сейчас назвать) слились в едином ритме: ничего лишнего, надуманного или вычурного не было в их движениях. По знаку джигита затихает мелодия, и танец медленно подходит к завершающим тактам. Ёзе приближается к девушке и легким поклоном благодарит за оказанную ему честь, сопровождая ее к месту. А к гюрену уже подходит Бузу и, согнув руку в локте, приглашает одну из девушек. Эзен заказывает ему пляску и песню гордых и красивых алан. Вот она:
Мало-помалу

Тянет-потянет.

Кровь на снег

Капает-капает.

Это слова из песни о богатыре Байро. Сам поет, сам танцует. Один оборот вокруг девушки, и вот она сама пошла впереди него. Ни движений, ни шевелений - слияние мелодии и ритма. Так танцевали аланы после победы над неприятелем.

- Можно представить красоту танца и благородство танцующих. А вот манеры описанию не поддаются», - этими словами рассказчик дал понять, что Бузу танцевал не хуже младшего брата.

«Кто их воспитал? Где они живут? Куда они поедут?» - эти вопросы волновали всех, кто наблюдал за юношами. Так бывает, когда много людей испытывают чувство единения, духовной близости и родства.

...Осман устал. Я понял, что он чего-то недоговаривает, явно сокращает рассказ. Но главное, чувствовал я, повествование шло к тому, что черкесы пришли в нашу среду и жили в едином потоке природы.

- Хочешь услышать песню, которую спел в тот вечер в Ташлы-Сырте Эзен? - спросил Осман, пригубив гоппан с бузой. Без бузы, оказывается, не идет ни работа, ни песня, ни танец.

Мое сияющее лицо ответило за меня.

- Мелодия песни не похожа на другие, тебе известные. Хорошенько слушай и все запоминай. Песня эта также сопровождается танцем, окрыляющим человека на подвиг. Это песня о богатырях Зансоковых из Ташлы-Сырта. Представь себе певца огромной силы, пленяющего своим голосом публику, которая позабыла о всех земных заботах - не ест, не пьет, не говорит. Вот таким был в этот вечер брат старший.

…Осман заметно устал, но удовлетворенно посмотрел на меня оттого, что песня была теперь перенесена на бумагу.

- Рассказ не закончен, - продолжал мудрец, - приготовься слушать дальше. Мы же речь ведем о «трудном слове»...

Я был готов слушать до утра.

- После этой песни Эзен стал самым дорогим из гостей. Спрашивали, как песня дошла до гор высоких, до ушей мудрейших: в Кабарде ее не знали. Говорят, что дружба ткется вместе с песнями, шутками и прибаутками. Откуда им знать было, что батыр из-под Уштулу споет песню об их стране, их былой жизни, о Зансоковых? Спрашивали, как у них живут, чем питаются, какие носят одежды. Но, увидев их бурки, башлыки, шапки добротные, рубища суконные, седла конские да из восьми жгутов свитые камчи (плетки), решили побывать там. Черкесы узнали, что таулула живут по соседству со сванами, менгрелами и грузинами. Между ними ведется оживленная торговля.

На завтра объявили большой чариш (конные скачки) с участием более сотни джигитов. Затем будут соревноваться пелиуаны, которых с большим нетерпением ждут местные мальчишки. И самым трудным испытанием явится то, что джигит, пройдя без поражения все испытания и добивающийся любви Элей, должен будет изложить историю, которая никому, даже Элее всезнающей, неведома.

Настало утро. За селом собрался народ. Всадники выстроились за двором. Около своих скакунов стоят Эзен, Бузу и Ёзе. Таких коней балкарцы называют пегими (буурул); черно-белые ухоженные кони сверкают на солнце крутыми боками. Появляется тюзлюкчю:

- Джигиты! Сыновья отцов, живущих в горных ущельях и на

необозримой Кабардинской равнине! Помните мои слова: любовь, уважение и братское отношение друг к другу будут всегда уделом человека. Эти соревнования покажут, чьи скакуны крепче, чьи характеры соответствуют понятиям о человеческой справедливости и доброте. Стараясь выиграть скачки, не губите себя и коня. Помните: прекрасная Элея будет уважать и любить тех джигитов, которые, даже проиграв, останутся людьми. Все же среди этой сотни джигитов найдется один, который достоин пройти к вратам жизни с Элеей несравненной.

Так сказал человек по имени Олой, подчеркивая красоту и женственность стоящей чуть поодаль Элей.

И вот уже Олой - худощавый, даже красивый, с короткими черными усами, мановением левой руки дает знак. В следующее мгновение породистые чудо-кони несутся но чистому полю длиною в десять кычырымов - выкриков (километров). Позади всех - братья из-под Уштулу, не погоняя, не стремясь вырваться вперед.

На половине первого крута всадники поменялись местами. Эзен, Бузу и Ёзе оказались рядом с впереди скачущими.

- Бузу, твой конь выносливее всех, ты должен быть первым. А Ёзе прикроет тебя слева. Я буду немного позади обоих. Помните, на второй круг надо беречь силы, - говорил Эзен, придерживая коня.

Передние обошли большой камень на краю поля, длиною в десять выкриков. Что мы видим? Первым обошел камень конь Бузу, за ним всадник на красном коне, затем Ёзе. Чуть приотстав, шла десятка лучших коней, среди них и Эзен скакал. Видно было, что в следующем круге один из этой десятки будет оспаривать первенство.

Элея смотрела на приближающихся всадников не просто из чистого любопытства - она наслаждалась уже возможность хоть раз поставить свои условия разноязычным парням, стремящимся ухватить правое крыло счастья. Ее бело-розовые щеки сияли от удовольствия, что более ста всадников соревнуются, чтобы подойти к ней поближе и сказать: «Олой, зажигающий сердца джигитов! Волею божьей мы с конем подошли к тебе сказать, что впереди нас не оказалось ни живой души!» Воображение уносило ее в далекие края, в хоромы, где незнакомые люди подадут такие кушанья, которых она отродясь не видывала, говорить будут на странном языке. Боже, как она привыкнет к словам чужой речи? «Но ничего, - думалось ей, - любовь одолеет все жизненные невзгоды. По крайней мере, он будет жизнестойким, умным, красивым человеком. У меня будет возможность говорить с ним на непонятном языке любви, жестами. А он покажет мне, на что способен. А потом у нас пойдут дети, такие же сильные, умные и красивые».

Передние всадники приблизились к судьям. О