Том II филологические и юридические науки алматы — астана — баку — гродно — киев — кишенев — коламбия люденшайд — минск — невинномысск — ташкент — харьков — элиста 2010

1. 
   Федеральный закон от 06.03.2006 N 35-ФЗ (ред. от 30.12.2008) "О противодействии терроризму" // Собрание законодательства РФ", 13.03.2006, N 11, ст. 1146
   
2. 
   Постановление Правительства РФ от 13.10.2008 N 750 (ред. от 24.02.2009) "О порядке выделения бюджетных ассигнований из резервного фонда Правительства Российской Федерации по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций и последствий стихийных бедствий" // Собрание законодательства РФ, 20.10.2008, N 42, ст. 4822
   
3. 
   Гусева Т.С. К вопросу о необходимости государственных стандартов в области социального обеспечения // Социальное и пенсионное право, 2007, N 1
   
4. 
   Челнокова Г.Б. Социальное законодательство, направленное на защиту от бедности в России: Научно-практическое пособие. – Проспект, 2009. – 51с.
   

Северо-Восточный государственный университет, г. Магадан, Россия

e-mail: antiflo@rambler.ru
Вопрос отнесения правовой доктрины к источникам права остается одним из самых дискуссионных, и в то же время одним из самых малоизученных в отечественной и зарубежной юридической науке. Виной этому – свойства самой доктрины, понятия, стабильно ускользающего от уразумения, несущего в себе черты, как научного знания, неоднократно доказанного и проверенного, так и веры, убеждения, навеянных доминирующей идеологией. И если в первом случае доктрина может быть взята на вооружение юридической наукой без каких-либо оговорок, то во втором – она не имеет никакого отношения к науке и фиксирует лишь массовое чаяние, настроение, порыв. Для ответа на вопрос: возможно ли отнести правовую доктрину к источникам права? представляется необходимым вывести основные свойства юридической доктрины и сформулировать ее приемлемое определение.

Общепринятой дефиниции юридической доктрины на сегодняшний день принципиально не существует. Для того чтобы определиться с частным понятием «правовая доктрина» необходимо вначале уяснить, что представляет собой родовое понятие «доктрина». Такой подход позволяет сохранить стройность и логику умозаключений и причинно-следственных связей. При этом понятия «доктрина» и «правовая доктрина» будут соотносится между собой как общее с частным, как родовое и частное явления.

Философский энциклопедический словарь определяет понятие «доктрина» (от лат. doctrina – учение) как систематизированное политическое, идеологическое или философское учение, концепцию, совокупность принципов [1, с. 142]. Данная краткая сентенция точно и емко фиксирует неустранимые свойства доктрины, такие как: согласованность ее компонентов, сложность, логическая сочетаемость, непротиворечивость, согласованность ее внутренних ресурсов с целевой функцией, рационализм, последовательность. Вместе с тем приведенное определение не исключает того обстоятельства, что основой доктрины, ее посылом может быть простое желание, а сама доктрина лишь «онаучивает», логизирует и систематизирует это желание. Так, например, практически все идеологии базируются на желании жить в перспективе в богатом и справедливом обществе. «Предписывая» результат некоего движения, четко и ясно намечая конечную цель, доктрина опирается на некую научную методологию и некий научный аппарат, что придает ей искомую стройность и убедительность. Но, не опровергая самое себя, а напротив – манифестируя нечто цельное, доктрина всегда представляется приемлемым вектором какого-либо развития, развития чего-либо, учения о чем-либо.

Как справедливо отмечает современный исследователь Р.В. Пузиков, «доктрина есть не некий аморфный взгляд, а то, что имеет устойчивую «точку опоры» внутри себя; это категория преимущественно сугубо научного творчества» [2, с. 13]. Таким образом, помимо научной сферы, критерием которой выступает знание, можно выделить, так называемую, «доктриносферу», или «концептосферу», критерием которых является учение, еще не оконтуренное твердым знанием. Взаимосвязь этих сфер очевидна, поскольку при построении каких-либо доктрин требуется необходимый минимум предварительных знаний. При этом и сама доктрина является великолепным катализатором для получения нового знания.

Исходя из приведенного выше понятия доктрины, допустимо сделать вывод, что термин «правовая доктрина» может быть использован в качестве родового понятия для таких частных, уточняющих понятий как: правовая концепция, правовое учение, правовая теория, мнение авторитетных ученых по тем или иным правовым вопросам. Таким образом, термин «правовая доктрина» обретает четкие очертания и становится вполне применимым в юридической науке. Однако, становясь самостоятельным понятием юридической науки, комбинация слов «правовая доктрина» должна получить приемлемое определение.

На первом этапе, для того чтобы выработать однозначное определение правовой доктрины, необходимо отграничить ее от некоторых сопутствующих понятий.

Полагая, что правовая доктрина не является правовой наукой в «чистом виде», следует указать некоторые свойства правовой доктрины. Прежде всего, необходимо указать на отличие правовой доктрины от науки. Под наукой, как правило, понимается сфера человеческой деятельности, функцией которой является выработка и теоретическая схематизация объективных знаний о действительности. Таким образом, правовая наука занимается производством истинного, объективного, проверенного знания. При этом это самое знание фиксируется и принципом ответственности, поскольку научные открытия имеют авторов. Правовая же доктрина, в отличие от науки, несет в себе элементы идеологии, убеждения, она не представляет знания о том «как жить», а сосредотачивается на манифестации тезиса о том «как надо жить», привлекая для этого не только элементы идейно-этического характера, но и знания в том числе.

Признавая не подлежащим сомнению тот факт, что в основе большинства правовых доктрин лежат научные разработки ученых-правоведов, мы склонны считать мнение о том, что между доктриной и результатами науки вполне возможно поставить знак равенства, не совсем корректным. Это можно доказать достаточно простой логической посылкой. Например, известно, что многие правовые доктрины возникали практически стихийно, имея в своем основании лишь некий базовый посыл, призыв, лозунг, гипотезу. И лишь по истечении какого-то времени они были концептуализированы. Такая процедура представляется совершенно не приемлемой для науки. Таким образом, несводимость понятий «правовая доктрина» и «правовая наука» можно принять как аксиому.

Как справедливо отмечает современный исследователь С.В. Бошно, рассуждая на данную тему, «для выявления различий между наукой и доктриной важно, что далеко не все идеи, реально определяющие развитие социальных отношений, имеют кабинетное происхождение. У части из них нет точного, тем более, единоличного автора, нет определенного формального места нахождения» [3, с. 72]. Для доктрины, таким образом, не имеет определяющего значения персонификация и привязанность к какому-либо конкретному автору, научному учреждению или научной школе. Для нее гораздо боле важны такие свойства как действенность, признанность, авторитетность, широта распространения и влияния на общественные отношения, которые позволяют этому явления претендовать на самодостаточность, т.е. способность реализовываться самостоятельно, вне зависимости от механизма государственного принуждения [3, с. 72].

Для того чтобы определенная научная разработка или концепция стала доктриной должно пройти, как правило, немало времени. Это сложный и многоэтапный процесс, который чаще всего заканчивается интеграцией доктринальных разработок, концепций в нормы законодательства или судебное правотворчество. Случаи же прямого признания трудов отдельных ученых нормами права чрезвычайно редки, и в истории права такие примеры являются единичными. Классический пример – закон 426 г. императора Валентиниана, наделяющий свойствами нормы права труды рисских юристов Папиниана, Павла, Ульпиана, Модестина и Гая. Однако наука нередко базируется на каких-либо доктринах и концепциях, развивает их и производит новые. Это дает право считать, что наука не только сама занимается концептотворчеством, но часто обслуживает бытие той или иной доктрины. Так, в свое время, правовая наука обслуживала и аргументировала применение в социальной практике революционной марксистско-ленинской доктрины, основанной на тезисе о диктатуре пролетариата.

Сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что помимо науки правовая доктрина обязательно связана с такой категорией как «идеология». Этот аспект исследования проблемы особенно актуален в нашей стране, которая уже имела опыт построения крайне, максимально идеологизированной правовой системы. Так, в частности, роль марксистско-ленинской идеологии в советском праве отмечал Р. Давид. В своем известном труде «Основные правовые системы современности» в главе, посвященной доктрине советской правовой системы, он отмечает: «когда говорят о доктрине и ее роли в советском праве, то имеют в виду не только юридические работы, опубликованные в стране. Прежде всего, требуют внимания документы, которые достаточно авторитетно формулируют марксистско-ленинскую доктрину. Право в СССР рассматривается как реализация этой доктрины…» [4, с. 189 – 190]. Кроме того, не следует забывать об опыте применения на определенном историческом отрезке времени в нашей стране таких источников права как «революционное правосознание», «революционная ситуация», которые, в соответствии с позициями марксизма, в рабочее движение вносила пролетарская партия [5, с. 38].

Другим ярким примером «идеологической правовой доктрины» является фашистская Германия. Достаточно лишь вспомнить известный «парад законов» 1934-1936 годов, в результате которого были узаконены практически все агрессивные идеологемы гитлеризма, а также печально известные «25 пунктов» нацистской Программы, оглашенные на собрании в пивной «Хофбройхаус» в Мюнхене 24 февраля 1920 года. Путь Программы нацизма от доктрины к практике был весьма показательным. Уже 1 апреля 1920 года «25 пунктов» становятся партийным законом, в 1926 году они объявляются «незыблемыми», то есть «незыблемыми» для тех, кто принял фашизм как «свою идеологию», а вскоре после приходя нацистов к власти, они облекают форму официального закона. При этом, на всем этом пути они, эти пункты нацистской Программы, интенсивно аргументировались учеными-обществоведами, а также известными представителями юридической науки [6, с. 76-86].

Жизнеспособность правовой доктрины, на наш взгляд, определяется двумя важными обстоятельствами. Во-первых, правовая доктрина должна максимально полно отражать потребности социальной реальности. Иначе говоря, она должна соотносится с «духом времени», способствовать совершенствованию всех сфер общественной жизни. Любая правовая доктрина, сформированная фантазмом, не «впишется» в социальную практику и не может быть рационально и всесторонне аргументирована. Во-вторых, правовая доктрина рациональна в своей сущности. Следовательно, она должна быть максимально аргументирована и рационально обоснована. Она представляет собой своеобразную систему, все элементы которой согласованы не лозунгом, а разумом.

Основной отличительной чертой жизнеспособной правовой доктрины является сугубо научное происхождение, а также ее высокий авторитет и максимально широкое признание. К свойствам правовой доктрины можно отнести такие как: рациональность, логическая доказанность, обоснованность, культурная преемственность, реалистичность.

Рассуждая о сущности правовой доктрины, необходимо отметить, что предметная плоскость правовой доктрины, как правило, гораздо уже и специфичней, чем предметная плоскость идеологии, стремящейся распространить свое влияние на как можно большее количество явлений. Правовая доктрина сосредоточена на основных объектах социального, на главенствующем принципе справедливой и рационально регламентированной жизни, на поиске пропорции, если угодно – на культурном императиве справедливости. Идеология же устремлена на поиск дополнительных аргументов жизнеспособности заранее предопределенных ценностей. Таким образом, правовая доктрина адресована обществу, в то время как идеология – самой себе, правовая доктрина предустанавливает принципы рационального и справедливого общественного бытия, а идеология толкует все без исключения явления и объекты общественной жизни.

Последним важным обстоятельством рассмотрения заявленной проблемы, на наш взгляд, является необходимость отличать правовую доктрину от принципов права, актов толкования законодательства (комментариев), что не всегда делается в современной науке и не всегда признается важным. Некоторое сходство данных аспектов права с правовой доктриной не должно вводить исследователя в заблуждение. Поставить сегодня в существующих реалиях российской правовой науки знак равенства между доктриной и комментированным актом, доктриной и нормативным принципом, невозможно, в связи с привязкой комментария и принципа права к конкретному материально-правовому образованию: норме, институту, отрасли права, либо к конкретному нормативно-правовому акту. Правовая же доктрина сама является самостоятельным и самодостаточным материально-правовым образованием.

Таким образом, исходя из выше сказанного, мы можем предложить приемлемое определение правовой доктрины и сформулировать ее основные юридические свойства.

Под правовой доктриной мы понимаем авторитетное, общепризнанное научное предложение в области права и связанных с ним правовых явлений, ассоциирующееся с определенной школой или авторитетной персоной, нашедшее свое отражение и закрепление в нормотворчестве и правоприменительной практике и являющееся самостоятельным объектом материального права.

Основными свойствами правовой доктрины, таким образом, являются:

1. 
   предметность: предмет правовой доктрины является право и связанные с ним правовые явления;
   
2. 
   научность: источником правовой доктрины всегда выступают сугубо научные доводы. Научный характер правовой доктрины предполагает рациональность, логичность, доказанность и обоснованность, согласованность, системность доктринальных положений, внутренняя непротиворечивость, развитый категориальный аппарат;
   
3. 
   авторитетность;
   
4. 
   устойчивость, не манипулятивность, отстраненность от идеологии;
   
5. 
   наличие регулятивной функции и возможность оказывать влияние на развитие общественных отношений и поведение субъектов права;
   
6. 
   подтверждение доктринальных положений на практике путем их интеграции в законодательные акты и, как следствие, в судебное правотворчество.
   

1. 
   Философский энциклопедический словарь / Под ред. Е. Ф. Губского, Г.В. Кораблева, В.А. Лутченко. – М.: ИНФРА – М, 2007 г. – 576 с.;
   
2. 
   Пузиков Р.В. Сущность юридической доктрины как источника права // Правовая политика и правовая жизнь, 2003 г., № 4;
   
3. 
   Бошно С.В. Доктрина как форма и источник права // Журнал российского права, 2003 г., № 12;
   
4. 
   Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. – М.: Международные отношения, 1997 г. – 400 с.;
   
5. 
   Источники российского права: вопросы теории и истории / Под ред. М.Н. Марченко. – М.:Норма, 2005 г. – 336 с.;
   
6. 
   Сахибгоряев В.Х. Адольф Гитлер: портрет вождя на фоне культурной эпохи. Магадан,: Ноосфера, 2008. 226 с.
   

Дальневосточный юридический институт Тихоокеанского государственного университета, г. Хабаровск, Россия

e-mail: a_zeml_@inbox.ru
Науч. рук.: Н.Б. Могильникова, к. ю. н., доцент
Институт возмещения неимущественного (нематериального) вреда впервые в России был закреплен в Законе «О печати и других средствах массовой информации» от 12 июня 1990 г. Названный закон не раскрывал понятия содержания «моральный вред». Легальное понятие морального вреда вводится спустя год в Основах гражданского законодательства ССР и республик от 31 мая 1991 г.

Однако законодателем была допущена коллизия норм, касающихся компенсации морального вреда юридическому лицу, которая не устранена и в действующем законодательстве, в частности, ГК РФ. В связи с этим в практике возникают проблемы при возмещении морального вреда юридическому лицу, т.к. само понятие «моральный вред» не совместимо с природой юридического лица.

С точки зрения цивилистики, возможность причинения морального вреда юридическому лицу вызывает сомнения.

Проанализировав нормы ГК, мы можем сделать вывод о том, что моральный вред есть «физические или нравственные страдания», которые могут быть причинены только гражданину (ч. 1, ст. 151 ГК РФ).

Закон «О средствах массовой информации» также гласит что «моральный (неимущественный) вред, причиненный гражданину в результате распространения средством массовой информации не соответствующих действительности сведений, порочащих честь и достоинство гражданина либо причинивших ему иной неимущественный вред, возмещаются ему по решению суда средством массовой информации, а также виновными должностными лицами и гражданами в размере, определяемом судом» (ст. 62 Закона «О средствах массовой информации»).

Думается, что понятие морального вреда может применяться только к физическим лицам. Иные субъекты гражданского права, т.е. юридические лица и публично-правовые образования, будучи искусственными по своей природе (п. 2 ст. 51; п. 3 ст. 49; п. 8 ст. 63; п. 2 ст. 124 ГК РФ), в принципе не могут испытывать ни физических, ни нравственных страданий[3].

Юридическое лицо, в отличие от физического, это искусственная правовая конструкция, не имеющая телесной оболочки и не обладающая ни сознанием, ни психикой. Все, что совершается юридическим лицом в качестве участника гражданского оборота (сделки, исполнение обязательств, неправомерные действия), есть результат действий физических лиц, являющихся органами или работниками юридического лица[8]. По мнению доктора юридических наук Е.А. Суханова юридическое лицо будучи гражданско-правовой конструкцией, содержание которой составляет обособленное, персонифицированное имущество, юридическое лицо не имеет и не может иметь никаких личных неимущественных прав, поскольку даже его деловая репутация целиком обусловлена его участием в имущественных отношениях[6].

Однако нельзя не отметить, что с ныне действующим гражданским законодательством полностью согласуется и разъяснение содержащиеся в пункте 15 постановления № 3 Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. В частности, там записано следующее: "... Правила, регулирующие компенсацию морального вреда в связи с распространением сведений, порочащих деловую репутацию гражданина, применяется и в случаях распространения таких сведений в отношении юридического лица. Компенсация морального вреда определяется судом при вынесении решения в денежном выражении. При определении размера компенсации морального вреда судам следует принимать во внимание обстоятельства, указанные в части 2 ст. 151 и пункте 2 ст. 1101 Гражданского кодекса РФ, и иные заслуживающие внимание обстоятельства...".

Таким образом, в разъяснении содержатся непримиримые противоречия. Даже если согласиться с тем, что моральный вред и соответственно компенсация в принципе возможны и в отношении юридического лица, то исчисление размера компенсации в соответствии с частью 2 ст. 151 ГК РФ может быть произведено исключительно исходя из степени физических и нравственных страданий лица, которому причинен вред. Нравственные, а тем более физические страдания может претерпевать лишь человек[7]. В этом' единодушны и многие цивилисты, такие как В.М. Жуйков, А. Боннер, Ю.К. Толстой, Н.С. Малеин, В.Т. Смирнов, В. Плотников и др. А значит, возникает иной вопрос: каким образом нам нужно исчислять размер компенсации вреда?

Профессор В.Т. Смирнов предлагает под моральным вредом юридических лиц понимать всякие отрицательные последствия нарушения личных неимущественных прав организации, связанные с умалением ее имущественной сферы[5]. В этом случае, сущность морального вреда потеряет свое изначальное определение, т.к. нельзя смешивать нетождественные понятия. Поэтому целесообразно понятие морального вреда юридического лица рассматривать как разновидность убытков.

Взамен компенсации морального вреда юридическое лицо может потребовать возмещения убытков, которые возникли в результате отказа контрагентов от исполнения заключенных договоров, срыва предварительных сделок, массового увольнения квалифицированных кадров, снижения объемов продаж, отказа коммерческих организаций в выдаче кредитов, снижения деловой активности, обесценивания акций, повлекшего снижение инвестиционной привлекательности организации, отвлечения трудовых ресурсов на проведение мероприятий административного контроля со стороны государственных органов и т.д. Однако при этом юридическое лицо исходя из общих правил должно будет в суде доказать сам факт причинения убытков, их размер и наличие причинно-следственной связи между виновными действиями "лжесвидетеля" и фактом наступления убытков[1]. Проиллюстрируем данное утверждение примером из судебной практики.

В 2004 г. ОАО "Альфа-Банк" взыскало с ЗАО "Коммерсантъ. Издательский Дом" 30 000 000 руб. Примечательно, что арбитражный суд первой инстанции решил взыскать с ЗАО "Коммерсантъ. Издательский Дом" в пользу ОАО "Альфа-Банк" 20 505 906 руб. 69 коп. в возмещение убытков, причиненных распространением не соответствующих действительности и порочащих деловую репутацию ОАО "Альфа-Банк" сведений, и 300 000 000 руб. в возмещение вреда, причиненного умалением деловой репутации ОАО "Альфа-Банк", а всего - 320 505 906 руб. 69 коп., а также расходы по госпошлине в размере 100 000 руб.

Кассационная инстанция взыскала 30 000 000 руб.

Проанализировав данное дело, К. Е. Коробкова выделяет основные аспекты относительно того, почему удалось взыскать достаточно приличную сумму в защиту деловой репутации.

1. 
   Открытое акционерное общество "Альфа-Банк" - известное имя в российских финансовых кругах.
   
2. 
   Вред репутации был нанесен распространением сведений в СМИ под заголовком "Банковский кризис вышел на улицу. Системообразующие банки столкнулись с клиентами". Истец по данному делу ссылался на ст. 39 Закона РФ «О средствах массовой информации», устанавливающую обязанность средств массовой информации проверять достоверность распространяемой информации и запрещающую использование средств массовой информации для фальсификации общественно значимых сведений, распространения слухов под видом достоверных сообщений.
   
3. 
   Грамотно была выстроена доказательственная база недостоверности сведений: приводились свидетельские показания, предоставлялись книги (журналы) операций по выдаче наличных денежных средств в отделениях розничных продаж "Альфа-Банк Экспресс".
   
4. 
   Со стороны истца были представлены доказательства понесенных убытков, в частности убытков, в состав которых входят убытки от неполучения процентного дохода по кредитам; убытки от покупки дополнительных объемов наличных долларов США; убытки от проведения внеплановой рекламной кампании; убытки, связанные с дополнительными расходами на охрану; убытки, связанные с дополнительными расходами на инкассацию; убытки, связанные с расходами от увеличения трудозатрат[4].
   

Отметим, что дело ОАО «Альфа-банк» против ЗАО «Коммерсантъ. Издательский Дом» уже на протяжении 5 лет является наиболее показательным в судейской практики. Прецедентов компенсации неимущественного вреда юридическому лицу более 1 млн. руб. автором не было найдено. Заместитель председателя Арбитражного суда Свердловской области Ирина Краснобаева в интервью «Российской газете» сообщала: « С ... 2005 года в практике арбитражных судов начали появляться редкие прецеденты, когда судьи удовлетворяют требования о взыскании морального вреда в пользу юридических лиц. Но взыскиваемые суммы незначительны.

...Понятие морального вреда юридических лиц недостаточно разработано на законодательном уровне. Как следствие возникает проблема определения размера неимущественного вреда. Именно поэтому в гражданском законодательстве следует предусмотреть право юридического лица на компенсацию репутационного вреда, дав ему самостоятельное определение, отличное от понятия морального вреда, причиняемого гражданину» [2].

В связи с вышеизложенным представляется целесообразным закрепление права юридического лица на защиту деловой репутации и возможность возмещения неимущественного (репутационного) вреда изложив пункт 7 ст. 152 в следующей редакции: «Юридическое лицо, при распространении. Сведений порочащих его деловую репутацию, имеет право на опровержение таких сведений в порядке, установленном для граждан; на возмещение убытков и денежную компенсацию неимущественного вреда».