Том первый: от каменного века до элевсинских мистерий
жүктеу/скачать 2.86 Mb.
|
| Однако едва лишь читатель, не являющийся знатоком в данной области, прикасается к первоисточникам, как испытывает разочарование и досаду. Три четверти древней "Авесты" утеряно. Изо всего, что сохранилось, лишь гаты (gathas), сочиненные, предположительно, самим Заратустрой, способны увлечь читателя-неспециалиста. Все остальное, особенно книги на пехлеви, переписывавшиеся в течение пяти веков, с IV по IX,*89 – удручающе сухо, монотонно и бесцветно. Те, кто читал Веды и упанишады или даже брахманы, не могут не почувствовать себя обманутыми в своих ожиданиях.
И все же идеи, которые иной раз угадываются в гатах или обнаруживаются, уже обработанные и систематизированные, в более поздних писаниях, не могут не захватить воображение. До них, правда, надо еще докопаться сквозь нагромождение ритуальных текстов и комментариев. Лишь чтение гат всегда вознаграждается удовольствием, несмотря на массу неясного в них, в остальных трудах редко встретишь сильное выражение, оригинальный образ или неожиданное проникновение в глубины смысла. Что же касается личного вклада Заратустры в выработку или переоценку религиозных концепций, то здесь мнения иранистов расходятся и даже порой перечеркивают друг друга. Коротко говоря, в историографии имеется две точки зрения. Согласно одной, Заратустра – это реальная личность, много сделавшая для реформирования традиционной иранской религии, т.е. религии индоиранцев II тыс. до н.э. По другой версии, религия Заратустры представляет собой лишь один из аспектов иранской религии – маздеизма с его поклонением Ахурамазде, – и приверженцы этой методологической позиции не только заявляют, что "пророк" Заратустра не провел никакой "реформы", но и отрицают само его существование. Как мы увидим чуть ниже, проблема исторической реальности Заратустры не должна представлять трудности. Превращение реальной личности по имени Заратустра в парадигматическую модель для поклонников "религии маздеизма" – явление нормальное. Уже через несколько поколений факты настоящей биографии выдающегося человека исчезают из коллективной памяти, и он становится архетипом, т.е. символизирует лишь добродетели своей "профессии", иллюстрируемые соответствующими парадигматическими событиями. Так произошло не только с Гаутамой Буддой и Иисусом Христом, но и с куда менее известными персонажами, такими, как, например, Марко Кралевич*90 или Дьедонне де Гозон. Но в гатах, которые многие считают созданием Заратустры, есть такие места, где содержатся автобиографические детали, подтверждающие историческое существование автора. Более того, эти детали – единственные, не поддавшиеся процессу активного мифотворчества, характерного для маздеитской традиции, – именно потому, что они заключены в гимнах, сочиненных самим Заратустрой. Давайте же обратимся к этим немногим биографическим данным, чтобы набросать очерк жизни и религиозного служения Заратустры. Позже мы внесем исправления и дополнения, ставшие возможными благодаря недавним исследованиям. Предположительно, Заратустра действовал в период между 1000 и 600 гг. до н.э. Если считать верным маздеитское предание, в котором указана веха: "258 лет до Александра", – то жизнь Заратустры протекала между 628 и 551 гг. до н.э.1 Более ранние датировки основывались на особенностях архаичного языка гат, главным образом, в связи с их ведийскими аналогиями. Лингвистический анализ позволяет сделать вывод, что пророк жил в восточной части Ирана, возможно, в Хорасмии или Бактрии.2 Согласно преданию, он был заотаром ("Яшт" 33.16), т.е. жрецом, совершавшим жертвоприношения, и регентом (ср. санскр. hotŗ), и его гаты вписываются в древнюю индоевропейскую традицию сакральной поэзии. Он принадлежал к клану Спитамидов ("блестящих в атаке"), занимавшихся разведением лошадей; его отца звали Пурушаспа ("у кого пегая лошадь"). Заратустра был женат, известны и имена двоих его детей, из которых младшей была дочь Пуручиста ("Ясна" 53.3). Он бедствовал; в одном из своих знаменитых гимнов он просит помощи и покровительства у Ахурамазды: "Я знаю, о, Премудрый, почему я бессилен – у меня мало стад и мало людей" ("Ясна" 46. 2). Община, к которой он обращал свое послание, состояла из оседлых пастухов, чьи вожди звались kavi, a жрецы – karapan ("шептун") и usig ("совершающий жертвоприношение"). Именно на этих жрецов, хранителей традиционной арийской религии, Заратустра ополчился от имени Ахурамазды. Реакция не замедлила последовать, и пророку пришлось спасаться бегством. "В какую землю бежать мне?" – восклицает он. "Куда бежать, куда идти? Я разлучен со своим племенем и со своей семьей; ни деревня, ни злые правители не благоволят мне" ("Ясна" 46.1). Он нашел прибежище у Виштаспы, вождя племени фрианов, которого обратил в свою веру и сделал своим другом и покровителем (46.14; 15.16). Однако враждебность к Заратустре не ослабла, и в гатах он прямо обвиняет своих недругов – Бандву, который "всегда стоит на пути главной помехой" (49.1-2), и "маленького царевича Ваэпиа", который "на Мосту Зимы оскорбил Заратустру, отказав ему в приюте, когда Заратустра и его измученный скот дрожали от холода у порога его дома" (51.12). В гатах можно увидеть некоторые указания на миссионерскую деятельность Заратустры. Пророк окружен друзьями и учениками, которые называются по-разному: "бедными" (drigu), "друзьями" (frya), "сведущими" (yīdva), "конфедератами" (arvatha)3 Заратустра побуждает своих товарищей "взяться за оружие и прогнать" врагов, прогнать "злого" ("Ясна" 31.18). Сторонникам Заратустры противостоят "мужские союзы" с их aêśma – "яростью". Теперь установлена аналогия между этими иранскими тайными союзами и группами молодых индийских воинов, марутов, чьего лидера называют adhrigu, т.е. "тот, кто не беден".4 §101. Жизнь Заратустры: история и миф Этих немногочисленных и туманных свидетельств, конечно же, недостаточно, чтобы составлять по ним биографию. Маржан Моле попыталась показать, что подобные разбросанные по текстам указания на реально существовавших личностей совсем не обязательно отражают историческую правду; Виштаспа, например, выступает как образцовый инициат. Однако о реальности Заратустры говорят не только упоминания конкретных людей и событий (царевич Ваэпиа, отказавший автору в приюте "на Мосту Зимы"), но и та искренность и страстность, с которой написаны гаты. К своему Господу он обращается с горячей настойчивостью, будто от ответов зависит само существование Заратустры: он просит передать ему секреты космогонии, а также открыть ему будущее и судьбу некоторых из его преследователей и всех злых людей. Каждая строфа знаменитой 44-й ясны начинается с одной и той же фразы: "Вот что я хочу спросить у тебя, Господи, – ответь же мне!" Заратустра желает знать, "кто определил пути солнца и звезд" (3), "кто поместил землю снизу и закрепил облачное небо, так что оно не падает" (4) – и его вопросы о Творении следуют один за другим во все более напряженном ритме. Но он также хочет знать, как его душа, "пришедшая к Добру, будет восхищена?" (8) и "как нам избавиться от зла?" (13), "как мне отдать зло в руки правосудия?" (14). Он требует подать ему "видимые знаки" (16) и, главное, дать ему соединиться с Ахурамаздой, и чтобы "по слову его совершались дела" (17). При этом он добавляет: "Получу ли я по справедливости (Ana) в оплату десять кобыл и жеребца и верблюда, обещанных мне, о, Премудрый?" Не забывает он просить Господа и о немедленной каре для "того, кто не отдает заработанное заслужившему его", ибо он знает уже о наказании, "которое ожидает его в конце" (19). Заратустра одержим идеей наказания порока и вознаграждения добродетели. Еще в одном гимне читаем: "Какая кара ждет того, кто отдает империю (khshathra) в руки порочных злодеев?" ("Ясна" 31.15). В другом месте он восклицает: "Когда узнаю я, есть ли у тебя, о, Премудрый (Мазда), наделенный справедливостью (Арта), власть над теми, кто угрожает разорить меня?" (48.9). Он не может терпеть того, что члены мужских союзов продолжают приносить в жертву быков и безнаказанно упиваться хаомой. "Когда же ты изничтожишь этот мерзкий напиток?" (48.10). Он выражает надежду, что сможет начать сначала "эту жизнь", и спрашивает Ахурамазду, не в силах ли Справедливого покарать порок сейчас же (48.2; см. далее). Иногда мы видим Заратустру обеспокоенным, не уверенным в себе, смиренным в желании узнать волю Господа поточнее: "Что приказываешь ты? Что примешь ты как хвалу, как поклонение тебе?" (34.12). Чем оправдать присутствие стольких конкретных деталей в самой благоговейной части "Авесты", как не тем, что они представляют собой воспоминания реального человека? Верно, что сочиненные позже биографии Пророка изобилуют мифическими элементами, однако это, как мы помним, известный процесс – превращение исторической личности в парадигматическую фигуру. Один из гимнов ("Яшт" 13) воспевает рождение Пророка в таких тонах, будто повествует о появлении на свет мессии: "При рождении его и пока он рос, воды и растения ликовали, при рождении его и пока он рос, воды и растения поднимались" (13.93 и сл.). И возвещает: "Отныне благая религия Мазды разойдется по семи континентам" (13.45).5 Поздние тексты подробно освещают небесное предсуществование Заратустры. Он родился "посреди истории" и в "центре мироздания". Когда его мать получила хварэну (xvarenah)*91 Заратустры, ее окружил великий свет. "Три ночи стены дома были как будто огненные".6 Что же до вещества его тела, сотворенного на небесах, то оно выпало с дождем на землю и произвело растения, которые съели две телки, принадлежавшие его родителям; вещество перешло в молоко, которое, смешав с хаомой, родители выпили и соединились в первый раз; так был зачат Заратустра.7 Еще до того, как он родился, Ахриман и дэвы*92 пытались умертвить его. За три дня до рождения Заратустры деревня светилась так ярко, что Спитамиды покинули ее, думая, что она горит. По возвращении они нашли младенца, излучавшего свет. Согласно преданию, Заратустра вошел в этот мир, смеясь. Он только-только появился на свет, как на него напали дэвы, но он обратил их в бегство, произнеся священную формулу маздеизма. Он вышел победителем в четырех испытаниях, весьма близких по своему характеру к инициациям (его бросали на погребальный костер, в волчье логово и т.п.).8 Не стоит продолжать. Чудесные деяния, испытания и победы Заратустры вполне соответствуют парадигматическому сценарию обожествления спасителя. Следует подчеркнуть настойчивое повторение двух характерных для маздеизма мотивов – неземного света и сражений с демонами. Опыт соприкосновения с мистическим светом и экстатического "прозрения" засвидетельствован и в Древней Индии, где впоследствии занял в религии такое большое место. Что касается второго мотива, то сражаться с демонами, т.е. силами зла, есть, как мы увидим ниже, первейший долг каждого приверженца маздеизма. §102. Шаманский экстаз? Возвращаясь к теме главного "послания" Заратустры, зададим себе естественный вопрос: надо ли искать это "послание" только в гатах, или можно обращаться и к более поздним авестийским писаниям? Утверждать, что все учение Заратустры уместилось в гатах, нет оснований. К тому же некоторые концепции, отраженные в гатах, развиваются в целом ряде более поздних текстов, даже весьма поздних. Но ведь хорошо известно, что если какая-либо религиозная идея впервые развивается в позднем тексте, это совсем не значит, что она новая. Важно уяснить, что именно было характерно для религиозного опыта Заратустры. Нюберг полагал возможным говорить в этой связи об экстатичности, типичной для шаманизма Центральной Азии. Эту гипотезу многие не приняли, но Виденгрен вновь обратил на нее внимание специалистов, представив ее в более умеренной и более убедительной форме.9 Он ссылается на предание, согласно которому Виштаспа для достижения состояния экстаза применял гашиш (bhang), и пока он спал, душа его отправлялась в рай. Авестийская традиция утверждает, что и сам Заратустра "предавался экстазу". В состоянии транса слышал он голос Ахурамазды и созерцал свои видения.10 С другой стороны, не исключено, что большую роль в культе играли песнопения, если считать, что название рая, "garô demânâ", означало "дом песни". Известно, что многие шаманы вызывали у себя состояние транса долгим пением, однако не следует любой культ, где используются песнопения, объявлять шаманистским. Близкие к шаманизму элементы можно различить и в сценарии, связанном с Мостом Чинват (см. ниже, §111), а также в путешествии Арда-Вирафа на небеса и в ад.11 Но все-таки немногочисленные примеры чисто шаманистских инициаций – связанных с расчленением тела и заменой внутренностей – встречаются только в поздних текстах и могут быть лишь отражением внешних влияний (идущих из Центральной Азии или же от эллинистического синкретизма, особенно мистериальных религий).12 Можно допустить, что Заратустра был знаком с индоиранскими шаманистскими техниками (известными также скифам и индийцам ведийского периода), и, похоже, нет оснований верить преданию об употреблении Виштаспой гашиша. Но в гатах и в других частях "Авесты" экстатические и визионерские эпизоды не похожи на шаманские. Заратустра с его визионерским пафосом ближе к другим типам религий. Кроме того, ни в отношениях Пророка с Господом, ни в его "послании", которое он не устает повторять, нет ничего "шаманского". Заратустра мог вырасти в какой угодно религиозной среде, экстатичность могла сыграть какую-то роль в его собственном обращении и приобретении им своих первых учеников, однако шаманистская экстатичность не занимает центрального места в маздеизме. Как мы вскоре увидим, маздеитский "мистический опыт" есть результат ритуальной практики, освещенной эсхатологической надеждой. §103. Откровение Ахурамазды: человек волен выбирать между добром и злом Заратустра получает откровение новой религии прямо от Ахурамазды. Принимая эту религию, он имитирует изначальный акт Господа – выбирает Добро (см.: "Ясна" 32. 2) и не просит иного от своих учеников. Суть зороастрийской реформы заключается в imitatio dei. Человека призывают последовать примеру Ахурамазды, однако в своем выборе он волен. Он не чувствует себя рабом или слугой Бога (каким признает себя верующий в Варуну, Яхве или Аллаха). В гатах Ахурамазда – на первом плане. Он добр и свят (spenta). Он создал мир своей мыслью ("Ясна" 31.7), что равноценно creatio ex nihilo. Заратустра заявляет, что "узнал" Ахурамазду "мыслью" "как первого и последнего" (31.8), т.е. как начало и конец. Господа сопровождает свита из существ божественной природы (Амеша Спента): Аша (Справедливость), Boxy Мана (Благая Мысль), Армайти (Преданность), Хшатра (Царство, Власть), Хаурватат и Амертат (цельность/здоровье и Бессмертие).13 Заратустра призывает и восхваляет эти сущности в одном ряду с Ахурамаздой, как, например, в следующей гате: "Премудрый Господь всемогущий, Преданность, Справедливость, исходящие от Тебя во процветание жизни, Благая Мысль, Господи, услышьте меня: Сжальтесь надо мной тогда, когда придет час расплаты для каждого" (33.11 и сл.). Ахурамазда – отец некоторых сущностей (Аши, Boxy Мана, Армайти) и одного из духов-близнецов, Спента-Майнью (Духа-Благодетеля). Но это значит, что он породил и другого близнеца, Ангро-Майньго (Духа-Разрушителя). В начале всего, как гласит знаменитая гата, эти два духа выбрали для себя: один – добро и жизнь, другой – зло и смерть. "В начале существования" Спента-Майнью заявляет Духу-Разрушителю: "Ни наши с тобой мысли, ни учения, ни способности; ни решения наши, ни слова, ни действия; ни совести наши, ни души не находятся в согласии" (45.2). Очевидно, что эти духи – праведный и порочный – таковы скорее по собственному выбору, чем по природе. Теологию Заратустры нельзя считать дуалистической в строгом смысле этого термина, ибо Ахурамазде не противостоит никакой анти-Бог; вначале оппозиция возникает между двумя Духами. С другой стороны, по неоднократным указаниям можно понять, что Ахурамазда и Дух Святости едины ("Ясна" 43. 3 и др.). Коротко говоря, и Добро и Зло, и святой дух, и демон разрушения исходят от Ахурамазды; но так как Ангро-Майнью по собственной воле избрал свое злодейское призвание и свой способ существования, то Премудрого Господа нельзя считать ответственным за появление Зла. С другой стороны, о том, какой выбор сделает Дух Разрушения, всеведущий Ахурамазда знал с самого начала, но не препятствовал ему; это может означать, что либо Бог превыше всех противоположностей, либо – что существование зла составляет предварительное условие существования человеческой свободы. Где нам искать предысторию такой теологии, понятно – в различных мифо-ритуальных системах, где присутствуют полярные противоположности, деления на две части, чередования и дуальности, антитетические пары и coincidentia oppositorum, – в системах, объясняющих одновременно и космические ритмы, и негативные стороны реальности, прежде всего – существование зла. Заратустра же эту извечную проблему возводит в ранг новой религии и придает ей новое нравственное значение. Гаты – это всего лишь несколько гимнов, но в них заложены зерна, из которых произросли впоследствии бесчисленные побеги своеобразной иранской духовности. Изначальное разделение между добром и злом есть следствие выбора, заданного Ахурамаздой и сделанного Духами-Близнецами, которые и избрали, соответственно, Аша (Справедливость) и Друг (Ложь). Поскольку дэвы, божества традиционной иранской религии, выбрали Ложь, Заратустра требует от своих учеников, чтобы те больше не поклонялись дэвам и, главное, перестали приносить им в жертву быков. Почтительное отношение к быкам играет важную роль в маздеитской религии, в каковом факте исследователи видят отражение антагонизма между двумя образами жизни – оседлым земледельческим и кочевым. Но антиномия Заратустры, хотя и охватывает собой сферу социальных отношений, идет дальше. Отрицается лишь часть арийской религиозной традиции. Заратустра ставит в ряд грешников Йиму, сына Вивахванта, который, "чтобы польстить нашим людям, заставил их съесть куски говядины" ("Ясна" 32. 8). Мы видели также, что Пророк спрашивал Ахурамазду, когда тот покарает тех, кто приносит жертвы хаомой (48.10). Однако недавние исследования установили, что маздеизм не отвергал полностью ни ритуал хаомы, ни культ Митры; даже в гатах хаома не осуждается бесповоротно.14 К тому же практика жертвоприношения животных не прерывалась, принося, по крайней мере, какую-то пользу мирянам.15 Можно предположить поэтому, что Заратустра выступал главным образом против неистовства оргиастических обрядов с их многочисленными кровавыми жертвоприношениями и неумеренным поглощением хаомы. Что же касается названия "пастух", относящегося к Заратустре, то оно не говорит в пользу общепринятого утверждения, что долг каждого маздеита – беречь животных и заботиться о них. "Пастухи" и "стада", встречающиеся в древних документах по всему Ближнему Востоку и Индии, представляют собой метафорические образы вождей и их подданных. "Скот", который "пасет" Заратустра, – это люди, исповедующие Благую Религию.16 Приведенные уточнения помогают лучше понять вклад маздеизма в религиозную историю Ирана. В самом деле, известно, что Заратустра, "реформируя" религию, не отвергал многие из традиционных религиозных верований и идей, но придавал им новый смысл. Так, он вновь обращается к индоиранской идее путешествия мертвых, но подчеркивает значение суда: каждый будет судим по выбору, который сделал на земле. Праведников допустят в рай, в "Дом Песни", а грешники останутся "навеки гостями Дома Зла" ("Ясна" 46. 11). Дорога в мир иной проходит по Мосту Чинват, и именно на нем происходит отделение праведников от грешников. Заратустра сам объявляет о переходе роковой черты, к которой он приведет за собой поклонников Ахурамазды: "С ними со всеми я перейду через Мост Того, Кто Разделяет!" §104. "Трансфигурация" мира Пророк не сомневается, что дэвы будут истреблены и что праведники возьмут верх над грешниками. Но когда произойдет эта победа Добра, которая обновит мир? Он умоляет Ахурамазду: "Преподай мне то, что знаешь ты, Господи. О Премудрый, победят ли достойные недостойных еще до того, как начнут исполняться замысленные тобой кары? Ибо именно в этом, как мы знаем, и состоит преображение существования" ("Ясна" 48. 2). Заратустра ждет именно трансформации существования: "Подай мне этот знак – полное преображение существования. Чтобы, поклоняясь тебе и восхваляя тебя, я достиг величайшей радости!" (34.6). "Открой средство, каким излечить существование!" – восклицает он (44.16). "Какое воздаяние предуготовляешь ты двум сторонам, о, Премудрый, твоим ярким огнем и расплавленным металлом; подай душам знак, чтобы нанести вред нечестивым, а праведным дать преимущество" (51.9). Возможно, Заратустра надеялся на близкое "преображение" (frašö-kereti) мира. "Да будем мы теми, кто обновит это существование!" – восклицает он ("Ясна" 30. 9).17 Несколько раз он называет себя спасителем, саошьянтом (48.8; 46.3; 53.2 и т.д.), вводя понятие, породившее впоследствии баснословно богатую мифологию. Объявленное им эсхатологическое испытание огнем и раскаленным металлом (см. также: 30.7; 32.7) имело целью и наказание нечестивых, и возрождение творения. Как не раз случалось в истории, ожидание суда и обновления мира проецируется в эсхатологическое будущее, срок наступления которого может быть вычислен по-разному. Но важно подчеркнуть ту новую интерпретацию, которую Заратустра дал идее обновления. Мы уже говорили (§21) и еще вернемся (§106) к тому, что различные мифо-ритуальные сценарии обновления мира были известны на Ближнем Востоке и индоиранцам, и другим народам. Ритуал, повторявший космогонию, отправлялся по случаю наступления Нового года. Но Заратустра отвергает этот архаический сценарий, по которому мир возрождается ежегодно, и провозглашает радикальную и окончательную "трансфигурацию", происходящую раз и навсегда. Далее, обновление не будет больше достигаться путем исполнения космогонического ритуала, но совершится по воле Ахурамазды. При этом обновлении каждое существо предстанет перед судом, и злые будут наказаны, а добрые вознаграждены (§122). Если гаты – действительно создание Заратустры – а в этом почти единогласно сходятся все исследователи, – тогда можно считать, что Пророк сделал все возможное для упразднения древней идеологии периодического обновления космического цикла и провозгласил неминуемый и бесповоротный eschaton, предрешенный и совершающийся Ахурамаздой. Говоря коротко, отправная точка учения Заратустры – это откровение всемогущества, святости и доброты Ахурамазды. Пророк получает откровение прямо из рук Господа, но оно не становится основанием монотеистической религии. Выбирать Бога и другие божественные сущности – вот чему учит Заратустра и что предлагает сделать своим ученикам. Выбирая Ахурамазду, верующий выбирает добро в противовес злу, истинную религию в противовес религии дэвов. Таким образом, каждый маздеит обязан сражаться против зла. Никакого попустительства демоническим силам, воплощенным в дэвах. Эта напряженность вскоре перерастет в дуализм. Добро будет противостоять злу в мире, который на всех космических и человеческих уровнях станет олицетворением противостояния между добродетелями и их противоположностями. Еще одна оппозиция едва намечена, но в иранской философии ее ожидает большое будущее, – оппозиция между духовным и материальным, между мыслью и "миром костей" ("Ясна" 28. 2). Поразительна духовная, в некотором смысле "философская" природа религии Заратустры.18 Трансмутация основных арийских божеств в Амеша Спента (Благословенных Святых), составляющих свиту Ахурамазды, а также тот факт, что каждая из этих сущностей заключает в себе абстрактную ценность (Порядок, Власть, Набожность и т.д.) и одновременно управляет одной из космических стихий (огнем, металлами, землей и т.д.), открывают путь и творческому воображению, и религиозной рефлексии. Ассоциируя Амеша Спента с Ахурамаздой, Заратустра определяет путь, каким Господь входит в дела мира, и проясняет, как он через "архангелов" оказывает помощь и поддержку своим приверженцам. То, что Пророк называет своего Бога "премудрым", что он поднимает значение "истины", что он постоянно превозносит "благую мысль", лишь подчеркивает новизну его "послания": Заратустра ставит на первый план функцию и религиозную ценность "мудрости", т.е. науки, точного и полезного знания. Разумеется, это не абстрактная наука в современном понимании; речь идет о творческом мышлении, раскрывающем и одновременно создающем структуру мира и коррелятивную ей сферу ценностей. Увиденная таким образом, деятельность Заратустры-мыслителя может быть сравнена с медитациями мудрецов, описанных в упанишадах, которые радикально трансформировали ведийскую картину мира и представление о человеческом существовании (§80). Но сравнение с риши из упанишад становится еще более убедительным, когда нам открывается инициатическая и эсхатологическая природа маздеитской "мудрости". Конечно, "приватный" характер маздеизма (как и ведизма и брахманизма) позволил развиться в нем эзотерическому направлению, которое, не будучи запрещено, все же не было доступно всем без исключения верующим. "Ясна" (48) говорит о "тайных учениях"; инициатический и эсхатологический характер проявляется и в культе, которым Заратустра предлагает заменить традиционные буйные и кровавые обряды. Этот культ настолько духовен, что даже термин "жертвоприношение" (yasna) в гатах по своему смыслу эквивалентен термину "мысль"19 Когда Ахурамазда обратился к Заратустре как к "Благой Мысли" и спросил: "На кого направишь ты свое поклонение?", тот ответил: "На твой огонь!", добавив: "Принося тебе свое благоговение, я желаю изо всей силы думать о Справедливости!" ("Ясна" 43. 9). Жертвоприношение – это момент, а вернее "опора" теологической медитации. И как бы впоследствии ни толковали все это священнослужители, важно, что центром маздеизма стал и поныне остается огненный алтарь. Эсхатологический же огонь Заратустра понимал так, что, несмотря на свою карающую силу, он очищает и одухотворяет мир. Но функция культа еще шире. В одном из исследований20 высказано предположение, что посредством жертвоприношения исполняющий его священнослужитель приобретает состояние maga, т.е. испытывает экстаз, приносящий озарение (čisti). Во время этого озарения ему удается отделить свою духовную сущность (mēnōk) от телесной природы (gētik); другими словами, он возвращается в состояние чистоты и невинности, которое предшествовало "смешению" этих двух сущностей. А смешение это произошло в результате нападения Ахримана. Таким образом, приносящий жертву вносит свой вклад в восстановление изначального состояния, в преображение (frašō-kereti) мира и в дело искупления, т.е. в работу, начатую парадигматическим священником Заратустрой. Можно даже сказать, что приносящий жертву уже пребывает в трансформированном мире.21 Ниже мы рассмотрим (см. том II) значение mēnōk и gētik. Состояние maga достигается главным образом жертвоприношением хаомы – этого "напитка бессмертия", который жрец пьет во время церемонии.22 Хаома же богата хварэной – священной жидкостью, горящей, светящейся, оживляющей и оплодотворяющей одновременно. Ахурамазда есть по преимуществу владелец хварэны, но это божественное "пламя" извергается также изо лба Митры ("Яшт" 10.127) и исходит от голов монархов, как свет от солнца.23 Однако своя хварэна есть у любого человеческого существа, и в день трансфигурации, т.е. конечного Обновления, "великий свет, по видимости исходящий от тела, будет постоянно гореть на этой земле".24 Совершая ритуальный прием хаомы, верующий выходит за пределы человеческого существования, приближается к Ахурамазде и предчувствует in concreto всеобщее Обновление. Трудно определить, была ли эта эсхатологическая концепция полностью сформулирована уже во времена Заратустры. Но она определенно была "заложена" в функции жертвоприношения у иранцев. Они считали, что авторы брахман придерживались подобной же концепции: мир был периодически обновляем, "пересотворяем" безграничной силой жертвоприношения. Но в эсхатологической функции культа в маздеизме соединяются, так сказать, высшая экзальтация жертвоприношения, отраженная в брахманах, и знание посвященных и визионерское озарение упанишад. В Иране, так же, как в брахманистской Индии, техники жертвоприношения и эсхатологический гнозис культивировались религиозной элитой и составляли эзотерическую традицию. Если упоминания немногочисленных эпизодов употребления гашиша учениками Заратустры соответствуют действительности, 25 то их можно уподобить аналогичным случаям в Древней Индии, где, наряду с аскетами, визионерами, йогинами и созерцателями, также встречались экстатики, прибегавшие к вызывавшими транс веществам (см. §78 и сл.). Но в индийской религии транс и экстаз, наступавшие в результате приема одурманивающих субстанций, не играли большой роли. Так и ранний зороастризм, чьи контуры лишь намечены в гатах, похоже, первейшее значение придавал "мудрости", внутреннему "озарению", посещавшим человека в присутствии жертвенного огня. Согласно преданию, Заратустра был убит в возрасте семидесяти семи лет Тур-и-Братарвахшем в святилище огнепоклонников. В более позднем источнике есть уточнение, что убийцы явились, наряженные волками.26 В этой легенде как бы заключена судьба Заратустры, потому что "волками" были члены арийских мужских союзов, которые Пророк столь бесстрашно клеймил. Но процесс мифологизации продолжался по меньшей мере пятнадцать веков. Мы уже говорили об обожествлении Заратустры в маздеитской традиции (§101). В эллинском мире Заратустра прославляется как парадигматический Маг, а в философии итальянского Ренессанса о нем всегда говорится именно как о Маге. Наконец, отголоски самого прекрасного мифа о нем мы находим в "Фаусте" Гете. §105. Религия Ахеменидов Противостояние между Ахурамаздой и дэвами намечалось уже в индоиранский период, поскольку ведийская Индия тоже противопоставляла друг другу дева и асуров. Разница состояла в том, что в Индии и Иране религиозные ценности обеих групп развивались в противоположных направлениях: дева стали в Индии "истинными богами", взявшими верх над более древними асурами, которые в ведийских текстах считаются "демоническими" фигурами (§65). Аналогичный процесс, хотя и направленный в обратную сторону, имел место в Иране; там были демонизированы древние божества, дэвы (§65). Мы можем определить направление, в котором происходила трансмутация: дэвами стали в первую очередь боги-воители: Индра, Саурва, Вайю. Ни один из асуров не приобрел демонических черт. То, что в Иране соответствовало великому протоиндийскому асуру Варуне, превратилось в Ахурамазду. Возможно, Заратустра сыграл свою роль в этом процессе. Но восхождением на свое высокое положение Ахурамазда обязан не Заратустре. Считавшийся Верховным Богом или просто Великим Богом среди остальных великих богов, Ахурамазда был почитаем в иранских странах прежде Заратустры. Под этим именем он встречается в письменах царей династии Ахеменидов. Долгие годы ученых разделяет спор по поводу приверженности Дария и его преемников зороастризму.*93 Против зороастризма Великих Царей приводятся, среди прочих, следующие аргументы: Заратустра не упоминается ни в одной надписи; такие важные термины, как спента, Ангро-Майнью и Амеша Спента, не встречаются (за исключением понятия Арта); да и в религии персов времен Ахеменидов, по описанию Геродота, нет ничего зороастрийского. В пользу же зороастризма Ахеменидов, как считается, говорит прославление в надписях великого бога Ахурамазды, а также то, что при Артаксерксе (465-425) введение нового календаря с представленными в нем именами зороастрийских сущностей не встретило никакого сопротивления. Как бы то ни было, если Ахемениды и не исповедовали зороастризма, то их теология все же находилась в том же русле, что и гаты: в текстах много абстрактных выражений в духе гат, и они "нагружены соображениями морального плана".28 Кроме того, как указывает Маржан Моле, не следует ожидать, что царь будет действовать и формулировать свои идеи, как священник; он не совершает литургий, но делает конкретные дела; это есть fraša – "то, что хорошо, что составляет счастье человека, что позволяет царю осуществлять свои полномочия".29 В первой надписи, которую Дарий приказывает высечь на Накш-и-Рустаме вблизи Персеполя, Ахурамазда восхваляется как "великий бог, который сотворил эту землю, кто сотворил небо, кто сотворил человека, кто сотворил счастье для человека, кто сделал Дария царем, царем над многими, господином над многими".30 Надпись говорит о творческой природе Ахурамазды и – как следствие – о религиозной ответственности суверена. Дарий и царем был сделан именно для того, чтобы поддерживать творение Ахурамазды и обеспечивать "счастье человека". Эта особая религиозная ситуация находит объяснение в мифе об основании династии Ахеменидов. Согласно Геродоту, Астияг, царь Мидии, увидя в толковании своих двух снов магами плохое предзнаменование, выдал свою дочь замуж за перса (т.е. представителя низшей расы) по имени Камбис, и когда она родила сына, Кира, Астияг приказал его убить. Но ребенка спасла и вырастила жена пастуха Митрадата.31 Кир до отроческого возраста жил среди пастухов, но царское происхождение скрыть было невозможно, и его узнали. В конце концов, после многих приключений, прогнав своего деда с трона, он стал править Мидией и основал империю Ахеменидов. Мифическая тема героя, брошенного и преследуемого, есть у многих народов. Нам в данном случае важно выделить следующие мотивы: а) испытания, пережитые Киром с того момента, как его бросили в детстве, эквивалентны инициации военного типа; б) будущий царь является – или становится – сыном бога Митры (Митрадат, имя его приемного отца, значит "дар Митры"); в) после победы над царем Мидии Кир основывает империю и новую династию; г) это равноценно созданию нового мира и открытию новой эры – т.е. он осуществил микрокосмогонию; д) так как космогония ритуально повторяется с приходом каждого нового года, правомерно предположить, что мифо-ритуальный сценарий основания династии стал частью обрядов Навруза.*94 §106. Иранский царь и празднование Нового Года Дарий замыслил и построил Персеполь как священную столицу, где предполагалось проводить празднование Нового Года – Навруз.32 В самом деле, Персеполь не был политической столицей, не имел стратегического значения, каким обладали Пасаргада, Экбатана, Сузы и Вавилон, и не упоминается ни в каких западных или восточных источниках.33 Навруз, подобно любому другому празднованию Нового Года, обновлял мир символическим повторением космогонии. Эта концепция была знакома индоиранцам; однако возможно, что при Ахеменидах сценарий испытал месопотамское влияние.34 Как бы то ни было, празднование Нового Года происходило под эгидой Ахурамазды, изображенного как святыня на некоторых воротах Персеполя. Начиная с определенного исторического момента, на очень широком географическом пространстве в космогонический миф (впрочем, и во все другие формы "творения" и "основания") стало входить по-бедоносное сражение бога или героя с морским чудищем или драконом (Индра – Вритра, Баал – Йамму, Зевс – Тифон и др.). Можно доказать, что аналогичный сценарий существовал у ведийских индийцев и в Древнем Иране,35 *95 хотя в последнем случае источники, указывающие на это, принадлежат более позднему времени и представляют миф в историзированной форме. В самом деле, об упоминаемом в "Авесте" сражении героя Траэтаоны с драконом Ажи-Дахака ("Яшт" 9.145; 5.34; 19.92 и сл.) Фирдоуси рассказывает как о борьбе царя Фаридуна ( §107. Проблема магов. Скифы По мере распространения на запад зороастризм испытывал на себе влияние религий других типов. Маздеизм Ахеменидов также не оставался неизменным. Ксеркс, сын Дария, запретил культ дэвов в своем царстве, благодаря чему стал еще ближе к Заратустре по религиозным воззрениям. Но в более поздних памятниках, а именно – со времени, которым датируются надписи Артаксеркса II (405-359), рядом с Ахурамаздой мы встречаем Митру и Анахиту. Как мы увидим, похожий синкретизм проявляется и в "Авесте", где имена этих же богов стоят рядом с именами Ахурамазды и Амеша Спента.38 Не меньшие споры вызывает и проблема магов и отношение их религии к зороастризму. Одни считают их племенем колдунов и некромантов, виновных в упадке зороастризма, а другие, наоборот, называют верными учениками Заратустры и его миссионерами в западных областях Ирана. В период Мидийской империи (VII век) маги, по-видимому, считались наследственной священнической кастой, наподобие левитов и брахманов.39 При Ахеменидах они занимают высшие позиции в этом классе. По сведениям, донесенным до нас Геродотом, они толковали сны (I, 107 и сл.), делали предсказания в связи с жертвоприношениями белых лошадей (VII, 113), а во время самих этих ритуалов излагали в песнопениях "генеалогию богов" (I, 132); все это говорит о том, что они выступали хранителями традиции религиозной поэзии.40 Во всяком случае, маги восприняли некоторые зороастрийские обряды и обычаи, и в конце концов их стали считать учениками Заратустры; иные греческие авторы и его самого считают магом. Опять-таки Геродоту мы обязаны наиболее ценными сведениями о жителях северной части Ирана, особенно о скифах. Среди божеств их пантеона мы находим бога небес (Папай), Митру (Гелиос-Аполлон), Ареса, бога войны, Богиню Земли и Афродиту Уранию (IV, 59). Геродот передает также местную легенду о происхождении скифского племени и об источнике царской власти (IV, 5 и сл.). Этот миф находит объяснение в индоевропейской идеологии тройственности, и отголоски его прослеживаются в эпосе осетин, потомков скифов и аланов.*96 Греческий историк заявляет (IV, 59), что у скифов не было ни храмов, ни алтарей, ни изваяний. Но они ежегодно приносили лошадей и овец, а также один процент своих военнопленных в жертву "Аресу", богу, которого символизировал воздвигнутый на насыпанном холме железный меч.*97 Похороны царей сопровождались человеческими жертвоприношениями (наложниц, некоторых слуг) (IV, 74). Наконец, важно отметить шаманистский характер одного из обрядов: скифы бросали семена конопли на раскаленные докрасна камни, и, добавляет Геродот, не понимавший религиозной природы действа, дым делал их "столь счастливыми, что они выли от радости" (IV, 75). Скорее всего, речь здесь идет об экстатических переживаниях, параллели которым есть и в зороастрийской традиции (§102).*98 §108. Новые аспекты маздеизма: культ хаомы "Ясна семи глав", написанных в прозе и составляющих гаты 35-42, отражает начало довольно сложного процесса адаптации и интеграции. Начать с того, что в их словаре наблюдаются некоторые значительные инновации; об Амеша Спента впервые говорится как о группе, и встречается понятие yazata ("боги"), которое впоследствии займет важное место в маздеизме. Можно заметить определенную тенденцию к ресакрализации и космических реальностей. Огонь отождествляется с Духом Святости, Спента-Майнью ("Ясна" 36. 3), и вместе с солнцем ассоциируется с Ахурамаздой.41 Солнце есть зримая форма Господа, "наивысшего из наивысших" (36. 6). Аша, Истина, также связана со светом. В "Ясне семи глав" можно видеть усиление значения Аши: она упоминается вместе Ахурамаздой, и провозглашается "вечный" союз Господа и Истины (40.2; 41.6). Аша теперь обозначает больше, чем Истину, Справедливость, Порядок; она есть персонификация того, кто соединяет в себе и космическое, и духовное:42 она называется "самой благодатной, благотворной, бессмертной, созданной из света" (37. 4). Boxy Мана, который в гатах был источником вдохновения Заратустры, низведен до подчиненного положения. Что еще более удивительно – там говорится о "благих женах" Ахуры (Ahuranis), которыми являются Воды: "Мы почитаем Ahuranis, Воды ("Ясна" 38. 3).43 Важное место в культе получает и Хаома: "Мы поклоняемся славному золотому Хаоме, мы поклоняемся сверкающему Хаоме, благодаря которому жизнь процветает, мы поклоняемся Хаоме, которого бежит смерть" (42. 5). Некоторые авторы считают это прославление Хаомы доказательством произошедшей после смерти Заратустры синкретизации идей Пророка и традиционной религии. На наш взгляд, если Заратустра и принял культ Хаомы, осуждая одновременно его крайности, то речь скорее идет не о синкретизме, а о возвышении в его учении ценностей древней индоиранской космической религии. Гаты Заратустры и "Ясна Семи Глав" образуют часть священной литургии, yasna, состоящей в основном из монотонных призываний существ божественной природы. С другой стороны, яшты обращены к разным богам, к каждому по отдельности. Это те божества, которым Заратустра не уделял внимания, например, Митра, а также божественные персонажи или персонификации религиозных реалий, такие, как Хаома. В "Хом-Яште" ("Яшт" 20) происхождение культа Хаомы объясняется таким "дерзким" мифом: когда Заратустра был занят чтением гат и освящением огня, к нему обратился Хаома и предложил собрать и выжать его. Расспросив Хаому, Пророк узнал, что первым выжал его Вивахвант, за что в награду ему был дан сын, царь Йима, "самый религиозный из всех людей" ("Яшт" 20. 45). Мы еще вернемся к смыслу и предыстории этого мифоритуального сценария – обретения потомства после – и силой – жертвоприношения (см. том II). Заметим, что Йима и Хаома прославляются в маздеизме вместе с жертвоприношением животных ("Яшт" 11. 4-7). Очевидно, что подобное возвышение индоиранского наследия вызвало сильное сопротивление, жертвоприношения животных были впоследствии окончательно запрещены, а опьяняющий напиток хаома заменила смесь растительных соков, воды и молока.44 §109. Возвеличение бога Митры Еще более неожиданным и более существенным для истории маздеизма является "Михр-Яшт" ("Яшт" 10), многословный гимн в честь Митры. "Когда я создавал Митру широких пастбищ, – говорит Ахурамазда, – я сделал его столь же достойным почитания и преклонения, как я сам" ("Яшт" 10.1). Иными словами, все величие, мощь и созидательная сила Митры есть дело рук Премудрого Господа. В этом прологе мы видим стремление маздеитской теологии вновь утвердить всемогущество верховного бога. В "Михр-Яште" возвышение Митры показывается как следствие того величия, которым он обладал до реформы Заратустры. Когда в концовке гимна оба бога соединяются, автор употребляет имя Митра-Ахура ("Яшт" 10.145) – точное подобие хорошо известного двойного названия Митра-Варуна в Ведах.45 Однако возвышенный в "Михр-Яште" и реинтегрированный в маздеизм бог не остался неизменным. В самом гимне мы можем разглядеть элементы дискретной теогонии: серия деяний и жестов Ахурамазды направлена специально на прославление и возвеличение Митры. Первое, что надо подчеркнуть, – это его многовалентность. На самом деле он "бог договоров", и, обещая поклоняться ему ("Яшт" 10.4-6), верующий обязуется впредь не нарушать заключенных соглашений. Но Митра также и бог войны и может быть яростным и беспощадным (он жестоко поражает дэвов и нечестивых своей булавой, vazra, что сближает его с Индрой). Он и солярный бог, ассоциируемый со Светом (10.142). У него тысяча ушей и десять тысяч глаз (10.141), т.е. он всевидящ и всеведущ, подобно всякому богу-повелителю; к тому же он и вселенский податель пищи, обеспечивающий плодородие полей и стад (10.61 и сл.). Этот феномен хорошо известен истории религий: божество наделяется множеством полномочий и атрибутов, подчас даже взаимоисключающих, для того, чтобы обрести "тотальность", необходимую для его возвышения (на мгновение или навечно) в ранг великих богов. Ахурамазда и Амеша Спента строят для Митры дом над Горой Хара, т.е. в духовном мире, находящемся над небесным сводом ("Яшт" 10. 49-52).46 Тем не менее, Митра жалуется Господу, что, хотя он и является защитником всякой твари, ему не приносят молитв, как другим богам (10. 54). Похоже, он получает требуемое, потому что дальше мы видим Митру вместе со Сраошей и Рашну в колеснице, запряженной белыми лошадьми (62 и сл.), едущим сквозь землю по ночам и уничтожающим дэвов (95-101), либо преследующим тех, кто не выполняет своих обязательств (104-11). Сначала Ахурамазда посвящает Хаому в жрецы Митры, и Хаома поклоняется Митре, т.е. приносит ему жертву. Затем Ахурамазда описывает, как должен происходить обряд в честь Митры (119-22), и совершает его сам в раю, в Доме Песни (124). Это апофеоз, после которого Митра возвращается на землю сражаться с дэвами, а Ахурамазда остается в Доме Песни. Воссоединение Ахурамазды и Митры решает судьбу дэвов. Поклонение Митре становится поклонением свету, который озаряет весь мир (142-44). И заканчивается гимн следующими словами: "С помощью растения barsom мы поклоняемся Митре и Ахуре, славным Повелителям Истины, навеки свободным от тления: мы поклоняемся звездам, луне и солнцу. Мы поклоняемся Митре, Повелителю всех земель" (145). Митра выдвинулся в маздеизме именно как бог победитель в борьбе против дэвов и нечестивых. Тот факт, что Ахурамазда полностью передает Митре эту функцию, указывает на некоторую тенденцию к otiositas в первом. Однако притом, что борьба с силами зла есть главная задача маздеизма, описанное в гимне можно рассматривать как "обращение" Митры, а значит как еще одну победу Господа.*99 §110. Ахурамазда и эсхатологическое жертвоприношение Процесс синкретизации древней религии иранского этноса и идей Заратустры прослеживается и в других гимнах. Например, в "Яште" 8, посвященном божеству Тиштрийе (персонификации звезды Сириус), Тиштрийа жалуется, что ему не удалось победить демона Апаошу (который запер всю воду и грозил разрушить все Творение), потому что люди не посвящали ему обрядов. Тогда Ахурамазда совершает в его честь жертвоприношение (yasna); в результате Тиштрийа выходит победителем в борьбе с дэвами и обеспечивает плодородие земли. Таким же образом Ахурамазда приносит жертву Анахите и просит "даровать ему такую милость: "Можно мне заставить благочестивого Заратустру думать, говорить и действовать, как велит Благая Религия?" ("Яшт" 5. 17-19). Кроме того, Премудрый Господь приносит жертву Вайю с просьбой "даровать ему такую милость", чтобы он мог убить созданий Ангро-Майнью (15. 3). Не менее неожиданно заявление Ахурамазды, что без помощи фравашей – предсуществующих человеческих душ – люди и животные исчезли бы, а материальный мир попал бы под власть Лжи (13. 12). Ценер47 полагает, что эти тексты противоречат доктрине Заратустры, потому что Ахурамазда в них унижает себя не только своим поклонением существам низшего ранга, но и обращениями к ним с просьбами о помощи. Действительно, тот факт, что помощь фравашей столь необходима Ахурамазде, напоминает о чем-то вроде deus otiosus, когда Творец испытывает "душевную усталость", заставляющую его обратиться к некоторым животным или даже к своему сопернику.48 Но поклонение (yazt) тому или иному богу в форме посвящения ему жертв (yasna) не обязательно означает, что Ахурамазда ставит себя в подчиненное положение. Яшты подчеркивают сотворяющую силу обрядов и литургии и представляют Ахурамазду в его жреческой функции.49 Своим приношением жертвы Ахурамазда удесятеряет магико-религиозную мощь того, кто ее принимает. Из гимнов становится особенно очевидной чрезвычайная важность жертвоприношения – черта определенно индоиранская, но особенно развитая в брахманах и впоследствии приобретавшая все большее значение в маздеизме. Как и у других индоевропейских народов, ритуальный огонь играет у иранцев центральную роль. Ясна – это по существу жертвоприношение хаомы, совершенное перед открытым огнем (Duchesne-Guillemin. La religion de l'Iran ancien, p. 71). В маздеизме деятельность, связанная со священным огнем: поддержание, очищение, закладка, – приобрела небывалый, по сравнению с другими религиями, масштаб. Высшим религиозным актом для каждого царя-маздеита являлась закладка огня, т.е. построение святилища, выделение средств на его поддержание и назначение туда жрецов.50 И хотя Заратустра осуждал некоторые из кровавых жертвоприношений, но очевидно, что не все они вызывали его отрицательное отношение. Во всяком случае, в "Авесте" жертвоприношения животных упоминаются ("Ясна" 11. 4; "Яшт" 8. 58). Кроме того, они в большом количестве зафиксированы при Ахеменидах, в период парфянского царства и при Сасанидах. Мы уже говорили (§104) о том, какую новую ценность Заратустра – который называет себя Саошьянтом и восклицает: "Да будем мы теми, кто обновит это существование" ("Ясна" 30. 9) – придал древнему мифо-ритуальному сценарию, обновляющему мир путем повторения космогонии в ритуале. В зороастризме постоянно подкрепляется эсхатологическая интенция жертвоприношения, не отменяющая, однако, и космического "измерения" последнего. Здесь мы можем увидеть аналогию процесса "историзации" космических ритмов и феноменов в культе Яхве (§57). Сражения с чудовищами и другие героико-мифологические темы интерпретируются как эпизоды маздеитской эсхатологической драмы, т.е. как борьба с дэвами, ожидание и подготовка всеобщего обновления (frašö-kereti). Поскольку мир символически сотворяется вновь и само время обновляется в ритуале празднования Нового Года, то и эсхатологическое Обновление в конце концов получило свое место в этом сценарии. Жертвоприношение, совершаемое зороастрийским жрецом, предвосхищает последнюю жертву, принесение которой Саошьянтом произведет Обновление. Соответственно, исполнитель обряда отождествляет себя с Саошьянтом, а значит и с Заратустрой. Впоследствии оба смысла жертвоприношения, эсхатологический и космогонический, опять сливаются воедино. Тексты на пехлеви сохранили предания, где главное место занимает серия жертвоприношений, посредством которых Ахурамазда сотворил космос, первого человека и Заратустру.53 Эсхатологическое обновление произойдет во время празднования Нового Года, и тогда мертвые вернутся к жизни, будут призваны на суд и в конце концов "обессмерчены". Важно заметить, что всеобщее обновление совершится, как и первоначальное творение, в результате жертвоприношения. Тексты на пехлеви весьма подробно описывают последнее жертвоприношение, которое произведут Саошьянт и его помощники и в котором примут участие Ормазд и Амеша Спента, после чего люди вернутся к жизни и станут бессмертными, а вся вселенная возродится радикально обновленной.54 Мы видим, в каком смысле зороастризм использовал древний обряд жертвоприношения. Заратустра объявил "священную войну" силам зла, и каждый верующий, в силу избрания для себя Благой Религии, оказывался призванным бороться с дэвами, "очищать" мир от демонов; иными словами, человек участвовал во вселенской "очистительной" работе, исполняемой Ахурамаздой и его архангелами. Искупительная функция Благой Религии приобретала все большее значение, чему способствовало восславление творческой мощи ритуала. Поскольку конечной целью было всеобщее возрождение, постольку и прославлялась фундаментальная, космогоническая сила жертвоприношения; в самом деле, эсхатологическое Обновление не только "спасает" человечество, но и сотворяет его вновь, воскрешая умерших. Грядет новое, нерушимое и нетленное Творение. Как говорится в "Яште" 19. 90, "Материальный мир больше не умрет... Погибнет Ложь". §111. Странствия души после смерти Похоронные обряды, мифологии смерти, концепции посмертного существования души изменяются медленно, несмотря на все религиозные реформы и обращения. Это позволяет нам говорить, что многое из собранного в "Авесте" и пехлевийских текстах обладало действенной силой и во времена до Заратустры. Обряды, зафиксированные на западе Ирана, в частности, сожжение трупов и захоронение пепла в урнах, распространились в других регионах вместе с зороастризмом. По еще более древнему обычаю, типичному для степей Центральной Азии, мертвецов оставляли в специально отведенном месте на съедение собакам и стервятникам.55 *100 Среди жителей восточных областей Ирана практиковалось ритуальное оплакивание мертвых и нанесение себе ударов, иногда убивавших самого скорбящего. Но зороастризм строго запрещает "слезы и плач", называя их измышлением Ангро-Майнью.56 Что касается жизни души после смерти, то здесь мы встречаем некоторые знакомые мотивы: переход через мост, вознесение на небеса, суд, а также нечто новое – тему встречи с Самим Собой. Во входящем в "Хадохт-Наск" ("Яшт" 21-22) стихотворении говорится, что душа (urvan) праведного мужа находится вблизи его тела в течение трех дней. К концу третьей ночи с юга прилетает благоуханный ветер, и dāenā умершего предстает "в форме прекрасной светящейся белорукой девушки, резвой, прелестного вида, прямой, высокой, с крепкими грудками... пятнадцати лет" ("Хадохт-Наск", 9). Объясняя, кто она, даэна говорит: "Как я ни была мила, ты сделал меня еще милее своими добрыми мыслями, своими добрыми словами, своими добрыми делами, своей доброй религией; красивую, ты сделал меня еще красивее, желанную – еще более желанной" (ibid., 14). Затем душа четырьмя шагами пересекает три небесные сферы57 и достигает "Света, не имеющего начала" (15), т.е. рая. Один из умерших задает вопрос, как перешла она "от телесного к духовному существованию, от жизни, полной опасностей, к жизни, где нет опасностей" (16), но тут вмешивается Ахурамазда: "Не расспрашивай ее, потому что ты напоминаешь ей об ужасной, опасной, ведущей к разлуке дороге, по которой она прошла и которая есть отделение от тела и сознания" (17) – намек на драматические трудности путешествия58. Ахурамазда приказывает, чтобы ему дали "весеннего масла",59 ибо для праведного мужа это "пища, которую едят после смерти" (18). Напротив, душа злодея встречается в Северном Ветре с ужасной фурией и оканчивает свое путешествие в зоне Извечной Тьмы, где Ангро-Майнью приказывает, чтобы ей дали яду (20-35). Попробуем выделить здесь характерные черты: 1) душа встречает свою даэну, т.е. свое собственное Я,60 которое ей предсуществует ("как бы ни была я мила"), но которое в то же самое время есть результат религиозной деятельности души в земной жизни ("ты сделал меня еще милее"); 2) даэна предстает в архетипизированном облике женщины, имея в то же время конкретный образ; 3) перед нами определенно индоиранская концепция, поскольку она встречается в "Каушитаки-упанишаде" I 3-6: душу того, кто пускается в путь по "дороге богов" (devayāna), приветствуют, среди прочих божеств, Mānāsi ("Умная") и Cākshushï ("Ясновидящая"); затем душа переправляется через озеро и поток, входит в город и предстает перед Брахманом, который вопрошает ее: "Кто ты?"61 В "Хадохт-Наск" нет упоминания Моста Чинват. Тем не менее, Заратустра много говорит о нем (§103). Эта индоиранская концепция известна также другим индоевропейским народам; история религий зафиксировала ее и в других регионах. В классическом описании62 рассказывается, что даэна является со своими собаками и сопровождает душу праведного человека по Мосту Чинват, через Хара Березайти, космическую гору (на самом деле, мост, находящийся в Центре Мира, соединяет землю с небом). Встреченные Boxy Мана, души проходят перед Ахурамаздой и Амеша Спента. Отделение добрых от злых происходит либо перед мостом, либо в его начале. Что до суда над душами, о котором говорят тексты на пехлеви и где судья Митра с помощниками Сраошей и Рашну (с весами), то в гатах он не упомянут. Да он и излишен в данном сценарии: переход через мост, сопоставимый с инициатическим испытанием, – это уже суд, потому что, по поверью, мост расширяется под ногами праведников и становится не шире лезвия бритвы, когда к нему приближаются нечестивые. §112. Воскресение плоти Еще дальше от духа зороастризма – эсхатологические мифы и поверья, сложившиеся в связи с образом Йимы. Если в Индии Яма явился вдохновителем, главным образом, мифологии Первого из Мертвых, то иранский Йима стал первым царем и образцом совершенного правителя. Для нас сейчас достаточно вспомнить, что в иранской традиции первоначально рай ассоциировался с царствием Йимы: целую тысячу лет смерти и страдания не было, и люди оставались вечно молодыми.63 Но когда Йима начал лгать, его хварэна оставила его, и в конце концов он тоже лишился бессмертия.64 В мифологию Йимы зороастрийская теология интегрировала еще один первоначально инородный эсхатологический миф. Ахурамазда предупреждает Йиму, что зима длиной в три года уничтожит все живое на земле, затем просит его построить ограждение (vara), внутри которого намеревается спасти лучших из людей и зародыши всех видов животных. Вара мыслилась как подземное жилище, так как туда не проникали лучи ни солнца, ни луны, ни звезд.65 Это эсхатология архаическая, возможно, индоевропейская (ср. зиму Фимбуль в германской традиции), но абсолютно не соответствующая зороастрийским идеям. Однако понятно, почему Йима оказался включенным в этот мифологический сценарий конца света: он ведь царь, принадлежавший легендарному Золотому Веку, а в варе сохранились, вернее были "спасены" зачатки будущего человечества, готового после эсхатологической катастрофы зажить в райском "начале всех начал". Добавилось и еще одно эсхатологическое понятие – воскресение плоти. Сама вера в воскресение сравнительно древняя, но прямо она провозглашается в яштах (19. 11 и 89, см. также: 13. 129), которые говорят о "воскресении из мертвых" в связи с объявленным Заратустрой приходом "Живущего", т.е. Саошьянта. Таким образом, Воскресение составляет часть окончательного Обновления, которое также означает вселенский суд. Теперь в грандиозном эсхатологическом видении находит отражение несколько концепций, иные из них довольно древние: радикально и полностью обновленный мир представляет собой новое Творение, которому не будут больше наносить вред своими атаками демоны; воскресение из мертвых (точнее, новое сотворение тел) эквивалентно космогонии в силу параллели между микро- и макрокосмом – концепция древняя и распространенная у ряда индоевропейских народов, но получившая особое развитие в Индии и Иране. Как мы видели (§104), окончательное Обновление, провозвестником которого выступил Заратустра в исполненной им литургии, предвосхищается в ритуалах Нового Года (Navröz). В конце концов, традиция помещает рядом с Новым Годом три самых важных события космической и человеческой драмы: Творение, откровение Религии и эсхатологическое Обновление.66 Но поскольку год есть некий образ целостности, полноты космического времени, последние десять дней каждого года в некотором смысле составляют период ожидания эсхатологической драмы. Этот тот самый промежуток времени, в который души возвращаются на землю: один из яштов (13. 49-52) призывает фравашей,67 которые в последние десять дней года имеют возможность передвигаться свободно. Это поверье распространено повсеместно,*101 но зороастрийцы, как и их предшественники и последователи, помещают его в значительно более широкую систему: согласно текстам на пехлеви, Ормазд сотворил человека именно в эти десять дней; следовательно, фраваши появляются на земле в момент сотворения человека и вновь возвращаются под конец времен, т.е. в момент воскресения плоти.68 Параллелизм между празднованием Нового Года и эсхатологическим Обновлением с его воскресением мертвых развивается в более поздних текстах. По случаю каждого Нового Года дарится новая одежда, а в конце времен Ормазд одарит великолепной одеждой всех воскрешенных.69 Мы уже знаем (§104), что всеобщее Обновление произойдет после жертвоприношения, сотворенного Саошьянтом, независимо от того, будет Ахурамазда ассистировать ему или нет. Это эсхатологическое жертвоприношение повторяет, в некотором смысле, жертвоприношение космогоническое, и потому оно тоже "сотворяющее". А воскресение и его следствие – нетленность плоти – это смелое развитие эсхатологической мысли Заратустры; оно представляет собой действительно новую концепцию бессмертия.70 жүктеу/скачать 2.86 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|