Третья «Вещественная цивилизация»

урожай, помещики худо ли хорошо, йо кормят их»^й3, Аналогичным аргументом пытался оправдать крепост­ное право и Одоевский⁹⁴. Видимо, ужас и отвращение, которое этим людям внушали контрасты английской действительности влияли на их оценку социально-эко­номической ситуации в России, критика недостатков в чужой стране оборачивалась подчас идеализацией соб­ственных порядков.

«Гнездо смут» или «дочь любимая свободы»?

Самые крупные расхождения среди русских наблю­дателей существовали, вероятно, в оценке англий­ского политического устройства. Для одних эта страна с ее оживленной и нередко бурной политической жизнью представлялась «гнездом смут и беспорядков», другие, напротив, восхищались ее строем. Хомяков, которому славянофильство не мешало быть и англофилом, назы­вал Англию «дочерью любимою свободы». Одна из при­чин этого разнобоя в оценках, как уже говорилось, сложность объекта.

Действительно политическая жизнь Англии изобило­вала противоречиями, которые нередко ставили русских наблюдателей в тупик. В очерке, опубликованном в жур­нале «Молва» в 1831 г., говорилось, что иностранца в этой стране на каждом шагу поражают противоречия «в законах и учреждениях»: дом англичанина непри­косновенен, однако власти насильственно вербуют лю­дей в матросы военного флота; закон ограждает право личности, но в суде зачастую нет средств к оправданию невинного; существует запрет на дуэли, но нет ограни­чений для кулачного боя; объявлена религиозная тер­пимость, но католики лишены гражданских прав и т. д. Перечислив эти и другие противоречия, автор призна­вал, что для него в Англии «все есть тайна — прави­тельство, законы и обычаи» (1831, кн. 30, с. 53—54). По тем же причинам Милютин называл Англию «не­обыкновенным государством»⁹⁵.

* 125 *

Русские наблюдатели обращали внимание на ожив­ленную общественную жизнь в Англии. Ссылаясь на обилие политических ассоциаций, которые создаются по любому поводу, «Сын отечества» называл англичан «прирожденными политиками» (1838, кн. 2, отд. 6, с. 4— 6). На существование здесь «сотни, тысячи разных об­ществ» указывал Хомяков в журнале «Москвитянин» (1845, кн. 1, отд. 7, с. 14—15). «Отечественные записки» писали: «Англия по преимуществу страна общественно­сти, ассоциации. Дела, которыми во всех прочих странах заведует правительство, в Великобритании по большей части предоставляются заботливости граждан, соеди­няющих свои силы для общей цели». На добровольные взносы содержатся университеты, церкви, госпитали и даже многие крупные предприятия (автор статьи имел в виду акционерные компании). «Стремление к общест­венности составляет одну из отличительных черт англи­чанина» (1846, кн. 2, отд. 2, с. 95). В Англии, замечал Герцен, «пропасть разных ассоциаций»⁹⁶. На это ука­зывали и многие другие⁹⁷. «В Англии и торговлю, и промышленность, и науки двигают обществами»,— ут­верждала «Северная пчела» (1849, № 239).

В то же самое время — и это казалось удивитель­ным,— несмотря на «общественный дух», англичане от­личались крайним индивидуализмом в личной жизни. Еще Карамзин обращал внимание на то, что «здесь все обгорожено: поля, луга, куда ни взглянешь, везде за­бор— это неприятно»⁹⁸. О том же писал в 1838 г. жур­нал «Живописное обозрение»: «В Англии все разделено и размежевано самым точным образом. Даже пахотные поля разделяются высокими плетнями, как у нас ком­наты стенами и перегородками... Решетки окружают у них каждый клочок зелени; английские сады устроены не для общественных прогулок, а для уединенного, не­видимого для других гулянья одному по извилистым дорожкам. Дома в городах строятся также с целью жить совершенно отдельно от всех. В большом англий­ском доме могут жить многие семейства и не встретить­ся во всю жизнь» (1838, т. 3, с. 294—295).

* 126 *

Другое противоречие, которое бросалось в глаза: при высокой политической активности граждан, свиде­тельствующей об определенном уровне социально-поли­тического развития страны, сохранение сословных пере­городок. Англичанин, по словам «Московского телегра­фа»,— «горячий, запальчивый фанатик в народных возмущениях» (1826, кн. 2, с. 335). Он «любит свободу до своевольства», утверждал «Сын отечества» (1829, кн. 9, с. 42). «Борение партий,— замечал „Московский вестник",— издавна... наполняет историю Англии» (1828, кн. 2, с. 181). Пушкинская «Литературная газета», наме­кая на революцию середины XVII в., писала, что «Джон Буль не всегда оказывает уважение королям, не только в театре, но и на троне» (1830, 30 июля, № 43, с. 50). «Английский народ в собраниях своих доводит свободу до последней степени бесчинства»,— таково было мне­ние «Молвы» (1831, № 30, с. 53).

О политической активности английских граждан свидетельствовало также сильно развитое самоуправ­ление. Герцен даже считал идею самоуправления «чисто саксонской»⁹⁹. «Всякому известно,— писал „Современ­ник",— до какой степени начало централизации чуждо нравам и преданиям английского народа» (1847, кн. 7, отд. 7, с. 30).

В то же время наблюдатели обращали внимание на жесткие социальные и классовые перегородки, которые разделяли английское общество. Англичане считаются свободным народом, «однако они больше придержива­ются знатности состояния, рангов, чинов, древних своих постановлений и обычаев, нежели какой-либо народ в мире... Нигде не считаются в таком большом уважении ранги, чины и классы людей, как в Англии»¹⁰⁰. «Ни в каком государстве,— замечал „Московский теле­граф",— народ не терпит столько от презрения аристо­кратии, и, однако, нигде аристократия не окружена та­кою уступчивостью народа и такими почестями» (1826, кн. 12, с. 336). Это наблюдение подтверждал «Теле­скоп»: в Англии «природа раболепно подчиняется огра­ничениям общественного порядка и искусственные от­личия налагают на лица отпечатки гораздо более неиз­гладимые, чем отпечатки самой природы» (1834, кн. 14,

⁹⁹ Герцен А. И. Собр. соч., т. 7, с. 67.

¹⁰⁰ Паулович К- П. Указ. соч., с. 124.

* 127 *

с. 252). Автор заметки имел в виду факт, на который обращали внимание многие наблюдатели и путешествен­ники,-— заметные внешние различия между представи­телями привилегированных классов Англии и всеми остальными.

Признак иерархичности и сохранения сословности английского общества «Библиотека для чтения» усмат­ривала и в строгом разделении Лондона на районы в соответствии с состоянием и сословным положением: в Лондоне, «каждая улица, каждый квартал предна­значены определенному классу» (1841, кн. 4, отд. 8, с. 80). «Англия-—страна аристократии,— писали „Оте­чественные записки",— здесь между классами род сте­ны» (1845, кн. 11, отд. 7, с. 4—5).

Резкий водораздел между отдельными классами анг­лийского общества замечали и другие наблюдатели. В частности, на него указывал Боткин, который, одна­ко, относился к этому с явным одобрением: «Всякий здесь знает свое место и не смешивается с другими, от­сюда тот всеобщий порядок и та общественная дисцип­лина, которые поражают здесь всякого иностранца»¹⁰¹.

Бросалось в глаза также постоянное расхождение между принципами, на которых теоретически покоилась английская политическая система, и их практическим осуществлением. Это относится в первую очередь к пра­вам и свободам граждан: неприкосновенность личности, гласность, свобода слова и печати и многое другое ши­роко прокламировалось в Англии, а на деле ущемлялось на каждом шагу. «Только богатые англичане пользуются свободой и вольностью», писал Паулович, подчеркивая, что свобода, которой пользуются все остальные,— «пу­стая свобода и вольность» ¹⁰². Герой повести Загоскина «Тоска по родине», оказавшись в Англии, на каждом шагу болезненно ощущал ущемление своих прав и сво­бод. «Ваша английская свобода,— говорил он англича­нам,— бывает иногда не лучше турецкого деспотиз­ма» ¹⁰³. Для таких обвинений имелись основания. И хотя граждане Англии действительно пользовались большей свободой, чем во многих других странах, на деле и здесь она была довольно ограниченной.

* 128 *

Деятельность парламента убедительно демонстриро­вала политическое бесправие английских граждан. Фор­мально он представлял всю нацию, по сути же подав­ляющее большинство народа не имело в нем голоса. До 1832 г. даже буржуазия посылала туда лишь горстку депутатов. «Московский телеграф» в 1830 г. справедли­во заявлял, что в Англии демократия отсутствует, она ^едва осмеливается тихо, ощупью входить в залу засе­даний нижнего парламента», а обе существующие пар­тии— тори и вигов — представляют один и тот же класс — аристократию: это, по словам журнала, «два вида одного рода». Все различие между ними ограничи­вается тем, что «одни имеют места, а другие хотят их иметь» (1830, кн. 5, с. 104). Положение существенно не изменилось и после реформы избирательной системы 1832 г., увеличившей представительство в нижней па­лате промышленной буржуазии и купечества. Что каса­ется верхней палаты — палаты лордов, то здесь царила потомственная аристократия, которая могла отменить любое решение палаты общин и, таким образом, факти­чески держала в своих руках контроль над управлени­ем страной.

Не многим лучше обстояло дело и с такими демокра­тическими правами, как свобода слова и печати,— они урезались на каждом шагу. Общественное мнение фор­мировалось крупными органами печати, которые явля­лись собственностью состоятельных людей. О «коммер­ческом» характере, а точнее говоря, продажности анг­лийской прессы, писали многие русские наблюдатели, в том числе даже Греч, редактор рептильной «Север­ной пчелы»¹⁰⁴. Иллюстрируя беспринципность англий­ской прессы, «Сын отечества» рассказывал о том, как собственник нескольких лондонских газет и журналов в погоне за тиражами в любое время изменяет их на­правление, становясь либо тори, либо вигом. «Право,— заключал автор,— это похоже на мануфактурное про­изводство мнений» (1838, кн. 1, с. 387). «Нигде,— заме­чал журнал „Отечественные записки",— журналистика не сделалась предметом таких огромных меркантильных спекуляций», как в Англии. Перемена партийного на­правления в английской прессе — повседневное явление (1842, кн. 1, отд. 7, с. 10—11). Что касается демократи-

5 Н. А. Ерофеев * 129 *

ческой прессы, то, хотя ей в результате долгой и само­отверженной борьбы и удалось в конце концов в 30-е годы добиться отмены некоторых административных ог­раничений, все же она не смогла преодолеть финансовые трудности и стать влиятельной силой.

Отношение русской общественности к английской пе­чати было двойственным. Правительственный «Журнал министерства народного просвещения» резко критиковал деятельность английских газет и журналов, утверждая, что ее результат —«развращение вкуса, равнодушие к вере, ослабление нравственности» (1839, кн. 1, с. 29). Вину за это журнал возлагал на свободу печати. Одна­ко другие наблюдатели пытались осторожно защищать свободу печати. П. Сумароков утверждал, что эта сво­бода в других странах, кроме Англии, была бы вредной: в Англии же дело обстоит иначе, потому что здесь «вера тверда, нравы менее развращены, законы во всей силе»¹⁰⁵. Ту же аргументацию развивал некий И. И. Мар­тынов в «Сыне отечества» (1842, кн. 9, с. 162—163).

Особенно вопиющими были противоречия в судеб­ном деле. Принципы английского судопроизводства — институт присяжных, независимость судей от админи­страции и их несменяемость — высоко оценивались пе­редовой русской мыслью. Декабрист Н. Тургенев даже намеревался специально поехать в Англию для изуче­ния судебной системы¹⁰⁶. Однако практика судопроиз­водства резко отличалась от теории: она целиком покои­лась на прецедентах, имевших нередко многовековую давность, и прежде всего гарантировала безопасность собственности. За ничтожные проступки грозили суро­вые кары: так, за кражу на сумму в 5 шиллингов судья имел право приговорить к смертной казни. Зако­ны против браконьерства были самыми строгими в Ев­ропе: за поимку фазана или зайца грозила ссылка в колонии на пожизненную каторгу. Отсутствие свода за­конов открывало простор для произвола судей. «Мо­сковский телеграф» писал, что английская юридическая практика — это «странная и разнообразная смесь старых и новых законоположений, иногда противоречащих друг другу» (1826, кн. 11, с. 238). Греч называл английские

¹⁰⁵ Сумароков П. И. Указ. соч.. с. 331, 381.

¹⁰⁶ Тургенев Н. И. Россия и русские: В 3-х т. М., 1907—1908, т. 1,
с. 87.

* 130 *

судебные порядки «странными варварскими обычая­ми» ¹⁰⁷. Еще более резко высказывались «Отечествен­ные записки»: «Едва ли есть где-нибудь такая плохая, такая медлительная судебная администрация, едва ли где процессы так разорительны для тяжущихся, как в Англии» (1845, кн. 1, отд. 8, с. 9). Русские журналы приводили немало судебных казусов, иллюстрировав­ших устарелость, волокиту и дороговизну судебной про­цедуры и выставлявших английский суд в самом неле­пом виде. Некий чиновник, уличенный в краже денег, был оправдан лишь на том основании, что не успел вы­нести денег из помещения (Вестник Европы, 1827, кн. 8, с. 314—315). Двоеженец избежал кары... женившись в третий раз: судья оправдал виновного потому, что не нашел прецедента для троеженства (Отечественные за­писки, 1843, кн. 7, отд. 8, с. 60). Еще более анекдотич­но выглядело дело лошади, обвиненной в смерти хо­зяина. Судья приговорил ее к казни, но затем смягчил наказание, постановив, чтобы животное использовали только на полевых работах (Северная пчела, 1827, № 9).

Оценки английской политической жизни были, есте­ственно, весьма различны. Представители консерватив­ных и реакционных кругов всячески подчеркивали ус­тойчивость и незыблемость английских учреждений и порядков; они восхваляли «законопослушность» англи­чан, считая ее отличительной, чуть ли не врожденной чертой народа. «Живописное обозрение» в 1839 г. ут­верждало, что в Англии «чувство уважения к прошедше­му—источник великих дел, силы характера, самосозна­ния и величия народа. Едва ли не ему обязана Англия многим, в особенности прочностью своих установлений» (1840, т. 5, с. 71). «От уважения англичан к законам оте­чества и к правам ближнего господствует у них возмож­ное благочиние»,— писал Греч¹⁰⁸.

В «беспредельном уважении к законам» усматривал одну из важнейших причин «величия Англии» Булга-рин¹⁰⁹. Авторы этого толка приписывали английскому народу врожденный консерватизм. «В характере анг­лийского народа,—писала „Северная пчела",— находит­ся обдуманное отвращение к переменам всякого рода»

* 131 * 5*

(1850, № 228). В доказательство этого часто ссылались на господство в Англии архаических обычаев, церемо­ний и учреждений, давно утративших смысл, а также на тщательное сохранение памятников истории. По мне­нию «Северной пчелы», консерватизм англичанина про­является во всех его привычках: «В своих удовольствиях англичане подчинены силе привычки»: они ходят всегда в один и тот же кофейный дом, сидят там всегда на од­ном и том же месте, всегда одно и то же пьют и чи­тают. Точно так же постоянны они и в своих политиче­ских привычках и привязанностях; англичанин, заклю­чал автор статьи,— «ученик более времени, чем разума» (1827, № 95).

Прочность и незыблемость английских политических порядков русские реакционные круги связывали преж­де всего с монархическим образом правления. «Библио­тека для чтения» утверждала, что причина этой прочно­сти лежит якобы в «спасительных преданиях древнего самодержавия». Другим столпом английской политиче­ской системы журнал считал аристократию. «Богатая и просвещенная» аристократия, по мнению журнала, «есть душа английской нации, которая уважает ее и ок­ружает всеми знаками почтения и доверенности». В ари­стократической палате лордов журнал усматривал «хо­рошее противоядие разрушительному духу толпы» (1838, кн. 26, отд. 5, с. 29). Что касается нижней пала­ты, палаты общин, то О. Сенковский, редактор этого журнала, презрительно именовал ее «самой бестолковой» (1836, кн. 3, отд. 7, с. 24—25).

«Северная пчела» также воспевала английскую «ста­ринную, умную, образованную, твердую, благородную аристократию, имеющую в виду благо, славу и процве­тание отечества». Наделенное этими положительными качествами высшее дворянство и знать она противопо­ставляла «необузданному, тщеславному, прихотливому, непостоянному народу» (1845, № 54).

По мнению «Северной пчелы», монархия и аристо­кратия возвели Англию на нынешнюю ступень ее вели­чия. «Ни одна нация не погибала, доколе существовала в ней власть наследственная, никем не оспариваемая. Погибель народов начинается везде с того времени, как у них возникает междоусобие властей. В Англии при изменении религии переменена была династия, но оста­лась наследственность, щит и меч ее. С избирательной

* 132 *

властью Англия не просуществовала бы и полувека» (1849, № 87).

Для консервативных кругов русского общества очень многое, однако, в английской политической системе было решительно неприемлемо и категорически осужда­лось. В первую очередь подвергались критике те демо­кратические свободы, которые английский народ завое­вал в длительной и упорной борьбе, в частности то, что правительство позволяет открыто — устно и в печати — критиковать его действия. Эти свободы русские кон­серваторы расценивали как гибельные уступки «черни», не понимая того, что позиция английских господствую­щих классов определялась вполне определенными исто­рическими условиями. В стране, где еще в середине XVII в. произошла буржуазная революция, пробудив­шая огромную политическую активность масс, аристо­кратия не могла полагаться только на силу и обращалась к другим, более гибким методам управления. Инстинкт самосохранения вынуждал ее терпеть эту активность — правда, до тех пор, пока она не грозила ее господст­ву. Она мирилась с политическими кампаниями и про­чими формами протеста, видя в них своеобразные отду-

* 133 *

Не понимая этой ситуации, русские критики из ла­геря реакции усматривали в терпимом отношении английских властей к «смутам» слабость правительства и порочность всей системы. Князь Ливен, посол в Лондо­не, высказывал в 1830 г. убеждение, что зависимость английского правительства от общественного мнения имеет печальные последствия: Англия в настоящий мо­мент сделалась беспомощной для блага Европы и беспо­мощной для энергического исполнения трактатов. Все ее средства зависят от направления общественного мне­ния» ¹¹². Дальнейшее развитие событий настраивало на еще более пессимистический лад. В начале 1832 г., когда обострилась борьба вокруг реформы парламента, рус­ское посольство сообщало, что английское правительство «вступило на путь революции»¹¹³. В том же году Нес­сельроде извещал посла в Лондон. «Последние известия из Лондона, ваши донесения и все, что печатается в га­зетах, вызвали в государе самые серьезные опасения насчет состояния Англии. Он видит, что революция мо­жет там произойти во всякое время и королю угрожает судьба несчастного Карла X»¹'⁴. В 1835 г. посол писал в Петербург о «расшатывании» английского государст­венного порядка. Конституции в этой стране более не существует, утверждал он, «королевская власть — тень без тела», она лишилась влияния, и власть целиком перешла в руки «промышленной народной массы». По­сол даже называл Пальмерстона «якобинцем»¹¹⁵. Ана­логичные соображения высказывались и позднее^И6. Англия представлялась этим людям «гнездом смут и беспорядков».

Подобная точка зрения станет понятной, если учесть особенности социальной психологии того времени. В си­стеме тогдашних ценностей русского общества — разу­меется, его привилегированного слоя — внутреннее спо­койствие и стабильность занимали чрезвычайно высо-

¹¹² Мартене Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных
Россией с иностранными державами. СПб., 1898, т. 12, с. 24.

¹¹³ Мартене Ф. Ф. Император Николай и королева Виктория.— Вест­
ник Европы, 1896, ноябрь, с. 88, 94.

¹¹¹ Мартене Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций..., т. 12, с. 4. Карл X — французский король, изгнанный революцией 1830 г.

¹¹⁵ Там же, с. 60.

¹¹⁶ Там же, с. 205.

* 134 *

кое место: они рассматривались как непременные условия нормальной жизни страны, ибо только они га­рантировали незыблемость общественных устоев. Не случайно в тогдашней литературе мы встречаем посто­янное противопоставление спокойной России беспокой­ному Западу, мечущемуся в тисках неразрешимых про­тиворечий и социальных конфликтов. Превосходстве» России видели именно в том, что твердая власть не да­вала никаких послаблений «смутьянам» и решительно пресекала всякие попытки волнений и беспорядков. Как писала реакционная «Северная пчела», выражавшая взгляды официальных кругов, «Россия спокойна, счаст­лива, с негодованием отвергает лжеумствования, губя­щие народы, и, твердая в вере отцов своих, в преданно­сти престолу, как исполинская гора стоит безвредно сре­ди вулканов» (1831, № 43). Образ «непоколебимой горы» постоянно фигурировал в высказываниях того вре­мени. Как выразился популярный проповедник тех лет епископ Иннокентий, Россия стоит «яко гора Сион сре­ди всемирных треволнений» ^т.

В развернутой форме эту концепцию сформулировал историк Устрялов в книге, которая была просмотрена и одобрена самим царем. Европа может нам завидовать, писал верноподданный автор: «В то время, когда ее тре­вожат и волнуют раздоры общественные, смуты рели­гиозные и связь частей, видимо, слабеет пробудившеюся враждою племен, ожесточением партий, недоверчивостью народов к правительствам, Россия, непоколебимо пре­данная престолу, очевидно, укрепляется в своем союзе государственном постепенным слиянием разнородных элементов ее в одно целое, в одну необъятную державу, где все покорствует одному закону русскому, где господ­ствует русский язык и торжествует православная цер­ковь» ¹¹⁸.

Следует заметить, что такое отношение к обществен­ному спокойствию проявлялось не только в официаль­ных и реакционных кругах, но и в более широких слоях. Известный литератор и критик тех лет П. Анненков в своих воспоминаниях описывает настроения в одной из

¹¹⁷ Цит. по кн.: Зайончковский А. М. Восточная война 1853—1856 гг.
в связи с современной политической обстановкой. СПб 1908 т 1
с. 181.

¹¹⁸ Устрялов Н. Г. Историческое обозрение царствования императо­
ра государя Николая I. СПб., 1847, с. 167.

* 135 *

областей России: «Начиная с богатейшего земельного собственника и через весь ряд именитого и заурядного чиновничества до последнего торгаша на улице, все в один голос гордились и радовались тому, что политиче­ские бури и ураганы никогда не досязают и никогда не достигнут, по всем вероятиям, наших пределов» .

«Московский телеграф», который отнюдь не относил­ся к реакционным изданиям, в 1832 г. характеризовал итоги минувшего года: «Мирные граждане, удаленные от бурь политических, под благоденственным правлени­ем мудрого монарха, мы чужды ослепления страстей Западной Европы» (1832, кн. 1, с. 3). Возможно, в этой формуле далеко не все отражало искренние убеждения редактора, однако июльская революция во Франции могла его напугать «ослеплением страстей».

В аналогичном духе высказывался и такой прогрес­сивный журнал, как «Отечественные записки». В 1848 г. он подчеркивал превосходство России над Западом: там царят безначалие и раздоры, здесь — спокойствие и мир (1848, кн. 7, отд. 6, с. 13).

Столь удивительное совпадение взглядов людей са­мых различных политических направлений можно объ­яснить лишь тем, что ощущение стабильности, незыбле­мости существующего занимало в тогдашней системе ценностей очень высокое место, а всякое изменение вос­принималось как болезненное потрясение. Вероятно, стремление к устойчивости было связано со всем тог­дашним укладом русской жизни, где темпы развития были довольно медленными и сохраняли свою силу мно­гие традиционные обычаи и привычки.

Конечно, степень общности подобных взглядов не следует преувеличивать: за сходством формул зачастую скрывалось принципиальное расхождение. Осуждая «смуту» как угрозу порядку, представители различных политических лагерей по-разному видели ее истоки и виновников. И если Булгарин безоговорочно осуждал всякий протест и не видел никаких оправданий для на­рода, выступающего с этим протестом, то, например, П. Вяземский, осуждая выступления недовольных, в то же время возлагал ответственность и на тех, кто вынуж­дал народ к выступлению, не давая ему возможности выразить свое недовольство иным путем.

¹¹³ Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960, с. 489.

* 136 *

На карьеру Брума позднее ссылались и «Отечествен­ные записки»: этот пример, по мнению автора заметки, показывает «умение английской аристократии открывать свои двери для знаменитых людей из других классов» (1845, кн. 5, отд. 6, с. 1). «Телескоп» даже утверждал, что «Англия совершенно уравняла сии два состояния»: аристократию и купечество. Свое утверждение журнал подкреплял ссылкой на биографию двух людей, незадол­го до этого одновременно скончавшихся в Лондоне: крупнейшею аристократа графа Фицвилльямса и бога­того купца Уайтмана, одно время занимавшего пост лондонского лорд-мэра. Первый занимал более высокое общественное положение, однако в политическом пла­не, по словам журнала, Уайтман играл роль гораздо более значительную (1831, кн. 14, с. 252).

«Отечественные записки» именно умением допускать в свои ряды представителей других класссов объясняли живучесть и устойчивость английской аристократии. «Эта старая феодальная корпорация,— писал журнал, имея в виду аристократию,— беспрестанно подновляет­ся приливом демократической крови, держится смело, твердо, с подъятым челом, во главе политических дел, привлекая к себе всякую индивидуальность, которая мо­жет сделаться опасною для нее, уподобляясь ей и под­крепляя право рождения правом богатства и дарова-

* 137 *

Еще более ясно эти настроения отражаются в тех высказываниях об Англии, которые отмечали растущее влияние буржуазии. Еще Сумароков констатировал, что в Англии «купечество составляет собою главнейшее сословие, пользуется всяческим уважением... Звание его почетно, на нем покоятся величие, слава Англии, та ось, на которой вращается вся громада»¹²⁰-¹²¹. А жур­нал «Живописное обозрение» удивлялся большой власти, которую имеет лондонский лорд-мэр, избираемый из числа крупных купцов: «...простой купец занимает столь высокое место, имеет обширную власть, находится в не­посредственных сношениях с высшими людьми в госу­дарстве, даже с королем, и живет в...великолепном дворце» (1838—1839, т. 4, с. 136). О влиянии буржуа­зии на английскую политику писала и «Северная пче­ла»: «В Англии, если сильное и богатое торговое со­словие начнет осуждать какое-нибудь действие, весьма редко случается, чтобы министр осмелился вступить в борьбу с этим мнением» (1850, № 118).

Легко себе представить чувства, с которыми могли читать об этих фактах русские купцы и предпринимате­ли. Чувства эти хорошо выразил известный публицист С. Маслов в «Журнале сельского хозяйства», когда с гордостью и восхищением описывал то уважение, с ка­ким английский премьер-министр Р. Пиль излагал в парламенте мнение суконных фабрикантов, делегация которых накануне его посетила. «Не везде в Европе,— писал Маслов,— промышленники пользуются таким ува­жением, не везде в Европе с таким вниманием выслуши­вают их мысли, принимают от них наставления и даже сознаются в том торжественно. Но должно также заме-

i2o-i2i Сумароков П. И. Указ. соч., с. 241—242, 393—394.

* 138 *

тить, что нигде и промышленность не процветает так, как в Англии». Автор многозначительно прибавлял, что в отличие от Англии «у нас во многих кругах, можно сказать, не знают, кто их кормит» (1844, кн. 6, с. 63—64).

Наблюдатели, близкие к буржуазно-купеческим кру­гам, отмечали и те благоприятные условия торгово-про­мышленной деятельности, которые создавал английский политический строй. «Журнал мануфактур и торговли», тесно связанный с интересами российского купечества, подчеркивал, что в Англии «средний класс людей умно­жается по мере умножения богатства народного» (1836, кн. 7, с. 99). Опираясь на данные об увеличении в Анг­лии банковских вкладов, «Северный архив» утверждал, что «благосостояние среднего класса людей процветало не только весьма быстро, но и гораздо значительнее в сравнении с высшими и низшими» (1825, кн. 9, с. 238).

Русские журналы также отмечали в качестве поло­жительной черты английской аристократии ее активное участие в деловой жизни — в коммерческих, промышлен­ных и колониальных предприятиях. Эта деятельность, по словам Сумарокова, приносит аристократии «новое процветание, и тогда как на твердой земле обнищавшие бароны величаются одними истлевшими грамотами, здесь передаются миллионы из рода в род»^т. Про­фессор Московского университета Линовский, который провел в Англии несколько месяцев за изучением сель­ского хозяйства, писал в «Москвитянине», органе мос­ковских славянофилов, что английский аристократ в силу старой традиции вынужден играть роль меце­ната: он «обязан непременно поощрять всякое стремле­ние к изящному и полезный труд», поэтому покупать произведения искусства," давать субсидии людям, про­явившим себя в науке, искусстве и т. п. «Он просто не может этого не делать без ущерба для своего престижа» (1846, кн. 1, отд. 7, с. 19—20).

С других позиций английский политический строй оценивали прогрессивные круги русского общества: они усматривали его положительную сторону как раз в том, что вызывало осуждение со стороны реакции, а именно в существовании демократических свобод, гласности и сильного общественного мнения. Декабрист Н. А. Бе-

же, с. 225—226, 258.

стужев в своих показаниях заявил, что длительное пре­бывание за границей в 1815 г. дало ему «первое поня­тие о пользе законов и прав гражданина», а посещение некоторых стран, в частности Англии, «утвердило сей образ мыслей». Вернувшись в Россию, Бестужев про­должал размышлять об увиденном. «Первая же книга, развернувшая во мне желание конституции в моем оте­честве,— признается Бестужев,— была ,,О конституции Англии"» ¹²³.

Следы влияния, которое оказало знакомство с Анг­лией, мы находим также в показаниях декабриста А. Муравьева. Он сказал, что в 1817 г. на встрече с друзьями — братьями Муравьевыми-Апостолами, Якуш-киным, Никитой Муравьевым и Шаховским — они сооб­щили ему о создании тайного общества, «которого край­нею целью должно быть достижение их тогдашних любимых идей — конституции, представительства народ­ного, свободы книгопечатания, одним словом, всего того, что поставляет сущность правления в Англии и других землях»¹²⁴. Декабрист Н. П. Репин также показал: «Цель общества, сколько мне известно, состояла в том, чтобы ввести в России правление, ограниченное по при­меру Англии или Франции»¹²⁵. Поручик Сухинов, при­влеченный по делу о восстании Черниговского полка, сообщал, что на заседаниях тайного общества он слы­шал разговоры о конституции: «...оная, по его словам, заключалась в перемене государственного правления на основании и правилах английских»¹²⁶. Следы влияния английских политических порядков можно обнаружить в работах и показаниях ряда участников восстания де­кабристов ¹²⁷.

В то же время наиболее проницательные и дально­видные участники движения отнюдь не идеализировали английскую политическую жизнь и отдавали себе отчет в ее недостатках. По словам Рылеева, Пестель в бесе­де «согласился со мною, что Устав Англии уже устарел, что теперешнее просвещение народов требует большей

¹²³ Восстание декабристов: Материалы. М., 1926, т. 2, с. 64. Н. Бе­
стужев имеет в виду русский перевод книги известного английско­
го юриста У. Блекстона «О конституции Англии».

¹²⁴ Там же. М., 1927, т. 3, с. 32—33.

¹²⁵ Там же, т. 2, с. 363.

¹²⁸ Там же. М., 1926, т. 5, с. 159.

¹²⁷ Семевский В. И. Политические и общественные идеи декабристов
СШ-. 1901, с. 220, 417, 486—487. ^Г

* 140 *

свободы и совершенства в управлении, что английская конституция имеет множество пороков и обольщает толь­ко слепую чернь, лордов, купцов...»^т. Сам Пестель заявлял, что он от монархических взглядов перешел к республиканским под влиянием знакомства с практикой политической жизни на Западе. «Я находил,— сообщает он,— что во Франции и Англии конституции суть одни только покрывала, никак не воспрещающие министерст­ву в Англии и королю во Франции делать все, что они пожелают». Что касается английского парламента, то обе его палаты «существуют для одного только покры­вала» ¹²⁹. Пестель даже, ссылаясь на Англию, утверж­дал, что аристократы «суть главная препона государст­венному благоденствию и притом могут быть устране­ны одним республиканским образованием государ­ства» ¹³⁰.

Столь же критическое отношение к английским поли­тическим порядкам мы можем обнаружить и у револю­ционных демократов: признавая некоторые принципы этого порядка неплохими, они отнюдь не скрывали его слабостей. Англия, по словам Герцена, «велика своим предварением в политическое воспитание всех наро­дов» ¹³¹. Однако английские демократические свободы он считал «не приведенными в порядок»¹³², т. е. не за­крепленными, а парламентскую систему именовал «са­мым колоссальным беличьим колесом в мире» ¹³³.

Что касается Белинского, то он подчеркивал двойст­венный характер английского политического устройст­ва: «Опередивши всю Европу в общественных учреж­дениях, на совершенно новых основаниях, Англия в то же время упорно держится феодальных форм и чтит букву закона, потерявшего смысл и давно замененного другим»¹³⁴. Белинский также критически относился к английским свободам. «Нигде,— писал он,— индивиду­альная, личная свобода не доведена до таких неограни­ченных размеров и нигде так не сжата, так не стеснена общественная свобода, как в Англии». Отмечая неслы-

¹²⁸ Восстание декабристов: Материалы. М., 1925, т. 1, с. 178.

¹²⁹ Там же, т. 4, с. 91.

¹³⁰ Избранные социально-политические и экономические произведения
декабристов, т. 3, с. 166.

¹³¹ Герцен А. И. Собр. соч., т. 9, с. 108.

¹³² Там же, т. 5, с. 250.

¹³³ Там же, с. 384.

Ш Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 5, с. 644—645,