Второе рождение: дискуссия конца 50-х - начала 60-х годов

В конце 50-х — начале 60-х гг. развернулся второй этап дискуссии о предмете социальной психологии и вообще о ее судьбе в советском обществе. <...>

Характерно, что дискуссия вновь началась в рамках психологии, хотя в ней приняли участие и социологи. Опять сыграл роль такой фактор, как большая защищенность психологии от идеологического давления по сравнению с социологией. <...>

Дискуссия началась в 1959 г. статьей А.Г. Ковалева, опубликован­ной в журнале «Вестник ЛГУ», после чего была продолжена на II Всесоюзном съезде психологов в 1963 г. Почти одновременно дискус­сия шла и на страницах журнала «Вопросы философии». Основная полемика касалась не только кардинального вопроса «быть или не быть» социальной психологии, но и более конкретных — о предмете социальной психологии и ее «границах» с психологией и социологи­ей. Несмотря на обилие точек зрения, все они могут быть сгруппиро­ваны в несколько основных подходов. <...>

Первый, получивший преимущественное распространение среди социологов, утверждал социальную психологию как науку о «массо-видных явлениях психики». В рамках этого подхода разные исследова­тели выделяли разные явления, подходящие под определение. Иногда больший акцент делался на изучение психологии классов, других боль­ших социальных общностей, и в этой связи — на отдельные элементы общественной психологии больших социальных групп (традиции, нра­вы, обычаи). В других случаях больше внимания уделялось формирова­нию общественного мнения, таким специфическим массовым явле­ниям, как мода и пр. В рамках этого же подхода согласно говорилось о необходимости изучения коллективов. Плехановский термин «обще-

14

ственная психология» был интерпретирован как определенный уро­вень общественного сознания, в то время как термин «социальная психология» был закреплен за названием науки.

Наконец, в ходе дискуссии обозначился и третий, «синтезирую­щий» подход к проблеме. Социальная психология была рассмотрена здесь как наука, изучающая и массовые психические процессы, и положение лично­сти в группе. В этом случае проблематика социальной психологии пред­ставлялась достаточно широкой: практически весь круг вопросов, ис­следуемых в различных школах социальной психологии, включался в ее предмет. По-видимому, такое понимание более всего отвечало реально складывающейся практике исследований, а значит, и практическим потребностям общества, поэтому оказалось наиболее укоренившимся.

Но согласие в понимании круга задач социальной психологии еще не означало согласия в понимании ее соотношения с социологией и психологией. Что касается первой, то, поскольку в социологии шла довольно острая дискуссия относительно предмета, сколь-нибудь од­нозначного ответа на вопрос о границах найдено не было. Эти грани­цы, впрочем, довольно рыхлы до сих пор как в мировой, так и в отечественной социальной психологии. На протяжении длительного времени несколько проблемных областей просто пересекались: на­пример, социология личности и психология личности, социология малой группы и социальная психология малой группы и т.п. Вместе с тем, если сегодня эта ситуация не кажется драматичной, то в дискус­сии 50—60-х гг. ей придавалось порою именно такое значение. Вопрос о границах социальной психологии и общей психологии также не был разрешен полностью, хотя какие-то ориентиры и были выстроены; в частности, предполагалось, что основной водораздел проходит по линии личность — личность в группе, хотя конкретное содержание этой оппозиции толковалось по-разному, в зависимости от привер­женности автора к той или иной психологической школе. (В отличие от социологии, про которую в ее марксистском варианте вообще не принято было говорить как про науку, обладающую «школами», в психологии проблема решалась более спокойно и принималось, на­пример, деление на «московскую» и «ленинградскую» школы.)

Дискуссия на втором ее этапе имела огромное значение для даль­нейшего существования и развития социальной психологии. В целом она означала конституирование социальной психологии как относи-

15

тельно самостоятельной дисциплины, на первых порах утвердившей­ся в качестве таковой в составе психологической науки. Такое реше­ние имело два следствия: оно определяло специфику институциона-лизации советской социальной психологии, и специфику решения ее методологических проблем. Первое следствие дало знать о себе по тому, где и как были созданы первые научные и учебные «единицы» этой дисциплины. Социальная психология отныне заняла прочное место в структуре научных конгрессов по психологии (начиная с 1963 г.). В 1962 г. в Ленинградском университете образуется первая в стране лаборато­рия социальной психологии, а в 1968 г. — кафедру с таким названием возглавил Е.С. Кузьмин (в МГУ такая кафедра была создана позже, в 1972 г. под руководством Г.М. Андреевой). Обе кафедры возникают на факультетах психологии по той простой причине, что социологичес­ких факультетов тогда просто не было. В то же время создаются много­численные социально-психологические лаборатории и центры, также тяготеющие к психологическим учреждениям или непосредственно «в практике», например, на промышленных предприятиях. В 1972 г. создается сектор социальной психологии в системе Академии Наук СССР, т.е. по целой совокупности причин психология институциона-лизируется как психологическая дисциплина. (Более далеким отзвуком этой ситуации явилось и то, что в перечне профессий, по которым присваивались ученые степени кандидата и доктора наук ВАК СССР, социальная психология оставалась в рубрике «психологические специ­альности», и лишь много позже она была уравнена в правах — в 1987 г. в социологии появилась специальность «социальная психология».)

Гораздо важнее опосредованное «влияние» марксизма на социальную

16

психологию через философские основания общей психологии. В данном случае необходимо назвать, прежде всего, психологическую теорию деятельности, разработанную на основе учения Л.С.Выготского о куль­турно-исторической детерминации психики. Теория деятельности, раз­витая в трудах С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, была при­нята большинством представителей психологической науки в СССР, хотя и в различных ее вариантах. Наиболее полно она была интернали-зована социальной психологией московской школы, на психологичес­ком факультете МГУ (где деканом был А.Н. Леонтьев). Кардинальная идея теории, заключающаяся в том, что в ходе деятельности человек не только преобразует мир, но и развивает себя как личность, как субъект деятельности, была воспроизведена в социальной психологии и «адап­тирована» в исследованиях группы. Содержание названного принципа раскрывается здесь в понимании деятельности как совместной, а груп­пы как субъекта, что позволяет изучать ее характеристики в качестве атрибутов субъекта деятельности. Это, в свою очередь, позволяет трак­товать отношения совместной деятельности как фактор интеграции груп­пы. Наиболее полное выражение этот принцип получил позже в психо­логической теории коллектива.

Некоторые следствия из приложений теории деятельности оказыва­ются весьма близкими современным поискам, особенно европейской социально-психологической мысли с ее акцентом на необходимость учета «социального контекста». Определенную роль в таком содержательном оформлении социальной психологии сыграла и общекультурная тради­ция российской мысли, задавшая большую, чем, например, в американ­ской социальной психологии, ориентацию на гуманитарный характер знания или, как минимум, на примирение сциентистских и гуманисти­ческих принципов (например, наследие М.М. Бахтина).

70—80-е гг. — это период весьма бурного развития социальной психологии в СССР. Ее институционализация к этому времени завер­шена, и основная форма дальнейшего развития — экстенсивное («вширь») и интенсивное («вглубь») развертывание двух типов ис­следований. Последнее относится прежде всего к совершенствованию методического и методологического арсенала науки. И в том, и в другом случае большую роль сыграло расширение сферы международных кон­тактов советских социальных психологов — от участия в международ-

17

2 - 7380

ных конгрессах и конференциях, международных организациях (в 1975 г. были избраны членами Европейской Ассоциации Эксперименталь­ной Социальной Психологии первые четыре советских ученых: Г.М. Андреева, И.С. Кон, А.Н. Леонтьев и В.А. Ядов) до участия в совмес­тных исследованиях и публикаций в международных журналах.

Обозначаются достаточно четко две сферы социальной психоло­гии и соответственно два типа исследований: фундаментальные и при­кладные. Последние получают широкое развитие в таких отраслях общественной жизни, как промышленное производство (с попытками создания здесь социально-психологической службы), деятельность СМИ, школа (с утверждением должности «школьного психолога», выполняющего преимущественно социально-психологическую рабо­ту), армия, «служба семьи» и пр. Судьба этой области социальной психологии в дальнейшем значительно изменяется, отчасти в связи с дальнейшей специализацией и отпочкованием так называемой «прак­тической социальной психологии» (экспертиза-консультирование, тре­нинг), отчасти — в связи с радикальными социальными преобразова­ниями после 1985 г.

Что же касается «академической» ветви социальной психологии, реализующейся в системе фундаментальных исследований, то здесь по­лучают широкое развитие практически все основные проблемы науки. <...>

Мера представленности основных проблем вполне сопоставима с объемом их исследования в других странах.

Естественно, что отчетливо обозначились магистральные направ­ления: психология малых групп (В.Б. Ольшанский, Я.Л. Коломинс-кий, Р.Л. Кричевский, Ю.П. Волков), психология межгрупповых от­ношений (B.C. Агеев), психология конфликта (А.И. Донцов, Ю.М. -Бородкин), этнопсихология (Т.Г. Стефаненко), социализация (Н.В. Андреенкова, Е.М. Дубовская) и пр. Столь же широкое распростране­ние получили прикладные исследования почти во всех сферах обще­ственной жизни: управления (А.Л. Свенцицкий, А.Л. Журавлев), средств массовой информации (А.А. Леонтьев, Н.Н. Богомолова, Ю.А. Шерко-вин), науки (М.Г. Ярошевский — автор концепции «программно-ро­левого подхода», М.А. Иванов), организации (Ю.М. Жуков, Т.Ю. Ба­заров, Е.Н. Емельянов), политики (Л.Я. Гозман).

В последние годы заявило о себе особое направление — практи­ческая социальная психология, которая частично по-прежнему сосре­доточена в высших учебных заведениях и научно-исследовательских институтах, но в значительной мере реализует себя в специальных организациях типа консультационных центров, рекламных бюро и т.п. Практическая социальная психология сделала ряд обобщающих тру­дов методологического характера. Так, получившей широкое распро­странение практике социально-психологического тренинга предше­ствовали работы Л.А. Петровской. Психологи-практики объединены в

18

несколько обществ и ассоциаций, среди которых можно назвать Ас­социацию практической психологии, Ассоциацию психотерапии (где заметное звено — групповая психотерапия) и др. Предметом дискус­сии остается вопрос о взаимоотношениях академической социальной психологии \\ различных видов ее практического воплощения. К со­жалению, специальных учреждений для подготовки кадров в этой области не существует, и университетские курсы вынуждены выпол­нять не свойственные им функции.

С таким багажом советская социальная психология пришла к мо­менту начала радикальных социальных преобразований, получивших импульс вместе с «перестройкой»: подобно тому, как в истории этой науки на Западе общественные потрясения 1968 г. дали основания для ее глубокой рефлексии, социальные изменения в СССР не могли не заставить советскую социальную психологию также переосмыслить и путь своего развития, и свои реальные возможности, причины успе­хов и слабостей. Коренные преобразования в экономической структу­ре общества, характере политической власти, во взаимоотношениях общества и личности сказались на изменениях в самом предмете ис­следований и должны были быть осмыслены в терминах науки. Еще рано говорить о подлинном осмыслении социальной психологией новой реальности, но кое-какие выводы можно сделать и в этой связи обри­совать некоторые перспективы.

Как отмечалось, накопленный советской социальной психологи­ей опыт, ее теоретические и экспериментальные разработки, несмот­ря на то, что создавались в марксистской парадигме, не выводили отечественную социальную психологию из русла развития мировой

19

науки. Во всяком случае, одна общая черта, несомненно, присутству­ет: социальная психология любой школы на любом отрезке ее исто­рии всегда апеллировала к стабильному обществу. Собственно, такая переменная, как «стабильность—нестабильность», практически не фигурировала в исследованиях. В этом смысле социальная психология значительно отличается от социологии, где проблема социальных из­менений давно включена в общий контекст науки. В социальной пси­хологии, во многом за счет того, что эталоны ей на международной арене задавала американская традиция с ее позитивистски-эмпиричес­ким креном, эта проблема явно возникает лишь в последние годы в рамках зарождения европейской «оппозиции» американскому образцу. Так, в работах А. Тэшфела был остро поставлен вопрос о недопустимо­сти игнорирования в социально-психологических исследованиях соци­альных изменений, происходящих в обществе. В советской традиции эта идея присутствовала в лучшем случае на уровне деклараций, в исследо­вательской же практике она оказалась безоружной перед лицом гло­бальных общественных трансформаций, и одна из причин этого — до­минирование не социологической, а психологической версии предмета. Аппарат социально-психологического исследования, его средства не адаптированы к изучению феноменов изменяющегося мира. Поэтому, если социальной психологии приходится существовать в этом мире, ее первая задача — осознать характер происходящих преобразований, по­строить собственную программу трансформирования сложившихся подходов в связи с новыми объектами исследований, новыми типами отношений в обществе, новой ситуацией.

К ним можно отнести глобальную ломку социальных стереотипов, обладавших глубокой спецификой в нашем обществе: исключитель­ная «длительность» их утверждения (практически в течение всего пе­риода существования советского общества), широта их распростра-

20

ненности (внедрение в сознание самых разнообразных социальных групп, хотя и с разной степенью интенсивности), наконец, поддерж­ка их не только силой господствующей идеологии, но и институтами государства.

С этим связан и третий блок проблем, сопряженных с кризисом идентичности. Инструмент формирования социальной идентичности — процесс категоризации в значительной мере модифицируется в не­стабильном обществе: категории, фиксирующие в познании устояв­шееся, есть порождения стабильного мира. Когда же этот мир разру­шается, разрушаются и социальные категории, в частности те, кото­рые обозначают социальные или этнические группы (как быть сегодня, например, с такой категорией, как «советский человек»?). Послед­ствия этого для многих людей довольно драматичны.

Перечень такого рода проблем может быть продолжен, однако вывод уже напрашивается: социальная психология сталкивается с новой социальной реальностью и должна ее осмыслить. Мало просто обно­вить проблематику (например, исключить тему «психологические про­блемы социалистического соревнования»); недостаточно также про­сто зафиксировать изменения в психологии больших и малых соци­альных групп и личностей (в той, например, области, как они строят образ социального мира в условиях его нестабильности), хотя и это надо сделать. Вместе с тем кое-какие шаги в этом направлении уже делаются, например, в исследованиях ломки стереотипов, кризиса идентичности и др. Необходим поиск принципиально новых подходов к анализу социально-психологических явлений в изменяющемся мире, новой стратегии социально-психологического исследования.

Возможно, они приведут к совершенно новой постановке вопро­са об общественных функциях социальной психологии. Хотя в прин­ципе такие функции определены и изучены, их содержание может существенно изменяться, если социальная психология сумеет изба­виться от нормативного характера, который был присущ ей в пред­шествующий период, то есть в меньшей степени будет считать своей функцией предписание должного и, напротив, в большей степени предоставлять человеку информацию, оставляющую за ним право на самостоятельный выбор решения. <...>

21

К.Дж. Герген

СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ КАК ИСТОРИЯ*

<...> Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы доказать, что социально-психологическое исследование есть по преимуществу ис­следование историческое. В отличие от естественных наук социальная психология имеет дело с фактами, которые подвержены заметным временным флуктуациям и по большей мере неповторимы. Принци­пы взаимодействия людей не могут быть с легкостью выявлены с течением времени, потому что нестабильны факты, на которых они базируются. Здесь невозможна аккумуляция знания в обычном, науч­ном понимании этого процесса. Ниже будут изложены два ряда аргу­ментов в защиту данного тезиса: в первом случае в центре внимания будет воздействие науки на характер социального поведения, во вто­ром — процесс исторических изменений. <...>

Влияние науки на процесс социального взаимодействия

<...> В последнее десятилетие обратная связь между учеными и об­ществом получает все более широкое распространение. Стремительно расширяются разнообразные каналы коммуникации. Современное ли­беральное образование предполагает знакомство с основными постула­тами психологии. Средства массовой информации также постепенно осознают широкий интерес публики к психологическим проблемам. Издатели популярной периодики обнаружили прибыльность публика­ций, отражающих мнение психологов по поводу современных моделей поведения. Если к названным тенденциям прибавить экспансию книж­ного рынка популярных изданий по психологии, растущие требования обоснованности общественных затрат на психологические исследова­ния со стороны правительства, распространение техники разрешения конфликтов, становление (с помощью рекламы и деловых игр) психо­логии торговли и предпринимательства, а также возрастающий уровень доверия важнейших институтов (коммерческих, государственных, со­циальных) к сведениям кабинетных ученых, занятых психологией по­ведения, — все это позволит ощутить ту теснейшую взаимосвязь, кото­рая существует между психологом и его культурным окружением. <...>

Однако не только практическое применение наших научных прин­ципов может изменить характер эмпирических данных, на которых эти принципы базируются, но и сам процесс разработки этих прин­ципов способен лишить их фактического основания. Можно привести

* Герген КДж. Социальная психология как история /Социальная психология: Саморефлексия маргинальности. М., 1995. С. 23—49.

22

три ряда аргументов, касающихся данной проблемы: первый связан с необъективностью оценок в процессе психологического исследова­ния, второй — с «освобождающим эффектом» психологического зна­ния, третий — с превалирующими ценностями культуры.

Например, в работах, посвященных конформизму, конформиста нередко рассматривают как гражданина второго сорта, как предста­вителя социального стада, который отказывается от личных убежде­ний в угоду ошибочному мнению других. В результате модели социаль­ного конформизма привлекают общественное внимание к таким фак­торам, которые в принципе могут повлечь за собой социально нежелательные действия. В сущности, психологическая информация блокирует влияние подобных факторов в будущем.

Аналогичный подтекст нередко содержат и исследования измене­ния аттитюдов. Знание принципов смены аттитюдов вселяет лестную уверенность в своей способности изменять окружающих людей, кото­рые таким образом низводятся до статуса манипулируемых. Тем самым теории смены аттитюдов обращают внимание широкой публики на не­обходимость психологической защиты от факторов потенциального воз­действия. Точно так же теории агрессии, как правило, третируют агрес­сора, модели межличностных соглашений осуждают отношения эксп­луатации, а концепции морального развития пренебрегают теми, чей уровень нравственного становления не достиг оптимальной стадии. Сво­бодной от ценностных предрассудков может, на первый взгляд, пока­заться теория когнитивного диссонанса; однако в большинстве работ этой теоретической ориентации в крайне нелестных выражениях опи­сываются источники снижения диссонанса. Как это глупо, — скажем мы, — что люди должны плутовать, стремиться получить низкий тесто­вый балл, менять свое мнение о других или есть нелюбимую пищу — и все это только для того, чтобы поддерживать социальное согласие!

23

<...> Категории, которыми оперирует психология, редко свобод­ны от ценностей; большинство из них вполне можно было бы заме­нить другими понятиями с совершенно иным ценностным багажом. Социальный конформизм можно было назвать просоциальным пове­дением, изменение аттитюдрв — когнитивным взаимодействием, а склонность к риску — проявлением социального бесстрашия. <...>

Передача ценностей посредством знания лишь отчасти происхо­дит сознательно. Приверженность ценностям — это неизбежный побочный продукт социального бытия, и мы как участники социаль­ного процесса, преследуя свои профессиональные цели, вряд ли можем отгородиться от ценностей общества. Кроме того, используя для науч­ного общения язык своей культуры, мы не найдем таких терминов для обозначения социальной интеракции, которые не были бы обре­менены ценностными предписаниями. Мы могли бы, вероятно, свес­ти на нет скрытые предписания, составляющие атрибут научной ком­муникации, если бы воспользовались чисто техническим языком. Од­нако даже технический язык приобретает оценочный характер, как только ученые начинают использовать его в качестве рычага социаль­ного изменения. Видимо, наилучший выход — это предельное внима­ние к собственной предвзятости и откровенность ее выражения. Цен­ностная тенденциозность может оказаться неизбежной, но мы в со­стоянии избежать ее облачения в костюм объективной истины.