Удачи капитана Блада

Понимая, что супругам нужно многое сказать друг другу и что его присутствие будет лишним, капитан Блад тактично поспешил откланяться и удалиться.

В холле он приказал ожидавшему его Тому Хагторпу следовать за ним. Тот повиновался, так ничего и не поняв в этом чудесном избавлении.

Никто им не препятствовал. Наняв лодку у мола, они подплыли к «Марии Моденской», на шкафуте которой два брата заключили друг друга в объятия, в то время как капитан Блад, созерцая их, испытывал чувство всемогущего благодетеля.

Едва сдерживая слезы радости, Нат Хагторп попросил Питера Блада объяснить, как ему удалось освободить брата так быстро, не прибегнув к насилию.

– Нельзя сказать, что я не прибегал к насилию, – ответил Блад. –Напротив, без насилия не обошлось. Но оно было чисто эмоциональным. Кое-что в этом роде еще предстоит сделать, но это уже относится к мистеру Корту. –И он повернулся к стоящему рядом боцману. – Свистать всех наверх, Джейк. Мы тотчас же снимаемся с якоря.

Блад направился к каюте, в которой томился мистер Корт. Отпустив часового, он открыл дверь и вошел. Гнев заключенного за это время ни в коей мере не утих.

– Сколько ты еще будешь держать меня здесь, гнусный негодяй?

– А куда бы вы хотели сейчас направиться? – поинтересовался капитан Блад.

– Как – куда? Да ты смеешься надо мной, проклятый пират! Мне нужно на берег, как тебе отлично известно.

– На берег? Сейчас? Вот уж никак не думал.

– Не собираешься ли ты и дальше задерживать меня?

– О, это едва ли понадобится. У меня есть для вас коечто от сэра Джеймса – книга стихов и устное сообщение.

И он добросовестно передал ему и то, и другое. Мистер Корт сразу обмяк и, побледнев, опустился на койку.

– Возможно, теперь вы не будете так настаивать на вашей высадке на Невис. Очевидно, вы уже начинаете понимать, что Вест-Индия – не совсем здоровое место для флирта. Ревность в тропиках подобна климату – она чревата ударом. Думаю, что вы благоразумно предпочтете разыскать корабль, который доставит вас обратно в Англию целым и невредимым.

Джеффри Корт вытер пот со лба.

– Значит, вы не высаживаете меня?

В каюту сквозь открытое окно донесся скрип кабестана[1] и звон якорной цепи. Капитан Блад жестом привлек внимание собеседника к этим звукам.

– Мы снимаемся с якоря и через полчаса будем в море.

– Что ж, пожалуй, это к лучшему, – со вздохом сказал мистер Корт.

1 Кабестан – приспособление для подъема якоря.
СВЯТОТАТСТВО

I

В течение периода своего изгнания из общества капитан Блад всегда считал печальной иронией судьбы то, что он, воспитанный в традициях католической церкви, был вынужден покинуть Англию из-за обвинения в участии в протестантском мятеже и рассматривался испанцами как еретик, вполне достойный сожжения на костре.

На эту тему он долго и с огорчением распространялся в беседе с Ибервилем, своим французским компаньоном, в тот день, когда Блад, из-за врожденной щепетильности отказался от заманчивой перспективы легкого и богатого грабежа, для свершения которого пришлось бы пойти на небольшое святотатство.

Однако Ибервиль, из которого родители надеялись сделать церковника и который был посвящен в низший духовный сан[1] перед тем, как обстоятельства забросили его за океан и превратили в флибустьера, нашел эту щепетильность нелепой, а слова Блада его одновременно рассердили и развеселили. Веселье в конце концов взяло верх, так как этот высокий и энергичный парень, уже немного начинающий полнеть, обладал легким и общительным характером, о чем свидетельствовали смешливые искорки в его карих глазах и постоянно улыбающийся рот. Несомненно, в нем погиб подлинный светоч церкви, хотя он сам это яростно опротестовывал, возбуждая всеобщий смех.

Они зашли на Вьекес[2], и под предлогом закупки припасов Ибервиль сошел на берег в надежде узнать новости, достойные внимания. Ибо в это время «Арабелла» плавала, так сказать, наудачу без определенной цели. Баск по национальности, проведший несколько лет в Испании, Ибервиль говорил на безупречном кастильском наречии, что позволяло ему сходить за испанца в любой момент, когда это требовалось, и, таким образом, снабжало его необходимыми данными для разведки в испанском поселении.

1 Р. Сабатини противоречит сам себе. В главе «Золото Санта-Марии» из «Хроники капитана Блада» он характеризует Ибервиля как «французского гугенота, осужденного и изгнанного за свою веру», здесь же он описан как бывший семинаристкатолик.

2 Вьекес – один из Виргинских островов, принадлежавший Испании.

Ибервиль возвратился на большой красный корабль, стоявший на якоре на рейде с испанским флагом, дерзко развивающимся на грот-мачте, с новостями, которые, по его мнению, указывали на возможность заманчивого предприятия. Ему удалось узнать, что дон Игнасио де ла Фуэнте, бывший прежде великим инквизитором Кастилии, а ныне назначенный кардиналомархиепископом Новой Испании, направлялся в Мексику на восьмидесятипушечном галеоне «Санта-Вероника» и по пути посещал подотчетные ему епархии. Его высокопреосвященство уже побывал на Сан-Сальвадоре, сейчас, очевидно, находился на пути в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, после чего его ожидали в СанДоминго, возможно, в Сантьяго-де-Куба и наверняка в Гаване, куда он нанесет визит перед окончательным отплытием на Мэйн.

Быстрый ум Ибервиля моментально оценил выгоды, которые можно было извлечь из этих обстоятельств.

– Из всех испанцев, – заявил он, – разве только за самого короля Филиппа или по крайней мере за великого инквизитора, кардинала-архиепископа Севильи, можно было бы получить более солидный выкуп, нежели за этого примаса Новой Испании.

Блад, шагавший рядом с Ибервилем по высокой корме «Арабеллы», освещенной лучами ноябрьского солнца – яркими и теплыми в этой стране вечного лета, – внезапно остановился. Высокая, стройная фигура Ибервиля все еще была облачена в роскошный костюм из лилового сатина; его длинные каштановые локоны покрывал пурпурный берет. Впереди у кабестана и брасов[1] кипела работа по подготовке к отплытию; стоящий у носовых цепей боцман Снелл, сверкая лысой макушкой в окружении седых волос, отборной кастильской руганью разгонял столпившиеся вокруг корабля шлюпки торговцев.

Живые глаза Блада с неодобрением устремились на веселое лицо француза.

– Ну, а дальше что? – спросил он.

– Как что? Поповский багаж на «Санта-Веронике» стоит не меньше, чем груз любого корабля, когда-либо покидавшего Мексику, – рассмеялся Ибервиль.

– Понятно. И согласно твоим благим намерениям мы должны взять это судно на абордаж и захватить архиепископа?

– Совершенно верно. Подождать «Санта-Веронику» лучше всего в проливе к северу от Саоны. Там мы поймаем его высокопреосвященство на пути в Сан-Доминго без особого труда.

Черты лица Блада под тенью широкополой шляпы приняли суровое выражение.

1 Брас – снасть, укрепляемая на концах рея и служащая для поворота последнего в горизонтальной плоскости.

– Это не для нас, – покачал он головой.

– Не для нас? Почему? Ты что, боишься ее восьмидесяти пушек?

– Я боюсь только святотатства. Совершить насилие над архиепископом, захватив его в плен ради выкупа! Богу, конечно, известно, что я грешник, но все-таки надеюсь, что я остался истинным сыном церкви.

– Ты имеешь в виду – сыном истинной церкви, – внес поправку Ибервиль. – Полагаю, что могу сказать о себе то же самое, но не думаю, что это должно помешать мне взять выкуп с великого инквизитора.

– Может быть, но твое преимущество состоит в том, что ты воспитывался в семинарии, а это, по-видимому, дает право на некоторые вольности по отношению к духовным лицам.

Сарказм капитана рассмешил Ибервиля.

– Это дает мне возможность отличать римскую церковь от испанской. Твой испанец с его инквизицией и аутодафе[1] в моих глазах почти еретик.

– Этой софистикой ты хочешь оправдать нападение на кардинала. Но как бы то ни было, я не софист, Ибервиль, и мы лучше воздержимся от святотатства.

Подобная решительность побудила Ибервиля тяжело вздохнуть.

– Ну-ну! Если таковы твои чувства... Но ты упускаешь великолепный шанс.

Тогда-то Блад и начал распространяться по поводу иронии своей судьбы до тех пор, пока их не прервал свист боцманской дудки. Развернув паруса, подобно крыльям птицы, «Арабелла» направилась в открытое море по-прежнему без определенной цели.

Подгоняемые легким ветерком, они проплыли мимо Виргинских островов, зорко высматривая добычу, но она встретилась им только три-четыре дня спустя, на расстоянии двух десятков миль к югу от Пуэрто-Рико. Это была маленькая двухмачтовая карака[2] с высокой кормой, дюжиной пушек и изображением Богоматери скорбящей на раздувшемся парусе, что указывало на испанское происхождение.

«Арабелла» подняла английский флаг и, подойдя на расстояние выстрела, послала ядро в сторону испанского корабля, давая тем самым сигнал лечь в дрейф.

Учитывая явное превосходство корсаров в парусах и вооружении не приходилось удивляться, что карака поспешила повиноваться. Но на ее грот-мачте внезапно появился вымпел с крестом Святого Георгия[3], что поразительно не соответствовало рисунку на парусе. После этого с караки спустили шлюпку, которая быстро заскользила по голубой, покрытой легкой рябью воде по направлению к «Арабелле».

1 Аутодафе – «акт веры», публичное сожжение еретиков.

2 Карака – небольшое двухмачтовое парусное судно.

3 То есть английский флаг.

Из шлюпки вылез низенький коренастый человек в темнозеленом костюме, рыжеволосый и краснолицый. Он быстро вскарабкался по трапу на борт «Арабеллы» и сразу же направился к капитану Бладу, который ожидал его на шкафуте, нарядно одетый в черное с серебром. Рядом с Бладом стояли Ибервиль, чей костюм не уступал в элегантности одежде капитана, гигант Волверстон, потерявший глаз в битве при Седжмуре и хваставшийся, что оставшимся глазом он видит вдвое лучше, чем любой другой, а также Джереми Питт, штурман «Арабеллы», чья занимательная хроника послужила материалом для нашего рассказа.

В своих записках Питт охарактеризовал вновь прибывшего следующей фразой: «Никогда в жизни я не видел более возбужденного человека». Взгляд его маленьких глазок, сверкавших из-под нависших рыжеватых бровей, казалось, пронизывал насквозь все окружающее – надраенную до блеска палубу, сверкающие медью порты бортовых орудий и вертлюжную пушку, аккуратно выстроенные по стойке около грот-мачты мушкеты. Все это навело гостя на мысль, что он находится на корабле, принадлежащем Соединенному Королевству.

В заключение визитер снова окинул внимательным взглядом карих глаз поджидавшую его группу.

– Меня зовут Уокер, – заговорил он резким голосом с акцентом, выдававшим его северное происхождение. – Капитан Уокер. И я желал бы знать, какого дьявола вы от меня хотели добиться вашим выстрелом? Если причиной остановки послужила папистская эмблема на моей грот-мачте, из-за которой вы приняли меня за испанца, то вы как раз тот человек, который мне нужен.

Но Блад оставался серьезным.

– Если вы капитан этого корабля, то мне хотелось бы узнать, что означают эти изображения на парусах.

– О, это длинная и довольно безобразная история.

Блад понял намек.

– Тогда пройдемте вниз, – предложил он, – и вы нам ее расскажете.

Они спустились в большой салон «Арабеллы», с его резными позолоченными панелями, зеленой драпировкой, роскошной мебелью, книгами, картинами и прочими атрибутами сибарита, которые скромный моряк с севера Англии никак не ожидал увидеть на корабле. Здесь капитан Блад представил гостю себя и своих трех офицеров, что сразу же умерило агрессивное настроение маленького капитана. Но когда они сели за стол, на который негр-стюард подал канарское вино, нантское бренди и кувшин холодного пунша, изготовленного из рома, сахара, воды и мускатных орехов, его бешенство взыграло с новой силой, и он приступил к рассказу о своих злоключениях.

Капитан Уокер отплыл из Плимута[1] шесть месяцев назад и в первую очередь зашел на побережье Гвинеи, где он погрузил на борт триста молодых здоровых негров, купленных им за ножи, топоры и побрякушки у местного вождя, с которым он уже неоднократно проделывал подобные операции. С этим ценным грузом под палубой капитан отправился на Ямайку, где был невольничий рынок, но в конце сентября неподалеку от Багамских островов его захватил шторм –предвестник приближающегося сезона ураганов.

1 Плимут – порт в Великобритании на полуострове Корнуолл.

– С Божьей помощью мы справились с бурей, – продолжал Уокер. – Но корабль вышел из нее настолько потрепанным, что мне пришлось выбросить за борт все пушки. Судно дало течь, и мы были вынуждены все время работать помпами; надводная часть почти целиком была изуродована, а бизань-мачта стала вовсе непригодной. Нужно было зайти в ближайший порт для ремонта, а этим портом оказалась Гавана.

Когда алькальд[1] порта поднялся на борт и увидел плачевное состояние моего корабля, к тому же оставшегося без орудий, он позволил мне найти убежище в лагуне, где мы и занялись ремонтом без кренгования.

Чтобы расплатиться за все необходимое, я предложил алькальду продать ему несколько черномазых, которых я вез. Так как у них на руднике свирепствовала не то оспа, не то желтая лихорадка, то они очень нуждались в рабах. Алькальд изъявил желание купить у меня всю партию, если я соглашусь продать. Я был очень рад облегчить корабль от груза и счел просьбу алькальда избавлением от всех трудностей. Но все оказалось не так, как я предполагал. Вместо золота алькальд предложил мне взять плату в виде крокодиловых кож, составляющих, как вам, возможно, известно, основной товар острова Куба. Ничто не могло удовлетворить меня больше, так как я знал, что могу перепродать кожу в Англии за втрое большую цену. Тогда алькальд вручил мне счет, и мы условились, что погрузим кожи, как только будем готовы к выходу в море.

Я поспешно приступил к ремонту, довольный удачной сделкой. Плавание, которое едва не кончилось кораблекрушением, неожиданно оборачивалось для меня очень выгодным.

Но я не принял в расчет испанской подлости. Когда мы наконец закончили с ремонтом, я написал алькальду, что мы готовы погрузить кожи согласно его счету. Но матрос, которого я послал на берег, вернулся назад с сообщением, что генералгубернатор Кубы не разрешает погрузку, так как считает противозаконной торговлю с иностранцами в испанском поселении, и что алькальд советует нам тотчас же выйти в море, покуда генерал-губернатор не наложил запрет и на наше отплытие.

Вы легко можете представить мои чувства. Том Уокер – не такой человек, который позволит бессовестно обобрать себя кому бы то ни было, будь то карманный воришка или генералгубернатор. Поэтому я сам отправился на берег, и не к алькальду, а прямо к генерал-губернатору – знатному кастильскому гранду с именем, не менее длинным, чем моя рука. Они именовали его не короче, чем дон Руис Перера де Вальдоро и Пеньяскон, а он к тому же еще граф Маркос. Одним словом, всем грандам гранд.

1 Алькальд – то есть начальник, в данном случае комендант порта.

Я выложил ему счет за погрузку и откровенно рассказал ему, как надул меня этот чертов алькальд, не сомневаясь, по простоте душевной, что справедливость сейчас же будет восстановлена.

Но этот негодяй только презрительно улыбнулся и пожал плечами.

– Закон есть закон, – сказал он. – Декретом его католического величества нам запрещены всякие торговые операции с иностранцами. Поэтому я не могу позволить погрузить кожи.

Потеря прибыли, на которую я рассчитывал, меня здорово огорчила, но я держал свои мысли при себе.

– Ладно, – сказал я. – Пусть будет по-вашему, хотя это для меня не слишком удобно, а закон мог бы подумать, прежде чем давать мне счет о погрузке. Вот он, этот счет, можете забрать его и вернуть мне моих триста негров.

Губернатор нахмурился и постарался смутить меня взглядом, покручивая свои усы.

– Боже, дай мне терпение! – воскликнул он. – Эта сделка также была незаконной. Вы не имели права продавать здесь ваших рабов.

– Я продал их по просьбе алькальда, ваше превосходительство, –напомнил я.

– Друг мой, – сказал губернатор, – если бы вы совершили убийство по чьей-нибудь просьбе, значит, нужно было бы простить вам преступление?

– Но нарушил закон не я, – возразил я, – а алькальд, который купил у меня рабов.

– Вы оба виноваты. Следовательно, никто не должен получить прибыли. Рабы конфискуются в пользу государства.

– Вы слышали, господа, что я не стал скандалить из-за потери своей законной прибыли на кожах. Но этот испанский джентльмен ободрал меня как липку – попросту украл весь мой груз чернокожих, а это уже я был не в состоянии переварить. Моя вспыльчивость дала себя знать, и я, вскочив на ноги, набросился на этого дона Руиса Переру де Вальдоро и Пеньяскон, пытаясь пристыдить его за такую несправедливость и заставить хотя бы заплатить мне за рабов золотом. Но бессовестный негодяй позволил мне высказаться, а затем снова показал зубы в своей гнусной улыбочке.

– Мой друг, – заявил он, – у вас нет причин беспокоиться и жаловаться. Неужели вы не понимаете, что я и так делаю меньше, чем требует от меня долг, который повелевает мне захватить ваш корабль, ваш экипаж и вас самого и отправить вас в Кадис или Севилью как еретиков.

Здесь капитан Уокер сделал паузу, чтобы дать немного схлынуть бешенству, которое охватило его при этих воспоминаниях.

– Провалиться мне на этом месте, если я трус, но моя смелость при этих словах моментально испарилась.

«Лучше быть ограбленным, – подумал я, – чем сожженным на костре».

Поэтому я поспешил удалиться, прежде чем чувство долга его превосходительства не одержало победу над его так называемым милосердием, –черт бы побрал его грязную душу.

– Вы, может быть, думаете, что это конец моих несчастий, – продолжал он после минутной паузы. – Но, к сожалению, самое худшее было еще впереди.

Я поспешно вернулся на борт. Мы сразу же снялись с якоря и вышли в море, не встретив препятствий со стороны форта. Но не успели мы отойти на четыре-пять миль от берега, как нас нагнала карака береговой охраны и открыла по нам огонь. Не сомневаюсь, что они получили от этого паршивого генералгубернатора приказ потопить нас. Меньше всего ему хотелось, чтобы в Испании узнали, каким способом он обогащается в Новом Свете.

Так как на нашем корабле не было пушек, то испанцам, несмотря на то, что канониры они дрянные, было так же легко справиться с нами, как подстрелить вальдшнепа. По крайней мере они так считали. Но мы шли с наветренной стороны от них, и я воспользовался единственным шансом. Резко повернув руль, я двинул судно прямо на караку. Несомненно, эти навозные твари рассчитывали развалить нас на кусочки прежде, чем мы до них доберемся, и, клянусь душой, им это удалось. Мы быстро погружались под воду, протекая, как дуршлаг; наша палуба была уже почти вровень с поверхностью воды, когда наконец мы ударились о борт испанского корабля, но Бог оказался милостив к еретикам. То, что осталось от нашего левого борта, зацепилось за шпангоуты[1] караки, и мы тотчас забросили абордажные крючки и перебрались на борт к испанцам.

После этого на палубе караки начался кромешный ад, так как все мы были вне себя от ярости на этих хладнокровных убийц. Мы резали их по всему кораблю. У меня убили трех матросов и десятерых ранили, но из испанцев в живых не осталось никого – тех, кого не прикончили на корабле, выкинули за борт.

Работорговец снова умолк, устремив на присутствующих вызывающий взгляд своих горящих глаз.

– Вот, пожалуй, и все. Мы, конечно, воспользовались этой каракой, так как мой корабль пошел ко дну. Это и объясняет папистские картинки на грот-мачте. Я так я думал, что из-за них у нас будут неприятности. Когда вы дали залп в сторону моих клюзов, я хотел добавить это к моему счету с испанцами, но теперь я вижу, что, кажется, нашел друга.

1 Шпангоуты – изогнутые балки по обе стороны от киля, служащие основанием для накладки бортов.

Когда Уокер смолк, слушатели, потрясенные его рассказом, некоторое время не могли вымолвить ни слова. Наконец Волверстон пошевелился в кресле и проворчал:

– Типичный образчик кастильского коварства. Этого генерал-губернатора не плохо было бы протащить под килем.

– Уж лучше поджарить его на медленном огне, – заметил Ибервиль. –Единственный способ придать аромат этой новохристианской[1] свинье.

– Новохристианской? – с удивлением переспросил Блад. – Значит, ты знаешь его?

– Не больше, чем ты. – И бывший семинарист объяснил:

– В Испании, когда еврей переходит в христианство, он должен принять новое имя. Но его выбор не вполне свободен. Имя должно совпадать с названием какого-нибудь дерева или другого растения, таким образом, его происхождение остается известным. Генерал-губернатор носит фамилию Перера, что поиспански значит грушевое дерево. Вальдоро и Пеньяскон были добавлены позднее – ведь эти ренегаты живут под постоянной угрозой сожжения на костре.

Блад снова перенес внимание на Уокера.

– Должно быть, сэр, вы не без умысла рассказали нам эту отвратительную историю. Какой услуги вы от нас ожидаете?

– Ну, разве только вы поделитесь со мной лишними парусами, если они у вас имеются. Я оплачу вам их стоимость, а то переплывать океан с таким количеством парусов, как у нас, – маленькое удовольствие.

– И это все? А я-то думал, что вы попросите нас вытянуть плату за ваших рабов из этого генерал-губернатора, позволив нам, разумеется, позаимствовать и для себя небольшую сумму за причиненное беспокойство. Ведь Гавана – богатый город.

Уокер уставился на него.

– Да вы смеетесь надо мной, капитан. Я не так глуп, чтобы просить невозможного.

– Невозможного! – повторил Блад, подняв свои черные брови. Затем он улыбнулся. – Клянусь моей душой, это почти вызов!

1 Новыми христианами, или маранами, называли в Испании крещеных евреев, Сабатини, сочувствуя преследуемым инквизицией евреям (см. Например, роман «Морской ястреб»), здесь устами Ибервиля несправедливо обвиняет маранов, многие из которых приняли христианство не из соображений карьеризма, а из страха перед мучительной смертью или по искреннему убеждению.

– Какой еще вызов! Вы, конечно, смелые ребята, но сам дьявол не отважился бы отправиться на корсарском корабле в Гавану.

Блад потер подбородок.

– И все же этот субъект нуждается в уроке. А ограбить вора само по себе заманчиво. – И он взглянул на своих офицеров. – Ну как, нанесем ему визит?

Питт сразу же выступил против.

– Нет, если только мы не потеряли рассудок. Ты не знаешь Гавану, Питер. Если есть в Новом Свете неприступная испанская гавань, то это Гавана. На всем Карибском море нет более защищенного порта – это было уже известно Дрейку[1].

– И это факт, – подтвердил Уокер, чьи красные глазки сверкнули на момент при словах Блада. – Там настоящий арсенал. Войти в гавань можно только через канал шириной не более полумили, который защищают три форта: Моро, Пунталь и Эль Фуэте. Вы не продержитесь там на воде и часу.

Блад мечтательно устремил взгляд в потолок.

– И все-таки вам удалось продержаться на воде несколько дней.

– Да, но при иных обстоятельствах.

– Неужели мы не сможем создать нужные обстоятельства? Мы не впервые выполняем такую задачу. Конечно, план следует хорошо продумать, но мы в состоянии это сделать, так как сейчас не заняты никакими другими предприятиями.

– А все потому, что ты – размазня, – вмешался Ибервиль, который до сих пор не мог примириться с упущенной возможностью, предоставленной им вояжем архиепископа. – Примас Новой Испании еще в море. Заставим же его расплатиться за грехи соотечественников.

Выкуп за него составит не меньшую сумму, чем ограбление Гаваны, и мы можем отчислить из него компенсацию капитану Уокеру за украденных рабов.

– Конечно, он прав, – поддержал француза Волверстон, который, будучи еретиком, не слишком страшился святотатства. – Это все равно, что ставить свечку сатане – деликатничать с испанцем только потому, что он архиепископ.

– И на этом можно не останавливаться, – подхватил Питт, другой еретик, охваченный внезапным вдохновением. – Если нам удастся захватить архиепископа, то мы сможем войти в Гавану, не боясь никаких фортов. Они никогда не осмелятся открыть огонь по кораблю, на котором находится его преосвященство.

Блад задумчиво крутил локон своего черного парика.

– Я думаю о том же самом, – улыбнулся он.

1 Дрейк Франсис (1545 – 1595) – английский мореплаватель и пират, первый после Магеллана совершивший кругосветное плавание.

– Ну наконец-то! – воскликнул Ибервиль. – Религиозная щепетильность, слава Богу, начинает уступать место голосу разума.

– Теперь я считаю, что мы вправе пойти на небольшое святотатство, разумеется, весьма небольшое, чтобы выжать награбленное из этого мошенника генерал-губернатора. Да, пожалуй, этим стоит заняться.

И он быстро встал.

– Капитан Уокер, если вы намерены рискнуть вместе с нами и попытаться вернуть потерянное, то отправляйтесь на караку и пришлите всех ваших матросов на борт «Арабеллы». Можете не сомневаться, что мы снабдим вас судном для возвращения домой, когда все будет кончено.

– Вы серьезно? – воскликнул низенький, коренастый работорговец, свирепость которого сменилась глубочайшим изумлением.

– Не совсем, – ответил капитан Блад. – Это всего лишь мой каприз, который, однако, дорого обойдется этому дону... как бишь его?.. Перера. Теперь выбирайте: либо вы пойдете вместе с нами в Гавану и попытаете счастья, в случае удачи отплывая назад на отличном корабле с полным грузом кож, либо мы даем вам паруса, которые вы просили, и вы отправляетесь домой с пустыми руками.

Глядя на флибустьера почти с благоговением, капитан Уокер настолько проникся энергией и уверенностью Блада, что сразу же согласился на его смелое предложение. Дух авантюризма в свою очередь взыграл в нем, и он заявил, что никакой риск не будет слишком велик, если речь идет о том, чтобы свести счеты с этим бессовестным генерал-губернатором.

Однако Ибервиль нахмурился.

– А как же тогда архиепископ?

– Само собой, – улыбнулся Блад. – Без архиепископа мы ничего не сможем сделать. – Капитан повернулся к Питту и отдал приказ, говоривший о том, что он уже успел до тонкостей продумать план действий. – Джерри, возьми курс на Сен-Круа.

– Зачем? – удивился Ибервиль. – Ведь это гораздо восточнее того места, где мы должны подстеречь его преосвященство.

– Безусловно. Но всему свое время. Нам понадобятся коекакие вещи, и на Сен-Круа мы сможем ими обзавестись.