Улица Kalmuk road

В отсутствие информации о Корпусе возникла и другая версия. Как будто он только назывался калмыцким, а всего-то калмыков в нем было не больше 20%, так что и народ пострадал ни за что, за чужие грехи.¹⁴⁸

Данные, которые приводит И.Гилязов из справки руководителя татарского посредничества в Восточном министерстве Хайнца Унглаубе, были получены в Калмыцком представительстве (КНК) в октябре 1944 г. Если им верить, выходит, что калмыков было 6 тысяч в батальонах (видимо, в Корпусе), среди восточных рабочих 500 человек, и еще 1500 военнопленных.¹⁴⁹

Воспоминания о том, каким был тот исход, еще остались в памяти жителей республики. В приведенном ниже повествовании также бросается в глаза, как рассказчица мягко уходит от разговоров о насилии, всего лишь наметив эту линию, и, опасаясь неточности формулировок, переходит на спасительный в трудном случае калмыцкий язык.

Калмыцкий корпус – это, конечно, трагедия. В конце 42 года, уже когда наши войска стали освобождать занятые немцами земли, через наш Западный район из других районов Калмыкии потянулись целые обозы: на верблюдах⁶, на лошадях, мужчины, женщины, дети – все отступают, едут вслед за немцами. Они останавливались в деревнях, с собой молодежь вербовали, многие с ними уехали. Они как останавливались, так вечеринку устраивали. Вот тогда впервые мы услышали песню “Аакин күүкн Котуш”. Эта песня из центральных районов, а там же другие песни поют.… Один молодой человек, учитель, пришел к отцу – директору школы как к старшему товарищу: «Би ода эднтәһән иигəд йовжəнəв. (Я сейчас с ними ухожу). Как вы считаете, правильно ли я делаю?» А мой отец говорит: на вашем месте не надо бы уходить, дома надо оставаться». А вообще была такая агитация – Ирхлəрнь мана цергə улс əмтн күүкдтнь …яһҗ гиһәд... (Наши солдаты, когда придут, то девушек… Ну того…). Матери дочерей своих спасали, ребят тоже спасали от армии, поэтому среди корпусников было много молодых ребят…¹⁵⁰

Оказалась в Германии также группа артистов, которые были вывезены как концертная бригада при 16-й танковой дивизии. Ими руководила Цаган Иванова. В занятой Элисте они были вынуждены выступать перед немецкими частями. Артисты особенно зависят от власти. Снова был сделан ситуационный выбор в пользу сильного, и это был вынужденный выбор. Это была их работа, как для врача лечить, так для артистов петь и танцевать, а аудитория могла быть разной. Можно ли было отказаться от выступлений? В условиях военного времени любой отказ от сотрудничества воспринимался как нелояльность, как враждебное отношение. Их могли расстрелять за невыход на сцену, а надо было помнить о родственниках, детях. У Ц.Ивановой было трое маленьких детей и старуха-свекровь на руках. Когда она не явилась на концерт по первому приглашению, за ней пришли автоматчики. Больше она домой не вернулась. Но калмыцкий ансамбль был нужен, чтобы развлекать корпусников. Артистов заставили покинуть Калмыкию. Ц.Иванова будто бы пыталась бежать и была поймана. В Элисте ходили слухи, что она расстреляна.¹⁵¹

Зато была радость, когда они встретили калмыков первой волны эмиграции в Европе. Видимо, Ш.Балинов был тем, кто устроил их поездку во Францию. Ансамбль Ц.Ивановой поехал в предместье Парижа в калмыцкую колонию. Двое суток продолжался праздник, песни и танцы не смолкали в небольшом сельском доме. С того времени остались фотографии, на которых изображены молодые счастливые люди с букетами цветов. После страхов оккупации, тревожного бегства они оказались вдруг в калмыцком анклаве, где их искусство было долгожданным, где вокруг было столько благодарных слушателей и зрителей. Должно быть после этой поездки в песенном репертуаре калмыков зарубежья появились песни, написанные в советское время, например песня «Саглар». В смутное время весны-лета 1945 г. следы артистов теряются, они, видимо, погибли. Одна из последних фотографий, оставленных на память Ц.Ивановой, подписана так: «снято во время военных действий в Берлине»¹⁵²

Муж Ц. Ивановой в это время был на фронте в рядах КА и, как большинство калмыков,¹⁵³ был отозван с фронта и заключен в Широклаг в 1944 г. Когда из Широклага отпускали на волю людей, имевших преподавательский опыт работы, в июле 1944 г. он написал ходатайство о демобилизации, в котором была приписка: прошу учесть, что моя жена Ц.Иванова зверски расстреляна фашистскими оккупантами, а где находятся мои дети, я не знаю. Эта приписка была учтена, и из Широклага О.Л.Нормаев был осужден на десять лет как член семьи изменника родины по 58-й ст.¹⁵⁴

Часть калмыков во время оккупации рискнула уехать подальше от прифронтовой полосы в поисках работы.

Мы поехали как остарбайтеры⁷ на работу в Германию. Мы оказались в Эльзас-Лотарингии на шахтах. Нас было сорок четыре калмыка из разных сел Калмыкии и один киргиз.… А потом за нами приехал из Калмыцкого комитета Алексей Санджиев, в это время мы уже окопы копали против танков. Он смог нас забрать и перевести на сельскохозяйственную работу в Австрию, он был очень хороший человек, он спас нас. Не каждый решится поехать в прифронтовую зону, это было опасно.¹⁵⁵

Дедушка С. был в Советской армии и попал к немцам в плен, на Украине где-то, оттуда удрал, от немцев и как-то дошел до Калмыкии обратно. А потом немцы когда начали отступать, он тоже поехал с ними. Потому что, он говорил нам, что Сталин никогда не поверит, что он удрал из лагеря для военнопленных. Все равно бы сказал, значит, ты с немцами был. И вот потому он удрал. А в Калмыкии уже же были немцы. Пришел домой. Жена его осталась беременная. А он выехал с беженцами, в Корпусе он не был, как-то частным образом добрался до Германии и его поставили работать в шахтах на границе с Францией. Там много их работало – дядя, Семен Бамбушев, Калачинов Петр – много. Мы получили письмо от него еще в Болгарии, он прислал фотографию, как будто – полный. Все подумали: значит, хорошо их кормят, порадовались, а это он от голода такой был. Это было очень опасное место – шахты, очень глубокие. Раисин отец Алексей Санджиев поступил в Калмыцкий комитет в Берлине и он пошел искать людей, он же из России сам, и он поехал, у него же печать, право и он всех освободил оттуда, привез в Австрию и мы все там встретились, узнали кто где. У нас еще были болгарские сигареты, говорили, что за сигареты можно все было все купить, и мы дали сигарет освободить нашего дядю.¹⁵⁶

Одна из вспоминавших рассказала, как ее отец, который работал на Буденовском конезаводе, во время оккупации республики был направлен вместе с табуном лошадей в Германию. Он взял с собой семью. Почти как в народном эпосе: вслед за табуном герой отправляется в неизвестные края. Но по прибытии в Германию о них прослышали калмыки из комитета и приехали в Потсдам, чтобы установить связь. Посланцев комитета было трое – Х.Кугультинов, А.Борманжинов и Доржма Балыкова. Судьба табуна выглядела иной: в 1945 г. лошадей забрали англичане и как будто передали советским войскам (ведь конь должен разделить судьбу всадника). Но много позже, в начале 60-х, потомство этих лошадей – особого золотисто-солового окраса табун признала старая калмычка Ногаля Бовакова в Баварии, в Туркенхайме. Это была калмыцкая порода, которую с немецкими лошадьми не спутаешь.¹⁵⁷

Из приведенного ниже рассказа Арбакова видно, что среди оказавшихся в Германии были не только жертвы классовой борьбы, но и люди, имевшие сугубо личные причины для ухода. К тому времени «кулаки» были сосланы, со священниками практически разделались, оставшихся кулаков, священников и реэмигрантов не могло набраться на целое соединение. Между тем в нем оказалось немало образованных людей, сделавших неплохую карьеру в СССР, представителей политической элиты республики. Что повлияло на их выбор? То ли, что на руководящих местах они лучше видели действительно тяжелую жизнь народа и были разочарованы во власти, которую сами представляли? Или дело в самом ходе жизни, которая сдавала только те карты, которые тасовала судьба, а это не всегда были козыри? Не та же ли ситуативная реакция, которая в свое время побудила их делать комсомольскую, а потом и партийную карьеру, и в Германии в самый переломный момент помогла им выжить, существенно изменив систему жизненных координат?

Нередко приходится читать об освободительных мотивах советского коллаборационизма. Один из теоретиков эмиграции второй волны Н.А.Троицкий пишет: «Сплав безысходности, жажды мести и стремления к освобождению подвигнул наиболее отчаявшихся к непосредственному участию в военных действиях против ненавистного режима в составе германской армии»¹⁵⁸. Во всяком случае, часть калмыцких коллаборантов была завербована в остлегионы из лагерей для военнопленных. Вначале военнопленным калмыцкого происхождения предлагалось идти на службу в северокавказские легионы, с 1943 г. в 1-й и 2-й туркестанские легионы, откуда уже ими доукомплектовывали Корпус.¹⁵⁹ Успех таких вербовок, по выражению Павла Поляна, «зависел только от одного фактора – от уровня ада, который в данном лагере существовал». Наиболее вероятной альтернативой коллаборационизму для советского военнопленного была смерть. Из 5,7 миллионов советских военнопленных за годы войны погибло в плену 3,3 миллиона.¹⁶⁰ О том, насколько бесчеловечными были условия в лагерях для военнопленных, говорят неоднократно зафиксированные факты каннибализма.¹⁶¹

Среди оказавшихся в Корпусе были военнопленные, которые понимали, что путь к своим, в Красную Армию, у них один – через службу в Корпусе. И.Хофман не раз отмечал, что калмыки были самими верными вермахту воинами по сравнению с другими остлегионами, однако были перебежчики и в ККК, ставшие позднее героями французского Сопротивления или партизанами в Югославии. Или это была та же ситуативная реакция на изменившуюся расстановку сил? Некоторые даже смогли с огромным риском сохранить комсомольский билет, который предъявляли партизанам как довод в пользу преданности родине.

Не исключено, что в составе Корпуса были и агенты НКВД, которые выполняли соответствующее задание. Во всяком случае, в моей семье бытует легенда, что второй муж моей бабушки Баян Согдаевой получил в военкомате поселка Улан-хол паек перед отправкой на фронт в 1942 г. Ему нажарили в дорогу борцигов из полученной муки и спросили, куда он поедет. Почему-то он назвал населенный пункт, который находился в стороне от линии фронта. Как стало позже ясно бабушке, он был послан «в камыши», т.е. в заболоченные места Прикаспия, где скрывались дезертиры и уклоняющиеся от службы в Красной Армии мужчины призывного возраста, с заданием склонять людей к возвращению, так как им обещана амнистия. Из камышей дед так и не вернулся, его следы затерялись. Позже стало известно, что у него нашли удостоверение НКВД или же он спьяну сболтнул о своем задании; так или иначе, он был разоблачен и расстрелян. Видимо, дед не был единственным, кто шел в будущий Корпус с заданием.

Среди засланных агентов НКВД был и Эдуард Батаев, он же Эрдни Дорджиев, которого Й.Хофман называл правой рукой Долля. Он четырежды переходил линию фронта и доставил список личного состава Корпуса, за что и был награжден. Однако на четвертый раз командование вынуждено было ему сообщить, что его семья (жена и трое детей) погибла в пути во время выселения народа в Сибирь. К этому времени он был повязан кровью, как офицера его заставили при свидетелях расстреливать мирных жителей, что делало путь назад невозможным. После этого известия агент перестал выполнять свои обязанности. Будучи репатриирован, он получил 25 лет каторги, его доставляли в Элисту для дачи свидетельских показаний на процессах.¹⁶²

Монолог Арбакова. Этот монолог произнес бывший начальник штаба ККК Дорджи Арбаков, которому удалось избежать репатриации, присоединиться к калмыкам первой волны эмиграции и после нескольких лет жизни в лагере для перемещенных лиц перебраться в США. Арбаков умер в 1999 г. Когда я с ним встретилась для беседы весной 1998 г., ему было 85 лет. Несмотря на слабое здоровье, он продолжал оставаться азартным игроком в бридж и в этом почтенном возрасте. Соглашаясь на встречу со мной, он наверняка считал, что «приехавшая из России женщина», как меня представляли, что бы ни говорила, вряд ли отнесется к нему без предубеждения, – слишком много мифов окружало его имя. Тем не менее он не только нашел время для разговора со мной, но и не стал избегать тем, о которых сообщить мог только он. Этот образованный человек поразил меня своей прекрасной памятью. Все имена, должности, титулы, звания, даты и другие подробности он знал назубок. Мне показалось, что это связано и с тем, что тема второго исхода продолжает оставаться для него драматической, во многом из-за резко негативной оценки его деятельности на родине, в Элисте.

По моему впечатлению, его речь, логически выстроенная и снабженная необходимыми историческими данными, не только следствие долгих раздумий об этих событиях, но и результат, возможно, неоднократного ее воспроизведения, так сказать официальная легенда. Тем не менее, поскольку другой трибуны у Дорджи Цереновича в России уже не будет, приведу его версию второго исхода полностью. Не исключено, что здесь есть искажения исторической действительности; надо учитывать возможные ошибки памяти и другие личные причины.

Началом конца убийства калмыцкого народа была инициатива, проявленная генералом-полковником Окой Ивановичем Городовиковым. В ноябре 1941 г. он подал прошение Сталину об организации двух калмыцких кавалерийских дивизий из калмыков республики. По М. Кичикову, в ноябре 1941 г. в рядах Красной Армии было 5 тыс. калмыков. По статистике 1939 г., в Калмыкии проживало 130 тыс. калмыков, из них 65 тыс. мужчин, среди них 40% детей, значит, взрослых мужчин было 40 тыс., включая стариков. Из них 5 тыс. уже служили в армии. Для одной дивизии надо было мобилизовать 10 тыс. мужчин, для двух – 20 тыс. Чем руководствовался О. Городовиков, предлагая это? Несмотря на это, ЦК ВКП(б) решил создать две дивизии. К началу декабря 1941 г. в республике рано выпал снег. Дивизии должны были создаваться на свои собственные средства, получать на местах обмундирование, питание, транспорт, кавалерию. 111-я дивизия должна была комплектоваться со сборным пунктом в Башанте, 110-я в Большом Царыне Малодербетовского улуса. В течение срока с начала декабря1941 по январь1942 г. собралось по одной тысяче человек. Средствами передвижения были волы и возилки. Абсолютно отсутствовал автомобильный транспорт, так как, по тому же М. Кичикову, республика отправила на фронт 700 автомашин. Новобранцы – пастухи и чабаны. Они не знали русского языка, не имели даже начального образования. Поэтому команды подавали на калмыцком языке, и то с большим трудом новобранцы исполняли приказы. Дело доходило до того, что их ориентировали: направо – солома, налево – сено.

К концу февраля 1942 г. ввиду того, что невозможно было собрать личный состав дивизий, было решено вместо двух создать одну. Сборный пункт был назначен в Малых Дербетах. Я был призван в ряды этой дивизии и командованием назначен старшим писарем штаба дивизии. Через пару дней получил звание старшины – четыре звездочки. С марта до середины июля 1942 я прослужил старшим писарем штаба. Моим непосредственным начальником был подполковник М.Т. Бимбаев. В 1944 г. в газете “Хальмг үнн” меня обвинили в том, что я дезертировал из Красной Армии в 1941 г., смотри статью Сербина “Дороги ведут на запад”... В апреле 1942 г. численность ОККД была 3,5 тыс. человек. 10 июня дивизия заняла оборону на Дону, около 50 квадратных километров. Багаевская станица – на юге, Семеновская – на севере, Меликовская – на западе. В это время мы вели оборонительные бои против до зубов вооруженной дивизии СС: 20 тыс. бойцов, 500 танков и более 100 самолетов. Живые люди против железа. Мы были обречены на полную гибель. Наш тыл охранялся войсками НКВД, отступать нельзя было ни шагу. Кто осмеливался, тех убивали энкаведешники. Дивизия потеряла 1000 человек убитыми, 300 пленными, тысяча бойцов бежала домой, несмотря на НКВД, так как из дома писали, что семьи голодают и умирают.

Конечно, Ока Городовиков не виноват, но официально виноват он, потому что везде было написано, что дивизии создавались по его инициативе. Он мог доложить Верховному совету, что нас мало и народ не может выставить две дивизии. К празднованию 500-летия “Джангара” в 1940 г. с марта по июль Калмыцкая республика своими силами строила шоссейную дорогу Элиста – Дивное протяженностью почти в 100 км, и вся республика выставила своих рабочих и транспорт, техники не было никакой. Это тоже подорвало экономику республики. К осени 1940 г. половина урожая не была собрана, и скот остался без корма. Мало того, осенью 1941 калмыков направили на Дон, чтобы они приняли участие в строительстве оборонительной системы Дона. Это был напрасный труд, так как левый берег Дона – луговой, супесчано-глинистый. Сегодня вынешь песок, а на завтра – провалы. Взрослое население примерно 3 месяца продолжало эти работы. Мало того, Москва силами калмыков решила построить новую стратегическую железную дорогу Кизляр - Астрахань, 150 км по калмыцкой территории. И опять население своими примитивными силами строило эту дорогу. Мало того, по государственным поставкам забирали кожу, мясо, шерсть. Зная это, Ока Городовиков не должен был выдвигать идею организации двух калмыцких дивизий. Теперь нам ясно, что это была великодержавная политика Советского правительства. Но это стало понятно только после трагедии 1943 г.

Тогда, в 1942 году, многие думали, что немцы войну выиграли и многие эмигранты собирались ехать на родину. Кое-кто из Комитета посетил Элисту в 1942 г.: Шамба Балинов, Санджи Балданов. Нет никакого сомнения, что они приезжали для того чтобы калмыки поддержали немцев. Им удалось созвать представителей тех улусов, которые были оккупированы. По рассказам людей, целью поездки было желание Балинова стать президентом калмыцкой независимой республики. Как будто он не встретил поддержки на месте, где были свои желающие занять власть, но при известном расположении фашистов он вполне мог быть назначен из Берлина. Мы ждали встречи с Ш.Балиновым, но Бембя Цуглинов, староста Элисты с калмыцкой стороны, отказал им в организации такой официальной встречи. Одна из причин: приехавшие были сальские калмыки, бузава, к тому же белоэмигранты. Цуглинов тоже был белоэмигрантом с 1920 г., но принадлежал к ики-дервюдам. К сожалению, у калмыков в Калмыцкой республике сложилось впечатление, что сальские калмыки не являются настоящими калмыками, что они полурусские, принявшие русский образ жизни. Такое мнение сохранялось и в годы советской власти; я думаю, это недоразумение и сейчас существует. Цуглинов просил военного коменданта, немецкого майора, чтобы прибывшим из Германии не дали возможности встречаться с местным населением районов. Видимо, дело дошло до Берлина и немецкий майор просил Цуглинова организовать такую встречу хотя бы в канцелярии Элисты. И такая формальная встреча состоялась. Цуглинов был со своими советниками, в частности с Мукабеном Хаглышевым, доктором Шакуновым, ламой Санджиевым. Всем троим в 42-м было по 50 лет. Они были ярыми противниками вести всякие переговоры с бузавами. Причем Хаглышев высказался о Балинове, что он историк-самородок в области калмыцко-монгольской истории, не имеющий даже среднего образования. Цуглинов сказал, что «вести с Балиновым переговоры – ниже его человеческого достоинства». Это было полное непонимание истории своего народа. Вот в чем дело: это была борьба за власть.