В. И. Васильев Федерализм и избирательная система в Германии

В Вашингтоне и Москве размышляют

В Вашингтоне одобрили немецкие представления по структуре и формату предстоящих переговоров - не мирная конференция, а переговоры "шестерки", не мирный договор, а договор о международных аспектах германского единства. Результаты переговоров с американцами облегчили немецкой стороне контакты с Лондоном и Парижем, которым пришлось считаться с благосклонным отношением США к немецкой программе объединительного процесса.

Г.-Д.Геншер тем не менее признает, что позиция Парижа и особенно Лондона была гораздо более сдержанной. От немцев требовали не торопиться, не форсировать объединение, ссылаясь на опасность осложнений в центре Европы и нежелательность затруднять положение М.С.Горбачева, которому в условиях неустойчивого внутриполитического положения трудно "переварить" столь резкий поворот в ГДР и быстрое раскручивание объединительного процесса в Германии. От германских руководителей требовали, кроме того, гарантий, что объединенная Германия останется верным членом НАТО и Европейского союза и не начнет территориальных переделов в Европе. Говорилось о необходимости подтвердить окончательный характер границы с Польшей, поскольку отсутствие соответствующих положений в провозглашенной Г.Колем программе из 10 пунктов вызвало беспокойство в Лондоне и Париже.

Правительству ФРГ пришлось учесть эти требования, хотя первоначально в Бонне пытались лавировать, ссылаясь на то, что окончательные решения по границам может принимать только правительство объединенной Германии. Формальные увертки не помогли, и Бонн пообещал скорректировать свою позицию.

Важное значение Г.Коль придавал тому, чтобы германская тема получила достаточно громкое звучание в ходе встречи Дж.Буша с М.С.Горбачевым на Мальте 2-3 декабря 1989 года. Канцлер настоятельно просил Президента США выступить в поддержку позиции ФРГ по вопросам германского единства, надеясь, что это существенно облегчит ему собственные контакты с советским руководством. Германский вопрос действительно занял видное место в ходе переговоров Дж.Буша с М.С.Горбачевым. Однако отправившийся вслед за тем в Москву Г.-Д.Геншер встретил весьма прохладный прием. Советское руководство находилось под сильным впечатлением событий в ГДР, ЧССР и Румынии. Атмосфера переговоров была напряженной, и Г.-Д.Геншер впоследствии напишет в своих воспоминаниях, что это была его самая безрадостная встреча с М.С.Горбачевым.

В аэропорту Внуково-2 кортеж Г.-Д.Геншера встретился с другим немецким кортежем - руководитель правительства ГДР Г.Модров возвращался после бесед с М.С.Горбачевым в Берлин. Он не мог сообщить ничего обнадеживающего советскому руководству, да и сам не услышал в Кремле ничего, что дало бы ему уверенность в возможности стабилизировать положение в ГДР. Ни у руководителей ГДР, ни у М.С.Горбачева рычагов для этого уже не оставалось. Видимое бессилие порождало раздражение. Г.-Д.Геншер вспоминает, что в Москве он встретил удрученного Э.А.Шеварднадзе. "Казалось, он понимал неизбежность развития, но не испытывал сожаления по этому поводу, скорее наоборот, хотя и отдавал себе отчет в том, какие проблемы и потрясения принесет это для его страны, особенно для М.С.Горбачева и него самого" H.-D.Genscher, Op.cit., S. 683..

Г.-Д.Геншеру пришлось выслушать от Президента СССР и весьма жесткие оценки в адрес правительства ФРГ, действия которого были расценены как вызывающие и ультимативные в отношении ГДР. Вполне оправдан был и упрек в том, что Бонн действовал в нарушение подписанной с М.С.Горбачевым в июне 1989 года декларации, предусматривавшей предварительные консультации по важным вопросам, затрагивающим отношения между СССР и ФРГ.

Г.-Д.Геншер старался отвести критику и оправдать действия правительства ФРГ. Он опасался, что если острый разговор с М.С.Горбачевым станет достоянием гласности, то это может нарушить планы ФРГ, дезориентировать население ГДР. Пресса получила обтекаемые оценки состоявшейся беседы. Впрочем, немецкий министр уловил в сказанной советским руководителем заключительной фразе ("если общеевропейский процесс в отношениях между Советским Союзом и ФРГ будет развиваться хорошо, то появится возможность нового развития и в германском вопросе") важный сигнал, означавший, по его мнению, что дверь к германскому единству уже приоткрылась Ibid., S. 687..

Правда, по закрытым каналам такой сигнал поступил в Бонн еще раньше. Опубликованные недавно в ФРГ документы по вопросам германского единства из архивов Ведомства федерального канцлера свидетельствуют, что 21 ноября помощника канцлера по внешнеполитическим вопросам Хорста Тельчика посетил сотрудник международного отдела ЦК КПСС Н.С.Португалов, который передал ему примечательный документ. В записке, представленной в тот же день канцлеру, Х.Тельчик докладывает, что полученный им документ состоит из двух частей: в одной излагаются "официальные" соображения СССР по германскому вопросу, исходящие от М.С.Горбачева, в другой - "неофициальные", исходящие от члена Политбюро ЦК КПСС А.Н.Яковлева и обсуждаемые в международном отделе ЦК. Х.Тельчик отмечает, что, как следует из "неофициального" раздела, советское руководство конкретно обсуждает вопрос об объединении Германии "во всех вариантах" (в документе говорилось, что в СССР в связи с германским вопросом размышляют уже о всех возможных альтернативах, даже о "немыслимых"). И хотя в документе перед канцлером ставились многие вопросы, вытекающие из официальной, принципиальной позиции СССР, в Бонне привлекло внимание прежде всего и только готовность размышлять о "немыслимом". Х.Тельчик высказал канцлеру рекомендацию, что с учетом такого развития "пора переходить в наступление" в германском вопросе "Deutsche Einheit. Dokumente zur Deutschlandpolitik". Munchen, 1998, S. 616-618..

В Бонне тем не менее опасались, что приоткрытая дверь может вновь захлопнуться. Поэтому был продолжен глубокий зондаж позиции Советского Союза. Г.-Д.Геншер использовал для этого первый же представившийся случай - поездку Э.А.Шеварднадзе в Брюссель на встречу с министрами иностранных дел Европейского cоюза. Речь советского министра на заседании политического комитета Европейского парламента 19 декабря 1989 года не обрадовала Г.-Д.Геншера. Она была выдержана в жестких тонах. Э.А.Шеварднадзе сформулировал семь вопросов, ответ на которые должен был предшествовать любой практической дискуссии о германском единстве. Вопросы содержали все элементы классической позиции СССР в германском вопросе - непреложность факта существования двух германских государств как составной части европейской политической реальности, нерушимость европейских границ, уважение суверенитета и государственности ГДР. Один из вопросов касался места "национального немецкого образования" в существующих в Европе военно-политических структурах. "Нельзя всерьез ожидать, - говорил Э.А.Шеварднадзе, - что статус ГДР радикально изменится, в то время как статус ФРГ останется прежним". Давалось понять, что для СССР были бы приемлемы лишь вариант "демилитаризации" и нейтральный статус Германии.

Выступление советского министра было воспринято как изложение исходной, причем запросной позиции СССР, нацеленной на то, чтобы несколько "отрезвить" Бонн, настроившийся на спринтерские темпы объединения Германии.

Г.-Д. Геншер придавал, однако, большее значение личной беседе с Э.А.Шеварднадзе, а не его публичному выступлению. Из этой беседы он вынес впечатление, что, несмотря на жесткость изложенной официальной позиции, в Москве "реалистически" оценивают ситуацию, осознают, в каком направлении она развивается. Тем не менее согласие Кремля с неизбежностью объединения Германии легче будет получить, если не ставить его перед свершившимися фактами и сделать объединение результатом серьезных переговоров, которые позволят Советскому Союзу считать, что он контролирует ситуацию.

На самом же деле ни к каким окончательным выводам в Москве еще не пришли. Руководство страны находилось в жестком цейтноте, под прессингом углубляющегося внутриполитического кризиса и обвального развития событий в бывшем социалистическом лагере. Перестройка, задуманная для оздоровления и демократического преобразования страны, вылилась в дестабилизацию государства, расшатывание его структур, ослабление центральной власти, в бурное развитие центробежных тенденций на волне национализма, расползавшегося по регионам некогда монолитного государства. Ни о каком совершенствовании экономики в этих условиях не могло быть и речи.

Страна вползала в экономический кризис, то и дело возникали нехватки продовольствия, топлива, расшатывалась система централизованного снабжения. Под воздействием перестроечной эйфории регионы начинали игнорировать свои обязательства, в том числе финансовые, перед центром, который стал испытывать острую нехватку валютных средств для закупок продовольствия с целью покрытия постоянно возникавшего то тут, то там дефицита. Стал расти внешний государственный долг, стремительно сокращались золотовалютные резервы.

Национальный вопрос и право нации на самоопределение, вокруг которых шли жестокие дискуссии и острейшая борьба после Октябрьской революции 1917 года, приобрели в Советском Союзе в конце 80-х " начале 90-х годов взрывной характер. Как и почему они стали актуальными - это особая тема, ожидающая глубокого и тщательного исследования. Не вызывает сомнений, что на Западе прекрасно понимали роковое значение этих двух вопросов для будущего одной шестой части земного шара и для Восточной Европы. Не случайно Г.-Д. Геншер еще в сентябре 1989 года отмечал в разговоре со специальным советником Президента США по проблемам контроля над вооружениями Полом Нитце: "Все развитие в Советском Союзе показывает, сколь недопустимо в Кремле пренебрегали в прошлом национальным вопросом. В принципе, Ленин и Сталин осознали проблему во всей ее масштабности, но не решили ее. Горбачев в известной мере использует сейчас динамику национального вопроса для слома старых политических структур" H.-D.Genscher. Op. cit., S. 645..

Осенью 1989 года Г.-Д.Геншер не мог еще предвидеть, как далеко зайдет этот процесс и какие конфликты - от Приднестровья до Чечни - разразятся на территории СССР в последующие годы. Конечно, не только из-за неумения или нежелания искать правильные подходы к национальному вопросу.

На таком внутриполитическом фоне, который сложился в СССР к началу 1990 года, было не просто демонстрировать сильную, убедительную и эффективную внешнюю политику. Тем не менее еще сохранялся высокий международный авторитет Советского Союза, который заставлял партнеров считаться с его мнением при решении европейских и мировых проблем.

В разгар дискуссий о путях разрешения проблемы германского единства в начале января 1990 года советское руководство обратилось к канцлеру Г.Колю с просьбой о срочной продовольственной помощи. Разумеется, правительство ФРГ откликнулось положительно и оперативно. Уже 24 января Г.Коль подтвердил готовность поставки в СССР по льготным ценам 52 тыс. тонн мясных консервов, 5 тыс. тонн свинины, 20 тыс. тонн сливочного масла и другого продовольствия, выделив для субсидирования этих поставок 220 млн. немецких марок H.Teltschik. 329 Tage. Innenansichten der Einigung. Berlin, S. 100, 114.. Это было не единственное обращение руководства СССР за продовольственной помощью к ФРГ и другим западным странам. Вскоре последовали новые просьбы такого рода, а также обращения о предоставлении кредитов. Помощь обязывала, ставила руководство СССР в еще более сложное положение на переговорах с ФРГ.

Тем временем в Москве шла разработка позиции, стратегии и тактики предстоящих дипломатических контактов по вопросам объединения Германии. Работа шла трудно, разброс оценок и мнений был очень велик. Предлагавшиеся руководству рекомендации экспертов нередко получали там собственную интерпретацию, а при реализации обретали весьма далекий от первоначального замысла характер.

История, идеология, традиции, острота разногласий в руководстве КПСС и государства побуждали занять весьма твердую позицию, основанную на складывавшейся десятилетиями политике СССР в германском вопросе. На пленуме ЦК КПСС в декабре 1989 года М.С.Горбачев заявил о решимости защищать ГДР, являющуюся стратегическим партнером и членом Организации Варшавского договора. Он говорил о необходимости исходить из сложившейся в результате второй мировой войны реальности - существования двух суверенных германских государств, отмечал, что отход от такой линии может привести к дестабилизации в Европе. Эти же тезисы лежали в основе многих других выступлений советских руководителей в начале 1990 года, в том числе М.С.Горбачева и Э.А.Шеварднадзе. Но чем жестче и решительнее они звучали, тем явственнее приобретали характер ритуальных заклинаний, лишенных директивной весомости для практической политики.

В то время в московских правительственных кабинетах разрабатывались самые разнообразные, порой взаимоисключающие идеи и предложения по германскому вопросу - от роспуска военных блоков в Европе до одновременного членства объединенной Германии в НАТО и Организации Варшавского договора и даже до проведения общеевропейского референдума по германскому вопросу. Эксперты хорошо понимали нереальность подобных дилетантских идей и не включали их в свои рекомендации. Было ясно, что дни Организации Варшавского договора сочтены и привязывать членство в ней к серьезным политическим разработкам в связи с объединением Германии значит заниматься самообманом, дезориентировать общественность.

Можно ли было всерьез рассчитывать на то, что западная часть объединенной Германии будет входить в НАТО, а восточная (бывшая ГДР) - в Организацию Варшавского договора? Улыбки в коридорах МИД вызывала и идея референдума, хотя ее предложил сам министр. Тем не менее по аппаратным каналам подобные идеи подбрасывались политическому руководству страны и даже кулуарно обсуждались с представителями других стран. Никакого развития эти предложения, разумеется, не получили. В конечном счете М.С.Горбачев сам отбросил идею одновременного членства в НАТО и ОВД, дезавуировал ее в беседе с Г.Колем. В проработку была взята позиция, предусматривающая неучастие объединенной Германии в НАТО, придание ей нейтрального статуса.