декабря 1970 г. [А. Н. Арбузов. «Мой бедный Марат». Ленинградский театр им. Ленсовета]133

13 декабря 1970 г. [А. Н. Арбузов. «Мой бедный Марат». Ленинградский театр им. Ленсовета]¹³³.

В конце Фрейндлих более крупно играет разрушение человека — и вместе с тем его устойчивость. Финал — разрешения нет, прошлое {145} не уходит, оно остается с нами, и в общем Фрейндлих не может принять «концепцию», не может отказаться от логики своей героини, которая сделала однажды выбор. Она в финале занята Леонидиком, и в конце концов неясно, что же у них будет с Маратом, чем они будут заниматься, чем жить. Слова Марата — плохие слова, если бы его можно было принимать всерьез; и в этом исполнении, может быть, как раз в этом смысл.

Игра та же: Лика на авансцене, в темноте. Дата «31 марта 1942 года». (Потом они будут пить «За нашу весну 1942 года»). Хлебные талоны. Лика примеряет руками — сколько будет хлеба. Ложится. Быстро-быстро ест. Грохот — идет Марат. Лика прячется. Он входит. Только теперь зажигается свет. Лика защищает свой хлеб под подушкой. Их диалог. Ребячья пластика Марата, немного наигранная и немного современная, от свободы идущая, делает все небрежно, не унижаясь до того, чтобы «действовать» (чемодан пинает ногой, как в футболе). В этом есть свой смысл. Не «опускается» до быта. А потом и до любви тоже, в нем только этакое, героическое. Лика — напротив, в ней естественность по-другому проявляется.

Первое действие. Все-таки на смехе. Они падают, толкая друг друга. Что-то произошло, Лика теперь не одна, одна — она была зверьком. Целый переворот в ее жизни.

Второе действие. Через шесть дней. Пробуждение. Тревога. Лика плачет, закрывшись одеялом, после очень сильного удара [упавшей поблизости бомбы]. Но плачет потому, что поняла что-то о себе, о том, как она живет — «блокадная» в ней идеология. Потом снова — из-за того, что «как будто» ждет смерти соседей. Здесь — ее тяга к жизни и его [Марата] «суровость», самоограничение. В этом борьба, в этом она оказывается ему подчинена (первый шаг к ответственности человеческой, первая ступень восхождения). Говорят о печке. О слезах. Первое кокетство Лики — вышла из постели, прошлась в брюках, толстых, неуклюжих, топорщащихся сзади. Прошла по сцене, встала. Немного нарочитые движения, «вызывающие». Гаснет свет.

Третье действие. День рождения. Лика на авансцене с письмом. Свет. Читает на постели. За сценой лает Марат. Лика подняла голову. {146} Переполох. Закрыла своей шубкой посылку. Не просто прячется, а уходит. Марат на четвереньках. Лает. У вешалки по-собачьи поднимает ногу. Видит, что никого нет. Встал… Входит Лика. У нее какая-то прическа, обнаружились волосы. И еще — юбка. Юбка подогнулась (Лика наспех переодевалась, готовилась, для этого и выходила). Юбка подогнулась, задралась сбоку, Лика ее поправила (сделала это пластично, красиво). Эта юбка, этот жест — целая тема: она обращает внимание зрителя на юбку, она еще к ней не привыкла, поспешность этого переодевания (это Ева, которая прикрыла свое тело после познания добра и зла). Потом в этой же сцене, когда Лика сядет есть, аккуратно загнет юбку с колен наверх (тоже как-то первозданно). Потом, в следующей сцене, как-то очень закрыта, строга будет эта юбка. А потом — Лика стирает, и юбка сбоку завязана узелком, по-деловому.

Итак, Марат пришел. Торжественная, сияющая Лика. Марат еще до этого расправил цветочек. «Раздача подарков». Марат дарит цветок. Радость Лики — не наигранная, не иронически поданная, а всерьез. Момент полного переживания, первого момента жизни. Сахар. Этот кусочек сахара обыгрывается немного по-другому. Не так радуется. Тут есть ирония Лики — она сластена, тоже тянется, тоже хочет — но не так. Марат «напоминает о куличе». Проблема вещи на сцене: как меняются вещи и как рядом меняются люди. Кружки, потом стаканы, потом фужеры (Лика ими грохочет за сценой, перетирает три фужера). Одежда Лики: ватник и штаны, юбка, шубка, платье, костюм, пушистая кофта.

Лика делит сахар, сосет его на языке. Зажмуривается. Подставляет Марату щеку. Ведет его к посылке. Пир. Приготовление тушенки на буржуйке. Потом на кушетке едят. Лика медленно жует, ест «тонно»; Марат за нею следит, поглядывая в сковородку. Лика ест деловито и аккуратно. Марат за ней [повторяет движения]: она хлебом вытирает сковородку — он тоже. Это утрированное комическое повторение характерно для игры Д. Баркова, он хорошо чует, все понимает, но лишь на этой смеховой линии. Он мало в этом смысле изменяется — но тут суть характера Марата, иначе он был бы ложен.

{147} Марат «руководит». Команды — это то, что отталкивает Лику. Тост с иронией. Настоящий пир, настоящее веселье, настоящая «беседа» — все это всерьез, ничем не замутнено. Марат укладывается. Лика — танец (как поправляет поясок). Лика напевает вальс. Танец. Марат — очень прямо. Лика — очень пластична. Удар [бомбы] — прижались друг к другу. Снова танец. Объятие (не поцелуй). Леонидик: странная фигура в платке. Падает.

Четвертое действие. Лика: «Я думала, что воспоминания легки. Простуда. Иначе бы не выжил…»

Леонидик лежит, покрыт пледом. Марат у печки. Лика пришла. Разговор о Леонидике, Лика занята им (материнское что-то появляется, деятельное, активное — приложение сил, доброты, жертва). Марат этого не мог ей дать. У Леонидика еще и другое — сознание, уровень скептицизма, романтизм, он хочет быть поэтом. Это другой уровень — эпоха на нем тяжелее сказывается, в этом смысл его судьбы. Но вместе с тем — и сопровождающие интеллигентность эгоизм, «ненародность», непростота. В свои крайности это превратится потом; это в нем есть, но это — еще не все в нем.

Рассказ Леонидика (монолог). Интонации Дьячкова («Мертвые души»). Движение и перемещения партнеров. Разговор о будущем.

Марат. Мелом на стене чертит мост. И тут же рисует свинку (это очень важно, этот оттенок детскости, иронии, не совсем всерьез). Лика с укоризной смотрит, пауза. Она медленно идет к стене, смотрит и пораженно, и осуждающе, и внимательно. Делает поправку: пририсовывает свинке хвостик. Гаснет свет.

Лежащий Леонидик. Потом, в третьем действии, он тоже будет лежать — долго, молча, все переживая, «поражение».

Лика и Леонидик. Его полосатая нелепая пижамная куртка, желтые ботинки. О Марате. Говорят только о Марате. Их близость, контакт. Но для нее — только Марат.

Появление Марата (в зале кто-то ахнул). Марат и Леонидик. Текст о парашютисте (удар по Леонидику). Лика. Леонидик покровительственно и искренне: «Молодец». Лика выпрашивает разрешения перевязать руку. Игра, перевязка. Лика вытирает руки. Теперь {148} она командует (только что упрашивала). Разматывает бинт. Его удивление и ее удивление. Лика сердито промывает рану.

Лика стирает на авансцене, подвязав узлом передник. Сердита, замкнута.

Леонидик. Марат. Марат один. Лег. Пишет записку, небрежно (он ничего не делает сосредоточившись). Голос Лики. Марат ищет — откуда голос. Снова пишет. Разговор с Леонидиком. «Куда отправляешься?» — «В баню» (с чемоданчиком. Марат положил записку и погрозил кулаком Леонидику: «В баню!»).

Лика прочитала записку (врет!). С криком бежит за ним: «Ма…а…р…а…ат». Вернулась. Стал настоящим мужчиной. «С каждым это бывает». Лика запахнула платок, как плащ. «Он не оставил мне другого выбора». Гаснет свет.

Леонидик — другой уровень сознания, взрослости, другая линия действия. Его «эгоизм», «эгоцентризм» от него неотъемлемы, «без этого не продается».