Улица Kalmuk road

Калмыков в Югославии с первых годов эмиграции было довольно значительное число. С годами, вследствие переезда в другие страны, преимущественно во Францию и отчасти в СССР, к данному времени колония насчитывает около 300 душ, из которых больше 50 человек живут разбросанно по провинциям, как-то: в Кральево, Горна-Милоноваце, Оссеке, Земуне, Нише, Чуприе, Парачине, Дебель-Аче, Цре-Вршоце, Велика-Кекинде, Шибенике, Ясеневе и Панчеве. Эти, разбросанные, живут преимущественно фабричным трудом, часть на сельскохозяйственных работах. Дневная заработная плата колеблется от 25 до 35 динар. Главная масса живет в Белграде, в его предместьях, называемых Малый Мокрый Луг и Карабурма. Преобладающий вид труда – извоз (многие имеют свои подводы и лошадей, а некоторые и несколько пар) и шитье. Благодаря тому, что все калмычки хорошо умеют шить и почти всё, что угодно, притом дешево и добросовестно, они имеют постоянную работу; мужья научились им помогать и вот этим перебиваются уже десять лет. (Едва ли в истории эмиграции всех народов было так, чтобы женщины играли в ее существовании, в прокормлении такую выдающуюся роль, какую играют калмычки. Невольно начинаешь проникаться почтением к нашим тихим, скромным и неприхотливым женщинам, с утра до вечера кропотливо сидящим над работой, кормя этим часто всю семью и не поддаваясь никаким ассимиляционным влияниям окружающей среды. В свое время Шамбой Балиновым об этой роли калмычки была напечатана большая статья на страницах КВ.) Необходимо к этому добавить и отметить весьма хорошее, человеческое отношение к нашей эмиграции со стороны Сербского народа, так и его Правительства, которые всегда доброжелательно относятся к ней и дают возможность существования. В сердцах многих и многих калмыков Сербский и Чехословацкий народы всегда будут родными и близкими. Так, например, работу по шитью калмычки регулярно получают от военного интендантства, а построение храма вызвано тем и осуществлено благодаря тому, что серб Ячимович подарил калмыкам площадь земли, кирпичи, известь, цемент и прочие материалы; денежные жертвы были и со стороны других сербов.⁷⁹

Оставшиеся 15 калмыков живут по 2 – 3 человека разбросанные по разным городам и селам. Почти половина женаты на польках, у некоторых есть дети. Безработица многих из них заставляет испытывать нужду. Почти все они желают выехать из Польши. Так, например, они все записались на переезд в Америку для посадки на землю. Одним из главных мотивов для выезда служит их желание так или иначе присоединиться к большой группе своих собратьев.⁸⁰

Инициаторами этого почина явились тогдашние калмыки-студенты: С.Степанов, Н.Маглинов и Э.Бурульдушов. Побудительной причиной, толкнувшей этих молодых людей на это начинание, явилось то обстоятельство, что в том году в жизни калмыцкого народа на Дону происходило важное событие: его насильственно переселяли в Калмыцкую Автономную Область, причем путем всяческих давлений вымогалось у них подобие добровольного согласия на такое переселение. Это событие тогда живо обсуждалось и в эмиграции. И выпуск «Ойрата» именно этому вопросу главным образом, отчасти вопросу о калмыцком шрифте, и посвящался.

От имени упомянутых трех студентов были посланы обращения к лицам, могущим принять участие. Собрав достаточный материал, они предложили редакторство Д.Н.Баяновой, которая и согласилась...

Номер этот в том же году, так сказать, выдержал второе издание: Э.Хара-Даван на свои средства размножил его литографским способом в количестве 100 экз. и только тогда он распространился по калмыцким колониям. Помню, с каким волнением я его ждал и с каким интересом я раскрывал этот первый калмыцкий журнал.⁸¹

Комиссия собрала библиотеку калмыцких, монгольских и других востоковедческих публикаций, выпустила сборники оригинальных калмыцких сочинений на зая-пандитском письме и переводов под названием «Хонхо» (вышло 3 номера), «Капитанскую дочку» Пушкина в переводе Д.Баяновой, «Историю Приволжских калмыков» проф. Н.Пальмова в переводе Ш.Балинова; «Опыт грамматики калмыцкого разговорного языка» проф. В.Л.Котвича. Следующим шагом КККР стал выпуск непериодического «исторического, литературного, научного, политического и информационного» журнала «Улан Залат» (С красной кистью), первый номер журнала увидел свет в 1927 г., второй в 1928 и третий в 1930 году. Первые два номера были изданы типографским способом на калмыцком языке, а третий номер литографским способом и без калмыцкого текста.⁸²

Это был первый опыт калмыцкой интеллигенции в области политической публицистики. В острых дискуссиях журнал защищал идею раздела СССР на федерации, одной из которых могла бы быть Федерация кавказских государств, а в ее составе среди других народов Северного Кавказа было бы место автономии калмыцкого народа. КККР уделяла большое внимание молодежи, ей удалось добиться стипендий для калмыцких студентов Карлова университета, обеспечить им общежитие и включить в преподавательский штат учителя калмыцкого языка и наставника для более чем пятидесяти калмыцких мальчиков, посещавших русскую гимназию в Праге.⁸³

Когда я была маленькой, Дорджи Ремелев забрал меня учиться в Прагу, где я три года провела в русской гимназии. Там я жила в интернате, где все было по-русски, в том числе и кухня. Когда меня забирали на выходные к себе Баяновы, С.Баянов говорил жене: накормите ее по-калмыцки.⁸⁴

Дорджи Иванович Ремелев был из сельских учителей на Дону, в эмиграции он получил место воспитателя при русской гимназии и до 1934 г жил в Праге. Рассказывая мне о калмыцких культурных работниках, Санджи Цагадинов сказал: «Я спрашивал многих, кто был самый красноречивый калмык. И все были единодушны: Санджи Баянов».

В семейном архиве Д.Андреева сохранилась фотография: парад физкультурников в русской реформенной реальной гимназии Праги, и впереди колонны спортсмен несет калмыцкий флаг, который по форме напоминает квадратное знамя, на нем есть также надпись старым письмом. В русско-чешской гимназии, в которой училось около 70 калмыков, была своя футбольная команда “Калмыцкая 11”, струнный оркестр, калмыцкий хор.⁸⁵

В 1927 г. в Праге было соревнование всех средних учебных заведений, и команда русско-чешской гимназии заняла первое место в стране, получив серебряный кубок. Эта команда состояла из девяти калмыков и двух русских. В Праге, когда я еще был пацаном, два лимузина приехали за одним калмыком Чанчиновым Цебеком, ему все обеспечено было. Этот случай я никогда не забуду. А потом русская гимназия в Праге среди 516 гимназий первое место взяла, семь калмыков играло в этой команде, остальные русские. А раньше было 10 калмыков и один русский – голкипер. У нас голкипера не было калмыка.⁸⁶

О достижениях калмыцких спортсменов в этом виде спорта писал журнал «КВ» в 1931 г.:

Футбольная команда Пражской русской гимназии, состоящая преимущественно из учеников-калмыков, выигравшая чехословацкий футбольный среднешкольный кубок в 1929 г., вследствие окончания гимназии и ухода из гимназии таких известных футболистов как бр. Наран и Александр Улановы, Лиджа Уланов, Балюгинов – ослабела в своем составе и в прошлом 1930 году не сумела отстоять кубок за собой.

В этом, 1931 году, команда эта пополнилась новыми силами из подрастающих калмыков и, в течение года, выиграв целый цикл состязания, пришла к финалу в числе двух команд, между которыми 12 июня произошла решительная встреча. Часовой бой, происходивший при напряженном внимании многочисленной публики, кончился тогда вничью со счетом 1:1 с теоретическим перевесом наших.

19 июня произошла между указанными командами вторая встреча и напряженная борьба кончилась к концу победой калмыков со счетом 1:0. Таким образом, среднешкольный кубок Чехословацкой республики за три года своего существования уже второй раз находится в руках калмыков. В этой команде состоят: бр. С. и У.Кульдиновы, Пата Переборов, У.Егоркин, Мишкин, Манжиков и Шевя Бурхачинов.⁸⁷

В 1931 г. в Чехословакии по данным собкора журнала КВ

насчитывалось около 60 калмыков. Это были бывшие чины Зюнгарского полка, прибывшие сюда на сельскохозяйственные работы из Кабаджи вместе с частями 28-го полка в 1921 г. Разбросанные по разным селам Чехии, они работали на местных «седлаков» – сельских хозяев. Работают они много и целые дни, получают мало, кормят неважно, а живут в таких помещениях, в каких рабочих едва ли где держат, но, тем не менее, они втянулись в эту жизнь и сидят прочно. Ими как хорошими и усердными рабочими хозяева довольны.

Другую группу эмигрантов составляет учащаяся молодежь в разных низших, средних и высших учебных заведениях, учителя, воспитатели, общественные деятели и семьи их, в общем, около 50 душ. За это время окончили гимназию и поступили в высшие школы 12 человек, окончили их 4 человека (инженер-агроном, кооператор, юрист и доктор-филолог). Несколько человек из различных классов гимназии поступили в различные специальные школы. Так, столярную школу окончили в прошлом году трое, электротехническую школу – один, школу виноделия один. Остальные – школьники.⁸⁸

Успешная работа КККР была возможна благодаря доброжелательному отношению со стороны русской эмигрантской и чешской общественности, а также благодаря материальной поддержке Министерства иностранных дел. При этом часть иностранцев полагала, что помощь российской эмиграции идет за счет русского золота, захваченного белочехами. Большую роль в финансировании именно калмыцкой организации сыграли и организаторские способности председателя комиссии Б.Н.Уланова. Однако с мая 1927 г. чешское правительство было вынуждено сокращать субсидии КККР.⁹⁰

15 апреля 1930 г. вышел в свет первый и единственный номер журнала «Информации КККР в ЧСР». Главным редактором издания был Б.Н.Уланов, членами редакции - Э.К.Николаев, Э.М.Бурульдушов и Ш.Н.Балинов. Изданный литографским способом, этот номер должен был окупиться, чтобы появилась возможность издать следующий выпуск. Основные материалы номера были даны на двух языках – на русском и на калмыцком старым письмом. Вот как обратилась редколлегия журнала к своим читателям:

Наши задачи одни и те же. Они калмыцкой эмиграции и всем сочувствующим нам известны. Мы призываем всех калмыков всеми силами и средствами стремиться к национальному возрождению нашего народа. Мы от души благодарим всех благородных людей, что помогают нашему национальному делу, а в первую очередь наша безмерная признательность и благодарность Чехословацкому народу, Правительству которого калмыцкая молодежь обязана своим нормальным воспитанием и серьезным образованием, а Калмыцкая Комиссия – возможностью своей национально-культурной работы.

Но как бы ни помогали со стороны, никакой народ никогда не будет способным должным образом отстаивать свою жизнь, свои права и интересы, если свое национальное дело не привыкнет творить своими собственными силами. Калмыцкая эмиграция начинает сознавать эту великую истину. Мы не сомневаемся, что в недалеком будущем все части калмыцкого народа совершенно сознательно и систематически начнут ковать свое национальное дело. Тому залогом – внимание калмыцкой эмиграции к своей учащейся молодежи в Чехословацкой республике и деятельное участие самой калмыцкой эмиграции в постройке Калмыцкого Хурула (буд. храма) в Белграде.

Но у Калмыцкой Комиссии есть одно особое и важное дело, на которое она считает своим долгом обратить внимание калмыцкой эмиграции. Это – дело создания своей национальной прессы в виде хотя бы самого скромного журнала. Пресса – самое мощное орудие пробуждения и развития национального самосознания, уяснения своих многосторонних прав и интересов. Пресса, как всеми сознано, является самым могучим орудием и средством воспитания масс. У всех народов, окружающих калмыцкую эмиграцию, есть своя пресса, своя печать. Нет ее только у нас, калмыков. Два года тому назад мы издали 2-й номер нашего журнала «Улан Залата», но, не имея средств, мы замолчали. Но в силу такого обстоятельства не представляется возможности многие интересные явления в калмыцкой эмиграции, как и работу самой Калмыцкой Комиссии, сделать предметом общественного внимания.

Таким образом, сама калмыцкая эмиграция остается не в курсе своей собственной жизни. Между тем в настоящее время пресса является сознательной частью нормально живущего и развивающегося общества. Национальная жизнь, жизнь современного общества, даже отдельных его групп, немыслима без прессы. Без нее все современное общество было бы обречено на печальное и жалкое блуждание. Все это ныне достаточно понятно.

Но, кроме этих соображений, у Калмыцкой Комиссии есть еще одно чрезвычайно важное соображение: без действенного процесса самого издания своего органа и без реального литературного и т.п. сотрудничества в этом органе самих калмыков нет и не будет реальной возможности появиться на свет ни калмыку-читателю, ни калмыку-литератору или публицисту. Мало того: самый наш язык и письмо, не имея приложения в таком величайшей важности деле как национальная пресса, не получат жизненного применения и возможности развития. Это обстоятельство отнимает самое могучее средство сопротивления процессу денационализации калмыков, забвению своего родного языка, письма и духовному порабощению калмыцкой психологии иным языками, что неизбежно приведет к потере нами, калмыками, своей национальной самобытности и национального бытия. Отсюда для каждого калмыка должно быть понятно и ясно все жизненное значение для калмыков иметь свой печатный орган...

Но Калмыцкая Комиссия верит, что ее мысли и настроения близки душе всякого калмыка-эмигранта и что он, как и все искренне сочувствующие целям Комиссии, всеми силами придут ей навстречу.⁹¹

Большая часть материалов номера посвящена 80-летнему юбилею президента ЧСР Т.Г.Масарика. Безусловно, главной причиной такого внимания к юбилею была благодарность калмыков за ту поддержку, которую получили калмыки в Чехословакии. Эта поддержка была самой серьезной из всех, которую когда-либо до того получала калмыцкая эмигрантская община в какой-либо стране. В Югославии к калмыкам тоже относились сердечно, но именные стипендии видным представителям интеллигенции, стипендии школьникам и студентам, финансовое обеспечение калмыцких изданий стало возможно только в Чехословакии. Поэтому свои приветствия к юбилею президента послали различные калмыцкие организации и из других европейских стран.

Другой причиной было восхищение политической деятельностью Масарика, который смог осуществить надежду своего народа и добиться независимой государственности в борьбе против трех империй. Это был живой, вдохновляющий пример успешной освободительной борьбы. В журнале помещены несколько статей, посвященных юбиляру: Б.Уланов «Президент Чехословацкой республики Д-р Т.Г.Масарик и калмыцкая эмиграция» на двух языках, Н.Уланов «Жизнь Д-ра Т.Г.Масарика, С.Баянов «Политическая деятельность Президента Масарика», Э.Николаев «Научно-философские взгляды Проф.Т.Г.Масарика».

Репатриация. Тем временем СССР продолжал заманивать эмигрантов первой волны на родину. Еще в 1923 г. большевики объявили калмыкам общую амнистию и обещали доставить их домой... Процесс репатриации медленно продолжался. Несколько десятков человек поверили обещаниям советской власти и вернулись.

В 1931 г. Кушлынов с семьей и еще шесть человек приблизительно выехали в Россию, где были сразу же сосланы в Сибирь. Он был против Уланова и его вытесняли с работы. Если он потерял бы работу, тогда все... А такой был Ункуров Санжа, коммунист, и имел дело с чешскими коммунистами, он им наговорил, дескать, в России все будет.⁹²

Однако репатрианты не были сосланы, а погибли, как об этом сообщала калмыцкая пресса в заметке под заглавием «Естественный и трагический конец возвращенцев»:

Чтобы такие случаи не повторялись, журнал КВ не раз возвращался к этой теме. Автор одной заметки приводит мотивы и причины, по которым отъезд в СССР он считает безрассудным. Интересно, что на первом месте стоят не романтические категории, а самые реальные, жизненные резоны: в Европе выше уровень жизни и безопаснее. Все остальное – уже на втором месте. Написанная на двенадцатый год жизни в изгнании, эта заметка не была передовой статьей журнала, она напечатана на 55-й странице и действительно обращена к простому человеку, с которым надо говорить ясно, понятно и честно.

Мы видим, знаем, что наше положение здесь в эмиграции делается с каждым годом труднее; каждый из нас стареет, для молодых проходят лучшие годы вне семейной жизни, нет здесь ни привычного труда, ни образа жизни по нашим вкусам, гложет тоска по нормальной жизни.… Но, несмотря на это, возвращение не есть выход из положения, а по глубокому нашему убеждению, только ухудшение. Там, под соввластью нет не только относительного материального благополучия, не только в этом отношении хуже, чем здесь, но уезжающие туда попадают к довершению этого в условия тяжелого морального гнета, в кандалы духовной неволи.

Здесь каждый из нас, ложась спать, уверен, что за ночь его не арестуют, без причины не обыщут, в ссылку не отправят, на принудительный тяжелый, дармовой труд не выгонят; здесь каждый из нас, не стесняясь, может носить, что только может, кушать, что только доступно его карману, и т.д. Но всего этого «там» нет.

Поэтому мы продолжаем считать возвращенство для всех слоев нашей эмиграции гибельным шагом. Ведь одно то, что сов. Россия единственная в свете страна, из которой нельзя выехать, в которую нельзя без опасности для жизни въехать, куда без опасения доставить своим родным дурные последствия нельзя писать, откуда родные не могут писать своим родным в эмиграцию, должно навести всякого человека на ум о крайней ненормальности жизни там. Если прибавить к этому, что сов. Россия – единственная страна, куда посылаются по почте продовольственные посылки – мука и хлеб, как гостинцы, то понятно становится то ужасное положение, в котором оказываются все уезжающие.

Нахождение калмыков в эмиграции никому не нужно, никто в этом не заинтересован, но мы не можем просто, по-человечески, не жалеть тех простодушных наших собратьев, которые поддаются уговорам преступных лиц по поставке несчастных своих собратьев в лапы беспощадной власти, зарабатывающих себе право на возвращение и оплачиваемое место; нам жаль также, когда тот или иной наш собрат падает духом и решается на гибельный шаг – возвращение в страну, где царит голод и бесправие, от которых судьбе угодно было нас избавить.

Нужно нам слушаться друг друга, верить один одному. Когда придет время возможности возвращения, ни у кого язык не повернется говорить, чтобы наши исстрадавшиеся братья продолжали скитаться в эмиграции. Но время это еще не настало и никто сроков не может сказать. Возвращение же при настоящем тамошнем положении после 12 лет непризнания соввласти – безумие, тем более, что мы имеем сведения, что все лучшие люди из возвратившихся томятся в настоящее время в ссылках и тюрьмах.

Трудно здесь, но там далеко хуже.⁹⁴

Однако если в 30-х гг. из французского далека казалось, что все репатрианты были репрессированы, то позже выяснилось, что многие выжили. Какой ни была жесткой репрессивная система, но то ли слишком много было репатриантов, то ли вначале их берегли, чтобы завлекать остальных, то ли им помогали аккуратно вести себя родственники, имевшие власть, и часть возвращенцев осталась в живых и на свободе. Видимо, они все-таки жалели, что вернулись в советскую Россию, сравнивая даже трудное первое десятилетие эмиграции с жизнью в Калмыцкой области. Во всяком случае в 1942 г., когда республика была оккупирована, именно возвращенцы заняли узловые должности при новом порядке.

Старики и в Сербии и в Болгарии не говорили хорошо на языках тех народов, среди которых они жили, в отличие от детей, с которыми они всегда разговаривали по-калмыцки…

Хорошо, что я в русскую школу ходила, там учили и по-французски, и латынь. В болгарской школе этого не было. Я всего четыре класса там закончила. А потом мне сказали, что девочке достаточно четырех классов, надо помогать маме. Если бы я латыни не знала, мне тяжело бы пришлось с английским языком. Я всегда сама заполняла все бумаги. Мать всегда работала – шила. Отец имел лошадей, телегу, возил груз для хозяина, но хозяин часто не платил, тяжело было.… В гимназии у всех были косы, мы носили униформу. Когда здоровались, делали реверанс. Перед началом урока все читали молитву, но калмычки не крестились. На урок закона божьего мы могли не ходить. Я была монархистка, за батюшку-царя, так нас учили преподаватели, бежавшие из России.⁹⁶

Тетя Лиза Лалыкова, покинувшая Россию десятилетней, рассказывала мне в 1997 г., что в Болгарии было хорошо еще и потому, что болгарский и русский язык очень близки.

Я закончила четыре отделения болгарской школы и потом пошла в русскую гимназию. Почти все калмыки, кто там жил, ходили в русскую школу, хотя всем трудно было. Первая закончила гимназию Ольга Емгушова, медицинский факультет – Борис Пантусов.⁹⁷

В Белграде и Софии мужчины работали в основном на строительных работах.⁹⁸ Несколько семей переехали в небольшие сербские или болгарские деревни для ведения своего хозяйства. Многие, часть из Софии, уехали вслед за другими русскими эмигрантами во Францию в поисках хорошо оплачиваемой работы и устроились там в основном на шелкопрядильных фабриках. В каждом городе, где селились калмыки, рассеивающая природа доступного жилья действовала против формирования определенного калмыцкого соседства.⁹⁹

Когда мы в Болгарии жили на турецкой границе, отец делал һал тәклһн. Оплатил дорогу багши, чтобы тот приехал из Софии. Меня мөргх (молиться) учили. Папа всегда зул өргдг билә (зажигал лампаду), хотя это мама делала, но он следил, дееҗи өргдг билә (ставил дееҗи). Он все помнил, все делал.

Мы все были верующие. Мы должны были каждое воскресенье идти в храм, нас учили наизусть молиться и по-старому писать. Если, например, от нас кто-нибудь не придет, старший священник Умальдинов приходил к нам домой и спрашивал у родителей: «Почему дети не пришли?» Все молитвы наизусть мы знали – священники читали, и мы вместе с ними читали.¹⁰⁰

Во Франции жило немало калмыков. Они поселились в Париже и его предместьях, в Лионе. Работали кто на фабриках, причем многие на шелкопрядильной, кто имел свою небольшую ферму, например Онгадыг Джоркаев. Храма у нас не было, для молебнов мы собирались в специальной квартире или на дому у маани.¹⁰¹

Чтобы не поддаться новому рассеянию и сохраниться как общине, были нужны общественные организации. Таковой стала Хальмаг Тангачин Тук (ХТТ - Знамя Калмыцкого народа). Когда-то, в 1907 г., в Сальском округе Войска Донского была учреждена и действовала учительская полулегальная организация под этим же названием.¹⁰² Организаторы ХТТ зарубежья, видимо, решили использовать его (различие было лишь орфографическое – в зарубежье писали тук, а в Калмыкии туг), поскольку цели обеих организаций частью совпадали – просвещение калмыцкого народа. Ее президиумом руководил один из самых ярких политиков калмыцкого зарубежья Шамба Балинов. Членство в организации было фиксированным, каждый имел свою членскую карточку. Как сформулировал президиум организации,

каждый член ХТТ должен помнить, что он является членом организации, впервые появившейся в общественной жизни нашего народа, которая ставит своей задачей посильную защиту национально-политических прав своего народа. Каждый наш сотоварищ по организации должен знать, что по нем будут судить о всей нашей организации, а по степени проявления нашей организации полезной деятельности – о нашем народе. Следовательно, оберегая честь своей организации, каждый ее член должен прежде всего заботиться о чистоте личной своей репутации, быть честным, крепким на слово, трезвым человеком, который, будучи таковым, сможет влиять в этом же духе и на других своих братьев.

Каждый член ХТТ должен помнить, что, только будучи трезвым, честным и вооруженным знанием, он может соответствовать званию члена организации, имеющую высокую, смелую национальную задачу – освобождение и возрождение своего народа.

Они должны знать трудности на наших путях и, при привлечении новых членов, не должны скрывать этих трудностей, иначе говоря, надо вести честную пропаганду, не вводя людей в заблуждение обещанием каких-либо несбыточных посулов. Каждый вступающий в нашу организацию должен ясно отдавать себе отчет – на что он идет и что его ждет в случае удачи или неудачи. Только таким образом наша организация постепенно вберет в свой состав всех честных и самоотверженных наших братьев и будет избавлена от вторжения в нашу семью малодушных и корыстных элементов.¹⁰³

Журнал «Ковыльные Волны», орган ХТТ, действительно стал объединяющим всех калмыков зарубежья печатным органом. Его корреспонденты жили по всему миру, включая Китай и Японию. Эти сообщения с мест являются хорошим источником для тех, кто интересуется повседневной жизни калмыков тех лет.

Жившая в окрестностях Лиона группа калмыков работала на шелковых фабриках «Десин» и «Жиле». Экологически неблагоприятный микроклимат вокруг фабрик из-за химических испарений вынуждал многих уйти с этой работы, несмотря на в остальном неплохие условия жизни – средний заработок 4 франка 20 сантимов в час и хорошие фабричные квартиры за символическую цену. В местечке Парей-ле-Мониаль проживало около 50 человек. Все работали на фабрике, вырабатывавшей плитку для полов, печей и пр. Средний заработок в месяц был 550 - 560 фр. плюс особое вознаграждение за аккуратное посещение работы в 40 фр. Средняя плата за час – 2 фр. 25 сант. Имелась и сдельная работа: на прессах получают поштучно, на работах по выгрузке и загрузке вагонов плата определяется в тоннах (смотря что и куда возить). Сдельщик получал не больше 750 франков в месяц за тяжелейшую работу. Стоимость жизни как и во всех других провинциях: килограмм говядины среднего качества 13 фр., сливочное масло 24 фр., килограмм хлеба 2.45 фр., картофель 1.15, литр молока 1.55. В районе Сошо калмыки работали на автомобильном заводе Пежо, большинство чернорабочими, двое слесарями (заработная плата 3.80 фр. в час.), в Монтаржи на заводе по выделке различных резиновых изделий: плащей разных моделей, велосипедных шин и т.д. (средний заработок рабочего от 28 до 40 франков в день).

Жизнь слишком однообразна – нудна, беспросветна, как и вообще в рабочем мире. … Для молодежи больным является «женский вопрос». Надоела бездомная, бесприютная жизнь «бобыля», хочется создать семейный очаг, найти подходящую, спокойную, серьезную «подругу жизни», но таковых найти нелегко: калмычек нет, а среди других найти трудно.¹⁰⁴

В Париже проживало 50 калмыков, преимущественно одиноких, они работали в основном на автомобильном заводе Рено и на заводе «Канализасьон Электрик». У Рено в среднем (в нормальное время) зарабатывали в месяц 1200 - 1300 фр., часовая плата не ниже 5 фр.; на «Канализасьон» средний месячный заработок 800 фр., а часовая плата максимум 4.50 фр., обычно ниже 4. Во время зимней безработицы несколько калмыков не имели работу, нуждались. Для помощи нуждающимся время от времени производили сбор среди своих. Такие сборы – шомаж, пособие безработным – дали возможность пережить им самое трудное время. Высокая плата у Рено соблазняла многих, но там очень часто происходили увольнения рабочих и люди часто оставались без работы. На «Канализасьон» хотя плата меньше, но редко когда рассчитывали старых рабочих, даже в зимнюю безработицу, если сам человек не вредил себе. Среди калмыков было несколько духовных лиц во главе со старейшим багшой Нимбушовым, который удовлетворял духовные потребности калмыков, совершая все религиозные требы и богослужения.¹⁰⁵

Как часто замечали исследователи зарубежных калмыцких общин, «калмыкам нравится общаться друг с другом». Действительно, встречи гостей-земляков были одной из немногих радостей в рутинной, полной бесконечных забот жизни эмигрантов, особенно это касается простых людей, которых особенно не занимали политические или творческие вопросы. Им было приятно хотя бы день провести в кампании, где говоришь на своем языке, где тебя знают и уважают, с кем и можно вспомнить много общего, где понятны твои шутки. Об этом красочно пишет в своем фельетоне «Из мелочей эмигрантского быта» Гоголь Барашкин:

Хотя говорят, что эмиграция накладывает на нас свой отпечаток и сильно изменяет психологию, на калмыке этого отпечатка совсем мало заметно. По-прежнему он беспечен, по-прежнему любит ездить за сотни километров к станичнику или «брату по кости» в гости. Дух кочевника, видимо, нет-нет да и просыпается в нем и властно требует передвижения, или тоскующая душа степняка заставляет его часто вырываться из душного и тесного города на простор и хоть из окна мчащегося вагона посмотреть на широкие горизонты. Особенно часто разъезживали наши братья перед кризисом. Ничто их долго не удерживало на одном месте. Ни незнание языка, ни расходы не удерживали от поездок.

«Язык французский, что же – говорят они – он очень похож на русский, чуть только исказить и вот тебе французский язык. Заместо билета нужно сказать «бие»; третий класс – «труазьен класс», а второй и первый нам не требуется; вагон все равно вагон; станция – «стасион», и больше ничего для переезда не требуется. Если не знаешь, сколько стоит, то просто дай бумажку покрупнее, они тебе сдачи завсегда в точности дадут». А то, что кто-нибудь вместо Нанта попадает в Нанси, вместо Каена уезжает в Канны, так это опять-таки пустяки, полиция у них такая, что всегда человека куда-нибудь определит. Если тебя задержат, ничего не нужно толковать, выложи все свои документы и руками только разведи. То, что ты по бумагам не шинуа и не жапонез, очень облегчает, видят, что ты честный эмигрант, не большевик. Как только это слово услышишь, всегда нужно отрицательно мотать головой и говорить «нон»; большевики «сакра кушон, саль рюсс; муа – козак». И отпускают всегда с миром.

Зато если с такими приключениями доберется до станичника, то уж держись: и на работу не ходи, хотя бы грозил расчет, и уж выпивон выставь как следует, не какой – нибудь там ду ван руж, а анжу или еще чего почище. И надо сказать, что нашим братьям вино понравилось во Франции дюже. – Дешевое и не слабее раки, ежели бутылки три выпить, так и опьянеть просто-напросто можно, а французы так и от шопина веселеют…¹⁰⁶

ХТТ издавал, как было сказано выше, свой журнал «Ковыльные Волны», выходивший под редакцией Ш.Н.Балинова и С.Б.Балыкова. Заглавие журнала на обложке было дано старым калмыцким письмом, на первой странице – по-русски латиницей. Бόльшая часть номера печаталась на русском языке, иногда встречаются статьи, написанные старым письмом, – передовицы к калмыцким праздникам; ряд статей, написанных по-калмыцки, дан кириллицей с добавлением диакритических знаков, есть и публикации по-французски. Кроме калмыцких авторов, предоставлялась возможность напечатать свои стихи, короткие рассказы или публицистику авторам-казакам. Калмыцкие авторы нередко обсуждали на страницах журнала текущие политические события, вели полемику с недружественными казацкими организациями и поддерживали морально дружественные казацкие объединения. Находилось место художественным произведениям – здесь впервые увидели свет некоторые рассказы С.Балыкова, статьи по истории калмыков. Подробно освещалась жизнь калмыков из разных мест, для этого у журнала были собственные корреспонденты в разных европейских странах. Видимо, у корреспондентов на местах была инструкция, о чем писать, какие вопросы надо освещать в первую очередь; во всяком случае почти все такие корреспонденции написаны по общему плану.

Была и «скорбная страница» с извещениями о кончине людей калмыцкого происхождения. Журнал в розницу стоил в 1936 г. пять франков. Подкупает современного читателя финансовый отчет о выпуске каждого номера на последней странице журнала. Там указаны имена добровольных спонсоров издания и размер их финансовой поддержки, а также приводятся статьи расхода.

Меня также восхитила в этом журнале тональность, в которой общается редактор со своими корреспондентами. На последней странице можно найти рубрику «Почтовый ящик» с посланиями Ш.Балинова к разным корреспондентам в несколько строк. Как правило, это ответы на вопросы, консультации, благодарность за присланные материалы. Кроме постоянного дружески-приветливого обращения можно найти и открытые критические замечания. Вот два примера:

Франция, Парей-ле-Мониаль. Ф.А. Все ваши материалы получили. Из них одну вещь на калмыцком языке помещаем в настоящем номере. Убедительно советуем Вам оставить свои упражнения по части поэзии на русском языке. Это – не по вашим силам. Вам трудно писать по-русски. Поэтому нам хотелось бы, чтобы Вы писали исключительно на калмыцком языке, что Вам легко и очень хорошо удается. Привет.

Франция, Сошо. – Д. Письмо с краткими сведениями о жизни калмыков в вашем районе получили. Благодарим за присланные сведения. Очень огорчает нас Ваша продолжительная болезнь, но что делать? Помочь Вам мы не в силах. Хорошо понимаем, что Вам скучно. Будем, что можем, присылать для чтения. За пожеланием нам успеха благодарны. Будем, несмотря ни на что, пытаться продолжать наше дело. Особенно нас радует то, что и в таком трудном положении Вас занимает мысль о материальной поддержке и вы сожалеете, что не можете дать больше того, кроме подписной платы. Наша поговорка говорит: за предложенное благодарят, угрозы боятся. Точно так же мы от души благодарим за Ваше желание помочь. Привет и пожелание скорого выздоровления.¹⁰⁷

Журнал «Ковыльные волны» был не первым изданием калмыцкой эмиграции. Ко времени его появления в 1930 г. уже имелся некоторый «самиздат». С.Балыков в «Кратком обзоре калмыцкой печати в эмиграции» не ограничился анализом тогдашней эмигрантской калмыцкой прессы, но и задумался над тем, на каком языке и каким письмом целесообразно издавать калмыцкие журналы (см. также приложение 1):

наша ошибка это – безнадежная борьба за старый калмыцкий шрифт (Зая-пандитовское письмо)... Шрифт этот по немногочисленности знаков, однако, вполне соответствующих звуковым требованиям нашей речи, вполне удовлетворителен, если не считать некоторых неудобств, как например, перпендикулярного роста письма, замедляющего темп писания и необходимости особой конструкции машинок при более широком, деловом пользовании национальным письмом и языком... Едва ли сейчас можно найти 2 % среди наших современных собратьев, которые могли бы читать и писать на этом шрифте, тогда как грамотность русским алфавитом, например, среди донских калмыков, достигала в последние годы больше 70% годового призыва.

Таким образом книги, изданные в эмиграции на калмыцком шрифте, могли быть доступными двум десяткам человек. При таком положении эти издания безусловно приходится рассматривать как труд, не достигающий цели всякой литературы – развития массовой мысли, сознания...

Оглядываясь на окружающую нас действительность, мы видим, что немало народов меняют неудобные формы письма на более удобные и притом совсем не думают терять ни свой язык, ни свои национальные особенности... С этой точки зрения, хорошо это или худо, калмыцкому народу сделался общедоступным и получил широкое распространение русский алфавит. Звуковые значения этого алфавита не противоречат калмыцким звукам, а некоторые недостатки можно, как это делают, исправить при помощи немногочисленных уточнений.

Переходя на этот шрифт, мы достигаем двух выгод: во-первых, приобретаем удобство для издания журналов и книг, а во-вторых, одним броском во много сотен раз увеличиваем число людей, могущих читать на своем языке творчество калмыцких литераторов и приобщаться к мысли своих передовых людей.¹⁰⁸

Экономический кризис в Европе конца 20-начала 30-х гг. существенно ухудшил положение эмигрантов, ставших первыми кандидатами на увольнение в условиях растущей безработицы. Невозможность вернуться на родину и нищета заставляли искать выход в так называемом «колонизационном вопросе». Предполагалось, что в одной из стран Южной Америки можно будет осуществить проект группового поселения калмыков с возможностью заниматься сельскохозяйственным трудом. В группу было записано 370 желающих, велись переговоры для переезда в Мексику через посредничество «Славяно-Американского Колонизационного треста». Однако к 1931 г. ввиду дороговизны такого грандиозного проекта, а также неприемлемых условий американской стороны эта идея была признана неудачной.¹⁰⁹

То ли тяга к прародине – Джунгарии, к которой мысленно обращались не раз калмыки в кризисных ситуациях разных времен, то ли соотнесение себя с восточными народами и желание жить в фенотипически близком окружении, то ли пример русской эмиграции в Шанхае дал импульс искать возможности переехать в Маньчжурию. Чтобы выяснить, насколько вероятен успех переезда всей общины как таковой, есть ли там работа и каково будет отношение местных властей, из Франции был направлен член ХТТ Михалинов. Его отчет был напечатан в «Ковыльных волнах»:

По сообщению члена ХТТ – Михалинова, уехавшего в Маньчжурию в качестве ходока, там имеются все благоприятные условия для оседания на земле и сельскохозяйственной работы. Вот что он нам пишет: Если кто из русских эмигрантов желает сесть на землю, то его везут на государственный счет на отведенный участок земли, снабжают семенами, дают лошадь, корову, повозку, соху, борону и прочие сельскохозяйственные инструменты. Вдобавок его кормят до первого урожая и все бесплатно и безвозвратно.

Редактор журнала Ш.Балинов продолжал:

Если бы калмыкам удалось туда переселиться, то несомненно они там могли бы устроиться сносно. Доказательством тому является и то, что в пределах Маньчжурии живут несколько донских калмыков, бежавших в 1929 г. из СССР и ныне сносно там устроившихся.

Но переселение из Европы калмыков оказалось делом не осуществимым. Несмотря на все старания, наш Михалинов не в состоянии был достигнуть благоприятных результатов. Все попытки Балинова поехать туда для переговоров тоже не увенчались успехом.

Таким образом можно сказать, что ныне дело о переселении в Маньчжурию окончательно ликвидировано.¹¹⁰

Война не облегчила участи калмыков, так как многие отцы семейств были призваны в армию или же отправлены на работы в Германию. Но калмыки все же не преследовались оккупантами во Франции как низшая раса и если они страдали от голода, то разделяли судьбу городского населения страны. Повседневные лишения за почти четверть века их пребывания здесь сформировали в них большую способность к выживанию в трудных жизненных обстоятельствах. Семья, привыкшая к соленому калмыцкому чаю, выменивала мясо и масло, отдавая карточки на кофе и сахар. Семьи, которые держали в небольшом количестве скот, возобновили вековые традиции монголов и использовали кизяк для отопления. Навоз смешивался с соломой и этим кизяком обмазывали стены дома для просушки. Это было отличное топливо.¹¹¹ Глубокая уверенность первого поколения эмиграции, что жизнь за границей – явление временное, с одной стороны, помогала калмыкам подчиниться новым условиям, а с другой стороны, удерживала их от попыток сделать профессиональную карьеру или же заняться деятельностью, которая бы больше соответствовала их интересам. Большинство из них оставались неквалифицированными рабочими, лишь немногие становились мастерами, прорабами или же покидали завод или шахту. Как отмечала с удивлением Ф.Обэн, практически не было калмыков, которые бы вернулись, хотя бы частично, к сельскохозяйственному труду, будь то в качестве сельскохозяйственных рабочих или же для дополнительного заработка в свободное время. Исследовательнице были известны единичные случаи, когда несколько молодых холостяков без особой к тому охоты нанимались сезонными рабочими на ферму или же когда две-три семьи занимались в небольших размерах разведением скота. Но и то их к этому скорее всего вынудила война, как, впрочем, и многих французов.¹¹²

Французскому антропологу хорошо удалось сравнение адаптации калмыков разных поколений, благо у нее было достаточно респондентов разных поколений. Как она писала, калмыки первого поколения, пребывая в иллюзии, что их невзгоды долго не продлятся, не делали никаких попыток интегрироваться во французскую среду. Можно даже сказать, что они избегали всяких контактов. Стецель и Жирар в своих исследованиях итальянской и польской эмиграции полагают, что адаптация семей с детьми проходит легче, чем адаптация бездетных семей или холостяков. В случае калмыков Обэн наблюдала обратное: холостяк, одиночка легче интегрируется в принимающее общество. Без укрывающей его семейной ячейки человек вынужден изучать французский, он устанавливает связи с коллегами или знакомыми в кафе, у него появляется французская подруга.

Во многом, это было возможно, потому что стиль жизни французов гораздо более публичен по сравнению с другими странами: во Франции принято много времени проводить в кафе, выпивать там утреннюю чашку кофе, просматривать газеты, забегать на ланч, после работы не торопясь ужинать, пить вино и общаться. Отец семейства, который, напротив, находится в большем душевном равновесии чем холостяк (а их было подавляющее большинство в военном Париже и за ними с тех пор закрепилось русское слово «одиночка») так и не интегрируется во французскую жизнь и будет по возможности ее игнорировать.

Первые контакты калмыков во Франции устанавливались через русских франкофонов. Позже, когда образовались колонии, калмыки помогали друг другу, а как только дети, родившиеся большей частью в Турции или Восточной Европе, достигли школьного возраста, они одновременно с кино стали для родителей связующим звеном с внешним миром. Конечно, дети стимулировали взрослых к переходу на французскую одежду и пищу, но дальше этого влияние чужой среды на семейную жизнь не шло.

Калмыцкие эмигранты первого поколения не только совсем не знали языка и не были знакомы с французской культурой, они к тому же почти полностью игнорировали свои юридические права и обязанности. То, что при «разводах» они просто расходились по-дружески и их семейные отношения регулировались калмыцкими обычаями, не имело, как правило, никаких негативных последствий, скорее наоборот. Но у них были большие трудности из-за полного пренебрежения официальными формальностями. Эмигранты первого поколения, за исключением нескольких случаев, не были французскими гражданами и имели статус лиц без гражданства. Они не участвовали в политической жизни Франции, не читали по-французски, имели доступ только к русским и калмыцким газетам.

Франсуаза Обэн обработала анкеты, которые в свое время заполняли в административных учреждениях калмыки. Поскольку семьи были представлены мужьями, они заполняли бланки сведениями о себе и письменные источники касались в первую очередь мужчин. Тем не менее исследовательница заметила, что вопреки ожиданию домашняя жизнь меньше изолировала женщин, чем производственная жизнь - их мужей. В то время как мужчины на производстве молча делали свое дело и после рабочего дня торопились домой, не обменявшись словом со своими коллегами, женщины легко устанавливали контакты со своими соседками.

Облик второго поколения эмиграции совершенно иной. Калмыки, родившиеся между 1920 и 1930 гг., не считая нескольких случаев, имеют французское гражданство и французское образование с самых малых лет. Те, кто остался без отца или матери или без обоих родителей, росли в трудных материальных условиях и усвоили мораль труда и воздержания. Другим благодаря жертвам со стороны родителей и собственному упорству удалось значительно поднять социально-экономический уровень своих семей. Освоенные калмыками профессии стали разнообразнее и специальнее. Первое поколение составляли рабочие, руководители низшего звена (на стройке, в металлургической и горнодобывающей промышленности и т.д.), домашние служащие, повар, официант в кафе, во втором же поколении появились новые профессии: два торговых представителя, полицейский, десятка два чиновников, врачей, секретарей и журналистов, один анестезист, один инженер, один художник, дюжина ремесленников: столяры, водопроводчики, механики, электрики и шофера такси, двадцать пять швейников (ткань, кожа, модельеры), из которых семеро работали со своими женами, наконец, трое профессиональных спортсменов.

Структура занятости изменилась как раз накануне Второй мировой войны. Произошел сдвиг в сторону сектора, который считался наиболее прибыльным: пошив одежды. Начиная с 1945 г. значительное число молодых калмыков, по меньшей мере человек тридцать, оставили свои первоначальные занятия и занялись швейным и портняжным делом. Калмыки, которых Обэн просила назвать характерные черты своего народа, не преминули назвать особую склонность к шитью. Возможно, изменения в структуре занятости были спонтанной и неосознанной попыткой приспособить традиционные вкусы к новому способу жизни. Калмыки второго поколения хорошо интегрировались во французскую жизнь: их образ жизни и домашний интерьер были подобны образу жизни французской семьи соответствующего социального уровня. Знание основных юридических норм у них было как у среднего француза, появился круг французских друзей наряду с калмыцкими; туалеты женщин были элегантны и скромны, тогда как женщины первого поколения, даже перестав носить национальную одежду, в молодости отдавали предпочтение тафте, велюру, шелку. Больше всего отличавший калмыков буддизм подвергся лингвистической ассимиляции, и в употребление вошли термины, заимствованные у католиков («кюре», «месс»).¹¹³

В Бельгии работала группа калмыков под руководством Санджи Улюкова, показывала джигитовку в казачьих костюмах. Для этого им не требовалось специального обучения, обычные калмыцкие мальчики и мужчины показывали свои навыки, которые не выделяли их из родной среды. Многие калмыки на время отпуска присоединялись к их гастролям.

В целом калмыки в Европе оказались в условиях стремительной модернизации, которая началась для них еще в дореволюционной России. Став в Европе лицами без гражданства, они медленно интегрировались в общества, где жили. Информанты говорили о нищете, но они также отмечали свои теплые связи с сербскими, болгарскими или чешскими соседями. Сейчас можно сказать, что европейский опыт калмыков приспособил их к городскому образу жизни. Адаптация калмыков в Европе, похоже, базировалась в первую очередь на возможности представлять себя как «культурно русских», но с особым аспектом идентичности, а во-вторых, на способности устанавливать разнообразные взаимоотношения с не калмыками.¹¹⁴

Выживанию калмыцких общин в трудных социально-экономических условиях на чужбине способствовала общинность, характерная для социальной организации калмыков, и разветвленность родственных связей при обязанности поддерживать родню. Большую роль в сохранении и поддержании этнического самосознания сыграли общественные организации (КККР и ХТТ) и калмыцкая эмигрантская пресса. Немалое символическое, а также историческое значение имело строительство Белградского хурула, благодаря ему калмыки почувствовали поддержку единоверцев со всего света и стали выглядеть для внешнего круга более «культурными», подкрепив свою инакость иной, но мировой религией. Лидеры калмыцкой эмиграции всячески поощряли получение среднего и высшего образования среди молодежи, добивались стипендий и организовывали калмыцкие классы там, где можно. Эта забота о будущей интеллигенции среди калмыцкого зарубежья была очень важна, ведь для сохранения этнической общины в зарубежье необходима своя интеллектуальная элита. Получившие высшее образование в Сербии и Чехии молодые люди станут авторитетными лидерами следующего поколения калмыцкой эмиграции. «Если бы не война, гораздо больше калмыков получили бы высшее образование, многие не смогли доучиться”, – слышала я не раз от стариков.