Тезисы докладов, присланные на конкурс для участия в конференции

И. Берзиня

Революция существенно изменила сознание остзейского дворянства, которое после этих страшных событий пришло к выводу, что социальную основу их поместий формирует латышское крестьянство, большинство которых симпатизировало революционерам. Осознание такого факта существенно изменило самосознание дворянства и инициализировала переориентацию остзейского дворянства с корпоротивно-сословного принципа на гражданско-этнический принцип, в рамках которого и началось последующее онемечивание крестьянства. События революции легли в основу начала процесса колонизации сельской местности немецкими поселенцамы из внутренних регионов Российской империи, преимущественно из Волынской губернии.

О факте, что в основе колонизации фактически легло именно это обстоятельство свидетельствуют доступные в Латвии материалы нескольких авторов, которые упоминают о факте поселения на територии Курляндии и Лифляндии примерно 15-20 тысяч немецких колонистов. К сожалению ни один из авторов не продолжил дальнейших исследований процесса колонизации.

2. При описании поселения немецких колонистов на територии Курляндии нельзя не упомянуть активистов остзейского дворянства, благодаря идеям и деятельностью которых начался процесс колонизации Курляндии - владельца Каздангского поместья барона Карла Вильгельма фон Мантейфеля – Цеге (Karl Wilhelm Manteuffel gen. Zoege) и владельца Курмалского поместья Силвио Бредриха (Silvio Alois Max Broedrich gen. Kurmahlen).

До сих пор одной из самых обширных работ, посвященных идее и процессу колонизации Курляндии является работа барона Карла Вильгельма Мантейфеля «Meine Siedlungsarbeit in Kurland», изданная в 1941 году в Германии.

В своей книге фон Мантейфель подробно описал начало процесса колонизации Курляндии, начиная с отправлением делегации остзейцов на Волынь, прибытие представителей колонистов к барону фон Мантейфелю и кончая прибытием первых поселенцев. В книге указано приблизительное количество поселенцев и места заселений (волости уездов Айзпутес, Кулдиги, Вентспилс). Также дана характеристика колонистов и первоначальное отношение латышских крестьян к колонистам, которое не было благожелательным, но и не насильственным.

Воспоминания барона Мантейфеля подтверждают, что переселение колонистов не произошло, если бы с одной стороны не было бы приглашения и активной деятельности остзейского дворянства, а с другой стороны – интереса колонистов улучшить свои социальные условия и получить в собственность или аренду землю.

3. Самой значительной группой исторических источников по вопросу колонизации являются архивные материалы. В Государственном архиве истории Латвии информацию о процессе колонизации изначально можно получить в следующих материалах архива:

1. 
   В фондах о действии в волостях Курляндии немецких начальных школ, например в волости Планица, где собрана информация об истории волости глазами колонистов – о прибытии колонистов, их количестве, фамилии и наименование усадеб. Согласно этой информации следует, что большинство колонистов приехали в период с 1906 по 1909 г. и в среднем были расселены в 30 - 35 усадьбах.
   

2) В фондах, в которых хранятся различные списки, переписка государственных и муниципальных учреждений, например переписка Управления полиции Виндавского уезда, среди которой имеется справка о рабочих, прибывших в Виндавский уезд из немецких поселений находящихся в других губерниях Российской империи, что позволяет сопоставить эти даты с данными барона Мантейфеля о местах и количестве поселении колонистов.

3) В фондах о деятельности конкретных волостей которые содержат информацию о состоянии усадеб и хозяйств, а также содержит прошения жителей, из которых можно сделать выводы о социалном статусе колонистов.

4. Еще одним значителным источником информации являются исследования местных краеведов, так например историческую сводку о волости Курмале с середины 20 столетия собрал краевед Карл Рашевиц. В отличии от воспоминаний барона Мантейфеля, эти данные относительно объективнее, так как автор не был непосредственным участником колонизации. Из этого материала следует, что барон фон Мантейфель и поместник Бредрих покупали земли других поместников и крестъян и в дальнейшем его продавали или сдавали в аренду колонистам, в среднем продавались или арендовались неболшие 10 - 25 га участки в рассрочку на 40 лет, вследствие чего возник целый ряд колонистких сёл. Также имеется информация об активной деятельности колонистов, которые входили в состав местного управления, создавая даже списки кандидатов на выборах местного управления.

5. Значительным источником является также периодика – газеты, выходившие на территории Латвии и делившиеся на две основные группы:

- остзейские газеты, как «Rigasche Rundschau», в которой с 1906 по 1910 г. встречается общая информация о поселениях колонистов,

- региональные газеты до и после 1918 года, например газеты „Ventspils Apskats” и „Ventspils Balss”. Надо отметить, что в периодике до Первой мировой войны преимущественно появляется информация о конкретных фактах – продаже поместий, прибывании колонистов, их количестве и месте прибывания, что очень важно, чтобы понять настоящий объем колонизации. После 1918 г. информация в 90% случаев связана с переселением немцев в 1939г.-1940 г. в Германию, когда в газетах появляются статьи о переселении немцев, в том числе из сельской местности, а таже отдельные статьи о жизни колонистов. В большинстве случаев статьи подтверждают, что барон К.фон Мантейфель и поместник С.Бредрих были главными активистами колонизации и поселения колонистов в своих поместьях, как и то, что первая и значительная форма организации жизни колонистов были немецкие школы.

Еще один источник – данные полученные в результате переписи населения, так перепись населения 1930 г. подтверждает, что большинство немцев селской местности проживают именно в Курляндии и в тех уездах и волостях, где проводилась колонизация, например в волости Курмале, где 37,4% жителей были немцы, предположительно колонисты из Волыни.

Прошлое Аскании-Нова обычно связывают с именем основателя знаменитого заповедника – Фридрихом Эдуардовичем Фальц-Фейном (1863–1920). Действительно, эта семья внесла огромный вклад в развитие Юга Украины¹²⁹.

Однако, известно, что этот известный населенный пункт был основан задолго до того, как Фальц-Фейны его приобрели и продолжили развивать в Таврических степях тонкорунное овцеводство. В существующей литературе имеются совсем скудная информация о времени, целях и истории развития этого населенного пункта.

По собранным архивным и опубликованным материалам стало известно, что эта немецкая колония была уникальным явлением в истории колонизационных процессов России первой половины ХІХ в.

В то время рост спроса на шерстяную продукцию в России привел к осознанию необходимости интенсивного развития отечественного тонкорунного овцеводства. В Европе одним из ведущих поставщиков высококачественной шерсти было Саксонское королевство. Однако русским дипломатам удалось связаться с малозаметным соседним двором – герцогством Ангальт-Кетен и его правителем Фердинандом Фридрихом (1769–1830). Это маленькое государство было известно как страна, где производилась высококачественная шерсть, охотно приобретаемая и английскими купцами.

После улаживания дипломатических процедур, 3 марта 1828 года император Николай І подписал «Указ об учреждении в Таврической губернии колонии из Ангальтских поселенцев»¹³⁰. Документ уникален тем, что, оказывается, ангальтцы добились создания новой колонии во время, когда сама немецкая колонизация была завершена. Кроме того, согласно Указу, ангальтская колония получила широчайшую автономию и даже с элементами экстерриториальности¹³¹.

Одной из причин позитивного решения вопроса о создании колонии были тесные династические связи ангальтского и санкт-петербургского дворов. (Известно, что Николай І был внуком ангальт-цербстской принцессы. К тому же император был женат на принцессе Шарлоте Прусской (Александре Федоровне), теткой которой являлась супруга герцога Фердинанда – графиня Юлия Бранденбургская).

28 апреля 1828 г. герцог Фердинанд подписал документ о создании «Главного управления Таврических поселений». В с. Кисляк Гайсинского у. Подольской губ. был создан перевалочный пункт для овечьих транспортов из Ангальта¹³². Вскоре в Таврическую губернию двинулись три транспорта с ангальтскими поселенцами и породистыми овцами (1828 г., 1829 г. и 1830 г.)¹³³. Всего тогда в Таврию прибыло 122 человека и более 10000 голов овец.

Умершего 23 августа 1830 г. герцога Фердинанда на престоле сменил его единомышленник – брат Генрих (1778–1847). Он продолжил начатое дело экономического развития колонии. Ему удалось установить дипломатические отношения с Российской империей¹³⁴, главной причиной которой стала молодая ангальтская колония в Таврической губернии. Укреплению тесных династических связей служило и взаимное награждение монархов и сановников орденами.

В 1832 г. в ангальтской колонии насчитывалось 11 населенных пунктов. В то же время им были даны официальные названия: центральное поселение – Аскания-Нова (в честь утраченного ангальтского исторического центра – графства Аскания); Фердинандовка, Юлиановка, Генриково и Августово (в честь герцогов и их жен); Дорнбург и Ниенбург (в часть населенных пунктов в Ангальте) и т.д.

С развитием ангальтской колонии Аскании-Нова связаны и имена первых исследователей Таврических степей. Научные труды этому региону посвятили академик П.И. Кеппен¹³⁵, К.К. барон фон Кюстер¹³⁶ и Фр. Теецманн¹³⁷. Именно эти публикации впоследствии стали основой для дальнейших фундаментальных научных работ по климатологии, цитологии, почвоведению, экономике, овцеводству и т.д. О высоких достижениях ангальтских колонистов свидетельствует тот факт, что в 1846 г. ново-асканийская шерсть получила большую серебряную медаль на 6 Новороссийской выставке сельских произведений (Хранится в г. Кетен, ФРГ).

Впервые в регионе в Аскания-Нова была открыта школа, служили врачи и аптекарь. В колонии, конечно, основными работниками были пастухи, атагасы, бонитеры и другие специалисты-овцеводы. Кроме того, в поселке занимались ремеслами кирпичник, кузнец, каретник, сапожник, портной, шорник, суконщик, каменщики, плотники и столяры. Это, разумеется, тоже способствовало экономическому развитию края.

23 ноября 1847 г. бездетным умер герцог Генрих и его герцогство унаследовал герцог Ангальт-Дессау Леопольд IV. В силу ряда объективных и субъективных причин было принято решение продать Асканию-Нова. 16 августа 1856 г. правительство герцогства Ангальт-Дессау продало колонию Аскания-Нова богатому колонисту-овцеводу Фридриху Фейну за 525000 талеров (300000 руб. сер.)¹³⁸. (Из движимого имущества Ф. Фейну досталось: 49123 овцы, 297 коз, 640 лошадей и 549 голов крупного рогатого скота). Чиновникам герцога и колонистам разрешалось остаться на жительство в Аскании-Нова. Ко времени продажи численность колонистов составляла более 150 чел.¹³⁹ Закончился 28 летний период ангальтской колонизации. С этого времени начался новый, более известный этап развития Аскании-Нова, связанный с именами из рода Фальц-Фейнов.

А.В. Черных

Пермь. Россия)
Историческая память и исторические предания немцев Урала о формировании немецкого населения региона в конце ХIХ – начале ХХ в.
Среди жанров традиционного фольклора исследователи выделяют исторические предания – устные рассказы, повествующие о разных исторических событиях. Для исторических преданий как жанра характерна своя специфика, сюжеты и мотивы.

Среди немецкого населения Урала также распространены исторические предания и рассказы. Одними из наиболее популярных и распространенных являются те, что раскрывают особенности формирования немецкого населения Урала во второй половине ХIХ – начале ХХ в. При этом предания, как и характерно для традиционных представлений и фольклорного жанра, содержат как реальную историческую основу, так и следы идеализации и мифологизации исторических событий.

Одним из устойчивых сюжетов является сюжет о Екатерине, переселяющей немцев на Урал: «Екатерина, видимо, их какая-то завербовала. Сейчас обратно уезжают, а раньше-то сюда приезжали. С отцовской стороны, когда Екатерина властвовала, отцовские родители приехали. Николаевка-то — лес был. Вот нашли там место, рубили тут же, строили, тут же корчевали, тут же землю развозили. Вот такие разговоры-то вроде были» (Пермский край, д. Николаевка); «Да, бабушка говорила, мы жили в Киеве. Дак Катерина, какая Катерина — не знаю, их привезла. До Кунгура они ехали на поезде, а с Кунгура на лошади. И их в Николаевку там выгрузила, в лесу, и вот говорит: «Тут основывайтесь, стройте и живите». Вот, там и лес, и дом строили, а потом земли корчевали. Все вручную ведь люди делали…» (Пермский край, д. Нижняя Григорьевка); «Блюменталь примерно лет 150 была основана, когда Федоровка тоже была основана. Со слов матери я знаю, что Екатерина в 1800 годах эту землю то ли проиграла то ли что, немцев поселила, вот мы и живем» (Оренбургская область, д. Блюменталь).

В исторических преданиях, сохранившихся в немецких деревнях, разные исторические события часто уже смещены по времени, и само переселение в начале ХХ в. связывается с Екатериной Великой. Однако в данном случае мы наблюдаем как глубину исторической памяти и мифологизацию центрального события истории российских немцев, сохраняющей свидетельства о наиболее значимом событии,— начале массового переселения немцев в Россию, связанного, с указом Екатерины II.

Предания о переселении, записанные от жителей немецких деревень, уточняют некоторые особенности формирования немецких поселений, характер самого переселения и его причины, а также показывают места прежнего проживания переселенцев в западных губерниях российской империи. Наиболее устойчивы в исторических преданиях мотив дороги, раскрывающий сложный путь переселенцев на родину, мотив обустройства на новом, «пустынном» или «покрытым лесом» необжитом месте, сложность взаимоотношений с местным населением. Другие предания раскрывают причины выбора названия для нового населенного пункта. Такого рода предания сохраняются в коллективной памяти и записываются от многих информаторов.

Еще одним пластом исторических преданий и устной истории являются семейные предания, раскрывающие особенности переселения и места выхода тех или иных семейных коллективов.

Сохранение исторических преданий и рассказов о местах выхода и характере переселения обусловлено не только исторической близостью описываемых событий, но тем, что историческая память является одним из элементов традиционных представлений о мире, и занимает важное место в структуре национального самосознания немцев России.

Е.В. Ананян

(Волжский. Россия)
Немцы Поволжья: от иммиграции к эмиграции (1760-е – 1880-е гг.)
Миграции в немецком Поволжье в обозначенный исторический период представляли собой своеобразный барометр взаимоотношений колонистов с российской администрацией. При этом вполне объяснимо отсутствие миграций при благоприятном курсе правительства относительно иностранных поселенцев (1760-е – 1820-е гг.). Однако уже на этом этапе возникли проблемы, не учтенные Екатериной II при приглашении иностранцев в Россию и ставшие причинами зарождения миграционных процессов в немецком Поволжье.

Известно, что законодательные акты 1763 – 1764 гг., предоставившие иностранным поселенцам значительные привилегии и права, положили начало массовой колонизации в России. Однако первый опыт такого рода, учтенный впоследствии при приглашении меннонитов в южные российские губернии, имел ряд издержек, связанных главным образом с недостаточным обеспечением колонистов землей и низким качеством отведенных им наделов. Кроме того, вопреки закону о праве пользования земельным наделом без его отчуждения и раздела¹⁴⁰, в поволжских колониях уже в 80-х гг. XVIII в. были введены передельная община и круговая порука, следствием чего стало сокращение земельных наделов.

Дефицит земли уже в начале XIX в. усугублялся аграрной перенаселенностью колоний, вызванной резким ростом численности колонистов¹⁴¹, при котором темпы роста немецкого населения значительно превышали не только общероссийские показатели, но и поволжские – самые высокие в стране¹⁴². Все перечисленное привело к развитию миграций в виде переселения в другие губернии, выселок и отходничества уже в 30 – 40-х гг. XIX в.

При этом важно подчеркнуть, что в первой половине XIX в. российская администрация стремилась к выравниванию статуса немецких колонистов с русскими крестьянами, что не противоречило екатерининским указам. Однако переселение колонистов на пустующие земли на условиях государственных крестьян без предоставления им льгот вызвало недовольство иностранных поселенцев, привыкших к привилегированному положению¹⁴³.

Таким образом, можно констатировать, что зарождение миграций в немецких колониях на Волге было обусловлено, прежде всего, спецификой их экономического развития. При этом уже в дореформенный период обозначился конфликт колонистов с государством, стремившимся уравнять их с государственными крестьянами.

Во второй половине XIX в. наряду с указанными причинами переселений появляются новые, связанные с отменой льгот и привилегий Правилами 4 июня 1871г.¹⁴⁴ Ключевым вопросом здесь является не ликвидация самоуправления немецкими колониями, а предоставление поселянам-собственникам права в течение 10 лет выезжать из России без взноса в казну части нажитого капитала. Тем самым, государство предлагает бывшим колонистам покинуть страну «на льготных условиях».

К тому же принятые Правила не только исключали решение экономических проблем в немецком Поволжье, но и порождали новые. Положение о ликвидации практики бесплатного выделения новых земельных участков и изъятии переселенческого капитала привели не только к дальнейшему ухудшению и без того сложной экономической ситуации в немецких колониях, но и к распространению информации об обязательном принятия православия, что усиливало эмиграционные настроения.

1 января 1874г. в связи с принятием закона о всеобщей воинской повинности российские немцы лишились главной пожизненной привилегии, предоставленной им Екатериной II. При этом было бы возможным рассмотрение данного правительственного мероприятия в рамках унификации российского населения, если бы не пункт о не распространении этого закона на определенные местности и группы населения, в число которых поволжские немцы не входили¹⁴⁵.

В сложившейся ситуации значительная часть колонистов видела выход не только в отходничестве и переселении в другие регионы страны, но и в эмиграции в Америку - с начала Бразилию, затем Аргентину и США¹⁴⁶. Таким образом, немецкие колонисты, лишившись привилегий, предоставленных некогда Екатериной II, пытались получить их в странах, открытых для свободной иммиграции рабочей силы.

Вторая волна эмиграции немцев Поволжья в Америку напрямую связана с обострением национально-культурного конфликта при Александре III, политика которого предполагала насильственную русификацию инородческого и иноверческого населения. Правительством был взят курс преобразование национальной школы в общеобразовательную русскую при исключении родного языка в преподавании и сокращении сроков обучения, чем был нанесен удар «по главному хранилищу любой национальной культуры – делу воспитания и образования»¹⁴⁷. Одновременно был введен русский язык в и делопроизводстве, что отождествлялось поселянами с насильственной русификацией, под которой понималось религиозное и национальное притеснение. Все эти мероприятия осуществлялись на фоне продолжающегося ухудшения экономической ситуации в немецком Поволжье – сокращения земельных наделов и сроков переделов земли до 5 – 6 лет¹⁴⁸ и обезземеливания определенной части колонистского населения, вынужденного наниматься в поденщики к богатым колонистам¹⁴⁹. При этом с середины 70-х гг. XIX в. вопреки просьбам колонистов правительство приняло ряд запретительных мер к переселению на Кавказ и Кубань¹⁵⁰. В результате во внутренней миграции наметилось новое направление – Сибирь, а альтернативой стала внешняя миграция.

Конфликт государства с поселянами-собственниками усугублялся ростом антинемецких настроений на фоне усиления Германии и, как следствие, искусственным созданием образа внутреннего врага – немецкого колониста¹⁵¹. Государственный национализм еще больше подталкивал российских немцев к эмиграции, тем более, что к середине 1880-х гг. закрепившиеся в Америке эмигранты первой волны стали приглашать к себе родственников.

Из вышеизложенного следует, что на всех трех этапах в рамках интересующего нас периода миграции немцев Поволжья были ответом на деятельность российской администрации. Особенности экономического развития колоний на Волге, заложенные еще при их основании, нерешенность экономических вопросов на протяжении всего XIX в., сужение, а затем и отмена привилегий российских немцев вызывали волны миграции, приводили к расширению их географии и масштабов. Так эмиграция в 70-80-х гг. XIX в., представлявшаяся немцам Поволжья решением всех проблем, стала продолжением внутренней миграции 30 – 60-х гг.

По мнению авторов монографии «Крестьянская война в России», колонисты примкнули к Пугачеву, поскольку в его воззваниях им была «обещана вольность» - освобождение от долгов государству. Об этом писал Г.Р. Державин в письме П.С. Потемкину от 14 августа 1774 г. – самозваный император в случае своей победы обещал «истребить в Опекунском совете письменные дела и счеты» на 7 млн. рублей – письменные подтверждения долгов колонистов¹⁵⁶. Исходя из этих сведений, авторы монографии делают вывод о том, что манифесты Пугачева привлекали иностранных колонистов «обещанием свободы и социальной справедливости»¹⁵⁷. Акцент сделан на том, что в движении принимал участие «трудовой люд» колоний, и что в колониях ясно заметна социальная дифференциация.