Симпозиум, посвященный 150-летию со дня рождения К.Маркса

Симпозиум, посвященный

150-летию со дня рождения К.Маркса

Международный симпозиум «Роль Маркса в развитии современной науки» состоялся в Париже 8–10 мая 1968 г. В Информационном бюллетене ЮНЕСКО отмечалось, что симпозиум явился «значительным событием в истории мировой науки».

Симпозиум проходил на фоне нарастающих студенческих волнений в Париже, центром которых оказалась Сорбонна. К студентам присоединились учащиеся колледжей, а позднее и все трудящиеся. В Сорбонне непрерывно шли студенческие митинги, на которых выражалась неудовлетворенность состоянием системы французского высшего образования, подчеркивался ее кризис. Студенты требовали создания новых факультетов, увеличения числа квалифицированных преподавателей, демократизации самого образования и общей обстановки в учебных заведениях.

Делегацию советских ученых на симпозиуме возглавлял вице-президент Академии наук СССР академик А.М.Румянцев. Первое заседание, на котором присутствовало более 1500 человек, открыл генеральный директор ЮНЕСКО Р.Майо. В своем вступительном слове он отметил, что идеи Маркса продолжают оказывать воздействие на развитие науки и культуры нашего времени.

С докладом «Маркс и социальная наука» выступил А.М.Румянцев. Созданное Марксом учение, сказал докладчик, превратило социологию в подлинную науку, вооружило социальное исследование методами строгого научного анализа и обобщения, вскрыло объективные закономерности общественного развития и обосновало формы и способы сознательного исторического творчества людей в деле осуществления социального прогресса.

Второй доклад, сделанный на этом заседании Р.Ароном (Франция), известным своими воинствующими антимарксистскими выступлениями, носил странное и многозначительное название — «Двусмысленное и неисчерпаемое». Докладчик предпринял очередную попытку критической переоценки учения Маркса при помощи не столько аргументов, сколько различных, весьма поверхностных сентенций и «афоризмов», рассчитанных на восприятие аудиторией, недостаточно знакомой с марксизмом. Начав с признания громадного влияния учения Маркса в наши дни, Р.Арон далее развивал положение, что это влияние объясняется не научностью марксизма, а его сугубо идеологическим характером. Ряд участников симпозиума, прежде всего советские ученые, в последующих выступлениях подвергли критике концепции Р.Арона.

В следующие дни участниками симпозиума были заслушаны и обсуждены на заседаниях «круглого стола» доклады по следующим основным четырем темам: «Научное мышление в свете учения К.Маркса»; «Социально-экономическое предвидение»; «История и теория социального развития»; «Положение человека в современном мире». Все члены советской делегации выступили на этих заседаниях с докладами и сообщениями.

После окончания заседаний симпозиума по вечерам наблюдали за студенческими волнениями в Париже. Накал их постепенно нарастал. Мы оказались свидетелями любопытных эпизодов: в Париж были введены специальные охранные войска — CRS. Они были расположены группами в различных местах Парижа. Молодые люди подходили к ним шагов на 15–20 и начинали скандировать: «CRS — SS», «CRS — SS». Солдаты не выдерживали и бросались на молодежь. Те моментально разбегались, но затем снова группировались, и все повторялось. Это было похоже на своеобразную игру.

В ночь с 10 на 11 мая в Латинском квартале развернулись настоящие сражения между студентами и полицией. Им предшествовала внушительная демонстрация студентов и рабочих, которые прошли по улицам Парижа с красными знаменами и пением «Интернационала». Манифестанты требовали немедленно освободить всех арестованных в эти дни студентов, выдворить полицию из учебных заведений и возобновить нормальные занятия.

Ночью отряды полиции и роты республиканской безопасности предприняли «операцию по очистке» кварталов вокруг Сорбонны, где собрались многие тысячи студентов и лицеистов. Войска применили не только дубинки, но и слезоточивый газ. Ночное небо озарилось заревом пожаров — пылали многие десятки подожженных автомашин.

В ответ студенты начали строить баррикады. Против полиции были применены булыжники — «оружие пролетариата». Мостовые в Латинском квартале были вымощены брусчаткой, ее быстро разбирали и пускали в ход. С той и другой стороны многие получили ранения, пролилась кровь. Более тысячи студентов было арестовано. Полиции удалось в конце концов рассеять основную массу студентов. Однако 11 мая утром студенческие манифестации возобновились. Стало известно, что митинги и демонстрации проходят не только в Латинском квартале, но и в других районах столицы и парижских пригородах.

Французские профсоюзы: Всеобщая конфедерация труда, Французская демократическая конфедерация труда и Федерация работников просвещения объявили о проведении 13 мая всеобщей общенациональной 24-часовой забастовки протеста. Французская коммунистическая партия со своей стороны обратилась ко всем трудящимся принять в ней участие. Так же поступили и другие оппозиционные партии.

В эти дни я продолжал оставаться в Париже — моя командировка была продлена на 10 дней. МИД Франции предложил академику А.М.Румянцеву остаться в качестве гостя на 10 дней во Франции. Он отказался и переадресовал приглашение мне. МИД не возражал, а я, естественно, согласился. В Латинском квартале 12 мая царило относительное спокойствие, и это позволило посетить и осмотреть поле ночных боев. Здания были расписаны антиправительственными лозунгами, мостовые разворочены¹, лежали и стояли в различных местах десятки сожженных автомобилей. В воздухе висел запах гари. На маленьких улочках, выходящих на бульвар Сен-Мишель и к Сорбонне, сохранились остатки баррикад. Материалом для них служили столы, стулья, другая мебель и утварь, даже ковры, которые были выброшены на улицы из квартир.

Известия о событиях в Париже вызвали бурную реакцию во всей стране. В различных городах Франции состоялись массовые митинги протеста, в которых приняли участие не только студенты, но и представители широкой общественности.

Перед угрозой всеобщей забастовки власти вынуждены были пойти на первые уступки: полицию вывели из Сорбонны, арестованные участники студенческих манифестаций были освобождены. Однако это были полумеры, они не могли повлиять на развитие событий. Во второй половине дня 13 мая в Париже состоялась мощная манифестация под лозунгом «Рабочие и студенты — солидарны». Колонна, растянувшаяся более чем на пять километров, прошла со знаменами и боевыми плакатами через весь город, исполняя «Интернационал». Зрелище было грандиозное. Власти были напуганы, чувствовалась их растерянность. В этот день все учреждения в Париже были закрыты, но метро работало — без него передвижение трудящихся к месту сбора на площади Республики было бы невозможно. Вход в метро был свободным. Обратил внимание на одно любопытное обстоятельство. В тот период в каждом поезде метро был вагон первого класса. Билет в него стоил в два раза дороже. Это был вагон для буржуазии. Так вот, во время забастовки поезда метро шли переполненные, но трудящиеся игнорировали вагон первого класса и в него не входили, он оставался почти пустым.

После демонстрации трудящихся правые силы подготовились и провели проправительственную демонстрацию. Она сыграла большую роль в поддержке правительства и лично президента Де Голля, который 18 мая возвратился во Францию, прервав официальный визит в Румынию.

Из наблюдений тех дней упомяну еще одно: забастовки нарушали нормальное снабжение парижан продовольствием. В магазинах и лавочках быстро были скуплены многие продукты. В нашем посольстве узнал, что в Бельгию посылался автобус за продуктами для сотрудников. «Чрево Парижа» дало сильный сбой. Правда, профсоюзы вскоре добились его нормального функционирования, но возникла другая крайность — затоваривание. Бастующие трудящиеся вынуждены были сократить дневное потребление продуктов.

В Париже на несколько дней также задержался наш известный социолог Ю.А.Замошкин. Как-то мы договорились с Вадимом Собакиным¹ вечером пойти в ресторан. Вместе с ним приехали в гостиницу к Ю.А.Замошкину, но его не было. Подождали минут десять, и он как раз позвонил. Сказал, что находится с известным писателем-коммунистом в рыбном ресторане. Места забронированы, и они нас ждут. У входа в ресторан стояла очередь. Ресторан был, по-видимому, очень популярным. Нас пропустили без задержки. В большом зале на втором этаже стояли столики на четырех человек, а около них не стулья, а скамьи. Наш столик был в крайнем ряду. Познакомились с писателем, тут же нам принесли большое металлическое блюдо с дарами моря, переложенными кусочками льда, и белое вино. Так начался приятный ужин. Народ в ресторан все прибывал. Хозяин распорядился поставить дополнительные столики, стало тесновато. Жареную рыбу, прежде чем разложить по тарелкам, подогревали на специальном подсобном столике. И вот такой столик оказался рядом со мной с левой стороны. Я с опаской на него взглянул и подумал: «Если блюдо толкнут, оно прямо полетит мне на колени, а на мне новенький серый костюм из отличного английского трико». Подумал, чем-то отвлекся и забыл. Через некоторое время вдруг почувствовал удар в левый бок. Недавно пришедшая мне в голову мысль помогла мгновенно отреагировать, я резко дернулся вправо и оказался почти на коленях у Вадима Собакина. Он и наши друзья, сидевшие напротив, в первый момент ничего не могли понять. Прочитал это на их лицах. Затем их взоры упали на место, которое я успел покинуть: там лежала большая рыбина, на которой еще слегка шипело масло. На моем костюме не было ни одного пятнышка. Подскочил официант, вышел хозяин. Порядок был немедленно наведен. Подсобный столик унесли. Хозяин ресторана, обращаясь ко мне с извинениями, сказал: «Мсье, у вас изумительная реакция. Вы, вероятно, автомобильный гонщик». Мы долго смеялись, а хозяин ресторана прислал нам в порядке компенсации бутылку отличного белого вина. Горячую рыбу для нас подготовили с особым старанием.

Забастовки в Париже и других городах Франции продолжались. Сначала бастовало два миллиона, затем пять, семь и, наконец, десять миллионов. Многие предприятия были заняты рабочими. Это была самая крупная и мощная забастовка после 1936 г. В Москву я возвратился 22 мая и продолжал следить за событиями во Франции по сообщениям из Парижа, публикуемым в наших газетах. Забастовки продолжались и в июне. Они приняли антимонополистический характер. Трудящиеся выдвигали все новые требования, главным образом экономического характера. Многие из них власти вынуждены были удовлетворить. Режим устоял, но генерал Де Голль потерпел поражение на проведенном в стране в апреле 1969 г. референдуме, после чего ушел в отставку. Так закончилась одна из знаменательных страниц истории Пятой республики во Франции.

Как я чуть-чуть не стал китаеведом

В период работы заместителем главного ученого секретаря Президиума АН СССР мне приходилось выполнять самые различные поручения: простые и сложные, необычные и часто срочные. Об отдельных поручениях я уже писал. Когда нет дневника, все вспомнить невозможно, да и вряд ли это необходимо. Однако в процессе работы над книгой неожиданно всплывают в памяти уже давно, казалось бы, забытые события. На работу в Президиум АН СССР я всегда приходил около 9 часов. Как правило, шел пешком. Часто ко мне присоединялись Геннадий Цыпкин и Валентин Филиппов. Такая прогулка занимала 45 минут. Шли по Ленинскому проспекту, а затем через Нескучный сад выходили к зданию Президиума АН СССР. За различными разговорами несколько километров проходили совсем незаметно.

В один июньский день 1968 г., открывая в 9 часов дверь кабинета, я услышал телефонный звонок, быстро вошел и взял трубку. Звонил вице-президент АН СССР академик П.Н.Федосеев. Сразу понял, что это неспроста. Петр Николаевич попросил сразу же подняться к нему. Вид у академика был озабоченный. «Хорошо, что вы пришли в 9 часов, — сказал он. — Я оказался в затруднительном положении: в 10 часов должен был открыть Всесоюзное совещание китаеведов, которое состоится в здании Института марксизма-ленинизма, и к этому же часу меня неожиданно пригласил секретарь ЦК КПСС М.А.Суслов. Вам придется меня заменить. Для разговора нет времени. Вот справка и текст вступительного слова. Садитесь в машину и за 40 минут успеете их прочитать. Открывайте и ведите совещание, вам поможет профессор С.Л.Тихвинский». Это меня несколько успокоило. Сергея Леонидовича хорошо знал. Мы многократно встречались. Когда в 1963 г. я заканчивал книгу, которую собирался защищать в качестве докторской диссертации, то попросил его прочитать главу о национализации промышленности в Китае. Он охотно согласился. Глава им была одобрена, а о книге в целом он написал весьма необычно: «она непотопляема». Я воспринял это высказывание как высокую оценку.

В те годы в Москве еще не было «автомобильных пробок», и до ИМЭЛ можно было доехать за 40–45 минут. В дороге успел просмотреть справку о состоянии китаеведения в стране и прочитать пару раз вступительное слово, которое предстояло произнести. Проблемы китаеведения в целом были далеки от моих научных интересов, но, занимаясь в Президиуме АН СССР общественными науками, я знал, что советское китаеведение уже длительное время находится в «опале». Еще при Н.С.Хрущеве между СССР и Китаем была достигнута договоренность о взаимном прекращении разведывательной работы. В Академии был закрыт Институт китаеведения, который возглавлял С.Л.Тихвинский, прекращена подготовка кадров китаеведов в высших учебных заведениях. Как в те времена часто бывало, в этом деле перестарались и «наломали дров». Число специалистов, знающих китайский язык, резко сократилось. Жизнь же требовала развития политических, экономических и культурных связей с Китаем — громадной страной с самым многочисленным населением в мире.

В ИМЭЛ меня встретили и провели в зал заседаний. Прошел прямо в президиум, занял место председателя, открыл совещание и произнес вступительное слово. В зале знакомых лиц не было. На меня были устремлены десятки глаз. Многие смотрели с любопытством, а некоторые, похоже, и с иронией. Чувствовал себя вначале явно неуютно, но старался этого не показывать. Опыт руководства различными совещаниями и конференциями у меня был, и это выручало. Руководить ходом совещания мне помогали С.Л.Тихвинский и Л.П.Делюсин (сотрудник Отдела ЦК КПСС), сидевшие слева и справа от меня. Они знали участников совещания, подсказывали, кому следует предоставить в первую очередь слово для выступления, делились впечатлениями. Это была неоценимая помощь.

Целью совещания была разработка конкретных предложений по исправлению ситуации, сложившейся в области китаеведения. Выслушав несколько выступлений, в которых раскрывалась неприглядная картина с изучением китайского языка и подготовкой специалистов по Китаю, я вошел в нужную колею и стал чувствовать себя более уверенно. Совещание продолжалось два дня, выступило более 30 человек, представлявших различные научные центры и регионы страны. Я не только предоставлял слово очередному оратору, но в ряде случаев подчеркивал важность отдельных положений, высказанных в ходе дискуссии. В конце совещания настолько освоился с ролью председательствующего, что без особой подготовки произнес заключительное слово.

Выработанные в ходе совещания предложения были детально обсуждены на заключительном заседании. Они предусматривали восстановление китаеведения в СССР «во всех правах». Речь шла об изучении языка, открытии аспирантуры, развертывании широкой исследовательской работы и т.д. Один из пунктов предусматривал рассмотрение вопроса о создании специального научно-исследовательского института. Таковым стал Институт Дальнего Востока АН СССР. В его здании размещена Синологическая библиотека ИНИОН. В настоящее время этот институт широко известен в Китае, других странах Дальнего Востока, а также Запада. После некоторых размышлений решил об этом написать — случай этот сам по себе был весьма необычным.

Две новые командировки во Францию

Осенью 1968 г. я вновь собирался поехать в Париж в составе советской делегации для участия в очередной Генеральной конференции ЮНЕСКО. На этот раз делегацию возглавлял академик А.М.Румянцев. Мой друг С.К.Романовский уже второй год был Чрезвычайным и Полномочным послом СССР в Норвегии. В состав делегации входил ответственный секретарь Комиссии СССР по делам ЮНЕСКО В.В.Вахрушев — мой однокурсник. Как-то находясь в районе Арбатской площади, решил зайти к нему «на чашечку кофе». Разговор, естественно, зашел о предстоящей командировке. Зазвонил телефон. Василий взял трубку. Звонил председатель венгерской Комиссии по делам ЮНЕСКО. Он обратился к В.В.Вахрушеву с просьбой командировать в Будапешт нашего представителя для участия в среду в совещании венгерской делегации на предстоящей Генконференции в целях координации действий. Разговор происходил в понедельник. Нереальность такого приглашения была очевидна. Однако разговор для нашего венгерского коллеги (фамилию я не запомнил) принял неожиданный поворот. Василий закрыл микрофон рукой и задал мне вопрос: «Ты сможешь завтра вылететь в Будапешт на 4 дня?» (он знал, что у меня многократная выездная виза). Я ответил утвердительно. Не прошло и минуты, и он сообщил нашему венгерскому коллеге: «Во вторник встречайте члена нашей делегации члена-корреспондента АН СССР В.А.Виноградова». Несколько секунд телефон молчал, а затем последовали радостные возгласы, слова благодарности и т.д. Мы долго смеялись, а затем выпили не только кофе. В тот же день я получил в МИД билет на самолет и денежный аттестат. Во вторник меня довольно торжественно встретили в Будапеште.

Все четыре дня пребывания в Будапеште слышал от разных лиц одно и то же: как хорошо, что я смог приехать, вот так всегда должны осуществляться научные связи. Командировка была полезной. Со стороны венгерской Комиссии по делам ЮНЕСКО и Академии наук мне было оказано большое внимание.

Наличие многократной визы существенно облегчало мои контакты с зарубежными учеными. Я всегда сразу же мог ответить утвердительно на полученное приглашение, если, конечно, оно представляло интерес. Известно, что каждая медаль имеет две стороны. Были случаи, когда руководство Академии наук, учитывая это обстоятельство, отправляло меня в срочные командировки, которые не входили в мои планы.

В Париж наша делегация, как и в 1966 г., выехала поездом. Моим соседом по купе оказался профессор С.Л.Тихвинский, чему я был искренне рад. Поездку в поезде я любил — она позволяла расслабиться, отдохнуть, собраться с мыслями, еще раз просмотреть различные документы.

Руководитель делегации академик А.М.Румянцев пробыл в Париже дней десять и вернулся в Москву. Дело в том, что в Академии были объявлены выборы, и Общее собрание Академии совпадало по времени с Генеральной конференцией ЮНЕСКО. Он как вице-президент не мог отсутствовать на Общем собрании Академии. Уезжая, Алексей Матвеевич возложил обязанности главы делегации на С.Л.Тихвинского. Мы жили в соседних гостиницах и вечерами часто гуляли по бульвару Сен-Жермен, Латинскому кварталу, пару раз ходили в кинотеатр. Позднее мы не раз вспоминали эти приятные прогулки. Мне как члену-корреспонденту АН СССР также надлежало участвовать в выборах, и я с трудом упросил Сергея Леонидовича отпустить меня в Москву. Он был выдвинут кандидатом в члены-корреспонденты АН СССР по специальности «всеобщая история». Многих членов Отделения истории я хорошо знал. Отпуская меня в Москву, С.Л.Тихвинский, шутя, сказал, что рассчитывает на мою поддержку на предстоящих выборах. Его действительно избрали. Моя поддержка не потребовалась. Сергей Леонидович как ученый пользовался большим уважением.

В 1968 г. я пять раз выезжал в заграничные командировки, которые отнимали много времени и сил, а у меня было обязательство к 100-летию В.И.Ленина написать книгу «Ленинские идеи рабочего контроля в действии». Тема не была для меня новой, но я задумал написать книгу на неиспользованных ранее материалах. Широко осветить в ней предоктябрьский период и влияние ленинских идей рабочего контроля в зарубежных странах после Октябрьской революции. В ноябре в Президиуме АН СССР состоялось совещание, на котором рассматривался ход подготовки юбилейных публикаций. В это время я был в Париже. Кто-то из моих «доброжелателей» сказал на совещании, что книга Виноградова «находится пока в чернильнице». Естественно, мне это передали. Пришлось бросить многие дела и начать писать главу за главой. За декабрь и январь я сделал очень много, но до сдачи рукописи в издательство «Наука» оставалось всего два месяца. Уложиться в этот срок стало делом чести.

В конце января 1969 г. мне пришлось прервать на десять дней работу над книгой. Предстояла новая командировка в Париж. Вместе с Г.Г.Котовским я должен был принять участие в заседании Исполкома Международной ассоциации по экономической истории. В повестке дня стоял вопрос о подготовке к V конгрессу Ассоциации в 1970 г. в Ленинграде. В поездке меня сопровождала Марианна Брониславовна. Ранее в Париже она не была, и вообще мы впервые вместе выехали в зарубежную страну. Жена была доцентом физического факультета МГУ, вела большую преподавательскую и научную работу, и получить разрешение на выезд за границу не по делам, связанным с работой на факультете, а в качестве «сопровождающего лица» было достаточно сложно.

Уделяя должное внимание деловой стороне командировки, я старался познакомить Марианну возможно шире с Парижем и его окрестностями. В представительстве СССР при ЮНЕСКО и в аппарате секретариата ЮНЕСКО у меня было много друзей, и они оказали нам большое внимание.

На заседании Исполкома председательствовал Фернан Бродель. Он был расположен к нам очень доброжелательно и поддержал все предложения, связанные с подготовкой ленинградского конгресса. После заседания, проходившего на бульваре Распай в здании, где были расположены «Дом наук о человеке», большая библиотека и другие гуманитарные учреждения, Ф.Бродель пригласил меня с Марианной и Г.Г.Котовского на завтрак. В небольшом кафе на том же бульваре он, по-видимому, был завсегдатаем. Относились к нему с большим почтением. В конце завтрака принесли шампанское. Ф.Бродель попробовал и попросил принести другую бутылку. Так повторилось еще два раза, и только четвертая бутылка после дегустации была признана им должного качества. Для нас это было удивительным. Возможно, поэтому я и запомнил этот завтрак. Поведение Ф.Броделя не было рисовкой — он был не только одним из самых известных французских историков, но и большим знатоком французских вин.

Наряду с моей научной программой, Вадим Константинович Собакин составил специальную программу для Марианны. Она предусматривала посещение Лувра, других музеев, поездки в пригороды Парижа. Прежде всего мы посетили Версаль. Гуляли в парке, который и в зимнее время был весьма хорош. Посетили версальский музей, где любовались роскошными гобеленами. Интересными были поездки в Барбизон, Фонтенбло, Рамбуйе.

В свободные часы днем и чаще по вечерам гуляли по парижским улицам, побывали на Марсовом поле, на Елисейских полях, на Трокадеро. Поднимались на Монмартр. Проехали на автомобиле по Булонскому лесу. Во время ознакомления с Латинским кварталом наблюдали отголоски майско-июньских событий 1968 г. Студенты еще продолжали «шуметь». Как-то на бульваре Сен-Мишель они, подойдя к полицейским автобусам, запели «Интернационал». Полицейские выскочили из автобусов и бросились на студентов. Те разбежались в разные стороны, но вскоре вернулись и возобновили пение. Так повторялось несколько раз.

Однажды Л.И.Мирошников — сотрудник аппарата ЮНЕСКО, ранее работавший в Институте востоковедения АН СССР, показал нам в районе Нотр-Дам небольшой ночной рынок. Купили свежесваренные крупные креветки, сели на парапет около Сены и с удовольствием их съели. Почувствовали себя заправскими парижанами. Почти каждый вечер кто-то из друзей, работавших в то время в Париже, приглашал нас на ужин. Побывали в гостях у Галины Георгиевны и Рачика Мамиконовича Аваковых, у Людмилы Георгиевны и Бориса Федоровича Ключниковых, у Натальи Ивановны и Льва Ивановича Мирошниковых. Их гостеприимство нас очень трогало. Разговоры за столом всегда были интересными, содержали дополнительную информацию о Париже и парижанах.

Вадим Константинович Собакин и его супруга Нина Васильевна пригласили нас посетить ночью «Чрево Парижа». Это была очень интересная экскурсия. Большегрузные машины подъезжали к многочисленным специализированным лабазам, которые постепенно заполнялись самыми разнообразными продуктами питания. Например, в рыбном лабазе на огромных столах, засыпанных кусочками льда, лежали всевозможные рыбы, устрицы, креветки и другие дары моря. В мясном лабазе по всему его периметру на крюках висели туши коров, овец и свиней. В овощном лабазе все овощи хранились в сетках, были чистыми и привлекательными. В другом лабазе нас поразило обилие и разнообразие различных фруктов и ягод. Был январь, а здесь продавались дары знойного лета. В 3–4 часа утра в «Чрево Парижа» приезжали на автомашинах покупатели и развозили все необходимое по своим магазинам и лавкам. Так повторялось каждую ночь. Парижане по утрам покупали самые свежие продукты.

После осмотра лабазов у всех разыгрался аппетит, и мы направились в известный ресторан «Пье де Кошон» (свиные ножки), расположенный здесь же, в «Чреве Парижа». В два часа ночи ресторан был полон. Прежде всего заказали знаменитый луковый суп, изготовленный в небольших глиняных горшочках. Затем ели устриц и, наконец, отважились попробовать поджаренные лягушачьи ножки в специальном соусе. Они оказались очень нежными и вкусными, напоминали цыплят.

Эту поездку в Париж я назвал «парижскими каникулами»: во-первых, я был вместе с женой и, во-вторых, был менее занят, чем обычно. Стремясь показать Марианне как можно больше интересного, достопримечательного, я и сам более полно познакомился и с Парижем, и окружавшими его дворцами и парками. Зима в Париже была теплой, снега не было. Нас радовало и согревало гостеприимство друзей.

В Москве нас с женой ожидало приятное известие. Наш сын Андрей при окончании физического факультета МГУ получил премию (именные часы) за дипломную работу, которая была признана лучшей на ежегодном конкурсе дипломных работ. Руководителем его работы был член-корреспондент АН СССР Л.В.Келдыш¹. Ученый совет отделения радиофизики физического факультета рекомендовал Андрея в аспирантуру теоретического отдела Физического института им. П.Н.Лебедева. Забегая вперед, упомяну, что он

успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру и продолжал работать под руководством Л.В.Келдыша. За цикл работ, выполненных в ФИАНе и являвшихся развитием идей, сформулированных в дипломной работе, он был в 1979 г. удостоен премии Ленинского комсомола — высшей награды СССР для молодых ученых.

Мне предлагают должность директора

В Москве я вновь «ушел с головой» в работу над упомянутой книгой. Дело подвигалось медленнее, чем я рассчитывал. Выход был один — взять месячный отпуск, что я и сделал. В середине марта какие-то дела привели меня в Президиум АН СССР. В вестибюле, когда я еще не успел раздеться, меня остановил академик А.М.Румянцев, он был в пальто и, по-видимому, спешил. Сказал, что академик М.В.Келдыш поручил ему переговорить со мной о занятии должности директора недавно созданного Института научной информации по общественным наукам. Я был удивлен не столько сделанным мне предложением, сколько самой обстановкой. Серьезные разговоры такого порядка в вестибюле, стоя в пальто, не ведут. Мне было известно, что в кабинете академика А.М.Румянцева обсуждались различные кандидатуры на эту должность, но моя фамилия не называлась. Это означало, что я нежелательный кандидат для Алексея Матвеевича (а скорее всего, для его окружения). Ответил, что у меня другие планы и от сделанного мне предложения отказываюсь. А.М.Румянцев не стал меня уговаривать, сказал, что так и доложит президенту Академии.

В конце марта закончил работу над рукописью книги «Ленинские идеи рабочего контроля в действии» и в установленный срок сдал ее в издательство. Книга была издана в конце 1969 г. достаточно большим тиражом (7400 экз.). На нее было опубликовано три или четыре положительные рецензии.

После разговора с Алексеем Матвеевичем прошло более месяца. В этот период неоднократно встречался и с ним, и с академиком М.В.Келдышем. Разговор о директорстве больше не поднимался, и я считал, что вопрос исчерпан. Однако дело обстояло совсем не так. В день Ленинского субботника мне позвонил по внутреннему телефону академик М.Д.Миллионщиков и попросил через полчаса к нему зайти. При этом сказал, что академик М.В.Келдыш хочет поговорить со мной об Институте научной информации и поручил ему провести со мной предварительную беседу.

В назначенное время я поднялся в приемную, но Валентина Петровна Островская — помощница М.Д.Миллионщикова — попросила немного подождать. В это время из своего кабинета вышел академик М.В.Келдыш, увидел меня, поздоровался и пригласил к себе. Следом за мной зашел и Михаил Дмитриевич. Начался длительный и трудный для меня разговор о должности директора ИНИОН. Мстислав Всеволодович хотел знать мотивы моего отказа. Отстаивая свою позицию, я сослался на большую работу, которую провожу по подготовке конгресса Международной ассоциации по экономической истории в августе 1970 г., которую перепоручить другому лицу нельзя. Кроме того, указал, что работаю над двумя книгами, они наполовину написаны, а новая должность не позволит мне их продолжить — все время будет отнимать организационная работа по созданию ИНИОН. Я умолчал о третьей причине — в Институте и.о. директора И.А.Ходош и ее окружение активно не хотели моего назначения директором и оказывали давление на А.М.Румянцева, которому ИНИОН был подчинен, распространяли обо мне нелепые слухи. Начинать работу в этих условиях было и затруднительно, и неприятно. С большими усилиями мне удалось отказаться от сделанного предложения. М.В.Келдыш был явно недоволен, и вопрос им не был закрыт. Давление на меня пытался оказать зав. Отделом науки ЦК КПСС С.П.Трапезников, а затем меня вместе с академиком А.М.Румянцевым пригласил секретарь ЦК КПСС П.Н.Демичев. Он выслушал мои аргументы, признал, что в них есть резон, отметил, что очень важно в год 100-летия В.И.Ленина успешно провести конгресс в Ленинграде. Мне был задан вопрос, кого из ученых мог бы рекомендовать на эту должность. Я назвал Л.П.Делюсина. А.М.Румянцев его кандидатуру поддержал. Так был решен вопрос о первом директоре ИНИОН. Отказ от предлагаемой должности у секретаря ЦК КПСС в те времена считался почти невозможным. Это могло для меня кончиться большими неприятностями. Однако, как говорится, пронесло, но и не было забыто. Когда я все же стал директором ИНИОН, С.П.Трапезников неоднократно говорил мне: «Володя, из-за тебя мы потеряли два года. Не откажись ты тогда — давно стал бы академиком».

Конгресс в Ленинграде прошел очень успешно, что было отмечено и партийными органами города, и в ЦК КПСС, и в Президиуме АН СССР. Это подняло мое реноме, и С.П.Трапезников даже предложил мне должность директора создаваемого Международного экономического института Совета экономической взаимопомощи. Пришлось снова отказаться, но на этот раз у меня был безотбойный аргумент — я никогда не занимался проблемами экономического развития социалистических стран и действительно не мог возглавить этот институт. С.П.Трапезников вынужден был с этим согласиться и дополнительно на меня не рассердился. Рассказал об этом разговоре академику М.В.Келдышу. Он одобрил мое решение и неожиданно сказал: «Отказавшись быть директором ИНИОН, вы, вероятно, поступили правильно. А вот правильно ли поступили мы, приняв ваш отказ, покажет время».

Интересные встречи. Новые друзья

В августе 1969 г. мы всей семьей поехали на отдых в Крым. У меня с женой были путевки в санаторий «Форос», а для Андрюши и Алеши мы рассчитывали снять комнату в одном из ближайших к санаторию домов, что и удалось сделать. Вчетвером мы отдыхали впервые. Санаторий был расположен в прекрасном парке. В нем было приятно и гулять, и посидеть под кроной вековых деревьев. Пляж был хорошо оборудован, морская вода очень чистая, прозрачная. Купались, плавали с упоением. Погода нам благоприятствовала.

Почти одновременно с нами в «Форос» приехал товарищ Алеши по школе Сережа Канаев с отцом — Георгием Елисеевичем. Это было первое знакомство, которое переросло в дружбу. На второй или третий день пребывания в санатории рядом со мной расположился на пляже и загорал высокий, красивый мужчина с пышной темной шевелюрой, слегка подернутой сединой. Мы познакомились. Звали его Левоном Оганесовичем Бадаляном. Он заведовал кафедрой нервных болезней во 2-м Московском медицинском институте и, кроме того, был главным невропатологом Москвы. Так круг наших знакомых в «Форосе» постепенно расширялся. Вместе купались, гуляли, вечерами ходили в летний кинотеатр. Андрюша и Алеша отдыхом были довольны, много времени проводили вместе с нами. По разрешению главного врача санатория обедали они в рабочей столовой, а с завтраком и ужином проблем не было — все необходимые продукты продавались в магазине.

В санаторий приехал Г.Х.Шахназаров — ответственный сотрудник отдела ЦК. В Москве я с ним неоднократно встречался. Левон Оганесович познакомил нас с Ю.П.Любимовым — главным режиссером Театра на Таганке, а затем с А.Г.Глауровым — своим коллегой-медиком. Он заведовал кафедрой нервных болезней в Симферопольском медицинском институте, был главным невропатологом Крыма. Появились и другие знакомые.

На пляже был киоск, в котором продавались фрукты и различные напитки. Особого внимания заслуживало розовое мускатное шампанское — очень вкусное, ароматное. Выпить перед обедом стакан шампанского было очень приятно. Пили, разумеется, не в одиночку, а в компании: утром при входе на пляж кто-то просил киоскершу охладить к обеду несколько бутылок. Так происходило почти каждый день. Когда стали заканчиваться сроки пребывания в санатории, то каждому отъезжавшему из числа наших знакомых устраивали шумные веселые проводы.

Мы особенно подружились с Левоном Бадаляном, Сашей Глауровым и его женой Зиной. Немного позже в «Форос» приехала очаровательная девушка Наташа со своими друзьями. Она явно была влюблена в Левона. Он же был «старым холостяком», и сделать шаг к супружеской жизни ему было непросто. Наташа нам очень понравилась. Она была не только красивой, но и обаятельным, интересным человеком. Марианне и мне казалось, что Наташа очень подходит Левону, лучшей жены ему не найти. Не могу ручаться, но, кажется, мы оказали на него в этом направлении определенное влияние. Все произошло весьма романтично и вполне в кавказском духе. Левон Оганесович уехал из санатория раньше Наташи. Когда она приехала в Москву, он встретил ее на вокзале и увез к себе домой. Из его квартиры Наташа позвонила по телефону матери и сказала, что выходит замуж.

Александр Георгиевич Глауров был веселым, жизнерадостным человеком. Нас сближало многое, в том числе и тот факт, что мы оба были инвалидами Великой Отечественной войны. Подружились и наши жены. Саша знал много шуток и анекдотов, умел их рассказывать. Мы еще дважды встречались в санатории «Форос», и это нас дополнительно сблизило. В семидесятые и восьмидесятые годы мы в основном отдыхали в Крыму, и каждый раз Саша встречал нас на вокзале на своей «Волге», отвозил к себе домой, а затем в санаторий. После «Фороса» мы отдыхали два или три раза в санатории «Парус», а после него десять лет подряд в Ай-Даниле. Когда Саша приезжал в Москву, я обязательно его встречал и провожал обратно в Симферополь. Однажды он предложил нам приехать на 3–4 дня раньше начала путевок в санаторий, с тем чтобы показать нам Старый Крым. Мы так и поступили. Проехали на той же «Волге» все побережье Крыма от Алушты до Феодосии. Побывали в Новом Свете, где остановились на однодневный отдых в пансионате московского завода «Знамя революции». Посетили знаменитый завод шампанских вин. Уехали оттуда с ящиком шампанского в багажнике. Побывали в дельфинарии и Коктебеле. В Феодосии посетили музей Айвазовского. Вернулись в Симферополь уже другой дорогой. Путешествие оказалось очень интересным и в то же время утомительным. Все невропатологи Крыма были учениками профессора А.Г.Глаурова, нас везде встречали, усаживали за стол и угощали сверх меры.

Свое гостеприимство Александр Георгиевич оказывал не только мне и Марианне, но и нашим сыновьям, когда они приезжали в Симферополь.

Первой ушла из жизни в 1994 г. Зинаида Михайловна. Через четыре года не стало Александра Георгиевича. Когда я пишу эти строки, вспоминаю любимых друзей, то испытывают и чувство благодарности судьбе — нам повезло встретить в жизни таких замечательных людей, и чувство большой горечи, связанное с их преждевременной кончиной.

С Левоном Оганесовичем нам не пришлось больше вместе отдыхать, но в Москве мы встречались достаточно часто. Наташа успешно закончила аспирантуру ИНИОН. Она подарила мужу сына, которого назвала Оганесом. Профессора Л.О.Бадаляна избрали сначала членом-корреспондентом, а затем действительным членом Академии медицинских наук СССР. Эти события были должным образом отмечены. Он как ученый приобрел не только всесоюзную, но и мировую известность. Левон Оганесович всегда был очень добр и внимателен, не раз оказывал медицинскую помощь мне, моим близким и друзьям. Последний раз я встретил его в 1989 г. в аэропорту «Шереметьево». Он вместе с Наташей и сыном улетал в Соединенные Штаты. Я же отправлялся в Японию. Расцеловались, пожелали друг другу «мягкой посадки». Чувствовалось, что он испытывает большой внутренний подъем. После этой мимолетной встречи мы больше не виделись. Девяностые годы в нашей жизни все изменили, перемешали, нарушили связи и дружеские контакты. Мы не знали, что Левон тяжело заболел. Когда его не стало, я находился в командировке. Марианна была среди провожавших его в последний путь.

С Наташей Бадалян мы продолжаем дружить и встречаться. Все друзья и коллеги Левона Оганесовича ее очень чтут. Оганес закончил медицинский институт, защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, успешно работает. Жизнь продолжается.

Поездка вместе с академиком М.В.Келдышем на ВДНХ

В сентябре 1970 г. я замещал академика Я.В.Пейве на время его отпуска. За четыре года, прошедших после его избрания главным ученым секретарем, это происходило многократно. В Президиум АН СССР всегда приезжал к 9 часам. В один из сентябрьских понедельников (число не запомнил) без нескольких минут до 9 часов вошел в приемную и несколько удивился, увидев там И.Н.Киселева. Вид у него был явно встревоженный. Пригласил его в кабинет, и здесь Игорь Николаевич рассказал мне следующее: на ВДНХ проходит выставка достижений народного хозяйства Венгерской Народной Республики в связи с ее 25-летием. Посол Венгрии в СССР решил в этот понедельник устроить на выставке День науки. Более ста билетов были разосланы видным ученым Академии. Приглашались они на выставку к 10 часам утра. Сразу стало ясно, что и день, и час выбраны неудачно. Руководство Управления научных связей с социалистическими странами не было поставлено в известность и не могло осуществить какие-либо организационные мероприятия. Могло случиться так, что к 10 часам на Венгерскую выставку вообще никто не приедет. Необходимо было срочно искать выход из этой ситуации, не допустить скандала. Я позвонил по «вертушке» М.В.Келдышу, рассказал о случившемся и посоветовал поехать на выставку, предварительно дав указание аппарату отделений разыскать как можно больше академиков и от его имени попросить выехать туда же. Мстислав Всеволодович согласился, но, к моему удивлению, сказал, что ему не на чем ехать — он отпустил автомобиль. Моя «Волга» стояла у подъезда, и я предложил поехать на ней.

Мы достаточно быстро подъехали к ВДНХ. Водитель машины не знал, как проехать на территорию выставки, и М.В.Келдыш указал ему на правительственный въезд. В конце его был шлагбаум и стояли два милиционера. Увидев быстро приближающуюся белую «Волгу», они замахали жезлами и подошли к машине. М.В.Келдыша узнали мгновенно. На их лицах отразилось недоумение, тотчас же взяли под козырек и пропустили машину. Подъехали к павильону Венгерской выставки в 10 часов. У входа стояли улыбающийся посол и небольшая группа наших ученых. Я вздохнул с облегчением. Еще минут через 15 приехало до 50 академиков и членов-корреспондентов АН СССР.

Ознакомление с выставкой началось с осмотра достижений науки и техники. Пояснения давали директор выставки и его помощники. Меня поразила почти безграничная эрудиция академика М.В.Келдыша: у каждого стенда он задавал конкретные вопросы, интересовался характеристикой приборов, комментировал пояснения экскурсоводов. Посол шел рядом и иногда с удивлением поглядывал на нашего президента. Сам он, по-видимому, многое не понимал. Неожиданно к нему подошел кто-то из сотрудников посольства и тихо что-то сказал. Посол остановился, изменился в лице, извинился перед Мстиславом Всеволодовичем и быстро ушел. Осмотр выставки продолжался. Стало известно, что приехал заместитель председателя Совета Министров СССР, советский представитель в СЭВ М.А.Лесечко и попросил вызвать посла.

После двухчасового ознакомления с экспонатами выставки все участники были приглашены на прием в венгерский ресторан. Стол был богато сервирован, стояли различные национальные кушанья. К нашему удивлению, за столом уже находились посол и М.А.Лесечко. Посол пригласил Мстислава Всеволодовича сесть рядом с ним. Академик Н.М.Жаворонков и я разместились напротив. Обслуживали прием красивые официантки в ярких национальных нарядах. После многочисленных закусок стали разносить первое блюдо. Официантка с подносом подошла к М.А.Лесечко как самому высокому гостю. Он от первого блюда отказался и добавил: «И послу тарелку не ставьте — мы суп уже ели». Посол взглянул на него с некоторым смущением и попросил поставить тарелки сначала академику М.В.Келдышу, а затем и ему. Близко сидевшие ученые все видели и слышали. Я лично испытывал чувство стыда. Непонятно, как можно было доверить такой важный пост человеку, не обладавшему элементарными понятиями о культуре поведения. Его несоответствие занимаемой должности для многих было давно очевидно.

Окончание работы в аппарате Президиума АН СССР

В январе 1971 г. академик М.Д.Миллионщиков предложил мне поехать с ним в Варшаву и Краков по приглашению Польской Академии наук для подписания очередного протокола о научном сотрудничестве. Это предложение не было случайным. Михаил Дмитриевич часто советовался со мной по многим вопросам, особенно когда речь шла о составе делегаций для выезда за рубеж. Работать с ним было просто и приятно. По-видимому, Михаил Дмитриевич увидел во мне перспективного для АН СССР сотрудника и стал включать во многие комиссии, которые он возглавлял, что, естественно, расширяло круг моих обязанностей, способствовало развитию организаторских способностей. Так я стал членом экспертной комиссии по присуждению Большой золотой медали им. С.И.Вавилова (высшая научная награда АН СССР), членом комиссий по строительству нового здания Президиума АН СССР, санатория Академии в Крыму и других.

Запомнился мне один эпизод во время обсуждения проекта нового здания. Архитекторы принесли поэтажные планы. Все участники заседания, а это были только руководящие работники, прежде всего заинтересовались своими будущими кабинетами. Я также посмотрел, как собираются разместить заместителей главного ученого секретаря. Комнаты мне показались не слишком большими (12 кв. м) и хотел было об этом сказать, но внезапно понял, что вряд ли кому-либо из присутствующих предстоит занять указанные в плане кабинеты. Мне стало смешно, Михаил Дмитриевич это заметил и довольно сердито спросил: «Чему вы улыбаетесь, что здесь веселого?» Я не смутился и ответил, что перед нами проект очередного московского долгостроя, и мне вряд ли придется сидеть в одном из этих кабинетов. Так в действительности и получилось, но не только в отношении меня, но и всех членов комиссии.

Иногда заседания у Михаила Дмитриевича затягивались до 19–20 часов. Если он был в хорошем настроении, то нередко доставал бутылку коньяка, и начиналась неофициальная, дружеская часть встречи. Разговоры велись разные, но обычно связанные с конкретными событиями в Академии или вокруг нее. Хозяин кабинета был превосходным рассказчиком анекдотов, всегда остроумных, без пошлости. Был у него и любимый анекдот. Позволю себе его воспроизвести. Вот его содержание:

«Однажды пожилой мужчина, давно овдовевший, влюбился в красивую молодую девушку с веселым нравом и решил на ней жениться. Он был богат, известен, пользовался уважением. Она согласилась, и свадьба состоялась. Первый год прошел безоблачно, но затем наш герой начал подозревать, что молодая жена ему изменяет. Сомнения росли, и, не имея прямых улик, он решил обратиться за советом к пастору своего прихода. Тот внимательно выслушал его и спросил: “У вас есть монета?” Получив утвердительный ответ, он продолжил: “Тогда метните ее”. “Хорошо, — ответил ревнивец, — но что это даст?” “Мы получим ответ на ваш вопрос, — ответил пастор. — Если монета упадет решкой кверху, то это будет означать, что жена изменяет вам, когда остается дома одна. Если сверху окажется орел, то она изменяет вам, когда сама уходит из дома”. “Но если она мне все же не изменяет?” — воскликнул уязвленный муж. “О, тогда, сын мой, монета повиснет в воздухе!”»

Перед отъездом в Польшу Валентина Петровна Островская предупредила меня, что 16 января день рождения Михаила Дмитриевича. Я поблагодарил за информацию и взял с собой две бутылки армянского «Юбилейного».

Экспресс Москва–Берлин отошел от Белорусского вокзала по расписанию. Мы разместились в спальном купе, переоделись, расслабились. Я предложил выпить за удачную поездку. Михаил Дмитриевич поинтересовался, что я имею с собой. Ответил: «Водку, коньяк и кипрский грейпфрутовый сок». «Будем пить водку с соком, — сказал он. — Это прекрасный коктейль. Жаль нет шейкера, но обойдемся и без него». Как заправский бармен, Михаил Дмитриевич налил водку в стаканы, добавил сок, закрыл один из стаканов бумажной салфеткой и взболтал. Ту же процедуру проделал и со вторым стаканом. Впервые я пил такой коктейль и был приятно удивлен. Запивать водку грейпфрутовым соком и пить коктейль из этих двух ингредиентов, как говорится, «две большие разницы».

Рано утром 12 января мы приехали в Брест и пошли завтракать в ресторан. Сели за столик. Ресторан только что открылся. Официантки сидели в углу зала, весело разговаривали и не спешили брать заказы. Я не выдержал и подошел к ним, узнал, кто старшая, и сказал: «Почему приходится вас ждать. Рядом за столиком сидит председатель Верховного Совета РСФСР М.Д.Миллионщиков». Мои слова произвели должный эффект: у нас немедленно взяли заказ, завтрак был подан быстро, и мы хорошо подкрепились. Академик не любил, когда перечисляли его должности, и я сказал ему, что просто поторопил официанток.

В Варшаве нас встретили вице-президент Польской Академии наук и другие сотрудники ПАН, отвезли в гостиницу. Днем состоялись встреча в Президиуме ПАН и торжественный обед. На следующий день уехали в Краков. Здесь мы провели четыре дня и достаточно основательно ознакомились с этим замечательным старинным городом, уцелевшим во время войны только благодаря стремительному наступлению Красной Армии. Я своевременно проинформировал наших польских хозяев о предстоящем дне рождения академика М.Д.Миллионщикова. Вечером 16 января они устроили торжественный ужин. Михаил Дмитриевич был весел, много шутил, произносил красивые тосты. На следующий день мы вернулись в Варшаву. Официальные переговоры не заняли много времени, и 18 января был подписан Протокол о научном сотрудничестве между АН СССР и ПАН на 1971–1972 гг.

Вообще 1971 г. начался для меня удачно. Прежде всего, отмечу награждение вторым орденом Трудового Красного Знамени за заслуги в развитии советской науки. Затем последовали два назначения: членом Бюро Редакционно-издательского совета АН СССР и членом Главной редакционной комиссии двенадцатитомного издания «История Второй мировой войны. 1939–1945». Для меня как ветерана Великой Отечественной войны участие в подготовке такого капитального труда было делом почетным. Однако началось все с небольшого курьеза. Заседание проходило в здании Генерального штаба на улице Фрунзе. Я приехал своевременно и за пять минут до трех часов вошел в зал. К моему удивлению, заседание уже началось. Решил, что мои часы отстают, огляделся и скромно сел на свободное место в последнем ряду. Председательствовал маршал Советского Союза А.А.Гречко, сидевший за одним столом с членами Главной редакционной комиссии. На заседании присутствовали многие маршалы, генералы армии и другие военачальники. Для меня все это было необычно. Обсуждался план очередного тома. Докладывал директор Института военной истории генерал-лейтенант П.А.Жилин. После окончания заседания я выяснил, что заседание началось раньше назначенного времени. На следующее заседание я приехал за 20 минут до начала, вошел в зал и сел за стол Главной редакционной комиссии. Вскоре появился маршал А.А.Гречко, посмотрел на часы и сказал: «Кажется, почти все в сборе, можно и начинать, а тех, кто придет до 3 часов, не будем считать опоздавшими».

Участие в подготовке двенадцатитомного труда было делом весьма интересным. На заседаниях разбирались особенности всех этапов войны, основных военных операций, успехи и неудачи. Выступали известные маршалы и заслуженные генералы. Иногда возникали споры, разгоралась полемика. Почти во всех случаях преобладало стремление объективно осветить события, вскрыть причины неудач. Однако были и «передержки», особенно когда речь шла о действиях 18-й армии, в которой воевал Л.И.Брежнев, о его роли в защите «Малой земли» и вообще о значении этой военной операции. Я выступал несколько раз с замечаниями по конкретным вопросам, в частности внес предложение подготовить дополнительный справочный том, содержащий предметный указатель, указатели имен и географических названий. Предложение признали правильным, но трудновыполнимым.

В мае 1971 г. было намечено провести Общее собрание Академии наук СССР. Предстояло избрать президента, вице-президентов, членов Президиума Академии и главного ученого секретаря. Больших изменений в составе руководства Академии наук СССР не предвиделось. Для всех было очевидно, что академик М.В.Келдыш будет избран президентом Академии на третий срок. Не ожидались существенные изменения в составе вице-президентов Академии. Только под вопросом оказывалось переизбрание академика Я.В.Пейве главным ученым секретарем. Стало известно, что академик М.В.Келдыш предложил эту должность академику Ю.А.Овчинникову, но тот отказался. Начальник управления кадров Академии Г.А.Цыпкин доверительно сообщил мне, что в качестве кандидата на эту должность рассматривалась и моя кандидатура. Со мной никаких официальных разговоров об этом не было. Сам я излишнего любопытства не проявлял — считал неэтичным, будучи заместителем академика Я.В.Пейве, вести разговоры на эту тему и тем более предпринимать какие-либо действия. Позднее В.А.Филиппов, который в аппарате Президиума АН СССР был, пожалуй, самым близким человеком к М.В.Келдышу, сказал мне, что президент называл ему в качестве возможных кандидатов членов-корреспондентов АН СССР Г.К.Скрябина и В.А.Виноградова. Президент выбрал первого. Тот же В.А.Филиппов предполагал, что здесь сыграло большую роль посещение Мстиславом Всеволодовичем Пущинского научного центра. Г.К.Скрябин стал в это время председателем совета директоров. Ознакомление с деятельностью Центра произвело на М.В.Келдыша большое впечатление. Это могло склонить весы в пользу Скрябина, но, возможно, были и другие причины или мотивы.

Когда в мае 1971 г., незадолго до выборов, стало известно, что и.о. главного ученого секретаря будет избран Г.К.Скрябин, я сделал для себя выбор — решил уйти с должности заместителя главного ученого секретаря. С Скрябиным у меня были дружеские отношения, но работать с ним не хотел. В это время академики Н.П.Федоренко и Н.Н.Иноземцев, зная мои настроения, предложили перейти в Отделение экономики на должность заместителя академика-секретаря. Практически без раздумий я дал согласие, и Общее собрание Отделения экономики меня единогласно избрало.

После Общего собрания Академии наук СССР состоялось заседание Президиума АН СССР, на котором и.о. главного ученого секретаря избрали Скрябина. Академик Я.В.Пейве остался в составе Президиума АН СССР в качестве академика-секретаря Отделения общей биологии. Сразу после избрания Скрябин разыскал меня в Доме ученых и выразил свое недоумение и сожаление, что я перешел на другую должность. Он же рассчитывал работать со мной. Я поздравил его и пожелал успеха. Георгий Константинович попросил меня зайти к нему для более обстоятельного разговора. Такая встреча состоялась, и я, как мне казалось, дал ему несколько дельных советов.

Мое заявление об освобождении от должности заместителя главного ученого секретаря президент оставил у себя, и оно лежало в его папке без движения. Г.К.Скрябину он сказал, что пока не будет найдена замена, меня освобождать не будут. Шел месяц за месяцем, я выполнял отдельные поручения Скрябина, иногда М.Д.Миллионщикова, реже М.В.Келдыша. Основное время проводил в Отделении экономики и в ИМЭМО.

Во второй половине 1971 г. было решено, наряду с существовавшими между академиями социалистических стран двусторонними соглашениями о научном сотрудничестве, разработать и подписать Соглашение о многостороннем сотрудничестве. С этой целью было намечено провести в Москве специальное совещание представителей академий наук всех социалистических стран Европы, Монгольской Народной Республики и Кубы. По поручению академика М.В.Келдыша я возглавил рабочую группу по подготовке проекта Соглашения. Работа эта была кропотливая, требовалось учесть массу факторов, синтезировать опыт двусторонних соглашений, наряду с научными проблемами предусмотреть финансовые, юридические, процедурные и другие вопросы. Разработанный проект Соглашения был разослан для согласования во все академии наук.

Совещание состоялось в Москве во второй декаде декабря. В нем принял участие президент Академии наук СССР академик М.В.Келдыш, вице-президенты, главный ученый секретарь и ряд видных ученых. Обсуждение проекта Соглашения проходило по пунктам, было внесено много поправок и дополнений. Руководители академий подписали Соглашение 15 декабря 1971 г. Это было важное событие в развитии научного сотрудничества социалистических стран. Соглашение способствовало расширению научных связей, их углублению и приданию им новых организационных форм.

На следующий день все участники совещания в соответствии с программой должны были вылететь в Новосибирск для ознакомления с научными учреждениями Сибирского отделения. Сопровождать эту обширную делегацию, насчитывавшую более 50 ученых, было поручено мне. Сразу же возникли трудности с кубинской делегацией — ее члены были слишком легко одеты. Пришлось купить им меховые шапки и другую одежду. Прилетели мы в Новосибирск в 23 часа по местному времени и через час были в Академическом городке. После размещения в гостинице собрались на ужин, который продолжался около двух часов.

Между Москвой и Новосибирском разница во времени составляла 4 часа, спать никто еще не хотел. К тому же ужин всех основательно взбодрил. Было решено на сон грядущий прогуляться. Легли спать где-то в четыре часа утра, а в восемь часов необходимо было уже вставать. Наступивший день оказался очень сложным: программа посещений и встреч была обширной, время для отдыха не предусматривалось. Все ходили полусонные. Я попросил перенести ужин на 19 часов и его не затягивать — дать возможность нормально выспаться. На следующий день все чувствовали себя хорошо и с большим интересом продолжали ознакомление с научными учреждениями Сибирского отделения. Прощальный прием прошел в очень теплой, дружеской обстановке. К сожалению, в эти дни в городке не было академика М.А.Лаврентьева.

Последнее заседание Президиума АН СССР в 1971 г. состоялось 30 декабря. На этом заседании наконец-то было рассмотрено мое заявление, и я был освобожден от работы в аппарате. Однако вице-президент АН СССР академик П.Н.Федосеев не дал мне ни дня для передышки. На следующий день он пригласил меня и снова от имени президента М.В.Келдыша и лично своего предложил занять должность директора ИНИОН. Сказал: «Вы рекомендовали Л.П.Делюсина. Он не справился с формированием Института, и мы потеряли два года. Теперь вам предстоит исправлять положение. С ЦК КПСС вопрос согласован. Прошу вас не отказываться». Я поблагодарил Петра Николаевича и пообещал серьезно отнестись к его предложению и в начале января 1972 г. дать ответ.

Последнее поручение президента

После встречи нового, 1972 г. меня снова попросил зайти академик П.Н.Федосеев, и я дал согласие возглавить Институт научной информации по общественным наукам, который в тот момент носил странное и неблагозвучное название: Институт научной информации и фундаментальная библиотека по общественным наукам (ИНИБОН), что противоречило формулировке, содержавшейся в решении ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Петр Николаевич согласился, что такое уточнение следует внести. Оставалось ждать решения ЦК КПСС и постановления Президиума АН СССР.

Неожиданно 5 января меня пригласил академик М.В.Келдыш. Он выразил удовлетворение в связи с моим согласием занять должность директора Института. Но пригласил меня Мстислав Всеволодович не только и не столько по этому поводу. Он попросил меня выехать в Польшу во главе небольшой делегации Академии для подписания договора об учреждении Международного математического центра имени Стефана Банаха в Варшаве в рамках многостороннего научного сотрудничества академий наук социалистических стран. Вопрос этот не был новым, такие переговоры велись уже более года, и я принимал в них участие. Выслушав Мстислава Всеволодовича, задал ему вопрос: «В качестве кого буду подписывать этот договор?» Президент ответил, что в качестве заместителя главного ученого секретаря, и пояснил: «До вашего возвращения из Варшавы я не буду подписывать протокол Президиума АН СССР об освобождении вас от этой должности». Тут же он подписал документ, подтверждающий мои полномочия, и вручил его мне.

Через два дня я выехал в Варшаву в сопровождении члена-корреспондента АН СССР С.В.Яблонского (математика) и заместителя начальника Отдела многостороннего научного сотрудничества с социалистическими странами К.П.Глаголева. В Варшаве нас встретили и вместе с другими делегациями разместили в одной из правительственных резиденций вблизи советского посольства. Это было очень удобно. Председательствовал на заседании директор Математического института Польской Академии наук профессор Чеслав Олех. Переговоры продолжались четыре дня, и был выработан «Договор об учреждении Международного математического центра имени Стефана Банаха по повышению квалификации научных кадров в Варшаве», состоящий из 15 статей, регламентирующих его деятельность¹.

Основной целью Центра являлось повышение квалификации научных кадров в наиболее актуальных областях математики и ее приложений. Предусматривалось, что для достижения этих целей Центр организует различные курсы, стажировки, семинары, симпозиумы, летние школы, коллоквиумы, научные конференции и другие встречи специалистов. Определение направления деятельности Центра, его научно-исследовательской и учебной программ возлагалось на Ученый совет, создаваемый участниками Договора.

Во время переговоров возникло только одно сложное обстоятельство: данный Центр, как и другие совместные учреждения, создавался в рамках многостороннего научного сотрудничества академий. Однако польская делегация внесла предложение рассматривать его как Международную организацию с участием любых стран под эгидой ЮНЕСКО. Это противоречило принципам Договора о многостороннем сотрудничестве и встретило возражения со стороны советской и других делегаций. Обсуждение этого вопроса заняло довольно много времени. В результате нашли компромиссное решение: в статье 4 записали, что «в работе Центра с согласия Ученого совета могут также участвовать математики из других стран».

Президент Академии наук СССР академик М.В.Келдыш одобрил работу нашей делегации, выразил мне личную благодарность и пожелал успешной работы в новой должности. Пошутил, что мне все же не удалось «отвертеться» от должности директора ИНИОН.

Договор о создании математического центра вскоре был утвержден Президиумом АН СССР. Сотрудничество в рамках математического центра имени Стефана Банаха успешно развивалось, было весьма полезным. В его работе принимали участие многие видные математики социалистических стран. В их числе, в частности, были наши выдающиеся ученые академики А.Н.Тихонов, С.Н.Никольский, А.А.Самарский и другие.

Глава шестая

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: