Удачи капитана Блада

Но, возвращаясь на берег в барке вместе с алькальдом, генерал-губернатор дал ему понять, что его подгоняет не столько стремление как можно скорее освободить кардиналаархиепископа, сколько желание уничтожить этого дерзкого пирата, который одержал над ним верх в том, в чем он считал себя непобедимым.

– Когда этот болван получит деньги, нападение застигнет его врасплох.

Но алькальд мрачно покачал головой.

– За это придется слишком дорого заплатить. Сто тысяч, Боже мой!

– Тут уж ничего не поделаешь. – Своим поведением дон Руис давал понять, что он не считает эту цену слишком дорогой за уничтожение человека, подвергшего такому унижению его – генерал-губернатора Гаваны, почти полновластного повелителя Кубы, выглядевшего теперь школьником, ожидающим розог. – К тому же это не так разорительно. Адмирал эскадры маркиз Риконете с удовольствием заплатит пятьдесят тысяч за голову капитана Блада, а остальные деньги я возьму из королевской казны.

– А что, если и те и другие деньги затонут вместе с этим негодяем?

– Это зависит от того, где мы его потопим. Там, где он бросил якорь, глубина не больше четырех саженей. Главное – поскорее увезти архиепископа с корабля, чтобы покончить с неприкосновенностью этого проклятого пса.

– А вы уверены, что вы с ней покончите? Хитрый дьявол наверняка потребует гарантии безопасности.

Тонкие губы дона Руиса изогнулись в злобной усмешке.

– Он получит все гарантии, какие захочет. Но обещания, данные под угрозой, еще никогда никого не связывали.

– Его преосвященство вряд ли с вами согласится.

– Его преосвященство?

– А по-вашему этот проклятый пират не потребует от него такого же обещания? Вы же видели, что из себя представляет этот кардинал –твердолобый фанатик, раб буквы закона. Когда священники становятся судьями, из этого не выходит ничего хорошего. Они просто не пригодны для этого занятия, так как совершенно лишены широты кругозора. Так что, если прелат дал клятву, то он ее непременно выполнит, невзирая на то, каким способом ее из него вытянули.

На момент страх закрался в душу генерал-губернатора. Но его изобретательный ум сразу же нашел выход, и он снова заулыбался.

– Благодарю вас за предупреждение, дон Иеронимо. Но пока что обещанием не связаны ни я, ни мои подчиненные, которым я сейчас отдам распоряжения.

Вернувшись к себе во дворец, дон Руис прежде чем заняться вопросом выкупа за кардинала вызвал одного из своих офицеров.

– Кардинал-архиепископ Новой Испании высадится сегодня вечером в Гаване, – объявил он. – Чтобы оказать ему соответствующие почести и оповестить город об этом счастливом событии, я приказываю дать салют из пушки на молу. Вы захватите канонира и отправитесь туда вместе с ним. Как только его преосвященство ступит на берег, скомандуете огонь.

Отпустив этого офицера, губернатор тотчас вызвал другого.

– Немедленно садитесь на лошадь, скачите в Моро, Пунталь и Эль Фуэрте и прикажите от моего имени комендантам каждого форта навести орудия на красный корабль, стоящий на якоре под английским флагом. После этого пускай они дожидаются сигнала, которым послужит выстрел пушки на молу, когда кардинал-архиепископ Новой Испании сойдет на берег. Как только они услышат выстрел, но не раньше, они должны открыть огонь по пиратскому судну и потопить его. И смотрите, чтобы не было никаких промахов.

Выслушав заверения офицера в том, что он все понял, дон Руис отправил его выполнять приказания, а сам занялся извлечением из королевской казны золота, которое должно было освободить кардинала из заключения.

Он проделал эту операцию так быстро, что к первой полувахте уже снова причалил к борту «Арабеллы» и выгрузил со своей барки четыре тяжелых сундука.

На корме дон Руис и сопровождающий его алькальд увидели поджидавшего их кардинала-архиепископа в мантии и красной шапочке. Стоявший перед ним с непокрытой головой фрей Доминго держал его крест, остальные доминиканцы в капюшонах выстроились сзади. Было ясно, что его преосвященство уже готов к высадке на берег. Присутствие кардинала на палубе со всей свитой окончательно убедило дона Руиса, что уплата выкупа положит конец святотатственному заключению его преосвященства и что больше не возникнет никаких препятствий к его отъезду с этого отвратительного корабля, после чего «Арабелла» перестанет быть неприкосновенной и пушки гаванских фортов быстро расправятся с ней.

Торжествуя при этой мысли, дон Руис, обращаясь к Бладу, не смог удержаться от тона, приличествующего разговору королевского представителя с пиратом.

– Вот твое золото, проклятый грабитель, – плата за святотатство, за которое тебе придется вечно гореть в аду. Бери его и убирайся отсюда.

Но капитана Блада, казалось, ничуть не тронула эта речь. Склонившись над сундуками, он отпер их и, окинув оценивающим взглядом сверкающее содержимое, подозвал своего штурмана:

– Возьми золото, Джерри, и уложи его. – И добавил довольно оскорбительное замечание: – Надеюсь, что счет правильный.

Вслед за этим капитан повернулся к стоящей на корме фигуре, облаченной в пурпур.

– Монсеньор кардинал, выкуп получен, и барка генералгубернатора ожидает, чтобы доставить вас на берег, но вы должны дать мне слово, что мне будет позволено удалиться без каких-либо препятствий и дальнейшего преследования.

Губы генерал-губернатора под маленькими черными усиками снова изогнулись в усмешке. Его ответ был рассчитан на то, чтобы отвести подозрение и в то же время дать выход душившему его гневу.

– Можешь беспрепятственно убираться, куда тебе угодно, мошенник. Но если мы когда-нибудь снова встретимся на море...

– В таком случае, – закончил за него фразу капитан Блад, – очень возможно, что я доставлю себе удовольствие, повесить вас на нок-рее как клятвопреступника и вора.

Приблизившись к ним кардинал укоризненно покачал головой:

– Ваша угроза звучит неподобающе, капитан Блад, так как, я надеюсь, эти слова несправедливы.

Дон Руис задохнулся от бешенства, вызванного больше замечанием кардинала, нежели оскорбительными выражениями Блада.

– Так вы, ваше преосвященство, надеетесь! – воскликнул он.

– Подождите! – Величественным жестом архиепископ остановил свою свиту, которая застыла на месте, являя собой воплощение непоколебимого могущества церкви.

– Я сказал, надеюсь, что обвинение несправедливо, и некоторое сомнение, звучащее в моей фразе, оскорбило вас. Но я рассчитываю, что дон Руис, вскоре извиниться перед вами за это сомнение. Однако во время своего первого визита на корабль вы кое-чем озадачили меня, и я хотел бы попросить вас дать мне объяснение.

– На берегу, ваше преосвященство, вы найдете меня готовым ответить на все ваши вопросы. – И дои Руис шагнул к трапу, у которого его ожидал кардинал.

Капитан Блад со шляпой в руке занял позицию с другой стороны, как требовал этикет при проводах важного гостя.

Но примас не двинулся с места.

– Дон Руис, перед тем, как высадиться на остров, которым вы управляете, мне бы хотелось получить ответ только на один вопрос. – Его тон был таким суровым и властным, что дон Руис, перед которым трепетало все население Гаваны, застыл на месте в испуганном ожидании.

Кардинал обернулся к дону Иеронимо и задал ему пресловутый вопрос:

– Сеньор алькальд, хорошенько подумайте перед тем, как ответить мне, потому что ваша служба, а может быть, и коечто побольше зависит от точности вашего ответа. Что вы сделали с товаром – собственностью этого английского моряка, который генерал-губернатор приказал вам конфисковать?

Смущенный взгляд дона Иеронимо устремлялся то туда, то сюда, но только не на кардинала. Все же он не осмелился солгать.

– Он снова был продан, ваше превосходительство.

– А полученное за него золото? Что с ним стало?

– Я отправил золото его превосходительству генералгубернатору. Сумма составляла двадцать тысяч дукатов.

В наступившей затем паузе дои Руис выдержал испытывающий взгляд суровых и печальных глаз с высоко поднятой головой и презрительной, вызывающей усмешкой на губах.

Но следующий вопрос примаса стер с его физиономии остатки высокомерия.

– Следовательно, генерал-губернатор Гаваны является также королевским казначеем?

– Нет, ваше преосвященство, – был вынужден ответить дон Руис.

– Тогда, сеньор, вы отправили в казну золото, полученное за товар, который вы конфисковали от имени его величества короля?

Губернатор не решился солгать, так как его слова можно было легко проверить. Тем не менее в его тоне чувствовалось недовольство этим допросом.

– Еще нет, ваше преосвященство...

– Еще нет? – прервал его кардинал, и в его мягком голосе послышались угрожающие нотки. – Еще нет, тогда как с тех пор прошел целый месяц. Мне все ясно, сеньор. К несчастью, сомнения в вашей честности, вызванные той софистикой, с которой вы сегодня утром так ловко толковали закон, полностью подтвердились.

– Ваше преосвященство! – в бешенстве завопил дон Руис, смертельно побледнев и шагнув вперед. Подобные слова в любом случае пробудили бы его гнев. А быть публично оскорбленным этим священником и выставленным на посмешище проклятым пиратом не смог бы вынести ни один кастильский дворянин. Губернатор пытался подыскать слова, способные подобающим образом выразить его состояние, когда примас, словно угадав его мысли, разразился речью, сразу обратившей гнев дона Руиса в страх.

– Молчи, несчастный! Неужели ты осмелишься возвысить на нас голос. Твои поступки, безусловно, сильно обогатили тебя, но куда сильнее обесчестили. И более того, стремясь запугать ограбленного тобой английского моряка, ты угрожал ему преследованием святейшей инквизиции и сожжением на костре. Даже новые христиане больше, чем кто-либо другой, знают, что человек, апеллирующий к инквизиции подобным образом, сам рискует попасть в ее руки.

Страшная угроза бывшего великого инквизитора Кастилии и прозвучавший в его словах намек на старохристианское презрение к его новохристианской крови окончательно доконали генерал-губернатора. Он уже представлял себя обесчещенным, разоренным, лишенным всех званий и посланным в Испанию, чтобы затем подвергнуться аутодафе.

– Монсеньор, – захныкал он, с мольбой протянув руки к кардиналу. – Я же не предвидел...

– В это я охотно верю. Oculos habent non viclebunt[1]. Никто не может предвидеть опасность. – К кардиналу уже вернулось его обычное спокойствие. Несколько секунд он хранил молчание, потом вздохнул, шагнул вперед, взял за руку окончательно уничтоженного графа Маркоса и повел его на полубак чтобы их не могли услышать.

1 Есть у них глаза, но не видят (лат.) – Библия, Псалтирь, Псалом 134.

– Верьте мне, – ласково заговорил он, – мое сердце болит за вас, сын мой. Errare humanum est[1]. Мы все грешны. Поэтому я стараюсь быть милосердным, так как сам нуждаюсь в милосердии. Я попытался помочь вам, чем могу. Если я высажусь на Кубу, где вы – генерал-губернатор, то мне придется выполнить свой долг инквизитора, а из этого для вас не выйдет ничего хорошего. Чтобы избежать этого, я не высажусь на берег до тех пор, покуда вы здесь управляете. Но это самое большое, что я могу для вас сделать. Возможно, поступая так, я сам становлюсь софистом. Но я думаю не только о вас, но и о чести Кастилии, которая пострадает от вашего позора. В то же время вы понимаете, я не могу допустить, чтобы кто-нибудь так пренебрегал доверием короля и чтобы это пренебрежение сошло полностью безнаказанным.

Архиепископ сделал паузу, покуда дон Руис стоял, опустив голову от стыда и ожидая роковой фразы, которая неминуемо должна была последовать.

– Вы сегодня же сложите с себя обязанности губернатора под любым предлогом, который вы сочтете подходящим, и вернетесь в Испанию с первым же кораблем. Тогда, если вы снова не возвратитесь в Новый Свет и не поступите на государственную службу в Испании, я сохраню в тайне ваш поступок. Большего я сделать не в силах, и да простит меня Бог, если я сделал слишком много.

Несмотря на всю суровость этих слов, дон Руис выслушал их почти с облегчением, так как он не ожидал столь дешево отделаться.

– Пусть будет так, ваше преосвященство, – пробормотал он, подняв голову и встретив сочувственный взгляд кардинала. – Но если ваше преосвященство не высадится на берег...

– Не беспокойтесь обо мне. Я уже говорил с капитаном Бладом о такой возможности, и теперь, когда я принял решение, он доставит меня в Сан-Доминго. Когда моя миссия там будет выполнена, я вернусь сюда, а к тому времени вы уже покинете Гавану.

Таким образом, дон Руис был даже лишен возможности отомстить этому проклятому морскому разбойнику, навсегда погубившему его карьеру. И все же он предпринял последнюю отчаянную попытку отвратить хотя бы это несчастье.

– Неужели вы доверитесь этим пиратам, которые уже?.. – В этом мире, сын мой, – прервал его кардинал, – увы, можно доверять только небесам. А этот корсар, несмотря на все его пороки, сын истинной церкви, и он доказал, что на его слово можно полагаться. Конечно, в этом есть риск, но постарайтесь доказать своим будущим поведением, что я иду на него не без оснований. Теперь отправляйтесь с Богом, дон Руис. Больше мне незачем вас задерживать.

1 Человеку свойственно ошибаться (лат.).

Генерал-губернатор опустился на колени, чтобы поцеловать руку кардинала и попросить его благословения. Примас Новой Испании протянул правую руку над его склоненной головой и осенил его крестом.

– Benedictus sis. Pax Domini sit sempre tecum[1]. Может быть, свет небесный укажет вам лучшую дорогу в будущем. Идите, и да хранит вас Бог.

Однако, несмотря на смиренную позу генерал-губернатора, было весьма сомнительно, что он уезжал полный раскаяния. Спотыкаясь, как слепой, отрывисто кивнув алькальду и приглашая следовать за собой, не обменявшись ни с кем ни единым словом или взглядом, он спустился в ожидавшую его барку.

Покуда дон Руис и алькальд, взбешенные донельзя, изощрялись в сквернословии, проклиная этого идиота архиепископа, сующего нос в чужие дела, «Арабелла» подняла якорь. Проплыв под всеми парусами мимо мощных фортов, она вышла из гаванской бухты, не опасаясь нападения благодаря расхаживающей по корме величавой фигуре, облаченной в пурпур.

Когда две недели спустя огромный галеон «Санта-Вероника» вошел в бухту Гаваны, украшенный флагами и салютуя из всех орудий, там уже не было генерал-губернатора, чтобы встретить прибывшего примаса Новой Испании. Этого низенького толстого и вспыльчивого прелата окончательно вывело из себя то, что к его визиту не было сделано соответствующих приготовлений, а поднявшийся на борт корабля ошеломленный алькальд едва не обвинил его в самозванстве.

В эти же дни на борту «Арабеллы» Ибервиль, освобожденный от своего алого одеяния, которое, подобно монашеским сутанам, было поспешно приобретено в Сен-Круа, хвастливо повторял, какого великолепного священника потерял мир, когда он вздумал стать корсаром. Капитан Блад утверждал, что мир в этот момент потерял и не менее великого комедианта. И в этом вопросе боцман Снелл, которого природа так удачно наградила тонзурой для исполнения роли фрея Доминго, будучи еретиком, полностью соглашался с капитаном Бладом.

1 Благословляю тебя. Да пребудет с тобой мир Господень (лат.).

Весть была принесена на Тортугу метисом, служившим матросом на французском бриге[1] во время экспедиции, в которой несчастный Джеймс Шерартон распростился с жизнью. Эта скверная история лишь косвенно связана с нашим рассказом, поэтому мы сообщим о ней только вкратце. Шерартон и группа английских ловцов жемчуга занимались своим делом на одном из рифов Эспада около бухты Маракайбо[2]. Они уже собрали обильный урожай, когда на них напал испанский фрегат, команда которого, не довольствуясь захватом их шлюпа[3] и жемчуга, безжалостно предала их мечу. Эти двенадцать честных славных людей не нарушили никаких законов, кроме одного, выдуманного испанцами, согласно которому ни одна другая нация не имеет права пользоваться водами Нового Света.

Капитан Блад сидел в кайонской таверне «У французского короля», когда метис со всеми жуткими подробностями рассказывал историю этого злодеяния.

– Испанцы заплатят за это, – сказал Блад и добавил, так как его чувство справедливости носило поэтический характер, – и заплатят жемчугом.

Кроме этой фразы Блад ничем не намекнул на намерение, внезапно созревшее в его мозгу. Однако осенившее его вдохновение имело свои причины.

Упоминание о ловцах жемчуга оказалось достаточным, чтобы напомнить ему о Рио-де-ла-Ача[4], наиболее продуктивном месте добычи жемчуга во всем Карибском море, сокровища которого изрядно обогатили казну короля Филиппа.

1 Бриг – двухмачтовый однопалубный парусный корабль.

2 Маракайбо – город и озеро на побережье Венесуэлы, принадлежавшие тогда Испании.

3 Шлюп – небольшое трехмачтовое судно.

4 Рио-де-ла-Ача – город в Колумбии на побережье Карибского моря, тогда испанское поселение.

Конечно, мысль об этом рейде не в первый раз приходила ему в голову, но трудности и опасности, с которыми было сопряжено подобное предприятие, до сих пор вынуждали капитана Блада откладывать его и заниматься более легкими задачами. Однако никогда еще эти опасности и трудности не были так серьезны, как теперь, когда эта задача казалась ниспосланной ему праведным гневом Немезиды[1]. Блад не закрывал на это глаза. Он знал, как бдителен испанский адмирал маркиз Риконете, курсирующий со своей мощной эскадрой вдоль берегов Мэйна. Капитан Блад так ловко провел его во время приключения в Сан-Доминго, что адмирал не осмеливался показаться в Испании до тех пор, пока не смоет свой позор. О его жажде мести можно было судить по объявлению, в котором маркиз извещал, что заплатит огромную сумму в пятьдесят тысяч за капитана Блада, живого или мертвого, или за сведения, которые помогут захватить его.

Таким образом, для успеха рейда на Рио-де-ла-Ача, его необходимо было провести молниеносно и бесшумно. Корсары должны были исчезнуть со своей добычей прежде, чем адмирал заподозрит об их присутствии на берегу. Полностью отдавая себе отчет, капитан Блад решил лично произвести разведку местности и ознакомиться с каждой деталью перед тем, как приступить к рейду.

Сменив свой красивый плюмаж на шляпе на более старый и полинявший, сбросив серебряные галуны и брабантские кружева, капитан облачился в простой коричневый костюм и шерстяные чулки. Сняв парик, он заменил его платком из черного шелка, плотно облегавший его стриженую голову.

В этом обличье Блад покинул Тортугу и свою флотилию, состоящую в то время из четырех кораблей и около тысячи корсаров, отплыл в сторону Кюрасао[2] на торговом судне и там пересел на голландский корабль «Левен», делающий постоянные рейсы между этим островом и Картахеной. Сказавшись торговцем крокодиловыми кожами, он представился как Тормильо, наполовину голландец, наполовину испанец.

В понедельник Блад высадился в Рио-де-ла-Ача. «Левен» должен был вернуться из Картахены в следующую пятницу, и, даже если никакие другие дела не приведут его в Рио-де-лаАча, он все равно зайдет туда, чтобы подобрать сеньора Тормильо, который вернется на этом судне на Кюрасао. Бладу удалось установить, главным образом обильно поглощая пунш, самые дружеские отношения с голландским шкипером, что обеспечивало добросовестное выполнение этих условий.

Высадившись на берег с голландской шлюпки, Блад снял комнату в гостинице «Эскудо де Леон», находящейся в верхней части города, и сообщил, что прибыл в Рио-де-ла-Ача для закупки крокодиловых кож. Вскоре торговцы начали стекаться к нему толпой. Блад завоевал их уважение количеством кож, которые он намеревался приобрести, и тайное презрение весьма щедрой ценой, которую он соглашался за них уплатить. Под предлогом торговых операций Блад свободно расхаживал по всему городу и в интервалах между сделками не забывал наблюдать и собирать нужную информацию.

1 Немезида – богиня мщения в греческой мифологии.

2 Кюрасао – остров в Карибском море, принадлежавший Голландии.

Блад использовал свое время весьма эффективно, и в четверг вечером цель его поездки была уже полностью достигнута. Он ознакомился с дислокацией и вооружением форта, охранявшего город и гавань, с состоянием боевой готовности, с размещением и охраной королевской казны, где держали собранный жемчуг; ему даже удалось понаблюдать за самим процессом ловли, во время которой лодки находились под защитой десятипушечного корабля береговой охраны. Блад выяснил, что маркиз Риконете, чьи быстроходные разведывательные суда постоянно сновали мимо, устроил себе штаб-квартиру в Картахене, в ста пятидесяти милях к юго-западу. Все эти сведения помогли Бладу окончательно выработать план, согласно которому испанские разведывательные суда должны быть удалены, что делало город доступным для внезапного нападения и быстрого отплытия корсаров, прежде чем адмиральская эскадра сможет им помешать. В четверг вечером, весьма довольный собой, Блад вернулся в «Эскудо де Леон», чтобы провести там последнюю ночь. На следующее утро за ним должен был прийти голландец и забрать его отсюда. Но внезапное событие изменило и его планы, и судьбы людей, о существовании которых он в тот момент даже не подозревал.

Хозяин гостиницы встретил его сообщением, что испанский дворянин дон Франсиско де Вильямарга только что спрашивал о нем и должен вернуться через час. При упоминании этого имени Блад внезапно задержал дыхание.

– Дон Франсиско де Вильямарга? – медленно переспросил он, давая себе время подумать. Неужели в Новом Свете два испанца могли носить это звучное имя? – Кажется, дон Франсиско де Вильямарга был вице-губернатором Маракайбо?

– Он самый, сеньор, – подтвердил хозяин. – Дон Франсиско был там губернатором или, по меньшей мере, алькальдом до прошлого года.

– И он спрашивал мена?

– Вас, сеньор Тормильо. Он говорил, что вернулся из поездки в глубь страны с грузом крокодиловых кож, которые хочет продать вам.

– О! – Это был почти что вздох облегчения. Но капитан все еще был настороже. – Продать? Разве дон Франсиско де Вильямарга – торговец?

Низенький толстый хозяин гостиницы развел руками.

– Ну и что, сеньор? Ведь это Новый Свет. Здесь такие вещи могут случиться и с идальго, если ему не повезло. А бедного дона Франсиско постигла беда, хотя он в этом был совсем не виноват. Провинция, которой он управлял, подверглась нападению капитана Блада, этого проклятого пирата, и дон Франсиско впал в немилость. Губернатор, который не сумел защитить доверенную ему область, не может рассчитывать на снисхождение.

– Понятно. – Капитан Блад снял свою широкополую шляпу и вытер со лба пот.

Бладу следовало благодарить судьбу за свое отсутствие во время визита дона Франсиско. Но опасность отнюдь не миновала. Вряд ли в Новой Испании был человек, с кем капитану Бладу хотелось бы встретиться меньше, чем с бывшим вицегубернатором Маракайбо, гордым испанским дворянином, который ныне был вынужден по причинам, указанным хозяином гостиницы, марать руки торговлей. Предстоящая встреча должна была весьма обрадовать дона Франсиско, чего никак нельзя было сказать о капитане Бладе. Даже во время своего могущества дон Франсиско не пощадил бы его – сейчас же перспектива получить пятьдесят тысяч только подхлестнула бы мстительность этого чиновника, переживавшего тяжелые дни.

Содрогаясь при мысли о прошедшей так близко страшной опасности и благодаря небо за своевременное предупреждение, капитан Блад понимал, что ему остается только один выход. Теперь уже невозможно дожидаться голландца до утра – он должен вырваться из Рио-де-ла-Ача сейчас же, на любом судне или хотя бы один в шлюпке. Но не следует обнаруживать свой испуг или поспешность.

Блад нахмурил брови.

– Какая жалость, что я отсутствовал, когда приходил дон Франсиско! Нельзя допустить, чтобы он разыскивал меня снова. Я сам пойду к нему, если вы скажете мне, где он живет.

– О, разумеется. Вы найдете его дом на Калье-Сан-Блас, первый поворот направо. Там кто-нибудь покажет вам, где живет дон Франсиско.

Капитан не стал ждать ни минуты.

– Я сейчас же отправлюсь туда, – заявил он и зашагал прочь.

Но, очевидно, Блад забыл или неправильно понял указание хозяина, так как вместо того, чтобы свернуть направо, он свернул налево и быстро пошел вниз по улице, ведущей к гавани и почти пустынной во время ужина.

Он проходил мимо аллеи в пятидесяти ярдах от мола, когда из ее глубины раздался шум борьбы, лязг стали, женский крик и мужская брань.

Учитывая создавшуюся ситуацию, Блад решил, что так как этот скандал его не касается, то ему следует думать только о скорейшем побеге из Рио-де-ла-Ача. Однако неожиданное восклицание остановило его.

– Perro ingles[1]

1 Английская собака! (исп.).

Блад понял, что в этой темной аллее находится его соотечественник, которого, по всей вероятности, убивают. На чужбине для любого человека, не утратившего окончательно способность чувствовать, соотечественник является братом. Он бросился в темноту, нащупывая на груди пистолет.

Однако пока он бежал, ему пришло в голову, что здесь и без него достаточно шума и увеличивать его никак не в его интересах. Поэтому Блад спрятал пистолет в карман и выхватил рапиру. Тусклый свет позволил ему разглядеть группу, к которой он приближался.

Трое мужчин накинулись на четвертого, стоявшего спиной к двери и отчаянно защищавшегося, прикрывшись левой рукой наподобие щита. То, что он мог выдержать натиск явно превосходивших сил, служило доказательством его необычайной крепости.

На некотором расстоянии от дерущегося квартета виднелась тонкая фигура женщины в мантии и капюшоне из черного шелка, беспомощно опиравшейся на стену.

Вмешательство Блада было быстрым, бесшумным и действенным. Он возвестил о своем появлении, проткнув шпагой спину ближайшего из трех нападающих.

– Это уравняет силы, – объяснил он и, вовремя вытащив клинок, перенес свое внимание на сеньора, который повернулся к нему, изрыгая богохульства и демонстрируя блестящее владение бранным лексиконом, – а в этом искусстве соперничать с кастильцами могли только каталонцы.

Пригнувшись, Блад ловко парировал удар и в следующий момент пронзил своей шпагой правую руку сквернослова.

Вышедший из строя испанец отскочил назад, схватившись за окровавленную руку и, продолжая изрыгать проклятия, в то время как третий испанец, оценив изменившееся соотношение сил, превратившееся из трех против одного в одного против двух, причем в единственном числе остался он сам, предпочел ретироваться. В следующую секунду он вместе со своим раненым товарищем бежал с поля боя, оставив третьего там, где он свалился.

Спасенный Бладом человек едва не упал в обморок.

– Проклятые убийцы! – задыхаясь воскликнул он. – Еще минута – и мне бы пришел конец.

Женщина быстро подбежала к нему.

– Vamos[1], Хорхито! Vamos!, – закричала она и внезапно перешла с испанского на довольно беглый английский язык. – Скорее, любовь моя! Бежим к лодке!

1 Скорей (исп.).

Упоминание о лодке дало Бладу понять, что его поступок, возможно, не останется без награды. Очевидно, помогая незнакомцу, он помог и себе, так как лодка была именно тем, в чем он нуждался в настоящий момент больше всего.

Ощупав руками неизвестного англичанина, Блад почувствовал мокрое на его левом плече. Перекинув руку раненого через свою шею, он обхватил его за талию и приказал девушке следовать за ним.

Как бы сильно не испугало ее ранение возлюбленного, она немедленно повиновалась, что послужило доказательством ее смелости и практического склада ума. Из открытых окон и дверных проемов высовывались испуганные лица, вглядывающиеся во тьму и пытавшиеся выяснить причину шума. Эти свидетели, несмотря на их робость и молчаливость, все же лишний раз подчеркивали необходимость спешить.

– Пойдемте, – сказала женщина. – Сюда, за мной.

Поддерживая беспомощного раненого, Блад зашагал в указанном направлении и вскоре, выйдя из аллеи, добрался до мола. Не обращая внимания на изумленные взгляды случайных прохожих, женщина направилась к ожидавшему их баркасу.[1]

Навстречу им поднялись двое обнаженных по пояс индейцев или метисов. Один из них соскочил на берег, пытаясь разглядеть человека, опиравшегося на плечо Блада.

– Quel talel padron?[2] – хриплым голосом спросил он.

– Его ранили. Помогите ему сесть в лодку. О, пожалуйста, поскорее!

Стоя на набережной, женщина бросала через плечо тревожные взгляды, покуда Блад с индейцами усаживали раненого в баркас. Затем Блад, стоя в лодке, протянул женщине руку.

– Прошу вас, мадам, – повелительным тоном потребовал он, и, чтобы не тратить время на пререкания, добавил: – Я еду с вами.

– Но это невозможно! Мы отплываем сразу же, и лодка не вернется. Мы не можем задерживаться, сеньор.

– Я тоже не могу. Поэтому все в порядке. Прошу вас в лодку, мадам! –И без лишних слов он почти втащил ее в баркас, приказав индейцам отчаливать.

1 Баркас – большая судовая гребная шлюпка.

2 Что с хозяином? (исп.).