Уполномоченный по правам человека


Раздел VI СУДЬБЫ РОДСТВЕННИКОВ ОСУЖДЕННЫХ



бет52/61
Дата16.06.2016
өлшемі6.28 Mb.
#139463
1   ...   48   49   50   51   52   53   54   55   ...   61
Раздел VI

СУДЬБЫ РОДСТВЕННИКОВ ОСУЖДЕННЫХ

Исследователи истории политических репрессий отмечают прове­дение репрессий «по семейному принципу» в качестве одного из важ­нейших проявлений репрессивной политики 1920-1930-х гг.* Уже в период Гражданской войны получила распространение практика аре­стов родственников «контрреволюционеров» и участников антиболь­шевистских восстаний. Особенно большие масштабы репрессии по семейному принципу приняли в период коллективизации, когда в стране были раскулачены и сосланы сотни тысяч крестьянских семей. Приказом НКВД СССР № 00447, основным репрессивным актом пе­риода Большого террора 1937-1938 гг., устанавливалось, что члены семей лиц, репрессированных в рамках его реализации, «как правило, не репрессируются». Исключение составляли «семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям»: они, «с особого ре­шения тройки» подлежали «водворению в лагеря или трудпоселки». Кроме того, подлежали выселению в другие районы семьи лиц, ре­прессированных по первой категории (приговоренных к расстрелу), проживавшие в пограничной полосе, а также в столице и ряде других крупных городов европейской части страны".




Роганский А., Даниэль А. Аресту подлежат жены // Узники «Алжира». М, 2003. С. 8. ** Приказ № 00447 // Юнге М, Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 89. "* Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Т. IV. Барнаул, 2002. С. 256, 279, 465 и др.

На Алтае, как и в других районах с преимущественно сельским со­ставом населения, «семейный подход» в проведении репрессивной акции на основе приказа № 00447 проявился главным образом в том, что арестовывались не только главы «кулацких» семей, но часто и их сыновья (причем не только проживавшие в отцовской семье во время раскулачивания, но и отделившиеся еще до начала коллективизации и по социально-экономическим характеристикам своих хозяйств не попавшие в 1930-1932 гг. под раскулачивание, а нередко и «кулацкие дочери», в том числе вышедшие замуж и изменившие фамилии). Об этом свидетельствуют как материалы конкретных архивно-следствен­ных дел, так и списки репрессированных, опубликованные в книге па­мяти «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае»*". В по­

давляющем же большинстве случаев члены семей не подлежали аре­сту, однако над ними устанавливался политический надзор.

Согласно предписанию, направленному наркомом внутренних дел Ежовым начальникам республиканских, краевых и областных управ­лений НКВД от 9 сентября 1937 г. о порядке конфискации имущества лиц, осужденных по 1-й категории (к расстрелу), конфискации подле­жало имущество, «лично принадлежавшее осужденным по 1-й катего­рии и остающееся в связи с арестом владельца безнадзорным или бес­хозяйственным». Если же у осужденного имеются «совместно с ним проживающие и состоящие на его иждивении жена, дети и нетрудо­способные родители, то имущество общего пользования такой семьи (дом, усадьба, поле, сад, скот, предметы сельхозинвентаря и домашне­го обихода) конфискации не подлежит и оставляется семье»*.

Однако, как свидетельствуют публикуемые ниже документы, были случаи, когда представители сельского актива (на почве личной непри­язни к осужденному, либо из боязни обвинений в попустительстве семьям врагов народа) конфисковали принадлежавший семье репрес­сированного скот, жилые и хозяйственные постройки (см. документы № 253, 256), отказывались выдавать женам хлеб и деньги, заработан­ные их мужьями на трудодни до ареста (см. документ № 255). В осо­бенно тяжелом положении оказывались лишившиеся кормильцев мно­годетные семьи, они вынуждены были влачить полуголодное сущест­вование, просить милостыню, надеться на помощь и сострадание одно­сельчан, у матерей возникали трудности с устройством на работу, в лучшем случае они могли рассчитывать только на низкооплачиваемую работу, часто из-за тяжелого материального положения не могли дать своим детям необходимого образования (см. документ № 252).

Страдали и уже совершеннолетние дети репрессируемых: они могли лишиться работы, оказаться исключенными из вуза, изгнан­ными из комсомола (см. документ № 249). «Темное пятно» в биогра­фии, связанное с осуждением родителей по ст. 58 УК, могло иметь отрицательные последствия для профессиональной карьеры детей и через много лет после осуждения (см. документ № 250).


* Юнге М, Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История опера­ции по приказу НКВД № 00447. М., 2008. С. 205.

Долгосрочный характер последствий репрессий 1937-1938 гг. про­явился и при введении пенсий для колхозников в 1960-е годы. Колхоз­ное руководство отказывалось дать ход документам, необходимым для назначения пенсии женам репрессированных. Как сказано в публикуе­мом ниже заявлении семьи ГЛ., репрессированного в 1937 г., «жена в 1943 г. ослепла, а в 1967 г. ВТЭК повторно установил ей I гр. инвалид­ности по зрению. Но пенсии по инвалидности ей к[олхо]з не устано­

вил. И по возрасту колхоз тоже не начислил». Несмотря на наличие 20-летнего стажа работы в колхозе, инвалидность и социальный статус многодетной матери, «представленные документы к[олхо]з оставил без движения, а председатель] к[олхо]за Л. заявил: «Кто нас посчитает за умных, если мы начислим им пенсию?» (см. документ № 260).

Велика была и тяжесть моральной ответственности. В глазах подав­ляющей части окружающих родственники осужденных являлись чле­нами семьи «врага народа», становились объектами оскорблений и из­девательств со стороны части односельчан. Вместе с тем, хотя прису­щая русскому народу сострадательность и давала в данном случае не­малые сбои, вызванные вакханалией террора, это не исключало и про­явления сострадания, оказания материальной помощи семьям репрес­сированных односельчанами, соседями, сослуживцами и пр.* Были случаи, когда односельчане ставили свои подписи под характеристика­ми, прилагавшимися к просьбам родственников об освобождении сво­их попавших в лагерное заключение земляков. Так, характеристику на М. С. Гончарова, члена колхоза им. Тельмана Поспелихинского района, приложенную к жалобе, направленной его женой в мае 1938 г. на имя генпрокурора СССР Вышинского, подписали 45 его односельчан**.

В целом публикуемые ниже документы, отражающие последст­вия репрессий для родственников осужденных, расширяют пред­ставление об антигуманных проявлениях политики массового тер­рора, проводившейся сталинским режимом.



ЖАЛОБЫ РОДСТВЕННИКОВ ОСУЖДЕННЫХ (ДОКУМЕНТЫ)
249

Письмо председателя Песчановского сельского Совета начальнику Парфеновского РО НКВД об исключении из института сына кулака К.

20 сентября 1937 г.

Нач[альнику] Парфеновского НКВД


* Такие факты получили отражение в литературе и воспоминаниях: Судьба сельского активиста (воспоминания Анны Сергеевны Вангоковой об отце — Ванюкове Сергее Гри­горьевиче) // Алтайская деревня в первой половине XX века. Барнаул, 2007. С. 220-221. " См.: ОСД УАДААК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 17566. Л. 35-36 об.

Песчановский с/совет сообщает вам в том, что сын К. учится в Новосибирске в комвузе, которого необходимо нужно снять, так как

сын бандита кулака. И второй сын Петр работает в Алтайском за­готзерно, которого снял с работы и исключил из ВЛКСМ Парфенов-ский РК ВЛКСМ.

Председатель] с/совета (подпись)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 6089. Л. 18. Рукописный подлинник.


250

Из заявления детей осужденного Л. на имя министра внутренних дел СССР Л. П. Берия о реабилитации отца

18 апреля 1953 г.

Наш отец, гражданин Л., рождения 1892 года, по специальности ветеринарный фельдшер, будучи заведующим Сычевским зоовет-пунктом Смоленского района Алтайского края, 5 октября 1937 года был арестован органами НКВД и постановлением тройки осужден по 58 ст. УК на 10 лет лишения свободы, несмотря на то, что в предъявленных ему обвинениях себя виновным не признал.

За что арестован и за что осужден для нас неизвестно по настоя­щее время и есть предположения, что об этом не известно и самому осужденному.

Отбыв положенный ему срок заключения, 5 октября 1947 года гражданин Л., находясь в Хабаровском крае, в гор. Магадан, прииск им. Максима Горького, был освобожден из заключения, но, однако, выезд его, по непонятным для нас причинам, продолжают задержи­вать.

С момента ареста и осуждения г-на Л. прошло более 15 лет. Мы же, его дети, по прошествии 15 лет, до сих пор никак не можем дать объективную оценку случившемуся с нашим отцом.

Заключение и осуждение отца явилось тягчайшим позором во всей нашей жизни и не только нашей, но и наших детей.

Естественно, всегда у нас возникал вопрос, за что же наказан наш отец, в чем заключается его виновность перед государством и завое­ваниями Великой Октябрьской социалистической революции и за что мы, его дети, должны нести моральную ответственность за дея­тельность отца?

Совершенно недавно (в марте м-це с. г.) одному из наших брать­ев — офицеру запаса Л. — пришлось проходить мандатную комис­сию при отборе офицеров по линии военного комиссариата, где ему было заявлено, что он имеет отрицательную характеристику своего социального прошлого.

Из этой характеристики единственная правда о том, что отец осу­жден по 58 ст. УК, но то, что отец отца (т. е. наш дед) был лишен из­бирательных прав и якобы все мы были лишены избирательных прав — это уже является прямой ложью и клеветой.

<...>*
С уважением к Вам (подписи)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5508. Л. 380, 382. Машинописный подлинник.


251

Заявление сына осужденного Ю. на имя председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова о пересмотре дела отца
19 июля 1956 г.

Убедительно прошу Вас пересмотреть дело моего отца Ю. и бра­та, которые были взяты по линии органов НКВД в 1937 году в Зна­менском, а ныне Верх-Суетском районе Алтайского края и осужде­ны в то время созданной тройкой при органах. Какие им предъявля­ли обвинения мне не известно, но я хорошо знаю, что они работали в колхозе честно и каких-либо замечаний не имели, кроме того, нико­гда не высказывали и не имели мыслей в отрицательном смысле против существующего строя. Напротив, отец всегда восхищался по­становкой дела по обучению детей в школе и возможности детям колхозников получать необходимое образование вплоть до высшего, приводил в пример нас и многих других, когда мы три брата обуча­лись в различных учебных заведениях за счет государства. Поэтому считаю, что они осуждены не правильно, как и многие другие чест­ные люди нашей страны в мрачные 1937-1938 годы. Знаю так же, что после того как были осуждены отец и брат, сколько мне лично, моим остальным братьям пришлось пережить горя и страдания только за то, что они являются нашими родственниками - неодно­кратные вызовы, запросы, проверка, презрение - нет ничего мучи­тельнее было жить в такой обстановке. Поэтому прошу Вас пере­смотреть их дела и реабилитировать, чтобы мы знали, что их смерть и наши страдания и горе было дело рук подлой банды Берия, орудо­вавших в органах госбезопасности.

О Вашем решении убедительно прошу сообщить по указанному выше адресу.

(подпись)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 6112. Л. 102. Машинописный под­линник.


252

Заявление жены осужденного К. в У КГБ по Алтайскому краю о выплате пособия

1957 г.

Мой муж К., рождения 4 марта 1898 года, в селе Колывань Змеи­ногорского р-на Алт[айского] края. Проработав 11 лет на Колыван-ской шлифовальной фабрике в должности гл. бухгалтера, в 1936 г. по состоянию его здоровья мы переехали в гор. Барнаул, где он работал ст[аршим] бухгалтером Алтметаллзавода, ныне — завод дизельных запасных частей.

14 ноября 1937 года его арестовали, за что — нам не известно. До 1956 г. нам о его существовании ничего не было известно и только в 1956 г. нам в управлении МГБ сказали, что он в 1944 году скончался от разрыва сердца, и здесь же сказали, что он не был виновен. Дело прошлое и его не вернешь.

Я хочу написать вам о том, как нам пришлось жить все это время и особенно первые годы после его ареста.

Когда мужа посадили, у меня на руках осталось четверо детей: моей старшей Лидии 10 лет, Юрию — 8, Руфине — 6 и Людмиле — 3 года.

Мы жили в доме металлзавода [по ул.] Анатолия, 73, вскоре же после ареста мужа нас из квартиры выселили и только благодаря со­чувствию жильцов оставили на некоторое время в общей кухне.

Я пыталась устроиться на работу, но меня нигде не брали, пото­му что боялись за якобы какие-то последствия, потому что муж арестован. Я вынуждена была продавать свои и мужа вещи, чтобы хоть как-нибудь прокормить детей. Только в 1938 году в июне м-це я устроилась на работу рассыльной в Заготзерно с зарплатой в 90 руб., представьте себе семью в 5 человек прокормить на 90 руб., через 4 месяца, узнав, что муж у меня арестован и сидит по 58 ст., меня с работы уволили. С большим трудом удалось мне устроиться на рабо­ту в детдом №5, где проработала 17 лет.

Из кухни, где мы жили, нас выселили, и я была вынуждена все ос­тальное продать, залезть в долги и купить на неплановом месте на

Парковом взвозе землянку в 5 кв. метров. Ребятишки росли в нищете и голоде, образования не получили, но я их вырастила всех.

За эти годы я столько пережила и вынесла, что человеку за всю не пережить жизнь.

После ареста мне не выдали зарплату его за полмесяца и облига­ции, за которые было выплачено.

Кроме этого землянка, в которой я живу, была выстроена без раз­решения на Парковом взвозе и подлежит к сносу, со мной еще живут 2 детей.

Я Вас прошу дать указание о выплате мне зарплаты мужа за пол­месяца и облигации, а также возвратить нам квартиру по ул. Ана­толия, 73.

Я слышала, что жены, мужья которых погибли в тюрьме, получа­ют 2-месячную зарплату мужа, если это правда и возможно, прошу Вас дать соответствующее указание.

Очень Вас прошу, что можно сделать из моей просьбы — сделайте.

(подпись)
ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5486/4. Л. 5, 5 об. Рукописный подлинник.
253

Заявление жены осужденного Б. в УКГБ по Алтайскому краю об оформлении пенсии по утрате кормильца

30 марта 1959 г.

Мой муж Б. родился в 1884 году в Полтавской губернии в семье бедного крестьянина. Окончил сельскую МНП* школу. Трудовой стаж свой начал с 1 января 1905 года. Служил в должности сельского писа­ря Книшовского сельского управления по 12 января 1915 года, а потом уволился по собственному желанию и уехал в Сибирь. Остановился на жительство в селе Ново-Песчаном (ныне — Бурлинский район Ал­тайского края).

С 20 мая 1915 года поступил на должность сельского писаря Ново-Песчанского сельского управления. Служил [до] 28 августа 1916 года и был мобилизован в армию, где был писарем в штабе Томской горной батареи. Вернувшись из армии, с 1/П-1918 стал работать в долж­ности секретаря Ново-Песчанского волостного исполнительного ко­митета по 1 февраля 1927 года. С 1/II-1924 г. был переведен на

должность секретаря Ново-Алексеевскою РИКа и прослужил по 5 февраля 1928 года. С 5/11-1928 г. переведен делопроизводителем во­енного делопроизводства РИКа и прослужил в указанной должности до 25 марта 1930 года. С 25 марта 1930 года переведен на должность секретаря Ново-Алексеевского РИКа. В 1930 году прошел чистку.

С июня 1930 года переведен на должность военного делопроизвод­ства РИКа. 15/1-1931 года переведен на должность секретаря Ново-Алексеевского РИКа. 15 марта 1931 года ввиду ликвидации Ново-Алексеевского района переведен в Ново-Песчанское сельпо на долж­ность счетовода, где и работал до 9 ноября 1937 года. За все годы ра­боты за хорошую работу муж много раз получал благодарности, был премирован несколько раз и находился на Доске почета при Славго-родском райпотребсоюзе. Пользовался уважением среди населения. Последнее время работы в Ново-Песчанском сельпо счетоводом с му­жем работала председателем сельпо 3., которая сейчас живет в г. Славгороде.

А после нее председателем сельпо был X., который сейчас работает в магазине в селе Некрасово Славгородского района. 9 ноября 1937 года муж был арестован и посажен в тюрьму. Мне объявили, что он — враг народа, что он офицер старой армии. После ареста мужа меня утром вызвали в Щово]-Песчанский сельсовет и предложили в 24 часа внести за мужа неизвестно какие деньги — 1240руб. Мне объявили, что если я в течение 24 часов не внесу эту сумму, то будет конфисковано имуще­ство. Такой суммы денег у меня не было. Я стала обходить знакомых и брать взаймы, где сколько могла. К вечеру я собрала эту сумму, понес­ла в сельсовет и сдала, а в это время уже приехали домой на подводах конфисковать имущество, но, узнав, что уже понесли сдавать деньги, они уехали. У меня родственников нет никого, а есть только одна дочь, которая в 1937 году работала учительницей в Ново-Песчанской семи­летней школе и была комсомолка. В период ареста мужа она была тя­жело больна. После ареста мужа дочь исключили из комсомола, пришли домой и отобрали комсомольский билет, хотя она лежала без созна­ния. Мы с дочерью подверглись сильному гонению. Нам сельсовет даже не давал зимой топлива, хотя дочь, как учительницу, обязаны были обеспечивать топливом бесплатно. Меня как единоличницу обложили индивидуальным налогом и разными видами поставок сельхозпродук­тов, хотя у нас, кроме коровы, ничего не было.

Когда поправилась дочь, она писала жалобу об отце в краевое управление прокуратуры г. Барнаула. К заявлению приложила воен­ный билет отца, где указывалось, что он был рядовым солдатом в армии и работал в должности писаря. Но на эту жалобу ответа не получила и не получила обратно его военного билета. В это время сельсовет у нас отнял дом за неуплату индивидуального налога. Мы

переехали в г. Славгород, где дочь стала работать учительницей в семилетней школе. Нам сельсовет при выезде не дал никаких спра­вок. Мы оставили в Ново-Песчаном у соседей корову, так как без справки ее взять не могли, и она там издохла. Дочь обратилась сно­ва в краевую прокуратуру краевого управления прокуратуры города Барнаула, в Ново-Песчанский сельсовет поступило категорическое приказание прекратить издевательство над семьей учительницы. С нас сняли налог и вернули нам дом, который мы потом продали, а сами остались жить в г. Славгороде. О муже я с 1937 года так ни­каких сведений и не имела. Я очень просила бы сообщить мне, жив ли мой муж, каковы последствия пересмотра его дела. Мой муж по­лучал зарплату в Ново-Песчанском сельпо 480 руб. в месяц. Сейчас я уже стара, плоха здоровьем и, лишившись мужа, не имею источника средств существования. Дочь имеет свою большую семью (троих детей). Больше у меня нет никаких родственников. Мой муж чест­но трудился больше 30 лет. Я прошу разобрать мое заявление и, если я имею право согласно закону, то помочь мне в оформлении дела на пенсию, так как я лишилась кормильца. Данные о работе мужа я сообщала из сохранившегося его трудового списка. Прошу разобрать мое заявление.
(подпись )
ОСД УАДАК Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 7640. Л. 280-282. Рукописный подлинник.
254

Заявление сына осужденного М. в прокуратуру Алтайского края о пересмотре дела отца

2 июля 1960 г.

Настоящее прошу разобрать мое заявление в н[иже]с[ледующем]. Мой отец М., 1889 года рожд[енияJ, изъят органом Хабарского НКВД в ноябре месяце 1937 года по неизвестным до сих пор мне причинам. Предъявленными обвинениями моему отцу, которые послужили при­чиной изъятия в таком позорном выражении, как враг народа. После изъятия отца несмотря на то, что я по возрасту не имел еще воз­можности включиться по настоящему в общественный труд и имея младших себя братьев и сестер, а самый младший брат, рождения 1937 года, который вообще без отца рос и не знал его, все мы имели от некоторых местных жителей позорное оскорбление отцом, чего я считаю ни один из нас не заслужил, потому что он нам являлся отец,

это факт и никуда от факта не денешься, если даже отец и заслу­жил такого позорного слова.

И если бы я знал, что он действительно заслужил этого, я бы тоже так бы его заклеймил, хотя он мне и отец.

Но дело в том, что, может, он неповинен, пострадал, как имело место с другими честными гражданами Советского Союза.

Что послужило того, что я к вам обращаюсь пересмотреть дело моего отца?

Во-первых, я считаю своим долгом, узнать судьбу за своего отца, действительно он повинен или же нет.

Во-вторых, слушая разговоры старых жителей пос. Михайловка, откуда отец был изъят, и многих жителей, вывод таков:

в годы ликвидации кулачества и в годы коллективизации сельского хозяйства, несмотря что отец был беспартийным, являлся членом Михайловского селъисполкома Хабарского [района], принимал актив­ное участие в ликвидации кулачества и в первых рядах вступил чле­ном организовавшейся сельхозартели «Путь Сталина». До вступле­ния в сельхозартель являлся по соцположению средняком. С первых дней организации сельхозартели отец избран полеводом, и так как имело место отдельных членов с/х артели нерадивое отношение к об­щественному труду, отцу как полеводу приходилось к людям прини­мать меры взыскания, и эти люди поимели злобу, т. е. ненависть к отцу.

И когда подошел 1937 год, т. е. год, удобный для мщения, эти люди и приписали возможно то, чего он мог и не помышлять. Могу привес­ти один яркий факт, который я сам лично слышал своими ушами. Член этой же с/х артели О. говорил, что М. меня оштрафовал, за это он и подохнет в тюрьме. Подтверждается факт, что т. О., ра­ботая трактористом в бригаде отца, при уборке урожая допустил большой брак на уборке пшена, на что отец как полевод составил акт и т. О. оштрафовали, где он и держал злобу на отца.

В 1937 году было благоприятное время мщения, у кого на это были права, т. е. возможно как раз так и получилось.

У этого самого О., который и в настоящее время проживает на месте, работал в 1937 году один зять Л. председателем Михайлов­ского сельсовета, другой зять Н., отчества не помню, и. о. начальника Хабарского НКВД, который, не помню в каком году, позже сам попал в заключение.
(подпись)

255



Заявление жены осужденного Е. в УКГБ по Алтайскому краю о получении пособия
13 декабря 1961 г.

Настоящим прошу рассмотреть мое заявление в нижеследую­щем. В 1937 году, 4 октября, мой муж Е. взят по линии НКВД и 1958 году, 17 июля, по спр[авке] №2-153-58 реабилитирован, по­этому прошу Вас разрешить мне получить пособие или заработан­ное моим мужем за 1937 год, т. к. он работал в колхозе «Завет[ы] Ленина» в качестве разнорабочего и было заработано им 426 тру­додней, на которые выдавали по 2,5 кг хлеба трудодень и 2 руб. деньгами. За данные трудодни я по настоящее время ничего не по­лучала. Колхоз «Заветы Ленина» в 1951 году перешел в укрупнен­ный колхоз «Путь к коммунизму», а в 1960 году наш колхоз вошел в совхоз (Сростинский молмясосовхоз Красногорского р-на Алтай­ского ] края, село Сростки).

О результатах прошу сообщить мне по адресу: <...>'

(подпись )
ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5942/1. Л. 11. Рукописный под­линник.

256



Заявление сына осужденного П. в УКГБ по Алтайскому краю о возмещении стоимости конфискованного имущества отца

23 мая 1989 г.

Пишет Вам сын репрессированного П., уроженец Алтайского края, Солонешенского района, с. Тележиха, взят Солонешенским НКВД в 1937-[19]38.

Нас у матери осталось 4 детей, жили в своем доме, позднее, как отца забрали, нас выгнал из дома Г., забрал корову 1, бычка годовало­го, восемь овец, ну и все постройки, нас выгнал, а в дом загнал телят, чьи были телята, не помню, да и оно и вспоминать не хочется. Я все это пишу Вам, могу ли я получить стоимость всего хозяйства, отца

реабилитировали в 1956 г. Справка была у матери. Прошу вас отве­тить мне письмом. До свидания

П., участник Великой Отечественной войны,

ветеран труда (подпись)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 8929. Л. 46. Рукописный подлинник. № 257



Из заявления сына осужденного Н.

в Алтайский краевой суд о реабилитации отца

[1989 г. J

<...>"*

Мой отец П., 1902 года рождения, был арестован в 1937г., в ночь на 5 ноября, [в] селе Степной Чумыш Тогулъского района Алтайского края. От имени четырех детей прошу вернуть доброе имя нашему отцу. В его деле числятся трое детей, четвертый родился через 4 месяца по­сле ареста отца. И еще у меня просьба, конечно необычная, в газетах сейчас много пишут о репрессированных и печатают их портреты. Правда, эти люди заслуженные. Наш отец, ничего такого заслужен­ного не сделал, но ведь в деле его должна быть фотография. Я очень прошу, ведь преступного ничего теперь не будет, если бы вы послали нам фотографию нашего отца. Наша деревня в то время была глухой, да там из-за нашей бедноты у нас нет фотографий того времени. А поверьте, нам так хочется увидеть, какой у нас был отец. Я в се­мье старшая, мне было 11 лет, я помню, что нас отец любил и очень за нас беспокоился. Когда его арестовали, мама его провожала до То-гула, и он ей всю дорогу наказывал, чтобы она нас учила, он мечтал, чтобы его дети были учеными, но ученьши мы не стали. Можете те­перь себе представить, каково нам было учиться, имея все привилегии детей врага народа. И еще одна просьба, в конце [19J37 года или нача­ле [19J38 года на нашего отца запрашивали характеристику, ее хо­тел написать счетовод колхоза, но председатель 3. сказал: «Я напи­шу сам». Так что же он написал, т. е. нам интересно знать, в чем же заставили признаться нашего отца. Отец нам прислал письмо, что судила его выездная тройка и дали ему 10 лет, вот и все, что мы зна­ем. И еще знаем, что он в начале отбывал в Мариинских казематах,

" Дата установлена по дате регистрации заявления. Опущены биографические данные заявителя.



что находятся в Кемеровской области, а потом строил Комсомольск-на-Амуре, где и погиб.

(подпись)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 9535. Л. 180-181. Рукописный подлинник.


258

Заключение прокуратуры Алтайского края по делу осужденной М.

30 декабря 1993 г.

В отношении М.

по материалам уголовного дела арх. № 4179 Фамилия, имя, отчество М. Год рождения 1904

Место рождения Воронежская губ., Задонский уезд, с. Гудовка Место жительства до ареста Алтайский край, Шипуновский р-н, пос. Осиновка

Место работы и должность до ареста Молотовский зерносовхоз, рабочая

Дата ареста, каким органом осужден (репрессирован), за что и по каким статьям УК, предъявленное обвинение (инкриминированные действия), последующие изменения состоявшегося решения по делу и мера наказания арестована 26 сентября 1937 года Шипуновским РО НКВД. Осуждена 31 октября 1937 года Судебной тройкой НКВД Алтайского края за контрреволюционную агитацию к заключению в ИТЛ сроком на 10 лет с поражением в правах на 5 лет. Решение тройки не пересматривалось.


ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 4179. Л. 22. Подлинник, типо­графский бланк, заполненный машинописью.
259

Заявление дочери осужденного Т. в УФСК по Алтайскому краю о выдаче документов об осуждении отца

29 сентября 1994 г.

но 1.12.1937 г. расстрелян, реабилитирован посмертно согласно по­становлению 20.06.1960 г., прошу выслать мне документы для поль­зования льготами, согласно законодательству. Хотя сейчас отклик­нитесь по человечески без задержек, а то как дочери врага народа столько выстрадано, он трудился, я его даже не помню, потому что лето с матерью жили на кулътстанах, тогда именовались ночлеги для колхозников, а когда уборка заканчивалась, отгружал хлеб госу­дарству за 75 км на лошадях в любую суровую сибирскую погоду. Мы воспитывались с бабушкой, потому что родители все были в работе. Висели в рамочках почетные грамоты на стенах, а в конечном счете государство отблагодарило за все в такой форме. Семья не жила, а страдала и терпела всякие унижения. Конечно, кто это не испыты­вал, тот не поймет. Прошу еще раз убедительно без задержек вы­шлите мне, что положено.
(подпись)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 9853. Л. 35. Рукописный подлин­ник.


260

Заявление семьи Ш. в УВД по Алтайскому краю о реабилитации осужденного

1995 г.

от семьи репрессированного в 1937 г. Ш., 1895 г. рожден[ия] (спи­сок членов семьи прилагается)

По делу: по установлению фактов безвестно утерянного, взятого в 1937 г. НКВД по репрессии по религиозным признакам Ш., 1895 г. ро­ждения, как верующего жителя с. Морозовка Черно-Курьинского с/с Карасукского р-на Новосибирской обл.
Заявление

В 1937 г. ночью приехали из Карасука работники НКВД в село Мо­розовка и с квартиры забрали как верующего и увезли Ш., 1895 г. рож­дения.

Дома осталась беременная жена и семья детей. Младшему было 1 год. Утром пришли сельчане к ней и забрали со двора в колхоз по­следнюю корову (у них была одна корова) и все зерно — 2 мешка. А ей сказали: «Пусть вас Бог кормит».

Все ходатайство жены Ш., 1896 г. рождения, и детей — узнать, где их муж-отец были напрасны, безуспешны, им ничего не сообщали и ничего о нем неизвестно до сих пор.

Жена в 1943 г. ослепла, а в 1967 г. ВТЭК повторно установил ей I гр. инвалидности по зрению. Но пенсии по инвалидности ей к[олхо]з не ус­тановил. И по возрасту колхоз тоже не начислил. Колхозный стаж 20 лет. Многодетная мать. Представленные документы к[олхо]з ос­тавил без движения, а председатель] к[олхо]за Л. заявил: «Кто нас по­считает за умных, если мы начислим им пенсию?».

Нас, членов семьи, уч[ащих]ся подростков, упрекали — дети эти врага народа, и мы постоянно ощущали на себе неприязненные отно­шения сельчан.

Таков результат репрессий тридцатых годов. Мы в 1985 г. обращались к депутату Верховного Совета т. Козо-резову, который помог начислить пенсию колхозную. В 1989 г. она по­лучила одну пенсию и через 2 дня 20/VIII-1989 г. умерла. А пенсию по инвалидности I гр. по зрению так и не начислили. В 1990 г. вторично мы обратились к нему, но безрезультатно. Ответа нет.

Вторично в 1995 г. мы обратились в УВД Новосибирской области. 06.04.1995 г. пришел ответ, что УВД, к сожалению, сведениями о Ш,. 1895 г. рождения, и кого-либо из семьи Ш. — не располагает.

В силу закона о реабилитации жертв политических репрессий ст. 1-3 устанавливает право на реабилитацию по религиозным при­знакам считавшихся опасными для государства.

Исходя из изложенного, следует добавить, что по «наслышке» было известно, что всех, кого забирали, увозили в г. Славгород. Ново­сибирской области тогда не было, а была наша местность в Алтай­ском крае. Поэтому мы предполагаем, что архивные данные из Слав-города Алтайского края находятся в городе Барнауле. Просим:

1) расследовать факты репрессий Ш., 1895 г. рождения, и реаби­литировать в силу закона о реабилитации политических репрессий и выслать документы о реабилитации нам.

С ответом просим, пожалуйста, не медлите. Заранее вам спасибо за ваше чуткое отношение и заботу.

Прилагаем: 1) список семьи репрессированного <...>*
К сему (подписи)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 10210. Л. 138. Рукописный под­линник.





Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   48   49   50   51   52   53   54   55   ...   61




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет