Заключение. Калмыцкие американцы, американские калмыки

Заключение. Калмыцкие американцы, американские калмыки

Представление о родине, память о ней зависит от времени и места, из которого человек мыслит или вспоминает. Имеет значение и то, в каком кругу вспоминается прошлое. Среди своих ровесников-эмигрантов чаще припоминаются смешные истории или истории, воспринимаемые со смехом сегодня. В присутствии гостей из России – людей внешнего круга – воспоминания приобретали некоторый пафос, драматизм. Ведь рассказывать своим о том, каким трудным был жизненный путь, незачем, они это и сами знают. А сородичи из России, часто «зацикленные» на своих бедах, могут ошибочно полагать, что достигнутое в Америке благоденствие было у калмыков зарубежья всегда. Поэтому воспоминания, если они начинаются, то переходят в своего рода послание (message). Тех, кто помнит, как ребенком уезжал из России, осталось несколько человек, а бóльшая часть старых эмигрантов вспоминает воспоминания своих родителей. Нередко воспроизводимые тексты обнаруживают так называемый «диаспорический синдром» (В.Шнирельман), в соответствии с которым отдельные группы народа вдали от родины, расставание с которой было травматическим, в трудные времена «стремятся вольно или невольно поднять дух своих соотечественников, ободрить их, помочь найти им опору в истории»,⁵⁹⁹ поддерживая миф о золотом веке, под которым иногда подразумевается империя Чингисхана, а иногда дореволюционная Россия.

Родители рассказывали, что жили в Донской области. Они говорили: у нас было все, мы никогда не работали. Что у них была земля и они пополам давали русским, чтоб садить и ухаживать, и вот так они жили хорошо. А так они все время мечтали поехать обратно Арсиюр (в Россию). Все время думали, коммунизм долго торхн уга (не удержится). Все время говорили, что жизнь у нас там была хорошая… Они, конечно, там никогда не работали, а здесь надо было работать, трудно работали. Все время думали о России. Особенно на Цаган.⁶⁰⁰

Я и сам помню, как мы жили в России, мне было шесть лет, когда мы уехали. Моя мать Каюка была молодая, она хорошо играла на домбре и красиво пела. Пол был земляной в доме, когда дождь шел, у нас дом превращался в болото, помню, что водку сами варили.⁶⁰¹

Воспоминания калмыков второго исхода о родине довольно четки, хотя и фрагментарны. Эти воспоминания берегут, смакуют. Люди сравнивают себя и достигнутое ими со своей довоенной жизнью и гордятся итогами. На фоне почти «доисторического» прошлого самая простая жизнь кажется невероятной удачей. Ведь воплотившаяся американская мечта обычного, даже малообразованного человека по своим материальным результатам, социальным гарантиям выглядит весомее любых достижений их ровесников в Калмыкии.

Совсем юными покинувшие Калмыкию в 1943 г. современные бабушки время от времени вспоминают, что недалеко от Улан-Хола, где они пасли скот, были залежи нефти, как они детьми играли, бросая зажженные спички на землю, и огонь змеился по степи.

В те времена там протекала река, которая не замерзала даже зимой, сейчас ее уже нет. Так справа от реки пробило артезианский колодец. Так калмыки в ту пору темные были, думали, что прорвало подземную пуповину, и заткнули этот выход овечьей шерстью.⁶⁰²

У нас в совхозе на улице горели фонари. Иногда их молнией разбивало. Так наши старики говорили, что небесному дракону не нравится этот искусственный свет.

У меня был школьный учитель Колян Санджи. Он происходил из зайсангов, прекрасно знал калмыцкую историю и фольклор. Он нам много чего рассказывал, даже когда и коммуна пришла. До сих пор я помню историю о происхождении названия праздника Цаган-сар. Когда Окон-Тенгри, дева-воительница, защитила людей, после ее победы даже моча ее лошади стала священного белого цвета. Поэтому и праздник стал так называться –белый месяц.⁶⁰³

После эйфории первого общения с родственниками и земляками оказалось, что у калмыков, живущих в разных странах, много общего, но и много различий. В этой связи одна почтенная дама сказала: “Я думаю, если бы калмыки американские и калмыки российские жили вместе, то они друг другу не очень бы понравились”.

Мне показалось, что американские калмыки жалеют своих российских собратьев, которым пришлось жить при коммунистическом режиме, в атеистическом обществе, претерпеть муки и унижения депортации, и в то же время порой недоуменно воспринимают этнокультурную ситуацию в Калмыкии. Им, родившимся далеко от калмыцких степей, но бережно сохранившим родной язык, трудно представить, почему на родине он уходит из повседневной жизни так же быстро, как в США, где у калмыков нет своего государственного образования. Им как раз хотелось бы, чтобы калмыки в Калмыкии были более «настоящие», в большей степени знали и соблюдали все традиции, особенно в языке.

Мы поехали в Калмыкию с внучкой. Она меня спрашивает там: почему с тобой в Элисте никто не здоровается, ведь в Хауэлле с тобой здоровается каждый человек? Я отвечаю: в Хауэлле меня все знают, потому что калмыков там – три человека, а в Элисте меня никто не знает, потому что здесь калмыков 3 миллиона¹⁶!⁶⁰⁴

Как-то люди понимают в Элисте, что я американка. Я спросила у своих родственников, как они догадались; они мне сказали: у тебя другой вид, другое отношение ко всему.⁶⁰⁵

Мне показалось, что калмыки там какие-то гордые, что ли, что в своей республике живут. Едят они хорошо, одеваются хорошо. Я особо плохого там и не видела. Конечно, у вас свой театр, можно принарядиться и туда пойти. У нас-то здесь своего театра нет... Все ж мана седкл тенд (наши думы – там).⁶⁰⁶

В Калмыкии все было здорово. Мы ловили раков сетью. На Каспии мне подарили осетра, я ел черную икру столовой ложкой. Для меня зарезали барана, и разделывал тушу подросток маленьким ножиком: за 10–15 минут баран был разделан. Это примитивно и интересно, у нас ведь одни машины.⁶⁰⁷

Как вы думаете, что мешает правильному взаимопониманию между диаспорой и метрополией? – спрашивала я у многих американцев калмыцкого происхождения.

Калмыки США не могут понять до конца российских калмыков. Они не ходили в российские школы, их никогда не заставляли учить историю КПСС, они не знают, что значит жить в тоталитарном обществе.⁶⁰⁸

Получалось, что кроме идеологических разногласий возникло непонимание в экономической сфере. Это было вызвано традицией калмыцкого көра, этакой похвальбы и саморекламы, которая характерна в определенных ситуациях почти для всех калмыков независимо от места проживания. Но когда такого рода похвальба о своей жизни исходила от калмыков США, их слова принимались за чистую монету. Поэтому многие российские родственники полагали, что их заокеанская родня – очень богатые люди, которым ничего не стоит делать дорогие подарки.

Перед нами приехали одни родственники сюда и сразу заявили: нам нужен видеомагнитофон и натуральная шуба. Хозяева – люди небогатые. У тети у самой нет натуральной шубы, но они купили для своей гостьи. Поэтому когда приехали родители, у них уже настороженно спросили: а вам что надо? Нам ничего не надо, – ответил отец. –Это почему? – А у нас всё есть – был ответ. А почему это у вас всё есть, а у них [предыдущих гостей] ничего нет? – А нам просто меньше нужно.⁶⁰⁹

В России думают, что если калмык – американец, значит он миллионер. Я практически не вижу разницы между калмыками России и США. Естественно, среда влияет и американское мышление совсем другое. Они, конечно, стали думать по-другому, нацелены на другое – на работу больше.⁶¹⁰

Но есть люди, которые понимают, что их родня все же не миллионеры, и это значит, что приглашений и подарков на всех не хватит (у калмыков пределов родства не существует и каждый имеет столько родственников, сколько хочет); поэтому некоторые стремятся монополизировать американского родственника, умалчивая о своем близком родиче в Калмыкии. Ради священных, как это представляется американцам, уз родства с иностранцами многие готовы пренебречь узами родства с ближайшей, но бедной местной родней.

В Калмыкии я нашла своих родственников по материнской линии. Мне хотелось им что-нибудь подарить, но все подарки были уже розданы, и я решила дать им деньги. Мой племянник мне на это возразил: зачем им давать деньги, ведь ни у меня ни у моей жены еще нет дубленок.⁶¹¹

«Иногда, когда люди из Калмыкии не довозят деньги, подарки, про них здесь думают: тамошние калмыки никуда не годятся». Между тем бывало, что подводили калмыки из-за океана: не довозили икру, брали деньги, чтобы вложить их в дело, и не вкладывали. Но такого рода случаи не становились предметом широкого обсуждения, поскольку все же были редкими.

Российские и американские калмыки по-разному относятся, в частности, к одежде. В США граница между повседневностью/работой и праздником/отдыхом гораздо четче, поэтому повседневная одежда там всегда отличается от нарядной. При этом «одежда на выход» должна подчеркивать статус, а одежда «на каждый день» – быть простой и удобной.

Мы пригласили одну вашу актрису на ланч в ресторан. Она приехала в вечернем платье, а я была в обычных шортах. У меня спросил метрдотель: а кто это? Я ответила, что известная российская артистка. О! – воскликнул он и стал просить у нее автограф...

Здесь одежда проще, демократичнее, удобнее. Когда надо приодеться, тогда наряжаются О.К. У нас же в республике надо, не надо одеваются как на парад. Я помню, могла понравившуюся тряпку купить за любые деньги. Сейчас я экономнее и целесообразнее в одежде.⁶¹²

Легко заметить, как гордятся калмыки Америки, что где-то в России существует Республика Калмыкия. В большинстве калмыцких домов я видела плакаты и календари с портретом президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова, картой Калмыкии.

На карте в журнале “Таймс” раньше никогда не указывалась Элиста, а теперь есть. Мы гордимся Калмыкией, Элистой. Это для нас много значит. Пусть мы ассимилируемся в США, но Калмыкия останется. Это к тому же фактор сохранения наших традиций здесь. Мы молимся богу, чтобы Калмыкия сохранилась.⁶¹⁴

Кстати, такое же множественное видение единственной для многих родины мы встречаем у представителей так называемых классических диаспор. Например, известно, что Уильям Сароян завещал похоронить его прах в трех местах – в Западной Армении, исторической родине, США и советской Армении, символической родине.

Почему-то нас тянет Россия как родина. Потому что родители там родились и в русскую гимназию мы ходили. Наша вторая родина здесь. Мы живем здесь долго, дети, внуки здесь родились. Иногда мы шутим: поехали в Россию. Но дети-то останутся. Дети знают, что мы навсегда связаны с Россией.⁶¹⁵

Вначале я не хотел в Элисту ехать, а начал читать “Джангр” по-калмыцки, у меня аж кровь закипает, говорю жене: ”Наверно, поедем в Калмыкию”.⁶¹⁶

Мы были рады приехать на родину родителей. Мы же за границей как капля в море, нас всегда мало. А тут куда ни обернешься, везде калмыки. Мы хотели со всеми здоровкаться, а нам сказали: мы не всех знаем, не надо со всеми здороваться.⁶¹⁷

В эмигрантских домах, как правило, выставлены символы калмыцкой культуры или государства. В библиотеке Н.Адьянова я насчитала 13 изданий “Джангара”, среди которых было только три различных варианта. Во многих домах висит карта республики, а я не могла вспомнить, видела ли карту республики у кого-либо в Калмыкии. Флаг Республики Калмыкия вместе с флагом США развевается на фасаде дома Бадушевых, он украшает интерьер клуба “Ниицəн” и зал для собраний при хуруле в Филадельфии, где висит также флаг калмыцкого казачества. Никакой официальной республиканской символики в элистинских квартирах я не встречала.

В домашних видеотеках встречаются фильмы “Урга”, “Хан великой степи Чингис хан”, “Маленький Будда”, собран домашний видеоархив: свадьбы американской родни и российской, выпускные вечера детей, поездки в Калмыкию с соответствующими рубриками – родственники дедушки, родственники бабушки, в гостях у родственников в Элисте.

Многие калмыки на родине не любят американских калмыков, так как считают, что именно из-за них их сослали в Сибирь. Но они не знают, как страдали эти люди, потеряв свои семьи, и как они хотели вернуться.⁶¹⁸

Когда Гитлер напал на Россию, родители думали, что мы скоро вернемся на родину. Только в Америке они перестали так говорить – уже поняли, что они старые, а родина далеко. Они привили нам любовь к России, которую мы никогда не видели. И русская музыка, и литература нам по душе. Конечно, вам пришлось трудно, но и нам нелегко было: то одна война, то другая. Все время без дома, без родины.⁶¹⁹

Калмыки Америки порой себя считают настоящими калмыками, а калмыков в России – обрусевшими. Трудно оспаривать этот тезис применительно к языку, позиции русского языка в республике, бесспорно, прочнее, чем у калмыцкого. Во всех других отношениях калмыки в России просто приняли стандарты советской городской культуры.

У одного из моих американских приятелей пароль электронной почты – “Россия”. Известно, что для электронного пароля обычно берутся значимые имена или слова, которые не забудешь. В другом случае молодой человек был приглашен на интервью для трудоустройства, в начале беседы его попросили рассказать о себе, но кратко. Первое, что счел нужным этот человек сказать, это что «калмыки пришли в Россию четыреста лет назад».

Разница между советскими/постсоветскими и американскими стандартами нередко приводит к недоразумениям. Одна актриса, которую от души там принимали, вернувшись в Россию, сказала в интервью, что, дескать, и ковров-то на стенах у них нет... В другом случае в печати прозвучали упреки людей, гостивших у калмыков США, что те, дескать, малокультурные люди и интересы у них принижены: только и думают о магазинах и распродажах. Эти слова, подлинные или искаженные печатью, обижают калмыков диаспоры, которые принимали артистов с искренней радостью.

Многие калмыки США, особенно эмигранты второго исхода, близко к сердцу принимают заботы своих родственников в республике. Они передают деньги для безработных роственников, приглашают в гости и приветствуют переезд родичей в Америку на постоянное место жительства. Для них, покинувших Калмыкию в сознательном возрасте, и для эмигрантов третьей волны вопрос о родине имеет, как правило, четкий, однозначный ответ – Россия или даже Арася, Калмыцкая область. Они ассоциируют себя с калмыками России, называя себя объединенным «мы». В разговорах со многими собеседниками, особенно выходцами из СССР, чувствовалось, что они вольно или невольно постоянно сравнивают американское и советское общество.

Моя родина – Калмыкия, и останется навсегда. Там было мое детство, мое становление как личности, и мои родные там живут. Но когда про меня говорят “russian girl”, я всегда поправляю: я из России, но не русская.⁶²⁰

Для старых эмигрантов, родившихся в Европе, вопрос о родине сложнее.

Что такое родина? Сложный вопрос. У меня много родин. Сейчас основная – США. В детстве мы много слышали о России, но идеологическая окраска отдаляла чувство родины.⁶²¹

Я родилась во Франции, живу в США... – трудно сказать мне, где моя родина.⁶²²

Моя родина – Монголия. Потому что это история, это корень. Я в Элисту приехал в 1990, сыну невесту нашел и поехал в Семиречье посмотреть на исторические места.⁶²³

Мифология – составная часть жизни любой диаспоры. Кроме упомянутого мифа о золотом веке, получил распространение миф о потерянном рае: как хорошо было калмыкам до революции 1917 г. и как стало плохо потом. Приглушенный мотив сожаления об утраченном рае встречается у эмигрантов и первой и второй волны. Его смысл не в том, что, дескать, мы родину потеряли, сожаление звучит иначе: что родину после нас испортили. Дескать, мы, когда там жили, старались ее защитить, но государственная машина была сильнее, а депортация подкосила народ навсегда. Этот миф встречается даже у представителей третьей волны эмиграции – экономической, которые, на мой взгляд, преувеличивают трудности, с которыми им пришлось столкнуться в СССР. Русский бытовой шовинизм, криминальная атмосфера в Москве, невозможность делать в республике независимый от политических структур бизнес – болезненное восприятие всего этого делает оправданным для каждого эмигранта такой серьезный шаг как смена страны проживания не на время, а навсегда.

Полной американкой я себя считать не буду, потому что люблю Россию, а когда я поехала в Россию, я почувствовала, что я совсем другая, что я не смогу уже там жить, что я уже многого не понимаю в российской жизни и не успеваю следить за всеми переменами в России. Так что сейчас я где-то посередине.⁶²⁵

В эпоху глобализации, когда свободное передвижение по миру стало возможным не только для калмыков США, но и для калмыков России, понятие родины утратило свой традиционный объем, в котором сосредоточивалось все – географическое место внутри этнического ареала, где человек родился, где постоянно проживают его близкие родственники, куда он возвращается из всех поездок и где в идеале должен покоиться его прах. В наши дни во многих случаях «чаще всего «родина» - это рациональный (инструментальный) выбор, а не исторически детерминированное предписание».⁶²⁶ Динамичное время на рубеже веков развело разные значения родины. Теперь уже можно говорить о родине исторической, родине символической, родине мифологической.

Историческая родина осталась у многих в Европе, это Болгария, Югославия, Франция, Германия или Россия. Родина символическая – там, где существует единственное у калмыков государственное образование – Республика Калмыкия в составе Российской Федерации. Родина мифологическая – Джунгария, сейчас она лежит в границах Синьцзянского автономного округа КНР. Родина виртуальная – Интернет, веб-сайт www.kalmykamericansociety.org . Безнадежная для эмиграции первой волны ностальгия перестала быть таковой. Открытость границ России позволяет вернуться в Калмыкию или периодически посещать ее. Однако ощутить себя своим этнически стало возможно и в Интернете, это быстрый, экономичный способ общения, без обременительных обязательств, что делает посещение виртуальной родины привлекательнее и доступнее по сравнению с исторической, символической или мифологической родиной. Для молодежи это место встреч и общения, известия о будущих праздниках и о случившемся горе. Функция поддержания этнической идентичности, которую раньше выполняла калмыцкая пресса, во многом перешла к Интернет-ресурсам.

На мой взгляд, было бы неверно определять мигрантскую группу калмыков в США как находящуюся в положении “меж двух культур”, предполагая, что она культурно дрейфует от материнского общества к полному вхождению в доминирующее общество. Во всяком случае этническая группа, представляющая собой этническое меньшинство в государстве исхода, всегда использует этнозащитные механизмы для сохранения традиционных идентичностей и в другом принимающем обществе. Это особенно заметно, когда члены группы существенно отличаются фенотипически от гражданского большинства. Изучение калмыцкой общины в США показывает ее множественные лояльности, прочные связи с разными значимыми в разные периоды культурами и культурными системами. Опыт этнического выживания способствует сохранению идентичностей самого широкого диапазона, так или иначе помогших группе сохраниться в разных принимающих сообществах.

Исследователи, изучавшие диаспоры с менее сложным маршрутом выезда - въезда, чем у калмыков, полагают, что «главная проблема самоидентификации представителей диаспоры – в ее двойной лояльности к стране-донору и стране-реципиенту».⁶²⁷ В случае калмыцкой диаспоры не так – различные лояльности не борются и не противоречат одна другой, они сосуществуют рядом, актуализируясь по конкретному поводу, наполняя жизнь разнообразием эмоций и отношений.

Калмыцкая община США является «воображаемым сообществом» (Б.Андерсон), каждый член которого лично незнаком со всеми калмыками ни в США ни в России, но мысленно представляет себе «калмыцкий народ» и «калмыцкую общину»; этот конструируемый образ у каждого человека свой, зависит от его возраста, личного опыта, например от того, в какой стране он родился, к старым или новым эмигрантам он принадлежит.

История и опыт выживания калмыков зарубежья показывает, что община никогда не была неизменной общностью, к которой человек объективно принадлежит или не принадлежит. Как показывает проведенное исследование, принадлежность к ней определяется через гибкие критерии, зависящие от конкретного исторического контекста, в котором на первый план может выдвигаться то общее происхождение, то религиозная принадлежность, то близкий фенотип. Так, менялись предпочтения в выборе невесты для женихов общины: в европейский период эмиграции, при расовой изоляции одобрялись только калмычки; в фенотипически разнообразном американском обществе и с утратой мечты о возвращении в Калмыкию для одобрения невесты ей достаточно стало быть буддисткой, или знать русский язык, или иметь тот же фенотип. В послеперестроечное время браки с калмычками вновь стали более престижными. Таким образом, этническая граница, которая выстраивалась как оборонительный рубеж против внешнего/чужого мира, выражаясь в предпочтении внутригрупповых браков, оказалась подвижной, гибкой и зависит от ситуации. Пример калмыцкого «визуального меньшинства» в США показал, что родной язык не так существен для сохранения этнической идентичности, если она поддерживается отличной от преобладающей религией.

В калмыцкой общине США можно проследить несколько групп, соревнующихся за право быть «настоящими калмыками», наиболее последовательно сохраняющими традиции. Это давнее «соревнование» между старыми и новыми эмигрантами, между не так давно прибывшими и старожилами, между хозяевами и гостями из Калмыкии не всегда явно, но так или иначе присутствует. Скорее это не двустороннее состязание, а внутренняя потребность доказывать при встрече верность калмыцким традициям. Почему это так важно? Возможно, эмигранты полагают, что утрата этнической идентичности – крах надежд старшего поколения и слишком большая цена за американскую мечту. В Америке выходцев из Азии, кто живет по обычаям англо-саксонского протестантского белого большинства (WASP – White Anglo-Saxonian Protestants), прозвали иронично «бананами» – с виду они желтые, а внутри белые. Пережить тяготы эмиграции и стать «бананом» - это в итоге отказ от тех целей, ради которых калмыки уходили в гражданскую войну, примирение с «русификацией», которую не принимали уходившие во Вторую мировую войну.