Техники семейной



бет13/27
Дата10.06.2016
өлшемі1.73 Mb.
#126772
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   27

Перед Майклом стоит дилемма. Позволить Кейти переехать одной —означает остаться дома с родителями и лишиться буфера, которым служила Кейти в отношениях между им и его матерью. Но запретить Кейти переехать он не может. Это и ее квартира, а так как из них двоих работает только Кейти, то она может позволить себе эту квартиру содержать. Следуя цели данной терапевтической стратегии, терапевт временно держится с Майклом так, словно тот является исходной точкой событий и контролирует ситуацию, чего явно не происходит. В конце концов Майкл говорит: “Ладно, можешь переезжать”. Теперь Кейти дает понять, что на самом деле не хочет переезжать одна. Через два дня супруги переезжают на новую квартиру вместе.

Здесь Фишман, чтобы усилить напряженность, фокусировался и на структуре, и на содержании. Содержание заключено в ответе на вопрос: “Почему вы не переехали?” Структура — в настоятельном намеке на то, что решение Майкла не переезжать связано с его взаимоотношениями с женой и родителями. Доказательством эффективности воздействия терапевта стал тот факт, что Майкл принимает решение. Он переезжает вместе с Кейти в их новую квартиру.

Если терапевт на протяжении всего сеанса ни о чем другом не говорит, это означает, что предмет разговора весьма важен. Более того, терапевт создает напряженность самим характером процесса. Если он отказывается двигаться дальше, вынуждена двигаться семья. Другими словами, происходит ее реорганизация вокруг “неподвижного” терапевта. До сих пор неизменные стереотипы теперь приходится модифицировать, чтобы приспособиться к “неподвижному” терапевту. Если бы терапевт позволил сдвинуть себя с места, он действовал бы так же, как и другие члены семьи Малькольмов. В этой семье у всех ее членов порог изменения своего поведения ниже, чем у Майкла. Это позволяет Майклу оставаться неподвижным, в то время как все вокруг него меняется. Терапевт, сохраняя неподвижность, изменяет этот стереотип и заставляет Майкла двигаться.

Терапевт может сосредоточить неотрывное внимание на той или иной проблеме, описывая ее снова и снова теми же словами, подобно чтению молитвы. С другой стороны, он может по-разному описывать одну и ту же проблему, пользуясь метафорами и образами, подобно поэту или художнику, и фокусируясь на различных взаимодействиях таким образом, что каждое новое описание будет подчеркивать их идентичность. Использовать повторяющиеся конкретные образы, чтобы придать воздействию ясность и напряженность, часто оказывается необходимо при работе с семьями, где есть маленькие дети, или с отстающими в развитии детьми и взрослыми.

Семья Липпертов была направлена в клинику в связи с тем, что их двадцатилетняя дочь с небольшими отклонениями в развитии страдает нервной анорексией. За шесть месяцев терапии в семье произошли заметные улучшения. Родители сблизились между собой, а Мириам набрала вес и сделала некоторые шаги к большей самостоятельности. Однако, несмотря на улучшения у Мириам, внимание членов семьи по-прежнему приковано к тому, как она ест. Их неспособность отвлечься от этой проблемы превращает процедуру еды в арену постоянной борьбы за власть между родителями и дочерью. За прошлую неделю Мириам потеряла два килограмма. Семья очень обеспокоена, и терапевт Сэм Скотт попросил о консультации.



Консультант решает добиться того, чтобы еда перестала быть яблоком раздора и борьба за власть вокруг нее прекратилась. Он говорит семье, что вопросом веса Мириам будут заниматься сама Мириам и терапевт, который станет взвешивать ее каждую неделю, но сообщать родителям, сколько она весит, будет только в том случае, если обнаружится повод для беспокойства. Если же нет, то про вес Мириам кроме нее самой будет знать только терапевт. Хотя родители соглашаются с консультантом, он по опыту знает, что для достижения изменений во взаимодействиях понадобится также и помощь Мириам. Для этого ему приходится в разговоре с девушкой медленно и систематически повторять одно и то же так, чтобы она это услышала и чтобы это определило поведение и других членов семьи.
Минухин: Давайте выйдем из этой колеи. (Дотрагивается до рук Мириам.) Мириам, это твои руки?

Мириам: Угу.

Минухин: Это не руки твоего отца?

Мириам: Нет.

Минухин (дотрагиваясь до ее бицепса): Это твои мускулы?

Мириам: Ну да.

Минухин: Ты уверена?

Мириам: Да.

Минухин (дотрагиваясь до ее носа): Это твой нос?

Мириам: Угу.

Минухин: Не нос твоего отца?

Мириам: Ну да.

Минухин: Ты уверена? Абсолютно уверена?

Мириам: Да.

Минухин: Это твой рот?

Мириам: Угу.

Минухин: Кто ест, когда ты ешь?

Мириам: Я.

Минухин: А куда попадает еда?

Мириам: В меня.

Минухин (слегка ущипнув Мириам за руку): Этот жир — твой жир?

Мириам: Ну да.

Минухин: Ну да. А почему они тебе говорят, что нужно есть? Это правильно, что твой отец тебе говорит, что положить в рот?

Мириам: Наверное, правильно.

Минухин: Нет. Это неправильно. Это неправильно. Вот твой рот.

Мириам: Ну да.

Минухин: Ты можешь открыть рот? Открой рот. (Мириам медленно открывает рот, закрывает, снова открывает.) Закрой. Открой. Ты можешь закусить губу? (Мириам закусывает губу.) Это твой рот. Когда ты будешь есть, ты будешь есть сама то, что захочешь? А потом, когда ты придешь сюда, ты пойдешь вместе с терапевтом и взвесишься. (Берет отца за руку.) Это чья рука?

Мириам: Папина.

Минухин: Ты уверена, что папина? (Берет за руку Мириам.) А это чья рука?

Мириам: Моя.

Минухин: Ты уверена? Ну хорошо, это твое тело, ты должна его кормить. Сколько тебе лет?

Мириам: Двадцать.

Минухин: Разве должен твой отец говорить тебе, что нужно есть?

Мириам: Нет.

Минухин: А твоя мать?

Мириам: Нет.
Это пример усиления напряженности путем повторения содержания. В то же время терапевт снова и снова подтверждает границу между Мириам и ее родителями, отрицая сложившуюся структуру семьи. Воздействие наглядно, недвусмысленно и сильно. В этом примере, для того чтобы довести важное воздействие до сознания хрупкой, отсталой девушки в жесткой семейной системе, используется юмор. Он придает воздействию дополнительную напряженность.

Аналогичный прием был использован в семье Хэнсонов, когда терапевт спросил Алана, две ли у него руки. Однако в этом случае вместо того, чтобы вносить в повторяемые слова легкий юмор, терапевт встает, сокращает дистанцию между собой и диадой отец-сын и говорит серьезным тоном, показывая этим, что ситуация в высшей степени ответственна. Тот же самый прием применен таким образом, чтобы он соответствовал данной ситуации.

Повторение изоморфных взаимодействий

Другая разновидность повторения связана с воздействиями, которые внешне выглядят разными (в отличие от единообразного “Почему вы не переехали?”), однако на более глубоком уровне аналогичны друг другу. Хотя их содержание различно, они направлены на изоморфные взаимодействия в семейной структуре.

Структура семьи проявляется в разнообразных взаимодействиях, которые подчиняются одним и тем же действующим в системе правилам и поэтому динамически эквивалентны. Вызов этим эквивалентным (“изо-”) структурам (“-морф”) создает напряженность благодаря повторению высказывания. Такое вмешательство может фокусироваться на терапевтически существенных взаимодействиях и придавать не связанным между собой, на первый взгляд, событиям единый органический смысл, помогая членам семьи ощутить ограничения, создаваемые действующим в семье правилом.

В семье Карренов, представляющей собой в сверхпереплетенную диаду из матери-вдовы и ее единственного сына, терапевт производит различные вмешательства. Фишман требует, чтобы Джимми смотрел на него, а не на мать, когда они разговаривают. Он предлагает Джимми учиться водить машину и начать встречаться с девушками. Он хвалит мать, когда та упоминает, что вступила в клуб любителей книги, и убеждает обоих, что восемнадцатилетний Джимми вполне может спать при закрытой двери и сам просыпаться вовремя, чтобы идти в школу. Содержание этих вмешательств различно, однако они структурно эквивалентны и поэтому идентичны по своей направленности.

Одиночные вмешательства, как бы они ни были удачны, редко способны изменить стереотипы взаимодействий, обычно длящихся не один год. Системам свойственна инерция, противодействующая изменениям, и для перестройки стереотипов необходимо повторение. Терапия — это всегда повторение, в ходе которого желательные структурные изменения достигаются многообразными путями. Свою цель —создание новых, более функциональных стереотипов взаимодействий в семье — терапевт держит в уме на протяжении всего сеанса и руководствуется ею при повторении терапевтически существенных вмешательств.

Семья Томасов проходила семейную терапию более шести месяцев в связи с тем, что одиннадцатилетняя Полин страдала астмой. Болезнь у нее началась в трехлетнем возрасте, и за последние несколько лет ее по четыре-пять раз в месяц госпитализировали в отделение интенсивной терапии. В сеансе участвуют мать Полин, которой около сорока лет, сама Полин, ее тринадцатилетний брат Дэвид, бабушка, которой далеко за пятьдесят, старший брат матери Джим, живущий с вместе с ними, и младший брат матери Том, двадцати с небольшим лет.



Терапевт Кеннет Ковелман представляет семье Минухина как консультанта. Минухин пожимает руку всем членам семьи. Полин заявляет, что никогда не здоровается за руку. Консультант знакомится с матерью, которая пожимает ему руку. Тогда Полин говорит, что тоже может поздороваться с ним за руку, что и делает.
Мать: Я обычно не здороваюсь за руку, наверное, она в меня.

Минухин (обращаясь к Полин): Сколько тебе лет?

Полин: Одиннадцать.

Минухин: Ты умеешь говорить?

Полин: Да.

Минухин: Но иногда за тебя говорит мама?

Полин: Иногда.

Минухин: Вот как сейчас?

Полин: Да.

Минухин: Теперь я еще раз задам тот же вопрос. Почему ты теперь поздоровалась со мной за руку?

Полин: Ну...

Минухин: Почему?

Полин: Потому что мама поздоровалась.
Терапевт воспользовался небольшим эпизодом в начале сеанса и подает его так, что он превращается в значимое событие. На первый план выдвигается близость между матерью и идентифицированной пациенткой; подчеркиваются границы между семьей и внешним миром, и в то же время терапевт начинает фокусироваться на идентифицированной пациентке, активируя ее. Этот маленький эпизод выражает тему, которая будет повторяться на протяжении всего сеанса в виде различных изоморфных взаимодействий, усиливающих ее напряженность, до тех пор, пока тема не будет определена как реальная проблема данной семьи. Терапевт начинает прослеживать эту проблему.
Минухин (Тому): Я заметил, как близки между собой Полин с матерью. Это относится и к другим ситуациям?

Том: Да. Даже дома они очень близки.

Минухин: Настолько, что Полин ведет себя так же, как мать?

Том: В общем, да. Потому что, например, если ее мать спит у себя, а Полин давно не выходила из своей комнаты и не видела матери, ей обязательно нужно знать, где мать — наверху или пошла в магазин. И наоборот.

Минухин (Дэвиду): Сколько тебе лет?

Дэвид: Тринадцать с половиной.

Минухин: А между Дэвидом и матерью другие отношения или они тоже близки между собой?

Том: Близки. Не так близки, но близки.

Минухин: Вы не думаете, что Дэвид слишком близок со своей матерью? Не считаете, что тринадцатилетнему мальчику надо бы быть более независимым?

Том: Ну, знаете, он, в сущности, независим, но сейчас норовит быть поближе к матери, главным образом, потому что у нее будет ребенок; а с другой стороны — к Полин, потому что он старается присматривать за сестрой.

Минухин: Мать присматривает за Полин, и он тоже присматривает за ней?

Том: Дэвид присматривает за ними обеими. Он старается присматривать за сестрой немного внимательнее, потому что он в каком-то смысле может сказать, когда у нее бывают эти приступы. Потому что она никому другому ничего не говорит.

Терапевт (обращаясь к Полин): А брату ты говоришь о своих приступах?

Полин: Иногда.

Минухин: Джим, что ты думаешь о близости между Полин и ее матерью?

Джим: Они очень близки между собой. Иногда даже слишком.
Тема близости между матерью и Полин расширяется, охватывая близость между матерью и сыном и затем — между братом и сестрой. Прослеживая одну сторону жизни семьи — близость между ее членами — и ведя расспросы в этом направлении, терапевт очень быстро перешел от наблюдения за одним членом семьи — идентифицированной пациенткой — к разработке проблемы, характерной для всей семьи. Затем мать вынимает что-то из кармана плаща и дает Полин.
Минухин (вставая и подходя к Полин):Что вы только что сделали, мама?

Мать: О, я просто дала ей держать ее туфли, чтобы не забыть, потому что они были у меня в кармане плаща.

Минухин: Что это такое?

Полин: Туфли.

Терапевт (матери): Я пытаюсь понять, отчего у Полин бывают эти приступы. Я смотрю, как вы близки с Полин. Похоже, что вы еще не успеете кончить, а Полин уже начинает, что вы и она — как один организм.
Терапевт снова берет, казалось бы, несущественный эпизод взаимодействия между матерью и дочерью и интерпретирует его с точки зрения близости между ними. Он усиливает тему, сконструированную в процессе наблюдения за конкретными событиями, в которых он и члены семьи совместно участвовали “здесь и сейчас”. В то же время терапевт привязывает близость между матерью и дочерью к приступам астмы у идентифицированной пациентки. Через десять минут, когда Джим рассказывает, как он отвозил Полин в отделение интенсивной терапии, мать начинает говорить о прическе Полин, и терапевт снова фокусируется на этом конкретном взаимодействии как еще одном примере вторжения матери в область самоопределения пациентки.
Минухин: Что произошло только что?

Мать: Я спросила ее, почему она не сняла бигуди, когда спустилась вниз из своей комнаты.

Минухин: А ты что сказала, Полин?

Полин: Она говорила, что сама это сделает.

Минухин: Ты сама накручивалась?

Полин: Нет, мама меня накрутила.

Минухин: Значит, мама. А тебе нравится, когда она это делает?

Полин: Да ничего.

Мать: Тебе не нравится, как я тебя накручиваю?

Полин: Да ничего.

Мать: “Ничего” — это значит, что тебе не нравится.

Минухин: Спросите еще раз. Продолжайте.

Мать: “Ничего”! Может быть, так и сойдет, только получилось не совсем так, как тебе хотелось бы, да?

Полин: Получилось так, как тебе хотелось.

Мать: Ну, ты же не сказала, что не так, когда я тебя накручивала.

Полин: Потому что это ты накручивала.

Мать (смеясь): Вот сейчас как дам тебе по носу.

Полин: Нет, не дашь. (Смеется.)

Минухин: Нет, нет, нет. Тут не до смеха. Это важно. Это важно, что ты дала своей маме накрутить тебе волосы так, как ей нравится, и не сказала ей, что тебе так не нравится. Почему ты ей не сказала?

Полин: Потому что она хотела меня накрутить.

Минухин: Да, но тебе не понравилось. Хорошо, я говорю, что у Полин есть свой голос, и свое мнение, и собственное тело. Если у Полин есть свой голос и свое мнение, то она должна управлять собственным телом.
В то время как тема сеанса по-прежнему в значительной мере огра­ничена характером сверхпереплетенности в семье, терапевт сосредоточивается на идентифицированной пациентке и работает через нее. Его вмешательства неторопливы, приноровлены к безынициативности идентифицированной пациентки, но настоятельно требуют от нее участия в диалоге, иногда напоминающего эхо. Результат такой поддержки инициативы девочки и отрицания сверхпереплетенности взаимодействий в семье становится очевиден, когда идентифицированная пациентка оказывается способна бросить вызов своей матери. Изменение способа взаимодействия идентифицированной пациентки с матерью стало возможно только благодаря настойчивости терапевта, на протяжении последних двадцати минут разрабатывавшего одну и ту же тему.
Минухин: Теперь будь со мной откровенна, Полин. Тебе нравится такая прическа?

Полин: Да.

Минухин: Ты уверена? Ты уверена, что это то, чего тебе хотелось бы? Посмотри в зеркало. Может быть, это маме так нравится?

Мать: Ты понимаешь, что он хочет сказать?

Полин: Нет.

Мать: Он хочет сказать...

Минухин (матери): Погодите. Погодите. (Обращается к Полин.) Ты не понимаешь, что я хочу сказать? Я сейчас объясню. Спроси меня.

Полин: Я не знаю, что это означает.

Минухин: Все еще не понимаешь? Очень хорошо. Сейчас не мама говорила за тебя, ты сама сказала. Это хорошо. (Пожимает руку Полин.)

Полин: Почему вы пожали мне руку?

Минухин: Потому что я всегда пожимаю руку, когда мне что-то нравится. Я таким способом говорю, что мне это нравится. Это хорошо, что ты начинаешь думать отдельно от своей мамы. Твоя мама учится не говорить за тебя. А скоро ты начнешь сама говорить за себя. (Обращается к матери.) Как вы думаете, сможет она говорить за себя?

Мать: Надеюсь, что сможет.

Терапевт. Но чтобы изменилась Полин, нужно измениться вам.
Терапевт продолжает развивать ту же тему в том же неторопливом темпе. Он говорит конкретно и много раз повторяет одно и то же; он устанавливает контакт с девочкой на весьма конкретном уровне, что необходимо для активации того, кто был превращен в объект поддержки, заботы и управления со стороны семьи. Когда девочка не понимает его высказывания, он не реагирует на ее непонимание, а вместо этого интерпретирует ее просьбу пояснить как акт самостоятельности, таким образом утверждая компетентность пациентки, а не подчеркивая ее проблемы. В этом эпизоде использование терапевтом изоморфных взаимодействий придает напряженность его тезису о том, что стереотип чрезмерной заботы об идентифицированной пациентке вносит свой вклад в ее очевидную симптоматологию. Прием, применяемый здесь терапевтом, состоит в том, чтобы работать через ребенка, с помощью своей стратегии повышая его способность предпринимать те или иные действия, запрашивать информацию и дифференцироваться от своей матери.
Бабушка: Я забирала Полин к себе на выходные, и у нее были приступы. Ну, у меня нервы и без того никуда не годятся, а тут я пугалась до смерти и сразу же отправляла ее в больницу или вызывала скорую. Но это еще одна причина, почему мы с ней так близки. А в чем дело, почему Полин не говорит, когда у нее начинаются эти приступы?

Минухин: Полин здесь, спросите ее.

Бабушка: Полин, почему ты не говоришь нам, когда знаешь, что начинаются эти приступы? Может быть, ты не хочешь ехать в больницу, чтобы там тебе втыкали иголки, как они обычно делают?

Полин: Ну да.

Бабушка: Ты боишься этих иголок?

Минухин: Я вот чего пытаюсь добиться — чтобы Полин научилась говорить сама за себя, думать сама за себя, чувствовать то, что она чувствует в собственном теле. Я думаю, Полин сама не заботится о своем собственном теле из-за того, что семья у вас такая заботливая. Сначала вы спросили ее: “Что тебя так беспокоит?” А потом что вы сказали?

Бабушка: А потом я спросила ее, почему она не хочет нам говорить, потому что... Я сказала: “Как ты думаешь, почему — потому, что врачи втыкают в тебя эти иголки?” Но об этом она мне говорила раньше.

Минухин: Вы задали ей вопрос и тут же подсказали ответ. И девочка не стала раздумывать. Она не стала раздумывать, потому что могла сказать “да”, и все тут. И вот в чем я хочу тебе помочь, Полин, — чтобы ты думала сама. По моему опыту — а я видел много детей с астмой, — стоит детям с астмой научиться самим принимать решения самостоятельно, как они начинают управлять своей астмой.
Чрезмерная заботливость матери о дочери воспроизведена снова —с участием других действующих лиц. Бабушка своим обращением с внучкой поддерживает ее пассивность и не требует от нее тех реакций, каких можно было бы ожидать от одиннадцатилетней нормально развитой девочки. Терапевт ставит под сомнение действия бабушки, которая реагирует на критику раздражением. Это ее настроение вызывает невербальные сигналы со стороны других членов семьи, имеющие целью подсказать терапевту, чтобы он не спорил с бабушкой. Тем не менее способность терапевта бросить вызов бабушке и при этом сохранить свое положение в системе — важный пример дифференциации для этой семьи.

Изменение длительности взаимодействия

У членов семьи обычно выработана система “нотной записи”, управляющая темпом и длительностью их танца. Некоторые такие значки передаются с помощью малозаметных невербальных сигналов, которые сообщают: “Перед нами опасный порог, нехоженый или необычный путь. Будьте осторожны, замедлите шаг или остановитесь”. Эта сигнализация действует автоматически, так что члены семьи реагируют на нее, не осознавая, что вступили на запретную территорию и схвачены под уздцы семейной системой. Как хорошо вышколенная лошадь, они реагируют еще до того, как натянутся поводья, и поэтому не чувствуют у себя во рту удила.

Один из приемов усиления интенсивности состоит в том, чтобы поощрять членов семьи к продолжению взаимодействия после того, как, согласно правилам системы, загорелся красный или желтый свет. Хотя такое продленное взаимодействие выполняется семьей не без колебаний, переход от привычного к незнакомому открывает для нее возможность исследования альтернативных способов взаимодействия. Аналогичных результатов можно добиться, уменьшив промежуток времени, который обычно занимает взаимодействие.

Например, в семье Кьюнов после прохождения всех этапов обычных для нее стереотипов управления терапевт создает сценарий, где мать и дочь играют в куклы, готовя печенье к Рождеству. Через некоторое время в игру вступает отец. Сценарий разыгрывается примерно двадцать минут, хотя по поведению членов семьи уже давно видно, что они хотели бы перестать. Это длительное взаимодействие, затрагивающее чувство удовольствия и взаимной заботы, в котором участвует не только мать, но и отец, без всяких вербальных комментариев со стороны терапевта говорит им о неиспользованных, но доступных для семейной системы возможностях: отец способен на мягкость и заботу.

В семье Джерретенов терапевту было нелегко помочь матери и дочери продолжать обсуждение проблем уважения друг к другу как к взрослым людям после того, как они вышли за пределы их обычных разговоров. Эта семья состоит из матери-вдовы и ее восемнадцатилетней дочери Джули, которая бросила школу в середине первого учебного года и вернулась домой. Мать и дочь пытаются выработать какой-то способ сосуществования.


Мать: Я передумала. Я не собиралась просить Джули вернуть деньги, которые я ей даю, но теперь я это сделаю.

Фишман: Не думаю, что вы можете менять свои решения каждую неделю.

Мать: Если вы хотите нас прогнать, прогоняйте. Я изменила свое решение из-за ее поведения.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   27




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет