Вадим Кирпиченко

При посещении Лептис-Магны возникает каверзный вопрос: как же, собственно, идет развитие цивилизации — от них к нам или от нас к ним? Лептис-Магна поражает и своими размерами, и продуманностью планировки, и высоким уровнем городского хозяйства, и местами для отдыха и занятий спортом. Город вымощен каменными плитами. Арки, памятники, колонны — из благородного мрамора. А вот и банно-плавательный комплекс. Парилки. У входа — мозаичное изображение современных пляжных «лягушек», что означает: босиком входить нельзя — горячо. Бассейны для холодной и горячей воды (разогревается большой камень, опускается в воду — и вода становится горячей). Рядом с банями и бассейнами — стадион. Образцовый (пользуясь нашей терминологией) базар: мраморные громадные

218

Но возвратимся в апрель 1991 года. Разместили меня на набережной Триполи в новехонькой гостинице «Аль-Махари». Гостиница названа по имени одного из арабских племен, которое славилось самыми выносливыми и быстроходными верблюдами. На проспектах гостиницы и изображен этот махарийский верблюд. Гостиница строилась и отделывалась швейцарскими, марокканскими и ливийскими компаниями. В отделке преобладает марокканский стиль. Поселили меня как «представителя Президента СССР» в лучшем номере, который специально готовился к визиту короля Марокко Хасана II.

Честолюбие мое было полностью удовлетворено. Раньше меня здесь на базаре называли византийцем, а теперь я живу в номере, первым постояльцем которого был король. Такого рода мысли и воспоминания сумбурно проносились в моей голове, в то время как я старался сосредоточиться на предстоящей очень сложной встрече с Каддафи. Основной вопрос: как следует вести разговор с ним, чтобы получить деньги? И сколько придется ждать этой встречи, хотя она предварительно была обещана, — день, два, три, неделю?

Ранее с Муамаром Каддафи встречаться мне не приходилось, но у меня были хорошие знакомые из ближайшего окружения ливийского лидера. Да и среди советских сотрудников были люди, которые при всей трудности контактов с ливийцами умели наладить с ними теплые и дружеские отношения. Одним из таких сотрудников был мой давний знакомый, арабист, терпеливый и целеустремленный человек, взявший на вооружение известное изречение бойца Сухова из фильма «Белое солнце пустыни»: «Восток — дело тонкое». Восток не любит нервной суеты и каких-то срывов в

219

человеческих отношениях. Дружеское участие, благожелательность, интерес к жизни народа и общества, неназойливая шутка — и все это многократно помноженное на терпение — дают положительный результат в дипломатической работе и в работе разведчика.

Несмотря на то, что после разрушения резиденции прошло уже несколько лет, восстановительные работы здесь и не начинались — было решено сохранить все так, как есть, для демонстрации «западного варварства». Ранее сюда водили многочисленные экскурсии молодежи с целью патриотического воспитания и возбуждения воинственного духа. В установленном посреди развалин шатре Каддафи принимает различных посетителей. Смысл этой церемонии заключается в том, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть простоту своих бедуинских нравов, верность традициям, а с другой — лишний раз напомнить посетителям о жестоких бомбардировках Триполи.

Наконец нас пригласили в шатер, где уже находился ливийский лидер. Вид его был живописен: белый костюм без галстука, черная шелковая накидка с золотым кантом, элегантные черные туфли без задников. По всему было видно, что за своим внешним видом Каддафи тщательно следит. Чтобы настроить разговор на нужную волну, я поговорил с лидером несколько минут по-арабски, а затем перешел на разговор через переводчика (кстати сказать, не все арабисты рискуют выступать в этом качестве на встречах с Каддафи: он сердится, когда его не понимают, а переводить его непросто).

220

Чаще всего в арабских странах мне приходилось работать с бывшим заведующим кафедрой восточных языков Краснознаменного института имени Ю.В.Андропова Виктором Даниловичем Ушаковым, моим товарищем по Институту востоковедения. Энтузиаст арабского языка, Ушаков не только с величайшей пунктуальностью и точностью делал перевод, но по ходу еще успевал объяснять, почему он в данном случае перевел именно так, хотя возможны были и другие варианты. Будучи специалистом по лексике Корана (тема его докторской диссертации), Виктор Данилович в свободное от переводов время за общей беседой начинал обстреливать собеседников цитатами из Корана, древними пословицами и изречениями, смысл которых большей частью не доходил до офицеров спецслужб арабских стран. Слишком далеки были их интересы от сокровищ арабского культурного наследия.

Беседу с Каддафи переводил другой, но тоже отличный переводчик.

Сперва Каддафи пожаловался, что последние дни поста переносятся особенно тяжело, и действительно выглядел он исхудавшим, утомленным, медлительным и даже несколько отрешенным от мирской суеты. Перед началом деловой части беседы состоялась церемония фотографирования. Теперь это для меня тоже исторический снимок. Сославшись на высокое поручение, я обосновал существо нашей просьбы

221

и в связи с этим высказался по поводу перспектив дальнейшего развития советско-ливийских отношений. Каддафи не сразу дал ответ. Несколько минут он молча размышлял, а я оглядывал в это время громадный шатер лидера. В нем практически не было мебели, кроме небольшого столика, нескольких кресел, полупустых книжных полок и электрического камина. Изнутри шатер был обит разноцветной тканью: бело-синие полосы с красно-желто-зелеными узорами. В шатре энергично гулял ветер, и его шум все время сопровождал нашу беседу.

— Я бы дал деньги, да неизвестно, к кому они попадут. Я не знаю, кому принадлежит власть в вашей стране.

И еще несколько фраз на эту же тему, в том же духе. Дождавшись паузы, я снова начал излагать наши тезисы, чтобы получить по возможности конкретное обещание. Вместо него последовало следующее обобщение.

— Все ваши беды, — сказал Каддафи, — происходят от двух вещей. Во-первых, вы стали во всем слушаться американских империалистов, а это до добра не доведет, это вас погубит. Вы забыли, что все народы мира ненавидят американский империализм, и это непреложная истина. Во-вторых, вы не читаете мою «Зеленую книгу», а там есть объяснение всему. И Горбачев не читает «Зеленую книгу», и ты сам ее не читаешь. Сейчас для вас особенно важна вторая часть, где говорится о народовластии.

Об отношении Горбачева к «Зеленой книге» я ничего не имел сказать, а о себе упомянул, что книгу эту я прочел с большим интересом уже давно. Итак, вывод ясен: не надо слушаться американцев, а надо читать «Зеленую книгу». Беседа закончилась тем, что мне был преподнесен экземпляр книги на русском языке с дарственной надписью. Чувствовалось, что книгу заготовили впрок на многие годы и на многих языках. На главный вопрос мне с трудом, но все же удалось получить ответ: решение Каддафи о деньгах будет сообщено нам месяца через два. Понятно, что это решение затерялось где-то в песках ливийской пустыни.

На всем протяжении беседы, которая длилась немногим более часа, Каддафи не вышел из состояния погруженнос-

222

ти в себя, а идеи свои излагал тихим голосом, но четко, с большой внутренней убежденностью. Улыбка на его усталом лице мелькнула лишь несколько раз.

Зато в изобилии на дорогах имелись лозунги и плакаты самого разнообразного содержания. Успел записать следующие: «Мир — путь человечества», «Цель социалистического общества — счастье человека», «Народные комитеты — повсеместно», «Образование — право каждого», «Революция — всегда». По-арабски эти призывы звучат более выразительно, иногда они и рифмуются.

Дай, Аллах, и этой стране счастья, разума и благополучия!
Мой могильщик Форсайт
Однажды (дело было в 1984 году) ко мне в кабинет зашел ныне покойный Анатолий Тихонович Киреев, начальник Управления «К» (внешняя контрразведка), старый мой товарищ, и, раскрыв передо мной книгу, взволнованным голосом сказал:

— Вот, почитай-ка, пожалуйста!

Это был роман английского автора, мастера шпионских боевиков Фредерика Форсайта «Четвертый протокол». На 231-й странице романа описывались обстоятельства моей смерти в автомобильной катастрофе в следующем году с точным указанием места этого радостного для автора события: Садово-Спасская улица, ранняя весна 1985-го. Через неделю меня, как указывается далее, тихо и скромно похоронили на Новодевичьем кладбище.

Анатолий Тихонович начал ругать и автора, и его книгу. Он, мой старый друг, вообще очень эмоционально реагировал на любую отрицательную информацию. Я же сообщение о собственной смерти воспринял спокойно и вспомнил при этом известное высказывание Марка Твена по аналогичному поводу. Книгу, естественно, без промедления начал читать. Она была достаточно толстая, в хорошем переплете и напечатана на хорошей бумаге, рекламировалась как английский бестселлер на тему о кознях советской разведки.

Сюжет был дикий. Президент СССР Андропов якобы дает указание завезти в Англию силами нелегальной разведки части небольшой атомной бомбы, собрать ее там и взорвать близ базы ВВС США, свалив вину за взрыв на аме-

224

Роль моя в этой книге чисто эпизодическая, но точно названы моя должность, этаж, где я работал, фамилия, имя, и лишь отчество было почему-то изменено на Васильевич. Я сразу почувствовал, что консультировал автора человек, который лично со мной не был знаком, но который явно ходил по нашим коридорам. Не прошло мимо моего внимания (да и другие это заметили), что в книге действовал агент английских спецслужб Андреев, сотрудник по линии нелегальной разведки в лондонской резидентуре КГБ. Возникал вопрос: зачем выведен этот персонаж? Не затем ли, чтобы показать, что на самом деле предателя на этом участке нет?

В дальнейшем, когда раскрылось предательство Гордиевского, стало ясно как Божий день, что консультировал Ф.Форсайта он. В книге Гордиевского «КГБ. Взгляд изнутри», написанной в соавторстве с английским историком и публицистом Кристофором Эндрю, обо мне говорилось уже как о живом человеке, но авторы снова называли меня Васильевичем.

По прочтении книги Форсайта я стал размышлять на тему, можно ли в литературном произведении убивать и хоронить живого человека, насколько это гуманно и позволительно ли вообще с точки зрения норм христианской морали.

Кто-то подсказал мне — то ли в шутку, то ли всерьез, — что надо бы подать на этого, выражаясь языком прошлых десятилетий, «продажного буржуазного писаку и хищную акулу империализма» иск в Международный суд в Гааге.

225

Среди зарубежных детективов на тему о советской разведке чрезвычайно мало стоящих и действительно интересных книг, а что касается так называемых серьезных исследований, то это в большинстве своем вообще ни в какие ворота не лезет. Очевидно, какое-то, даже отдаленное, подобие объективного исследования никогда и не. входило в планы организаторов этих публикаций.

Расчет при этом прост и безошибочен. Чем решительнее утверждается ложь, чем фантастичнее разведывательный сюжет, тем большее впечатление это произведет на читающую публику, а советская разведка все равно оправдываться не станет, но если вдруг и попытается, то сработает формула «оправдание хуже вины». Так оно и было в эпоху всеобщей секретности, а потом вообще круг замкнулся, и к хору западных «аналитиков» присоединились свои, доморощенные, столь же своекорыстные и беспринципные, как их зарубежные собратья по перу.

Уже много десятилетий делаются попытки скомпрометировать советскую внешнюю разведку: она обвиняется то в бандитских действиях, то в коррупции, то в протекционизме, то в финансовых злоупотреблениях и так далее.

После августовских событий 1991 года работу разведки проверяло несколько комиссий извне, знакомились с состоянием финансов, с оперативной деятельностью, беседовали с сотрудниками разных уровней. Никаких правонарушений обнаружено не было! Дело не в том, хорошо или плохо искали, а в том, что нет самой почвы для злоупотреблений. Кандидаты для работы в разведке всегда отбирались самым тщательным образом. Рискну сказать, что подобной тщательной системы подбора в бывшем Советском Союзе вообще больше нигде не существовало. И главным критерием считались моральные качества кандидата.

Конечно, о какой-то идиллической картине говорить не приходится. Были и предатели, в том числе и в последнее время, были и хапуги, и пьяницы, и лентяи, были и люди, попавшие в разведку по блату. Наверное, не застрахованы мы от подобного и впредь.

226

Все эти отрицательные персонажи рано или, к сожалению, иногда поздно выявляются и изгоняются. Но брак и издержки в работе никогда не влияли определяющим образом на общую, в целом здоровую атмосферу. И руководители разведки, и ее сотрудники хорошо понимают, что сила, эффективность и жизнеспособность разведки состоят в ее постоянном самоочищении и бескорыстном служении интересам нашей страны.

Я убежден, что журналист, захотевший добиться популярности или сделать карьеру на разоблачении «махинаций» российской разведки, обречен на неудачу. После двух-трех попыток он неизбежно выдохнется из-за отсутствия материала и вынужден будет спешно переквалифицироваться. Не говорю уж о неблагородстве и антипатриотичности подобного способа самореализации.

Иноземную клевету на разведку мы уже привыкли воспринимать довольно спокойно, но аналогичные писания доморощенных клеветников для меня лично глубоко оскорбительны, ибо они незаслуженно чернят не только отдельных представителей разведки, но и целый коллектив. От истерических подчас «разоблачений» разведки в нашей собственной прессе исходит тот же аромат, что и от книги Форсайта.

В «Четвертом протоколе» много всяких страстей. Человеческая жизнь, как представляет дело автор, в советской разведке не стоит ни гроша. Преследуемый английской полицией советский разведчик кончает жизнь самоубийством. Если на пути разведки стоят мешающие ей люди, их хладнокровно убирают. Пули у разведчиков, естественно, отравленные. Ну и, конечно, автор не мог обойти стороной известное утверждение о причастности КГБ к организации покушения на папу римского.

227

Форсайт выступает скорее не как литератор, а как идейный борец с нашей внешней разведкой. Тут уже образовался довольно тесный творческий клубок. Предатель Гордиевский консультирует Форсайта и сам присутствует и действует в «Четвертом протоколе» под фамилией Андреев, а затем Форсайт консультирует другого предателя, Кузичкина, и пишет восторженное введение к его книге «В стенах КГБ». Книга, по его мнению, «восхитительная», а сам предатель «верх обаяния» и, как всегда бывает в подобных случаях, занимал, конечно, «ключевую должность» в «самом сердце» разведки.

В книге также выведены «хищный и злобный» глава нашего государства Андропов, «опустошенный, спившийся и запуганный» Ким Филби, упомянуты Джордж Блейк и некоторые другие люди, с которыми мне приходилось регулярно общаться по роду своей службы. Что из себя представлял Ю.В.Андропов, я уже написал. Понятно, что ничего общего с одиозной фигурой, вышедшей из-под пера Форсайта, настоящий Андропов не имел.

Джордж Блейк в книге только упомянут, но, естественно, в негативном контексте. О Блейке уже многое сказано и написано и у нас, и за пределами нашего государства, и сам он недавно написал интересную автобиографическую книгу «Иного выбора нет». В ней даны ответы на все воп-

228

Для меня Джордж Блейк — не только борец с фашизмом, человек, неустанно искавший на своем жизненном пути идеалы добра и справедливости, но и интересный собеседник, товарищ и коллега по работе.

В одной из бесед с ним мы неожиданно обнаружили в наших биографиях общую страницу: и в его, и в моей жизни многое было связано с Египтом. В юности Блейк жил и воспитывался в доме своих родственников в Каире, а самым близким ему человеком в идейном отношении был его двоюродный брат Анри Кюриэль, такой же правдоискатель, как сам Джордж Блейк. Поиски правды привели Анри Кюриэля к изучению коммунистических идей, и он стал, по существу, первым египетским коммунистом и создателем первой египетской коммунистической организации. Анри Кюриэль считал, что выход Египта из состояния рабства, бедности, невежества и мрака только в построении социалистического общества. И дело здесь не в том, насколько Кюриэль был реалистичен в своих взглядах, а в его стремлении бескорыстно служить трудящимся Египта, искать пути обновления страны. Среди моих каирских знакомых первого периода были люди, лично знавшие Анри Кюриэля, жавшие ему руку и получившие от него знания о социализме.

Кажется, Блейк очень удивился, когда в разговоре на ближневосточные темы я упомянул о его брате. В свое время имя Анри Кюриэля было известно в Египте, и я, готовясь в первую командировку туда и изучая историю общественно-политических течений, все время наталкивался на упоминания о нем.

Регулярно мне приходилось встречаться с Кимом Филби — человеком из знаменитой «пятерки», входившей в алмазный фонд советской внешней разведки. Филби тоже успел выпустить в 1968 году книгу «Моя тайная война», и мне нет необходимости подробно рассказывать о нем. До конца своих дней Филби увлеченно работал, давал ценные консультации советским разведчикам. Когда он появлялся в президиуме какого-либо собрания, присутствующие в зале вставали и долго ему аплодировали.

229

Но одно дело зарабатывающие себе на жизнь сенсациями журналисты, а другое — Серго Берия, который выступает сам как бы в роли первоисточника: уж он-то знает все доподлинно — ему сам папа — всесильный и все знающий Лаврентий Берия — рассказал. Папа, однако, не имел права и не должен был ничего автору рассказывать. Таким всегда был жесткий и строгий регламент поведения чекиста в этом вопросе. Ни дети, ни другие родственники ничего не знают о конкретной деятельности своих отцов, не говоря уже о святая святых — агентуре. А тут получается совсем иная картина: расслабившийся и потерявший всякую бдительность Берия-старший якобы открывает в 1938 году своему 14-летнему сыну все государственные тайны.