Так что
И нынешний рассвет не меньше дорог мне…
…
Тебе спасибо, сердце человечье,
За тот цветок, что ветер вдаль унес,
За всё,
что в строки не могу облечь я,
За то, что дальше слов и глубже слез.
(Wordsworth, 2004a: 163, XI)
Как в знаменитой «Оде» Вордсворта, так и в более позднем и более мрачном видении
невинности у Блейка, которое мы находим в дополнительном томе «Песни опыта» (Blake,
1984), невинность рассматривается в контексте изменений, происходящих с человеком по
мере того, как он взрослеет. По мнению обоих писателей, мы начинаем с некоей первичной
идентификации с благим Богом в мире ином («в светлом облаке малыш») и постепенно,
страдая при спуске в «лес опыта», мы теряем изначальный образ. «На Мальчике растущем
тень тюрьмы», и мы встречаемся с жестокостью этого мира, со страшным: «Тигр, о Тигр, во
мгле ночной Страшный сполох огневой!» (Blake, 1984: 34) – и изо всех сил пытаемся понять:
«А Творец твой, рад ли он? Им ли Агнец сотворен?» (Blake, 1984: 35). Как же нам суметь
примирить светлую радость и беззащитную открытость ранней детской жизни с неизбежной
жестокостью и травмой, которая следует за ней? Придется ли нам признать (вместе с
Фрейдом), что «свет радости, небесный свет» – это всего лишь иллюзии? Или можно отчасти
восстановить изначальную невинность в ее более поздней, то
есть в более зрелой или
высшей форме? Оба поэта верят в то, что мы действительно можем отчасти восстановить
изначальное состояние. И Юнг тоже. Так же как и те психоаналитики, чьи теории мы
рассматриваем в этой книге.
Достарыңызбен бөлісу: