Ученые-креационисты отвечают своим критикам. Дуэйн Гиш вступление после публикации труда Чарлза Дарвина «Происхождение видов»

    Время от времени в истории науки вспыхивают ожесточенные споры, и ведутся они с большим рвением; иногда это настоящие дуэли, как, например, столкновения О. Ч. Марша и Э.Д.Коупа в конце XIX века; иногда — резкие несогласия ученых, даже внутри лагеря эволюционистов, такие, как теория «монстра, подающего надежды», созданная Ричардом Гольдшмидтом в опровержение неодарвинизма, теоретики которого нашли идею Гольдшмидта забавной и смешной и не приняли ее во внимание. В особенности же коварны и впечатляющи нападки эволюционистов на креационизм и ученых-креационистов. Их обвиняли в профанации науки, в цитировании без учета контекста, в неточном цитировании, и в откровенной лжи. В настоящее время такие злобные нападки, переходящие на личности, приносят лишь вред тем, кто их ведет. Многие из тех, на кого рассчитана подобная критика, видят в ней лишь признание эволюционистами слабости своих научных доводов и попытку скрыть это за «дымовой завесой» нападок на компетентность ученых-креационистов, забыв при этом о противоречиях теории эволюции.

    Приведем лишь несколько примеров. Стивен Джей Гоулд говорит о тех, кого он определил как «воинствующих фундаменталистов, которые обозначают себя оксюмороном "ученые-креационисты"», что он «привык к их риторике, их постоянному повторению "полезных" для них доводов, которые даже им следовало бы признать бессмысленными...»^[1] Ричард К. Льювонтин утверждает:

«Недавняя атака христиан-фундаменталистов на преподавание эволюции в школах возмутила и изумила ученых. Доводы креационистов показались им смесью невежества и нежелания что-либо понять, их критика отличалась неискренностью и бессистемностью»^[2].

    Элис Б. Кехоэ, характеризуя ученых-креационистов, прибегает к определению американского патриотизма, данного Робертом Хьюветтом. Оно гласит:

«...американский патриот — это "совершенно невинный, по сути своей пассивный герой, призванный повиноваться законам и выражающий свою высшую преданность стране, нарушая закон, отвергая невинность и преодолевая пассивность" (например, шериф, стреляющий в негодяя на главной улице среди бела дня). (Хьюветт 1973, р. 153). Ироническая фраза Хьюветта хорошо подходит для характеристики ученых-креационистов»^[3].

    Другими словами, Кехоэ считает, что ученые-креационисты готовы на любую нечестную уловку и на любое беззаконие ради того, что они считают своим высшим призванием.

    Джон В.Паттерсон, не скрывающий своего атеизма и ненависти к креационистам, попробовал опровергнуть доводы креационистов, основанные на втором законе термодинамики (подробнее мы вернемся к этому позже). Признавая, что аргументы креационистов впечатляют «несведущую аудиторию», Паттерсон объясняет:

«Второй закон термодинамики неинтуитивен, и лишь немногие изучали его глубоко, так что он идеально подходит для апологии любимых приемов обскурантистов. Более того: второй закон служит критерием для определения, возможны ли в природе определенные процессы. Таким образом, неправильно истолковав второй закон, по невежеству или сознательно исказив факты, или объединив то и другое, креационисты могут убедить несведущую аудиторию в невозможности эволюции»^[4].

    Во введении к антикреационной книге, изданной в 1983 г., Дейвид Б.Уилсон, ссылаясь на аргументы креационистов против эволюции, утверждает:

«Вражда соперников усугубляется убежденностью многих ученых в том, что креационисты часто искажают научные теории, сознательно сбивая с толку слушателей»^[5].

    Заметим, что для антикреационистов типично называть эволюционистов «учеными», а их соперников — просто «креационистами». Таким образом они подчеркивают, что все ученые — эволюционисты, а все креационисты — не ученые.

    Футуяма в своем антикреационном труде заявляет:

«Анализировать креационную литературу — значит оценить целую крепость из фактов и цитат, взятых из эволюционистской литературы, искаженных, вырванных из контекста, наудачу перестроенных для защиты их веры»^[6].

    Далее в той же книге Футуяма пишет:

«Как поставщики сигарет, латрика, ядерного превосходства и настойчивого духовного просвещения, научный креационизм учит более своей тактикой, чем словами; истина — не объект честных и добросовестных поисков. Истина — это то, в чем вы можете убедить людей. Но прибегать к таким нормам образования — значит учить нечестности и подлости»^[7].

    В книге Футуямы подобные обвинения встречаются еще не раз, как откровенные, так и скрытые, причем часто он сам смешивает или искажает детали.

    Безоговорочно отвергая теорию геологической катастрофы, один из постулатов которой — всемирный потоп, Элдредж не ограничивается критикой геологической целесообразности такой идеи, но и возмущенно заявляет, что:

«Креационисты — лжецы, забрасывающие грязью всех, кто не согласен с их своеобразной близорукой точкой зрения на мир природы»^[8].

    Генри Моррис — один из главных теоретиков креационизма, предложивших теорию геологической катастрофы, противостоящую формальной эволюционистской геологии. Он развивает эту теорию в своих многочисленных трудах, среди которых основным является «Потоп в Бытии»^[9] (написанный в соавторстве с Джоном Уиткомбом); писали об этрм и другие геологи-креационисты, такие как Стивен Остин, Харолд Коффин, Клиффорд Бердик, и я никогда не встречал в этих трудах ничего, что можно было бы расценить как забрасывание грязью их теоретических оппонентов; но назвать этих ученых, не согласных с общепринятым толкованием геологических данных, «лжецами», безусловно, является забрасыванием грязью!

    Как, должно быть, уже заметил читатель, одно из наиболее частых обвинений, выдвигаемых против креационистов, — это употребление ими цитат из эволюционистов без контекста. Часто, независимо от того, эволюционист или креационист ученый, результаты природных и лабораторных исследований противоречат положениям теории эволюции. Иногда эти результаты приводятся и в научной литературе, хотя эволюционисты, опасаясь креационистов, в последнее время все осторожнее относятся к своим публикациям. Ученые-креационисты справедливо полагают, что идеи и факты, зафиксированные в научной литературе, как креационной, так и эволюционистской, — всеобщее достояние. Фактически, когда такие факты приводятся эволюционистами, они особенно ценны, потому что вряд ли эволюционисты будут подтасовывать факты, говорящие против теории эволюции. Эволюционисты же, со своей стороны, считают несправедливым использование креационистами фактов из эволюционистской литературы, опровергающих идею эволюции или поддерживающих идею творения. Часто эволюционисты не могут опровергнуть аргументы ученых-креационистов, основанные на фактах, взятых из эволюционистских публикаций, поэтому они пытаются дискредитировать это доводы, заявляя, что цитаты вырваны из контекста.

    Приведем два примера из антикреационной книги Филипа Китчера. Китчер пытается дискредитировать мою попытку опровергнуть тот факт, что ископаемые останки лошадей якобы свидетельствуют о наличии переходных форм, заявляя:

«И тут Гиш прибегает к новой тактике. Вместо того чтобы доказать свою точку зрения, он ссылается на авторитеты. Источники его разнообразны. Приводится оторванная от контекста цитата из нетрадиционного теоретика эволюции Ричарда Гольдшмидта»^[10].

    Китчер не приводит ни одного примера в доказательство своего обвинения — не приводит, потому что не может, фактически, он не приводит ни фразы Гольдшмидта, ни выходных данных его книги, откуда она взята. Другими словами, он не дает читателю возможности проверить истинность своих обвинений.

    Процитированное мною в книге «Эволюция: раскопки говорят нет!»^[11] высказывание Гольдшмидта гласит:

«Более того, внутри медленно эволюционирующих видов, таких как известные всем лошади, решающие шаги развития резки и не имеют переходных стадий».

    Каков контекст этого высказывания? Оно взято из труда Гольдшмидта «Взгляд генетика на эволюцию»^[12], в котором автор критикует неодарвинистскую схему эволюции как медленный, постепенный процесс, осуществляемый посредством микромутаций и естественного отбора. Критика эта основана на свидетельствах раскопок, которые становятся мощным оружием в руках креационистов; согласно этим свидетельствам, основные категории, роды, виды, классы, порядки и семьи образуют непрерывную цепь. Это, без сомнения, доказывает, что все основные типы растений и животных появились на земле уже полностью сформированными. Креационисты считают, что это — существенное свидетельство в пользу сотворения мира. Ричард Гольдшмидт такой мысли не допускает, предлагая так называемую модель «монстра, подающего надежды». Гольдшмидт предположил, что основные виды живых существ образовались внезапно, в результате скачка и мутаций системы. В своем главном произведении «Материальная основа эволюции» он заявляет:

«Достаточно сослаться на Шиндевольфа (1936), наиболее выдающегося из известных мне исследователей. Основываясь на данных раскопок, он указывает, что основные эволюционные изменения происходили отдельными резкими скачками... Он полагает, что мы зря ищем недостающие звенья в цепи палеонтологических находок, потому что они никогда на существовали: "Первая птица вылупилась из яйца рептилии"»^[13].

    Уяснив, что Гольдшмидт, основываясь на своей схеме «подающего надежды монстра», и не ожидал найти переходные формы лошадей или других видов, давайте восстановим контекст использованной мною цитаты о лошадях. Гольдшмидт говорит о найденных останках:

«...следующие факты очень важны. Когда появляется новый вид, класс или порядок, за этим следует быстрое, «взрывное» (с точки зрения геологического времени) преобразование, так что практически все семьи и порядки образовались внезапно, без переходных стадий. Более того, внутри медленно эволюционирующих видов...» и т.д. ^[14]

    Гольдшмидт говорит, что, как и всегда в случае с внезапным возникновением классов, порядков и семей без заметных переходных стадий, у лошадей образование вида происходит быстрым скачком. Таким образом, я процитировал фразу Гольдшмидта в контексте. Сомневаюсь, чтобы Китчер мог не заметить этого при прочтении публикации Гольдшмидта. В любом случае, его утверждение о вырванной из контекста цитате Гольдшмидта не соответствует истине.

    Я могу сказать, кроме того, что, когда Креационисты удачно цитируют авторитетных эволюционистов, их обвиняют в «ссылке на авторитеты». Но разве не. лучший источник фактов — книга человека, которого эволюционисты сами признают авторитетом? Мы не настолько ценим собственные измышления, чтобы провозглашать с кафедры: «Это так, потому что это сказал я!» — чем часто грешат эволюционисты.

    Обвинив меня в искажении цитаты из Гольдшмидта, Китчер, на той же странице, пишет:

«Палеонтологи не сомневаются в значении приспособления, а общая линия эволюции бесспорна. Но, как это часто случается в науке, когда в общем виде ответ на вопрос известен, нередко наблюдаются существенные разногласия в оценке специфических моментов. Так например, Гиш может процитировать слова Дейвида Раупа: "Я подразумеваю под этим, что некоторые классические доказательства дарвинистских изменений, такие как эволюция лошади в Северной Америке, пришлось отбросить или переосмыслить, так как была получена более подробная информация: то, что казалось незначительным продвижением вперед, когда доступных сведений было мало, теперь оказывается более сложным и гораздо менее плавным процессом" (Рауп 1979, цитируется по Гишу 1979, 103). Если вырвать эту фразу из контекста, как сделал Гиш, можно решить, будто Рауп заявил: палеонтологи отказались от теории, утверждающей родство и связь организмов в эволюционной цепочке лошадей. Однако речь не об этом. Ни один палеонтолог не сомневается, что процесс "преемственности с модификацией" охватывает всех животных этой цепочки. Вопрос в том, как они связаны между собой».

    Позвольте мне прежде всего категорически заявить, что со своей стороны я вовсе не собирался использовать высказывание Раупа, чтобы убедить читателей в том, что эволюционисты отказались от идеи связи разных видов лошадей в их последовательной эволюции. Конечно, эволюционисты верят в эту связь. Они верят в родственную связь всех организмов, от амебы до человека. Вопрос здесь лишь в том, о чем свидетельствуют такие предположения. Но, если перейти ближе к делу, было ли высказывание Раупа процитировано вне контекста?

    Статья Раупа называется «Конфликты между Дарвином и палеонтологией». Конечно же, Рауп, добросовестный эволюционист, не собирается заронить сомнения в теории эволюции или сознательно помочь креационистам. Он просто задает себе вопрос в свете сегодняшних данных об ископаемых останках: подтверждают ли эти данные дарвинистскую схему эволюции, то есть медленные и регулярные изменения благодаря мельчайшим вариациям вследствие естественного отбора. В то же время высказывание Раупа в значительной мере лишает силы претензии на то, что останки древних животных вообще и останки лошадей в частности могут послужить доказательством теории эволюции, — именно поэтому, разумеется, я подчеркнул важность заявления Раупа.

    Чтобы читатель сам мог судить, вырвал ли я слова Раупа из контекста, я приведу более обширную цитату из его статьи. Рауп утверждает:

«Дарвинистская теория естественного отбора всегда была тесно связана со свидетельствами раскопок. И, вероятно, многие полагают, что именно данные раскопок являются очень важной частью доводов в пользу дарвинистской интерпретации истории жизни на земле. К сожалению, это не вполне так... Данные геологических поисков совсем не так соотносятся с теорией естественного отбора Дарвина, как нам хотелось бы. Дарвин прекрасно это осознавал. Его смущали находки археологов, потому что их данные не совпадали с тем, что предсказывал он, и, в результате, он посвятил большой раздел своего "Происхождения видов" в попытке объяснить и осмыслить эти затруднения... Общим решением Дарвина по поводу несоответствия результатов раскопок его теории был вывод о том, что найдено еще слишком мало останков... Теперь прошло почти сто двадцать лет со времен Дарвина и данные раскопок значительно расширились. Теперь у нас есть четверть миллиона ископаемых образцов, но ситуация не очень изменилась. Сведения, которые мы получили в результате раскопок, поразительно коварны, и, по иронии судьбы, у нас еще меньше примеров эволюции как плавного перехода, чем было у Дарвина. Под этим я подразумеваю, что некоторые классические случаи обращения дарвинистских изменений, такие как эволюция лошади в Северной Америке, пришлось отбросить или переосмыслить, так как была получена более подробная информация: то, что казалось незначительным продвижением вперед, когда доступных сведений было мало, теперь оказывается более сложным и гораздо менее плавным процессом. Таким образом, проблема Дарвина не разрешена...»^[15]

    Чтобы подтвердить дарвинистскую схему эволюции, надо найти много промежуточных или переходных форм. Этого не было во времена Дарвина, этого нет и сейчас, вот почему Рауп говорит, что результаты раскопок смущали Дарвина; вот почему он пишет о «несоответствии результатов раскопок его (Дарвина) теории». Затем Рауп объясняет, что некоторые «классические примеры дарвинистских изменений» пришлось отбросить или переосмыслить, в частности, эволюцию лошадей. Рауп сказал лишь то, что хотел, не больше, ни меньше, но его заявление, будь то умышленно или нет, обнадеживает креационистов, по-своему истолковывающих результаты раскопок. Некоторые эволюционисты (хотя их меньше, чем раньше) приводят «ряды лошадей» как свидетельство в пользу эволюции. Рауп, однако, включает филогенез лошадей в число примеров, которые не следует принимать во внимание, по меньшей мере, в настоящем их виде: оказывается, что изменения были не так уж постепенны.

    Чтобы прояснить вопрос о том, что пишут сейчас эволюционисты об останках лошадей, я приведу цитату из газетной статьи Бойса Ренсберджера, тогда главного редактора «Сайенс 80», — статья называется «Мысли об эволюции, связанные с революцией в рядах ученых» и была опубликована в ноябре 1980 г.^[16] Ренсберджер пишет:

«До сих пор между биологами существуют большие противоречия по поводу того, как именно произошла эволюция. Хотя эти споры не прекращаются вот уже несколько лет, апогея они достигли в прошлом месяце, когда около ста пятидесяти ученых, специализирующихся на изучении эволюции, на четыре дня встретились в Полевом музее естественной истории в Чикаго, чтобы высказать новые гипотезы и бросить вызов старым идеям.

Элдредж напомнил собравшимся о том, что признало большинство ученых, исследующих результаты раскопок и прослеживающих историю видов в последовательных слоях древних отложении. Виды просто появляются в определенный момент геологического времени, остаются почти неизменными в течение нескольких миллионов лет и потом исчезают. Существует лишь несколько видов, — а кое-кто считает, что их вообще нет — которые постепенно переходят один в другой.

Широко известный пример эволюции лошади, предполагающий последовательность плавных изменений от четверокопытаых существ размером с лису, живших 50 миллионов лет назад, до сегодняшней лошади, куда более крупной по размеру и с нераздвоенными копытами, не соответствует истине, что уже давно известно. Останки каждого промежуточного вида во все эпохи остаются без изменений вплоть до их исчезновения. Переходные формы нам не известны».

    Контекст, в котором я использовал цитату Раупа и в который я помещаю и вышеприведенную цитату, — это дискуссия об отсутствии переходных форм среди ископаемых останков вообще и среди останков лошадей в частности. Таким образом, моя цитата из Раупа не была «оторванной от контекста», как уверяет Китчер. Наконец, позвольте вам напомнить, что факты есть факты, независимо от контекста, в котором они приводятся. Между различными видами лошадей нет переходных форм, и это — истина, говорим ли мы о соперничестве разных схем внутри эволюционной теории или о соперничестве креационизма и эволюционизма.

    Лори Р.Годфри утверждает:

«Дуэйн Гиш (1978) является автором крупнейшего креационного отчета об ископаемых останках для общеобразовательных целей. Книга провокационно озаглавлена "Эволюция? Раскопки говорят: нет!". Обращается автор с палеонтологическими данными очень вольно: искажая их, сокращая, не гнушаясь полуправдой и откровенной ложью. Гиш излагает тему эволюции покрытосеменных растений в одном параграфе, цитируя замечание ботаника Э.Дж.Х.Корнера, сделанное в 1961 г., что наши сведения о примитивных покрытосеменных растениях ограничены (это было справедливо в 1961 г.). Гиш забывает упомянуть важнейшие книги по палеобиологии покрытосеменных растений, которые были ему доступны в 1978 г.: "Происхождение и ранняя эволюция покрытосеменных растений" Бела (1976) или "Палеобиологию о происхождении покрытосеменных растений" Хьюга (1976). Человек, серьезно исследующий проблему поиска доказательств в эволюции покрытосеменных растений, вряд ли забыл бы о них»^[17].

    Ни Гоулд, ни Льювонтин ничем не документируют свои обвинения в том, что цитата вырвана из контекста. Гоулд вообще часто делает такие заявления, не приводя ни доказательств, ни цитат из креационной литературы. В таких случаях креационистам трудно защищаться. Однако очень просто разоблачить насквозь лживую природу обвинений Годфри и установить, кто здесь прав. По-видимому, Годфри не очень внимательно прочла цитируемые ею тексты, а точнее, она вообще не читала моей книги, потому что там нет ни слова о покрытосеменных растениях. Это слово ни разу не встречается в книге.

    Процитированное мною заявление Корнера (с. 154 моей книги) звучит так:

«Можно привести еще много свидетельств в пользу теории эволюции — биологических, биогеографических и палеонтологических — но все-таки я думаю, что если сохранять беспристрастность, то данные растительных окаменелостей свидетельствуют в пользу сотворения мира»^[18].

    Прежде всего, во избежание непонимания отношения Корнера (и других ученых, процитированных мною в той же главе моей книги) к эволюции, я заявил на с. 150, ссылаясь на отсутствие переходных форм между высшими категориями живых организмов: «Теперь мы попробуем подтвердить это заявление, цитируя опубликованные высказывания эволюционистов». То есть, я сразу подчеркнул, что Корнер и другие цитируемые авторы — эволюционисты. Затем я привел слова Корнера:

«Можно привести еще много свидетельств в пользу теории эволюции...», ничего не опуская, чтобы ни в коем случае не ослабить его эволюционизм.

    Я процитировал это утверждение Корнера, чтобы отметить: научные факты, связанные с окаменелостями растений, поддерживают креационизм, а не эволюцию. Особенно важно то, что Корнер, будучи эволюционистом, признал окаменелости растений свидетельствами в пользу сотворения.

    Обратите внимание: во фразе Корнера нет ничего о покрытосеменных растениях, речь идет об окаменелостях растений вообще. Если бы он говорил только о покрытосеменных растениях, он бы назвал их «покрытосеменные» или «цветущие растения», а не просто «растения». Более того, контекст ясно указывает, что здесь обсуждается не происхождение покрытосеменных растений, а происхождение растений вообще. Глава эта называется просто «Эволюция». Я приведу обширную цитату со страницы, предшествующей той, на которой находится обсуждаемая цитата, и почти целиком ту страницу, с которой я цитирую, чтобы читатель смог ознакомиться с контекстом.

    На с. .96 книги Корнера мы читаем:

«Ранние приверженцы эволюции были таксономистами, и многие из них приложили руку к построению той великой классификационной иерархии, на которую мы до сих пор полагаемся. Она так безгранична, что современный исследователь принимает ее, не рассуждая, и это безразличие вызывает во мне подозрение в том, что-значение эволюции переоценивается. Классификация соединила виды в роды, роды в племена, племена в семейства и т.д., причем считается, что каждый род произошел от рода-предка, каждое семейство — от семейства-предшественника и т.д. Общепринято, что эволюция видов, ведущая к новообразованиям в строении и функционировании организмов, идет тем же образом, что и образование высших, более устойчивых групп организмов, свойства которых остались неизменными. На самом деле, это лишь способ не принимать во внимание высшие разделы как удобное номенклатурное изобретение. Это неправильное понимание, потому что суть этих разделов столь же реальна, как и суть более специфических групп; они создают фундаментальное здание, а специфические ответвления являются его украшениями. То же самое можно сказать о специфических группах: они должны иметь под собой протоплазменную основу, но генетики не способны определить, является она ядерной или цитоплазменной, так как высшие разделы не образуют гибридов.

Понимая, что многие из особенностей зависят от строения клеточной ткани растений и что пока очень мало известно о наследовании ее строения, разве только, что образуется она из цитоплазмы, я часто думаю, что постоянные качества надвидовых групп поддерживаются структурой цитоплазмы, которая, без сомнения, может быть изменена только в результате ядерных влияний. фактически, у нас нет данных о том, как наследуются особенности высших видов; более того, в рамках ботаники у нас нет никакого представления об их селекционной ценности, если таковая вообще имеется; в это, например, всю свою долгую жизнь верил Уиллис (1949). Таким образом, таксономические качества Myrtaceae не имеют никаких видимых селективных преимуществ по сравнению с Rosaceae; Pyrus ничуть не лучше, чем Prunus, или Rubus — чем Rosa, и примитивное семейство вроде Ranunculaceae сосуществует с Compositae и Papilionaceae. Это лишь несколько примеров, но подобные им можно обнаружить внутри каждого крупного рода или любого высшего раздела — таких примеров десятки тысяч. Теория эволюции — это не просто теория о происхождении видов, это единственное объяснение того, что организмы могут быть классифицированы внутри иерархии родственных природных свойств. Можно привести еще много свидетельств в пользу теории эволюции: биологических, биогеографических и палеонтологических — но все-таки я думаю, что если сохранять беспристрастность, то данные растительных окаменелостей свидетельствуют в пользу сотворения мира. Если же будет найдено другое объяснение классификационной иерархии, эта новость прозвучит погребальным звоном по теории эволюции. Можете ли вы себе представить, чтобы орхидея, ряска и пальма произошли от одного предка, и есть ли у нас доказательства для подобных утверждений? Может быть, у эволюционистов готов на это ответ, но тщательного расспроса они не выдержат, я уверен.

Учебники обманывают. Они представляют нам все более сложные виды растений: одноклеточные водоросли, грибы, бриофиты и т.д., эклектически нанизывая примеры в поддержку той или иной теории, — и все это выдается за доказательство эволюции. Если бы растительный мир состоял лишь из этих нескольких стандартных ботанических типов из учебника, идея эволюции царила бы вечно; причем основа этих учебников — наблюдения за растительностью стран умеренного климата, являющихся не лучшим местом для исследования разнообразия мировой растительности. А ведь в мире существуют многие тысячи растений, преимущественно тропических, никогда не входивших в общий курс ботаники, но являющихся, тем не менее, кирпичиками, с помощью которых таксономист построил храм эволюции, — а где же еще нам поклоняться?»

    Очевидно, что работа Корнера связана с проблемой эволюции растений вообще. Одноклеточные водоросли, грибы и бриофиты не цветут, другие примеры Корнера — цветущие растения. Таким образом, что бы ни утверждала Годфри, я не цитировал Корнера вне контекста.

    Но как же покрытосеменные растения? Цветущие растения — очень важная часть растительных окаменелостей, и их происхождение всегда было нераскрытой тайной для эволюционистов, со времен Дарвина и до наших дней. Дарвин назвал происхождение цветущих растений «потрясающей загадкой»^[19].

    Давайте взглянем на труды, упомянутые Годфри. Во-первых, это книга Хьюза^[20]. В скальной породе так называемого критского периода найдены окаменевшие останки около 43 семейств цветущих растений. Неожиданное обнаружение цветущих растений в критских скалах заставило эволюционистов поверить, что цветущие растения появились за много миллионов лет до наступления критского периода, в юрский период или даже раньше. Скалы тщательно «прочесали» в поисках останков предполагаемых предков цветущих растений, но безуспешно.

    Чтобы дать абсолютно объективную оценку сделанных Хьюзом выводов о происхождении цветущих растений, я приведу слова еще одного эволюциониста. В.Дж.Челонер в отзыве на книгу Хьюза в журнале «Нейче», пишет:

«Из его тщательного и хорошо проиллюстрированного примерами анализа следуют два важных вывода. Во-первых, нет никаких достоверных свидетельств о существовании покрытосеменных растений до раннего критского периода. Во- вторых, все характерные особенности покрытосеменных растений, которым удалось сохраниться в окаменелостях (древесина, листья с прожилками, пористая пыльца, семена внутри плода) проявляются в рамках одного геологического периода во время апция или близко к нему (конец раннего критского периода).

Автор не дает нам конкретного ответа на вопрос о таинственном происхождении покрытосеменных растений. Но он верит в то, что исследования окаменелостей, соответствующим образом проведенные, рано или поздно дадут этот ответ»^[21].

    Годфри недвусмысленно намекает, что, если бы я прочитал книгу Хьюза, я бы увидел, что происхождение покрытосеменных растений для эволюционистов больше не тайна. Однако очевидно, что сама Годфри не слишком внимательно прочла этот труд, иначе она знала бы, что, как указывает Челонер, Хьюз не дает ответа на вопрос о «тайне происхождения покрытосеменных растений», он лишь выражает уверенность в том, что изучение окаменелостей в итоге позволит найти ответ. Годфри было достаточно прочесть пару страниц книги Хьюза, например, «Вступление» (с. 1-3), чтобы обнаружить это. Вот что говорит по этому поводу Хьюз:

«Происхождение и эволюция доминирующих ныне на земле покрытосеменных растений озадачивали ученых еще в середине XIX века.

По мере развития исследований ископаемых останков животных, сравнительно хорошо документированных, были разработаны три независимые друг от друга "оправдательные" гипотезы, объясняющие, почему "загадка" покрытосеменных растений в растительном царстве оставалась нерешенной. Гипотезы эти таковые а) общая неполнота картины найденных окаменелостей и немногочисленность останков самих цветов; б) замедленность эволюции растении, которой понадобилось очень много времени, чтобы возникло такое сложное явление, как покрытосеменные растения и в) развитие в критский период на возвышенных участках ранних покрытосеменных растений, от которых почти ничего не сохранилось. Хотя все эти гипотезы крайне пессимистичны, гелеоботанические исследования продолжаются. Все же, за исключением некоторых отдельных моментов, нам не удается найти удовлетворительного объяснения проблемы, и многие ботаники, сделали вывод, что ее не разрешить, если пользоваться только свидетельствами окаменелостей; геологи же не проявили большого интереса к этой теме, что, очевидно, вызвано общим недостатком соответствующего философского истолкования палеобиологических данных (с. 1-2)».

    Итак, Хьюз признает, что, за исключением отдельных моментов, найти удовлетворительное объяснение покрытосеменных растений не удается и что даже многие ботаники пришли к выводу о невозможности разрешить эту проблему, пользуясь лишь свидетельствами раскопок. Хьюз выступает за новый, свежий подход к проблеме, и, как утверждает Челонер, верит, что окаменелости, если их как следует изучить, дадут нам ответ. Я должен признаться, что меня несколько смущает такая вера эволюциониста.

    В книге «Происхождение и ранняя эволюция покрытосеменных растений»^[22], в предисловии Бек заявляет, что, хотя проблема происхождения покрытосеменных растений далека от разрешения, в последние годы в этих исследованиях наблюдался заметный прогресс. Однако чуть позже, в главе «Происхождение и ранняя эволюция покрытосеменных растений: перспектива», Бек пишет (с. I):

«В 1960 г. Том Харрис открыл собрание Британской ассоциации по изучению происхождения покрытосеменных растений такими пессимистичными словами: "Я попрошу вас оглянуться назад, но не на вызывающие гордость свидетельства успеха знаменитых ученых, а на цепь неудач". В самом деле, тайна возникновения и раннего развития цветущих растений так же загадочна и привлекательна, какой она была в 1879 г., когда Дарвин впервые ее коснулся. Однако некоторый прогресс есть, особенно начиная с 1960 г. Но до сих пор у нас нет определенного ответа, потому что зачастую мы вынуждены основывать свои выводы на случайных свидетельствах, и поэтому они неизбежно спекулятивны и субъективны».

    Итак, Бек вынужден признать, что определенных ответов на вопросы еще не дано, что тайна происхождения цветущих растений столь же неизведанна сейчас, как и во времена Дарвина. Как пишет Бек, эволюционистам приходится основывать свои выводы главным образом на случайных свидетельствах, и выводы эти вынужденно имеют спекулятивный и субъективный характер.

    Бек верит, что единственная причина, по которой не удается разрешить загадку происхождения покрытосеменных растений, — это убежденность ученых в том, что покрытосеменные растения возникли гораздо раньше критского периода. Так, он утверждает (с. 2):

«Кажется возможным, однако, что нам не следовало искать первые цветущие растения раньше критского периода. В самом деле, тот факт, что мы не искали их в критском периоде, может быть, и является первой и основной причиной загадочности происхождения покрытосеменных растений».

    Далее (с. 5) Бек заявляет:

«Ясно одно: мы не сможем определить связь цветущих растений с их предками или даже оценить значение отдельных окаменелостей покрытосеменных растений, пока не проведем ряд оплодотворении, скрещивая примитивные покрытосеменные растения с их не покрытосеменными предшественниками. Отсутствие известных нам переходных форм ставит строгие ограничения работе морфологов, интересующихся источниками возникновения покрытосеменных растений, и ведет к спекуляции и интерпретации аналогий и взаимоотношений на основе самых несущественных, случайных свидетельств».

    Таким образом, эволюционистам, за полным отсутствием необходимых останков промежуточных форм, остаются лишь спекуляция и толкования, основанные на самых незначительных и случайных свидетельствах. Если вы прочитаете книгу, изданную Беком, вы найдете там не одну страницу замыслов и толкований разных специалистов в этой области, но все эти размышления не заменят точных доказательств.

    Годфри обвинила меня, во-первых, в цитировании Корнера вне контекста, а во-вторых, в сбивающем с толку, полном недомолвок, полуправд и откровенной лжи отношении к палеонтологическим данным. Однако ее обвинения ложны и лишь запутывают. И ведь она намеревалась не поспорить со мной, выдвинув другое толкование данных, а очернить репутацию коллеги-ученого. Когда наши оппоненты прибегают к таким средствам, становится ясно, что для защиты им не хватает аргументированных научных доводов.

    Кеннет Миллер — профессор биологии Университета Браун. Он играет одну из ведущих ролей в дебатах эволюционистов. Он спорил с Генри Моррисом, со мной, с другими учеными-креационистами много раз. Тактику его я назвал бы «забрасыванием фактами». Она состоит в том, что он говорит с сумасшедшей скоростью, приводя столько разных фактов, что креационист не в силах ответить на все его доводы. Это делается затем, чтобы аудитория думала: оппоненту нечего ответить на эти доказательства. Другая излюбленная Миллером тактика — создавать смешные карикатуры на научные теории креационистов и высмеивать их. Миллер обладает редкой способностью быстро выстраивать один аргумент за другим, и это, без сомнения, производит впечатление на многих слушателей, независимо от того, много ли они понимают из его слов.

    После конференции на тему «Эволюция и общественное образование», проведенной в Университете Миннессоты 5 декабря, Дж. Уитером Зеттербергом была издана книга «Отношение эволюции к креационизму»^[23]. Материал этой книги — пересмотренная версия сборника источников, составленного для конференции. Из 470 страниц текста только 60 посвящены материалам ученых-креационистов. Среди публикаций эволюционистов — статья Миллера (с. 249-262), впервые опубликованная в зимнем выпуске 1982 г. эволюционистского органа «Творение/Эволюция». Статья называется: «Ответы на стандартные аргументы креационистов». Название выбрано неудачно, потому что никаких ответов на стандартные аргументы креационистов статья не дает; это скорее попытка опровергнуть мои доказательства, приведенные в публичных теледебатах с Расселлом Дулиттлом, профессором биохимии в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Спонсором дебатов была организация «Олд Тайм Госпел Хауэр», руководимая Джерри Фэлуэллом; дебаты проводились в присутствии 5000 человек в Университете Либерти. Уже в начале статьи Миллер совершает первую ошибку, заявляя, что спор проводился весной 1982 г. На самом деле, дебаты состоялись 13 октября 1981 г. Эволюционисты не блистали. Статья об этом событии, появившаяся на первой странице «Вашингтон Пост», называлась «Наука проиграла креационизму» с подзаголовком в скобках «Как я посмотрю в лицо жене?» Автор этой статьи Филип Хилтс слышал, как Дулиттл огорченно сокрушался по окончании спора. «Сайенс» в своем отчете о дебатах^[24] назвал их настоящим разгромом. Миллер считает, что его компиляция — эффективный контраргумент против моего выступления на дебатах. Похвалив Дулиттла за «чудесную фразу, исключающую креационизм из раздела науки», Миллер пишет:

«Доктор Гиш в своем впечатляющем докладе представил эффектное собрание стандартных аргументов для спора. Его выступление транслировалось на всю страну, поэтому его доводы известны миллионам телезрителей лучше, чем доводы других креационистов. Мы еще увидим, как они будут всплывать снова и снова в юридических битвах и залах суда. Поэтому имеет смысл дать подходящие ответы на эти стандартные аргументы. Задача данной статьи именно такова».

    Позже мы еще вернемся к попытке Миллера ответить на поставленные мной вопросы, но в этой главе я хочу лишь остановиться на заявлении Миллера, сделанном в этой статье: что я не только цитировал Э. Дж. X. Корнера вне контекста (обвинение, которое мы уже опровергли), но и исказил его слова. Миллер (с. 258) пишет:

«Классической цитатой, вырванной из контекста, явились приведенные им слова доктора Корнера, ботаника из Кембриджа, который якобы писал: "Можно привести еще много доводов в пользу эволюции, но я должен признать, что, если быть беспристрастным, результаты изучения окаменелостей растений скорее свидетельствуют о сотворении". На самом же деле, доктор Корнер сказал, что, "результаты изучения окаменелостей высших растений свидетельствуют о специальном творении". Что имел в виду Корнер? Он имел в виду, что основная форма высших растений (покрытосеменных или цветущих) появилась на земле около 13? миллионов лет назад, и у нас нет данных раскопок о том, из каких форм она развилась. В своем заявлении Корнер хотел подчеркнуть лишь факт отсутствия данных раскопок и указать, что высшие растения появились так неожиданно, что можно было бы подумать, что они специально сотворены, — как будто творец сказал: "Пусть будут покрытосеменные растения", — и они возникли».

    В ходе дебатов каждому спорящему отводилось восемнадцать минут для изложения основных аргументов. Изложив первую часть доказательств, я понял, что мне не хватит восемнадцати минут для подробного объяснения. Мне пришлось неоднократно сокращать изначальный текст, чтобы уложить основные положения теории в отведенный мне промежуток времени. Таким образом, я немного сократил и цитату Корнера, позаботившись, однако, о том, чтобы оставить слова: «Можно привести еще много свидетельств в пользу эволюции...», чтобы позиция Корнера была понятна. Тот факт, что я опустил слово «специальное» по отношению к сотворению, на самом деле лишь ослабляет креационный смысл этого высказывания, потому что если под термином «творение» можно подразумевать разные вещи, смысл термина «специальное сотворение» ограничен (как допускает и сам Миллер) и предполагает то сотворение, идею которого исповедую я.

    Важно, что Миллер обвиняет меня также в том, что я якобы опустил слово «высшие», сознательно искажая цитату Корнера, чтобы слушателям показалось, будто он сказал нечто такое, чего он на самом деле не говорил, то есть я, по его словам, воспользовался нечестным и ложным доводом. Мне всегда казалось, что если кто-то обвиняет другого в сознательном исключении слова из цитаты, то обвинитель должен: 1) иметь перед собой точные копии обоих текстов: того, где содержится цитата, использованная обвиняемым, и текста обвиняемого; 2) иначе обвинитель виновен в непростительной небрежности, бездоказательно выдвигая столь серьезные обвинения, или 3) сам обвинитель виновен в сознательном искажении фактов.

    Точно одно: в высказывании Корнера слова «высшие» нет. Я уже не раз цитировал Корнера, и теперь повторю эту цитату — так, как она дана в статье:

«Можно привести еще много свидетельств в пользу теории эволюции: биологических, биогеографических и палеонтологических, — но я все-таки думаю, что, если быть беспристрастным, то растительные окаменелости свидетельствуют скорее о специальном сотворении».

    Обвиняя меня в предвзятости, Миллер строит значительную часть доводов на отсутствии в цитате прилагательного «высшие». Как мог бы он отважиться обвинить меня в том, что я опустил важное слово, если бы перед его глазами лежала копия статьи Корнера? А если эта статья была перед его глазами, как мог он не знать об отсутствии слова «высшие» в оригинале? Обвинение Миллера — ложь и клевета, он непростительно пренебрегает необходимыми доказательствами; или же Миллер знал, что его слова — обман, что гораздо хуже.

    Миллер косвенно еще однажды участвовал в использовании против меня лжи и дезинформации. 18 февраля 1985 г. я вел дебаты с Филиппом Китчером в Университете Миннесоты. Как это обычно бывает в дебатах, одним из основных моих доводов в поддержку сотворения было внезапное появление уже полностью сформировавшихся форм каждой крупной категории или основных типов растений и животных. Китчер утверждал, что эволюционисты имеют несколько образцов переходных форм. В поддержку своих слов он показал слайд, на котором были изображены реконструкции ряда рептилий, похожих на млекопитающих, — предположительное связующее звено между рептилиями и млекопитающими. В самый драматический момент дебатов Китчер выскочил на сцену с возгласом: «Гиш, если здесь есть ошибки, укажите мне на них, пожалуйста!» Я никогда не видел ни этой иллюстрации, ни статьи, в которой она была приведена, поэтому не смог ничего возразить. Я сказал, что тут есть очевидные ошибки, потому что любое млекопитающее, живущее или окаменевшее, имеет три ушных кости и одну челюстную, и любая рептилия, живущая или ископаемая, имеет одну ушную и много челюстных костей, и промежуточных форм не существует. Затем я попросил Китчера объяснить, как промежуточным организмам удавалось слышать и жевать, пока две кости перекочевывали от челюсти вверх к уху. Китчер, однако, произвел большое впечатление своей иллюстрацией, которую все могли рассмотреть. Когда мне намекнули, что иллюстрация очень сомнительна, я написал Китчеру с просьбой прислать мне литературу с описанием данного слайда. Он любезно снабдил меня информацией, сообщив, что взял изображение из труда Кеннета Миллера^[25]. Я достал экземпляр этой работы^[26] и нашел иллюстрацию на с. 430. Из текста, сопровождавшего ее, следовало, что: 1) две стадии ряда являются чистым предположением; 2) к некоторым из промежуточных звеньев были добавлены гипотетические черты 3) «промежуточные» стадии расположены в не соответствующем действительности хронологическом порядке и 4) «переходные» ступени изображались без соблюдения масштаба. Если бы креационист воспользовался подобным примером, содержащим хотя бы одно неверное положение, и об этом узнали бы эволюционисты, они немедленно обвинили бы его в искажении науки и сознательной лжи.

    Конечно, я не мог указать на ошибки и просчеты! Все недостатки были на слайде: недостающие места — заполнены абсолютно гипотетическими построениями или «промежуточными звеньями», сфабрикованными за счет добавления предполагаемых черт. Более того, так как эти «промежуточные звенья» не соответствовали хронологии, они не могли быть действительным переходом, даже если бы и существовали в том виде, в каком были представлены. Но и это еще не все: не соблюдая масштаб, создатели схемы хотели показать организмы более родственными друг Другу, чем на самом деле. Я не знаю, осознавал ли это Китчер, показывая слайд. Лично я сомневаюсь в этом. Позже, в письме, я спросил Китчера, почему, если эволюционисты правы, ему пришлось использовать сфабрикованные данные. Не сомневаюсь, что Миллер, «поставщик» слайда, это прекрасно знал. Аудитория Миннесотского университета поверила этой фальшивке, но в результате престиж главных эволюционистов серьезно пострадал.

    Во время дебатов со мной в Тампе, Флорида, 20 марта 1982 г., Миллер пожелал поддержать своего коллегу, заявив, что нечто похожее на схему Гольдшмидта «подающего надежды монстра» действительно происходит в природе. Он привел два примера: четырехкрылую муху и анконскую овцу. Он заявил, что каждый из этих примеров подтверждает предположение Гольдшмидта о том, что неожиданные крупные эволюционные изменения, вызванные макромутациями, могут привести к резким скачкам развития. Как профессиональный биолог, Миллер должен бы обладать знаниями об истинной природе происходящих изменений; ему следовало бы знать, что такие изменения считаются патологическими и ведут к вымиранию организмов в естественной среде, а не к прогрессу через естественный отбор. Предположение Миллера о том, что четырехкрылая муха или анконская овца являются примерами эволюционного прогресса, — всего лишь фальсификация.

    У фруктовой мухи, Drosophila melangaster, крылья развиты на втором торакальном сегменте, а органы, отвечающие за равновесие и контроль полета — на третьем. Мутация, вызванная этой своеобразной транспозицией, такова, что на втором сегменте расположены двойные крылья, а третий с центром, отвечающим за равновесие, совсем не развит. Бедная муха с двойным набором крыльев не может летать, потому что утратила контроль над полетом. Конечно же, она не может выжить в природной среде и просто умрет. Стивен Джей Гоулд пишет в своей статье о четырехкрылых мухах и подобных мутантах:

«Я полагаю, мы не должны поддаваться искушению и наивно предполагать, что все эти мутанты представляют собой желанных "монстров, подающих надежды" и могут служить доказательством теории внезапных скачков, противостоящей эволюционистским взглядам...»^[27]

    Я знал эти факты и изложил их аудитории. Но пример Миллера об анконской овце застиг меня врасплох, так как тогда я не знал, какова природа аномалии ее организма.

    Анконская овца также является результатом патологических условий, так называемой ахондроплазии. Миллер в своем докладе сказал, что эти овцы были выведены коротконогими; они не могут перепрыгнуть через забор, и это на руку овцеводам. Но он не сказал ничего об одном моменте, вызванном мутацией: об отсутствии хрящей в суставах. Из-за небольшого размера или полного отсутствия хрящей между суставами ноги становятся короткими. Это привело бы, конечно, к быстрому вымиранию вида в естественной среде и потому не может рассматриваться как эволюционный прогресс. Миллер, разумеется, не объяснил этого слушателям, а сам я, к большому моему огорчению, тогда еще не мог этого сделать, потому что не располагал нужными фактами. Как и в случае с Китчером и его цепью «переходных форм» от рептилии до млекопитающего, аудитория попалась на крючок.

    С такой же фальсификацией мне пришлось столкнуться и во время дебатов о происхождении жизни с доктором Расселлом Дулиттлом в государственном университете штата Айова, в Эймсе, 22 октября 1980 г. Дулиттл — профессор биохимии в Калифорнийском университете в Сан-Диего, он широко известен в эволюционистских кругах своими трудами о протеиновых гомологиях. Одним из моих основных возражений в ходе дебатов была математическая невозможность того, чтобы аминокислоты случайно соединились именно в том порядке, который необходим для биологической активности нескольких сотен протеиновых соединений, т.е. для зарождения жизни. Отвечая на мои доводы, Дулиттл решил опровергнуть мое заявление о невозможности случайного образования таких соединений. Сначала он заявил аудитории что, казалось бы, не возможно, чтобы каждый из двух тысяч присутствующих оказался в этом зале именно в это время, и, тем не менее, это так. Я без труда отразил этот несерьезный аргумент, указав, что в этом факте нет ничего особенного, потому что все слушатели попали в аудиторию не случайно!

    Но Дулиттл все же выиграл, воспользовавшись трюком, на который я, к сожалению, тогда не мог еще ответить. Обратившись к первому ряду слушателей, он стал спрашивать всех, одного за другим, когда они родились. Когда он опросил человек двадцать-двадцать пять из первого ряда, оказалось, что два дня рождения пришлись на одно и то же число. Дулиттл, таким образом, заявил, что, несмотря на крайне низкую вероятность такого совпадения, он нашел в первом ряду двух человек, родившихся в один день. Итак, провозгласил он, все слова о возможности бессмысленны, и основанным на этом доводам Гиша верить нельзя. Дулиттл, очевидно, знал — а я тогда не знал, как не знала и аудитория, — что такое совпадение очень вероятно. Человек, не умеющий подсчитывать вероятность, может подумать, что, если мы берем 30 человек, вероятность того, что двое родились в один день составляет лишь 30/365. На самом же деле, у 30 человек вероятность того, что двое отмечают день рождения в один день, — 2:1; а если мы берем 35 человек, она повышается до 3:1!

    Вероятность высчитывается по формуле 0 + 1/365 + 2/365 + 3/365 + 4/365 + 5/365 +... n-1/365 (где n — общее число опрашиваемых) (см. публикацию «Тайм — Лайф» «Математика», с. 142). Таким образом, Дулиттл играл с публикой в беспроигрышную для него игру, притворяясь, что успех очень маловероятен. Слушателей опять провели. Конечно, я тоже виноват, ведь я был обязан, готовясь к дебатам, не забыть об этих аргументах, чтобы разоблачить обман.

    Вышедший в ноябре 1972 г. информационный листок «Biological Sciences Curriculum Study» (BSCS) среди прочих материалов содержал статью (анонимную — очевидно, написанную редактором) под названием: «Настоящий Джон Мур, пожалуйста, встаньте» (с. 16). Автор статьи обвинил креационистов в намеренном отождествлении взглядов нашего доктора Джона Н.Мура, креациониста, профессора естествознания в Мичиганском университете, со взглядами доктора Джона А. Мура, эволюциониста и профессора биологии в Калифорнийском университете в Риверсайде. Автор заявил, что креационисты нечестно попытались изобразить Джона А. Мура как принадлежащего к их лагерю, чтобы повысить свой престиж за счет престижа профессора Калифорнийского университета и личного престижа Джона А. Мура.

    Я написал письмо редактору листка, в котором прежде всего заявил, что мы, креационисты, вполне счастливы иметь нашего Джона Н.Мура и не нуждаемся в их Джоне А. Муре. Во-вторых, я попросил редактора или обосновать свое обвинение в том, что креационисты сознательно смешивали Джона Н.Мура с Джоном А. Муром, или забрать свои слова обратно. В-третьих, я написал, что сам занимаюсь исследованиями и могу вспомнить лишь два момента, когда Джон Н.Мур был перепутан с Джоном А. Муром.

    Одним из этих случаев была публикация геолога-эволюциониста Престона Клауда из Калифорнийского университета, Санта-Барбара^[28], а другой — публикация, представьте себе, Джона А. Мура! ^[29] Я написал редактору, что читателям было бы любопытно узнать об этом. Однако редактору это забавным не показалось, или же он не захотел признавать, что был виновен в смешении имен Джона А. Мура и Джона Н.Мура. Итак, он не опубликовал мое письмо и не забрал назад свое ложное и оскорбительное обвинение.

    4 — 6 марта 1977 г. я был участником симпозиума, посвященного проблеме происхождения человека и проходившего в Калифорнийском университете, Дэйвис. В симпозиуме участвовали Общество исследований происхождения человека и комиссия Калифорнийского университета, Дейвис. Среди сотрудников университета были Ричард Лики (сын Луиса и Мэри Лики), прославившийся в последние пятнадцать лет как неутомимый охотник за окаменелостями в Африке; Доналд Иохансон, открывший «Люси»; Алан Уокер, теперь работающий в Университете Джона Хопкинса, а тогда помогавший Ричарду Лики; Дейвид Пилбом, тогда из Иельского университета; Гарнисс Куртис, из Калифорнийского университета, Беркли; Оуэн Лавджой, из Государственного Кентского университета и Глинн Айзек, из Калифорнийского университета в Беркли.

    Куртис — радиохронолог, датировавший многие образцы для антропологов. На симпозиуме он прочел доклад о технике радиометрического датирования. С помощью радиометрического датирования он и другие радиохронологи получили датировку отдельных событий, абсолютно отличную от тех дат, которые предполагались учеными, использующими гипотезу «протеиновых часов», разработанную А.К-Уилсоном, Винсентом Саричем и другими преподавателями Калифорнийского университета, Беркли. До возникновения гипотезы «протеиновых часов» предполагалось, например, что происхождение человека и обезьян от их общих предков имело место 20 — 30 млн. лет назад. Уилсон и Сарич, однако, предположили, на основании показаний «протеиновых часов», что это было не более чем 4—5 млн. лет назад. Это расхождение во мнениях радиохронологов и сторонников «протеиновых часов», естественно, создало напряжение между сторонниками обеих гипотез. Куртис пожелал ниспровергнуть гипотезу «протеиновых часов» и данные, полученные с помощью этой техники. Он упомянул, что, согласно результатам сравнения структур неких лимфатических белков, люди были почти так же похожи на лягушек, как и на обезьян. Тогда, пользуясь идеей «протеиновых часов», можно подумать, что человек произошел от амфибий примерно в то же время, что и обезьяна, — явно несерьезное замечание, по словам эволюционистов.

    Доктор Гари Паркер, тогда сотрудник Института креационных исследований, предложил еще один неприемлемый вывод, основанный на сравнении протеиновых структур. Я слышал его доклад на эту тему. Впоследствии доклад был опубликован. Описав проблемы эволюционистов с гемоглобином, Паркер говорит:

«То же самое, казалось бы, можно сказать и о таком замечательном протеине, как лизоцим. Сравнивая лизоцим и лактальбумин, Дикерсон надеялся "найти такое место", где человеческая ветвь уходит в сторону от древа эволюции (млекопитающих. Результаты всех поразили. Тест показал, что человек теснее, чем с каким-либо исследованным млекопитающим, связан с... цыпленком. Любой эволюционист знает, что это не может быть правдой, но как обойти объективное свидетельство? В итоговой диаграмме Дикерсон намечает извилистую линию быстрой эволюции, возвращаясь назад, к привычным эволюционистским предположениям. Но обратите внимание: его данные о протеинах, исследованные им факты, ничем не помогли ему в его доказательстве идеи эволюции»^[30].

    На основании того, что я слышал от Гарнисса Куртиса и Гари Паркера, я дважды заявлял, что, опираясь на доводы эволюционистов, основанные на сходстве определенных протеиновых молекул, можно подумать, что человек находится ближе к лягушкам и цыплятам, чем к обезьянам. Один раз я говорил об этом на дебатах с Джоном А.Паттерсоном на радиостанции Эймса, Айова; другой — во время записи видеопрограммы для «Паблик Броудкэстинг Телевижен». Эволюционисты яростно опровергали этот довод, что заставило меня доказывать его.

    Роберт Шэйдволд, не принадлежащий к партиям писатель и убежденный антикреационист, написал Гарниссу Куртису, чтобы проверить верность моей информации о лимфатических белках, источник которой я ему сообщил. Куртис ответил, что все именно так, как изложил я. Однако Куртис заявил, что говорил об этом более или менее в шутку^[31].

    Я действительно прекрасно понимал, что Куртис шутит, но мне было ясно, что его слова адресованы сторонникам «протеиновых часов» и свидетельствуют скорее о несерьезности сообщаемых данных. Таким образом, если мои замечания о лимфатических белках человека, обезьян и лягушек — неверны, то ответственность за фальсификацию (если она имеет место) несу не я; дело в неверной информации, опубликованной эволюционистом.

    Данные, подтверждающие сравнения лизоцимов людей, млекопитающих и цыплят, можно найти в научной литературе. Дикерсон и Гейз приводят их в своей книге «Структура и действие протеинов»^[32]. По их словам и свидетельствам других эволюционистов, лактальбумин — протеин, содержащийся в молоке, — и лизоцим, входящий в состав большей части растительных и животных клеток, катализирующий растворение оболочек бактериальных клеток, происходят от одного древнего протеина. Считается, что гены лизоцима и лактальбумина являются продуктом дупликации генов, произошедшей во времена разделения амфибий и рептилий.

    Если рассмотреть различия аминокислотных цепочек лактальбумина у млекопитающих (в том числе у человека) и лизоцимы человека и цыпленка, результаты поставят эволюционистов в тупик. Человеческий лизоцим более схож с лизоцимом цыпленка, чем с лактальбумином. Как показали Дикерсон и Гейз, если действовать на основании предположения эволюционистов о том, что по аминокислотным расхождениям можно датировать разделение, можно прийти к выводам, отраженным на схеме 1.

Схема 1. Наблюдаемые расхождения.

    Итак, если кто-нибудь прочтет об этих результатах, ничего точно не зная о данном вопросе и придерживаясь общепринятого в среде эволюционистов мнения о значении протеиновых различий аминокислотных цепочек, он может посчитать, что люди куда теснее связаны с цыплятами, чем с млекопитающими, в том числе и с обезьянами. Конечно, для эволюционистов такой вывод совершенно неприемлем и даже несерьезен. Вывод кажется особенно забавным потому, что, если верить этим данным, люди ближе к цыплятам, чем к самим себе! Из чего явно следует: сходство или различие аминокислотных цепочек не свидетельствует об эволюционном родстве. Эволюционисты пытаются объяснить противоречия, перед которыми эти данные ставят теорию эволюции, предполагая, что по какой-то неизвестной причине в некоторых лактальбуминах млекопитающих изменения в аминокислотной цепочке происходили быстрее, чем в лизоцимах. В таком случае, понятие «протеиновых часов» обманчиво, потому что часы должны всегда идти с одинаковой скоростью. Часам, которые в разных обстоятельствах идут с разной скоростью, доверять нельзя. В любом случае, эволюционистам лучше бы позаботиться о порядке у себя дома, чем обвинять во всем подряд ученых-креационистов.

    Другое выдвигавшееся против меня обвинение гласило, что я упорствовал в своей ошибке, описывая замечательный защитный механизм жука-бомбардира, даже после того, как мне разъяснили мою ошибку^[33]. Я описал этот сложный механизм в моей детской книге о динозаврах «Динозавры: эти ужасные ящеры»^[34] и впервые заговорил о нем публично в дебатах, когда мы с Генри Моррисом сражались против профессоров Фрэнка Обри и Уильяма Туэйтса в Государственном университете Сан-Диего 26 апреля 1977 г.

    У жука-бомбардира превосходный защитный механизм, и, описав его, я предложил Обри и Туэйтсу объяснить, как обычный жук мог в результате ряда случайных, непредсказуемых мутаций, вызванных естественным отбором, постепенно превратиться в жука-бомбардира. Ни тогда, ни позже Обри и Туэйтс не смогли объяснить, как это произошло. Однако Обри и Туэйтс тут же прибегли к обычной эволюционисткой уловке, игнорируя вызов и пытаясь придраться к малейшим промахам в доводах креациониста.

    Когда жуку-бомбардиру (Brachinus) угрожает хищник или что-то другое, жук выбрасывает конец своего хвоста в нужном направлении (он никогда не ошибается) и горячая струя ядовитого газа температурой 100°С (точка кипения воды) выбрасывается из двух желез прямо на врага. Этого, разумеется, достаточно, чтобы пресечь всякую попытку нападения на жука-бомбардира. Исследования показали, что у этого жука есть двойная система защиты. В двух одинаковых «складах» он хранит водный раствор двух химических веществ: 10% гидрохинон (химикат, употребляемый при проявлении фотографий) и 23% перекись водорода (сильное окисляющее вещество). Замечательно то, что два химические соединения не взаимодействуют между собой и раствор остается кристально чистым, как простая вода. Очевидно, жук-бомбардир обладает каким-то веществом, сдерживающим реакцию. Если смешать эти два соединения в лаборатории, происходит реакция, так как перекись водорода окисляет гидрохинон до хинона (жук-бомбардир использует смесь гидрохинона и метилгидрохинона).

    Когда жук-бомбардир готов стрелять своей защитной струёй, он выпускает заряд химического раствора в две железы. Тогда один катализатор, каталаза, вызывает очень быстрый распад перекиси на водород и воду, а другое вещество, пероксидаза, — окисление гидрохинонов до хинонов — раздражающих химикатов. В результате химической реакции вырабатывается тепло (100°С), а избыток кислорода создает высокое давление, в результате чего клапаны на концах желез открываются в нужный момент^[35].

    Единственным доступным тогда источником информации был маленький памфлет «Дарвин и жуки», опубликованный в начале 60-х гг. и принадлежащий перу доктора Роберта Э.Кофала, тогда главы колледжа Хэйлэнд, теперь — ученого консультанта Научного центра креационных исследований в Сан-Диего. Очевидно, читая статью Шильдкнехта и Холубека, Кофал неправильно перевел с немецкого слово «неустойчивый» как «взрывоопасный». Итак, Кофал в своем памфлете заявил, что смесь 10% гидрохинона и 23% перекиси водорода взрывоопасна. Вслед за Кофалом, рассказывая о жуке-бомбардире в лекциях, на дебатах в университете Сан-Диего и в своей книге «Динозавры: эти ужасные ящеры», я говорил, что обычно смесь этих двух соединений в такой концентрации взрывоопасна. Обри и Туэйтс, стараясь найти выход из дилеммы, поставленной жуком-бомбардиром, искали мои возможные ошибки. Как только они обнаружили, что смесь не взрывоопасна, они не стали и пробовать ответить на вопрос, как мог развиться жук-бомбардир, но зато принялись громко кричать об этой не такой уж большой ошибке. Другие эволюционисты охотно подхватили их нападки, этот случай нашел отражение даже в «Нэйче», престижном британском научном журнале^[36].

    Как только я узнал о своей оплошности, я изменил рассказ о жуке-бомбардире в лекциях. Но надо было подождать, пока издатели подготовят исправленное издание «Динозавров», чтобы и там изменить текст о жуке. Тем временем первое издание оставалось в продаже. Вероятно, это и позволило обвинить меня в упорном следовании той же версии после того, как мое внимание обратили на ошибку в ней.

    Доктор Кофал в своей статье «Ответный выстрел жука-бомбардира», напечатанной в эволюционистском журнале «Криэйшн/Эволюшн»^[37], ответил на критическую статью Вебера^[38], приняв на себя ответственность за мой промах. Затем он решительно заявил, что попытка Вебера объяснить эволюцию жука-бомбардира из обычного жука очень слаба и обладает серьезными просчетами. Несмотря на это объяснение, напечатанное в 1981 г. в ведущем антикреационном журнале, эволюционисты продолжали возвращаться к этой истории, обвиняя меня в использовании фальшивых данных даже тогда, когда они уже знали, в чем суть проблемы. Даже когда я участвовал в дебатах с Гроувером Кранцем в государственном Вашингтонском университете 3 марта 1987 г., один профессор-эволюционист из Университета Айдахо вновь вспомнил эту тему во время вопросов-ответов. Прошло очень много времени, прежде чем эту историю оставили в покое.

    Даже если смесь гидрохинона и перекиси водорода не взрывоопасна, смесь двух этих химикатов в присутствии двух катализаторов в замкнутом пространстве взрывоопасна. Жуку, до того как он превратился в жука-бомбардира, пришлось бы очень осторожно обращаться с веществами на «складе», не допуская туда катализаторы и предохраняя от преждевременной реакции друг с другом. Еще ему пришлось бы отобрать нужные для химической реакции катализаторы и секретировать их в железы. Сами железы должны быть особыми, не поддающиеся разрушительному действию жары и раздражающих химикатов и выдерживающими высокое напряжение. Железы должны быть снабжены высокоэффективным клапаном и специальными мускулами для ориентации железы в нужном направлении. И, конечно, все эти ценнейшие приспособления были бы совершенно бесполезны без тщательно слаженной и прекрасно функционирующей системы, направляющей заряд химикатов в железу, вырабатывающей там катализаторы, активирующей клапан в нужный момент и посылающей точные сигналы всем задействованным мускулам, чтобы ориентировать железу в нужном направлении. Эволюционисты хотят заставить нас поверить, что сотни или даже тысячи генов, управляющих образованием и использованием этого защитного механизма, возникли в результате серии повторявшихся ошибок при воспроизведении. Более того, эти сложные генетические изменения должны были произойти в строгой последовательности, чтобы на каждой новой стадии своего развития жук мог не только выжить, но и превзойти в развитии предыдущую ступень. Креационисты отвергают это мнение как научно несостоятельное; это просто сказка! Но эволюционисты не любят говорить о своих неудачных попытках объяснить противоречия теории эволюции и предпочитают атаковать ученых-креационистов.

    Книга Флоу Конвей и Джима Сиджельмана «Священный террор»^[39] имеет подзаголовок: «Война фундаменталистов за свободу религии, политики и нашей личной жизни в Америке». В их труде почти невозможно найти хоть сколько-нибудь хороший отзыв о ком-либо, кого они могли бы назвать христианином-фундаменталистом. Например, описывая свой визит к священнику Джерри Фалвеллу из баптистской церкви Томас Роуд в Линчберге, Вирджиния, они сопровождают рассказ описанием города (с. 78), из которого можно сделать вывод, что в городе все до одного боятся или ненавидят отца фалвелла. Судя по заявлениям Конвей и Сиджельмана, никто не может сказать о нем ни одного доброго слова. А разве двадцать тысяч прихожан его церкви не относятся к числу населения Линчберга? Так как люди вроде Конвей и Сиджельмана относятся к креационистам как к радикальным и упрямым догматикам, их отношение к последним можно предсказать заранее.

    Итак, Конвей и Сиджельман пишут (с. 122):

«Хотя их доводы должны считаться не научными, но относящимися к одной из ветвей христианской апологетики, "большая ложь" распространяется, благодаря фанатичному рвению, интеллектуальным трюкам и растущей экономической базе. Немногие осознают, до какой степени эта несмолкаемая шумиха является составной частью общей картины Священного террора в Америке. Фактически, мы обнаружили, что креационизм, в значительной степени, направляют и субсидируют правые фундаменталистские политические круги».

    На обороте обложки, ссылаясь на «Священный террор», авторы притязают на выражение общеамериканского мнения, так как «...Конвей и Сиджельман объехали всю страну, проделав путь в десять тысяч миль, и всех об этом расспрашивали...» Но в их исследовании встречается лишь одно интервью с ученым-креационистом, доктором Ричардом Б.Блиссом, руководителем программы работ Института креационных исследований. Интервью это приводится на с. 122-128. Судя по некоторым замечаниям авторов, можно с легкостью усомниться в их объективности. Например, библиотека ИКИ описывается как «маленькая библиотека с преобладанием креационных книг». Библиотека ИКИ в самом деле была мала, но она не переполнена книгами креационистов. Фактически, число эволюционистских книг в ней намного больше, и так было всегда. Соотношение это не меньше, чем 50 к 1.

    Интервью с Блиссом полно уловок, или, как назвали это сами авторы, «игр в кошки-мышки» (с. 124). Они очень старались заставить Блисса сказать что-нибудь компрометирующее его или креационизм, но Блисс красноречиво защищал двусторонний подход к изучению происхождения жизни в средней и высшей школе. Блисс, двадцать три года проработавший в сфере научного образования, директор по научному образованию в школьном объединении Расина (одном из крупнейших в штате Висконсин), первым в своем округе выступил за двусторонний подход, основанный на науке, хорошем образовании и академической и религиозной свободе. Очевидно, Конвей и Сиджельман ожидали другого. Приводя на с. 128 заявление Блисса:

«Введение двустороннего процесса обучения с последующими дебатами позволило нам ускорить развитие естественных наук и истории»,

    Конвей и Сиджельман утверждают:

«Перспектива подталкивания науки еще более пугает нас. Взгляд Блисса отражает роль креационистов в крупномасштабном плане Священного террора... Какова его цель: изъять критическое мышление и недогматическую философию из культуры?»

    На протяжении всего интервью Блисс настаивал на непредвзятости в научном образовании. На с. 123 Конвей и Сиджельман признали, что Блисс выступает за двусторонний подход, впервые применив его в школах Расина. Однако после всего этого и просьбы Блисса не программировать сознание молодежи на восприятие лишь одного взгляда на происхождение жизни, а готовить их к самостоятельной оценке каждой схемы возникновения мира с помощью научных методов и критического мышления, чтобы они сами выбрали более разумную и правдоподобную, Конвей и Сиджельман обвиняют Блисса в желании истребить критическое мышление и нефундаменталистскую философию из нашей культуры! Кажется ясным, что Конвей и Сиджельман хотят изъять критическое мышление из образования и возвести в догму эволюцию и светский гуманизм, вместо того чтобы прибегнуть к двусторонней системе, предлагаемой Блиссом и другими учеными-креационистами.

    Конечно, ученые-креационисты участвовали в тысячах лекций и дебатов, издали сотни книг и статей, и вполне возможно, что в их труды иногда вкрадывались ошибки, неверные цитаты, неправильное понимание эволюционистской литературы. В конце концов Креационисты тоже люди и могут ошибаться не меньше, чем эволюционисты. Если такое случается, эволюционисты, конечно, вправе указывать на ошибки и требовать их исправления. Даже эволюционисты иногда неправильно понимают друг друга. Так например, Сьюалл Райт в статье 1980 г.^[40] заявил о том, что такие выдающиеся эволюционисты как Джулиан Хаксли, Р. А. Фишер и Эрнст Майр неправильно поняли одну из его теорий.