Удачи капитана Блада

собственная жизнь, милорд Гарт, надеюсь, проявит сочувствие к несчастью

другого, - сказал дон Педро и, спохватившись, не требует ли он слишком

многого, прибег к юмору. - И самая главная из этих невзгод, смертельная

угроза для меня - голод.

- Следуйте за мной, сэр. - Маргарет улыбнулась. - Посмотрим, можно ли

помочь этому горю и облегчить ваше положение.

- Облегчить мое положение? Valga me Dios!* В этом, право же, нет

нужды.

______________

понеслась вперед.

Дон Педро покорно, как и подобает пленнику, пошел за ней, от всей души

вознося хвалу Всевышнему за свое чудесное избавление.

ГЛАВА VII
ПЛЕННИК МАРГАРЕТ
Они поднимались по извилистой тропинке, испещренной солнечными

бликами; лучи солнца пробивались сквозь ветви, еще мокрые после ночной

бури. Впереди леди с собакой, за ней - дон Педро, отчасти потому, что к

этому его обязывало нынешнее положение, отчасти потому, что они не могли

идти рядом по узкой тропинке. Приближаясь к вершине холма, где заросли

кончались, они услышали доносившуюся сверху веселую песню. Слова песни,

которую пел сильный мужской голос, трудно было разобрать, что, впрочем, не

имело значения. Суть ее сводилась к тому, что жизнь моряка - веселая,

переменчивая, бродячая. Дон Педро засмеялся: его воспоминания о жизни на

море включали все, что угодно, только не веселье.

Услышав его смех, Маргарет замедлила шаг, глянула на него через плечо,

и на губах ее мелькнуло подобие улыбки. Кто-нибудь другой, не обладавший

сатанинской проницательностью дона Педро, решил бы, что она улыбнулась

сочувственно, оценив его чувство юмора. Дон Педро же уловил в улыбке нечто

иное, таинственное, пока непостижимое для него. Тайна раскрылась, когда они

увидели певца, миновав наконец мокрые заросли и оказавшись на открытой

вершине холма, поросшей вереском. В лучах утреннего солнца он переливался

золотом и пурпуром. Дон Педро увидел высокого юношу с беззаботным

выражением лица.

Он приветствовал появление Маргарет радостным криком, его смеющиеся

глаза засветились от радости. Длинноногий, в высоких сапогах из недубленой

кожи, он слегка раскачивался при ходьбе, и по этой нарочито-тяжелой

матросской походке каждый встречный должен был с первого взгляда распознать

в нем старого морского волка, каковым он себя и почитал. Каштановые волосы,

развевавшиеся на ветру, местами выцвели под тем же солнцем, что так красиво

позолотило его кожу, придав молодому лицу свежесть и очарование. Он держал

за плечом охотничье ружье.

Пес радостно кинулся к парню и на миг преградил ему путь, и Маргарет

удивленно спросила, почему он поднялся в такую рань. Он быстро объяснил. В

Труро - ярмарка, там выступают актеры, которые, как говорят, однажды давали

представление в Лондоне перед самой королевой. Вот он и выехал пораньше,

чтобы сопровождать ее на представление, если ей будет угодно. А пьесу дают

после обеда во дворе харчевни "Герб Тревеньона". Узнав, что Маргарет ушла

на прогулку, он спешился и пошел ей навстречу. Не желая терять времени

попусту, попросил у Мэтью ружье, чтоб подстрелить зайца или тетерку на обед

его светлости. Сообщив ей все это скороговоркой, он вдруг спросил, кто ее

спутник.

Маргарет могла по-разному представить своего пленника. Из всех

способов она лукаво выбрала самый маловразумительный и в то же время

интригующий:

- Джервас, это дон Педро де Мендоса и Луна, граф Маркос.

У молодого моряка округлились от удивления глаза.

- Испанец! - воскликнул он таким тоном, словно хотел сказать:

"Дьявол!" и почти инстинктивно скинул с плеча ружье, будто готовился к

бою. - Испанец! - повторил он.

Дон Педро улыбнулся, придав лицу подобающее обстановке выражение

усталости и грусти.

- Насквозь промокший, сэр, - сказал он на своем безупречном

английском.

Но сэр Джервас едва взглянул на него и перевел взгляд на Маргарет.

- Скажите, ради бога, откуда взялся испанец?

- Море, отвергнув меня, милостиво бросило к ногам ее светлости, -

ответил вместо нее дон Педро.

Джервас с первого взгляда невзлюбил его и отнюдь не потому, что дон

Педро был испанцем. Возможно, дон Педро намеренно вызвал его антипатию -

слишком они были несхожи - и внешне, и складом ума: в каких бы

обстоятельствах они ни повстречались, между ними никогда бы не возникла

привязанность. Дон Педро был непревзойденным мастером уязвить человека в

самую душу - и тоном, и взглядом, и его искусство вызывало тем большую

досаду, что сочеталось с изысканной вежливостью, не дававшей основания

выразить недовольство.

- Хотите сказать, что потерпели крушение? - с откровенной

враждебностью спросил Джервас.

Тонкое лицо дона Педро снова осветила слабая грустная улыбка.

- Надеюсь, я выразил ту же мысль более галантно. В этом единственная

разница.

- Какая удача, что я вас встретил, - сказал он просто.

Дон Педро поклонился.

- Вы очень любезны, я ваш должник.

- Любезен? - Джервас хмыкнул. - Боюсь, вы заблуждаетесь, - и, исключая

дальнейшее напоминание, добавил коротко. - Я не доверяю ни одному испанцу.

- А какой испанец просит вас о доверия? - недоуменно спросил дон

Педро.

- Начнем с того, что разоружим его, - обратился он к Маргарет. - А ну,

сэр Испанец, сдавайте оружие.

Но тут наконец вмешалась леди.

- Идите своей дорогой, Джервас, - сказала она, - и занимайтесь своими

делами. А это вас не касается.

Джервас на мгновение опешил.

- Почему? - Он пожал плечами и усмехнулся. - Нет, это дело имеет ко

мне прямое отношение. Это мужское дело. Ваше оружие, сэр.

Дон Педро снова улыбнулся своей привычной печальной улыбкой.

- Вы опоздали на полчаса, сэр. Я уже сдал свое оружие. Вернее, я

сохранил его, дав клятву человеку, взявшему меня в плен. Я пленник леди

Маргарет Тревеньон.

Сэр Джервас сначала застыл от изумления, потом расхохотался. В его

смехе прозвучало неприкрытое пренебрежение, которое рассердило ее

светлость. Она вспыхнула, и это должно было послужить предупреждением

молодому человеку.

- Чистое безумие! - воскликнул Джервас. - Когда это женщина брала

мужчину в плен?

- Вы только что слышали об этом, сэр, - напомнил ему дон Педро.

- Вы молоды, Джервас, - презрительно сказала Маргарет. - Весь мир

открыт вам, чтобы вы набирались ума. Идите за мной, дон Педро.

- Молод! - с негодованием выкрикнул Джервас.

- О, да, - подтвердила она, - и все ваши ошибки происходят от

бессердечия. Впрочем, вы меня задерживаете.

- Видит Бог, я это делаю намеренно. - Рассерженный Джервас решительно

преградил им путь.

Дон Педро мог предложить Маргарет свою помощь. Но он не торопился. Он

углядел нечто знакомое в поведении графини и сэра Джерваса. Его собственное

положение было чрезвычайно опасным. Он должен был соблюдать осторожность,

чтоб не нарушить ненадежное равновесие. Поэтому он оставался в стороне от

спора, предметом которого был он сам.

Тем временем сэр Джервас, заметив гнев в глазах Маргарет, подавил свой

собственный.

Он понял свою ошибку, не понял лишь, что негодование Маргарет вызвано

его плохим поведением.

- Маргарет, это дело...

- Я сказала, что вы меня задерживаете, - прервала она его мольбу.

Маргарет держалась очень высокомерно и властно. Возможно, в ней

возобладало упрямство, унаследованное от своенравной матери.

- Маргарет! - Голос Джерваса дрожал от волнения, ясные глаза, чью

голубизну подчеркивал загар, были полны тревоги. - Мое единственное

желание - служить вам...

- Никакой службы мне не требуется, а уж столь назойливо предлагаемой -

тем более.

- Идемте, дон Педро! - в третий раз приказала она.

Сэр Джервас на сей раз отступил: он был очень обижен и не хотел

продолжать разговор. Но когда она уходила и дон Педро послушно двинулся за

ней, Джервас, больше не скрывая своих чувств, бросил на него ненавидящий

взгляд. Испанец ответил на него поклоном, в котором усматривалась

почтительность и ничего больше.

Сэр Джервас угрюмо смотрел им вслед; дивное сентябрьское утро

померкло, исчезла из души радость предвкушаемой встречи с Маргарет. Он счел

себя ужасно оскорбленным - и не без оснований. Вот уже неделю он большую

часть дня проводил с ней - либо в ее поместье, либо на прогулках - пеших и

верховых. Между ними установились близкие теплые отношения, и Джервас был

уверен, что период испытаний подходит к концу и скоро Маргарет даст

согласие на официальную помолвку.

Джервас отнюдь не отличался самодовольствем. Даже внушая себе, что

Маргарет любит его, он сознавал, что ее любовь - чудо, и он сам, и его

заслуги здесь ни при чем. Любовь Маргарет - незаслуженный дар фортуны,

который принимают с удивленной благодарностью, не задаваясь вопросами.

Но события этого утра снова означали крушение всех надежд. Ясно, что

она его не любит. Просто ей было весело коротать с ним время. Дни ее текли

тоскливо в поместье Тревеньон со скучным книгочеем-отцом, и Маргарет была

рада, что он приглашает ее на прогулки верхом, охоту, сопровождает в Перин

или Труро, катает на яхте или берет с собой на рыбалку. Но любви, истинной

любви к нему в ее сердце не было, иначе она не обошлась бы с ним, как

сегодня, не унизила, не оспорила его законного права распоряжаться

испанцем, выброшенным на берег. Все это казалось невероятным и терзало

душу. А ведь он был человек с положением в обществе, уверял себя Джервас.

Королева произвела его в рыцари за участие в боях против Армады, и

полномочия, данные ему ее величеством, налагали на него определенные

обязательства и здесь, в Корнуолле. Арест испанца, спасшегося в морском

сражении и выброшенного на берег после кораблекрушения; разумеется, входил

в его обязанности, и Маргарет не помешает ему выполнить свой долг, они не

заморочат ему голову абсурдно-романтической сдачей в плен, разыгранной этим

испанцем. Впрочем, не так уж его капитуляция абсурдна, поразмыслив, решил

Джервас. Далеко не абсурдна. Это пример испанской хитрости и коварства.

Ради спасения собственной шкуры он сыграл на женском пристрастии к

романтике.

Еще раз тщательно все обдумав, сэр Джервас принял окончательное

решение. Он отправится в поместье Тревеньон и избавит лорда Гарта и его

дочь от незваного гостя, как бы это ни отразилось на его собственной

судьбе. А сотом он разыщет сэра Фрэнсиса Дрейка или другого флотоводца и

отправится на поиски новых приключений на собственном прекрасном корабле,

который оснастил для него сэр Джон Киллигру.

Джервас решительно вошел в дом Тревеньонов, не дожидаясь, пока о нем

доложит старый мажордом Мартин, заправлявший скромным хозяйством графа

Гарта. Джервас бросил ему в руки ружье и, не внимая увещеваниям, отстранил

старика и направился в библиотеку, где Маргарет и ее пленник сидели наедине

с графом.

Его светлость был изрядно раздосадован. Речь шла уже не о временных

помехах в ученых занятиях, безмерно раздражавших графа, а о деле, чреватом

всевозможными неприятностями, о постоянной ежечасной угрозе желанному миру

в доме. Дон Педро с самого начала пытался сблизиться с графом, напомнив ему

о знакомстве со своим отцом в далекие дни правления королевы Марии. Это

несколько оживило туманное представление графа об обязанностях, которые

налагает положение. Благосклонность графа выразилась в том, что он не очень

явно проявил свое неудовольствие по поводу вторжения и всех неудобств,

которые оно сулило.

Худой и бледный затворник почти дружески посмотрел на испанца из-под

кустистых бровей, и слабая улыбка мелькнула в когда-то каштановой, а ныне

почти белой бороде.

- О, да. Я помню дона Эстебана де Мендосу. Очень хорошо помню. Так,

стало быть, это ваш отец? - Граф улыбнулся приветливее. - У меня есть все

основания его уважать.

Граф погрузился в раздумья, перебирая в памяти события, внезапно

извлеченные из небытия. Он припомнил, что из всех испанцев при дворе

королевы Марии дон Эстебан де Мендоса был, вероятно, единственным, кто не

жаждал крови принцессы Елизаветы. Когда стараниями Рено создалась угроза

для ее жизни, именно дон Мендоса сообщил об этом адмиралу, и своевременное

предупреждение, возможно, спасло жизнь ее высочеству.

Этими воспоминаниями и было продиктовано последующее высказывание

графа.

- Сыну дона Эстебана де Мендосы не угрожает опасность в Англии. Многие

стоит напомнить ей о прошлом, станет вашим другом, как когда-то ее другом

был ваш отец.

- Возможно, они предпочтут вспомнить, что я командовал галеоном

Армады, - возразил дон Педро. - Недавние события куда более весомы, нежели

дела давно минувших лет. И в любом случае, между мной и джентльменами,

которые могли бы отнестись ко мне дружелюбно, - почти вся Англия, где

любовь к испанцу почитается зазорной.

И в этот самый момент совет нарушил сэр Джервас; вместе с ним в

затхлую библиотеку, казалось, ворвался здоровый свежий ветер вересковых

пустошей и моря. Он был слегка взволнован и переполнен неистовой силой - и

то, и другое его светлость не переносил. Властью, данной ему королевой,

Джервас предложил избавить лорда Гарта от незваного гостя. Он не предлагал

услугу, а высказывал намерение, что еще больше не понравилось графу.

- Полномочия, предоставленные вам ее величеством, Джервас, не дают вам

права врываться ко мне в дом, - назидательно заметил граф. - Я прощаю вас,

потому что понимаю ваше рвение. Но оно неуместно и лишено смысла. Дон Педро

уже сдался в плен.

- Маргарет! Женщине! - негодующе воскликнул сэр Джервас и счел

излишним входить в объяснения. Абсурдность самого по себе факта была

очевидной. - Пусть по своей воле сдастся властям в Труро, пока не объявлен

розыск. С вашего разрешения, милорд, я берусь сопровождать его туда.

- Вы рискуете, его могут разорвать на куски на улицах Труро, - сказала

Маргарет. - Это не по-рыцарски.

- Риск исключается, если он пойдет со мной. Можете мне довериться.

- Я бы предпочла довериться этим стенам, - ответила Маргарет.

Выслушав их доводы, Джервас потерял терпение.

- Немыслимо! - настаивал он. - Когда это женщины брали в плен? Как она

удержит его в плену?

- В плену удерживает честь, сэр, - спокойно и вежливо ответил дон

Педро, - если пленник дал честное слово. Оно связывает меня крепче всех

цепей вашей тюрьмы в Труро.

В ответ, разумеется, последовало оскорбительное заявление, которому

трудно найти оправдание. Джервас все еще искал основания для спора, но

Маргарет отвела его аргументы, напомнив, что ее несчастный пленник ослаб,

насквозь промок, замерз, умирает от голода, и как бы ни решилась

впоследствии его судьба, исходя из простого человеколюбия, надо одеть,

накормить пленника, дать ему отдых.

Граф же, предчувствуя возможность скорее вернуться к изучению Сократа

и его рассуждениям о бессмертии души, использовал возможность положить

конец спору и выпроводить незваных гостей из библиотеки.

ГЛАВА VIII

Впрочем, дом славился своим гостеприимством, несмотря на явно

негостеприимный характер своего хозяина.

Доходы лорда Гарта от поместья Тревеньон были больше, чем у любого

ленд-лорда Западной Англии, его личные расходы весьма несущественны. Он

редко задумывался над тем, как распоряжается его значительным состоянием

управляющий Фрэнсис Тревеньон, обедневший кузен, которому он доверил

поместье, и мажордом Говард Мартин, всю жизнь прослуживший у него в доме.

Лорд Гарт полностью доверял этим людям не потому, что они заслуживали

доверия, или потому что он сам был очень доверчив по натуре, - нет, просто,

полагаясь на них, он избавлял себя от хозяйственных забот и мелких домашних

проблем, которые почитал докучливой и пустой необходимостью. Его состояния

было более чем достаточно, чтобы поддерживать в доме заведенный порядок,

соответствующий положению хозяина, и хоть сам граф был очень бережлив, он

не вводил режима экономии, считая, что экономия ведет к досадной трате сил

и времени, а это не идет ни в какое сравнение с тратой денег.

Если леди Маргарет требовалось что-нибудь для себя, либо для

кого-нибудь другого, она тут же отдавала распоряжение Фрэнсису Тревеньону

или Мартину. Все ее распоряжения исполнялись неукоснительно.

По ее распоряжению к дону Педро был приставлен слуга; гостю

предоставили свежее белье и все, что ему требовалось для комфорта; ему

отвели просторную спальню в юго-западном крыле особняка, откуда открывался

вид на гряду холмов и море, проклятое море, предавшее дона Педро и его

соотечественников.

В этой спальне дон Педро пробыл безотлучно целую неделю: в тот же

вечер, когда он появился в доме, у него началась лихорадка - естественный

финал того, что ему пришлось пережить. Два последующих дня она яростно

трепала дона Педро, и пришлось вызвать из Труро врача, чтобы он наблюдал за

больным.

Таким образом все вокруг узнали, что в поместье Тревеньон живет

испанец, и это дало пищу толкам от Труро до Смидика. А потом поползли

слухи, вызывавшие ложную тревогу, будто и другие испанцы с галеона,

налетевшего на риф, благополучно выбрались на берег. Словом,

кораблекрушение вызвало интерес, порой небескорыстный, во всей округе, и

домыслы, один нелепее другого, передавались из уст в уста.

Из Труро явился констебль. Он счел своим долгом навести справки в

заявил его светлости, что дело надлежит передать в суд.

Граф относился к суду с пренебрежением. Он высокомерно полагал, что

все события, происходящие в Тревеньоне, касаются лишь его одного. В

некоторых отношениях граф придерживался почти феодальных взглядов.

Разумеется, в его намерения никоим образом не входило обращаться в суд.

С констеблем он объяснился подчеркнуто официально. Признал, что в

поместье Тревеньон находится испанский джентльмен, выброшенный на берег

после кораблекрушения. Но поскольку его появление на английском берегу не

может быть расценено как вторжение или враждебный акт с целью нарушить мир

в королевстве, он, лорд Гарт, не знает закона, по которому дон Педро может

быть привлечен к суду. К тому же, дон Педро сдался в плен леди Маргарет. В

поместье он находится на положении пленника, и он, лорд Гарт, принимает на

себя ответственность за последствия и полагает, что никому не дано права

требовать у него отчета за свои действия ни в этом, ни в каком-либо другом

деле.

Граф отнюдь не был уверен в том, что никому не дано такого права, но

констеблю крону и отправил его на кухню, где тот крепко выпил.

Не успел он избавиться от констебля, как к превеликой досаде графа

явился сэр Джон Киллигру и высказал свое особое мнение: испанского

джентльмена надлежит отправить в Тауэр, чтоб он составил компанию своему

знаменитому соотечественнику дону Педро Валдесу.

Раздражение графа нарастало. Если он не воспламенился гневом, то лишь

потому, что внешнее проявление чувств было чуждо его натуре. Но он без

обиняков заявил сэру Джону, что расценивает цель его визита как

недопустимое вмешательство в его личные дела, что он может сам решать, как

поступить с доном Педро, не прибегая к советам и помощи соседей. Граф,

однако, снизошел до того, чтобы пояснить свою мысль: случай с доном Педро -

исключительный и заслуживает более внимательного рассмотрения, учитывая

отношение его отца к ее величеству в стародавние времена. И в Англии

найдется еще с десяток джентльменов, готовых его поддержать, заверил гостя

граф. Потерпев неудачу, сэр Джон предстал перед своим родственником

Джервасом.

- В конце концов, это касается только лорда Гарта, он сам несет

ответственность за все, - сказал Киллигру с легкомысленной терпимостью,

весьма отличной от патриотического негодования, с каким он принял на себя

эту миссию. - Одним испанцем больше или меньше - какая разница? И не

натворит он бед в Корнуолле - руки коротки.

Сэр Джервас был с ним коренным образом не согласен. Он назвал историю

с пленником возмутительной. В лучшем случае это было незавершенное дело, а

молодой моряк любил, чтобы во всем был порядок, чтобы все было на свеем

месте. Самым подходящим местом для дона Педро де Мендоса и Луна был, по

мнению Джерваса, Тауэр. Его враждебность к испанцу усилилась: из-за этого

пленника Маргарет к нему переменилась. Он не понимал, что сам вызвал такое

отношение к себе мальчишеским самодовольством и почти высокомерным

утверждением собственной власти.

Джервас, почитая себя обиженным пренебрежением со стороны Маргарет,

вот уже несколько дней не появлялся в Тревеньоне. Но до него доходили слухи

о Маргарет и ее пленнике, отнюдь не умерявшие его негодование. Лендлорды,

жившие по соседству, относились к пребыванию испанца в поместье Тревеньон с

потрясавшим Джерваса спокойствием. Годолфины, Трегарты и младший Трессилиан

расхваливали его любезность, остроумие, хорошие манеры. Это после того, как

лихорадка отпустила дона Педро, и он стал вновь появляться на людях. Шла

молва, что в поместье Тревеньон к нему относятся как к почетному гостю.

Обеспокоенный слухами, сэр Джервас не учел, что бездельники хотят уязвить

его, мстя за ущемленное мелкое самолюбие, страдавшее от почестей, так

высоко вознесших его над ними.

Итак, сэр Джервас пребывал в мрачном расположении духа и занимался

лишь снаряжением судна, будто не было на свете никакой леди Маргарет.

Как-то утром, дней двенадцать спустя после появления дона Педро, в Арвенак

прискакал грум с запиской от ее светлости. Маргарет интересовалась причиной

столь долгого отсутствия сэра Джерваса и требовала, чтобы он самолично

прибыл в тот же день в Тревеньон и объяснился. Непоколебимое решение

отплыть в Вест-Индию, не повидав Маргарет, не помешало Джервасу немедленно

исполнить ее приказ, не ведая о том, что его присутствие и услуги

требовались дону Педро.

Оправившись после болезни, дон Педро, естественно, стал подумывать об

освобождении и возвращении на родину. Как всегда, он подошел к делу тонко и

умело.

- Мы должны обсудить нечто чрезвычайно важное, - сообщил он

разговор.

Завтрак уже кончился, граф и Фрэнсис Тревеньон ушли, а они все еще